Прозрение. Том 1 (СИ)

История пятнадцатая. «Ничья»

Открытый космос — Кьясна, Пояс Дождей, территория Содружества

Мерис сыграл с алайцами и выиграл, я сыграл с Имэ и проиграл. Но результат мы получили один: Колина не нашли.

Обременённый идеями, Мерис отправился рожать что-нибудь гениальное на Аннхелл. Меня отпустил на длинный поводок, и я привычно вышел в районе Кьясны и опросился с экзотианским резервом.

Дежурные связисты вражеской эскадры нам уже ручкой делали, улыбались по-свойски и лишних вопросов задавать не стали.

Я напоминал себе некое передаточное звено между нашей армадой и войсками Содружества — мотался туда-сюда, выполнял какие-то левые просьбы и приказы.

Обещал сдаться комкрыла… Но кровью Имэ я руки пока не помыл, момент катарсиса оттягивался, и я решил сдаться эрцогу Сиби. Локьё обещал мне «спасибо», которое мог заткнуть себе куда угодно, а мог дать совет. И вот совет мне был сейчас, как вода в аду.

Планируя визит, я уселся в капитанской, выгнал оттуда дежурного и поставил его с задней стороны двери, чтобы не пускал праздношатающихся. Потом разрезал на квадратики лист пластика и подписал — Локьё, Энрек, Айяна, мастер Эним, Абио.

Все эти люди так или иначе могли мне помочь разобраться, куда исчез Дьюп. Если он действительно вошёл в волновую клетку и исчез, то… Что это могло означать?

Что значит «исчез»? Куда?

Я подумал и дописал ещё одно имя — Рогард. Хоть и мёртвый, он тоже мог дать мне кое-какие советы. Ведь есть же архив на Кьясне. И там тоже можно нарыть что-то полезное.

На панели загорелся сигнал. Кто-то сильно хитрый и вежливый, прежде чем рискнуть постучать в дверь и пособачиться возле неё с дежурным, послал анонимный запрос на пульт. Типа, сбойнуло.

Кто у нас сильно вежливый на корабле?

— Заходи, Вальтер! — крикнул я так, чтобы меня услышали оба: и пилот через браслет, и дежурный через дверную мембрану.

Пилот явился тут же. Значит, зараза, в коридоре стоял и видел, что бедный капитан мечтает уединиться.

— Не нравится мне наш пленник, — ответил он на мой вопросительный взгляд. — Ничего не ест, реакции заторможенные.

— Я же говорил — в медчасть его!

Дерен отрицательно покачал головой:

— Поверьте моему опыту — только хуже будет.

— О-опыту, — протянул я. — Откуда у тебя опыт?

Дерен на провокацию не поддался и не стал мне доказывать, что опыта у него бездна. Стоял и молча разглядывал меня, карточки на столе…

Я бы сейчас любого послал, кроме этого полосатого чудика. Ведь и он знал много чего интересного. Вот только как его расспросить?

Но если Дерен говорить не захочет, то где на него сядешь, там и слезешь, проверено. А если бы он хотел говорить, он бы уже сказал.

Припёрся же, когда ему действительно захотелось. И старательно делал вид, что мне и так всё понятно, без его ответов.

— Ну? — нахмурился я, не желая продолжать разговор без порции объяснений.

— Я многих лечил раньше, в общине, пока старший не запретил, — Дерен опустил глаза.

В этом он был весь: аккуратные обтекаемые формулировки…

— Почему запретил?

— Мне ещё год или два лечить… небезопасно.

— А конкретней?

Тяжёлый вздох.

— Возраст такой. В каждом критическом возрасте человек карабкается на свою горку. Если перенапрягаться — горку можно не взять.

Ну вот и что я понял, спрашивается? Хорошо, примем к сведению, что в двадцать пять лет у Дерена какой-то особенный хэдов «возраст».

— А зачем тогда лечишь? — продолжал копать я. С Дереном копать выходило, как и в Армаде, — отсюда и до обеда.

— Не могу смотреть, как кто-то мучается, господин капитан, — виновато улыбнулся он.

Стоп. Что-то мне говорил про него интересное комкрыла? Про «лечить руками»?

Ну-ну, забавно. То есть Дерену небезопасно сейчас лечить (руками?) от чего-то мне непонятного наследника дома Аметиста, но другого выхода он не видит? Ла-адно…

А ведь наследник — тоже психически продвинутый, как и Дьюп…

Я встал.

— Хорошо, пошли, покажешь своего пациента.

Пациент украшал своей эксклюзивно-бледной персоной офицерский карцер.

Понятно, что к телу Дерен доступа не имел, но Гарман секретов от личного состава не любил, и трансляцию из камеры мог посмотреть любой сержант безо всяких запросов и спецдоступов.

