Птенцы

Выковыряв из палубы наконечники стрел, заменив снасти, повреждённые ширванским срезнями, убрав коробки от использованных боеприпасов, проверив и смазав всё проверяемое и смазываемое, "шилохвосты" поднялись галсами против ветра, после спустились тихонько к западу, и к рассвету следующего дня обнаружили вблизи побережья разбросанные на десяток вёрст остатки ширванской эскадры.

Северо-восточный ветер сносил корабли к берегу. Залитая ещё вешней водой дельта Терека предлагала обманчиво обширное водное пространство. Не имея местных лоцманов и опасаясь "шилохвостов", ширванцы втягивались на мелководье. Где и застревали на мелях. Правда, и русские корабли ничего не могли с ними сделать - не подойти.

-- Они же отсидятся, слезут с мелей и снова к Саксину придут!

Подкидыш метался по юту, не имея возможности выразить всю полноту обуревавших его чувств.

Вот же! Враги! Битые, испуганные, растерявшиеся. Подходи и добивай поодиночке! Это ж слава! Ну и прочее: кораблики-то не пустые, добром всяким набитые. Одних рабов столько набрать можно! Да за любой такой парусник люди головы кладут!

Дик не отвечал, внимательно наблюдая за знаками меряльщика на носу.

Когда-то он услышал от Воеводы песню, которую нынче бормотал себе под нос:

Дик гулял по юту и напевал:

"Ой, ты, степь широкая, широкая, раздольная!

Ах, ты, Волга матушка, Волга вольная!

Ой, да не степной орКл подымается,

То речной бурлак разгуляется.

Не летай, орКл, низко ко земле.

Не гуляй, бурлак, близко к берегу".

Волга осталась сзади, степь была впереди, ширванские "орлы" уже отлетали... так это низенько - до мелей. Теперь бы и самому... "не гуляй, моряк, близко к берегу".

Глубина то увеличивалась, то уменьшалась, приближаясь к опасному. "Семь футов под килем" в здешних краях - большая редкость.

"Плывя морем, остерегайся берега!".

Факеншит! Тутошний берег - уже под кормой.

Да здесь по всей северной стороне и в чистом море шесть локтей - норма! А уж перед теркской дельтой... рулилом по илу... хрясь и бздынь.

Князю ответил Аким с палубы. Он совершенно нагло заставил матросиков притащит на шканцы стол, лавку и самовар. Единственный самовар на всё Хазарское море! И теперь прихлёбывал чай из редкости - фарфоровой пиалы мастерской Всеволжска, наслаждаясь солнышком.

-- Не, княже, не придут. Они тут сгибнут. Тебе в пользу.

-- Мне?! В пользу?!

-- Ага. Тебе. Сейчас с Семендира прибегут. И лодками, и посуху конями. И начнут ширванских шарпать. А ветерок-то...

Аким покрутил вспотевшей от горячего чая головой.

-- Точно. Ветерок слабеет. Стал быть, вода назад в море стечёт. Стал быть... Да порежут их всех нахрен! Кто убежать не сподобится.

-- Сволочи! Добычу! Из-под моего меча...!

Аким внимательно посмотрел на Подкидыша поверх пиалы. Негромко уточнил:

-- Из-под твоего?

Подкидыш набрал, было, воздуха для ответа. Потом "сдулся" и уже на полтона ниже раздражённо спросил:

-- А мне-то какая в том польза?

-- Какая-какая... Семендирские придут ширванских резать. Ширванских нет - тебе польза. Те отбиваться будут, сколько-то семендирских побьют. Не наших, как вчера мальчишку-сигнальщика. Сберегли. Тебе - польза. Добыча пойдёт в Семендир. Там и останется. Город - богаче. И - слабже. Тебе его взять легче и хабару больше. Тебе польза.

Князь оглянулся на присевшего в стороне на рундуке верного Боброка. Тот снова, почти беззвучно повторил рефрен:

-- Что - дальше.

Загнав ширванцев на мелководье, "шилохвосты" повернули к востоку, уйдя в галфинд, а после и в бейдевинд. Слева, с низкого острова вдруг повалили клубы дыма. Потом оттуда из-за мыса выскочила небольшая лодка, которая во весь опор устремилась к русской флотилии. Следом вылетела шебека, но увидев "шилохвосты", немедленно затабанила назад.

"Лодочники", кажется, не испытывали особого желания присоединиться к русской эскадре. Но когда с борта "шилохвоста" на них уставились пара арбалетов, снова взялись за вёсла и на борт поднялись без промедления.

-- Кто такие? От кого бегаете? И не врать! Смотри у меня!

Тусемкович в распахнутой боярской шубе поверх кольчуги с медной, начищенной до блеска, каймой по подолу выглядел... импозантно. А борода веником и басовитый рык провоцировали пасть на лицо своё, постучать головой в доски палубы и излить сокровенное в окружающую среду. Что двое из лодочников не замедлили исполнить. Третий же, отличающийся русой бородой и серыми глазами, ограничился поясным поклоном и ответствовал:

-- Мы, боярин, галерники беглые. Сбёгли от нехристей басурманских. Не вынесла душа русская глядеть, как ироды безбожные с воинством православным бьются. Разгорелося сердце наше на ворогов веры христианской. Возмутилися мы, взбунтовалися. И, перекрестившись на солнце ясное, не страшась ран и увечий, не щадя даже и живота своего, ополчилися мы на безбожников. Многие из нас, ой и многие, смерть лютую приняли. А вот нас троих бог миловал, утекли мы, с господней помощью. А прозвание моё - Лызло.

Гладкое складное повествование, являющееся, видимо, хорошо продуманной домашней заготовкой, было прервано конкретным вопросом Дика:

-- А горит там чего?

Галерник, сбитый с ритма, удивлённо посмотрел на юнца, влезшего без спроса в расспрос важного боярина.

-- Эта... ну... шебека ихняя.

И снова вернулся к своему складному повествованию. Монолог был продолжен за накрытым на шканцах столом, где гости продемонстрировали железные оковы на руках и на ногах, а также волчий аппетит. Что не удивительно: кормят гребцов на шебеках плохо.

***

На византийских дромонах гребцами работают солдаты. На венецианских или арабских галерах - кандальники. "На весло" всегда отправляют преступников и иноверцев.

Десять лет назад, когда Ахситан I ибн Минучихр III стал ширваншахом, была немалая замятня. Три поколения ширваншахов старательно балансируют между сельджуками в Азербайджане и грузинами. Постоянно меняя ориентацию.

Нет, это не то что вы подумали. Хотя... не знаю.

Когда папенька Минучихр III, называемый Великим, помер, маменька, грузинская царевна, дочь Давида Строителя, вместе с младшим сыном и частью ширванской знати, чуть не присоединилась к грузинскому царству. Потом их назвали мятежниками, наказали и полюбили сельджуков.

Снова - нет. "Полюбили" - в политическом смысле, а не так как вам представляется.

"Любовь" была недолгой: вскоре Ахситан помогал царю Георгию давить его мятежников. Сейчас союз с грузинами снова - прочный и братский.

Факеншит! Я сказал - "братский"! А не... ну, вы поняли.

Это к тому, что нынче на ширванских галерах рабов мало: политические и иноверческие кончились, а уголовных, при разумном правителе, всегда немного. Однако есть. Включая такую специфическую категорию как морские разбойники - пираты.

Собственно, Ахситан потому и начал строить флот, чтобы отбиться от пиратов. Эта зараза размножилась в последнее десятилетие чрезвычайно.

***

Глава 635

***

По южному берегу Каспия есть несколько исторических провинций: Гилянь, Дайлань - на западе, Хоросан, Горган - на востоке. Между ними - Табаристан, состоящий, обычно, из 5-7 владений. Политическая карта региона регулярно меняется, а вот физическая - нет.

Особенностью ландшафта и на востоке, и на западе является то, что это равнины между горами и морем. Множество небольших речек текут с гор и впадают в море длинными эстуариями. Вода в них застаивается, гниёт, заболоченные поймы превращаются в идеальные рассадники всякой кровососущей и заразу-носящей мерзости. Малярия в здешних краях - явление постоянное, временами выходит на уровень эпидемии.

В устьях этих гнилых рек, на берегах наполняемых этой водой заливов и стоят города. Так удобнее для каботажного плавания, так удобнее для жителей: заболоченные участки осушаются и дают большие урожаи. Рыбалка, морская и речная, охота на водоплавающих птиц составляют немалую прибавку к рациону местных жителей. Биологически богатая среда. Правда, люди в ней дохнут. Поэтому власти в болота не суются - какому чиновнику охота повстречаться с малярийным комаром?

Так в этих болотах, в дополнение к кровососущим насекомым, появляются сходные хомнутые сапиенсом.

Болотный островок, окружённый непроходимыми зарослями тростника, протоками гниющей воды, тучами мошек, комаров и оводов - самое подходящее место для противников очередного правящего режима. Убийцы и насильники, неисправимые должники и налого-уклонисты, изменники разных эмиров и еретики разных вер стекаются в подобные места, дабы увлечённо заниматься борьбой за выживание.

Обычно власти не обращают на такие сообщества внимания. Ну, отберут "болотники" у крестьянина лодку или прирежут бродячего торговца... Ущерб казне невелик, лезть в болота войском - больше потеряешь.

Болотные сообщества как-то устраиваются: вымирают от болезней, вырезают друг друга. Но иногда, когда соседние "правящие режимы" постараются - приумножаются. И выходят из болот.

Нынешней особенностью Гиляни было то, что переполнившиеся "болотные резервуары" выплеснулись в море.

Среди сообществ всегда были матросы. Сбежавшие с кораблей из-за ссоры с другими матросами или судовладельцем, совершившие разнообразные преступления, они превосходили обычных крестьян кругозором. Естественно, они стремились дополнить "болотную диету" - "морской". А традиции морского разбоя в здешних краях - чуть ли не с каменного века.

Первые вылазки пару-тройку лет назад оказались успешными. Местные власти, с которыми обильно делились, "приподзакрыли глаза". "Болотное сообщество" трансформировалось в "береговое братство", прибрежный маршрут оказался перекрыт.

Более всего из приморских владетелей от такого пострадал Ширван: ручеёк товаров по Куре на запад - пересох. Как и связанный с ним ручеёк золота в казну ширваншаха. Гилянские же купцы либо сами включились в пиратский промысел, либо переквалифицировались в торговцев награбленным: караваны во внутренние области продолжали ходить. Даже и чаще прежнего.

"Гилянские пираты" стали, как неоднократно бывало в истории этого региона, существенным фактором. От чисто морского разбоя они перешли к грабежу прибрежных селений. В памяти местных снова замаячили страшные рассказы о походах русов по этим местам.

В РИ в этом году они пришли к Баку армадой более семидесяти кораблей. В разгроме пиратов принимали участие грузинские и византийские отряды - флот ширваншаха не смог защитить берега.

***

Одним из вожаков гилянских пиратов и был Лызло. Бывший новгородский не то купец, не то ушкуйник - различить эти сущности трудно, он, будучи в Саксине по делам торговым своего тогдашнего нанимателя, устроил драку на торгу, попал в зиндан. Сотоварищи его не выкупили, и Лызло продали. В качестве раба он побывал в тамошней Гилянской столице Лахиджане, в Реште, морском порте Энзели. Там он, вместе с группой соратников-рабов, воспроизвёл начало истории одного из персонажей "1001 ночи": прирезал своего хозяина, изнасиловал хозяйку и хозяйского сына, ограбил и сжёг дом. Но, в отличие от героя арабской сказки, не был кастрирован и назначен в евнухи, а, захватив лодку покойного, собрался вернуться в Новгород.

