Прутский поход. Поражение на пути к победе?

ПРУТСКАЯ БИТВА

28 июня русская армия начала переправу через Прут. Рано утром около 20 тысяч татар переплыли реку, каждый держась за хвост своей лошади, и напали на передовой пикет. Из 600 человек русской конницы 270 были убиты, остальные отрезаны от главных сил и окружены. В тот же день у Головкина состоялся генеральный военный совет. Главный вопрос, который обсуждался, был вопрос о провианте. Генерал К.Э. Ренне предложил отряд числом в 15 тысяч человек отправить к Брынковяну. Он еще не терял надежды, что валашский князь, «будучи одной нации и одного вероисповедания с молдавским господарем, не замедлит покориться, соединит войско свое с войсками его величества и доставит нам жизненные запасы». Его поддержали члены совета. И только один генерал-поручик В. Берхгольц категорически выступил против этого плана, объяснив, что «турки побеждали всякий раз, как против них войска действовали отдельно». Решили со всем войском переправиться за Прут и идти вниз по правой стороне до урочища Фальчи, потому что ниже этого места по причине великих болот неприятелю трудно или и совершенно невозможно было переправиться. От урочища Фальчи войско должно было идти лесами к реке Серету, за которою, как уверяли союзники, у турок собрано много съестных припасов. Они хранятся по деревням около Браилова и никем не обороняются. Чтоб захватить поскорее эти запасы и принудить Брынковяну открыто пристать к русской стороне, решили в Валахию направить генерала К.Э. Ренне и бригадира Л.C. Чирикова с конницею.

Опоздание Шереметева развеяло в прах уверенность Петра I. Были получены известия о том, что Брынковяну перешел на сторону турок. Помощь валашского и молдавского господарей оказалась в значительной мере эфемерной. Оставив армию, царь поехал на встречу с Кантемиром и молдавским митрополитом в Яссы, куда тайно от валашского господаря Брынковяну прибыл его племянник Фома Кантакузин. Кантакузин выехал с трехтысячным отрядом в турецкий лагерь. По пути он, бросив своих солдат, скрылся, а с ним бежали человек 40–50 знати. О действиях Брынковяну, сумевшего просидеть на княжеском троне почти четверть века, Кантакузин сказал русскому царю: «…в подданстве его царскому величеству весьма медлит и некоторые отговорки от того и несклонность являет, понеже зело богат, и не хочет себя в трудности и опасности вдавать». Кантакузин убеждал царя, что как только русские вступят в Валахию, Брынковяну перейдет на сторону России. Фоме Кантакузину Петр I подарил 1 тысячу рублей и свой портрет с алмазами стоимостью в 1 тысячу рублей. Петр I писал Меншикову: «Мултянский гетман Кантакузин сюда прибыл с… обнадеживанием, что они все готовы, только б что-нибудь войска к ним послать… куды, не мешкав, отправлен генерал Рен со оным гетманом». 29 июня в день святого Петра генералы поздравили Петра I с именинами. По такому случаю царь пригласил министров и офицеров на праздничный обед. Гости пили и ели. Но и о деле не забывали.

30 июня последние полки преодолели водный барьер. Ренне и Чириков при подходе к Яссам отсоединился от главных сил русской армии. В отряд Ренне вошли 8 драгунских полков, конный батальон Ингермандландского полка, а также молдавское войско, всего около десяти с половиной тысяч человек. С ними русское командование послали универсалы, побуждавшие валахов к восстанию. «Хотя и опасно было, однако же, дабы христиан, желающих помощи, в отчаяние не привесть на сей опасный весьма путь, для неимения провианта позволено». Ренне и Чирикову было приказано подойти к Браилову и, овладевши запасами, возвратиться к Галацу. Здесь назначалось их соединение с главной армией. Если подтвердится факт открытого перехода Брынковяну на сторону турок, то Ренне и Чириков получили распоряжение низложить господаря и организовать выборы нового. Пройдя через Фокшаны, Ренне остановился в монастыре Максимина на реке Серете.

