Прощения не ждут

Глава седьмая

Надин по обыкновению встала рано. Ее туалет был очень простым, и она быстро привела себя в порядок. У нее, как и у ее матери, никогда не было служанки, она все делала сама.

Традиционный уклад сельской жизни не допускал сколько-нибудь откровенных нарядов, потому темно-синяя блузка, которую украшала лишь тонкая полоска черного кружева на высоком вороте, была застегнута на все пуговицы. Девушка подпоясала юбку из плотной саржи кожаным ремнем и надела на ноги шнурованные сапожки.

Надин не приходило в голову завить волосы, да она и не умела этого делать, к тому же не представляла себе, что может быть практичнее тугого узла на затылке. Но гладко причесанные темно-русые пряди были блестящими и густыми, а обрамленное ими лицо — по девичьи свежим и нежным.

До завтрака оставалось время, и Надин принялась разбирать цветы, которые засушила с лета. Из одних она составила букет для своей комнаты, а другие, те, что покрасивее, отложила в сторону. Она собиралась занести их на могилу матери.

Когда вошел отец, Надин нехотя повернулась, зная, что с утра у него обычно бывает скверное настроение.

— Доброе утро, — тихо сказала она, хотя оно вовсе не было добрым.

— Зачем ты принесла сюда это? — раздраженно произнес Джозеф, кивая на цветы.

— Я собираюсь на кладбище.

— С некоторых пор ты зачастила туда.

«Потому что это единственное место, где я не чувствую себя одинокой», — хотелось ответить Надин.

— Я навещаю маму.

Джозеф усмехнулся.

— Ей это ни к чему.

— Это нужно мне.

— У живых с мертвыми нет ничего общего, — сказал Иверс, а поскольку дочь промолчала, добавил: — Будучи в Шайенне, я виделся с Фостером. Все остается в силе. Свадьба состоится весной. Почему ты не отвечаешь? Ты не рада?

— Почему именно этот человек? — вырвалось у Надин.

В усмешке и взгляде отца появилась та самая уничижительная ирония, которую она ненавидела.

— Ты хочешь знать? Хорошо, я скажу. С некоторых пор самыми крупными землевладельцами в нашей стране стали железнодорожные компании. Федеральное правительство начало раздавать им общественные земли еще до Гражданской войны[3] — для постройки трансконтинентальных дорог. Разумеется, они получали участки не только для прокладки путей, много акров оставалось по обе стороны рельсов. Сейчас они продают эту землю по цене от пяти до двадцати долларов за акр. Мистер Фостер занимает в «Юнион Пэсифик» далеко не последнее место.

— То есть этот брак нужен лишь для того, чтобы вы выгодно получили землю?

— Причем хорошую землю. Много земли! Мне известны люди, которые управляют сотнями тысяч акров. Иной раз им принадлежат территории, равные некоторым европейским государствам или нашим штатам. Возможно, «король скота» — не самый лучший титул, и все-таки он себя оправдывает. «Райская страна» — большое ранчо, но это все равно глушь.

— А как же я? — растерянно произнесла Надин.

— Я уже говорил, что ты переедешь в Шайенн, у тебя будут красивые наряды, ты сможешь посещать балы. Тебе больше никогда не придется доить коров.

— А если я хочу доить коров?

Джозеф Иверс презрительно фыркнул.

— Об этом не мечтает ни одна нормальная женщина.

В этот день у Надин все валилось из рук. Сегодня она особенно остро ощущала тоску по матери и без конца задавала себе вопрос: сумела бы мать, будь она жива, защитить ее от отцовского выбора? Скорее всего — нет.

С трудом дождавшись часа свидания и поскорее завершив все дела, Надин поспешила на кладбище. Накидка развевалась за ее спиной, лицо раскраснелось, замерзшие руки сжимали букетик сухих цветов.

Тонкий снежный покров на открытых пространствах был похож на кружево, а слой инея на деревьях напоминал тюлевые занавески. Надин думала о том, что она так же скоро расстанется с беззаботной юностью, как окружающий мир простился с зеленью. А следующая весна не принесет ей счастья.