Я полистал виртуальный отчёт и выяснил, что пленник ничего не ест, но воды за неполные сутки выпил почти два литра. Жар у него, что ли?

Камеру открыли, и я убедился, что Дерен был прав. Выглядел Эберхард ещё хуже, чем в день нашей встречи с алайцами. Прошли сутки — а регресс на физиономии…

Спросишь, почему регресс, а не труп?

Вообще-то, Мерис сам научил меня не провоцировать начальство на категорические приказы. Он сказал, что труп придётся убирать мне. Ладно.

Но генерал не определил, кто должен произвести этот труп и когда. А я не стал уточнять и просто оставил парня на «Персефоне», чтобы не мозолил глаза тем, кто хотел его прикопать. Глядишь, и рассосётся когда-нибудь. Или пленник помрёт своей смертью. К чему, кстати, шло.

Я разглядывал Эберхарда, он не отводил глаз. Удрал от меня в самый дальний угол семиметровой камеры — кровать, открытый санузел и скруглёные стены, подпёр спиной резинопластик, но изучал старательно. Наверное, строил в голове образ будущего врага.

Сейчас мальчишка выглядел, как босяки на Мах-Ми. Если переодеть в обноски, то можно легко поверить, что никогда не ел досыта и доброго в жизни ничего не видел.

Под глазами было синё, волосы слиплись. Что же с ним делали алайцы? Машину подчинения он перенёс, судя по речи, без особых потерь. Там же сначала язык заплетаться начинает, если мозг повреждён?

Хэд… А может, они его?..

Нет, нужно медика. Усыпить. И осмотреть, как следует.

Эберхард что-то уловил в моих глазах и вжался в стену.

Добрый Вальтер Дерен просто встал между нами, закрывая парня собой.

— Не надо, капитан. Не надо его трогать.

— Тогда осмотри его сам! Я не уверен, что обошлось без внутренних повреждений. Ты посмотри, он синий какой! Доиграемся, сдохнет от воспаления! По-моему, у него уже лихорадка!

Про «осмотри сам» я брякнул автоматически, но пилот задумался.

— Хорошо, — кивнул он. — Я попробую.

Дерен медленно обернулся. Показал пленнику пустые раскрытые ладони.

— Дотрагиваться я до тебя не буду, — предупредил он. — Просто стой смирно.

Эберхард набычился, но отступать ему было некуда, сзади напирала стена.

Дерен даже приближаться к нему не стал, провёл руками сантиметрах в двадцати от тела. Сверху вниз.

Так вот, что имел в виду комкрыла… Что-то такое я видел в развлекательной программе про шарлатанов. И что? Это как-то работает? Или задача Дерена — обмануть пацана и успокоить?

Эберхард, видя, что дотрагиваться до него и в самом деле никто не собирается, задышал ровнее. А пилот продолжал водить руками.

Я ждал.

Не знаю, что делал Дерен, но работал он сосредоточенно, до пота и тяжелого, сбивчивого дыхания.

Живой сканер, однако? Вот прямо серьёзно? И вот так же лечит? И получается? Забавно.

Я много читал про надувательство подобного рода, но если бывает в природе и не шарлатанство, значит, наш гендепартамент совсем мышей не ловит.

— Нормально, — выдохнул Дерен. — Нет у него внутренних повреждений.

— А не жрёт почему?

— Шок.

— Лечить чем-то можно?

— Нейроблокаторами его напичкали так, что лучше не давать пока лишних лекарств. Нужно, чтобы вся химия вышла. Потом, может быть.

— Химия, говоришь, вышла? — я задумался. — Ладно. Сегодня пусть отлёживается. Завтра сдашь его в хозблок часов на… — Я смерил пацана оценивающим взглядом. — На шесть. Пусть в оранжерее поработает. Что они там сейчас делают? Уход, обрезка, полив. Нужно двигаться, чтобы выходила всякая дрянь.

Выдав этот оригинальный вердикт, я развернулся и ретировался из карцера.

Дерен вышел следом за мной.

— Ты уверен, что внутренних повреждений нет? — спросил я его, когда дверь закрылась.

Я всё-таки сомневался. Ведь даже эйниты прикасаются к пациентам, когда лечат.

— Уверен, — отозвался он. — Над парнем издевались, но до прямого насилия не дошло. — Он вскинул на меня глаза. — Да, было и то, что вы предполагаете. Но разрывов или чего-то вроде — нет. Мучили, думаю. Возможно, имитировали половой акт. Чисто психическое насилие он перенёс лучше, мозг у него гибкий, тренированный. Когда придёт в себя, не стоит бросать его на Гармана или кого-то из сержантов.

— Я пока не уверен, что пацан вообще оклемается.

— Оклемается. И очень быстро. Не смотрите, что полудохлый. Как бы он нам тут трупов потом не наделал… — Дерен вздохнул и нахмурился, словно перспектива выздоровления пленника огорчала его.