Увы, соратники и судьба были против: пришлось уходить от погони в болота. После кровавых разборок с местными "авторитетами" он отвоевал себе "место под солнцем". Тут местные династы из клана Алидов перессорились с сельджуками. Болота "Белой реки" - Сефидруда стали наполнятся беглецами, и мореходно-грабительские навыки Лызло оказались востребованы.

Пара десятков шаек выходило в море на разбой, Лызло был в числе наиболее удачливых. Некоторое время.

"Сколь верёвочке не виться, а совьёшься ты в петлю" - с месяц назад он попался ширванцам. Ухитрился сохранить инкогнито, иначе сразу бы казнили, и угодил "на весло".

Сегодня, пользуясь стоянкой на острове, куда шебеки спрятались от русских кораблей, устроил, как он выразился, "небольшенькую сутолоку" и, с парой подельников, сбежал.

К "государевым кораблям", хоть какого государя - он не стремился. И был прав:

-- Так ты шиш морской?! Казнить!

Тусемкович, раздражённо слушавший "петляющий" разговор Акима с Лызло, постоянно посматривающего на открытый люк твиндека, куда толмач увёл спутников беглого галерника, предложил регламентное решение: "не своих" пиратов всегда казнят.

Лызло дёрнулся и замер под взглядом Акима. Тот прищурив один глаз внимательно разглядывал "морского шиша". Похоже, наблюдаемое зрелище его вполне устраивало. Не повернув голову, он бросил через плечо:

-- Казнить? - Дело не хитрое. Хрясь и бздынь. А дальше-то что?

Тусемкович дёрнулся. И остановился. Постоянно звучащий рефрен: "а дальше что?" вызывал бешеное раздражение. Но просто хаем здесь не взять. А придумать внятный ответ... так его ж придумать ещё надо!

Боярин зло фыркнул и ушёл на бак.

Разглядывать морские просторы - занятие умиротворительное. Вот же создал Господь такую красоту!

"О, море, море,

Преданным скалам

Ты ненадолго

Подаришь прибой.

Море, возьми меня

В дальние дали

Парусом алым

Вместе с собой!".

Хотя, конечно, Тусемкович вряд ли такое споёт. И даже подумает.

Аким задумчиво посмотрел в спину ушедшему и обернулся к собеседнику, пытающемуся под шумок обглодать рыбий позвонок.

-- Ты ж вроде сыт уже? В запас наедаешься? Ладно-ладно, грызи да не торопись. Ты вот что лучше что мне скажи... А велика ли шайка твоя? Народишко-то у тебя как?

Через пару часов Лызло, с брюхом как барабан, с закрывающимися от сытости глазами, осторожно, под руки, отвели в каюту, а к Акиму подсел Дик.

-- Что-то интересное, Аким Янович?

Аким, подслеповато разглядывавший допросные листы спутников Лызлы, принесённые ему толмачом, тяжело вздохнул и вдруг озорно улыбнулся.

-- А знаш, дитятко, интересная тута, как Ванечка говорит, комбинация может случиться. Э-эх, кабы просечь до истины... Мозгов, итить ять, не хватат. Иди покудова. Тама, с верёвочками своими поиграйся.

Эскадра шла на юг, сжигая, топя и захватывая все встречаемые лайбы. Шебек не было, а всё остальное сильно уступало "шилохвостам" в скорости и боевой мощи. Уже на траверзе Дербента попался один из уцелевших ширванских бателов. После первых выстрелов там спустили паруса и выкинули за борт капитана. Три сотни простых пехотинцев и матросов не захотели идти на корм рыбам, предпочитая жизнь. Хоть бы и в рабстве у русов.

Всё это время Аким Рябина разговаривал с Лызло, с его подельниками, с некоторыми из пленных.

Аким всегда был умным. Вовсе не солдафон вроде встреченного мною когда-то деда Перуна, он и к старости сохранил способность понимать и учиться. Последнее десятилетие, с общением со "Зверем Лютым", с потоком новизней, с "дипломатическими" походами - развили это свойство. Среди прочего он усвоил "от Ванечки" методу, называемую "триангуляцией ассоциаций" или "пазл знаний". Эдакое, слегка обеспеченное систематикой, чуть приправляемое посторонними кусками инфы и поддерживаемое логикой, развитие нашего исконно-посконного: "А чего бы тут... уелбантурить?".

"Пазл - щёлкнул".

Дик взбежал на ют, оглянул эскадру. Ветер переменился. Усиливался "соровчак" - резкий, порывистый, пронизывающе неприятный северо-восточный. Корабли шли на север, сильно кренясь под порывами, глубоко зарываясь форштевнями в волны. "Шилохвосты" держали волнение нормально, а вот трофей отставал.

-- Подтекает ширванец.

Фраза, произнесённая под нос самому себе вдруг получила ответ:

-- Так кидай его нахрен.

На своём любимом месте, на правом рундуке юта сидел нахохлившийся Аким Рябина. В вечерних сумерках, закутавшийся от брызг и ветра в тёмную шубу, подобрав, как привычно в походах, под себя ноги, он был слабо различим.

-- Аким Яныч, что ж ты в темноте да на ветру сидишь? Шёл бы в покои свои. Там и теплее, и свечки горят.

-- Тама народ толчётся. Думать мешает. Ты, эта... с верёвками своими разобравши? Ну так сядь, послушай. Может, чего и умного скажешь. А то я сам на слух чего пойму. "Чтобы что-нибудь понять самому - нужно объяснить это дураку" - любит Ванечка такие мудрости заелдыривать. Слушай.

Дик присел рядом со старым боярином. Тот, невидяще глядя в тёмные серые волны, начал:

-- Вот море. Хазарское. А в ём с тыщу селений. Прибрежных. С полсотни городков, куда не только лодки рыбацкие, а и корабли торговые приходят. А корабликов-то немалое число. Между Саксином и Табаристаном в добрый год проходило четыре сотни кораблей торговых. Да ещё полстолько считай по восточному берегу да по западному. Семендир, Дербент, Бакы... На берегу сидит с десяток владетелей. Вот, вроде бы, кораблей много - владетелей мало. У каждого должно быть. Ан нет, сила морская у одного, у ширваншаха.

-- Ну, не у одного его. И у других есть.

-- Есть. Намале. Кабы они собраться могли... Под одну шапку. А так - только ширванцы. И они нам уже враги.

-- Аким Янович, я вот не пойму - чего мы им худого сделали? С чего вражда такая?

-- Х-ха. С чего... С глупости. Со страха дурного. Со сказок прабабкиных. Когда "Белый Шилохвост" в Саксин пришёл - они перепугались сильно. Предки наши, что два века тому тута безобразничали, видать, крепко им страх вбили. "Русские идут!". Ну и сожгли кораблик. Мда... Да и хрен бы с ним.

-- Не, не скажи Аким Яныч. Корабль это ж такое... такая...

-- Хрен, хрен. Вона, новых понастругали. Но, вишь ты, раз сожгли - надоть виноватых сыскать. А тута уже хан саксинский перепугался. Забоялся с ширванцами спориться. Наших - в зиндан, давай гнобить. Дурень. Не того бояться надобно. Ну, Воевода и ответил. Снёс начисто. И хана, и подханков, и ширванцев с прочими. Хитровато уелбантурил. Подкидышем. Я б до такого, прям скажу, и не додумался б. А теперя всё, теперя кровь пролита, пошла вражда.

-- И как дальше? Так на веки вечные и война тут будет?

-- Хто? Война? Не. Всяка война миром кончается. И тута тако же. Как в Шемахе поймут, что мириться надобно - так и помиримся. А вот чтобы тама поняли, нам с тобой и людям нашим немало трудов положить придётся. Даже и кровавых.

-- И скоро такое сбудется?

-- Хм... про то ведает один лишь Господь Бог да Пресвятая Богородица. Нам же надлежит о мире молиться и трудами своими его приближению способствовать.

Аким благостно перекрестился и резюмировал:

-- Для чего сжечь ихние кораблики. Нахрен. Овхо.

-- Так-то оно так. Да уж больно много их.

-- Во! Об чём и речь! Нам - такое тяжко, ни у кого другого владетеля такой силы морской нет. Ага. А у не-владетеля?

Дик ошарашенно рассматривал в полутьме радостное, довольное от загаданной загадки, лицо Акима. О ком он? Царя морского на выручку звать? Может, тут какие драконы морские огнедышащие водятся?

Насладившись растерянностью юного адмирала, Аким подтянул его за отворот кафтана и прошептал одно слово:

-- Гилянь.

Отодвинулся и подтверждающе покивал:

-- Точно-точно.

-- Э-э-э... ну... а... Не, не понял.

-- А просто. Вторая такая сила - у тамошних разбойников.

-- Но... но ведь... это ж...! Шиши морские! Душегубы-изверги!

-- Не ори. Да. И чё? Чем их меньше - тем купцу Афоне лучше. Надо ж сделать ему "хорошо"? - Вот.

-- А... а ширваншах?

-- О! Светлая головушка! Не зря тя Ваня птенцом зовёт. Из гнезда своего. Додумался! Как бы так бы столкнуть бы гилянцев и ширванцев, чтобы они друг друга порезали, корабли свои пожгли. А следом ты. Молодой и красивый, вежливо так вопрошаешь: - А кто ещё тута недодохлый есть? А давай-ка я тя додохну.

-- Ну, ты, Аким Яныч, голова! Сходно как ты князю под Семендиром втолковывал о его пользе. Хитровато заелдыриваешь. Сразу видать: славный сотник храбрых стрелков...

Аким фыркнул.

-- Ты чё? В умницы попал, а из дураков не вышел? Э-эх, кабы я был как прежде стрелецким сотником... Я бы таки заботы и в ум не брал. Да вот же ж, ручки слабеньки, ножки стареньки... Головушкой тружуся. Аж болит да пухнет. Возле Ванечки моего походивши... всяка мозга в мелкий бисер сворачивается. Да ты ж сам такой! Я ж помню, как вас тогда с Невестина в Рябиновку привезли. Полено-поленом. Тока шо молоденькое. Мхом не позадёрнувшееся.

Дик покраснел в темноте. Это очень здорово, что брат тогда решился к "Зверю Лютому" пойти. И вот эскадра под его командованием бороздит Хазарское море. А попали бы к родне... стал бы лириком, пел бы на клиросе. Если повезло бы.

***

"Одним судьба дает крылья, а другим - пинка.

И вроде бы все летят...

Но какая разница в технике полета!".

Дику судьба дала мощного пинка. Внезапной смертью родителей, пепелищем на месте отеческого дома. И заставила "обрести крылья". В форме белых, широко распахнутых, парусов "шилохвостов".

Говорят: "В коня - корм". А здесь? - В летуна пинок?

***

-- Оно бы хорошо. Гилянцев натравить. Да только те шиши, как я слыхал, в россыпи. У них там ватажковых с полсотни, все промеж себя грызутся, ножей с рук не выпускают, спиной друг к другу не поворачивают. Да и мы тем шишам... никак.

Аким поковырял ногтем рундук, посмотрел вдаль, в темноту волнующегося моря.

-- Мда. Умён. За что тя Воевода и любит. Ещё он любит приговаривать: дорогу осилит идущий. А дорога у нас с тобой простая: чтобы Афоне-купцу - хорошо. Для того ширванские кораблики - долой. Сами не могём - других позовём. Как Воевода с Подкидышем в Саксине. А мы тута - шишей гилянских.

-- Не пойдут они. Малым числом - испугаются. А большим числом - переругаются.

-- Ага. Точно. И тута - худо, и тама - тошно. А между? А? По лезвию?

-- Хм. И где ж нам такого проводника взять? Чтобы тропку по лезвию показал.

-- А в трюме сидит, рыбку трескает, Лызлой зовётся.

-- Так он же вор! Ему ни про что верить нельзя!