Главная армия, перейдя Прут, шла в назначенном направлении до 7 июля, несмотря на известие, что хан перешел реку сзади. Шафиров в письме к гетману Скоропадскому писал: «Мы, переправясь реку Прут против Яс 30-го июня, перешли от того места подле сей реки наших 9 миль и паки будем продолжать путь свой к Галаце. О везире имеем ведомость, что оный чрез Дунай на сю сторону с войском турским переправился и приближался к сей реке Пруту к местечку Трояном, до которого отсюду з 20 миль..>. Две армии двигались навстречу друг другу: русские шли по северному берегу Прута, турки и татары — по южному. Как позже писал царь, «сей марш» был «зело учинен для обнадеживания господаря мултянского».

Кантемир организовал в Яссах дружественную встречу корпусу Шереметева. Вместе с молдаванами русское войско насчитывало около 43 тысяч человек. А.И. Репнину Петр I приказал запасаться водой для дальнейшего похода, а к генералу Гешову с Прута царь отписал, чтобы тот закупил 170 тысяч аршин полотна на солдатские палатки у мануфактурщиков.

В письме от 3 июля 1711 года Л. Барка информировал Г.И. Головкина, что «султан… ни в чем не доверяет шведам… турки зело удивляются, что швецкое войско умедлило вступить в Польшу до сей поры, ибо обещано было к июню». В своих записках Алларт объяснил причину задержки поляков: «Станиславу (Лещинскому) с шведскими войсками из Померании в Польшу выход был возбранен, о чем они (турки) на короля шведского немалую досаду возымели». Петр I информировал Меншикова: «Про турок сказывают, что будто не зело охочи на сию войну». Об этом же позже вспоминал и Алларт: «Видно было, аки бы турки болшой охоты к войне не имели и веема под злым страхом и сумнением находились».

6 июля Петр I с учетом настроения противника отдал приказ начальнику русского авангарда генералу Янусу и подчинявшемуся ему бригадиру Моро де Борзе «идти по реке Пруту восемь миль до того места, где турки по донесениям… шпионов должны были наводить свои мосты». Так как ни Янус, ни Моро по-русски не понимали, приказ объяснили на французском и немецком языках, вручив сам текст на русском и перевод, выполненный на латинском. Моро вспоминал о поставленных задачах: «Если бы генерал их нашел, то должен он был на них ударить и уничтожить их работу, коли только мосты не могли нам пригодиться и остаться в наших руках… В случае же, если турков не встретим, то идти к Дунаю и там остановиться». В 5 утра 7-го числа отряд Януса выступил из лагеря. Во избежание нечаянного нападения на довольно большое расстояние снарядили двух конных гренадеров с обнаженными палашами, за ними двигались шестеро других во главе с унтер-офицером, а замыкали передовой отряд двести рейтаров, готовых взять первый удар на себя. В 11 часов, когда дорога стала значительно уже, потому что река протекала близко к горе, Янус и Моро, остановив людей на отдых, отправились осматривать местность в районе местечка Фальчи. Турецкая разведка узнала о приближении отряда Януса раньше, чем русские заметили янычар. Они знали, что Янус с конниками опередил армию на два часа, но не знали планов русского командования. Поэтому для прикрытия, наведя мосты, соорудили укрепление и переправили 1 тысячу янычар с 20-ю небольшими пушками. «Мы подъехали, — вспоминал Моро, — как можно ближе к неприятелю и наконец усмотрели два только что построенных предмостных укрепления, в форме полумесяца, обнесенных частоколом, защищаемые множеством пехоты, которую признали мы впоследствии, по ее колпакам, за янычаров. За ними увидели мы два готовые моста, чрез которые рысью переправлялась конница и соединилась с тою, которая находилась уже в долине».