И все-таки в настоящем случались мгновения радости, например, когда она виделась с Арни, который, сам того не ведая, помог ей почувствовать далекое близким и сделать невидимое явным.

Теперь Надин знала, чего она хочет, но, к сожалению, ее желания не могли осуществиться. Сам факт, что они с Арни встречались на кладбище, говорил сам за себя. На свете есть истории, которые просто не могут закончиться хорошо.

Положив цветы на заснеженный холмик, Надин подошла к ограде и принялась ждать. Появление Арни всегда было сродни чуду. С одной стороны, ей всякий раз не верилось, что он придет, с другой — она не допускала и мысли о том, что ей придется идти обратно, не повидавшись с ним.

Он шел со стороны леса, и Надин словно ловила взглядом каждый его шаг. В каком-то смысле Арни Янсон принадлежал только ей. Что-то подсказывало Надин, что у него нет и не было другой девушки и что не только случайно данное обещание заставляет его приходить сюда.

Он не пропустил ни единого условленного дня, даже если на улице стояла непогода. Сама Надин не всегда могла ускользнуть со двора, и Арни обязательно сообщал, что ждал ее в прошлый раз. При этом в его голосе никогда не звучал упрек, а лишь сожаление и бесконечное понимание.

В нем было что-то до слез родное, простое, понятное и вместе с тем — необычное. Он казался Надин красивее всех парней, каких она когда-либо видела. Ей нравилось смотреть, как двигаются его глаза, губы, меняется выражение лица, как ветер треплет его волосы. Он был ее единственной отдушиной в этом запутанном и жестоком мире.

— Как прошла поездка? — спросила она после приветствия.

Надин знала, что Арни ездил в Шайенн с ее отцом и его ковбоями, чтобы продать шкуры, полученные от индианки. Девушка удивилась знакомству юноши с Заной и попыталась его расспросить, но Арни был немногословен. Казалось, он не знает, что сказать, или ему неприятно об этом говорить.

— Хорошо, — сказал он и, вынув из-за пазухи какой-то сверток, протянул его Надин. — Это вам.

Она развернула бумагу с предвкушением сюрприза и невольной опаской, и ее глаза загорелись.

— Какая прелесть!

— Вам нравится?

— Очень!

Арни улыбнулся. Он приметил эту вещицу, когда стоял у грубо сколоченного прилавка одной из лавок Шайенна. Ему удалось выгодно сбыть шкуры, хотя на это потребовалось немало времени и терпения. Поскольку они принадлежали не ему, он не собирался уступать ни цента.

Хитрый хозяин долго перебирал наваленные на прилавок шкуры с притворно скучающим видом, а после как бы между прочим спросил:

— Наличными или товаром?

— И тем и другим.

Потом они спорили до хрипоты. Едва лавочник пытался занизить цену, как Арни принимался собирать шкуры в мешок. Когда эта игра надоела обоим, они сумели договориться.

Арни прикинул, сколько денег может достаться им с Кларенсом. Примерно по пять долларов. Недурно! У него промелькнула мысль о проститутке, хотя он понятия не имел, сколько стоят такие услуги. Должно быть, не меньше доллара. Не то чтобы ему так уж хотелось покупать женщину, просто в этом случае он хотя бы в чем-то сравняется с Кларенсом.

В конце концов, многие люди приезжают в город с тайным намерением пуститься во все тяжкие, сделать то, чего они не имели возможности, да и не осмелились бы совершить дома.

А потом Арни вспомнил о Надин, и, как по мановению волшебной палочки, его взгляд упал на маленькую музыкальную шкатулку. Это была не просто безделица, а ящичек для хранения иголок и ниток. Если открыть деревянную крышку, раздавалась короткая красивая мелодия.

Арни еще ни разу не дарил подарка ни одной девушке. Возможно, эта вещь окажется хрупкой или ненужной, но дело было не в этом. Таким образом он показал бы Надин свое отношение к ней, и у нее осталось бы что-то, к чему прикасались его руки.

— Сколько? — спросил он.

— Доллар, — без колебаний ответил торговец, умевший угадывать тайные желания покупателей.

— Беру.

