Психология кризисных и экстремальных ситуаций. Индивидуальные жизненные кризисы; агрессия и экстремизм

Глава 3 Психология выживания

Исходя из определения экстремальной ситуации (см. 2.1), основной психологической задачей в ее преодолении является восстановление психического баланса, нарушенного сверхсильным, угрожающим здоровью и жизни, средовым воздействием. Чаще всего при недолгосрочном интенсивном вызове нарушенный в экстремальных ситуациях баланс психики восстанавливается без сознательных усилий со стороны индивида и не предполагает специальной деятельности по его восстановлению. Однако длительно продолжающиеся негативные воздействия среды требуют направленных усилий со стороны человека, активации внутренних и привлечении внешних ресурсов для восстановления психического гомеостаза. Если преодоление индивидуальных жизненных кризисов проходит в процессе переживания, то в экстремальных ситуациях, характеризующихся предельными по своей интенсивности реакциями и сопровождающихся изменениями в функционировании всей психики, деятельность по восстановлению психического баланса может быть описана как выживание.

В Толковом словаре Ушакова слово «выжить» определяется как «остаться в живых, уцелеть, оправившись после болезни, потрясения, несчастной и тяжелой жизни». Однако с развитием физиологии экстремальных состояний человека этот термин приобрел другое значение, которое сегодня широко используется в такой области знаний, как безопасность жизнедеятельности. В специальной литературе выживание чаще всего понимается как активная, целеустремленная деятельность, направленная на сохранение жизни, здоровья и работоспособности в условиях автономного существования. Под «автономным» понимается самостоятельное, независимое существование человека в природных условиях, лишенных привычных средств жизнеобеспечения. Автономное существование делят на вынужденное и добровольное. Вынужденная автономия — это существование человека, оказавшегося в безлюдной местности (или на акватории) без помощи извне в результате непредвиденных, не зависящих от него обстоятельств. Он вынужден самостоятельно обеспечивать свои жизненные потребности, чтобы выжить и вернуться к людям. Добровольная автономия — это ситуация, когда человек или группа людей по собственной воле, целенаправленно на определенное время переходит на самостоятельное существование в природных условиях.

Автономное существование требует от человека определенных знаний для выполнения грамотных действий, направленных на выживание. Знание вопросов оказания неотложной медицинской помощи пострадавшим, подачи сигналов бедствия, определения своего местонахождения, строительства временных убежищ, добычи воды и пищи и т. д. — залог успешного преодоления сложных природных условий в ситуации автономии. Следует подчеркнуть, что отсутствие необходимых знаний не могут подменить ни энтузиазм, ни безупречное здоровье, ни наличие запасов продуктов и аварийного снаряжения. Однако нужно не просто знать правила поведения в той или иной экстремальной ситуации, но и уметь применить приобретенные знания на практике.

В связи с этим мы в отдельную группу выделяем эдукологические факторы, т. е. специальные знания, умения и навыки, необходимые человеку для выживания при автономном существовании. Именно их глубина и надежность определяют, сохранятся ли у человека столь необходимые в подобных ситуациях хладнокровие, изобретательность, самообладание или будут превалировать эмоциональная напряженность, страх, уныние, грозящие срывом функциональной деятельности.

(Воловин В. Г., 1995)

Выживание в автономных условиях существования является основным предметом специальной дисциплины — безопасности жизнедеятельности. Эта научная и учебная дисциплина рассматривает выживание в автономных условиях в следующих аспектах: «умение правильно оценить создавшуюся обстановку, преодолеть эмоциональные реакции тревоги и страха, рассчитать свои силы; готовность к взаимодействию и взаимопомощи, осознанное подчинение личных интересов интересам группы, способность взять на себя роль лидера группы; проявление изобретательности и находчивости, способность с максимальной эффективностью применить свои знания, умения и навыки при выполнении мероприятий и грамотных действий по жизнеобеспечению» (Воловин В. Г., 1995).

Однако термин «выживание» приобрел более широкое значение, распространившись наряду с существованием в автономных условиях и на другие ситуации с неблагоприятными условиями жизнедеятельности. Это ситуации техногенных катастроф и природных катаклизмов, ситуации заложничества и других видов насилия, ситуации военных конфликтов и многие другие. Любая ситуация, предъявляющая человеку требования, превосходящие его психические и физические возможности, ставит перед ним задачу выживания. Безусловно, к таким ситуациям в первую очередь относятся психотравмирующие ситуации, угрожающие здоровью и жизни человека. Не случайно в психологической помощи одним из важных постулатов в работе с человеком, пережившим травматический стресс, является трансформация образа «жертвы» в образ «выжившего». Тем самым подчеркивается, что, несмотря на потери, которые неизбежны при психической травме, у человека есть все основания относится к себе с уважением, так как он сохранил себя и свою жизнь в сверхтрудных для любого человека условиях.

В экстремальной психологии этой дефиницией нередко определяют не только направление деятельности, но и динамику функциональных состояний человека в экстремальных ситуациях, а также как результат процесса взаимодействия индивида с крайне неблагоприятным воздействием среды.

Процесс выживания сопровождается включением осознанных и неосознанных (часто примитивных, архаических) психических механизмов сохранения жизни, которые могут конфликтовать и конкурировать с необходимостью разрешения экстремальной ситуации, требующей, как правило, необычных для человека действий и решений, в том числе подвергающих его жизнь опасности.

В процессе выживания различают индивидуальные стили деятельности, такие как «спринтерская» стратегия, проявляющаяся в максимальном, но кратковременном расходовании сил, и «стайерская», характеризующаяся бережным и длительным расходованием сил и энергии (Казначеев В.П., 1975). Эффективность той или иной стратегии зависит от соответствия ее сложившейся ситуации. В одних случаях более эффективной для выживания может оказаться спринтерская стратегия (например ситуация пожара), в других — стайерская (например ситуация заложничества).

На процесс выживания человека оказывают влияние различные причины (рис. 3.1), получившие название факторов выживания (Головочев М. В., Гелашвили Д. Б., Богатырева Т. П., 1995).

По отношению к системе «человек — среда обитания», принятой в безопасности жизнедеятельности, авторы условно делят все факторы выживания на 2 группы: антропологические и средовые. Первая группа — антропологическая — включает факторы, имеющие отношение только к человеку, к его валеологическим и эдукологическим характеристикам. Во вторую группу входят средовые факторы, под которыми понимают различные составляющие среды обитания (природные, социальные, техногенные), которые могут оказать прямое или косвенное воздействие как на организм человека, так и на его личность в автономных условиях.

Рис. 3.1. Факторы выживания в автономных условиях (по: М. В. Головачев, Д. Б. Гелашвили, Т. П. Богатырева, 1995)

Проблема выживания в психологии экстремальных состояний сфокусирована преимущественно на антропологических факторах выживания. Более подробно эти факторы и факторы риска психической травматизации в экстремальных и чрезвычайных ситуациях будут описаны ниже.

_{Литература}

_{Воловин В. Г. Человек в условиях автономного существования // Библиотека экстремальных ситуаций: справочно-методический сборник. Вып.9. М., 1995.}

_{Головачев М.В., Гелагивили Д.Б., Богатырева Т.П. Концепция классификации факторов выживания // Библиотека экстремальных ситуаций: справочно-методический сборник. Вып. 25–27. М., 1995.}

В современной науке весь спектр психологических последствий влияния стрессогенных факторов чрезвычайных ситуаций (ЧС) на личность рассматривается с позиции биопсихосоциального подхода в виде этапов адаптационной стратегии организма, в континууме «психическое здоровье (гомеостаз) — промежуточные формы психического здоровья (адаптация и компенсация) — психопатология (дезадаптация)». Как было сказано выше, смертельная опасность, возникающая в условиях ЧС любого вида, приводит к актуализации личностных ресурсов (затрагивая все уровни организации организма), переоценке жизненных ценностей и приближает психофизиологические реакции индивида к адаптационному барьеру. При этом субъективно-объективное влияние экстремальных факторов ЧС на личность затрудняет прогнозирование последствий («Психология кризисных и экстремальных ситуаций…», 2013), которые могут носить как негативный (защитно-адаптивные реакции, пограничные психические расстройства, психогенные состояния непсихотического и психотического уровня и др.), так и позитивный (совершенствование копинг-стратегий, расширение ресурсов адаптации и др.) характер.

Существует связь стратегий выживания и факторов риска развития неблагоприятных психологических последствий в ЧС. К объективным характеристикам ЧС, повышающим уровень уязвимости личности, относятся: 1) степень внезапности возникновения ЧС;

2) семантика ситуации (степень ее экстремальности для индивида, природный, антропогенный или смешанный характер воздействия);

3) масштабность ЧС; 4) сила и длительность воздействия экстремальных факторов (огня, воды, отравляющих веществ, взрывов и др.); 5) несвоевременность и неэффективность оказания медикопсихологической помощи.

К факторам выживания в зоне ЧС и факторам риска, влияющим на развитие негативных социально-психологических последствий, по мнению Л. Г. Пыжьяновой (2011), относятся: 1) выраженность угрозы жизни (реальной, потенциальной или мнимой); 2) количество пострадавших и погибших в ЧС; 3) возраст жертв (детский, работоспособный); 4) количество людей, получивших физические травмы и пострадавших, судьба которых неизвестна; 5) степень разрушений инфраструктуры, нарушения условий жизнедеятельности; 6) выраженность изменения жизненного стереотипа; 7) степень «завершенности» ситуации (неясность перспектив развития ЧС); 8) своевременность и полнота информированности пострадавших и их родственников; 9) этнокультурные особенности пострадавших; 10) однородность национальной и конфессиональной среды; 11) территориальные особенности населенного пункта (подверженность местности наводнениям, землетрясениям и др.); 12) удаленность проживания пострадавших от зоны ЧС, необходимость их эвакуации; 13) характер освещения последствий ЧС в СМИ, степень общественного резонанса и др.

Диапазон функций гомеостатического регулирования, резервных возможностей человека, степень выраженности и тяжесть состояний дезадаптации определяются также взаимным влиянием индивидуальных факторов риска, называемых «предикторами персональной уязвимости». К их числу относятся: 1) детский или пожилой возраст; 2) индивидуально-психологические и гендерные психофизиологические особенности (ригидность, интровертированность, психический инфантилизм, астенические черты, гиперсензитивность, зависимость, личностная тревожность; импульсивность, склонность к чрезмерному контролю, фиксация на препятствии к подавлению негативных эмоций, низкий уровень интеллектуального развития, самооценки и морально-волевых качеств; неадекватность копинг-стратегий, мотивационных установок, ценностных ориентаций и др.); 3) низкая устойчивость центральной нервной системы к стрессу (слабый тип высшей нервной деятельности); 4) недостаточная пластичность гомеостатических и регуляторных систем организма; 5) генетическая предрасположенность (психопатии, наличие в анамнезе психических или социопатических расстройств); 6) индивидуальное психосоматическое состояние организма (сниженный иммунитет, хронические заболевания в анамнезе, дефицит ростовесового показателя и др.); 7) нервно-психическая неустойчивость, социальная дезадаптация, алкогольная (наркотическая) зависимость; 8) травматический опыт в анамнезе (черепно-мозговые травмы, несчастные случаи, психологическое и физическое насилие, дисгармоничные отношения в семье и др.); 9) низкая степень подготовленности (психологической, физической и профессиональной) к действиям в экстремальной обстановке; 10) материальное положение индивида, его семьи и др.

В конечном счете, варианты индивидуальных и массовых негативных психологических последствий ЧС будут зависеть от соотношения внутренних факторов уязвимости (индивидуальных факторов риска) и защищенности (ресурсов преодоления, факторов выживания), т. е. от структуры личности человека. Сходные варианты психического реагирования, которые выявляются в различных социально-профессиональных группах в сложных условиях ЧС, делают обоснованным предположение об общих механизмах защитноприспособительной деятельности. С другой стороны, выявляемые различия ставят вопрос об индивидуальных психофизиологических особенностях, устойчивость и уязвимость которых во многом определяются сформировавшейся в процессе онтогенеза совокупностью предрасполагающих условий. Вспомним основные уровни уязвимости личности в русле биопсихосоциальной парадигмы, которые приводят к индивидуальным и массовым последствиям в зоне чрезвычайной ситуации (рис. 3.2).

Как было сказано выше, одним из факторов риска неблагоприятных последствий является семантика ситуации, когнитивное восприятие характера ЧС. Исследования психиатров (Ю. А. Александровский, Б. П. Щукин, Е.В.Снедков, Б. В. Овчинников, А. И.Колчев и др.) и психологов (Н. В. Тарабрина, М. А. Падун, В. А. Агарков, Е. А. Миско, М. Е. Зеленова, Е. О. Лазебная и др.) доказали, что наиболее интенсивной и разрушительной для личности является реакция на угрозу, исходящую от другого человека. Антропогенные ЧС и террористические акты подрывают базовые структуры личностной организации человека — его привычную картину мира и всю систему жизненных ценностей. Техногенные катастрофы, причиной которых часто являются преступная халатность персонала предприятий либо сочетание причин технического, организационного и нормативноправового характера (Чернобыльская авария, 1986; авария на Саяно-Шушенской ГЭС, 2009; крушение теплохода «Булгария», 2011 и др.), помимо психической дезадаптации, вызывают у пострадавших гнев, ненависть, стремление наказать виновных, компенсировать понесенный ущерб. Особой психотравматичностью обладают ЧС смешанного, комплексного характера (землетрясение и цунами в Японии, вызвавшее ядерную аварию на АЭС «Фукусима» в 2011 г., наводнение 2012 г. в Крымске и т. п.).

Уровни уязвимости личности и последствия чрезвычайной ситуации

Рис. 3.2. Основные уровни уязвимости личности и последствия ЧС

Согласно данным Департамента США по здравоохранению и гуманитарной помощи, опубликованным в 2004 г. (Mental health response…, 2004), существуют характерные отличия психических реакций людей на массовые насильственные действия антропогенного характера и на чрезвычайные ситуации природного происхождения (табл. 3.1).

В развитии психических нарушений, связанных с ЧС, отмечается динамическая закономерность (Медико-психологическая коррекция…, 2010): 1) изменчивые соотношения защитно-приспособительных (в том числе гиперкомпенсаторных) и дезадаптивных форм ситуационного реагирования; 2) стабильное сочетание и взаимное потенцирование вегетативно-соматических и психических компонентов ситуационного реагирования; 3) постепенное усложнение расстройств: от астенических и психовегетативных к аффективным, в части случаев — патохарактерологическим, а при дополнительных негативных факторах — интеллектуально-мнестическим; 4) при длительном сохранении последствий ЧС отмечается тенденция к стабилизации болезненных состояний, сопоставимых с клинически очерченными синдромами (астеническим, психовегетативным, неврозоподобным, депрессивным, психоорганическим). В исследовании Пыжьяновой Л. Г. установлено, что наиболее значимыми социально-психологическими последствиями ЧС являются массовые истероидные, фобические, панические, агрессивные реакции и слухи. Каждый вид последствий связан с факторами риска их возникновения и подтверждается регрессионными моделями (рис. 3.3, 3.4) (Пыжьянова Л. Г., 2010).

