Провансальский триптих

Письмо Понтия Пилата, прокуратора Иудеи, сенатору Публию Сульпицию Квиринию, императорскому легату Сирии

Понтий Пилат, прокуратор Иудеи, приветствует сенатора Публия Сульпиция Квириния. Посылаю тебе отчет о налогах за нынешний год, а также сведения о нескольких местных влиятельных личностях. Я собрал данные обо всей династии Иродиадов. В основном содержащаяся в них информация общеизвестна — но вот несколько конфиденциальных комментариев, предназначенных только тебе.

Ирод Великий, Строитель, идумеянин, скончался, как ты знаешь, около тридцати лет назад, оставив евреям, которые его ненавидели, монументальные постройки, недостойные Рима и даже их собственного царя Соломона. У Ирода было много наложниц и куча детей. Расскажу про красавицу-дочку (о ней чуть позже) и трех сыновей. Архелай, этнарх Иерусалима, умер двадцать лет назад, лишенный власти Августом. Благодаря этому, я, к счастью, подчиняюсь одному тебе — нет надо мной никакого местного правителя. Полагаю, не надо тебя убеждать, как я этому рад. Два других сына всецело преданы Риму и едят у нас с руки. Филипп, тетрарх Гавланитиды и Батанеи, ничем не примечателен. Был женат — угадай на ком? На Иродиаде, собственной племяннице, внучке Ирода Великого. Единственный из троих, кого стоит принимать в расчет, — Ирод Антипа, тетрарх Галилеи и Переи. Он крайне самолюбив и, как считает большинство евреев из его окружения, умом не блещет. Взял в жены дочь царя набатеев, а затем… затем влюбился, без памяти в прекрасную Иродиаду, свою племянницу и невестку, жену брата. Филипп уступил ему Иродиаду, и Антипа на ней женился, вызвав ярость набатейского царя. Таким образом, Иродиада, племянница обоих братьев, со временем — обрати внимание! — стала женой сначала одного из них, а потом другого. Представь себе физиономии нашпигованных принципами евреев, необычайно чувствительных к подобным вещам, когда они узнали об этом двойном распутстве, тройном кровосмешении. Некий их проповедник, на редкость наглый, осмелился явиться ко двору, где принялся обличать потерявшую от изумления дар речи царскую чету и дочь Иродиады Саломею, которая очаровательна, чудесно танцует и, по слухам, очень нравится своему поганцу отчиму. Святому человеку отрубили голову и преподнесли на блюде прекрасной Иродиаде.

Ты лучше меня знаешь, сколь благоволит Тиберий Ироду Антипе. Ведь Антипа — один из тех, кто защищает границы империи от арабов. В честь императора он основал город Тивериаду, отчего Геннисаретское озеро превратилось в Тивериадское. Такого рода союзы, разумеется, требуют от нас осторожности и сдержанности. Ты неоднократно имел возможность заметить, что я никогда не забываю это продемонстрировать в своих — по счастью, не близких — отношениях с тетрархом Галилеи. Он человек неприятный, иногда отталкивающий, и слишком часто позволяет Иродиаде водить себя за нос. В общем, я стараюсь как могу, хотя и с неохотою, быть с ним приветлив.

Присовокупляю кое-какие сведения о главном еврейском раввине, верховном жреце и первосвященнике, великом понтифике. Он здесь очень важная персона, поскольку возглавляет Синедрион, состоящий из семидесяти членов. Все они — фарисеи либо саддукеи и все друг друга ненавидят. Евреи в этом подобны арабам: если нет врага, понуждающего их сплотиться, пылают взаимной ненавистью. Имя первосвященника Иосиф, но все зовут его Каиафой. Это человек того же склада, что и Анна, который пятнадцать лет назад был смещен Валерием Гратом. Глядя на огромную черную бороду и безумные глаза Каиафы, понимаешь, что с таким шутки плохи. Я предпочитаю держаться от него подальше. Однако в этой ненормальной стране с ним необходимо считаться.

В донесении моем ты найдешь также информацию, касающуюся воинских и хозяйственных дел; возможно, она тебе пригодится. А теперь позволь перейти к рассуждениям личного свойства.