Аким покровительственно рассматривал вскинувшегося, явив живость юношескую, Дика. После тяжко вздохнул:

-- Во-от! Кабы я так в сотниках и оставался, я б такому... голову долой и думать неча. А вот коли я голова Посольского приказа, то... Колебаюсь я ныне. Аж заколебался. Как Ванечка сказывает: "Дело должно начинаться в колебаниях, а заканчиваться решительно, потому что если дело начинается слишком решительно, то обычно заканчивается колебаниями".

Он вдруг сдёрнул шапку и, наклонившись к Дику темечком с поредевшими волосами, спросил. Вроде дурашливо, но и с немалой долей тревоги:

-- Ты глянь. Дыма ещё нету? Пар не валит? Вар не летит? Странно. Будто кипит и заворачивается. Мозга моя. Это ж надо к шишу морскому в душу влезть! Какие тама у него мыслишки шевелятся - вызнать. И к пользе приспособить. Ванечка-то как-то мудреца одного вспоминал. Черно... черномординного: "Мы будем проводить иностранную политику иностранными руками". Да уж... Вот евоными лызлиными ручёночками.

Одел шапку, выровнял её и объясняюще уточнил:

-- К нашей пользе. Чтобы Афоне, итить его и прибыль евоную, хорошо стало.

Нет, девочка, ничего этого я тогда не знал - радиосвязь на этом направлении у нас появилась чуть позже. Это было его, Акима Яновича Рябины, решение. Это их - Рябины, Дика, Афони - исполнение. Не надо делать из меня отца-мудреца-всему научателя и создавателя. Мы с Акимом прожили рядом десять лет. Иногда - далеко, но больше - близко. Не вёрстами близко - душами. Мы часто и много ругались-обижались, "искрили друг об друга". И оба друг у друга учились.

Чётко понимаю, что Акима мне никогда не превзойти. Ни в лучной стрельбе, ни в командовании стрелецкими отрядами. Как никогда не сравнятся с Диком в части управления парусами и эскадрами, в чувствовании и пред-чувствовании ветра. Это - таланты. Данные от бога и отточенные, изукрашенные опытом жизни.

Сколь мог, учился у них. Этим знаниям, навыкам, чутью. А они учились у меня. Учились разному. И, среди прочего, умению, манере думать. Манере "оптимизатора", "эксперта по сложным системам". Манере видеть задачу целиком и её взаимосвязи с другими. Влезать вглубь, чуть глубже обычного, добираясь до каждой "щепочки", но не терять из виду "верёвочки", на которых они держатся. Бить, ежели можно, не кувалдой тяжёлой, но шилом острым. В нужное место, в нужное время. И постоянно проверять: "дальше - что?". Видеть причины и считать следствия.

Через три дня эскадра пришла в Саксин. Очень своевременно: через день туда свалился битком набитый людьми "Вицли-Пуцли".

Принять две тысячи душ новгородских переселенцев, разместить и к делу приставить - занятие не простое. Впрочем, переселенцы были, по большей части, люди разумные, семейные. То, что они решили уйти из под власти Ропака - не преступление. Самых ярых, замаравшихся в крови, новгородцы сами перебили ещё до вокняжения Святослава Ростиславича.

Конец сто двадцать пятой части

Часть 126 "Тучей у города встали, в воздухе пахнет г...".

Глава 636

Я оказался прав: утратив сбежавшего от них князя - Романа Подкидыша, и умершего в Мологе наиболее ярого воинского предводителя - Даньслава, новгородцы оказались в... В сомнении. А не там, куда вы подумали.

Отчество у Даньслава интересное: Лазутиничь. А папу его Лазутчиком звали? Потомственный спец.службист? Нового такого не враз вырастишь.

После очередного "совещания без регламента с мордобоем до консенсуса" на вече боярская верхушка положила - "мириться". Для чего архиепископ Илия был отправлен к Боголюбскому. С предложением принять князем в Новгороде кого-нибудь из его сыновей.

В РИ этот эпизод освещён в летописи. В АИ получилось схоже. С некоторыми мелкими, вроде бы, отличиями.

Те же люди, в том же месте, встретились по тому же поводу. Расклад чуть другой:

- нет Жиздора, который мог бы помочь с юга. Хотя бы дать надежду на помощь.

- Боголюбский не только Великий Князь, но и Государь. Уже не только "шапкой", но и частью души. Которому присягают князья, города и войско.

- Илия - архиепископ. Но вызван на митрополичий суд в Киеве. И как оно будет... "Бешеного Федю", например, в РИ там... уелбантурили насмерть.

Андрей - за мир. Вот всей своей почти святомученической душой! И сына в князья Новогородские - с радостью. Но он уже не только князь Суждальский, а Государь Всея Руси. В которой Господин Великий Новгород... многославен, конечно. Но просто один из десятка земель.

Конечно, ему, государю и самодержцу, мнение новгородского веча... интересно.

Как "успешному менеджеру":

-- Ваше мнение важно для нас. Мы будем иметь вас.

В смысле: в виду.

Ставить князей на "Святой Руси" - хоть кого, хоть куда - его право. Абсолютное. Остальное... повод для размышления на досуге. По теме: а кто это у нас следующий? В очереди на поимение.

***

На "Святой Руси" - полсотни рюриковичей. Из них с десяток - кто может хотеть стать Великим Князем. Просто хотеть. По своим собственным свойствам, по месту в системе и амбициям. И только один - Боголюбский - способен хотеть стать не "первым среди равных" в кубле прочих феодальных удельных владык, а единственным.

Государем. Самодержцем. Абсолютом.

Речь не о силах, возможностях, дружинах, родовитости... О - "свободе хотеть".

Для понимания:

"Уйдут с годами сомненья навсегда,

и на все найдешь ты правильный ответ:

- Хочешь на Луну? - Да!

- Хочешь миллион? - Нет!".

Ни один человек в "Святой Руси" никогда не задавал себе ни одного из этих двух вопросов. Никто не может "хотеть" ни одного ответа на любой из них. Обе сущности вне поля возможных желаний. Хотя Луна - вот она, над головой висит.

"Свобода хотеть"... Здесь - не врождённое свойство, но приобретённое. Результат долгой и непростой, полной конфликтов, побед и поражений, жизни. В которой были, например, разгром эмира в Бряхимове, восторженная пляска перед иконой на заваленном трупами полчище, его литературные сочинения во славу Покрова Богородицы, одобрение уникальных архитектурных решений... Много разного, позволившего (или заставившего) уверовать в свою особенность, избранность, несравнимость с остальными нынешними князьями русскими.

Я, хоть и не нагло "в лоб", но в этом осознании, ощущении единственности, его поддерживаю. Отчасти потому, что сам постоянно чувствую нечто подобное применительно к самому себе. Другого попандопулы на "Святой Руси" нет. И другие государи во множестве - Руси не надобны.

Ещё тонкость, которая не доходит до современников, да и до меня самого - не сразу.

Ключевский:

"В Суздальской земле князь обыкновенно находил в своем владении не готовое общество, которым предстояло ему править, а пустыню, которая только что начинала заселяться, в которой все надо было завести и устроить, чтобы создать в ней общество. Край оживал на глазах своего князя; глухие дебри расчищались, пришлые люди селились на "новях", заводили новые поселки и промыслы, новые доходы приливали в княжескую казну. Всем этим руководил князь, все это он считал делом рук своих, своим личным созданием".

Это к тому, что князья из других земель, из других ветвей древа Рюрика - не годны в Государи. Они получают, наследуют, захватывают. Не создают. У них нет "семейной культурной традиции" "земле-дельца" - делателя "земли", творца государства "делом рук своих".

В РИ так и получилось. Ни богатые Галицкое или Черниговское княжества, ни защищённые соседями от степных разорений Смоленское или Новгородское, ни более позднее, куда более многолюдное, богатое, обширное Великое Княжество Литовское, на 9/10 русское - государством Русским стать не смогли.

Историки дают множество причин. И они таки правы. Но никто не говорит о наследственности, о готовности, даже и не осознаваемой, на словах неотличимой от подобной у других, не только отбирать, присоединять, управлять, но и "делать землю". О "культурной традиции", подобной навыку раскалывать кокосы на наковальне в некоторых популяциях шимпанзе, образовавшейся именно в этой ветви рода.

***

Боголюбский повторил новогородцам фразу, которую он сказал в РИ:

-- Вот вам князь Святослав (Ропак - авт.). И иного князя у меня для вас нету.

Люди - те же. Слова - те же. Расклад иной. И в Новгороде, и во всей "Святой Руси".

Посольство вернулось в город. Сняв шапки, били челом народу новгородскому, пересказывали слова Боголюбского. Вече шумело, возмущалось, грозилось... Вспоминали целование икон, клятвы верности, "не сдадим родного ...ля!".

После двух-трёх дней пьяного патриотического восторга от чувства всенародного единения и ожидания грядущих побед над Русью, в душах горожан завелись тоска и уныние.

Илия, по требованию местоблюстителя митрополичьего престола Антония Черниговского, прямо из Боголюбова, с крепкой охраной, был отправлен в Киев на архиерейский суд.

-- Ты, конечно, посол. Лицо неприкосновенное. Но мы ж все православные? Веру надо блюсть. Эй, гридни, проводите батюшку до гиляки. Э... До братии его архиерейской.

***

Решение Государя избавило Илию от многих не только слав, но и чудес.

Через несколько лет в РИ новогородцы устроят на него ложный донос: обвинят в связях с женщинами. Обойдутся гуманно, с моста не сбросят, а просто посадят на плот и отпихнут. Но случится чудо, плот пойдёт не вниз по течению, а вверх - в сторону Юрьева монастыря, где исток Волхова из озера Ильмень.

Чуда в этом нет. Если знать. Как знали, видели по движению воды, "выпихиватели".

Волхов - река с обратным течением. Течёт вспять (в летописях - "на възводье"), когда уровень воды в озере Ильмень понижается, а вода волховских притоков подпирает Волхов. Обычно "течёт вспять" недолго, так было в апреле 2013 г. А вот в 1176 г. летопись отмечает: "опять Волхов на възводье пять дней".

***

Заменивший Илию в епархии брат его Григорий возбудить вновь столь яркое чувство местечкового патриотизма не смог.

-- Береги руку, Гриша, - говаривали ему доброхоты, имея ввиду десницу, коей пастырь благословляет воинов перед боем.

-- И голову, - добавляли иные, понимая, что Ропак злодеяний, устроенных его противниками, не простит. Равно, как и священнослужителей, кои тем ворам и злодеям - отцами духовными были.

В середине января 1170 г. три армии двинулись к Новгороду. К этому времени на западе Псков открыл ворота небольшому отряду Рюрика Стололаза.

Именно, что небольшому: кормить множество вооружённых чужаков псковичи не хотели, а полоцких, которые шли следом, просто побаивались, ожидая мести за участие в недавних походах Романа Подкидыша и новогородцев. Зато "милостивое" принятие князем города "под свою руку" дало отдачу в форме пары-тройки сотен бойцов, охотно присоединившихся к походу на Новгород.

Отношения псковичей к новогородцам не сильно любовные. Новгород, временами, "пережимает" торговлю своего "пригорода". А бойню, которую новогородцы устроили на вече псковичам и ладожанам во время "боярской революции" 1137 г. - здесь не забыли.

-- "Долг платежом красен". А не пора ль нам, вольным плесковичам, тот должок взыскать? А? Ихней красной кровушкой.

На востоке сразу сдалась Молога: тысячное суздальское войско выглядело... убедительно. Убедительны были и донесения лазутчиков местного посадника, которые лазали по Суздальско-Новгородскому пограничью между Мологой и Шексной.

Ольбег, в первых числах января приведший Всеволжский отряд к Усть-Шексне, был удивлён открывшемуся зрелищу: четыре здоровенных камнемёта-"дрочилы" стояли на горке над речкой в рядок и, покачивая своими длинными "шеями", забрасывали здоровенные пятипудовые каменные ядра в пустоту, в заснеженный пляж противоположного берега.