Таблица 3.1. Различия оценки ситуаций массового насилия, стихийных бедствий и их психологических последствий

Рис. 3.3. Факторы риска, связанные с возникновением массовых истероидных реакций, и их бета-коэффициенты (по Л. Г. Пыжьяновой)

Рис. 3.4. Факторы риска, связанные с возникновением массовых фобических реакций, и их бета-коэффициенты (по Л. Г. Пыжьяновой)

Таким образом, в посткатастрофный период происходит суммирование и взаимное потенцирование множества психогенных факторов, приводящих к перенапряжению механизмов физиологической и психологической защиты, истощению ресурсов, резервных возможностей организма, снижается способность человека к совладанию с последствиями психических и физических травм.

Зарубежные исследователи (Garmezy N., Masten S., 1984; Rutter M., 1987) обогатили психологию экстремальных и кризисных ситуаций концепцией защитных (внешних и внутренних) факторов, способных обезвредить действие даже самых сильных стрессоров. В противоположность стресс-факторам антистрессорное воздействие на человека могут оказывать «внешние» ресурсы выживания: биологические (качественное питание, чистый воздух, обеспеченность лекарствами и т. д.), психосоциальные (семейная, дружеская поддержка и т. д.) и социокультурные (материальная обеспеченность, социальная защищенность, высокий уровень жизни и др.). При этом задействуются психологические механизмы, одни из которых ухудшают адаптацию (факторы уязвимости), другие — улучшают (факторы защищенности, ресурсы преодоления). По мнению М.Ш.Магомед-Эминова (1998), для выживания человека (как биологического существа и личности) важна «мотивация на самосохранение».

В контексте ресурсной концепции личностные и социальные переменные рассматриваются как ресурсы психологического преодоления и выживания в катастрофах.

Ресурсы психологического преодоления — это актуализированные потенциальные возможности человека, представленные в виде способов или действий, инструменты психической саморегуляции, направленные на совладание со стрессорами прошлых, настоящих или будущих жизненных ситуаций. Основными атрибутами ресурсов преодоления как психологических «инструментов» являются осмысленность, осознанность, мотивированность, значимость и целенаправленность их использования, а также осознанного накопления для совладания с прогнозируемыми в будущем стрессовыми ситуациями (Водопьянова Н.Е., 2009).

Согласно модели «консервации» (накопления) ресурсов С.Е.Хобфолла (Hobfoll St. Е., 1989), люди стремятся приобрести, сохранить, защитить и восстановить то, что ценно для них, при этом стресс возникает как в ситуациях фактической или угрожаемой потери ресурсов, так и в ситуации невозможности возмещения истраченных ресурсов. По мнению С.Е.Хобфолла, ресурсы (психические, энергетические, вегето-соматические характеристики, материальные объекты, профессиональные возможности и др.), необходимые для выживания человека, способствуют психологической устойчивости в стрессовых ситуациях или служат средствами достижения значимых целей (табл. 3.2). Стратегия накопления ресурсов (даже в отсутствие действующего стрессора) — это антиципаторный копинг, который обуславливает стресс-реакции и влияет на стрессоустойчивость в целом (там же).

Таблица 3.2. Классификация ресурсов (по С. Е. Хобфоллу)

Одним из видов ресурса выживания в зоне ЧС является экстренная психологическая и медицинская помощь (подробно описанная в учебном пособии: Психология кризисных и экстремальных ситуаций: психодиагностика и психологическая помощь: учеб, пособие / коллек. авторов; под ред. Н. С. Хрусталевой. СПб., 2013). Понимание роли перечисленных выше факторов риска в развитии состояний дезадаптации лежит в основе комплексного динамического подхода к лечебно-профилактическим мероприятиям, проводимым во время и после ликвидации ЧС. Основными принципами оказания эффективной медико-психологической помощи пострадавшим являются: 1) приближенность помощи к очагу поражения; 2) неотложность — оказание специализированной медицинской и психологической помощи в наиболее ранние сроки для купирования острых реакций и расстройств; 3) адекватность выбора и применение наиболее щадящих методов и средств коррекции и лечения развивающихся состояний; 4) преемственность методических подходов лечебно-профилактических мероприятий, осуществляемых на всех этапах ликвидации последствий ЧС; 5) этапность — оказание неотложной медико-психологической помощи пострадавшим на всех этапах медицинской эвакуации.

В соответствии с этико-деонтологическими и правовыми гражданскими нормами психолого-психиатрическая помощь в ЧС должна быть максимально добровольной в той мере, которая возможна и оправданна в данных условиях. Напомним, что в очаге стихийного бедствия или катастрофы возможны следующие мероприятия:

1. Оказание первой медицинской и экстренной психологической помощи жертвам, пострадавшим и очевидцам событий, находящимся в остром психотическом состоянии, в состоянии психомоторного возбуждения или ступора (фармакологическими средствами, психотерапевтическими и психологическими техниками, направленными на коррекцию не синдромов, а симптомов расстройств).

2. Психотерапевтическая помощь выжившим, находящимся в условиях изоляции в виде экстренной «информационной терапии», прямой и косвенной суггестии (через систему звукоусилителей), целью которой является психологическая поддержка, уменьшение тревоги и страха пострадавших.

3. Психопрофилактика острых реакций психотического и непсихотического уровней, отсроченных нервно-психических нарушений и массовых психических явлений среди пострадавших и населения. Это предполагает адекватное информационное обеспечение всех спасательных мероприятий. Для борьбы с паникой необходимы выявление и изоляция «отрицательных лидеров», надежность, взвешенность и структурированность распространяемой информации с четко сформулированными и психологически продуманными рекомендациями.

4. Психотерапевтическая помощь родственникам погибших и людей, находящихся под завалами, с помощью поведенческих приемов, направленных на снятие психоэмоционального возбуждения и панических реакций; использование экзистенциальных техник, способствующих принятию утраты и поиску психологических ресурсов совладания. Возможно применение психофармакотерапии и рефлексотерапии, помогающих повысить защитно-приспособительные и резервные возможности организма.

5. Психокоррекционная и психотерапевтическая помощь спасателям, сотрудникам спецслужб и другим «ликвидаторам», находящимся в месте ЧС (психологический дебрифинг, техники, направленные на структурирование и выражение эмоционального переживания, методы нейролингвистического программирования, фармпрепараты профилактического действия).

Профилактика развития негативных последствий ЧС среди сотрудников силовых структур и спасателей должна начинаться в предэкспедиционном периоде и включать следующие мероприятия: 1) психологическую подготовку — целостную систему научнообоснованных психолого-педагогических мероприятий, направленных на формирование навыков, обеспечивающих толерантность к стрессу; 2) оперативный психологический контроль и прогноз деятельности (перед заступлением на дежурство или выездом в зону ЧС); 3) подбор психологически совместимых групп.

Психофизиологическое сопровождение сотрудников в постэкспедиционном периоде также является одним из ресурсов выживания и преодоления последствий ЧС и включает в себя: 1) психофизиологическую реабилитацию — систему медико-психологических мероприятий, направленных на восстановление функционального состояния организма, нормализацию всех психических сфер (эмоциональной, мотивационной, морально-нравственной, когнитивной), достижение оптимального уровня личностной адаптации и профессиональной работоспособности (Гончаров С. Ф.и др., 1999); 2) психологический мониторинг — динамическое наблюдение за психофизиологическим состоянием спасателей, основной задачей которого является диагностика негативных психологических последствий, связанных с профессиональной деятельностью; вынесение рекомендаций по формам и методам реабилитации. Подбирается блок информативных психодиагностических методик с целью изучения интеллектуально-мнестической, эмоционально-личностной сфер, психофизиологических особенностей и сферы межличностных взаимоотношений; 3) психологическую экспертизу — углубленную оценку профессиональной пригодности на этапах повышения квалификации либо как компонент очередных и внеочередных аттестаций с использованием комплекса методик профессионального психологического отбора (Медико-психологическая коррекция…, 2010).

Эффективное планирование мероприятий по психологическому сопровождению аварийно-спасательных и других неотложных работ (АСДНР) также способствует выживанию и является одним из ресурсов преодоления негативных последствий ЧС.Пыжьянова Л. Г. (2011) в своем исследовании выявила, что информация о степени выраженности риска возникновения каждого из видов неблагоприятных последствий ЧС позволяет в режиме мониторинга планировать АСДНР, корректируя исходные данные при поступлении новой информации (рис. 3.5).

Рис. 3.5. Структурно-функциональная модель системы управления социально психологическими рисками в зоне ЧС (по Л. Г. Пыжьяновой)

Контрольные вопросы и задания

_{Литература}

_{Основная}

_{Гончаров С. Ф., Ушаков И. Б., Лядов В. Н., Преображенский В. Н. Профессиональная и медицинская реабилитация спасателей. М., 1999.}

_{Медико-психологическая коррекция специалистов «силовых» структур: метод, пособие / под ред. А. Б. Белевитина. СПб., 2010.}

_{Дополнительная}

_{Водопьянова Н. Е. Противодействие синдрому выгорания в контексте ресурсной концепции человека // Вестник С.-Петерб. ун-та. 2009. Сер. 12, вып. 1, ч. 1. С. 75–86.}

_{Пыжъянова Л. Г. Оценка социально-психологических факторов риска и оперативное прогнозирование неблагоприятных социально-психологических последствий чрезвычайных ситуаций федерального характера: автореф. дис… канд. психол. наук. СПб., 2011.}

_{Hobfoll St.E. Conservation of Resources: A new attempt at conceptualizing stress // American Psychologist. 1989. Vol.44 (3). P. 513–524.}

_{Mental Health Response to Mass Violence and Terrorism: A training manual / U. S. Department of Health and Human Services Substance Abuse and Mental Health Services Administration Center for Mental Health Services. S.I., 2004.}

Техногенные катастрофы являются достаточно распространенным явлением на современном этапе развития человечества: большое количество техногенных объектов влечет за собой вероятность аварии на любом из них.

Существуют различные основания для классификации техногенных катастроф. К наиболее полной можно отнести разделение всех таких ЧС на транспортные катастрофы, катастрофы, сопровождаемые взрывами и пожарами, химические аварии, радиоактивные катастрофы, чрезвычайные ситуации биологического характера, разрушения объектов недвижимости, катастрофы в электроэнергетике, коммунальные аварии, техногенные катастрофы с участием очистных сооружений и аварии гидротехнического происхождения.

При общем анализе, при любой аварии и катастрофе на человека оказывают воздействие следующие группы факторов (Коханов В.П., 2008):

• биологические — возраст, пол, наследственность, перенесенные заболевания;

• климатографические — особенности окружающей среды;

• социальные — социально-психологические (организационный хаос, особенности проведения спасательных работ и т. д.) и профессионально-бытовые (уровень профессиональной подготовки, опыт работы, длительность пребывания в зоне ЧС и т. д.);

• индивидуально-личностные — особенности переживания конкретным человеком происходящего, степень осознания опасности и т. п.

Специфические — факторы, приобретающие особое значение в конкретной ЧС (высокий риск радиационного воздействия и т. п.).

Авария на Чернобыльской атомной электростанции (ЧАЭС) спустя 30 лет уже хорошо изучена разными специалистами, поэтому ее стоит рассмотреть подробно как пример масштабной техногенной катастрофы. Психологические последствия этой ситуации представляют большой интерес для исследователей, что связано со сложным и долгосрочным характером неблагоприятных воздействий комплекса факторов радиационной аварии, уникальными масштабами катастрофы, высокой социальной значимостью проблемы (Алексанин С. С., 2008).

Причины аварии на ЧАЭС, как и практически любой техногенной катастрофы, многофакторны. Часть специалистов (в основном — проектировщики ЧАЭС) делают акцент на непрофессиональной работе эксплуатирующего персонала четвертого блока АЭС, другая группа говорит о наличии существенных недоработок в конструкции реакторов, т. е. вина ложится на самих проектировщиков. В качестве технических причин аварии Государственной комиссией Госатомнадзора бывшего СССР, созданной в 1990 г., была признана версия, которая связана с наличием эффекта реактивности системы управления и защиты реактора.

Психологические корни аварии на ЧАЭС лежат в сфере взаимодействия человека и машины: основным фактором этой аварии стали действия операторов, грубо нарушивших инструкции эксплуатации и правила управления энергоблоком. Эти действия наложились на конструктивные недостатки системы управления и защиты реактора.

Кроме этого, признаются и более общие социальные причины катастрофы, а именно низкий уровень культуры ядерной безопасности в СССР. Если разбирать их более подробно, то это и отсутствие развитой структуры законодательства в сфере ядерной энергетики, и невыполнение принципа полной ответственности за безопасность ядерной установки эксплуатирующей организацией, и отсутствие внимания к влиянию человеческого фактора на безопасность АЭС, и игнорирование опыта других государств, и отставание методологии анализа безопасности ядерных энергетических установок СССР. Безопасность АЭС в СССР переоценивалась, объективные оценки безопасности отечественных реакторов подавлялись авторитетами и руководителями советской ядерной науки и техники. Независимая экспертиза, в первую очередь со стороны государственных органов регулирования ядерной безопасности, реально отсутствовала.

Факторы риска, которые воздействовали на людей во время и после аварии на ЧАЭС, можно классифицировать по разным основаниям.

В качестве специфических факторов аварии на ЧАЭС следует учитывать следующее: большое число людей (и жителей загрязненных территорий, и ликвидаторов) подверглось ионизирующему излучению в малых дозах (Никифоров А.М., 2002); во время этой ЧС человек потерял контроль над системой, которая была им же создана и контролируема; за аварией последовала серьезная экологическая катастрофа (Коханов В.П., 2008). Вследствие этих особенностей большой контингент лиц так или иначе стали считать себя пострадавшими в результате аварии на ЧАЭС и нуждались в медицинской и психологической помощи; человеческой фактор, ставший причиной катастрофы, привел к нарушению чувства безопасности даже у той части населения, которая находилось вдали от зоны поражения.

Для более точного анализа стоит отдельно рассмотреть факторы риска, воздействовавшие на мирное население, оказавшееся в зоне поражения, и факторы риска для лиц, принимавших участие в работах по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС — так называемых «ликвидаторов». Несмотря на наличие определенной специфики для каждой группы, часть вредоносных факторов является общей для них, хотя и возможны различия в интенсивности воздействия. Так, одна группа психологов считает определяющими психологические стрессовые факторы (Александровский Ю.А. и др., 1989; Румянцева Г.М. и др., 1994; Орлов И.Е., 1996), другие исследователи главную роль отводят непосредственному биологическому воздействию ионизирующей радиации (Пустовойт М. К. и др., 1991; Ромоданов А. П., 1993; Нечипоренко В. В. и др., 1996). Наиболее адекватной позицией представляется та, которая принимает во внимание сочетание влияния разнообразных факторов на последствия радиационной катастрофы (Коханов В.П., 2008).

Вредоносные факторы, которые исследователи выявили как наиболее психологически существенные в контексте аварии на ЧАЭС, едины для всех, так или иначе оказавшихся в зоне катастрофы. В первую очередь, чернобыльская катастрофа явилась тяжёлым психоэкологическим стрессом, одним из ключевых факторов риска которого, в отличие от войн и стихийных бедствий, является проекция опасений за здоровье в будущем. Возможность возникновения отдалённых и генетических последствий облучения стала мощным хронифицирующим психотравмирующим фактором, приводящим к формированию синдрома «негарантированного или безнадёжного будущего» (Петрюк П.Т., 2003).