— Я не пойму, жалеешь ты его или нет?

— Как человека — жалею. Но мы сейчас спасаем себе врага. Сильного, дурного. У него такой возраст, что мстить он нам будет изо всех сил.

— Дерен, ты такой умный, удавил бы! — рассмеялся я. — Вот тебе и карты в руки — воспитывай так, чтобы на людей потом не бросался. Скажи Гарману, что я разрешил тебе доступ в карцер.

— А смысл? Мы же всё равно не сможем его отпустить. Он ненавидит нас. Значит, ненавидеть будет и так и этак. Сейчас он полагает, что это мы заплатили алайцам за его голову, и переубедить его невозможно.

— Значит, воспитывать не будешь?

— Буду.

— Зачем?

— Делай добро — бросай в воду.

— Всплывёт?

Дерен осуждающе покачал головой:

— Зачем вы оставили его на корабле?

— И ты был за «удавить»? Формально — парень ничего плохого нам не сделал.

— Он участвовал во всём, что планировал его дядя.

— А если он просто не имел выбора? Это ты у нас, может, и умел выбирать в восемнадцать… Или сколько там ему, лет?

— Говорит, что восемнадцать, — доверия этому «факту» на физиономии Дерена не отразилось. — Я бы метрики посмотрел. Но документов мы вот так, запросто, не достанем.

— Вот-вот… Какие там у него сверхспособности — это я не в курсе, но прогностического мышления ему ещё по возрасту не положено. Он не представляет последствий своего выбора.

Дерен, не соглашаясь, покачал головой.

— Предназначение мы ощущаем с детства.

— Это тебе в семье мозги не сносили. — Уж на «пилотов в десятом поколении» и прочих дурно воспитанных болванов я в Академии насмотрелся. — Дети высокородных экзотов — заложники социальных программ, навязанных воспитанием. Судят о них по имени их родителей.

— От воспитания зависит только половина того, что внутри. Другая половина — у каждого своя. — Дерен спорил без интереса, без удовольствия. Но спорил, тут его уже не исправишь.

— Но ведь и неизвестно пока, что возьмёт в нём верх? За дядю с ним уже рассчитались алайцы. Ну что нам, из шлюза его выбрасывать? — решился я на последний аргумент.

Дерен смотрел на меня и молчал. Неужели я его всё-таки переспорил?

— Вальтер, — я положил руку пилоту на плечо. — Мне некому больше поручить этого щенка. Про Гармана ты сам понял. Повозись немного, потом, обещаю, я придумаю, куда его пристроить. Виноват он только в том, что фамилия у него — Имэ.

— Только не забывайте, что он вас ненавидит, — покачал головой Дерен.

— И?

— Просто не забывайте, и всё.

Дерен меня всё-таки зацепил немного. Эберхард у нас психически одарённый? Значит, первым я переговорю с Энреком. Он должен хотя бы примерно представлять, что в голове у такого, как этот.

Энрек рассказывал мне, что знавал одного регента, Бгоро Тауэнгибера, которого я чуть не придушил на почве взаимного непонимания. Может, Энрек объяснит мне, что у этой недоделанной знати внутри?

Как они мыслят? Чего хотят?

Кьясна встретила успокаивающей зеленью. Роса я брать не стал, непонятно было, задержусь или нет. А то расслабится при храме, понимаешь.

Лететь с дежурным пилотом мне тоже не захотелось, и я смылся один. Надо иногда отдыхать от корабельной суеты, наследников непонятно чьей крови и задач, которых не понимаешь.

Спустился прямо к резиденции губернатора, где квартировал и правил, как умел, официальный наследник дома Сапфира, внебрачный сын эрцога Локьё, иннеркрайт (по-нашему инженер), Энрек Лоо. К счастью, он был на месте и даже рад меня видеть.

Меня проводили к нему без доклада. И ради меня же разогнали очередь из пары десятков местных чиновников.

Энрек выбрался из-за окружённого голографическими документами стола и сгрёб меня с непосредственностью хайбора.

Непонимания с моей стороны он не боялся. Пробовать капитана на прочность иннеркрайта научили на «Персефоне», и он с удовольствием устроил мне диагностику рефлексов.

— А поехали в бар? — рыкнул он, гася документы взмахом руки.

Он был удивительно весел по сравнению с тем угнетённым состоянием, в котором я оставил его в дэле возле земного архива.

Я был тоже рад его видеть, но сначала всё-таки вывалил неприятное, чтобы уж сразу.

Энрек выслушал не перебивая.

— Ну вот ты и пообщался с выродками, — рассмеялся он. — Так их у нас и зовут. Если кровь проявляется рано — с ними носятся и выращивают в моральных уродов. Там целая схема. Сначала это животное воспитывают вообще безо всяких запретов, а потом тех, кто доживёт до положенных сорока двух, очень жёстко вгоняют в рамки.