Уклониться от столкновения с противником не удалось. 6 тысяч драгун генерала Януса неожиданно увидели на другом берегу Прута авангард многотысячной османской армии, которая в этот день соединилась у Фальчи с татарами, запорожцами и поляками. Драгуны спустились к воде как раз напротив палатки Балтаджи Мехмед-паши. Турки ожидали атаки. Янус отправил письмо царю, из которого стало известно, что неподалеку от лагеря Шереметева великий визирь Балтаджи объединил подчиняющееся ему войско с конницей крымских татар во главе с ханом Девлет-Гиреем, сосредоточившим свои силы на левом берегу Прута. В Журнале Шереметева сохранилась запись: «визирь с турецкими силами пришел к урочищу Фальцам… и татары и хан крымский с ними соединились» и «начали янычары чрез реку перебираться».

Важнейшие элементы тактики — поход, бой, охрану, отдых — Петр I планировал применить по отношению к подавляющей массе турецко-татарской конницы. Возможно, если бы Янус приказал начать обстрел, то замешательство в первых рядах иррегулярных частей противника, не обученного стоять под огнем, вызвало бы временный отход. Но Янус, который не так давно находился па российской службе, посчитал царский приказ противоречащим военному искусству. Моро писал: «Генерал (Янус) и я не без смеха видели, что употреблены были драгуны и кавалерия на атаку укрепленных мостов». Янус и Моро дали команду артиллеристам не стрелять без приказания, а остальным составить фронте четырех сторон. Построив каре, как писал Моро, «…мы двинулись, дабы возвратиться туда, отколе мы пришли». Вдруг «…увидели мы две толпы в чалмах, скачущие треугольником во все горло, как бешеные, думая нас уничтожить». Янус решил отступить, не получив еще официального приказа. Поэтому и отправил неверную информацию. Турки навели ложные мосты. Переправа, которую наблюдали Янус и Моро 7 июля, была задумана с целью дезинформации русского командования. В Поденной записке царь написал, что была принята «нечаянная ведомость от генерала Януса… что неприятель уже Прут реку перебрался» и что «сей рапорт после явился лжив». Об ошибке стало известно позже, уже после поражения. А пока…

К регулярной коннице Януса, насчитывавшей 4 тысячи человек, подступили 10 тысяч конных турок и татар. Иностранным генералам показалось, что против них выступила вся турецкая армия: «Было два часа пополудни на наших часах, как турки к нам приближались и с нами поздоровались». Турки не давали покоя целый день. Особенно отличились албанские и боснийские конники. «С той поры до десяти часов вечера более пятидесяти тысяч их сидели у нас на шее, не смея ни ударить на нас, ни расстроить нас. Единственный их успех состоял в замедлении нашего марша. Они так часто нас останавливали, что от двух часов до десяти прошли мы не более, как четверть мили», — вспоминал Моро. При наступлении ночи турки и татары отступили.

Янус с его адъютантом подполковником Фейтом послал второе уже по счету за день донесение царю. В нем он уведомлял, что войско великого визиря находится в четверти мили от него, в урочищах Гура Страмби и Серезон, и что через Прут наведены два моста, через которые переправились около 3000 янычар и несколько пушек. Царь, получив письмо вечером, созвал военный совет, на котором решили, что Янусу необходимо вернуться обратно. Кроме Фейта к Янусу с приказом отправили еще трех посыльных, чтобы хотя бы один экземпляр приказа был доставлен. Фейта убили татары в стычке. Приказ Янусу привез казак-молдаванин. Ночью Янус начал отступление. Саксонский представитель при русском дворе И.А. Лоос в донесении Августу II о действиях Януса высказал царскую точку зрения: «Янус мог бы их (турок) задержать, если бы поступил как человек чести».