Факт облучения населения районов вокруг АЭС является основным внешним вредоносным фактором. Для подавляющего числа жителей 30-километровой зоны доза внешнего гамма-излучения не превышала значений 250 мЗв. Но кроме гамма-излучения были и другие факторы воздействия на здоровье людей. Выброс радиоактивности из разрушенного реактора осуществлялся в форме радиоактивных аэрозолей и топливных частиц в газообразной форме и в форме частиц конденсационного происхождения, с большим количеством радионуклидов, образовавшихся в процессе работы реактора (Асмолов В. Г., 1988). Безусловную опасность представляли долго- и короткоживущие изотопы йода, дающие основной вклад в дозу облучения щитовидной железы. Радиоактивные частицы с воздухом поступали в органы дыхания, что сопровождалось неизбежным при этом облучением желудочно-кишечного тракта, особенно нижнего отдела толстого кишечника. Дозы бета-излучателей воздействовали на открытые участки кожи и хрусталик глаза. Таким образом, картина облучения была очень сложной и, наряду с общим равномерным облучением всего тела, ряд органов и систем организма испытывал дополнительную дозовую нагрузку. Облучение воздействует также и на нервную систему человека, сказываясь на ее функциональном состоянии: в литературе указывается на обонятельные галлюцинации, снижение остроты вкусовых ощущений, изменения условно-рефлекторной деятельности, эмоциональную неустойчивость, снижение памяти.

Если рассматривать воздействие вредоносных факторов и использование ресурсов жителями, попавшими в зону поражения, в динамике, то в течение года со дня катастрофы выделяют 4 периода (Навойчик В. В., 2013):

1) шоковый период;

2) период напряженной неопределенности;

3) предпусковой и пусковой период;

4) период разрешения психотравмирующей ситуации.

Для шокового периода характерно отсутствие какой-либо объективной информации о случившемся — жители города Припять в основном вели обычную жизнь. Непонимание масштабов трагедии и опасности облучения для здоровья способствовало отсутствию острых реакций со стороны населения в первые дни после катастрофы, в то время как среди работников АЭС, имеющих более ясные представления о катастрофе, психические нарушения проявлялись в виде психомоторного возбуждения при отсутствии психотических реакций. До объявления официальной эвакуации люди находились в состоянии напряженности, тревоги, страхов, неясных слухов при отсутствии четких сведений о происшествии. Максимальное психическое напряжение пришлось на конец апреля и первые дни мая, когда люди ждали ещё более трагических последствий, нового взрыва в том случае, если перекрытия не выдержат температурного воздействия.

Период неопределенности связан с отступлением острой опасности, что дало возможность осознать произошедшее. Людей волновала дальнейшая судьба АЭС и их родных мест, а также возмущала искаженность информации в СМИ. К этому добавлялись внешние факторы — неустроенный быт, теснота, жилищные проблемы эвакуированных. Симптомы людей, обратившихся в этот период за медицинской помощью, были довольно разноплановы: снижение и колебания настроения, тревога и страхи, нарушения памяти, нарушения сна, раздражительность, повышенная чувствительность к звуковым и световым раздражителям. Поставленные диагнозы в основном заключались в реактивных депрессивных неврозах, а также в ажитированных и ипохондрических депрессиях и незначительном количестве реактивных параноидных психозов.

Во время пускового периода основной массе населения было предоставлено жилье в Киевской области, Киеве и Чернигове, выделены компенсации материальных потерь. Улучшение жилищных условий и нормализация жизни, а также отсутствие новых взрывов на АЭС привели к общей стабилизации психического состояния, снижению тревоги, улучшению настроения. Остались проявления раздражительности, колебаний настроения, слезливости, утомляемости, ухудшение памяти, обидчивость, обостренное восприятие социальной несправедливости, чему способствовало не всегда заслуженное получение квартир, денежных компенсаций, наград, изменение и пересчет дозовых нагрузок. В клинической картине диагностируемых расстройств преобладают невротические депрессии с поблекшими проявлениями тоски, тревоги, страха.

Период разрешения психотравмирующей ситуации начинается с декабря 1986 г. К этому времени население обосновалось на новом месте, жизнь вернулась в свой обычный ритм, ситуация перестала быть экстремальной. Однако для некоторых переживания перешли в новую плоскость. Среди нарушений психического здоровья в этот период выявляются затянувшиеся депрессивные неврозы, астено-невротические и астено-депрессивные синдромы, декомпенсации астенических и паранойяльных психопатий, острые алкогольные психозы и наркомании.

Вредоносные факторы, оказавшие влияние на ликвидаторов аварии на ЧАЭС, изучены более подробно, их касались многие исследования, в том числе психологов и психиатров. Угрозе радиационного заражения подверглось по разным источникам от 100 до 750 тысяч человек, принимавших участие в работах как на самой станции, так в 30-километровой зоне вокруг АЭС в течение нескольких лет после самой аварии. Здесь стоит отметить, что участие в работах по ликвидации последствий аварии (ЛПА) не было добровольным, а сами ликвидаторы не получали адекватной информации о существующей опасности (Тарабрина Н.В., 2007).

Если представлять последовательность воздействия вредоносных факторов на лиц, принимавших участие в ликвидации последствий аварии, то на этапе направления ликвидаторов в зону катастрофы ключевую роль играли социально-психологические факторы: отсутствие достоверной предварительной информации, получаемой ликвидаторами только из СМИ, и принудительное направление на работы по ЛПА, что в будущем способствовало признанию себя жертвами социальной несправедливости (Александровский Ю.А., 1989). Непосредственно во время работ большинство ликвидаторов подвергалось воздействию ионизирующего излучения, в основном из-за малой эффективности средств индивидуальной защиты, пренебрежительного отношения к их использованию и к медицинской профилактике последствий излучения. К этому добавлялись опасные условия труда, недостаток информации, изоляция, распространение слухов, что усиливало переутомление и психоэмоциональное напряжение (Краснов В. Н., 1993). В послеаварийный период продолжал действовать такой вредоносный фактор, как искаженность информации — псевдонаучные мифы, распространившееся в том числе и через СМИ, которые убеждали в неизлечимости радиационной патологии.

Таким образом, фактор отсутствия достоверной информации об уровне радиации, степени загрязненности, необходимых мерах защиты и последствиях облучения действовал на ликвидаторов весь период их пребывания в зоне катастрофы и продолжил действовать даже после их возвращения. Именно этот фактор связан с другими вредоносными воздействиями, такими, как недостаточное использование средств индивидуальной защиты и приписывание всех своих заболеваний и неудач участию в ЛПА.

В качестве ресурсов выживания гражданского населения при аварии на Чернобыльской АЭС стоит отметить прежде всего внешние ресурсы, т. е. своевременную эвакуацию с пораженных территорий. Решение об эвакуации было принято через 37 часов после катастрофы, т. е. жители города Припять и других близлежащих населенных пунктов почти двое суток находились под воздействием радионуклидного загрязнения. По официальным данным, эвакуация длилась с 27 апреля до 16 августа 1986 г. Всего в течение 1986–1991 гг. из зоны обязательного отселения было эвакуировано 163 тыс. человек (Ключников А. А., 2005). Однако уже в 1987 г. часть эвакуированного населения возвратилась в «зону отчуждения». Если проанализировать причины возвращения людей на загрязненные территории, то можно отметить те трудности, в том числе и психологические, которые явились вторичными стресс-факторами для эвакуированного населения: плохое качество предоставленного жилья; психологическое напряжение и дискоморт из-за вынужденного разделения жилплощади с другими семьями; неудовлетворенность природными особенностями новых мест проживания. Произошло также нарушение сложившихся ранее родственных, дружеских, культурных связей. С учетом данной специфики в качестве ресурсов совладания в сложившихся условиях имеют значение как внешние ресурсы (получение собственного жилья хорошего качества, выбор места поселения, социальная поддержка со стороны значимого окружения), так и ресурсы внутренние (профессиональные навыки, позволяющие найти работу на новом месте, система ценностей, позитивный взгляд на будущее).

Возраст также явился важным ресурсом, сказавшимся на переживании событий катастрофы и ее последствий: молодому поколению было легче смириться со сменой места жительства, с утратой нажитых материальных благ, привычного круга общения (Навойчик В. В.). Люди более молодого возраста в острый период после катастрофы были скорее склонны к недооценке серьезности ситуации, легкомысленно относились к своему здоровью, стремились уходить от тревожных мыслей через бурное веселье, употребление алкоголя, промискуитет. В то же время старшее поколение, в том числе из-за недостатка энергетических ресурсов, тяжелее переживало происходящее, что выражалось в депрессивных эпизодах, неврастении, нарушениях сна.

При дефиците ресурсов происходила психологическая травматизация лиц, побывавших в зоне поражения Чернобыльской АЭС. Результатом этой травматизации стали различные психические нарушения. Участие психологических (социально-психологических) факторов, с точки зрения многих авторов, объясняет большой удельный вес в структуре таких нарушений у пострадавших вследствие чернобыльской катастрофы наряду с психоорганическими расстройствами соматогенных (психосоматических) заболеваний. Среди патологии внутренних органов рост заболеваемости ликвидаторов произошел в основном за счет болезней органов кровообращения, пищеварения и дыхания (Коханов В.П., 2008). Н.В.Тарабрина (1994) в своем исследовании связывает особую природу психической травмы, возникающую у людей, подвергшихся угрозе радиационного заражения, с информационным фактором как самым травматическим, причем это может быть не только объективная информация о заражении, но и ее дефицит. Исследователи отмечают, что психическая травма может развиться даже при отсутствии реального радиационного воздействия, а кроме того, возникновение травмы может и по времени не совпадать с собственно моментом угрозы радиационного поражения. Скорее, степень травматического воздействия будет определяться тем, когда и какая именно информация о травматическом событии была получена.

Одним из наиболее изученных психических нарушений среди ликвидаторов аварии на ЧАЭС является посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Исследование ПТСР у ликвидаторов аварии на ЧАЭС в 1992–1993 гг. в Институте психологии РАН показало, что частота встречаемости ПТСР среди ликвидаторов (19,7 % всех обследованных) соответствует частоте возникновения ПТСР у жертв других травматических ситуаций (Тарабрина Н. В., 1994). При этом особенностью ПТСР у ликвидаторов является высокий процент симптомов «уровня физической возбудимости», а также направленность ПТСР в будущее (при полном отсутствии его в прошлом). Очень многие отмечают, что с течением времени обследуемые все чаще вспоминают Чернобыль и происходившее в тот период. Начинают действовать вторичные стрессогенные факторы.

Таким образом, влияние техногенной радиационной катастрофы на жизнь людей не ограничивается только лишь воздействием ионизирующего излучения и других внешних опасных для здоровья факторов, а имеет глубокие психологические последствия, которые продолжают действовать даже спустя более 20 лет. Для минимизации негативного воздействия в рассмотренном примере имели значение как внешние ресурсы, связанные с материальной обеспеченностью и предоставлением объективной информации, так и внутренние силы человека, способность смириться с переменами и позитивное видение будущего. Следствием недостаточности ресурсов стали различные психические нарушения у всех групп, так или иначе связанных с аварией на ЧАЭС, причем время проявления нарушений различно и зависит от многих факторов. Однако, безусловно, были и такие люди, для которых эта ситуация стала толчком к развитию, к началу новой жизни, те, кто смог справиться с трудностями и двигаться дальше.

Контрольные вопросы и задания

_{Литература}

_{Основная}

_{Ликвидаторы последствий аварии на Чернобыльской атомной электростанции: патология отдаленного периода и особенности медицинского обеспечения (Руководство для врачей). 2-е изд., перераб. и доп. / под ред. проф. С. С. Алексанина. СПб., 2008.}

_{Коханов В. 77., Краснов В. 77. Психиатрия катастроф и чрезвычайных ситуаций. М., 2008.}

_{Патология отдаленного периода у ликвидаторов последствий аварии на Чернобыльской АЭС / под ред. проф. А.М. Никифорова. М., 2002.}

_{Тарабрина Н. В., Агарков В. А., Быховец ТО. В. и др. Практическое руководство по психологии посттравматического стресса. Ч. 1. Теория и методы. М., 2007.}

_{Дополнительная}

_{Александровский ТО. А., Румянцева Г. М., Щукин Б. П. и др. Состояние психической дезадаптации в экстремальных условиях (по материалам аварии на ЧАЭС) // Журн. невропатол. и психиатр, им. С. С. Корсанкова. 1989. Т. 89, вып. 5. С. 111–116.}

_{Асмолов В. Б, Боровой А. А., Демин В. Ф. и др. Авария на Чернобыльской АЭС: год спустя // Атомная энергия. 1988. Т. 64, вып. 1. С. 3–23.}

_{Краснов В. Н., Петренко Б. Е.у Войцех В. Ф. и др. Психические расстройства у участников ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Сообщ. II: Клинико-патогенетические и патопластические взаимосвязи // Социальная и клиническая психиатрия. 1993. № 4. С. 6–20.}

_{Навойчик В. В. Особенности нарушений психической деятельности среди обследованных контингентов в зоне ЧАЭС. URL: http://chornobyl.in.ua/navoichik-pripyat-chaes.html.}

_{Петрюк П. Г., Якущенко И. А. Социально-психологические и психиатрические аспекты психосоматических расстройств у больных, перенёсших психоэмоциональный стресс // Вестник Ассоциации психиатров Украины. 2003. № 3–4. С. МО-159.}

_{Радиоактивные отходы АЭС и методы обращения с ними / А. А. Ключников, Э. М. Пазухин, Ю. М. Шигера, В. Ю. Шигера. Киев, 2005.}

_{Румянцева Г. М., Филипенко В. В. Посттравматические стрессовые расстройства среди пострадавших от Чернобыльской катастрофы. Актуальные проблемы психиатрии и наркологии. Минск, 1994.}

_{Тарабрина Н. В., Лазевная Е. О., Зеленова М. Е. Психологические особенности посттравматических стрессовых состояний у ликвидаторов последствий аварии на ЧАЭС // Психол. журн. 1994. Т. 15, № 5. С. 67–78.}

По мнению Меерсона Ф.З. (1981), при нарушении равновесия в системе «человек — среда» сразу включается процесс приспособления (защита и адаптация), вызывая напряжение всех адаптационных механизмов. Как известно, стресс — это состояние напряжения, возникающее при несоответствии приспособительных возможностей величине действующей на человека нагрузки, вызывающее активизацию и перестройку адаптивных ресурсов психики и организма. Степень стрессового воздействия зависит от следующих переменных:

1) характер индивидуального опыта субъекта, который может как затруднять, так и облегчать приспособление; 2) значимость для индивидуума происходящего события; 3) стабильность психофизиологических и функциональных возможностей организма. По мнению отечественного психолога Небылицына В.Д. (1976), состояние психической дезадаптации определяется пределом обратимого напряжения интегративных способностей, обусловленных индивидуальными особенностями личности, пределом ее выносливости, функциональной устойчивостью.