— А зачем? — удивился я.

— Наводят лоск на общую безнаказанность, — фыркнул Энрек.

— Да ну тебя, — отмахнулся я. Шутник хэдов. — А если серьёзно?

«Серьёзно» Энреку сегодня давалось с трудом, и он закусил губу, чтобы не ржать в голос.

— Ну, ты сказал, — выдавил он, борясь со смехом. — Наследники и серьёзно!

— Но зачем они такие нужны, ты можешь сказать? Поржать я над ними и сам могу.

— Ну-у, — протянул Энрек. — Считается, что вседозволенность формирует психику наследника так, чтобы он не видел границ, только цели. Выродки не приучены понимать, что морально, а что нет. Вот ты с детства знаешь, что слабых обижать плохо, а выродку говорят — попробуй, может, тебе хорошо от этого будет?

— А зачем?

— Ну-у, чтобы он не думал о морали, когда будет ломать под себя причинность. В паутине ведь нет никаких правил, ничего морального или аморального. Есть узлы, есть нити, есть выбор пути. Если добился нужного решения, всегда кто-то пострадает или погибнет. От этого никуда не денешься. Любой выбор несёт в себе жертвы. Ты выиграл, но вокруг всё равно сотни, тысячи трупов. И надо это как-то перенести. Тут в сорок-то тяжело принимать такое, а выродков приучают рулить чужими смертями с детства.

— Точно, уроды… — не выдержал я, представив себе перспективы подобного обучения. — Только не пацаны эти, а их воспитатели. Мало мы вас, экзотов, уродами называем. Паутина-то аморальна, но мы-то нет.

— Ну, ты не тупи уж совсем, — закатил глаза Энрек. — Это ж не всех так воспитывают. Только тех, в ком дар проявляется рано. Ты же знаешь, что истник сильнее всего на пике взросления, лет в двадцать пять-тридцать. Когда у семьи есть надежда, что наследник будет решать такие задачи, которые больше никто никогда не сумеет, на этом она и ломается. Дом направляет все усилия на то, чтобы развить у пацана дар. Этика тут только мешает. Не до неё, понимаешь? Эти пацаны и без этики толком не выживают. Ломаются, с ума сходят. Если им ещё про трупы рассказывать, вообще ни один не дотянет до двадцати. А вот если наследник выжил, то в сорок два его подрихтуют, причешут, вобьют внешние правила приличия. Он будет знать все запреты, но внутренне будет от них свободен. И это будет очень сильный глава дома.

— И что, многие выживают? — мне очень не понравилась вся эта история, но она кое-что объясняла в желании Мериса сразу оставить «подарок» в виде Эберхарда алайцам.

— Иногда, — Энрек подумал немного и добавил. — Шансы примерно один к десяти. Отец был вот такой ранний. Может, тебе с Домато стоит перетереть? Отца воспитывал по большей части он.

Иннеркрайт рассмеялся, словно просто не мог говорить серьёзно. На столе у него я заметил контейнер со стимулятором. Значит, ситуация не разрулилась, просто иннеркрайт допустил до себя медиков?

— А помочь мне слабо? — поинтересовался я. — Может, развеешься? Слетаешь, посмотришь на него? Что делать-то с ним теперь?

— Вряд ли я что-то особенное посоветую, — пожал плечами иннеркрайт, но улыбаться не перестал. — Наследники крови — вообще проблемные ребята. Зачем ты его не оставил алайцам — вот вопрос?

— И ты туда же…

Энрек развёл руками.

— Ну вот как я тебе помогу? Парень несовершеннолетний, конечно… Давай, найду тебе приличного юриста из своих старых друзей? Надо бы оценить, что ему вообще светит. Дядя пойдёт под трибунал, вопрос решенный. Всякую пузатую мелочь отправляют обычно в ссылку на одну из родовых планет. Без права самостоятельных перемещений. Но, судя по тому, что ты мне рассказал, без присмотра пацана оставлять нельзя. Любишь же ты добавлять людям проблем, хаго! — Энрек опять рассмеялся.

— Ты пьян, что ли? — осенило меня.

Иннркрайт взял со стола контейнер и открыл, показывая, что он от микрокристалла, а не от стимулятора.

— Я решил, что надо жить дальше, — пояснил он. — Что было — прошло. Делай что должно — и будь что будет.

— И тем не менее ты мне рад, — констатировал я.

— Ясен пень, рад. Одно твоё существование успокаивает. Раз тебя до сих пор не прибили, может, и я выживу?

— Чё-то невесёлая перспектива — выжить, — усмехнулся я.