Ну просто показательный урок про законы того самого Исаака! Явно бессмысленное занятие.

Квартирьеры принялись разводить бойцов по постоям, а новооглашённый боярин Всеволожский Ольбег Храбритович Рябина погнал коня к требушетам.

-- Здрав будь, мастер Дрочило.

-- И те не хворать. Эта... Господин боярин.

Новая форма обращения всё ещё волновала Ольбега.

Ну, как же! Он - боярин! То только дедушка в семействе боярскую шапку носил. А вот теперь...! И не просто так, а за дело. Но пример Воеводы, который ругался, когда его князем называют, не позволял сильно задирать нос и выпячивать челюсть. И остальное, что там ниже есть.

В смысле: грудь, живот. А вы про что подумали?

-- А почто мастер, люди твои камни в пустое место кидают? Прежде не выучились?

Дрочило несколько презрительно оглядел юного начальника. Потом сдёрнул шапку и дурашливо начал:

-- Не вели казнить, господин боярин милостивец, вели слово молвить...

Ольбег вспыхнул. Разогнался, было, обругать дурака старого. Потом вспомнил, что и Воевода на язвительные шутки Дрочилы нарывался. Но никогда не кричал или, там, плетями ободрать, рыло на сторону своротить..., а всегда отвечал. Шутками не менее едкими. После двух-трёх таких публичных словесных дуэлей, которые Дрочило проиграл под насмешки аудитории, мастер более глупо не шутил, а говорил уважительно и по делу.

Прищурился, окинул взглядом и с глубоким сомнением ответил:

-- А оно - слово-то твоё - разумное? Ну, попытайся. Молвить разумное слово.

Дрочило сходу взъерепенился поставить сопляка на место. Молод ещё слова дерзкие говорить! Шапка на голове не всегда есть признак наличия головы. Иной раз - то просто подставка под шапку выпирает и разговаривает. Это он ещё в своей прежней новгородской жизни нагляделся.

Стоявший рядом мужичок в потрепанном форменном кафтане без знаков различия вдруг влез в беседу командиров.

-- Здрав будь, боярин Ольбег. Верно ты сказал - учиться надобно. Пристрелка на местности, пристрелка после сборки. Машины-то ещё до ледостава притащили. В россыпи. Теперь вот собрали да проверили.

Оглянувшись, убедившись, что никого в зоне слышимости нет, негромко продолжил:

-- Проверить камнемёты надо. И куда они с отсюда каменья закинут - посмотреть полезно. А ещё полезнее... показать. В селении есть лазутчики. Из Мологи. Вот и надобно, чтобы они наши камнемёты в деле увидали. А не просто - гусем над обрывом торчит.

Ольбег ошарашенно смотрел на мужичка.

-- Лазутчики?! А почему...? Их же - имать!

Мужичок напрягся, но Дрочило вальяжно объяснил:

-- А на цо? Хай глядят-любуются. И на себя примеряют. Ты, боярин, дня через три - перед Мологой встанешь. И тамошнего посадника спросишь: как он думает у Господа Бога за убиенных-зарезанных, под погибель подведённых, прощения выпрашивать? А то ведь пОроки мои - тамошние городни быстро посшибают.

Реки зимой покрыты льдом. Молога не имеет рельефа, создающего особенные препятствия для атакующих - низкое ровное место. Численное превосходство суздальской армии очевидно. Способность требушетов разбить довольно слабые дерево-земляные укрепления и неизбежные кровавые эксцессы последующего приступа - стали городской верхушке вполне понятны.

Молога открыла ворота сразу по прибытию к её стенам Мстислава Андреевича (Искандера) и встретила его колокольным звоном. Петь под Гребенщикова:

"Жаль подмога не пришла,

Подкрепленье не прислали.

Что ж, обычные дела -

Нас с тобою нае...ли"

моложане не схотели. А то, что подмоги с Новгорода не дождаться - было понятно. Невиданные прежде требушеты были лишь "вишенкой на торте". Даже не они сами, а достоверные донесения об их ТТХ. Тащить "дрочилы" к Мологе не пришлось.

Так же, как и к Белоозеру.

Там тоже начиналась заварушка, вызванная слабостью гарнизона и возмущением "шир.нар.масс" нашей НЭПой. В смысле: восьмикратным, ежели в шкурках считать, повышением цены на хлеб. Народ шумел, бил морды. Но мысль о том, что огромная суздальская армия может в любой момент сюда заявиться, а "дрочилы" снесут город, не имеющий укреплений, просто домик за домиком, подействовала успокаивающе. Жители повспоминали всех "мам", выбили сопли и отправились на зимнюю рыбалку - кушать-то хочется.

Третья армия самого Ропака, составленная из смоленских дружин, его собственной, брата Мстислава (Храброго) и некоторых других отрядов, двинулась "по пути из варяг в греки". В смысле: Ловать-Ильмень.

Это была ошибка. Разорённая в недавнем прошлом местность ещё не восстановилась, а полноценное снабжение организовать... Средневековые армии так не умеют.

Ропак упёрся в Русу. Городок пару лет назад от него отбился, дождавшись подхода новгородских ратей во главе с посадником Якуном. В этот раз топавшая по Мологе суздальская рать, хотя суздальских там была едва ли четверть, остальное - "государево войско" и отряд в полторы сотни душ по командой Ольбега - выкатилась по Мсте на Ильмень. И это сразу исключило возможность повторения снятия осады с Русы.

В прошлый раз Ропак, узнав о подходящем войска Якуна, осознал свою слабость и, не желая рисковать своими людьми, не дошёл до городка и ушёл.

Теперь риски пришлось осознавать новогородцам.

Оставить город без войска, уйти на 60 вёрст, имея противника в десяти - нельзя. А биться с суздальскими "в лоб" на ильменьском льду - несколько иное дело, чем пугать противника, опираясь на собственную крепость.

Снова начались громкие патриотические призывы:

-- Пойдём! Всех побьём!

И снова заглохли: через два дня с западной стороны к Ильменю в устье Шелони вышла псковско-полоцкая армия Стололаза.

Фактически, мы чуть усилили вариант похода Ивана III 1471 г.

Разбить три армии, отстоящих друг от друга на пару-тройку десятков вёрст... Разгромить по частям - очевидное решение. Увы, для этого надо иметь хотя бы одну боеспособную подвижную армию. Ни армий, ни общегородского ополчения, ни, хотя бы, страстности Марфы Борецкой, в Новгороде не наблюдалось.

Напомню: элитой воинских сил русских княжеств являются княжеские дружины, "янычары". Но князя и его дружины в Новгороде нет. Подкидыш сидит нынче в Саксине. Потому что имел неосторожность лично повстречаться со "Зверем Лютым". Который поставил князя Романа в такую интересную позицию... что остаётся бедняге только бежать в оглоблях. Туда, куда Ванька-лысый правит. Зубами скрипеть, слюнями брызгать. Но тянуть воз "Святой Руси" так, как возница погоняет.

Вторая боеспособная часть: городовой полк. В Новгороде он традиционно сильный - пять сотен добрых воев. Но сотня сгинула на Белом озере, другая ушла с Подкидышем в Саксин. Восстановление численности идёт, а вот качество...

Третья часть - боярские хоругви. Три сотни "больших бояр", которые и составляют новгородское вече, "совет золотых поясов", могут из вотчин да челяди и пять тысяч бойцов собрать. Но часть бояр пострадала два года назад, когда Ропака из города выгоняли. Другим не нужна эта войнушка, третьим не по нраву сам посадник Якун... И они все - не хотят класть своих людей. Хоть за что. Потому что верные слуги - главное богатство любого боярского дома. А транжирить имение своё новогородские бояре особенно не любят: они все люди торговые, убытки и прибыли - считают.

Остаются люди мастеровые, ремесленники. Они, вот какие есть, на стены противу ворога встанут. Но в поход не пойдут. Да и не бойцы они в поле.

Есть ушкуйники. Среди которых и очень чёткие рубаки водятся. Но тоже - не бойцы. В строй не поставишь, в обороне - разбегутся.

Отдельная, чисто новгородская группа - "житьи люди". Другое название - "малые бояре". Наиболее близкий аналог поздних времён - однодворцы. В 17-18 веках в России никак не могли решить - кто это? Переводили то в дворяне, то в казаки, то в землепашцы. Проще: воин-хуторянин. Такие люди тяготеют к своим волостным городкам. А те, после "измены" Пскова и быстрой сдачи Мологи, вовсе не рвутся на выручку Господину Великому Новгороду.

В Киеве общерусскому войску противостояло тысячи три бойцов в отрядах первого-второго сорта, здесь - триста. А идущие к городу войска, хоть и общим числом втрое меньше того, что к Киеву сошлось, но доля качественных воинов - тысячи две. Более всего - из-за "государева войска", получившего доброе оружие из киевских трофеев и выучку за прошедший год от моих и суздальских гридней.

Главное же, о чём я говорил прежде, было то, что показала "крёстная клятва" в Луках два года назад и последующее убийство законного посадника Захарии с его бирючом и другими: "самостийность" нужна "северо-восточным" и "северо-западным" вятшим. Тем, кто ведёт пушной торг между Двинской землёй и Европой. Такие - богаты, хорошо вооружены. Но их немного.

Всем остальным, "юго-восточным" ("грекам") и "юго-западным" ("хазарам"), нужен мир с Русью. А из "чёрных", "малых" людей - почти всем. Потому что Новгородский хлеб растёт в Суздальском Ополье.

Посадник Якун разрывался. Между попытками как-то договориться с князьями, остановить свары между своими сторонниками и формированием ополчения. Не было Даньслава, на которого можно было бы свалить собственно воинские дела. Не было Илии, который мог бы урезонить буйных.

"Новгородские вольности" - цель и смысл жизни Якуна, его отца и, в РИ, его сына, рассыпались на глазах.

***

В РИ Новгород победит Русь и, уже в иных условиях, "с позиции силы", замирится со смоленскими княжичами. Якун выдаст дочь за князя Ростислава Мстиславича (сына Храброго, внука Ростика Смоленского).

В АИ так не получилось.

Новгородская верхушка в критических ситуациях стравливает рюриковичей из разных ветвей дома. Баланс, лавирование. Поиск прибыли, политика. Всегда можно найти князя, враждебного князю-противнику. Уговорить, купить, улестить.

Недавно ж так получилось с Подкидышем! Повторим!

Увы, я сломал волынских: убил Жиздора, подчинил Подкидыша. А Боголюбский и Ропак - упёртые. "Мужик сказал - мужик сделал". Оба сказали одно: "Князем быти Ропаку. На всей воле его".

В этом нет марксизма или "классового интереса". Даже и экономика - так, в третьем ряду.

Психология. Два очень упрямых мужика, которые чувствуют, что их обидели, оскорбили. Одного мало что не пинками с города выгнали, другого дурнем выставили. И без полного возврата к исходному состоянию, с наказанием всех виновных и причастных, они не остановятся. Только смерть.

В РИ так и получилось: эта "клятвопреступная" история закончилась со смертью Ропака и убийством Боголюбского.

***

Искандер, командовавший суздальской, восточной ратью, был несколько... туповат. Не понимал намёков. А инструкции от отца воспринимал дословно, как обязательное руководство к действию.

Да и пофиг ему! Он не князь владетельный, он себе удела не ищет. Воинский чиновник в корзне. Его дело бить ворогов, а не торговаться с ними.

Остальные князья... не играли в такой ситуации.

Рюрика Стололаза пытались подкупить. Обещали признать и отделение Пскова, и волости отдать, и всякие преференции. Да просто тысячу гривен серебром!

-- А на что мне та тысяча, когда я городе вдесятеро возьму!

И сдал контрагентов брату.