И действительно, если чрезмерное напряжение адаптационных механизмов приводит к нарушению нормального функционирования организма, к нарушению физического или психического здоровья, то такое приспособление (адаптацию) нельзя считать эффективным. Длительно существующий стресс приводит к постепенному истощению адаптационных и компенсаторных механизмов личности (Вассерман Л. И., Беребин М.А., 1994, 1997). По мнению Березина Ф.Б., эффективность психической адаптации нельзя рассматривать независимо от того, какие физиологические сдвиги влечет за собой напряженность ее механизмов. Он обращает внимание на физиологическую цену успешности (Березин Ф.Б., 1988, с. 163). Напряженность адаптационных механизмов, по его мнению, — это цена, которую организм платит за эффективное функционирование, за поддержание оптимального равновесия со средой. В связи с этим одним из критериев успешности адаптации является соответствие адаптационного потенциала личности требованиям динамично меняющихся условий среды, в результате которого достигается психический гомеостаз, обеспечивающий ощущение психического комфорта и реализацию целесообразного поведения.

В развитие этой идеи Александровский Ю.А. вводит понятие «барьер психической адаптации», указывая, что адаптационный барьер — это условная граница параметров внешней среды, в том числе и социальной, за которыми адекватная адаптация невозможна (Александровский Ю.А., 1976, 1993, 2000). Характеристики адаптационного барьера строго индивидуальны и, по мнению Александровского, зависят как от биологических факторов среды и конституционального типа человека, так и от социальных факторов и индивидуально-психологических особенностей личности, определяющих ее адаптационные возможности. При состоянии психического напряжения происходит приближение барьера адекватного психического реагирования к индивидуальной критической величине. При этом человек использует все свои ресурсы, чтобы осуществлять целенаправленное поведение и деятельность, полностью предвидя и контролируя свои поступки и не испытывая тревоги, страха и растерянности, препятствующих адекватному поведению. Если давление на барьер психической адаптации усиливается, и все резервные возможности индивида оказываются исчерпанными, то происходит надрыв адаптационного барьера. Вследствие этого резко сужаются рамки адекватной приспособительной психической деятельности, появляются качественно и количественно новые формы приспособительных, в первую очередь защитных реакций (Александровский Ю. А., 2000, с. 31). Прорыв адаптационного барьера может происходить на разных уровнях личностной организации: биологическом (вегето-висцеральном), психологическом (эмоциональном, мотивационном) или социальном. Вассерман Л. И. с соавт. (1994), в свою очередь, указывает, что барьер психической адаптации динамичен — под влиянием жизненных обстоятельств его уровень постоянно колеблется.

Снижение или «слом» адаптационных возможностей человека в напряженных, кризисных или экстремальных ситуациях приводят к психической дезадаптации личности. Проявления дезадаптации сходны по симптоматике с пограничными нервно-психическими нарушениями. Психическая дезадаптация личности может развиться стремительно, если личность столкнулась с непереносимой, чаще всего экстремальной ситуацией, или исподволь, если стрессовая ситуация имеет растянутый во времени характер (возрастной кризис, тяжелая болезнь и др.). Процесс развития психической дезадаптации проходит через несколько стадий:

1) напряжение адаптационнных механизмов;

2) «парциальная» психическая дезадаптация (предболезнь или «группа риска»);

3) «тотальная» психическая дезадаптация («высокая группа риска» или пограничная нервно-психическая/психосоматическая патология) (Семичов С. Б., 1987; Вассерман Л. И., Беребин М.А., 1994).

Суть синдрома психической дезадаптации состоит в утрате или неадекватности психических форм реагирования на различные стимулы (Абрамов В. А., Кутько Н. И., Наприенко А. К. и др., 1992).

Для совладания с внезапно возникшей проблемой или субъективно трудной жизненной ситуацией человеку необходимо задействовать весь свой потенциал. Личностные ресурсы по преодолению стрессогенных воздействий определяются способностью к построению интегрированного поведения, что позволяет даже в условиях фрустрации, психической напряженности сохранить устойчивость избранной линии поведения, соразмерно учитывать собственные потребности и требования окружения, соотносить немедленные результаты и отставленные последствия тех или иных поступков.

Черты, определяющие степень устойчивости к стрессу и повышающие возможность противостояния стрессогенным ситуациям, в разных источниках обозначаются по-разному: «чувство когерентности», «личностная выносливость», понимаемая как потенциальная способность активного преодоления трудностей (Antonovsky А., 1979; Kobasa S., Maddi S.R., 1982), «стрессоустойчивость», «психическая устойчивость», «резистентность» и т. д. (Китаев-Смык Л. А., 1983; Гурвич И.Н., 1999; Бодров В. А., 2000; Столяренко А.М., 2002). В зарубежных исследованиях широкую известность и популярность приобрела в 1980-е годы концепция С. Кобаса и С. Р. Мэдди (Kobasa S., Maddi S.R., 1981, 1982), в которой личность, личностные свойства и преодоление рассматривались в терминах «hardiness», или «твердость, выносливость» личности. Твердость или крепость духа (воли) — это тенденция индивида воспринимать стрессоры как «вызов», как стимул для личностного развития и как готовность противостоять им. Данный концепт понимался авторами как ресурс резистентности к стрессу

Устойчивость к стрессовым воздействиям и длительным психоэмоциональным нагрузкам относится к внутриличностным ресурсам по совладанию со стрессом и во многом обусловлена генетически детерминированными особенностями нейроэндокринной системы регуляции поведения человека (Виру А. А., 1980; Меерсон Ф.З., 1988; Медведев В. В., 1984, 2000; Сирота Н. А., 1994; Ялтонский В.М., 1995; Lazarus R. S., 1976, 1980). Однако, по мнению большинства авторов, устойчивость к стрессу связана с особенностями нейродинамики не прямо и непосредственно, а в зависимости от целого ряда индивидуальных и личностных особенностей — мотивов, отношений личности, особенности психических процессов. Прежде всего, психическая устойчивость связывается с умением человека ориентироваться на определенные цели, характером временной перспективы, организацией своей деятельности (Китаев-Смык Л. А., 1983; Бодров В. А., 2000; Маклаков А. Г., 2001; Куликов Л. В., 2004 и др.).

По мнению Небылицына В. Д. (1976), важнейшим личностным ресурсом является активность. Активность является ядром функционального состояния человека и служит побудительной силой мотивационного статуса человека. Однако вновь подчеркивается, что активность и сила личности составляют эмоционально-динамический паттерн индивида, уходящий своими корнями в тип высшей нервной деятельности и свойства нервной системы (Собчик Л.Н., 2000).

По мнению Д. А. Леонтьева (1997), устойчивость личности к стрессу во многом определяется соотношением смыслообразующих мотивов с определенными поведенческими паттернами (способами осуществления деятельности). Современные отечественные исследователи утверждают, что целесообразно рассматривать совладание со стрессами с позиций внутреннего мира человека и, прежде всего, его ценностей (Дейнека О. С., 1999; Коростылева Л. А., 2004). Направленность личности, ее мотивы и ценности, по мнению авторов, безусловно, должны рассматриваться как личностный потенциал адаптации, ее адаптационный ресурс. На важность изучения совладания через призму ценностно-смысловой сферы личности указывала также Л. И. Анцыферова (1994). Торчинская Е. Е. (2001) изучала стратегии адаптации после тяжелой травмы позвоночника у пациентов в условиях депривации витальных и социальных потребностей (на примере спинальных больных). По ее мнению, в основе стратегий совладания в условиях хронического стресса лежат различия в структуре ценностно-смысловой сферы человека (Торчинская Е.Е., 2001).

В настоящее время в исследованиях, посвященных изучению адаптационных возможностей личности, достаточно часто встречается понятие «личностный адаптационный потенциал» (Маклаков А. Г., 2001; Богомолов А.М., 2006; Хохлова К. А., 2007). Некоторые авторы отождествляют «адаптационный потенциал» с понятием «адаптивность», т. е. свойством, выражающим возможность личности к психической адаптации и определяющим адекватную регуляцию функционального состояния организма в разнообразных условиях жизни и деятельности. А. М. Богомолов (2006) рассматривает адаптационный потенциал как возможность личности к продуктивному прохождению адаптационного (приспособительного) процесса, как способность личности к структурным и уровневым изменениям своих качеств и свойств (под воздействием внутренних и внешних факторов), повышающим ее организованность и устойчивость. Автор выделяет следующие его компоненты: энергетический, когнитивный, инструментальный, креативностный, мотивационный и коммуникативный. Успешность адаптации определяется не абсолютной величиной потенциала, а относительной — механизмами формирования ресурсов, индивидуальным стилем их расходования и возобновления, возможностями компенсации недостающих или нарушенных ресурсов (Богомолов А.М., 2006). Даже при низком уровне развития отдельных адаптационных ресурсов характер объединения их в потенциал при определенных внутренних и внешних условиях может привести к высокой эффективности адаптации и развития личности. Таким образом, адаптационный потенциал рассматривается как системное свойство личности, определяющее границы адаптационных возможностей и характер адаптационной активности личности в ответ на воздействие факторов и условий среды (Богомолов А.М., 2006; Хохлова К. А., 2007).

В зарубежных источниках с 1970-х годов прошлого столетия преодоление (совладание) стрессовых ситуаций и критических жизненных событий рассматривается с позиций транзакционального подхода (Lazarus R. S., 1976, 1980), где успешность адаптации связывается с копингом и эффективностью развития личностных и средовых копинг-ресурсов (Сирота Н.А., 1994; Ялтонский В.М., 1995; Coyne J. С., Lazarus R. S., 1980; Terry D.}., 1991; D’Zurilla T. J. et al., 1998).

Так, например, С. Фолкман (Folkman S., 1984) выделяет следующие виды копинг-ресурсов:

• физические (здоровье, выносливость и т. п.);

• психологические (убеждения, самооценка, локус контроля, мораль и др.);

• социальные (индивидуальная социальная сеть, общественные поддерживающие системы и т. д.);

• материальные (деньги, оборудование и т. д.).

Важными и наиболее изученными личностными ресурсами являются Я-концепция, локус контроля, низкий нейротизм, эмпатия и другие психологические конструкты. Следует отметить, что в последние годы адаптационные ресурсы личности активно исследуются как в норме, так и в условиях болезни. Н. А. Сирота и В. М. Ялтонский (1994) рассматривают Я-концепцию личности как важнейший копинг-ресурс, определяющий адаптивное либо дезадаптивное функционирование. В своих исследованиях Н. А. Сирота, В. М. Ялтонский с соавт. (1995, 2001, 2004) установили следующие характерологические особенности личности, позволяющие справляться с вызовами и требованиями среды:

1) уровень интеллекта (способность и возможность осуществлять когнитивную оценку проблемной ситуации);

2) сформированность позитивной Я-концепции (самооценка, самоуважение, самоэффективность);

3) интернальный локус контроля (умение контролировать свою жизнь, поведение, брать за это ответственность на себя);

4) социальная компетентность (умение общаться с окружающими и знания о социальной действительности);

5) эмпатия (умение сопереживать окружающим в процессе общения);

6) аффилиация (желание и стремление общаться с людьми) и др.

Помимо внутренних, личностных, ресурсов, человек обладает и ресурсами социальной среды, которые также определяют его поведение (Гурвич И.Н., 1999; Ялтонский В.М. и др., 2001; Billings A. G., Moos R. Н., 1984; Perrez М, Reicherts М., 1992). Слабое развитие средовых копинг-ресурсов (материальных, социальных) связано с пассивным копинг-поведением, ведет к снижению качества жизни и социальной изоляции. Важным направлением в исследовании копинга является изучение социальной поддержки, которая оказывает смягчающий эффект воздействия стрессовой ситуации на личность (Barrera M.J., 1981; Cohen S., Syme S., 1985; Zimet G.D. et al., 1990; Wills T. A. et al., 2001; Turner-Cobb J.M., Gore-Felton C., Marouf E et al., 2002; Ялтонский B.M., Сирота H. A., 1996; Ялтонский B.M. и др., 2001). Социально-поддерживающий процесс включает в себя три компонента: социальные сети, субъективное восприятие социальной поддержки и копинг-стратегию «поиск социальной поддержки». Обращение за поддержкой, наличие эмоциональной и других видов помощи от ближайшего социального окружения является одним из важнейших социальных ресурсов в преодолении стресса (Гурвич И.Н., 1999). В концепции Р. С. Лазаруса социальная поддержка подразделяется на эмоциональную, материальную и информационную.

В салютогенной («salutogenic concept») концепции здоровья А. Антоновского копит и социальная поддержка являются центральными конструктами, определяющими понятие резистентности к стрессу, личность выступает в роли модератора в преодолении стресса и поддержании психического и физического благополучия (Antonovsky А., 1979), а здоровье выступает как результирующая переменная действия этих факторов. Исследования Sarasons также показали, что взаимодействие личностных переменных, копинга и социальной поддержки оказывает «буферный эффект» (Sarason В. и Sarason I., 1985).

Таким образом, перечисленные выше характеристики являются психологическими адаптационными ресурсами, которые определяют социальную интеграцию и конструктивную адаптацию личности. Современные отечественные ученые Н. А. Сирота и В. М. Ялтонский (2004), изучив все теоретические изыскания прошлого века, сделали важный обобщающий вывод о том, что успешная адаптация включает в себя: 1) сбалансированное использование активных проблемно-ориентированных копинг-стратегий; 2) достаточное развитие когнитивно-оценочных механизмов; 3) достаточность личностно-средовых копинг-ресурсов. В сочетании с накопленным индивидуальным опытом личностно-средового взаимодействия указанные психологические характеристики представляют собой, в конечном счете, адаптационный потенциал личности.

Контрольные вопросы и задания

_{Литература}

_{Основная}

_{Александровский Ю.А. Пограничные психические расстройства. 3-е изд. М., 2000.}

_{Березин Ф.Б. Психическая и психофизиологическая адаптация человека. Л., 1988.}

_{Гурвич И.Н. Социальная психология здоровья. СПб., 1999.}

_{Kumaee-Смык Л. А. Психология стресса. М., 1983.}

_{Маклаков А. Г. Личностный адаптационный потенциал: его мобилизация и прогнозирование в экстремальных условиях // Психол. журн. 2001. № 1. С. 16–24.}

_{Психиатрия чрезвычайных ситуаций. Руководство в 2 т. / под ред. Т. Б. Дмитриевой. Т. 1. М., 2004.}

_{Дополнительная}

_{Богомолов А.М. Адаптационный потенциал личности: определение, функции, структура // Матер, науч-практ. конф. «Ананьевские чтения-2006» / под ред. Л. А. Цветковой, А. А. Крылова. СПб., 2006. С. 333–334.}

_{Вассерман Л. И., Беребин М.А. Факторы риска психической дезадаптации у педагогов массовых школ: пособие для врачей и психологов. СПб., 1997.}

_{Меерсон Ф. 3., Пшенникова М. Г. Адаптация к стрессовым ситуациям и физическим нагрузкам. М., 1988.}

_{Судаков К. В. Системные механизмы эмоционального стресса. М., 1981.}

3.4.1 Виды, функции, типология защитных механизмов

Термин «защита» впервые появился в работе 3. Фрейда «Защитные нейропсихозы» (1894). По первоначальным представлениям, психологические защиты являются врожденными и выступают как средство разрешения конфликта между сознанием и бессознательным. Цель защиты заключается, по словам Фрейда, в ослаблении интрапсихического конфликта (напряжения, беспокойства), обусловленного противоречием между инстинктивными импульсами бессознательного и интериоризированными требованиями внешней среды, возникающими в результате социального взаимодействия (Freud S., 1971, с. 51–82). Неспособность личности разрешить «внутренний конфликт» вызывает рост внутреннего напряжения. В такие моменты активизируются специальные психологические механизмы защиты, которые ограждают сознание индивидуума от неприятных, травмирующих переживаний. Впоследствии защитные механизмы стали рассматриваться как функции «Я» — при угрозе целостности личности именно защитные механизмы отвечают за ее интеграцию и приспособление к реальным обстоятельствам.