Визирь планировал дать бой 10 июля. Карлу XII Балтаджи Мехмед-паша предложил принять участие в качестве наблюдателя, что очень оскорбило достоинство короля. Русскую армию турки атаковали на марше на два дня раньше запланированного. Предшествовало атаке нападение на отряд Януса: «Турки догнали нас на рассвете в большей силе, нежели накануне; но все без пехоты и без артиллерии». Рано утром 8 июля великий визирь послал на рекогносцировку 3700 конницы под командованием Салих-паши. В 5 часов утра 8 июля к Янусу и Моро для поддержки подоспела дивизия Н. Энсберга.

С левого фланга к полкам Януса и Энсберга на расстоянии полумили от главных сил русских подошла турецко-татарская конница. Шереметев приказал дать три пушечных выстрела. Это был сигнал всей линии выстроиться в боевом порядке. Русское войско заняло оборонительную позицию с применением линейной тактики. Артиллерию поставили в первую линию. Так как боеприпасов для ведения дальнего боя не хватало, решили использовать огонь на близком расстоянии, расстреливая турок в упор. Одного турка, очень близко подошедшего к левому флангу, русские взяли в плен. Из допроса стало известно, что турецкая армия состоит из 100 000 конницы и 50 000 пехоты. Визирь намеревался занять сильную позицию, по словам, «слабость войска из-за болезней и голода вынудила его остановиться лагерем». К вечеру вся конница, как показал пленный, должна была соединиться. Пехотные полки, а вместе с ними и 160 артиллерийских орудий еще в лагерь не прибыли.

8 июля к туркам перебежали два шведских офицера, перешедших на русскую службу после Полтавской битвы. Вести, которые они принесли, очень обрадовали Балтаджи Мехмед-пашу. Шведы показали, что армии приказывает сам царь, численность всего войска не превышает 70 тысяч, из них 10 тысяч под командованием Рейне отправлены к Дунаю, осталось 40 тысяч пехоты и 20 тысяч конницы. Как и турки, русские утомлены долгой дорогой. Но в отличие от турок и татар, русские испытывают недостаток в провианте и фураже, ежедневно теряют по сотне лошадей. После обеда визирь дал приказ переправиться еще 6 тысячам конницы и пехоты вместе с несколькими орудиями под командованием Али-паши и Мехмед-паши. К концу дня переправилась почти вся турецкая конница. Турецкие и татарские конники, отправленные к полкам Януса и Энсберга, просили визиря дать в подкрепление пехоту и артиллерию. Но визирь продолжал колебаться. По данным Понятовского, он был уверен, что «погибнет, если враги его атакуют». Только когда Балтаджи Мехмед-паша убедился в отходе всей русской армии, он разрешил перейти на другой берег артиллерии, а за ней пехоте. 9 июля к 9 часам утра турецкая армия закончила переправу. Однако дух турецкой армии был ослаблен. В этот же день визирь решил поднять ставки в войне: за каждого пленного русского обещалось вознаграждение, равное 30 немецким талерам, за голову убитого врага и за полученную в бою рану — 20 талеров.

Русские солдаты поймали татарина. После его допроса в 17 часов царь созвал военный совет. Русская армия стояла в боевом порядке. Лошади были изнурены. Турецкие же пришли свежими. На совете стали готовиться к «бесславному» отступлению. Решили, что армии нужно вернуться на прежнее место, построиться в каре, оградиться рогатками, артиллерию, конницу и экипажи поставить в центре. Генералам и офицерам, независимо от рангов, было приказано уменьшить свои экипажи, сжечь все бросаемое ими. Ближе к ночи началась перестановка. Царь с супругой, министры переехали с правой на левую сторону. Полки перестраивались в соответствии с поступившим приказом. На душе у всех было неспокойно. Турки тоже не спали в эту ночь. Они «то подвигались вперед, то шли назад», поэтому русские могли только догадываться о планах визиря. Несмотря на покров ночи, туркам, напротив, хорошо были видны перемещения в русском войске. Они стояли на горе, «в огнях, разложенных». Русский лагерь, ярко освещаемый сжигаемыми фурами и телегами, находился у врага как на ладони. Разгрузившись, в эту ночь русские прошли меньше четверти мили. На рассвете все увидели, «что зашли в пустые места», где нет ни довольствия, ни провианта, «а паче всего кавалерия наша, — писал канцлер Г.И. Головкин сыну, — от бескормицы лишилась лошадей, ибо траву поела саранча, а достальную неприятелю пожгли». Понимая, что заблудились в бескрайних южных степях, задумали продолжить отступление, а не вступать в бой.