Верхушка Новгорода судила "по старине". Не понимая, что за этот год на "Святой Руси" многое изменилось. Что есть Государь, и тот же Стололаз не примет от них Псков. Просто потому, что Боголюбский отберёт и выгонит "за измену". Сил и воли у Андрея хватит. Это показало взятие Киева и завершившееся уже подчинение Волыни.

Идёт не спор между Господином Великим Новгородом с изгнанным им князем и его союзниками, а мятеж противу Государя Всея Руси. Другой уровень конфликта, другие условия и следствия.

***

Для знатоков: весной 1477 г. в Москву явились два мелких новгородских чиновника - подвойский Назар и дьяк Захарий. Излагая своё дело, они назвали великого князя "государем" вместо традиционного обращения "господин", предполагавшего равенство "Господина Великого Князя" и "Господина Великого Новгорода".

Мелочь мелкая: "государь" и "господин". Но как повод для войны достаточна: в Новгород были отправлены послы, потребовавшие официального признания титула.

Мои современники и не поймут. Об чём речь? - О замене одного слова другим? - Да это ж не об чём!

Вече отказало, и 9 октября 1477 г. великокняжеская армия отправилась в поход на Новгород. С известным результатом: "Вечу колоколу в отчине нашей в Новгороде не быти, посаднику не быти, а государство нам своё держати".

***

Ещё: во всех трёх армиях существенные контингенты "государева войска". С бойцами и командирами, которые связали свою судьбу не с конкретным князем, а с Русью. Их, конечно, можно как-то обмануть. Но потом надо убивать. Изменнически, в спину. Ударить по своим, пролить кровь... На Руси бывало по всякому. Но... чего ради? И что с тобой будет дальше?

"Единожды предавший - кто тебе поверит?".

Якун пытался-таки договориться с Искандером, даже сам поехал на встречу.

Без наказа от веча, публичного обсуждения условий, благословения архиерея, получения заложников, взаимного целования икон о не нанесении вреда...? - Так дела не делают. Или Якун и надеялся на то, что его возьмут в плен и крах Новгорода пройдёт без него?

Получилось хуже.

Сперва "тупой ответ":

-- Город сдать. Князя принять. Дальше - "на всей воле его".

Потом его вежливо проводили обратно. По возвращению Якун был схвачен и, без суда и следствия, под рёв небольшой, но очень шумной и возмущённой толпы, зарезан.

Обычные при посылке парламентёров ритуалы исполнены не были, ультра-самостийники посчитали прямые переговоры посадника с предводителем противников - изменой. А поскольку в Новгороде - демократия, "мнение трудящихся бояр имеет значение", то они это мнение и реализовали. Выразили "волю народную" - "ножами булатными".

"Никогда не преувеличивайте глупость врагов и верность друзей" - Якун со Жванецким не знаком, ошибся в "верности".

Попытка избрать нового посадника перешла в резню в городе. Через день Искандер без боя вошёл в город. Просто въехал в открытые "доброхотами" ворота.

Кое-что горело, на улицах лежали трупы. Более всего - под мостом через Волхов и на Софийской площади.

Через день привёл своих людей Стололаз, а ещё через день, бросив осаждаемую Русу, ворвался Ропак. Именно его люди тяжелее всего прошли поход, более всего оголодали и озлобились. И "эксцессы", обычные при взятии крепости, закрутились по новой.

У Ольбега в отряде все командиры прошли "Киевское сидение". Понятно, что полный спектр моих киевских хохмочек ему не повторить, да и нужды нет. Но кое-что из наработанного было исполнено. Прежде всего - "окопаться". Войдя в город в числе первых, заняв крепкое подворье, Ольбег начал быстро стаскивать туда еду и ценности.

Как бы не был велик Великий Новгород, но свары между отрядами по поводу делёжки ограбляемых - начались сразу. И вспыхивали с новой силой каждый раз, когда к грабежу присоединялся очередной отряд.

***

Для знатоков: в Новгороде 25 тыс. душ жителей, 3-3.5 тыс подворий. В трёх армиях около 2 тыс. бойцов. И ещё тысяча-полторы разных нестроевых. Взрослое мужское население - вдруг удвоилось. Со всеми свойствами и аппетитами многочисленной вооружённой мужской толпы.

***

-- Княже! Бью твоей милости челом на боярина Всеволжского, на Ольбега Храбритовича. Оный боярин разграбил всюю церковь Ивановскую, что Предтечи на Опоках, и всё добро, коее тама было, на подворье своё вывез!

Ольбег довольно ухмыльнулся. Мда... хорошо взяли. Самый центр "Иванова ста". Да там одних долговых расписок разных...! Но хвастать не будем.

-- Лжа. Не всё. Воск, почитай, весь тама остался.

-- А серебро?! А скальвы вощаные?! А пуд медный?!

-- Ты ещё про ихний мерный локоть забыл. А взяли мы там меды. Людей своих кормить. Суздальской рати отдана вся Торговая сторона. И уж как мы тама её делим - то к Мстиславу Андревичу говори.

Новгород - богатый город, есть что взять. Снова, как в Киеве, вычищались до эха церкви, реликварии и монастыри.

Среди прочего: именно в эти годы в новгородских грамотах впервые на Руси появляются слова - "тюлень", "тюленьи шкуры". Похоже, про поставки с Беломорья на Запад. Ольбег, зная мою любовь к диковинкам, прихватил пяток.

Новгородцы приняли суздальцев сперва доброжелательно:

-- От разбойников наших оборонят.

Но вскоре почувствовали тяжесть пребывания войска в городе.

Грабежи и насилия усиливались. Ни смоленские дружины самого Ропака, поминающие выжженный Торопец, ни издавна завидующие новогородцам псковичи, ни озлобленные недавним походом Подкидыша с тотальным разорением полоцкие - вовсе не сдерживались. Русские рати стремительно разлагались, превращаясь в то, чем они, по сути, и являлись: в хорошо вооружённые и плохо организованные банды. Разложение, мародёрство распространялось и на "государево войско", что приводило Искандера в бешенство.

Наконец он взорвался:

-- Всё! Сиё есть гадость, мерзость и погубление людей русских и войска государева! Сказано же Аристотелем: "Ничто так сильно не разрушает человека, как продолжительное бездействие". Хватит! Всем отрядам моим: на пятый день с сего считая покинуть город. Кто останется - изменник. Рубить голову без пощады.

Рюрик Стололаз, благостно щурясь, поддержал:

-- Давай-давай. Ежели твои безобразничают, а ты их унять никак не можешь. На льду-то, на Ильменьском, хмель-то повыветрится, позамёрзнут, поголодают чуток. И снова овечками станут. Тянуться перед всяким будут, ходить так это... строем. Гы-гы-гы...

Строевая, внедряемая Искандером в "государево войско" по моим и Артёмия наработкам ещё Пердуновского периода, вызывала в княжьих гриднях множество ядовитых насмешек. "Медведя скоморошичьи на торжище пляшут" - из наиболее мягких.

Княжий совет, происходивший в недавно перестроенном посадником Якуном для Подкидыша тереме на Рюриковом городище, которое здесь называют просто Городище, фыркал, сопел и кряхтел.

Пожилой Всеслав Василькович, князь Полоцкий, помалкивал. Всего два года назад ему пришлось бежать из Полоцка. В 1167 г. Володарь Глебович Минский с войском, в котором было много литовцев, выступил против Всеслава, победил его в битве и занял полоцкий престол, заключил с полоцким вечем условия и закрепил их целованием креста. Именно тогда, пока Всеслав отсиживался в Витебске, Даньслав и протащил через полоцкие земли Подкидыша в Новгород.

Глебовичи уже шли к Витебску добивать Всеслава. Но узнав о подходе к нему на помощь смоленских полков, бежали назад в Минск. Всеслав всегда следует смоленским Ростиславичам. Иначе ему не только в Полоцке, но и в Витебске родном не усидеть.

Да и людям его "погулять" в городе охота. Не всё ещё ограблено, не все бабы опробованы, не за все злодейства Романа Подкидыша взыскано.

Два мотива - месть и грабёж - есть почти у всех. Только "государевы" не имеют ни счёта крови к новогородцам, ни надежды на поживу.

"К казённым рукам чужое не липнет" - эти слова Искандера не более чем мечта, пожелание. Но четверо мародёров, повешенных "на показ", перед мостом через Волхов - наглядное выражение серьёзности "мечтателя".

Глава 637

-- Ещё кто сказать хочет?

Напряжённый Ропак осматривает залу.

Вчера, во время проезда по городу, какой-то придурок из местных кинулся на него с ножом. Гридни чудака зарубили. Вернувшись на свой двор князь обнаружил, что на правую ногу стать не может: сперва не заметил, а воровской ножик достал-таки до княжьего тела. И не то, чтобы рана серьёзная, но крови вытекло немало. Ныне временами голова кружится, в глазах плывёт. Приходится постоянно себя волей держать. А тут ещё эти... промеж себя грызутся.

-- А на что мне чужой сказ? Я - сказал. Государевы сотни и суздальские хоругви из города уходят.

Искандер за прошедший год несколько... ожесточился. Множество повседневных забот огромного, прежде невиданного на "Святой Руси" хозяйства - общерусской постоянной армии - требовали неусыпного внимания. Приводили в изумление и совершенное отчаяние удивительная глупость, леность, бестолковость окружающих. Даже не жадность, не поиск своей какой-то выгоды, а просто... идиотизм и бездельность.

То, что дома, в Боголюбово, с книжкой, с наставниками, с толпой слуг-сверстников казалось очевидным, иначе и быть не может, вдруг являлась невидалью невиданной для людей старших, умудрённых, опытных, славой овеянных. А всякая попытка привести к порядку, сделать правильно - вызывала раздражение, даже и злобу. Шипение и насмешки за спиной.

Год назад в Киеве он гордился тем, что мог воспроизвести по памяти эпизод из похода Ганнибала через Альпы. А ныне, ежели у проверяемой сотни на кафтанах лишь десятка пуговиц нету - уже радость.

-- Ну и хрен с вами. Пущай уходят. Мы и ворогов порубаем, и добычу возьмём. Тут такие девки попадаются... Басурманы за них стока золота отсыпят...

Ещё один юный князь. Мстислав Храбрый.

"Мне бой знаком - люблю я звук мечей:

От первых лет поклонник бранной славы,

Люблю войны кровавые забавы,

И смерти мысль мила душе моей".

Александр Сергеевич не про него лично писал: незнакомы, эпохи не совпали. Но типаж - тот ещё.

Весь поход мучился: битвы-то нету! Только-только собрался в Русе на стену залезть, только размечтался как чести и славы навоюет, храбрость свою явит, а тут - раз! - кидай всё, пошли в Новагород, "плотники" уж и город свой сдали. Ни боя, ни рубки, ни забавы кровавой. С кем сразиться-то? С этими... посаками посадскими?

Ропак тяжело, силком заставляя себя раскрывать больные глаза, осматривал полутемную залу.

Полсотни командиров да советников. Ага. Вон там, на нижнем конце стола, пятно светлое. Это... это сотник из Всеволжска. У всех нормальных воев кафтаны красные - клюквенный, вишневый, крапивный, алый, или - тёмно-зелёный, бурый, чёрный, тёмно-серый..., а эти в белых с разводами. Говорит: на снегу не видать. Да, на Мсте проверили. Пока он из сугроба тебя на клинок не поднимет - не понять.

Выученик "Зверя Лютого". Вуем его своим называет. Хотя, конечно, глупость. Но повадка схожая. И кафтан чуднОй, и садится "не по чести", как "Зверь" в Киеве усаживался - на нижний конец стола. И не видать, и не слыхать. Балагурит там с соседями.

А потом раз - и берендейского хана прогулял по двору. До смерти. Два - и сестрицу нашу голой на торг вывел. И ведь выторговал же! Волю для всех холопов на Руси. Три - и Боголюбский ему корзно одел. Братом огласил.