— А когда жить? — расхохотался Энрек. — Ты видел эту очередь чинуш перед дверью? Я ж тут один зашиваюсь. — Он посмотрел на меня оценивающе. — Слушай, ты отлично справлялся тогда с медиками, может, ещё послужишь? Я как раз ломал голову, где взять безопасный транспорт для эпидемиологов, которые хотят тут у нас поработать. Ты мне прямо ну очень бы пригодился. Может, привезёшь? «Персефона» — самый чистый из возможных вариантов. Ты же у нас противоборусный инсургент. С тобой они лететь не побоятся.

— Ну, если только юриста дашь… — Я сделал вид, что задумался. Где искать Имэ всё равно пока непонятно, почему бы и не помочь Энреку? — Если Мерис отпустит… Это не помешает мне встретиться с Домато, как я понимаю?

— Даже поможет! — обрадовался иннеркайт. — Он сейчас как раз у отца, консультирует бригаду эпидемиологов. Чё бы тебя Мерис на «Леденящий»-то не отпустил?

Я послал письменный запрос генералу прямо при Энреке. И Мерис действительно не стал возражать.

Иннеркрайт тем временем связался с баром и велел накрыть для меня поляну.

Чего же он такой радостный? Переломил в себе что-то?

Бар был выше всяких похвал. Живая музыка, симпатичные танцовщицы.

Выпили мы с Энреком немного, совсем по чуть-чуть. Но под коньяк разговор пошёл веселее.

— Я тоже думаю, что лендслер сбежал с «Эскориала», — сказал иннеркрайт, отправляя в рот здоровенный кусок ветчины. — И отец предполагает то же самое.

— Но где он тогда?

— А вот это вопрос. На Асконе — так он сумел бы добраться до вас. Когда ты захватил дворец, история моментально обрела всепланетный резонанс. Или лендслер опять что-то раскопал, или — не имеет возможности с вами связаться. Ранен, может? Так или иначе — надо бы поймать Имэ и пощипать ему пёрышки из хвоста… — Энрек налил мне ещё. — Может, была вторая клетка? Прямо на личном катере у Тихушника? Или случилось что-то ещё, а пацан увидел только то, что ему дали увидеть?

— Вот и я об этом думаю.

Коньяк был терпкий, чуть сладковатый, пожалуй, но с хорошим ароматом. Энрек принёс его в бар с собой. Судя по бутылке, стоил коньяк, как электрокар.

— Это откуда такой? Никогда не пробовал.

— Губернатор вымаливает прощение. С Джанги. Жутко дорогой сорт. Из какого-то местного кактуса гонят. Плюс — сорок лет выдержки в бочках из чёрного ореха.

Я отхлебнул, покатал во рту.

— Нет, для Мериса сладковатый. Надо бы мне ему привезти что-то, а то я с этим наследником сильно себе совесть попортил.

— У меня в резиденции белый коньяк есть, типа акватики. Крепость — аж шерсть дыбом встаёт. Хочешь?

— Если дыбом — давай.

— Лажанулся ты, конечно, с этим щенком, — Энрек вызвал в бар посыльного и вернулся к теме наследников. — Но Имэ-то покруче тебя лажанулся. Практически получить регентство и тут же просрать от жадности. Хотел зачистить кровь Рика Эйбола, не дожидаясь инаугурации, осёл.

— Слушай, но Эберхард сейчас всё-таки продолжает оставаться наследником?

— К сожалению, да. Парень остался без сильного покровителя, с кучей обременённых властью врагов… Выжить ему будет трудно.

— Но он точно наследник? Сто процентов? Несмотря на историю с дядей?

— А что ты сделаешь с кровью? Пока не предъявят пацана из линии Рика Эйбола — Эберхард наследник. А пацана пока прячут, если он вообще существует.

— А… Э… Локьё как-нибудь заинтересован?.. Ну, в том, кто будет этим наследником — Эберхард или кто-то другой?

В бар просочился посыльный. Молодой парень в синей форме заблудился в темноте бара и возник вдруг прямо на сцене. Танцовщицы обступили его, решив, что это тоже какой-нибудь заранее оговоренный сюжет.

Энрек рассмеялся и отдал парню распоряжение привезти в бар бутылку для меня.

— Отца не бойся. — Он хлопнул меня по плечу со всей своей дурацкой силы. — Нам наследство змеёнышей — лишние проблемы. Пусть скачут, пока скачется.

Я вышел от Энрека слегка успокоенный. Раз он тоже полагает, что сбежать можно даже из волновой клетки, значит, Дьюп уж точно живой, а может, и на свободе.

А вот весточку подать — тут уже могут быть свои сложности. Но это ничего. Если живой — я найду.

Обратно на «Персефону» лететь не хотелось. Да и малую надо бы повидать. Мало ли что там будет завтра. До завтра ещё дожить надо.

Я бросил шлюпку у резиденции губернатора и пешком пошёл к эйнитскому храму.