Отход начали в 11 часов вечера. Турки не сразу заметили, что русское войско оставило лагерь, потому что еще горели костры. Сжигали повозки и имущество. Репнин, который командовал правым флангом каре, совершил еще одну непоправимую ошибку после Януса. При большом скоплении народа и передвижении нельзя образовывать разрыв между полками. Репнин прошел усиленным маршем, а гвардия отстала, замедлив движение из-за нескольких опрокинувшихся повозок. В образовавшуюся щель в районе урочища Хуши ворвались татарская конница и янычары. Петр I писал позже: «В 9 день поутру турки на нашу ариргаду частью наступили, в которой был только один Преображенский полк». В арсенале гвардейцев находились пушки. Чудо-солдаты продержались в бою более 6 часов, сдерживая натиск врага. Позже сочиненная песня-марш лейб-гвардии Преображенского полка будет начинаться словами:

Если бы Янус, как приказывал Петр I, атаковал турок на марше, то, вероятно, визирь не рискнул бы переправляться через реку. Но шансы русских оказались упущенными. Около 5 часов вечера каре подошло к Пруту. Русский лагерь имел форму треугольника, основание которого упиралось в берег. С левой стороны, там, где стояла турецкая армия, русские возвели вал из земли и песка, высотой в половину человеческого роста. На ретраншементе установили рогатки. С левого фланга по часовой стрелке, ближе к береговой линии, стояли гвардейские полки: Астраханский, Ингерманландский, Преображенский, Семеновский; полки под командованием Алларта: Пермский, Нижегородский, Псковский, Сибирский, Гренадерский (Кропотова), Московский, Вятский, Казанский. Далее шли дивизии Репнина, Вейде, Энсберга. Параллельно реки выстроились Бутырский и второй Гренадерский полки. Теперь граница лагеря поворачивала направо и шла к реке. На этом рубеже позиции заняли Новгородский, Белозерский, еще один Казанский, еще один Гренадерский, Азовский, Санкт-Петербургский, Ренцелев, Копорский, Ростовский, Нарвский, Рязанский, Великолуцкий, Лефортов, Тобольский, Белгородский, Тверской, Шлиссельбургский полки. Последним стоял Киевский, чей правый фланг упирался в Прут. Артиллерия располагалась в центре треугольника. Ближе к татарам стоял обоз, а личная охрана царя — ближе к туркам. Внутри острия за Бутырским полком выстроились Ивангородский и Черниговский полки. На горе другого берега реки спустя небольшое время после остановки русского войска расположились подошедшие из Бендер шведы, поляки воеводы Потоцкого, волонтеры — сторонники Лещинского, казаки и татары Буджацкой (Буджакской) орды. Всего около 10 тысяч человек. Со стороны болота, где русских запирали татары, возвести защиту быстро не удалось. Мешали многочисленные трупы лошадей. К тому же на этом рубеже рогатки уже стояли. Царь созвал совет. На холме в это время установили пушки, из которых начался обстрел русского лагеря. Прервав обсуждение, каждый из генералов отправился на свой пост. Дивизия генерала Алларта, драгуны выдвинулись вперед и образовали фланг, который стали обстреливать враги. Визирь надеялся дождаться подхода всей пехоты и артиллерии. Вечером в его шатер ворвались янычары. Балтаджи Мехмед-паша в это время совещался со своим помощником — кегаем. Один из янычар стал кричать: «Будем ли мы лежать здесь, пока не умрем от болезней и невзгод? Пусть все истинные мусульмане идут за мной сражаться с неверными!» Он схватил одно из знамен, стоявших у шатра, и двинулся вперед, туда, где стояли русские. Воодушевленные, за ним устремились и другие янычары. Испуская дикие вопли, взывая, по своему обычаю, к богу многократными криками «алла, алла!», они бросились на русских солдат и казаков с саблями в руках. Османы хотели взять противника атакой, или «тучой», когда идущее многочисленное турецкое войско надвигается массой и, встретившись с врагом, вступает в рукопашную схватку. Визирь, наблюдая за беспорядочно орущей толпой янычар, послал к ним кегаю, чтобы последний возглавил их.