Значительный вклад в развитие концепции психологической защиты внесла А. Фрейд. Она расширила представления о защите, более того, сделала попытку обобщить и систематизировать знания о механизмах психологической защиты. А. Фрейд указывала, что защитные механизмы предотвращают дезорганизацию и распад поведения, поддерживают психический гомеостаз личности. По ее мнению, набор защитных механизмов индивидуален и характеризует уровень адаптированности личности (Фрейд А., 1993). В своей монографии, вышедшей в свет в 1936 году, А. Фрейд описывает различные способы защитного поведения, которые рассматривает как перцептивные, интеллектуальные и двигательные автоматизмы разной степени сложности, возникающие в процессе непроизвольного и произвольного научения. Их образование связано с травмирующими событиями детства в сфере межличностных отношений. А. Фрейд дала первое развернутое определение защитных механизмов: «Защитные механизмы — это деятельность “Я”, которая начинается, когда “Я” подвержено чрезмерной активности побуждений или соответствующих им аффектов, представляющих для него опасность. Они функционируют автоматично, не согласуясь с сознанием» (Freud А., 1985, с. 172). В приведенном выше определении защита отнесена к виду бессознательных явлений, функционирующих автоматически. «Любое субъективно неприемлемое смысловое содержание прежде, чем подвергнуться подавлению или трансформации, должно быть хотя бы на короткое время осознано как таковое. Затем простая мыслительная операция свертывается, фиксируется и приобретает условно-рефлекторный, непроизвольный, автоматический характер» (там же).

Другие последователи 3. Фрейда, касаясь вопроса о психологической защите, по-своему рассматривали ее истоки и механизмы. Например, А. Адлер считал, что индивиду от рождения присуще «чувство общности», возникающее в первые годы жизни, которое побуждает его войти в общество, преодолеть чувство собственной неполноценности («комплекс неполноценности») и добиться превосходства за счет разного рода компенсаций. В результате у каждого ребенка к четырем-пяти годам формируется паттерн поведения, которого ребенок в последующем придерживается в течение всей жизни и использует при общении с другими людьми. Он характеризует отношение ребенка к окружающим и к своему будущему и включает механизмы психологической защиты (Адлер А., 1911).

К. Юнг защитные проявления личности связывал с процессом индивидуализации. По его мнению, конечная цель индивидуализации — достижение высшей точки «самости», целостности и полного единства всех психических структур. Несоответствие требований внешней среды и основной типологической установки индивида (интровертированность или экстравертированность личности) порождает внутренний конфликт, приводящий в действие механизмы психологической защиты (Юнг К., 1921).

К. Хорни полагала, что стремление индивида к безопасности порождается чувством «коренной тревоги». Параллельно действует тенденция к удовлетворению своих желаний, которая может входить в конфликт с тенденцией к безопасности. Во избежание такого рода конфликтов и невротизации индивид вырабатывает соответствующие различные стратегии собственного поведения: стремление к любви и привязанности как средство обеспечения безопасности жизни; стремление к власти, престижу и обладанию, стремление к изоляции, отдалению от людей, отвращение к соперничеству (Хорни К., 1937).

В современном понимании защитные механизмы представляют собой продукты развития и научения, действующие в подсознании, они запускаются в ситуации конфликта, фрустрации или стресса (Романова Е. С., Гребенников Л. R, 1996; Вассерман Л. И. с соавт.,1998; Никольская И.М., Грановская Р.М., 2001).

Большой вклад в изучение психологической защиты и разработку методов ее измерения внесли Р. Плутчик и X. Келлерман (Plutchik R., Kellerman Н., 1979; 1980; 1989). В рамках своей психоэволюционной теории эмоций авторы связывают механизмы психологической защиты с базовыми эмоциями, утверждая, что защитные механизмы являются производными от эмоций и направлены на их регулирование и контроль.

В исследованиях нейрофизиологической основы психологической защиты наиболее убедительными оказались разработки, проведенные сотрудниками группы Э. А. Костандова (1977). Ими была полностью подтверждена гипотеза о нервных механизмах трансформации осознания внешних явлений под влиянием отрицательных эмоций. Регистрация биоэлектрических и вегетативных реакций на эмоционально значимые стимулы, но еще не осознаваемые субъектом, позволила предположить существование сверхчувствительного механизма, который на основании информации, не достигающей уровней сознания, способен оценить эмоциогенное значение раздражителя, повысить порог восприятия и вызвать соответствующую когнитивную переоценку С точки зрения А. Г. Асмолова, существуют неосознаваемые резервы органов чувств, которые нередко называют «шестым чувством». Благодаря способности улавливать слабые неосознаваемые раздражители, лежащие за порогом сознания, индивид часто избегает опасности, точнее оценивает действительность (Асмолов А. Г., 1989).

Активное неприятие психоанализа, имевшее место на протяжении многих лет в отечественной психологии, несомненно наложило отпечаток на разработку проблемы психологической защиты. В работах отечественных ученых сам термин «защита» тщательно избегался или подменялся терминами «психологический барьер» (Ананьев Б. Г., 1980; Филонов Л. Б., 1980), «защитная реакция» (Славина Л. С., 1958), «смысловой барьер» (Божович Л. И., 1951), «компенсаторные механизмы» (Морозов Г. В., Шубина Н. К., 1973; Ташлыков В. А., 1984) и т. п.

Среди отечественных исследователей существенный вклад в разработку проблемы психологической защиты внес Ф.В.Бассин (1968, 1971, 1988). Активное обсуждение защит началось с его известной статьи «О силе Я и психологической защите» (1969). Он подчеркивал, что главное в защите сознания от дезорганизующих его влияний психической травмы — это понижение субъективной значимости травмирующего фактора. По мнению Ф. В. Бассина, защита способна предотвратить дезорганизацию поведения человека, наступающую не только при столкновении сознательного и бессознательного, но и в случае противоборства между вполне осознаваемыми установками. Автор считает, что основным в психологической защите является перестройка системы установок, направленная на устранение чрезмерного эмоционального напряжения и предотвращающая дезорганизацию поведения. «Психологическая защита — это динамика системы установок личности в случае конфликта установок» (Бассин Ф.В., 1969, с. 121).

В свете психологии отношений В. Н. Мясищева (Иовлев Б. В., Карпова Э.Б., 1997) и личностно-ориентированной (реконструктивной) психологии и психотерапии (Карвасарский Б.Д., Ташлыков В. А.,

Исурина Г. Л., 1992) психологическая защита понимается как система приспособительных реакций личности, направленная на защитное изменение значимости дезадаптивных компонентов отношений (когнитивных, эмоциональных, поведенческих) с целью ослабления их психотравмирующего воздействия на «Я-концепцию» индивида.

Некоторые исследователи (Ташлыков В. А., 1984, 1992; Роттенберг В. С., 1984; Василюк Ф.Е., 1984 и др.) считают психологическую защиту однозначно непродуктивным, вредоносным средством решения психологического конфликта. Защитные механизмы, по их мнению, ограничивают оптимальное развитие личности, ее так называемую «собственную активность», «активный поиск», «выход на новый уровень регуляции и взаимодействия с миром» (цит. по: Романова Е. С., Гребенников Л.Р., 1996, с. 12). Представители психоаналитического направления, как правило, подчеркивали отрицательные, фрустрирующие функции защитных механизмов, которые препятствуют успешной адаптации и развитию личности. Общей и определяющей чертой механизмов защиты ими был определен отказ личности от сознательной, целенаправленной деятельности, ориентированной на продуктивное разрешение ситуаций или решения проблем.

Р.Д.Лэнг считал, что сущностью защитных механизмов является блокирование прямого выражения потребностей и что именно усиление защиты уменьшает способность личности к адаптации (Лэнг Р.Д., 1973). К. Хорни рассматривала защитные механизмы как невротические способы решения проблем, т. е. как решение конфликтов путем простого исключения противоречий из сознания (Хорни К., 1937). Ф.Перлз отождествлял механизмы защиты и невроз и считал их препятствием личностному росту (Перлз Ф., 1951).

Дж. Вайллант (1977) выделил следующие функции психологических защит:

1) удержание поведения в допустимых рамках во время внезапных жизненных кризисов;

2) сохранение эмоционального равновесия через отсрочку или перевод биологических побуждений в другое русло;

3) получение отсрочки изменений образа «Я» (например изменение внешности после хирургической операции или изменения социального статуса);

4) совладание с неразрешенным внутриличностным конфликтом;

5) смягчение в сознании значимости конфликта.

Характеризуя особенности психологических защит, автор приходит к мнению, что поскольку они «искажают» реальность, есть основания рассматривать их как неэффективные; в то же самое время люди, подвергавшиеся интенсивным стрессовым воздействиям, в дальнейшем сравнительно хорошо адаптируются. В силу данного факта Дж. Вайллант предлагает анализировать защитные механизмы как стратегии адаптации, а сами психологические защиты называет интрапсихическими стилями адаптации или «адаптивными механизмами» (Вайллант Дж., 1977).

Обобщая многочисленные исследования психологической защиты личности в рамках психоаналитического направления в психологии, можно выделить основные характеристики защитных механизмов:

1) неосознанность — защитные механизмы действуют на неосознаваемом уровне и поэтому являются средствами самообмана;

2) искажение реальности и объективной картины мира — механизмы искажают, отрицают, трансформируют или фальсифицируют восприятие реальности;

3) неуправляемость — механизмы проявляются как бессознательные, не подлежащие критике и неуправляемые влечения (побуждения);

4) пространственно-временная и содержательно-ценностная ограниченность — ригидность и фиксированность механизмов защиты; отсутствие временной перспективы, направленность на обеспечение актуального психологического комфорта; ситуативность, подчинение актуальной ситуации, отсутствие ценностно-содержательной и личностной насыщенности;

5) самоотчужденность — механистичность, обособленность от истинного «Я»;

6) остановка в развитии — закрепление в поведении и фиксированность защитного механизма, использование его как единственного способа решения проблем приводит к неэффективности и дезинтеграции поведения, а также к нарушениям в развитии личности;

7) неэтичность и инструментальная направленность — узость пространственно-временных рамок и ограниченность содержательно-смысловой насыщенности действующего механизма защиты, игнорирование интересов окружения, направленность на реализацию узкоэгоистических интересов и достижение собственных интересов любой ценой;

8) вторичная конфликтизация — применение защитных механизмов ведет к «вторичной конфликтизации», вызванной сохранением объективных причин проблемной ситуации, а также обострением межличностных конфликтов с окружающими, для которых ситуации манипуляций и игр становятся содержательно прозрачными (Холл К., Линдсей Г., 1970).

Отечественные исследователи высказывали противоположную точку зрения. Е. Т. Соколова подчеркивала позитивную роль защитных механизмов в психической саморегуляции и формировании самооценки личности. С помощью механизмов психологической защиты, по ее мнению, «Я» пациента стремится удерживать систему отношений в устойчивом положении. Происходит ослабление эмоционального конфликта и стабилизация позитивной Я-концепции (Соколова Е.Т., 1991; 1995). Отечественные ученые Ф.В.Бассин, Б. В. Зейгарник (1981; 1986), А. А. Налчаджян (1980), Е.Т. Соколова (1976) и В.К.Мягер (1983) считали, что психологическая защита является нормальным, повседневно работающим механизмом человеческого сознания.

Ф. В. Бассин также подчеркивал позитивную функцию психологических защит и рассматривал их как важнейшую форму реагирования сознания индивида на психическую травму (Бассин Ф. В., 1969).

В свою очередь Б. Д. Карвасарский понимал психологическую защиту как систему адаптивных реакций личности, направленную на защитное изменение значимости дезадаптивных компонентов отношений с целью ослабления их психотравмирующего воздействия на Я-концепцию (Карвасарский Б. Д., 1982).

Ю. С. Савенко вводит понятие психологических компенсаторных механизмов, которые определяются как система психологических приемов и механизмов личности, обеспечивающих относительно успешное осуществление самоактуализации в условиях различных усложняющих этот процесс обстоятельств (Савенко Ю. С., 1974).

Таким образом, функции психологической защиты по своей природе противоречивы, поскольку оказывают как негативное, так и позитивное воздействие на личность.

В целом, механизмы психологической защиты обеспечивают регулятивную систему психической стабилизации личности, направленную прежде всего на уменьшение тревоги, неизбежно возникающей при осознании конфликта или препятствии к самореализации. В широком психологическом контексте психологическая защита включается при возникновении негативных для личности, психотравмирующих переживаний и во многом определяет дальнейшее поведение, устраняя психический дискомфорт и тревожное напряжение. По своим проявлениям она является формой бессознательной психической активности, формирующейся в онтогенезе на основе взаимодействия типологических свойств с индивидуальным, конкретно-историческим опытом развития личности в определенной социальной среде и культуре.

Для лучшего понимания понятия психологической защиты Е.Л.Доценко использует четырехкомпонентную схему анализа, включающую в себя: предмет (что защищается), угрозу (от чего защищается), ущерб (во имя чего или во избежание чего защищается), средства защиты (как защищается) (Доценко Е. Л., 1997). По мнению некоторых авторов, предметом психологической защиты являются самооценка и самоуважение (Хилгард И., 1972), чувство уверенности (Hine Е, 1971), представление о себе (Шибутани Т., 1969), Я-концепция, образ Я или Эго (Фрейд 3., 1896).

Угрожающим фактором, с которым имеет дело психологическая защита, чаще всего называют тревогу (Фрейд 3., Фрейд A., Hine Е, 1971; Modell, 1984), которая может быть вызвана внутренним конфликтом (Фрейд 3., Фрейд А., Хорни К., 1966; Налчаджян А. А., 1988), фрустрацией какой-либо потребности (Hilgard Е., 1972; Налчаджян А. А., 1988), неопределенностью ситуации (Хараш А. У, 1987). К угрожающим факторам можно отнести несущие угрозу действия других людей, организаций, государств. Угроза, как правило, связана с разрушением чувства психологической защищенности, под которой понимается «осознание индивидом возможности удовлетворения основных потребностей и обеспеченности своих прав в любой, даже неблагоприятной ситуации. Эмпирическими гарантиями психологической защищенности являются: чувство принадлежности к группе, адекватная самооценка, реалистичный уровень притязаний, адекватная атрибуция ответственности и пр. Нарушение хотя бы одной из данных гарантий приводит к необходимости использовать психологическую защиту» (Копорулина В. Н., Смирнова М. Н., Гордеева Н.О., Балабанова Л. М., 2003, с. 142–143.)