Прилечу — так ведь все меня сразу увидят. А с Айяной я был пока не готов говорить. Вряд ли ей понравилось всё, что я натворил за последние три дня. Но по малой очень соскучился.

Пешком от центра города до храма было прилично. Полуденная жара разогнала горожан с улиц. К тому же город всё ещё жил в режиме эпидемии — без праздников и туристических стад.

Тишина и прогулка — именно то, чего у меня так долго не было. И я шагал себе, разглядывая дома и деревья.

Город был красивый, невысокий, домашний такой, хоть и столичный.

Я шёл, дышал, зависал временами совершенно без мыслей. Пожалуй, если у меня вообще есть дом, то он здесь, на Кьясне. И когда я поднимаю над головой лёгкое тельце Пуговицы, меня охватывает это же чувство. Что дом у меня здесь.

Храм я обошёл по дуге, вышел к захрамовому поселению со стороны леса. Заборчик невысокий перелез там, где к нему вплотную подступали кусты юкки. Ну и двинул по знакомой тропиночке к дому Айяны.

Услышав шум — затаился в кустах.

Во дворе хозяйничали незваные гости. Лиина возилась с грудной девочкой, подмывая её прямо в дворовом фонтане. Брен, с повязанной косынкой башкой, развешивал пелёнки. Предоставленный сам себе кабанчик пытался привязать Кая к крыльцу. Щенок терпеливо взирал на него, разморенный полуденной жарой.

Между модифицированными яблонями, растущими у крыльца, была натянута бельевая веревка. Скрываясь за бельём, я и проскользнул в дом.

Только Кай меня и заметил. Встряхнулся и поскакал следом. Сзади раздался рассерженный рёв: малой не понял, куда делась собачка.

Комнату мою занял этот же мерзавец в косынке. Слава Беспамятным, хоть Пуговица повисла именно на моей шее.

Я взял её на руки и снова вышел во двор.

Лиина увидела меня, тоже повисла на шее, спохватилась, сунула мне Камалу и убежала на кухню за свежим молоком.

Я перехватил малявок поудобнее. Брен набычился.

Я был в кителе без знаков различия, и он не сразу меня узнал. Явился, понимаешь, чужак. Грязный, небритый, и стоит с двумя куклами на руках.

Крошечную Камалу ему даже на минуточку подержать не давали, не то что всучить и сбежать. Лиина-то знала, что я справлялся и с недоношенной Пуговицей, а Камала в свои три месяца уже почти сидит, чего там бояться? Но Брен был не в курсе моих захрамовых приключений.

— Да ты кто такой?.. — взревел братец, но тут мозги у него включились, и он шарахнулся от начальства в неподдельном ужасе за едва не высказанные эпитеты.

На его счастье, из глубины сада появилась Айяна. И вот она-то сразу заметила, что за незваного гостя принесло в этот мирный дом.

— Ну и тяжёлый же ты пришёл, — нахмурилась Проводящая вместо приветствия и забрала у меня детей. — Иди-ка, душ с дороги прими!

Пришлось тащиться в сад, где над деревянной будкой висел бак с водой.

Пуговица скакала перед дверью, требуя, чтобы я выходил поскорее. Но, когда вышел, она взобралась на меня и уснула. Я и забыл, что днём дети спят.

В доме Айяны мне теперь места не было. Невольные переселенцы — Брен и Лиина с детьми — не только заняли условно мою комнату, но и разобрали от хлама чулан. В чулане прорезали окошечко, устроили детскую.

К счастью, Пуговица имела собственные апартаменты, туда я и направился. Уложил на большую, рассчитанную и на меня, кровать, поцеловал умеренно грязную босую ногу.

Айяна вошла с полотенцем.

— Плохо умылся, — констатировала она сердито. — Пошли, я умою!

— Меня?

— А кого ты тут ещё видишь грязного?

— Вообще-то, вижу, — я пытался аккуратно сопротивляться, но меня вытолкали на кухню и стали умывать прямо с головой из кувшина над тазиком. Причём с текстом умывали, малоразборчивым, но отдельные слова я вычленял. Было похоже на заговор или молитву.

Потом Проводящая стала вытирать меня, тоже сопровождая действие словами.

За попытки слинять, мне досталось пару раз мокрым полотенцем так необыкновенно больно, что я даже замер от неожиданности.

А Айяна всё вытирала меня, потом просто рисовала движениями рук какие-то фигуры на теле, потом снова наклонила мою физиономию над тазиком.

— Стой так! — и ушла.

Я упер руки в колени. Следы от полотенца на груди всё ещё горели огнем. Вот женщина — терминатор, мать её ети!

Интересно, как оно, с такой женщиной? Ну… Это самое?