Турки приблизились к рогаткам, а потом отступили на 100 шагов, спрятавшись за одним из холмов. Подоспевший Шереметев приказал одному капитану с 80 гренадерами выбить неприятеля. С помощью ручных гранат гренадеры отодвинули янычар на 30 шагов. Когда гренадеры возвращались на прежнюю позицию, турки преследовали их до самых рогаток. Петр I описывал бой так: «Сей клин их (турок) трафился на Алартову дивизию, а конница образом саранчи везде кругом была разсыпана, и напускали от всюду. Но из той конницы некоторые в малом числе блиско приезжали, а протчие только издали криком атаковали. Вышеописанная пехота турецкая, хотя и нестройная, однакож зело жестоко билась. И ежели б по своему людству фронтом везде атаковали, то б небезопасно было… Но понеже в одном только месте то чинили, то с нашей стороны свежими людьми тут же его подкрепляли».

Сильный огонь, который открыли артиллеристы, привел янычар в замешательство и принудил их к поспешному отступлению. Петр I вспоминал: «Также 8-фунтовых пушек туды привезли и несколько полковых прибавили и скорою стрельбою двойными выстрелы, то-есть, ядры и картечи, во оный клин стреляли, где их зело много побили… потом сами сказывали турки, что их тут около семи тысяч пропало». Несмотря на то, что кегая и начальник янычар рубили отступающих саблями, вторая атака оказалась слабее первой.

Кегая сказал Понятовскому: «Мой друг, мы рискуем быть разбитыми, и это неизбежно случится». Янычары проявили чудеса храбрости, но их начальникам изменили военные знания. Понятовский предложил кегаю атаковать и поддержать боевой порядок. Кегая возразил ему. Он объяснил, что в случае поражения несчастье падет на них и им обоим отрубят головы: ему, кегае, — за то, что действовал, а Понятовскому — за то, что советовал ему.

После третьей атаки турки пришли в еще большее замешательство. Как только атаки прекратились, царь собрал военный совет. Генералы решили атаковать лагерь турок силами в несколько тысяч человек и прогнать их с занятых позиций. А если «представится возможность, то на рассвете атаковать неприятеля всей армией и, с Божьей помощью, добиться победы». Однако царь не поддержал «спешное решение» атаковать и «отменил его по причинам, ему одному известным». Обладая удивительным чувством самосохранения, царь объяснял, почему он отменил атаку: «При таком многолюдстве турецком, а малолюдстве своих войск, особливо ж при слабости своей кавалерии баталию газардовать (рисковать), и тако не токмо лутчее войско российское, а паче в пристутствии самих их высочеств, дрожайших высоких особ, но и благополучие всей империи Российской в отвагу отдать было небезопасно».