Характер ущерба (во избежание чего защищается субъект) полностью зависит от предмета защиты и характера угрозы. В результате угрожающей ситуации может быть разрушено представление о себе, самооценка, снижено самоуважение, утрачено чувство уверенности в себе, ощущение индивидуальности и уникальности, рушатся планы и намерения. Степень ущерба варьирует от полного уничтожения, разрушения и подавления до расчленения и отчуждения части личности, качественного изменения, которое ведет к утрате «самости» и деформации развития.

Средства психологической защиты представляют собой конкретные действия, с помощью которых защищается субъект (как защищается): просьба, прямая угроза, единоборство характеров, агрессивные действия или избегание видов деятельности, в которых человек неуспешен.

Единой классификации механизмов психологической защиты не существует, хотя имеется множество попыток их группировки по различным основаниям. Например, в оригинальной монографии Анны Фрейд описано 15 механизмов защиты (Freud А., 1977), в классификации Вайлланта (Vaillant G.E., 1971; 1977) их насчитывается 18. Различные исследователи предлагают разные классификации и собственные теории защитных механизмов. «Journal of Personality» в 1998 г. опубликовал специальный выпуск, посвященный обзору защитных механизмов. Анна Фрейд выделяла несколько критериев классификации защитных механизмов, например: локализация угрозы «Я», время образования в онтогенезе, степень конструктивности. Последний критерий получил свое дальнейшее развитие в разделении механизмов психологической защиты на первичные и вторичные, примитивные и зрелые, более или менее осознанные, адаптивные и неадаптивные (Freud А., 1985).

Дж. Вайллант (Vaillant G.E., 1977) определил, что психические защиты образуют континуум «примитивность — зрелость» в соответствии с психоаналитической теорией развития и предложил типологию механизмов защиты по уровню их зрелости. Эта классификация получила широкую популярность и до сих пор имеет признание:

I уровень — патологические защиты, или психотические механизмы (отвержение реальности, искажения, иллюзорная проекция);

II уровень — незрелые механизмы (фантазия, проекция, уход в болезнь, компульсивность, пассивная агрессия);

III уровень — невротические механизмы (смещение, интеллектуализация, формирование реакции, диссоциация);

IV уровень — зрелые защиты (сублимация, альтруизм, подавление, антиципация, юмор).

Классификация «Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders (DSM-IV)», опубликованная в 1994 г. Американской Психиатрической Ассоциацией, включила в диагностические критерии психических расстройств понятие о защитных механизмах Эго, во многом основываясь на иерархической модели, предложенной Дж. Вайллантом.

Р. Плутчик рассматривает защитные механизмы как производные основных эмоций, т. е. возникающие на ранних этапах онтогенеза и развивающиеся для оперативного управления базовыми эмоциями. Он связывает их с конкретной психической структурой и типологией личности (Plutchik R., 1979). Автор выделяет 8 защитных механизмов, выстроив их также по шкале «примитивность — зрелость», в зависимости от периодов их формирования в онтогенезе: отрицание, вытеснение, регрессия, компенсация, проекция, замещение, интеллектуализация, реактивные образования (Романова Е. С., Гребенников Л.Р., 1996; Вассерман Л. И., Ерышев О.Ф., Клубова Е. Б. и др., 1998; Plutchik R., Kellerman Н., Conte Н., 1979).

Отто Ф.Кернберг разработал теорию пограничной организации личности, в которой центральное значение, по его мнению, имеют примитивные защитные механизмы. Его теория основана на Эгопсихологии и теории объектных отношений. Пограничная организация личности развивается, когда ребенок не может интегрировать положительные и отрицательные психические объекты вместе. К примитивным психологическим защитам он относил проекцию, отрицание, диссоциацию (или расщепление) и называл их пограничными защитными механизмами (Kernberg О. Е, 1967).

Обращаясь к проблеме классификации психологических защит, Н. Мак-Вильямс выделила первичные (примитивные) психологические защиты: примитивная изоляция, отрицание, всемогущий контроль, примитивная идеализация и обесценивание, проекция, интроекция и проективная идентификация, расщепление «Эго», диссоциация, и вторичные: вытеснение, регрессия, изоляция, интеллектуализация, рационализация, морализация, компартментализация, аннулирование, поворот против себя, смещение, реактивное образование, реверсия, идентификация, отреагирование, сексуализация и сублимация (Мак-Вильямс Н., 1998).

По мнению Н. Мак-Вильямс, первичная психологическая защита — это незрелые и примитивные защитные механизмы, защиты «низшего порядка», которые имеют дело с границами между собственным «Я» и внешним миром. Примитивная защита связана с до-вербальной (дословесной) стадией развития и должна обнаруживать в себе наличие двух качеств, связанных с этой стадией. Она должна иметь недостаточную связь с принципом реальности и недостаточный учет отделенности и константности объектов, находящихся вне собственного «Я» (Мак-Вильямс Н., 1998). Вторичная психологическая защита представляет собой более зрелые и развитые защитные механизмы, защиты «второго порядка», которые «работают» с внутренними границами, например, между Эго, супер-Эго и Ид или между наблюдающей и переживающей частями Эго. Автор указывает, что примитивные защиты действуют общим, недифференцированным образом во всем сенсорном пространстве индивида, сплавляя между собой когнитивные, аффективные и поведенческие параметры, в то время как более развитые защиты осуществляют определенные трансформации чего-то одного — мыслей, чувств, ощущений, поведения или некоторой их комбинации.

Ф. Б. Березин (1988) справедливо критиковал существующие зарубежные и отечественные классификации защитных механизмов, указывая на необходимость классификации на основе какого-либо единого принципа. По мнению Ф. Б. Березина (1988), механизмы психологической защиты обеспечивают регуляцию, направленность поведения, редуцируют тревогу и эмоциональное напряжение. Он выделяет четыре типа механизмов психологической защиты:

1) препятствующие осознаванию факторов, вызывающих тревогу, — вызывающие тревогу факторы не воспринимаются или не осознаются (вытеснение и отрицание);

2) позволяющие фиксировать тревогу на определенных стимулах (фиксация тревоги) — тревога совмещается с каким-то определенным объектом, не связанным с причиной, вызвавшей тревогу (перенесение, некоторые формы изоляции);

3) снижающие уровень побуждений (обесценивание исходных потребностей) — уменьшение тревоги может быть достигнуто за счет снижения уровня побуждений и обесценивания исходной потребности (регрессия, гиперкомпенсация);

4) модифицирующие тревогу за счет формирования устойчивых концепций (концептуализация) — идеаторная переработка тревоги, результатом которой становятся частные или общие представлении, направляющие поведение индивидуума (проекция, рационализация).

В. А.Ташлыков (1984) выделил три группы защитных психологических механизмов по степени активности противодействия стрессу. В первую группу вошли компенсаторные психологические приемы, такие как гиперкомпенсация, замещение, уход в работу. Автор рассматривает их, как самостоятельные попытки справиться с трудностями путем переключения на другие задачи.

Вторую группу составляют психологические защитные механизмы, оказывающие деструктивное влияние на личность и способствующие ее дезадаптации. К ним относятся такие механизмы, как вытеснение, отрицание, проекция. Например, при работе механизмов вытеснения, подавленные аффективные переживания могут привести к соматизации тревоги, к появлению психосоматических нарушений.

В третью группу вошли такие защитные механизмы, как рационализация, уход в себя или в болезнь, фантазирование, которые отражают пассивный характер попыток справиться с психологическим стрессом (Ташлыков В. А., 1984).

Рассмотрим некоторые виды защитных механизмов.

1. Примитивная изоляция — психологический уход в другое состояние, которое позволяет блокировать неприятные эмоции, вследствие чего связь между каким-то событием и его эмоциональной окраской в сознании не проявляется. Это одна из самых первых защит, которыми начинает пользоваться человек в своей жизни, снимая психологическое напряжение путём ухода от взаимодействия с реальностью. У впечатлительных людей нередко развивается богатая внутренняя фантазийная жизнь, стремление «витать в облаках», если внешний мир воспринимается ими как проблематичный или эмоционально бедный. Человек, использующий примитивную изоляцию для защиты, может производить впечатление погружённого в себя и не реагирующего на внешние воздействия. В качестве другого примера проявления данной защиты можно отметить склонность некоторых людей к использованию психоактивных веществ для изменения состояния сознания.

Главное достоинство изоляции как защитной стратегии состоит в том, что, допуская психологическое бегство от реальности, она почти не требует ее искажения. Человек, полагающийся на изоляцию, находит успокоение не в непонимании мира, а в удалении от него. Недостаток данной защиты состоит в том, что она выключает человека из активного участия в решении межличностных проблем. Люди, постоянно укрывающиеся в собственном мире, испытывают терпение тех, кто их любит, сопротивляясь общению на эмоциональном уровне.

2. Отрицание — бессознательное отвержение самого факта наличия травмирующей ситуации. Это попытка человека не принимать за реальность нежелательные для себя события и факты. Отрицание травмы и ее последствий на уровне восприятия можно рассматривать как позитивную стратегию личности в целях сохранения целостности внутреннего мира. Она препятствует вторжению неприятных воспоминаний, снижает стремление пострадавшего избегать всего, что напоминает об инциденте, снижает уровень депрессии (Котенёв А. В., 2008). Отрицание действительности было выявлено у многих жителей города Хиросимы, которые сообщили, что выжили благодаря «психологическому отключению» (Lifton R.)., 1967).

Пример: многие люди боятся серьезных заболеваний. Используя механизм отрицания, они, скорее всего, будут отрицать наличие даже самых первых явных симптомов и не станут обращаться к врачу (болезнь при этом будет прогрессировать).

3. Всемогущий контроль — ощущение у человека, что он способен влиять на мир. Ш. Ференци указывал, что на инфантильной стадии первичного всемогущества, или грандиозности, фантазия обладания контролем над миром нормальна. По мере взросления ребенка она естественным образом трансформируется в идею вторичного «зависимого» или «производного» всемогущества, когда один из тех, кто первоначально заботится о ребенке, воспринимается как всемогущий. То есть постепенно происходит замещение примитивных фантазий собственного всемогущества на примитивные фантазии о всемогуществе заботящегося лица. По мере дальнейшего взросления ребенок примиряется с тем неприятным фактом, что ни один человек не обладает неограниченными возможностями (Ferenczi S., 1913).

Некоторый здоровый остаток инфантильного ощущения всемогущества сохраняется во всех нас и поддерживает чувство компетентности и жизненной эффективности. Но у некоторых людей потребность испытывать чувство всемогущего контроля и интерпретировать происходящее с ними как обусловленное их собственной неограниченной властью совершенно непреодолима, в связи с этим все этические и практические соображения отходят на второй план, и есть все основания рассматривать такую личность как психопатическую. «Перешагивать через других» — вот основное занятие и источник удовольствия для индивидов, в личности которых преобладает всемогущий контроль. Их часто можно встретить там, где необходимы хитрость, любовь к возбуждению, опасность и готовность подчинить все интересы главной цели — проявить свое влияние (McWilliams, 1994).

4. Примитивная идеализация — приписывание особых достоинств людям, от которых эмоционально зависим. Все мы склонны к идеализации. Нормальная идеализация является существенным компонентом зрелой любви. И появляющаяся в ходе развития тенденция деидеализировать или обесценивать тех, к кому мы питаем детскую привязанность, представляется нормальной и важной частью процесса сепарации — индивидуализации (McWilliams, 1994).

5. Примитивное обесценивание — неизбежная оборотная сторона потребности в идеализации. Поскольку в человеческой жизни нет ничего совершенного, архаические пути идеализации неизбежно приводят к разочарованию. Чем сильнее идеализируется объект, тем более радикальное обесценивание его ожидает; чем больше иллюзий, тем тяжелее переживания их крушения.

В повседневной жизни аналогией этому процессу служит та мера ненависти и гнева, которая может обрушиться на того, кто казался таким многообещающим и не оправдал ожиданий.

6. Вытеснение — механизм психологической защиты, который вытесняет проблему из области сознания в область бессознательного, но не удаляет ее из психики человека. Таким образом, эмоциональная напряженность и травмирующее влияние проблемы на организм сохраняется. Вытесненное проявляется в оговорках, в описках, в шутках.

Вытеснение — наиболее универсальное средство избегания внутреннего конфликта. Этот бессознательный психический механизм помогает предавать забвению фрустрирующие впечатления путем переноса внимания на другие формы активности, нефрустрационные явления и т. п.

На первых этапах преодоления травмы подавление может облегчить эффективное осуществление деятельности (спасать людей, ликвидировать последствия катастрофы), а на более поздних — может провоцировать развитие ПТСР (Мазур Е. С. и др., 1992).

Одним из ярких примеров вытеснения можно считать анорексию — отказ от приема пищи. Это постоянно и успешно осуществляемое вытеснение необходимости покушать. Как правило, «анорексивное» вытеснение является следствием страха пополнеть и, следовательно, дурно выглядеть.

7. Регрессия — возвращение в стрессовой ситуации к онтогенетически менее зрелым паттернам поведения. Отличительным признаком механизма регрессии является стремление очень сильно упростить мир, сделать его понятным. В ситуации длительного дистресса (например, социальных катаклизмов) одним из проявлений регрессии могут стать примитивные, детские формы поведения, стремление снять с себя ответственность.

Например, у детей, оказавшихся заложниками 01–03.09.2011 г. в школе г. Беслана (Северная Осетия), психотравма была связана со школой, и потому дети не хотели идти в школу, учиться писать, считать даже вне школы, хотя до теракта с удовольствием посещали школу (Венгер А. Л., Морозова Е. И., 2009).

Некоторые люди используют регрессию как защиту чаще, чем другие. Вариант регрессии, известный как соматизация, обычно оказывается резистентным к изменениям и трудным для терапевтического вмешательства.

8. Интеллектуализация — произвольная схематизация и истолкование событий для снижения тревоги и развития чувства субъективного контроля над любой ситуацией. Целью интеллектуализации как защитного механизма психики считают самооправдание. Например, человек, который болен раком, столкнувшись с неизбежностью близкой смерти, может «спокойно» заниматься математическим расчетом, сколько дней ему осталось жить, или составлять список дел, которые нужно завершить, а также вещей, необходимых для процедуры своих похорон.

Этот механизм психологической защиты часто проявляется в подростковом возрасте, когда подростки в своем кругу поднимают темы рассуждений на религиозные и философские темы, которые позволяют избегать каких-либо конкретных переживаний или конфликтных чувств или идей.

9. Рационализация — это защита, связанная с осознанием и использованием только той части воспринимаемой информации, благодаря которой собственное поведение предстает как хорошо контролируемое и не противоречащее объективным обстоятельствам. Это нахождение приемлемых причин и объяснений для приемлемых мыслей и действий. Рациональное объяснение как защитный механизм направлено не на разрешение противоречия как основы конфликта, а на снятие напряжения при переживании дискомфорта с помощью «квазилогичных» объяснений.

У большинства участников боевых действий отмечается ярко выраженное желание быть понятым. Они хотят иметь в контакте с окружающими такую обратную связь, которая бы явно подтверждала, что они сражались за правое дело, что их участие в жестоком насилии нравственно оправданно и социально полезно. Рационализация позволяет военнослужащему преодолеть комплекс вины, оправдаться перед самим собой, своей совестью, сделать воспоминания об агрессивных и жестких поступках менее травмирующими (Караяни А. Г., 2003).