Так и этот? "Сидит - тихо. А закрутит - лихо"?

-- Эй. Ольбег? Скажи-ка, Ольбег, чего думаешь?

Ольбег оторвался от рассказа какой-то смешной истории, от которой его соседи тишком давились в стол со смеху, выбрался с лавки. Сходно с вуем своим в Киеве, встал прямо, руки за спину, спина к стене, выдохнул носом, мгновенно серьёзничая лицом.

-- Князь Мстислав Андреевич сказал, что на пятый день государево войско и суздальские хоругви уйдут из города. Мы уйдём на день раньше.

Чистый, ясный, уверенный взгляд. Юнец ещё, двадцати нету, а уже... Уже смотрит смело. Птенец из гнезда "Зверя Лютого".

-- Ишь ты. Выходит, противу воли головы Воинского Приказа Всея Руси пойдёшь? Раньше срока сдвинешься?

-- Я, княже, Не-Русь. Мне, окромя Бога и Воеводы - никто не указ.

Оглядел многолюдное, возмущенно зашумевшее собрание куда более старших, бородами и годами увенчанных, бояр и воевод.

-- По суждению моему, князь Мстислав Андреич правильно решил. Уходить - надо. А мы вперёд с того, что большим войском по одной дороге толочься тяжко.

Воеводы бурчали, выражая своё возмущение непочтением, самоволием, молодо-зелёностью, молоко-необсохнутостью, птенцово-желторотостью... Ольбег у стенки продолжал улыбаться. Только улыбка... менялась. Становясь злее, твёрже. Всё более напоминая волчий оскал. Похож, похож на своего учителя. Хоть и не лысый вовсе.

У Ропака ломило голову, дёргало ногу. Сбоку, от слуг, поймал встревоженный взгляд Пантелеймона. Сын. Никогда ему этого слова не говорил. А вот про себя частенько называл. Тоже похож становится. На меня. Родная душа.

Ольбег, разозлённый общим презрительным бурчанием, обвёл глазами сидевших на высоком конце стола князей.

Зря, конечно. Но наезд спускать нельзя. Но не "в лоб", типа "сам дурак". А с... с выподвывертом.

Воевода так и говорил: "Супротивника надо бить на его земле. На своём поле".

-- А насчёт девок красных, ты, князь Мстислав Ростиславич, глупость сказал. Не отсыпят тебе басурманы золота за них. Потому как вести торг людьми на Руси - заповедано. Государем Русским.

-- Что?! Ты как меня назвал?! Дурнем?! Да я тебя...!

-- Сядь.

Ропак морщился от головной боли, глядя как младший брат, вскочивший уже с мечом в руке, дрожит от негодования. Но, хоть и Храбрый, а уважение к старшему брату имеет. Зло бубня под нос, сел на место.

Надо бы как Андрей в Киеве сделал: чтобы все мечи-сабли у входа оставляли. Говорил ведь своим да не проверил.

-- Ещё что скажешь?

Ольбег, к которому был обращён вопрос, на мгновение задумался, решая говорить или нет. Потом кивнул:

-- Скажу. Войско с города уйдёт. Раньше-позже... уйдёт. С чем ты останешься, княже? Своя дружина у тебя малая. Новых набирать? - Их ещё смотреть в деле надобно. А новогородцы останутся. Ныне они на тебя злые сильно. За все те... веселия, которые войско сотворило. Как бы худа не было, как бы всё на старый лад не повернулось. Уйдут дружины русские, а воры местные, кто уцелел, снова тебе порог укажут да народ на тебя поднимут.

Всеобщее шиканье было "ответом зала":

-- Хто? Да не в жисть! Мы им стока страху вбили! Аж по самую задницу! Они теперя ниже воды, тише травы! Посаки посадские даже и головы поднять не посмеют! А и мявкнут - воротимся да добавим! Вовсе без портов оставим!

Ропак посматривал на уверенное в своей победоносности, в незыблемости одоления, боярство. Не все. Очень не все. Тяжко вздохнул полоцкий Всеслав. Закаменела улыбка у Рюрика. Снова будто ожгло раненную ногу.

Парень прав: будут воры и изменники, снова подговорят люд новогородский истребить людей его, как было два года назад. Снова придётся уходить, а здешние пойдут целовать иконы, клясться, что не пустят его в город, что будут биться за землю Новогородскую не щадя живота своего. "Биться" - против земли Русской.

-- Мда... И чего ж ты, Ольбег-вьюноша, посоветуешь?

Рюрик Стололаз опередил брата. Несколько пренебрежительная интонация не обманула Ропака. Если Новгород его выгонит, то и брату во Пскове будет хреново. А уж Храброму в Юрьеве Эстском и вовсе. Не то что усидеть - просто не дойти.

-- Посоветую... Князь Иван, Воевода Всеволжский, говаривает: наказание не есть воздаяние за преступление. Воздаяние - дело Господнее. Он всякое прозревает. Наше же дело мирское. Наказание есть пресечение повторения. В души жителей здешних нам не влезть. Мысли воровские там есть и будут. Надобно сделать так, чтобы и куя крамолу, они замыслы свои бунтовские исполнить не могли.

***

" - Тётя Роза, расскажите, как Вам удалось задержать сексуального маньяка?

- Ну... К утру он, конечно, уже подустал...".

Здешние маньячат не по сексу, а по власти. "Подустать" их - надобно подумавши.

***

Ольбег вспомнил, как Воевода в начале зимы, после возвращения из победоносного Белозерского похода, после праздников по поводу награждения шапкой и производства в чин сотника, после недели сыто-пьяного, весело-праздничного гулевания, затащил его к себе, сунул лист бумаги, перо.

-- Иване, неколи мне. Тама, в третьей турме ещё кони не кованы.

-- Кузнецы подкуют. А ты - думай. Или от шапки все мозги киселём растеклись? Представь. Вот вы взяли Новгород. Так ли, эдак ли. Что дальше?

-- Тю. Что... ну... взяли хабар. Сколько смогли. Николай мне вот такую портянку хотелок выкатил! Нагнали возчиков местных. И топ-топ до дому. Лишь бы прежде не пожгли всё по дороге. Ну, чтобы сенца там, жилое место тёплое...

-- Это понятно. Молодец, что подумал. Жечь всё не надо - возвращаться придётся. Или иную дорогу торить. А вот что с Новгородом дальше будет?

-- Ну, эт не наша забота. Посадим Ропака во князья - пусть у него голова болит.

-- Болеть будет у тебя. Сейчас. Или голова, или задница. Или - два в одном.

Ольбегу очень не хотелось выходить из атмосферы праздника.

Так-то понятно: пора кончать гулевание. Отряд надо собирать, вот - кони на зиму не кованы. Но уж очень не хочется снова в "серые будни". Однако, частая присказка Воеводы "два в одном", применительно к паре: голова-задница... мда... Как-то это тревожно.

А Воевода продолжал:

-- Думай. Что делать с Новгородом? Чтобы повтора крамолы не было.

-- Ну...

-- Не нукай. Вот бумага - пиши.

Вроде - простое дело изложить на бумаге что думаешь. Это ж не по бересте писалом процарапывать! Перо само идёт. Только... надо придумать, что писать. А написанное - не ля-ля-болтовня, сказал да забыл. Оно - вот, перед глазами. Два слова написал: "я пошёл", перечитал - оба неверны. "Мы пойдём".

Ох, и тяжко-то тогда было. Днём - сборы отряда. Ночью - планы. Сперва самого похода. В шести вариантах. Тут-то больше слушал, Драгун рассказывал, Артёмий подсказывал. А вот "что - дальше" - пришлось самому. Хорошо, что хватило ума не сразу к Воеводе идти, сперва других послушал. Точильщик кое-чего посоветовал. Николай сперва про своё пёр, но после призадумался, начал про земли, городки тамошние рассказывать. Хоть не так стыдно было перед Воеводой. Хотя, конечно, носом-то потыкал.

Любит "Зверь Лютый" всякие слова... прежде неизвестные использовать. Хорошо хоть за эти-то годы, рядом будучи, иные уже узнать успел.

-- Думай, - приговаривал, - систематически. Какая такая должна быть система, чтобы кровавой замятни в Новагороде более не было?

-- Э... ну...

-- Не нукай. В сортир спать пойдёшь. Подскажу: в основе всякой общественной системы лежит система экономическая. Понял?

-- А, конечно, само собой! Экономия, по нашему, если с латинянского перевесть - управление домом. Только... а которым домом управлять-то?

-- Тьфу ты, господи! Николая расспроси. Терентия. Потаню. Да есть же умные люди в городе! Или ты дальше ножиков своих ничего не видишь?! И ещё. Как поймёшь цель - чего надо, продумай путь - как дойти. Как довести систему... факеншит! земли Новгородские! до того, чего хочется. До цели.

Да уж, не просто было. Аж мозги кипели. Зато ныне есть что сказать. Своё, наперёд не раз обдуманное, с разных сторон верченное, в семи головах жёванное.

-- Крамола - будет. Просто по свойству жителей местных. Да и любых. Жрать от пуза охота всякому, а палец о палец ударить - нет. Не в том забота, чтобы крамола не родилась, ибо сиё неизбежно, а в том, чтобы силы не набрала.

-- Не, ну ты глянь! Без году неделя! Тока-тока шапку надел! А уже бояр родовитых, во многих делах смысленных, учить норовит!

Ропак поморщился: от выкрика "пскопского" боярина он дёрнулся, резануло ногу.

-- Тихо там! Что по делу скажешь? (последнее - к Ольбегу)

Ольбег... Не то место, не те уши. Вот Воевода как-то ухитрялся самое важное с Боголюбским с глазу на глаз, "под рукой"...

"Делай, что говоришь! Но не говори, что делаешь" - мудрец какой-то сказал. Воевода того мудреца частенько вспоминает. Имячко какое-то... Не, не Аристотель.

Придётся говорить: промолчать нельзя, засмеют-запинают.

"Удивить - победить".

"Трудно сказать что-то настолько глупое, чтобы удивить Россию".

Или - победю, или - не глупость.

-- Сила крамольников в заводилах-главарях. Главари в Новгороде - "большие бояре". Предлагаю всякого, кто в вече сиживал и голоса своего за князя законного, за Святослава Ростиславича, не подавал, считать вором. Такого имать и гнать в работы тяжкие. Семейство евоное, чад и домочадцев воровских, имать и слать на поселение в места отдалённые. Имение же брать за князя. И отдавать людям верным. Из смоленских ли, из здешних, из каких других земель.

Собрание сперва не могло затихнуть, но чёткие формулировки, произносимые без сомнения в голосе - сам же писал и переписывал!, заставили замолчать.

"Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется,-

И нам сочувствие дается,

Как нам дается благодать...".

Здесь "предугадать" - было "дано". Точнее: "взято". А вот "сочувствие" или "благодать" - нет. Они и не ожидались. Только логика, поддержанная опытом.

Одни из присутствующих бояр и воевод уже начали "дружиться" с семействами новгородских "вятших".

Вставшие на постой "победители" могли доставить хозяевам разнообразные впечатления. Ну очень разнообразные! Вплоть до внезапной и скоропостижной. Так что, хозяева стремились отдать малое, чтобы сохранить важное. Демонстрируемая приязнь, стремление подлизнуться, обещание коммерческих выгод в будущем, готовность породниться... кто во что горазд.

Иные из "победителей" уже ожидали немалую выгоду от такой дружбы. Предполагаемое выселение с конфискацией... такие планы ломало.

Из 300 "золотых поясов" - членов новогородского боярского веча - едва ли найдётся пара десятков, которых не было на тех советах, где принимали решений против Ропака. А среди бывавших нет ни одного, кто всегда возражал "самостийникам". Потому что у нас, конечно, полная демократия и свобода волеизъявления. Силой крика. Но скажи против - тебе завтра же Якун с присными припомнят. А то и нынче вечером кое-какие... чернь городская на ножи поднимет.