Вечером последовали одна за другой новые атаки со стороны янычар. Русские оказали сопротивление. Турки отступили с большими потерями. Сами турки, получив отпор 9 июля, ожидали поражения. Начальник янычар позже объяснил султану, что «когда был у них бой с пехотою при реке Пруте, то уже турки задние почал было утекать и ежели бы москвили из лагеру выступили, то бы и пушки и амуницию турки покинули». Этот разговор пересказал в своем донесении в Москву Лука Барка в декабре месяце. Суттон рассказывал: «Мой приятель, находящийся сейчас в армии, пишет мне, что здравомыслящие люди, очевидцы этого сражения, говорили, что если бы русские знали о том ужасе и оцепенении, которое охватило турок, и смогли бы воспользоваться своим преимуществом, продолжая артиллерийский обстрел и сделав вылазку, турки, конечно, были бы разбиты». Русское командование не использовало временное замешательство и не рискнуло контратаковать. Османы беспрепятственно окружили русский лагерь земляными укреплениями и установили на окружающих высотах батареи.

Петр I рассуждал в своих записках: «И ежели б мы за ними хотя мало следовали, то б полная виктория нам досталась. Но сие не могли учинить для того, что обоза окопать не было время, а ежели б не окопав итить на них, то б конница их ворватца могла, и все б могли потерять пропитание, которого и так мала было». Конные полки, ушедшие с генералом Ренне, были сейчас так нужны. Но они были далеко. Если бы не массовый падеж лошадей или бы своевременная покупка свежих лошадей — русские могли бы рассчитывать на победу.

Трудности продвижения по незнакомой местности, необеспеченность фуражом и продовольствием в условиях сухого климата поставили русскую армию в критическое положение. Растерявшись, Петр I с болью произнес: «Я оказался в таком же тяжелом положении, как мой брат Карл под Полтавой». От воды, непригодной для питья, умирали и люди, и животные. Уцелевшие лошади уже несколько дней питались листьями и корой деревьев. Сам Петр кашлял от степного ветра.

Багряный закат разливался на черном вечернем небе. Женщины — прислужницы офицерских жен поговаривали: «Это к беде». Стрекотали кузнечики в выжженной траве: «Быть беде». И только солдаты рассуждали: «Неужели не выдюжим? Или мы не русские мужики?!» Дисциплина в армии не пошатнулась. Молдавский военный предводитель Некулче вспоминал, что русские солдаты подбадривали молдавских волонтеров и держались с достоинством, «говоря, что при Полтаве сражались против более сильного врага и победителя». Героизм офицеров через 12 лет в своих записках отмечал Алларт: «на сей акции во всех случаях российский генералитет великую храбрость и мужество показали».

Каждый человек имеет слабости, и каждому присущи сомнения. Всего несколько мгновений могут изменить всю жизнь человека. Царь запаниковал. Сначала он задумал бежать с драгунским отрядом через окружение и спастись, бросив армию на произвол судьбы. Попасть в плен ему, победившему непобедимого шведа, да еще с беременной женой, — эта мысль грызла Петра I. С ним произошел нервный срыв. Боль разрасталась. Багряный шар заполнял все пространство, всю душу. Мелкие иголочки взрывались искрами и разбегались по телу. Датский посланник в России Юст Юль после беседы с офицерами-иностранцами, состоявшими на русской службе, записал, что Петр I «… бегал взад и вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова. Большинство думало, что с ним удар». Дальнейшие события Франц Вильбуа описывал так: «В течение трех дней у его (Петра) солдат не было ни куска хлеба, ни других продуктов. Усталость солдат была такова, что, лежа на своих ружьях, они не могли пошевелиться. Сам царь, видя, что оказался без всяких источников снабжения и не надеясь получить их откуда-либо, в отчаяньи удалился в свою палатку, где, подавленный горем и упавший духом, растянулся на кровати и предавался своему унынию, не желая никого видеть и ни с кем разговаривать». Никто не смел войти к нему. И только Екатерина, одна-единственная, в такие часы имела доступ к мужу. Припадок длился пару часов. Екатерина, как это свойственно женщинам, успокаивала царя. Словно маленького ребенка, обиженного и испуганного, она гладила царя по голове. Боль медленно уходила. Черная пелена отступала. Страх был ведом, но уже неопасен. Вверх взял разум. Нужно было спасать людей, нужно было решать судьбы тех, кого царь приручил, кого царь заставил, кому царь пообещал, кто присягал ему и Отечеству.