Айяна принесла тёмную, резко пахнущую жидкость, разбавила водой и плеснула мне в лицо. Глаза защипало, потекли слёзы, но возмущаться я уже опасался.

— Ладно, — сказала она устало. — Пусть хоть так. Носит же тебя! Где же крови-то столько набрал?

Проводящая провела ладонью по моей груди, расстегнула рубашку и прижала руку к следу от удара полотенцем:

— Прости меня, не сдержалась.

— За что? — удивился я.

— Ты хоть маленько-то на людей обижайся, — покачала головой Айяна. — Тяжелый ты, откат будет сильный, если кто-то обидит тебя, а ты простишь не глядя.

— Кому откат?

— Тому, кто обидит.

— Я ещё и о нём должен думать?

— А обычно кто-то думает за тебя?

И тут я осознал, что идиот.

Про наследника с Айяной надо советоваться. Если кто-то поймёт меня сейчас, то только она. Для остальных Эберхард — прежде всего кожаное ведро с голубой кровью. То самое, в котором я мечтал руки помыть.

Но я-то спасал ребёнка, мальчишку. Мне всё равно, кто он. И не всё равно, что парень совсем не может ничего выбрать или решить для себя.

— Можно мне поговорить с тобой? — спросил я, всё ещё испытывая возбуждение.

Лучше, когда женщины умные и красивые — отдельно. И это странно, когда тебя заводит та, которой далеко за сотню. Ты не знаешь, как с ней себя вести, но кровь-то бьётся внутри.

Айяна кивнула. Она ничем не показала, что понимает моё смущение, но я знал — понимает. И следы её рук так же горели теперь на моей груди, как следы от полотенца.

— Как там мои голубкú? — спросил я, чтобы сменить тему. — Брен действительно её любит, или полгода без отпуска плюс гормоны?

— А сам что видишь?

— Думаю, любит. Как Лиина пацана назвала?

— Энжелин.

— То есть?..

— Ну, да, в честь тебя и назвали.

— Ну, пусть будет экзотский вариант меня, даже забавно.

Я вздохнул, помялся, не зная, как начать разговор.

Айяна поняла. Она села за столик на кухне, указав мне на табурет.

Я откашлялся.

— Ты же знаешь, что Колин остался на корабле, принадлежащем дому Аметиста?

Она кивнула.

— Мы все эти дни пытались правдами и неправдами достать его оттуда. В результате выяснили, что на «Эскориале» Колина уже нету, скорее всего. Ну и в мои руки случайно попал наследник дома Аметиста — Эберхард Имэ. Проблема в том, что живым он никому не нужен. Мы могли бы держать его на «Персефоне» как угодно долго, но он — наследник крови во всём объёме, понимаешь? Владеет какими-то малопонятными мне психотехниками, а ума в силу возраста — кот наплакал. Мало того — он меня ненавидит и думает, что это я похитил его руками алайцев. Можно его кому-то всучить, чтобы мне не мешал, но и не прибили? Ну, или на корабле как-то понадёжнее запереть?

— Самое простое техническое решение — та же волновая клетка, — нахмурилась Айяна.

— А мы не убьём его? Парень много чего перенёс у алайцев, а лет ему совсем немного, восемнадцать или девятнадцать.

— Ему семнадцать, — сказала Айяна. — Он врёт про первый возраст совершеннолетия.

— А зачем? — удивился я.

— Боится казаться слабым.

— Значит, на корабле его пока безопасно держать?

Айяна покачала головой.

— Очень опасно. Из страха показать слабость, он будет пытаться убить каждого, до кого дотянется. Вам нужно избавиться от него.

— Дешевле повесить, да?

— Дешевле отпустить. Если у него есть своя судьба — как-нибудь уцелеет.

Отпустить… Да… Мерис мне башку оторвёт.

— Думай сам, что тебе дороже. Зачем ты его спас?

— Не знаю. Мне противна была сама мысль, что его потом за… замучают до смерти алайцы. Сама понимаешь, как замучают.

— Понимаю. Не жалеешь, что спас?

— Нет. Но…

— Думай, мальчик, думай.

— Он действительно так опасен?

— Достаточно.

Я покачал головой. Это было как-то неправильно: пытаться спасти из волновой клетки Дьюпа, и одновременно пихать в такую же ребёнка. Ну что за Хэдова бездна…

— А Колин? — спросил я осторожно. — Ты понимаешь, куда он исчез?

— Нет, — печально улыбнулась Айяна. — Я не знаю, милый. Я его совсем не слышу. Нет, не смотри на меня так. Если бы он умер — мы ощутили бы это. Иди-ка ты, поешь и отдохни с дороги. И поинтересуйся, что у тебя на корабле творится.

— А что там вдруг? — удивился я, но не стал спорить и активировал браслет.

Айяна, не желая мне мешать, вышла.