Скоро уже четыре года, как я сменил в должности Валерия Грата. Обязанности, при твоем посредничестве возложенные на меня императором, я, по мере сил, стараюсь исполнять как можно лучше. И чего же я за эти четыре года достиг, трудясь не покладая рук сутра до вечера, изо дня в день? Да почти ничего. Ссорюсь, потом мирюсь с Антипой, собираю налоги, иногда разрешаю споры, преимущественно финансовые. Что буду делать в последующие годы? Наверняка немногим больше. И постоянно одно и то же.

Сейчас в стране довольно спокойно. Кажется, я мог бы себя поздравить, но порой меня посещают мечты о великих свершениях, которые перенесли бы мое имя на берега будущего. Не смейся, Квириний. Я с великой радостью служу под твоей рукой. Но ты — сенатор, императорский легат, правитель провинции, друг императора, тебе бессмертие гарантировано. Мое же ничтожное имя обречено на забвение.

Евреи не воины, для них превыше всего религия и вера. Они готовы умереть за то, во что верят. Религия тут имеет колоссальное значение. В Риме, а также в Сирии невозможно даже представить себе, что это такое. В Иерусалиме я живу среди фанатиков. Евреи поклоняются единственному богу, чье имя нельзя произносить; он и только он решает все на свете. Вообрази Юпитера, у которого нет ни одной статуи, рядом с которым нет ни Аполлона, ни Марса, ни Венеры, ни Юноны, который сидит в одиночестве на своем Олимпе, мечет молнии и управляет всем и всеми. Вот каким евреи видят своего бога. Они очень набожны. Молятся часто и пылко. Постоянно возбуждены. Согласно священным книгам, которые чрезвычайно много значат в их жизни, в давние времена весь народ пребывал в вавилонском плену. С тех пор они живут в непрестанном напряжении, иногда невыносимом. Вечно взвинчены, болезненно впечатлительны — и всецело поглощены отвлеченными умозаключениями. А что самое забавное — не способны отделить судьбу человечества от судьбы своего маленького народа. Они непритязательны вплоть до самоуничижения и самоуверенны до безумия. У греков были свои великие люди, о которых тебе известно. В Риме есть солдаты, правоведы, поэты, архитекторы. У евреев — толпы пророков. Прошлое и будущее целиком подчинены их неистощимому воображению. Мы строим мосты, они — фантазии. Мы создаем законы, они — сны. Будучи замкнуты в кругу этих своих снов и фантазий, они тем не менее распространяют их на всю землю и всю историю, на все пространство и время. По моим наблюдениям, они упрямы, язвительны, узко мыслят. Но встречаются и умные, и деятельные.

Тебе ли не знать, каково значение Азии и всех этих неизведанных миров, которых не перечесть у твоих границ. Мои евреи — воплощение всего Востока. И чуточку — Персии. Клеопатра далеко от Рима; что уж говорить об Иерусалиме. Это конец света. Я — изгнанник в гуще маленького экзальтированного народа. Время от времени из-за их предвидений происходят религиозные мятежи. Лидируют тут галилеяне. Несколько месяцев назад мне пришлось подавлять вспыхнувший в Галилее бунт. Поводом в очередной раз стал бог, который так возбуждает евреев. И деньги, которые возбуждают всех. Мои евреи религию и деньги часто смешивают. Из-за этого здесь столь непопулярны наши переписи населения. Еще много веков назад, при царе Давиде, перепись вызвала ярость, зубовный скрежет и угрозы пророков. Ведь это основа для сбора податей, что, в глазах евреев, дело нечестивое. Единственный властелин, которого люди обязаны признавать, — их бог. Платить подати земному правителю едва ли не значит приравнивать его к богу. Поступающие в казну деньги, по мнению евреев, у них украдены. Перепись, которую ты, Квириний, несколько лет назад распорядился провести, освежила в памяти эти бредни и спровоцировала бунты в Галилее. Помнишь Иуду из города Гамала, что на восточном побережье Тивериадского озера, и фарисея по имени Садок? Эти двое, не признавая законности налога, привлекли многочисленных последователей; дело кончилось открытым мятежом. В своем учении шельмы эти исходили из того, что свобода дороже жизни и что никого нельзя называть «господином», ибо титул сей принадлежит только их богу. Они доставили немало хлопот нашим легионам. Мой предшественник, Копоний, подавил мятеж, но учение и учителя остались. Под предводительством Менахема, сына Иуды, и некого Елеазара в Галилее вновь разгорелся пожар войны. Пришлось применить суровые меры; пару месяцев мне казалось, что наконец-то я делаю что-то полезное. Но если честно, в этой провинциальной дыре я изнываю от скуки. Что еще может произойти у стен иерусалимского храма, кроме бунтов галилеян из-за денег и единственного бога? Кто в Риме, Афинах, Александрии принимает всерьез такие мелкие события, как те, что происходят здесь? Иерусалим! Да кому известно название этого города? Император хотя бы знает о его существовании? Если ты не поможешь мне с переводом в Паннонию, Византию или, еще лучше, на Сицилию, то есть туда, где творится история, я, вне всяких сомнений, умру в безвестности.