На этот раз Арни не стал торговаться и теперь с удовольствием смотрел, как Надин вертит шкатулку в руках. Когда зазвучала музыка, она издала восторженный возглас и посмотрела на Арни так, будто он преподнес ей сундук с сокровищами.

— У меня никогда не было такой красивой вещи!

— Я очень рад. А ваш отец не догадается, что это чей-то подарок?

— Он не заходит в мою комнату.

Внезапно Арни захотелось притянуть Надин к себе и поцеловать. А почему нет? Они нравятся друг другу, и между ними куда меньше препятствий, чем между Кларенсом и Эвиан.

Взяв Надин за руки, Арни почувствовал, как в ее запястьях пульсирует кровь. А потом их губы сомкнулись с неожиданной жадностью.

Надин охватили непривычные ощущения. По телу пробежала огненная дрожь, колени ослабли, и где-то в глубине ее существа затаилась сладостная боль. Она испытывала то, что обычно испытывает женщина, желая отдаться мужчине, и, несмотря на смятение, сполна осознавала это.

Кто-то словно выпустил на волю их чувства, дал понять, что они могут испытать, слившись в любовном объятии.

Все сомнения были отринуты. Они хотели друг друга. Они остро ощущали власть плоти и боль души. В эти мгновения жажда любви была сильнее гнета условностей и страха смерти. Теперь Арни мог сказать, что, пожалуй, понимает Кларенса.

— Надин, я… — с трудом сумел произнести он, оторвавшись от ее губ, — я немедленно сделал бы вам предложение, если б…

Она сникла.

— Все решено. Отец сказал, что свадьба с мистером Фостером состоится весной, вероятно, после клеймения скота, и мне придется переехать в Шайенн. А я не хочу этого! Я знаю, что мне не понравится жить в городе, я желаю остаться на ранчо.

— Вы не хотите выходить за этого мужчину?

Надин покачала головой. В ее взгляде ясно читалось, чего она хочет.

— Боже, что делать! — простонал Арни. — Если б у меня хоть что-нибудь было!

Он ощущал полнейшее бессилие и не мог с этим смириться, а она думала о тысячах акров земли, за которые должна заплатить своим счастьем.

— Боюсь, у нас нет выхода. Даже если я скажу, что мне не нравится жених, отец ни за что не изменит свое решение. Ему наплевать на мои желания и чувства.

— Если только… уехать, — не слишком решительно произнес Арни.

— Сбежать? Отец найдет нас и убьет. И потом… разве ваша мать приняла бы девушку без приданого?

— Наверное, да. Не думаю, что она надеется заполучить богатую невестку.

— Значит, у бедных все проще?

— Едва ли. Со мной вас бы ждала очень тяжелая жизнь.

— Вы не знаете, как тяжко здесь, — сказала Надин и заметила: — Хотя… быть может, если б я не встретила вас, я и была бы рада уехать отсюда. От отца и от нее.

Надин впервые заговорила о своей юной мачехе, и Арни ухватился за это.

— Вы не ладите с мисс Эвиан?

— Она меня ненавидит, хотя я не сделала ей ничего плохого. Она заняла место моей матери, которое ей не принадлежит.

— Но ведь это произошло не по ее воле.

— Здесь ничего не делается по доброй воле, — с горечью произнесла Надин и заметила: — Мне пора. Я и так достаточно сильно рискую. Да и вы тоже.

— Я готов рисковать, чтобы видеться с вами, — сказал Арни, грея ее пальцы в своих ладонях. — В конце концов, у нас еще есть время. До весны многое может измениться.

Прощаясь, они еще раз поцеловались. Арни крепко обнимал Надин, и ей чудилось, будто она тает в его руках.

Когда она пошла к дому, он смотрел ей вслед, а девушка вдруг обернулась и в отчаянии воскликнула:

— Знайте, я люблю вас! Да, да, люблю! И буду любить, что бы ни случилось.

Арни показалось, будто что-то обрушилось на него с неба, но не ударило, а переполнило до краев. Наверное, девушка не должна говорить такое мужчине, говорить первой. Но Надин сделала это, и он был покорен ее смелостью.