В состав веча входят не только действующие начальники, но и отставные. Сторонники покойного посадника Захарии, были, после переворота Якуна, ныне тоже покойного, сняты с должностей. Естественно - свободным волеизъявлением "шир.нар.масс". На вече они не являлись - "не буди лихо пока тихо". Отговаривались нездоровьем, отъезжали в дальние вотчины. Иные же, осознав свою ошибку "в неправильном понимании истинного пути к счастью и справедливости", покаялись и устремились "в авангард борьбы за исконно-посконные новгородские вольности" и связанное с этим перераспределение материальных ценностей.

Ольбег вспоминал свои разговоры с Воеводой.

-- В Новгороде ныне 40 родов боярских. Вотчины у них... Иные - с до-рюриковых времён. Надо земли у них отобрать и отдать своим. Но не одним куском - иначе и свои ворами станут, а ломтями в десятую-двадцатую часть. А кто в крамоле не замазан - поделить родовое имение по семьям. Семейств-то боярских против родов - вдесятеро.

Другие же "мужи добрые", присутствующие в княжеском совете, быстрёхонько приступили к увлекательному процессу "раскатывания губы". Особенно всеобще это происходило в псковской части бояр.

-- Ага. Михалковичей ныне под нож. А имение их за князя. А князь тую вотчинку ихнюю, которая по Великой - мне. А тама рядом Гюрятичей владение. А они ж тоже... воры. И ежели ихнюю тоже отнять и к моей, что напротив, по сю сторону граней псковских лежит, присовокупить, то... мало что не княжество своё получается.

***

В 12 в. новгородский род Михалковичей объединяется в один род с Гюрятиничами, происходящими от Рёгнвальда-Рогволода.

Имя отца Гюряты трактуют как гипокористику от Рогъволодъ - древнерусского соответствия скандинавского имени Рёгнвальд (Ragnvaldr). Дедом которого был Рёгнвальд Ульвссон, двоюродный брат жены Ярослава Мудрого Ингигерды, прибывший вместе с ней на Русь и получивший в управление Ладогу как "ярлство". Его дети, Ульв и Эйлив, также посадничали в Ладоге и подвизались в Новгороде на службе у Ярослава.

Михалковичи - единственный боярский род, прослеживаемый с вт. пол. XII в. до конца новгородской независимости, самый значительный по своему политическому весу, составивший костяк крупнейшей и влиятельнейшей Прусско-Плотницкой группировки и давший наибольшее за всю историю Новгорода число высших городских магистратов. Единственный трижды (в 12 в.) выдававший своих дочерей за Рюриковичей.

***

Но сидели здесь и другие. Которые потрясенно переглядывались: неприкосновенность новгородских вотчин сродни неприкосновенности рюриковичей. Владения, в ядре своём, уходят из рода только при гибели рода. Ни борьба прежних посадников Нежаты и Захарии, закончившаяся смертью одного и убийством другого, не сопровождалась переделом родового имущества. Гигантские штрафы, конфискация движимого имущества или городских усадеб - бывали. Но вотчины...!

Якуна с братом, бежавших как-то из Новгорода, поймали, избили, раздели догола, чуть не утопили. Наложили штрафы в тысячу гривен на одного, три сотни - на другого. Но о землях и речи не было. Можно казнить главу рода за преступление. Но имущество переходит к следующему в роду.

На месте казнённого появляется его сын или брат. С чувством мести - "родную кровь пролили!" - в душе. И с прежними возможностями, ресурсами, дружиной - в руках. Или нужно "истреблять по четвёртое колено". Зверствовать. Уничтожая уже и неповинных, вызывая в людях непричастных - отвращение, страх, вражду. Общественное возмущение.

Феодал теряет свой феод за вопиющее нарушение законов или за нарушение клятвы сюзерену. Если сюзерен - "коллективный феодал", город, то принять подобное решение вечу, "коллективному сюзерену", состоящему из таких же "членов коллектива" - крайне тяжело.

"Сегодня ты, а завтра я".

Здесь - ещё хуже, здесь вотчина не лен, не условное владение, а наследственное - аллод.

Если Ропак примет такое решение в Новгороде, то псковские вотчины его брат тоже будет отнимать.

-- Бояр новгородских извести хочешь? Однако же не все они в крамоле измазались. Есть, к примеру, Нездиничи.

Незда - бирюч, убитый вместе с посадником Захарией. У него остались сыновья, другие родственники. Боярский клан, пострадавший от смены власти, но, частью, принявший и поддержавший эту власть.

-- Вины винить твоя, княже, забота. По моему суждению: виновных имать, невинным - отдать ту часть родового имения, которая им доля. Долю изменников же поделить промеж мужей добрых, тебе присягнувших, в крамоле не замеченных.

***

Ольбег предлагает обдуманную нами "трёхходовку". Очень, знаете ли, демократическую, прогрессивную и общечеловекнутую.

1. Родовые земли разделить между взрослыми членами рода. Вместо "майората", "лествицы" или "ряда" (завещания) - "обычное право", "всем сёстрам по серьгам".

Это же хорошо! Это же по справедливости! По совести!

"Скажите, совесть - это не опасно?" - не то слово. "Совесть" - смертельна. Смерть всего туземного "народоправства".

Это - крах всей новгородской системы. Сплошное торжество совестливости, справедливости, дерьмократии и либерастии.

Вместо одной вотчины будет восемь-десять. Нынче землёй управляет один - глава рода. Станет десять - главы семей. Которые сами, вольно, будут принимать решения. Победа равноправнутости.

Мелочь, которая всем известна, но моими современниками не воспринимается. "Видят, но не разумеют". Инстинктивно забивая анахронизмами более позднего времени или иноземными образцами: "Святая Русь" - "живёт при социализме", общественная собственность на средства производства.

Главное "средство производства" - земля. Земля принадлежит обществу. Сельской общине - у крестьян, городской общине - у горожан, боярскому роду - у бояр.

У конкретного боярина Твердилы Громобоича свой земли нет. Есть вотчина рода Громобоичей.

Неотделённые сыновья права голоса на вече не имеют. Их женят, отселяют, отделяют, чтобы иметь более громкую "свою группу". Но вотчины не дробят.

При наследовании Русская Правда считает главным - духовную (завещание). Правопреемство по завещанию - "обряжение". Раздел имущества на случай смерти - ст. 92:

"Аже кто умирая разделить дом свой детям, на том стояти; паки ли без ряду умреть, то все детем, а на самого часть дати души".

Здесь "дом" - все наследственное имущество. Обычно указывается и источник возникновения права на имущество. В перечне наследуемого: дом, двор, товары, рабы, скот.

Земли в списке нет - собственность рода.

Воля завещателя не ограничена кругом обязательных наследников, можно лишить детей наследства вообще. И отдать, есть примеры, братьям.

Наследование "по закону" не предусматривает завещания имущества сторонним лицам. Оно распределяется между "готовыми" наследниками (дети и вдова умершего), имеющими право наследовать по обычаю (без завещания). Как правило, имущество делится поровну между всеми сыновьями. В долю младшего сына входит отцовский дом с двором.

Завещание не изменяет обычный (законный) порядок, а лишь распределение имущества между законными наследниками и наказ об управлении. Это не означает, что завещателю предписано ограничивать выбор наследников только нисходящими. В духовной Климента завещатель избрал стороннего наследника, потому что у него "ни брата, ни сына".

"Старший брат человека - его исконный враг", - говорит герой романа Уильяма Теккерея "Виргинцы". "Пусть меня повесят, если есть в Англии хоть один человек, который желает долгой жизни своему старшему брату",- поддакивает ему другой.

Мы не в Англии, майората у нас нет.

Я, как всем уже понятно, ну очень совестливый. "По совести" - так "по совести". И мы включаем в перечень наследуемого - земли.

"Землю и волю! Новгородскому боярству!".

Такое - конец феодализму, земельной аристократии вообще. Не сразу - через три-четыре поколения. Потому что естественное приумножение "паразитов"-землевладельцев, опережающее приумножение "завшивленных" - смердов, зависимых земледельцев, ведёт к дроблению вотчин.

Нищий боярин - не боярин. Шапка у него, может, и есть, а дружины своей нет - содержать не с чего.

Парадокс: наделение бояр землёй означает их неизбежное грядущее обезземеливание.

Не ново: так утратила владения значительная часть польской шляхты, так окрестьянивались или обинтеллигентились русские дворяне.

***

2. Земли, принадлежащие преступникам - конфискуется.

Сперва - раздел "по совести", потом - отъём части "вора".

Отобрать земли целиком нельзя. Не по справедливости - почти в каждом роду есть люди, которые "партию Якуна" не поддерживали. И не то, чтобы они сильно выступали против, но, по общему мнению, вины на них нет.

Да и плевать на "мнения"! Вот при Иване Грозном! Имущество отнимали! Людей убивали!

Дворян новгородских выселяли, не только невиновных, но и своих - московских дворян, переселённых на Новгородчину чуть раньше.

Но это моральное ощущение общества - "несправедливо!" - даст массовую отдачу в заговоры, мятежи, измены. И тогда надо реально, "на всю глубину до материка", "по четвёртое колено", корчевать это общество. Вычищать, выжигать. А потом опустошённое - заселять заново.

Иван Грозный не только имел достаточно сил, но и был, условиями Ливонской войны, поставлен перед необходимостью подобного.

Я не Иван Ужасный, а Ванька-лысый. Да и не очень-то хотелось. Обойдёмся без ужастиков.

У Ропака нет такой остроты проблемы в форме конкурирующего государства - Великого Княжества Литовского, и конкурирующей церкви - католической. Нет и сил для тотального истребления.

Поэтому под суд и казни пойдут только люди "очевидно виноватые" - члены боярского веча. Публично имевшие возможность, даже - обязанность, но не восставшие против измены и клятвопреступления. А чтобы не лишить источника существования невинных, "не творить несправедливости" - вотчины предварительно поделить.

3. Конфискованные земли делятся между пришлыми - людьми князя.

В истории Московского периода есть понятие "служилый город", "служилая корпорация". Дворянство территории, приписанной к городу, получившее здесь поместья и обязанное службой.

Я уже говорил, что феодализм - вовсе не про прекрасных принцесс и принцев. Это система организации общества для его выживания. Не у всех получалось: большинство феодальных государств погибло. России - удалось выжить.

Важным, довольно изощрённым элементом такой "удачи", и был "служилый город".

Василий III, сразу после взятия Смоленска в 1524 г.:

"Выбрал государь из многих городов лучших и честных людей, дворян, и учинил им свое государево рассмотрение, определив, кто которой чести достоин, и расписал их на три статьи: первую, среднюю и меньшую, - составил дворянский список и велел в смоленском уезде дать им поместья по их достоинству и чести, по своему государеву разбору и рассмотрению и по их дворянскому происхождению. Потом велел земцев города Смоленска собрать, то есть здешних помещиков, которые в своих поместьях остались, признав его государем. И не велел государь у них те поместья отбирать, велел им по-прежнему владеть, кто чем владел, и разделил их на три статьи по их чести, приказав им особый список составить".

Вот такое, примерно, и предлагается. Прогрессирую помаленьку, меньше четырёх веков упреждения.

Местные - "малые бояре", "житьи люди" - остаются на своих владениях. Пришлые - люди Ропака - получают куски конфиската из боярских вотчин.

Вариации реформирования края, навязанные (в РИ) довольно кроваво двумя Иванами - Третьим и Четвёртым.

Деталь: во Всеволжске я формирую крестьянскую страну. На моих землях нет традиций ни помещичьего, ни вотчинного землевладения. Нет ни возможности, ни нужды в феодальном ополчении.

На Новогородчине и в остальной "Святой Руси" - иначе. Поэтому "рубим хвост кошке по частям".