Я тут затеял поверять тебе свои мечты о славе и бессмертии, однако вынужден с тобой расстаться. И знаешь, ради кого? Кстати, вот наилучшая иллюстрация к тому, о чем я писал. Так вот: ради какого-то бедолаги, которого я должен осудить, а прислал его мне этот идиот Каиафа вместе со своим Синедрионом и фанатичными жрецами. Согласись: это не тот случай, которого я ищу. Удалец сей — единственный среди здешних одержимых и чудотворцев не отказывается от уплаты подати. Несколько месяцев назад агенты Ирода Антипы спросили у него, нужно платить или не нужно. Разумеется, это была ловушка. Но он сбил их с толку. Показал нашу монету с изображением императора и витиевато, как это в обычае у галилеян, сказал: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу». Побольше бы мне таких бунтарей! Казалось бы: впервые появляется человек, который не подстрекает к мятежу, не натравливает на мытарей собак, не призывает к резне… ан нет… Положение и вправду затруднительное: жрецы в ярости. Думаю, они видят в нем конкурента. И обвиняют в фальшивых чудесах, в том, что он отбивает клиентуру. У него ведь учеников больше, чем у любого из них.

Евреи — странные люди. Я тебе уже раз говорил, но не устану повторять, ибо это важно для выстраивания нашей политической стратегии: если они не восстают против нас, то грызутся друг с другом. Видишь, как низко я пал: точно деревенский блюститель порядка, разбираю местные склоки. Стоп, мне кое-что пришло в голову… уверен, что ты со мной согласишься. Если он галилеянин — а наверняка так оно и есть, поскольку одержимые (мне платят за то, чтобы я их распознавал) всегда галилеяне, — я отправлю его к Ироду Антипе. Тетрарх Галилеи как раз сейчас проездом в Иерусалиме. Он друг Тиберия. И пусть даже это не так, но он — не вздумай смеяться! — повелитель всех галилеян. Мой праведник его заинтересует. Будут друг друга поучать. Нет ничего более разумного, чем сохранить за Римом — за тобой, а стало быть, и за мной — право приговаривать к высшей мере. Если б такое право принадлежало евреям, никого из наших людей. уже не было бы в живых. Однако пользоваться этой привилегией иногда очень хлопотно. На сей раз меня прямо подмывает всучить это пустяшное дельце, касающееся исключительно евреев, тетрарху.

Не забывай обо мне, Квириний! Не могу я и дальше стариться в тени и решать второстепенные задачи. Сама мысль о том, что мировая история творится без меня, что все поистине важные дела проходят стороной, невыносима! Если тебе представится случай, если захочешь и сможешь, напомни обо мне Тиберию. Пусть куда-нибудь меня отправит. Куда угодно, главное — подальше отсюда, ибо я подыхаю от скуки: здесь ничего не происходит, а то, что происходит, не имеет и не будет иметь никакого значения.

Будь здоров.