Примером рационализации могут служить оправдательные объяснения школьника, получившего двойку (признаться всем и самому себе, в частности, что сам виноват — тяжело, это удар по самолюбию). Оправдываясь, школьник, придумывает «искренние» объяснения: «Это у преподавателя было плохое настроение, вот он двоек и понаставил всем ни за что».

10. Замещение — преодоление напряжения за счет изменения объекта направленности гнева и агрессии на более слабый и безопасный объект. Замещение помогает лишь временно ослабить эмоциональное напряжение, но не способно стабилизировать внутреннее состояние.

11. Проекция — приписывание объектам и субъектам внешнего мира определенных качеств, которые человек не принимает в себе самом. Проекция приводит к повышенному вниманию индивида к своим болезненным переживаниям, усилению аггравации. Например, холодный, отчужденный, высокомерный мужчина, обвиняющий людей в том, что они враждебно к нему относятся, — пример невротической проекции.

Проекция лежит в основе очень многих человеческих чувств, например чувства неприязни. Чаще всего неприязнь одного человека к другому строится по механизму проекции: человек не принимает в себе каких-то качеств (реальных или надуманных, вымышленных) и переадресовывает эти неприятные качества другому. Тогда у другого он видит именно эти качества и не любит его именно за них, при этом в себе эти качества отрицает.

12. Интроекция — это процесс, в результате которого внешние события ошибочно воспринимаются как происходящие внутри. Интроекция — это присоединение к себе чужого «я» или чужой среды, «проглатывание», включение в себя чужого мира. Этот механизм показывает, что важно для человека, что он считает для себя ценным, что «греет его душу». Например, руководителю клиники не надо спрашивать, любят ли его сотрудники, проще посмотреть, кто старается ему подражать в одежде, манере говорить, курить, ругаться, и он получит ответ, для кого важен его мир.

На механизме интроекции построен и принцип создания клановости. Каждый клан должен иметь какую-то отличительную черту, в основном, внешнюю. Например, выпускники некоторых зарубежных привилегированных учебных заведений обязательно носят эмблему этого учреждения.

Когда проекция и интроекция работают сообща, они объединяются в единую защиту, называемую проективной идентификацией.

13. Реактивное образование — выработка и подчеркивание в поведении установки, прямо противоположной той, которая вызывает внутреннее напряжение и беспокойство.

Например, люди, которые все время экономят деньги, стараются их накопить и часто, когда в их руки попадает сразу крупная сумма денег, тут же начинают их необдуманно тратить.

14. Компенсация — попытка преодоления чувства неполноценности путем нахождения замены утраченному. Этот феномен близок к механизмам психологической защиты, но в отличие от них проявляется не на бессознательном уровне человеческой психики, а на сознательном. Механизмы компенсации принадлежат к группе таких психических явлений, которые совершаются человеком совершенно сознательно для снятия некоторых психических напряжений. Это так называемые механизмы психологической компенсации.

Еще один компенсаторный прием — «прежде, чем ответить на чье-то вызывающее поведение, досчитай до десяти, а потом отвечай», чтобы не жалеть о слетевших с языка горячих словах. При сдерживании чувства печали, горя, утраты, в случае сильного травматического переживания компенсация выполняет свою функцию неэффективно за счет ощущения «притупления», сужения сознания, деперсонализации, т. е. усиления диссоциативной симптоматики (Котенёв А. В., 2008).

Литературное творчество оказывается своеобразным инструментом «психологической реабилитации», позволяющим решить целый ряд проблем, вызванных посттравматическим синдромом (актуализировать, пережить вновь воспоминания о войне; выступить в роли творца, переигрывающего и переписывающего заново драматические ситуации личной судьбы, которые нельзя было изменить в реальности; компенсировать чувство вины перед памятью павших, подарив им новую жизнь и обессмертив их в своих произведениях, и т. д.) (Караяни А. Г., 2003).

Нередко проблемы личности находят свое выражение в попытках их компенсации социально неприемлемыми способами — употреблением алкоголя, наркотиков, суицидальными явлениями.

Механизмы защиты в той или иной степени присутствуют в поведении человека всегда, но можно выделить «нормальную» защиту, которая бессознательно возникает при переживании вновь прежнего болезненного опыта с целью оградить свое Я от повторной травмы, и патологическую как неадекватную силе и характеру стимуляции, ее вызывающей.

Таким образом, современные представления о «нормальной», развитой системе психологической защиты предполагают оценку следующих характеристик:

1) адекватность защиты;

2) гибкость защиты;

3) зрелость защиты.

Главные отличительные признаки защитных механизмов обладают следующими особенностями:

1. Защитные механизмы имеют бессознательный характер; в этом их отличие от различных стратегий совпадающего поведения, а также от манипулятивных техник.

2. Результатом работы защитного механизма является то, что он бессознательно искажает, подменяет или фальсифицирует реальность, с которой имеет дело субъект.

С другой стороны, роль защитных механизмов в адаптации человека к реальности имеет и положительную сторону, так как они являются в ряде случаев средством приспособления человека к чрезмерным требованиям реальности (или к чрезмерным внутренним требованиям человека к самому себе, что обычно является следствием критического, жесткого, нечувствительного отношения людей, окружавших ребенка в детстве). В случаях различных посттравматических состояний человека, например после серьезной утраты (близкого человека, части своего тела, социальной роли, значимых отношений и т. д.), защитные механизмы нередко играют спасительную роль (на определенный период времени). Более того, человек, лишенный вообще защитных механизмов, — это миф, а поспешное избавление человека от какого-либо защитного симптома в процессе непрофессионально оказанной психологической или психотерапевтической помощи приводит в лучшем случае к формированию новой защитной реакции либо в худших случаях к серьезным паническим, депрессивным и иным расстройствам.

В современной психологии понятие защитных механизмов обрело новое звучание в виде разделения понятий «защитные стратегии» и «стратегии совладания со стрессом и другими порождающими тревогу событиями».

3.4.2. Копинг: виды, функции, гендерные и возрастные различия

Проблемы психологической адаптации и преодоления стресса уже давно выделились в отдельную область психологической науки — психологию совладающего со стрессом поведения, включающую в себя множество подходов и теорий.

Понятие «копинг», «совладание со стрессом», происходит от англ, coping — совладание, преодоление. Термин «coping» был впервые использован в 1962 г. Л. Мэрфи (L. Murphy) при изучении поведения детей дошкольного возраста по преодолению требований, выдвигаемых кризисами развития. Мэрфи (Murphy, 1974) рассматривал копинг как стремление индивида решить определенную проблему, которое, с одной стороны, является врожденной манерой поведения (рефлекс, инстинкт), а с другой — приобретенной, дифференцированной формой поведения (владение собой, сдержанность, склонность к чему-либо). В настоящее время выделяют три концептуальных подхода к изучению понятия «копинг».

1. Первый, наиболее ранний подход, развивался с 1960-х годов в работах представителей психоаналитического направления (Haan N., 1965,1974; Parker J. D. and Endler N. S., 1996), где копинг рассматривался как один из способов психологической защиты, используемой для ослабления психического напряжения, (цит. по: Абабков В. А., 2004). Отличительной особенностью данного подхода является рассмотрение преодоления (совладания) с позиций психического развития личности и соотнесение его со способом, которым личность управляет своими эмоциональными состояниями при возникновении психического дискомфорта. По мнению авторов, именно бессознательные выученные механизмы защиты отвечают за регуляцию эмоционального состояния и направлены на сохранение психического гомеостаза и целостности личности от повреждающего влияния внешних воздействий. С годами зрелые механизмы защиты используются личностью все чаще, а реагирование на стресс носит все более произвольный и сознательный характер (цит. по: Гурвич И.Н., 1999). Дж. Вайллант (Vaillant G., 1971, 1977) относит некоторые «зрелые» механизмы защиты к зрелому адаптивному стилю преодоления конфликтов. Таким образом, у многих психоаналитически ориентированных исследователей понимание защиты приближается к пониманию преодоления как стиля защиты (Shapiro D., 1965; Vaillant G., 1977).

II. Второй подход — транзакциональный, или ситуационный, был разработан Р. Лазарусом и С. Фолкмен (Lazarus R., Foklman S., 1984, 1986), где копинг понимается как динамический процесс и рассматривается как когнитивные и поведенческие усилия личности, направленные на снижение влияния стресса (цит. по: Джонс Ф., Брайт Дж., 2003). Основные положения концепции копинг-процессов были разработаны Р. С. Лазарусом в книге “Psychological Stress and the Coping Process” (1966). С выходом в свет этой книги началась постепенная смена модели стресса Селье (Selye, 1956) в сторону изучения копинга в качестве центрального звена стресса, а именно — как стабилизирующего фактора, который помогает личности поддерживать психосоциальную адаптацию в период воздействия стресса. По мнению Р. С. Лазарус, копинг представляет собой стремление к решению проблем, которое предпринимает индивид, если требования имеют огромное значение для его хорошего самочувствия (как в ситуации, связанной с большой опасностью, так и в ситуации, направленной на большой успех), в результате чего активируются адаптивные возможности. Таким образом, «копинг», или «преодоление стресса», рассматривается как деятельность личности по поддержанию или сохранению баланса между требованиями среды и ресурсами, удовлетворяющими этим требованиям (Coyne J. С., Lazarus R. S., 1980), что отчетливо ассоциируется с понятием «психической адаптации», принятым в отечественной психологии.

III. Третий подход — диспозиционный, подробно отражен в работах зарубежных исследователей (Miller S.M., 1987; Moos R. Н., 1988; Byrne D., 1961, 1964; Amirkhan J.H., 1990, 1994; Krohne H.W., 1986, 1990) и определяет копинг в терминах черт личности (диспозиционные концепции копинга), т. е. это относительно постоянная и устойчивая черта, определяющая стиль реагирования личности на стрессовые события. Сторонники диспозиционного подхода утверждают, что совладающее со стрессом поведение является не столько набором отработанных и выученных в процессе накопления опыта стратегий приспособления к внешним условиям, сколько в большей степени индивидуальным стилем поведения (функционирования) личности, или личностной диспозицией. Иначе говоря, стиль совладания (coping styles) относительно стабилен во времени, тесно связан с чертами личности и мало зависит от типа стрессора (Cohen S., 1985, 1987; Krohne Н.W., 1986; Holahan C.J., Moos R.H., Schaefer J.A., 1996).

Например, такие хорошо известные личностные факторы, как оптимизм, локус контроля, а также поведенческий тип А и пр., могут оказывать влияние на предпочтение или выбор определенных способов преодоления стресса (Saligman М., 1975; Anderson С. R., 1977; Rosenman R. Н. et al., 1985; Petrovsky M.J., Birkimer J. С., 1991; Schwarzer R., 1993). Некоторые авторы относят к стилю совладания и собственно личностные переменные: например, Дж. Ньютон (Newton J. Т., 1989) считает, что так называемый тип А — не что иное, как стиль совладания. Н.Е. Адлер (Adler N.E., 1994) рассматривал враждебность как один из стилей совладания. Таким образом, исследователи подчеркивают тесную взаимосвязь личности и совладания со стрессом и утверждают, что «совладание — это личность, действующая в условиях стресса» (цит. по: Гурвич И.Н., 1999, с. 102).

Однако большинство исследователей проводят различие между традиционными личностными характеристиками и стилями совладания со стрессом (Carver C.S., Scheier М. Е, Weintraub J. К., 1989). Особенно это проявляется в экстремальных и кризисных ситуациях. Хотя индивид может иметь привычные предпочтения в копинге, экстремальные ситуации обычно реализуют лишь узкий круг возможных копинговых ответов (Абабков В. А., 1998; Mattlin J. A., Wething-ton Е., Kessler R. С., 1990). В критических и экстремальных ситуациях актуализируются прежде всего стереотипные, биологически (онтогенетически) выученные формы поведения.

Наиболее популярен в настоящее время транзакциональный подход в изучении копинга, одним из основоположников которого является R Лазарус.

R Лазарус и С. Фолкмен рассматривают совладание как постоянно изменяющиеся когнитивные и поведенческие усилия, направленные на управление специфическими внешними и/или внутренними требованиями, которые оцениваются с точки зрения соответствия ресурсам индивида (Lazarus R., Folkman S., 1984, с. 141). При столкновении со стрессовым событием происходит «динамический процесс когнитивной оценки, переоценки, совладания и эмоциональной переработки» (там же, с. 143). Таким образом, с позиции Р. Лазаруса, психологическое преодоление (психологическая адаптация) — это динамический процесс, который происходит на когнитивном, эмоциональном и поведенческом уровнях организации личности и направлен на снижение влияния стресса (Lazarus R. S., Folkman S., 1984, 1987; Folkman S., Lazarus R. S., 1986).

По мнению Лазаруса и Фолкмена, взаимодействие среды и личности регулируется двумя ключевыми процессами: когнитивной оценкой и копингом. Понятие когнитивной оценки является центральным для подхода Лазаруса. По мнению авторов, многое зависит от когнитивной интерпретации стрессора. Выделяются следующие стадии когнитивной оценки: первичная и вторичная. Первичная оценка стрессорного воздействия (primary appraisal) заключается в вопросе «что это значит для меня лично?». Стресс воспринимается и оценивается в таких субъективных параметрах, как масштаб угрозы или потери, которые приписываются событию, или оценка масштаба его последствий. За восприятием и оценкой стрессора следуют эмоции (злость, страх, подавленность, надежда большей или меньшей интенсивности). Благодаря первичной оценке организм постоянно настороже: не происходят ли какие-либо изменения, к которым надо адаптироваться, чтобы сохранить благополучие. Если событие расценивается как незначительное, то оно не приводит ни к каким другим процессам, кроме ориентировочной реакции. Если стрессор оценивается как ущерб и/или утрата, то возникают такие эмоции, как печаль или гнев. Если же ситуация оценивается как опасная, то следствием этой оценки является страх. Иначе говоря, эмоции мобилизуют человека для определенных приспособительных реакций, изменяя его «action readiness» (готовность к действию) (Frijda N., 1986).

Вторичная когнитивная оценка (secondary appraisal) — это оценка собственных ресурсов и возможностей решить проблему, выражается в постановке вопроса: «что я могу сделать?». Далее включаются более сложные процессы регуляции поведения: цели, ценности и нравственные установки. Личность осознанно выбирает действия по преодолению стрессового события (Perrez М., Reicherts М., 1992; Абабков В. А., 1998, 2004). Р. Лазарус считал, что характер оценки влияет на выбор стратегии совладания и предпочитаемые эмоциональные реакции. Сходные взгляды высказывают и другие авторы (Rahe R.H., Arthur R.J., 1978; Wiedl К. Н, 1991), по мнению которых когнитивная оценка определяет силу стрессового воздействия. Одни и те же события жизни могут иметь различную стрессовую нагрузку в зависимости от их субъективной оценки, т. е. качество и интенсивность эмоциональной реакции на событие определяются индивидуальной когнитивной оценкой и могут изменяться в результате переоценки (Lazarus R. S., 1966). После когнитивной оценки ситуации индивид приступает к разработке механизмов преодоления стресса, т. е. собственно к копингу. Результаты, возникающие вследствие адаптивных копинговых реакций, подвергаются новой оценке (reappraisal), а затем в зависимости от результата могут последовать дальнейшие действия по совладанию.