— Келли, что у вас там? — спросил я покрытого красными пятнами зампотеха.

Тот только рукой махнул и развернул запястье так, чтобы в голозахват попала и часть помещения.

Я увидел разгромленную навигаторскую «Персефоны», привязанного к креслу Эберхарда, Дерена, нагнувшегося над кем-то из бойцов, лежащим прямо на полу.

— Келли, выведи сигнал с моего браслета на экран, я плохо вижу, что у вас там! — приказал и не пожалел.

В навигаторской царил форменный бардак. Одна из контрольных панелей была разбита, видимо, никто не ожидал удара, и домагнитное поле, защищающее приборы в полёте, было деактивировано. На полу лежал дежурный сержант, кажется, Эрли. Дерен положил руки ему на грудь и что-то объяснял запыхавшемуся медику.

— Все целы⁈ — спросил я.

— Да целы-то целы, — Келли с неприязнью оглянулся на наследника дома Аметиста, изображавшего бешеную собаку очень маленького размера. Причём эта ядовитая чихуахуа всё ещё шипела и дёргалась. — Но, может, это?.. Выпихнуть пока это… из шлюза… от греха подальше?

— Нет, — отрезал я. — Открывай справочник по волновым конструкциям. Так, чтобы я видел. Давай посмотрим с тобой частоты работы мозга и кое-что быстро прикинем. Чтобы до моего прилёта он всех не поубивал.

Проинструктировав Келли, я выругался сам на себя и вызвал Мериса. Была надежда, что отпишется дежурный: «Генерал не в сети», или что-то вроде того, но Мерис ответил сразу.

Ну да, чего мучиться и хвост кобелю по частям рубить? Лучше уж сразу.

— Генерал, я…

— Ты у дочки? — Мерис был настроен вполне благодушно.

— Да, я на Кьясне. Я…

— Помню. Ты собрался привезти медиков от Локьё. Валяй, вези.

— Я не об этом. Эберхард Имэ… Он живой и на «Персефоне».

Мерис почему-то не рассердился.

— Ну, ты талант, что я тебе скажу. Значит, благодарности за алайскую операцию не получишь. Под трибунал не отдам, и не проси, и так работать некому. К твоему счастью, как наследник, парень для нас опасности сейчас не представляет. Имэ официально объявлен вне закона, так что мальчишку свои порвут и без нас. Но ты не представляешь, какая дрянь эти «наследники крови». Он там у тебя ещё никого не придушил?

— Нет, — я не лукавил. Пытался. Но ведь не придушил же?

— Ну, так передари эту медаль пока не поздно.

— Я могу его отпустить?

— А ты что, бордель уже не планируешь на корабле открывать? Только учти: спас этого дурака ты, и гоняться он потом будет за тобой.

Пришлось кивнуть.

— Не нужен пока?

— Отчитаешься после Локьё. И поговори с ним насчёт Колина. Может, у Имэ есть какие-то дырки-норки? Так или иначе, в ближайшее время его достанут не свои, так наши. Лучше бы наши, я бы в нём гвоздиком поковырялся. А пацана можешь отдать родственникам. Только не на Аскон, там его на месте удавят. Раз уж спас, вдруг пригодится. Грата эта ваша…

— Я понял. До связи, генерал.

— До связи. Не забудь документы по эпидемии собрать. Всё, что сумеешь и не сумеешь. Энреком попользуйся, вы же друзья.

— Слушаюсь.

— Какой послушный стал, — усмехнулся Мерис. — Подрос, да? Одно дело приказы во время боя нарушать, победителям прощается. Другое — свиней подкладывать начальству. Хвалю, что признался. Остепенился маленько, значит. Но с ублюдком этим не сентиментальничай. Ты не представляешь, что за гадюку спас.

Через полчаса, связавшись ещё раз с «Персефоной», я уже представлял, какая это зараза — наследник крови.

Воспользовавшись моим отсутствием, мальчик вырубил двух бойцов, которые охраняли карцер, а дежурного в навигаторской довёл до помутнения рассудка и судорог.

Если бы не Дерен и Рос, которым такие, как Эберхард, были уже как-то по барабану, неизвестно, чем бы всё закончилось.

Мальчишка сидел пока связанный в навигаторской. Но нужные провода Келли уже нашёл, и клетка должна была появиться в считаные часы.

Хотел было лететь помогать, но представил личико малой и остался.

Я был ей должен сегодня хоть бы один вечер — катание на папе, катание на пони… Да и с сыном хотелось познакомиться поближе.

Один вечер. И всем будет хорошо. И Пуговице, и Брену, который косится на меня как норовистая лошадь и мечтает, чтобы я побыстрее сгинул…

Да и ребята до утра как-нибудь дотянут. А там мы перевезём медиков и отпустим этого дурака наследника.

Вот ведь скотина неблагодарная!