Кларенс считал, что раз она — дочь Иверса, значит, ей суждено оставаться по другую сторону невидимого барьера, но Арни думал иначе. А сегодня все окончательно рухнуло и смешалось.

— Я тоже люблю вас, мисс Надин! Я буду ждать вас, как условлено!

Вбежав в дом, девушка остановилась и прижала руки к пылающим щекам. Надин понимала, что ей необходимо успокоиться, пока никто ничего не заметил.

Итак, она целовалась с мужчиной и призналась ему в любви. А еще Арни дал понять, что женился бы на ней, не будь их союзу столько препятствий.

В тот вечер Надин раз за разом поднимала крышку шкатулки, наслаждаясь волшебной мелодией. Когда-нибудь шкатулка сломается. Но любовь никогда не умрет.

Арни не стал рассказывать приятелю ни о том, что сделал Надин подарок, ни о том, что целовался с ней, ни о том, что они признались друг другу в любви. Ему казалось, что Кларенс посмеется над ним и скажет: «Ты просто не знал ничего другого». И как обычно добавит, что Иверсы — их враги.

Если Арни и вел себя не совсем обычно, то Кларенс этого не заметил: его мысли были полны предстоящими встречами с Эвиан.

Кларенс не внушал ей страха, больше того — с тех пор, как он вошел, вернее, ворвался в ее жизнь, в душе Эвиан нарастала уверенность в пусть не скором, но реальном избавлении.

Они вошли в лес и остановились под пихтами. Хотя был день, здесь, в гуще деревьев, свет казался тусклым и слабым. Порой откуда-то сверху сыпался снег, сухой и мелкий, как просеянная мука. Из таинственной глубины долетали странные звуки — то ли стон, то ли вой, а иногда становилось так тихо, что можно было без труда посчитать удары собственного сердца.

— Мне кажется, можно прожить здесь сто лет, гораздо дольше, чем Зана, но так и не понять этот край.

— Я не желаю ничего знать об этой земле. Мне здесь не нравится, — в голосе Эвиан звучала тоска человека, заключенного в тюрьму.

— Вы хотите уехать отсюда? — Кларенс сделал ударение на втором слове.

— Я желаю вырваться на свободу.

Кларенс затаил дыхание. Это был тот самый судьбоносный миг, который он не мог упустить.

— А если нам уйти вместе?

— Сейчас?

— Старая индианка, — проговорил Кларенс, вдохновленный тем, что Эвиан не сказала «нет», — наверняка знает тропы, по которым можно пробраться даже зимой. Пока что снега немного, и мы могли бы успеть… Я мало что умею и у меня ничего нет, но мне невыносима мысль, что вы находитесь в лапах Иверса!

Взор Кларенса пылал. Его «богатство» заключалось в безрассудной страсти, а бесстрашие — в непоколебимой уверенности в своей правоте.

— Я готова на все, лишь бы очутиться подальше от «Райской страны»! — призналась девушка.

— Так вы согласны?

— А если он догонит и убьет?

— Разве вы боитесь смерти?

Ее глаза были темны, как ночь, а губы крепко сжаты. Кларенс заметил, как Эвиан вонзила ногти в ладони.

— Нет, не боюсь. Меня страшит не смерть, а разочарование. Вас Иверс пристрелит, а меня вернет обратно. Я этого не переживу.

— Я не уверен, что он сможет меня пристрелить. Я буду защищаться. Я не отдам вас ему.

Кларенс напряженно ждал ответа, должного определить его судьбу. Наконец девушка промолвила:

— Почему вы хотите мне помочь?

И тут у него вырвалось:

— Я люблю вас! Но вам не стоит меня опасаться! Клянусь, я ничего от вас не потребую, даже не попрошу!

Неожиданное признание не вызвало у нее ни испуга, ни смущения, ни трепета. Эвиан лишь подумала о том, что Иверс лишил ее того, что свойственно каждой девушке: любовных грез.

— Но я его жена.

— Вы считаете узы этого брака священными?

— Нет. И никогда не считала.

— Тогда что вам мешает?

Казалось, каждая клеточка его тела замерла в ожидании ее ответа, а она вдруг сказала:

— Хорошо, я согласна.