В ночь с 9 на 10 июля к туркам подошли последние полки пехоты и артиллерия. По сведениям участника похода писца начальника турецкой казны Ахмеда ибн Махмуда, янычары рвались в бой. Против русских турки вместе с крымскими татарами выставили 190 тысяч человек. Положение русского войска становилось явно безнадежным. Совет шведских инструкторов использовать огонь артиллерии оказался удачным. Моро оставил нам описание турецкого войска: «Изо всех армий, которые удалось мне только видеть, никогда не видывал я ни одной прекраснее, величественнее и великолепнее армии турецкой. Эти разноцветные одежды, ярко освещенные солнцем, блеск оружия, сверкающего наподобие бесчисленных алмазов, величавое однообразие головного убора, эти легкие, но завидные кони — все это на гладкой степи, окружая нас полумесяцем, составляло картину невыразимую, о которой, не смотря на все мое желание, я могу вам дать только слабое понятие».

Летние ночи коротки. Петр I собрал тайный совет, на котором были только русские генералы и министры. Не поставив в известность иностранцев, царь готовился вступить с турками в переговоры. Делегировать собирался Шафирова, для которого составили коллективную инструкцию: «В трактовании с турками дана полная мочь господину Шафирову, ради некоторой главной причины… — спасения армии». Утром решение объявили и иностранным офицерам.

10 июля верховный визирь дал приказ о новой атаке, но янычары не хотели подставлять себя «под мясо». С турецкой стороны вновь последовала атака, но уже артиллерийская. Против русских было выставлено 200 пушек. Русские артиллеристы под командованием Я.В. Брюса сумели отбиться. Обстрелом и блокадой турки могли полностью уничтожить русский лагерь. Землянки, накрытые палатками, не могли послужить надежным убежищем для царя и генералов. Царя угнетала невозможность активной борьбы. Правда, огромная площадь лагеря не вся простреливалась, ответный огонь русских пушек не был подавлен и пехота стойко держалась за рогатками лагеря. Зная о том, что турки по обыкновению бьют с одного фланга, русские военачальники успели применить маневрирование, передвигая полки, батальоны, орудия. Турецкие артиллеристы, по воспоминаниям очевидцев, создавали «больше шума, чем результатов». Русские же артиллеристы, напротив, били метким огнем. Визирь был вынужден перейти в другой шатер из-за мощного обстрела. Всего русские отбили четыре атаки противника. В бою отличился и фельдмаршал. Б.П. Шереметев лично спас жизнь солдату, выскочив из-за рогаток. Янычары ни разу не смогли прорваться за слабые ограждения. Всего в ночь с 9-го на 10-е и днем 10 июля русские потеряли, включая павших за 8–9 июля, против 8 тысяч турок 2856 человек.

Несмотря на героизм русских солдат, украинских казаков, молдавских, валашских волонтеров, силы оказались неравными. Поражение в бою для османов не означало поражения в войне, тогда как для русских это был конец армии Петра I. 38-тысячная русская армия в районе Новые Станилешти была окружена почти в 5 раз предвосходящим по численности турецко-татарским войском. Поднялся женский вопль. Женщины рыдали в голос. Русской армии требовалось получить свободный выход из Молдавии. 10 июля в русском лагере сжигали документы. Многие из них потом писались по-новому, в угоду новой политической обстановке. Об уничтоженных документах историки спорят и по сей день, пытаясь найти подтверждение тому или иному факту. В Турции сохранились архивные материалы, но турецкие власти открывают не все фонды архивов даже сегодня, спустя 300 лет.