Таким образом, структуру копинг-процесса можно представить следующим образом: восприятие стресса — когнитивная оценка — выработка стратегий преодоления — оценка результата действий.

Наиболее широкую известность в психологической литературе приобрела классификация копинг-стратегий, предложенная Р. Лазарусом и Р.Лонье (Lazarus R. S., Launier R., 1978). Первоначально они подразделяли все разнообразие копинговых ответов на две категории: действия (усилия), направленные на себя, и действия (усилия), направленные на окружающую среду.

Группа стратегий, направленных на себя, состоит в большей степени из когнитивных, интрапсихических способов совладания:

1) Поиск информации: сосредоточение внимания, визуализирование (представление, воображение), запоминание и т. д. В соответствии с характером стрессовой ситуации, поиск информации может быть направлен на изучение всех характеристик события или на состояние человека, его возможностей для действия по воссозданию благополучия.

2) Подавление информации: отвлечение внимания, постепенное «исчезание» информации, поиск отвлекающих мыслей и занятий.

3) Переоценка: изменение отношения или замена оценки события, сравнение с другими, нахождение нового значения происходящих событий.

4) Смягчение: когнитивные усилия, направленные на сглаживание эмоций (например самоуспокаивание, или «self-instruc-tions»), или инструментальные (поведенческие) действия (эмоциональная разрядка при помощи курения, употребления наркотиков, психотропных веществ, а также еды или алкоголя).

5) Самообвинение: «внутрикарательное» когнитивное поведение, т. е. внутренняя психическая работа, направленная на самообвинение, самокритику или жалость к себе. Самонаказание может проявляться в легкой степени (принятие ответственности) и достигать большей степени выраженности (аутоагрессивные фантазии).

6) Обвинение других: экстрапунитивные реакции, агрессивные обвинения других людей или обстоятельств, проявление гнева (Lazarus R. S., Launier R., 1978).

Вторая группа стратегий представляет собой инструментальные попытки совладания, направленные на окружающую среду:

I. Стратегии совладания в неоднозначных ситуациях, создающих угрозу психологическому благополучию личности:

1) активное, инструментальное воздействие на стрессор: активное изучение источника стресса; попытки влиять или противостоять влиянию другого человека;

2) уклончивое поведение (избегание): уход или удаление от источника стресса;

3) пассивное поведение: смирение, ожидание или отказ от действий.

II. Стратегии совладания в ситуациях потери (например потери отношений) или неудачи:

1) действия, направленные на предотвращение надвигающейся потери или неудачи;

2) действия, направленные на переориентацию со значимых объектов, поиск источников эквивалентной замены;

3) пассивное поведение: смирение, ожидание или отказ от действий (Lazarus R. S., Launier R., 1978).

Позднее R С. Лазарус и С. Фолкмен (1987) в своих работах классифицируют стратегии совладания уже в соответствии с выделенными ими двумя основными функциями копинга:

1) направление копинга, «сфокусированного на проблеме», на устранение стрессовой связи между личностью и средой (problemfocused);

2) направление копинга, «сфокусированного на эмоциях», на управление эмоциональным стрессом (emotionfocused).

Необходимость учета обеих функций авторы обосновывают наличием эмоционального, когнитивного и поведенческого компонентов переживания стресса, которые образуют разнообразные комбинации.

При этом С. Фолкмен (1984) разделяла активное и пассивное копинг-поведение. Поведение, направленное на устранение или избегание угрозы (борьба или отступление), предназначенное для изменения стрессовой ситуации, автор называла активным копинг-поведением. Интрапсихические формы преодоления стресса относятся, по мнению С. Фолкмен, к защитным механизмам, предназначенным для снижения эмоционального напряжения раньше, чем изменится ситуация, и рассматриваются как пассивное копинг-поведение. Иными словами, активное копинг-поведение, или активное преодоление, представляет собой целенаправленное устранение или изменение влияния стрессовой ситуации. Пассивное копинг-поведение — это интрапсихические способы преодоления стресса с использованием различных механизмов психологической защиты, которые направлены не на изменение стрессовой ситуации, а на редукцию эмоционального напряжения (Folkman S., 1984).

Другой известный исследователь копинга Дж. Амиркэн (Amir-khan J. Н., 1990, 1994) считал, что выбор индивидом тех или иных копинг-стратегий является достаточно стабильной характеристикой на протяжении всей жизни, мало зависящей от типа стрессора. Он выделил базисные стратегии поведения человека и объединил в три группы: 1) решение проблемы (адаптивная); 2) поиск социальной поддержки (адаптивная); 3) избегание проблемы (неадаптивная). С ним перекликается мнение отечественной исследовательницы Л.Н.Собчик (2000), которая считает, что тип реагирования в стрессовых ситуациях базируется на типе высшей нервной деятельности и является врожденной, генетически обусловленной характеристикой.

С. Фолкмен, Р. С. Лазарус (1984) при помощи процедуры факторного анализа установили 8 видов ситуативно-специфических копинг-стратегий: планомерное разрешение проблем, позитивная переоценка, принятие ответственности, поиск социальной поддержки, конфронтация, самоконтроль, дистанцирование, избегание. Они разработали специальный опросник измерения способов совпадающего поведения (Ways of Coping Questionnaire, WCQ, 1988), который позднее прошел адаптацию и стандартизацию в нашей стране, в НИПНИ им. В. М. Бехтерева (Вассерман Л. И., Иовлев Б. В., Исаева Е. R, Трифонова Е. А. и др., 2009).

Дж. Эндрюс с сотрудниками (Andrews G. et al., 1978) выделил несколько иные виды копинг-стратегий: 1) когнитивные копинг-стратегии, которые позволяют личности нейтрализовать стресс через механизмы субъективной оценки и стратегию когнитивного контроля; 2) поведенческие стратегии, которые дают возможность индивиду действовать непосредственно на устранение стресса; 3) поиск социальной поддержки, которая обеспечивает личности эмоциональную поддержку.

А. Дж. Биллингс, Р.Х.Мус и Дж. Шэфер (Billings A. G., Moos R.H., Schaefer J., 1984; 1986) также выделили три вида копинга:

1) когнитивный — нацеленный на анализ и оценку ситуации, который включает в себя логический анализ, когнитивное пересмысление ситуации или когнитивное отвержение («уход»);

2) поведенческий — нацеленный на решение проблемы путем изменения или устранения источника стресса, который содержит получение необходимой информации и социальной/материальной поддержки, а также выбор альтернативных действий при неудаче;

3) эмоциональный — нацеленный на редукцию эмоционального напряжения и поддержание душевного равновесия.

В целом, большинство исследователей придерживаются единой классификации способов совладания со стрессом:

1) копинг-стратегии, воздействующие на ситуацию;

2) когнитивные стратегии, направленные на переоценку ситуации;

3) усилия, направленные на снятие эмоционального напряжения.

В результате многочисленных многолетних исследований копинг-поведения были обнаружены некоторые примечательные закономерности, например, для успешного выхода из стрессовой ситуации необходимо пропорциональное представительство каждого из указанных трех видов копинга. В большинстве стрессовых ситуаций используются лишь эмоционально- и проблемно-ориентированные копинги, а когнитивный копинг отсутствует (Billings A. G., Moos R.H., 1984;

1988). В контролируемых ситуациях люди чаще используют более активные способы преодоления стресса, чем в ситуациях, не поддающихся контролю и влиянию (Carver С. S., Scheier М. Е, Weintraub J. К.,

1989). При изучении взаимосвязи критических жизненных событий, социальной поддержки, копинга и здоровья было обнаружено, что лица, остающиеся здоровыми при воздействии стресса, чаще использовали стратегию «избегание» (Holahan C.R., 1985; 1996). В целом, по мнению большинства исследователей копинга, в результате активного совладания с жизненными трудностями формируется общая социальная компетентность личности (D’Zurilla Т. J. et al., 1998).

Таким образом, копинг-поведение — это стратегии действий, предпринимаемые человеком в ситуациях психологической угрозы физическому, личностному и социальному благополучию, осуществляемые в когнитивной, эмоциональной и поведенческой сферах функционирования личности и ведущие к успешной или менее успешной адаптации.

Особо следует подчеркнуть, что нельзя изучать копинг-поведение в качестве отдельного независимого параметра, поскольку большое влияние на успешность адаптации оказывает не только то, какую копинг-стратегию выбирает личность, но и какая личность, с каким индивидуальным опытом и характерологическими чертами выбирает эти стратегии, а также и то, как она будет оценивать результат своих действий. При исследовании копинга целесообразно фиксировать весь «веер» способов психологического преодоления, выстраивая копинг-профиль для представителей различных социальных, профессиональных и возрастных групп (Исаева Е. R, 2010).

В настоящий момент исследователи стремятся к разработке более точных методов измерения совпадающего со стрессом поведения, а также к использованию разнообразных качественных подходов в измерении. Так, например, М. Перре с группой исследователей (1996) предложил использовать компьютерную систему самоотчетов, позволившую регистрировать реальные реакции на стресс непосредственно в момент стрессового эпизода, так называемые «горячие эмоции» (Перре М., Абабков В. А., 1997). В нашей стране на сегодняшний день традиционно используются такие известные и апробированные методики для измерения копинг-поведения, как Опросник

Э. Хейма (Е. Heim, 1988) и «Индикатор копинг-стратегий» Д. Амирхана (Amirkhan J. Н., 1990). Широкую популярность и распространение получил опросник «Способы копинга» Р. Лазаруса (Lazarus R., Folk-man S., WCQ, 1988), который был адаптирован в лаборатории клинической психологии НИПНИ им. В. М. Бехтерева (Вассерман Л. И., Вукс А. Я., Иовлев Б. В., Исаева Е. Р. и др., 2009).

В исследованиях Е. Р. Исаевой (2009), проведенных среди русскоязычного населения, показано, что копинг-поведение тесно связано с полоролевыми характеристиками человека и зачастую обусловлено гендерными стереотипами. Так, среди женщин в трудных жизненных ситуациях принято чаще обращаться за психологической поддержкой и помощью к социальному окружению, они чаще избегают решения проблем, в большей степени склонны искать позитивные стороны в трудностях, придавая им новый смысл, тем самым снижая и обесценивая для себя значимость этих событий. Мужчинам общество предписывает большую сдержанность в поведении и больший эмоционально-волевой контроль. В остальных стратегиях совладающего со стрессом поведения мужчины и женщины предпочитают прибегать к одинаковым вариантам. Лишь с возрастом у женщин несколько усиливается конфронтация, настойчивость и агрессивность в преодолении трудностей.

Исследование также показало, что копинг-поведение меняется на разных этапах жизненного пути человека. Стиль совладания активно формируется в юном возрасте, на начальном этапе становления взрослости. Проверяются на практике и отбираются наиболее подходящие (адекватные) и эффективные способы решения проблем. С возрастом репертуар совладания расширяется, и в дальнейшем человек автоматически использует наработанный репертуар поведения (он становится в большей степени стереотипным), сложившуюся устойчивую систему взглядов и подходов к тем или иным явлениям. Развивается способность к объективной оценке ситуации и своих возможностей влияния на нее, к прогнозированию последствий своего поведения. Так, например, самоконтроль, признание ответственности и положительная переоценка наиболее часто используются в ранней молодости (21–30 лет). Планомерное решение проблем с возрастом постепенно закрепляется. Бегство-избегание по частоте встречаемости усиливается после 30 лет (31–45 и особенно 45–60 лет). Поиск социальной поддержки в меньшей степени используется в юности (до 20 лет) и зрелости (45–60), наиболее важен в возрасте 21–45 лет. Конфронтация как способ решения проблем чаще встречается в период юности, затем снижается и после 45 лет вновь становится предпочтительным; признание ответственности усиливается после 45 лет. Важным приобретением возраста является умение предотвращать (или предвосхищать) проблемы, т. е. упреждающий метод борьбы (совладания) со стрессом; формируется «модель экономии энергии» в проблемно-решающем поведении.

В целом, с возрастом на фоне преимущественного использования активных проблемно-фокусированных стратегий совладания со стрессом постепенно усиливается тенденция к дистанцированию и бегству от проблем. С возрастом люди начинают более реалистично относиться к ситуации и своим возможностям что-либо в ней изменить, наблюдается, по мнению Гутмана (Gutmann, 1974), переход от «активного» к «пассивному» преодолению.

Контрольные вопросы и задания

_{Литература}

_{Основная}

_{Абабков В. А. Защитные психологические механизмы и копинги: анализ взаимоотношений. СПб., 2004.}

_{Бассин Ф.В. Проблема бессознательного в неосознаваемых формах высшей нервной деятельности. М., 1968.}

_{Грановская R М. Психологическая защита. СПб., 2007.}

_{Демина Л.Д., Рапъникова И. А. Психологическое здоровье и защитные механизмы личности: учеб, пособие. Барнаул, 2005.}

_{Мак-Вильямс Н. Защитные механизмы // Психоаналитическая диагностика: Понимание структуры личности в клиническом процессе. М., 1998.}

_{Романова Е. С., Гребенников Л. Р Механизмы психологической защиты. Генезис. Функционирование. Диагностика. Мытищи, 1996.}

_{Фрейд А. Психология «Я» и защитные механизмы. М., 1993.}

_{Дополнительная}

_{Анциферова Л. И. Личность в трудных жизненных условиях: переосмысление, преобразование ситуаций и психологическая защита // Психол. журн. 1994. Т. 15, № 1. С. 3–18.}

_{Вассерман Л. И., Ерышев О. Ф., Клубова Е. Б. и др. Психологическая диагностика индекса жизненного стиля: пособие для врачей и психологов. СПб., 1998.}

_{Вассерман Л. И., Иовлев Б. В., Исаева Е.Р и др. Методика для психологической диагностики способов совладания со стрессом и проблемными для личности ситуациями: пособие для врачей и медицинских психологов. СПб., 2009.}

_{Исаева Е. Р Копинг-поведение и психологическая защита личности в условиях здоровья и болезни. СПб., 2009.}

_{Костандов Э.А. Восприятие и эмоции. М., 1977.}

_{Первин Л., Джон О. Психология личности: теория и исследования: пер. с англ. М., 2001.}

_{Санджвеладзе Н., Беберашвили 3., Джавахишвили Д. Травма и психологическая помощь. М., 2005.}

_{Ялтонский В. М., Соколова Е. Г., Сирота Н. А., Видерман Н. С. Взаимосвязь копинг-поведения и Я-концепции у больных, зависимых от алкоголя, и условно здоровых мужчин // Социал. и клинич. психиатрия. 2001. Т. 11, № 2. С. 36–43.}

_{Lazarus R. S. Coping theory and research: past, present, and future: Rev. 11 Psychosom. Med. 1993. Vol. 55, N 3. P. 234–247.}

_{Perrez M., Reicherts M. Stress, coping and health. A situation-behavior approach. Seattle etc., 1992.}

_{Vaillant G.E. Adaptation to life. XVII. Boston; Toronto, 1977.}