Кларенс облизнул пересохшие губы.

— Тогда я начну готовиться.

— А как же ваш напарник? — вспомнила Эвиан.

— Он или уйдет с нами, или останется здесь. Я не знаю, что он решит, но в любом случае Арни — очень хороший друг. Он всегда меня понимал, поймет и на этот раз.

Кларенс взял руки Эвиан в свои. Она слегка напряглась, но не стала противиться. Его ладони были мозолистыми и теплыми. От него пахло сеном, дымом и еще чем-то, неуловимым, но волнующим. И Эвиан вновь с горечью подумала, что своими грязными прикосновениями Иверс лишил ее способности чувствовать привлекательность мужской силы, а, возможно, — даже способности любить.

За ужином Эвиан размышляла о предстоящем побеге и потому была рассеянна. Надин, казалось, тоже витала где-то в облаках. И только Джозеф Иверс был внимателен и трезв.

— Мне кажется, Энни разучилась готовить, — сказал он, кладя кусок мясного пирога обратно на блюдо. — Может, нам стоит поменять кухарку?

— Пирог пекла я, — сказала Надин, и Эвиан уловила в ее тоне испуг.

Джозеф криво усмехнулся.

— Думаешь о свадьбе? Да, после тебе не придется готовить, но до весны еще далеко.

На самом деле девушка не досмотрела пирог, потому что думала не о стряпне, а об Арни.

— Я могу идти? — осторожно спросила Надин.

— А кто уберет со стола?

«Пусть твоя жена убирает!» — хотелось выкрикнуть ей, но, разумеется, она этого не сделала.

— Я уберу. Позднее, когда вы закончите ужинать.

— Сиди! — приказал Иверс. И, налив себе виски, промолвил: — Я сказал, что до весны далеко, но я знаю, что бальные платья шьются долго. Советую уже сейчас подумать о фасоне. Хватит сидеть в горах; весной я намерен появиться и обосноваться в обществе. Куплю дом в городе. Мы сможем там жить несколько месяцев в году. А на ранчо, если понадобится, найму управляющего.

Поскольку ни одна из девушек никак не среагировала на его слова, Джозеф взорвался:

— Я имею дело с двумя куклами, которым ничего не надо! Даже шлюхи из дешевого борделя живее и сообразительнее вас!

— Я могу идти? — повторила Надин, и на сей раз в ее тихом голосе звучала настойчивость.

Иверс махнул рукой в ее сторону.

— Убирайся! А ты иди в спальню, — приказал он Эвиан.

Встав из-за стола, она с тоской посмотрела вслед уходящей Надин. У той было хотя бы временное убежище — своя комната, где никто не побеспокоит ее до утра.

Эвиан обреченно проследовала в спальню, которую была вынуждена делить с ненавистным мужем. В последнее время ей все чаще начинало казаться, что он тоже ее ненавидит, ибо она не принесла ему ничего, кроме разочарования.

Иногда Иверс изображал видимость нежности и тогда обычно велел Эвиан снять с себя всю одежду. Но если бывал зол, то просто задирал подол ее ночной сорочки. Тогда все происходило грубее, но и быстрее.

Вынув шпильки из волос, она посмотрела на стоявшую на комоде кружку. В отваре, приготовленном из данных индианкой трав, таилось ее спасение. Эвиан была готова выпить любую отраву, лишь бы не рожать наследников для «Райской страны», лишь бы ее дети не унаследовали кровь этого жестокого человека.

Но сегодня ей не повезло. Заметив направление ее взгляда, Джозеф схватил кружку и швырнул ее об пол. Темная, остро пахнувшая жидкость растеклась под ногами, но это было еще не все. Взяв мешочек с травами, Иверс сунул его в печь.

— Хватит пить эту дрянь! Индианка выжила из ума. Больше ты к ней не пойдешь.

Эвиан похолодела. В первые месяцы замужества Божья воля уберегла ее от беременности, но сейчас это вполне могло случиться.

После того, как резко навалившись на ее, муж получил свое, молодая женщина долго лежала, не шевелясь, и думала. Она поняла, что убежит с Кларенсом. Убежит, даже если это будет стоить ей жизни.