1. Ослабляем крупных феодалов-бояр, дробя вотчины, раздавая их - их же детям, "детям боярским". А также - мелким феодалам-помещикам. "Мелких" больше? Большинство "за"? - Принято.

2. Разрешаем и дальше дробить землевладения. "Всем поровну". По справедливости же? - Кто за "несправедливость"? - Принято.

3. Идя навстречу задушевным стремлениям "шир.нар.масс", в смысле: помещиков, освобождаем их от обязательной воинской службы. Кто за принудительную службу? - нет никого. Принято.

Ну очень добровольно-совестливо-дерьмократически-либерастическое решение!

Я же предупреждал. Что я свободогей и вольнопоц. В смысле: гейзер свобод и поцчитатель вольностей.

Почему это прежде не было сделано?

Мелочь мелкая: объединённая "Святая Русь". Ну, и Ванька-лысый. Который то - заелдыривает, то - уелбантуривает.

Что позволяет ввести добровольную постоянную общегосударственную армию. И убирает нужду в массовой бронной коннице, столь необходимой Ивану III для защиты от ордынцев, под что он и ввёл на Руси крепостное право.

"Указ о вольности дворянства", но не в 18, а в 12 в., исключает необходимость "Высочайшего Манифеста 19 февраля 1861 г. "О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей".

***

Не считайте русских бояр и воевод дураками. Они не понимают в ядерном распаде, но в распаде вотчин - вполне.

Собрание сразу же возбудилось, зашумело. В Ольбега начали тыкать пальцами, ругать олухом, поленом, аспидом... На уровне "аспидности" включилась вторая часть собрания. Которая, конечно, нищеты детям своим не желает, дробить свои собственные вотчины не хочет, но отхватить земель новогородских очень даже не против. А уж как это сделать...

"Закон что дышло...". Главное - правильно его повернуть.

Ругань усилилась и внезапно перешла в юридическую плоскость:

-- Да что ты хрень городишь?! Никогда новогородский суд такого не примет! А вече и вовсе шапками закидает, сапогами затопчет!

Раскрасневшиеся, потные, перекошенные лица разгорячившихся собеседников, воодушевлённых перспективой раздела "шкуры неубитого медведя" в форме вотчин новгородских бояр-изменников, чего никогда прежде не бывало - "это ж все знают!", вызывали сомнения в душевном здоровье их носителей.

"Пациенты психбольниц - сами люди неплохие и заболевания у них - душевные".

Странновато Воевода заелдыривал: на взгляд Ольбега сумасшедшие, бесноватые и сущеглупые... Не, "неплохие" - не про них. Но разговаривать с ними надо "за-душевно".

"Совсем бы умные люди. Кабы не такие дураки" - русская народная...

Выдохнул, отстранился от злобы и жадности, бушующих в собрании. Сделал добрую, благожелательную улыбку.

"Поддержи придурка. На его придурочном пути".

Как же там Воевода говорит? - "Я люблю соглашаться".

Попробуем:

-- Это ты верно, боярин, сказал. Ни вече, ни суд новгородский по совести, по справедливости - судить не будут. Посему полагаю, княже, вече и суд местные надобно отменить. Посадника, тысяцкого, старост кончанских и уличанских, иных там - ставить князю, как и сказано: "на всей воле твоей".

А что ж вы хотели? Меняется основа - владение основным средством производства, землёй. Следом сыпятся и все "вышивки по подолу". Хоть их "вольностями новгородскими" назови, хоть вече с судом и посадником.

Ольбег завёлся.

Такое не следовало говорить в столь многолюдном собрании. Уже нынче вечером эти слова будут пересказаны во многих домах. "Лутшие люди новогородские" поймут, что военное поражение переходит в экономическое и политическое. В системное.

Не "пришли-пограбили-ушли", а - "жизнь поменяли".

***

"Если на Святой Руси человек начнёт удивляться, то он остолбенеет в изумлении и так до смерти столбом и простоит" - бывший рязанский и тверской вице-губернатор знал о чём писал.

В состояние "столба" и пришли присутствующие. К ночи "остолбенели" уже и жители новогородские.

До этого все были уверены, что всё будет по-прежнему. Кого-то убьют, кого-то по миру пустят, князю в кормление побогаче землицу дадут... Но глубоких реформ - никто не ожидал.

В договорах с князьями:

"А бес посадника ти, княже, волостии не роздавати, ни грамотъ даяти"; "Аволостии ти, княже, новгородьскыхъ своими мужи не держати, нъ держати мужи новгородьскыми; а даръ от техъ волостии имати"; "...ни сёлъ ти держати по Новгородьскои волости, ни твоей княгыни, ни бояромъ твоимъ, ни твоимъ дворяномъ".

Эти формулы из середины следующего, 13-го в., из договора с братом Александра Невского. Там же и отсылка к первоисточнику, к "грамотам Ярослава", которые князь, принимая договор с Новгородом, "целовати" должен.

"Умный смотрит в будущее, а мудрец прозревает грядущее".

"Умных" здесь было немало. И среди "победителей", и среди "побеждённых". Некоторые почуяли: повеяло. Мудростью. Грядущего.

"Оно всегда, к себе манящее,

находится не за горам.

Давай испортим настоящее,

И будущее будет с нами!".

Пришло время "испортить" настоящее.

***

Глава 638

Собрал бы Ропак вече, сказал бы: в посадники - Твердилу. Они бы приняли. Уйдёт войско - вышибли бы и князя, и его посадника. Но если вотчины отберут... да не у одного боярина, передав владения брату-сыну-племяннику, а у многих! Да отдадут чужакам, да нескольким... Чтобы земли вернуть надо будет тех чужаков выбить. И своих, кто землю получит - тоже. А чем? Хоругвей-то собрать не с чего. А коли ещё и суд княжеский, и верхушка вся им ставленная... то и вовсе погибель.

Показав этим людям вот такое будущее - наивно надеяться на их покорность. У них - почти у всех! - отбирают их природное, исконно-посконное!, право драть со смердов три шкуры. Ставят с простолюдинами вровень. Вбивают. Втаптывают. В "народ новгородский". Который будет судить не свой сват-брат, а какой-то... кем-то ставленный.

Одинаково! В одном суде? По одному закону? Несправедливо!

Против этого они будут биться до смерти, зубами грызть. Даже и просто произнесённое такое слово - терпеть неможно!

Ох, заскрипят, завизжат нынче же по всем дворам да закоулочкам новогородским - ножи булатные под оселками да точилами.

Но вот прямо тут новгородцев нет, совет - войсковой. Кричать-спорить-доказывать, интересы новгородские отстаивать, кроме самого князя Новгородского - некому.

-- Что ж, сказано интересно. Ещё чего посоветуешь?

-- Коли есть на то твоя воля, то надлежит поступить с людьми духовными, кто воров на деяния их благословлял, клятву крёстную изменническую принимал, татей-крамольников отпевал - тако же.

-- Что?! Да ты сопля, на кого руку-то поднимаешь?! На самое наше святое! На церковь нашу православную! Гнать! Княже, вели гнать еретика-паскудника батогами! Чтоб замолк! Замолчь, выблядок!

***

"Есть что-то всеобъемлющее в этом выражении: "Помалкивайте"" - "Посмертные записки Пиквикского клуба" здесь не читали и, даже, не написали. Но я вспоминаю, что вспомнилось. И пересказываю ребятишкам.

А уж реакция на вопль "замолчь!" из постороннего источника - у моих ребят отработана. Поскольку такие агрессивные бородатые "мастера затычек" встречаются в здешней жизни часто.

***

Ропак морщился от боли в ноге и внимательно рассматривал крикуна. Воевода с Витебска. Мда, не знал, что он настолько... с местными попами спелся. С Григорием-местоблюстителем или с кем другим?

"Молчание - наряд умного и маска глупого".

А этот и маску снял.

Взглянул влево. Молчит. Ряженный или замаскированный?

-- А ты, твоё Высокоблагословение чего скажешь?

Протопоп Теофил, иногда откликающийся на странное прозвище Чимахай, присланный Антонием Черниговским для организации окормления ратей на походе и, ежели Господь победу дарует, то и проповеди мирной средь овец заблудших в Новагороде, смотрел сурово.

Странный мужик.

Страшный.

На лице - синюшный рубец от обморожения. Сухопарый, сутулый, длиннорукий. Вовсе не мягкое, благостное лицо и фигура городских попов, к которым привык Ропак. Но главное: взгляд. Острый взгляд настороженного волка. Все воинские попы от него шарахаются. Да и гридни избегают. А вот Всеволжские ему рады. И он им улыбается!

Н-ну... пытается. Такой мордой улыбнуться... кобеля цепные со страху писаются.

Из первых дел, которые пришлось разбирать Ропаку в Новгороде - убийство Теофилом монаха. Монах кричал что-то непотребное на площади. Подошёл Теофил и негромко велел замолчать. Один раз. Тот не послушал, протопоп ударил. Кулаком. Один раз. Откачать не смогли.

На другой день какой-то походный поп из полоцких с ним заспорил. Что-то об иконах из церкви выносимых. Церковку грабили серьёзно, даже свинцовые рамы из окон вынули. Теофил туда собеседника и вставил. Вбил в оконный проём. Поп был толст. Так и застрял там. Час орал благим матом, пока кто-то не сжалился, не позвал полоцких. Они кусок стены выломали, попа своего вынули. Чуть живого.

Ропак, послушав про такие безобразия, поспрашивал у своего духовника. Тот только глаза к небу возводил:

-- Свято-Георгиевского монастыря выученик. Там, княже, такое рОстят... чтобы демоны наперёд разбегались. А Теофил... он ещё и Воеводе Всеволжскому друг. По дебрям лесным бродил, язычников крестил. Вот повадка звериная у него и осталась. Ты с ним... не сварись.

-- Чего, драться на меня полезет?

Духовник сразу заволновался, завозмущался.

-- Нет-нет! Как же можно! Ты ж князь! Вокруг же - слуги верные, гридни храбрые...!

Потом остыл и, воровато оглянувшись, признался:

-- Этот - может.

Подумал и добавил:

-- И зашибить - тоже. Он, сказывают, медведю-шатуну раз бошку оторвал. Голыми руками.

Впрочем, в собрании Теофил вёл себя тихо, морды никому не бил, разговаривал редко. Да и не с кем: при его появлении неслышной, стремительной походкой все вздрагивали и замолкали. Даже и смотреть решались только искоса да в спину.

Мало кто из храбрых витязей, да воевод славных, да бояр родовитых выдерживал взгляд этого странного "возлюбленного богом".

Казалось, что его глазами глядят места дикие, незнаемые. Обледенелые, бескрайние, гиблые. Где и адское пламя в радость - хоть погреюсь, где и демоны - добыча промысловая. Шкуру сниму - шубу сошью.

Теофил осмотрел зал. Собравшиеся бояре и воеводы - не робкого десятка люди, но под взглядом его все замолкли. В тишине негромко и окончательно прозвучало:

-- Воров, хоть бы и рясофорных, надлежит казнить. Против мирских - втрое. За измену князю, за изменническую проповедь. И за измену Господу нашему Иисусу Христу.

Повернувшись к Ропаку, добавил, не снижая и не повышая тона. Просто напомнил:

-- У меня - митрополичья грамотка. Вся епархия - подо мной. Ты не осудишь - я судить буду. По правде душевной. В три вины.

В протопленной душной зале совета будто холодным ветерком просквозило.

Как-то вспомнилось боярам недавний их переход через Ильмень-озеро. Так-то поверху всё хорошо, снежок-ледок. А чуть глубже, чуть сильнее топни... водица тёмная да стылая.

Ох, и страшно-то в тую тьму да стылость идти. А она вона, тута рядом - за столом сидит, на совет глядит. Мявкни лишнее - всем нутром своим познакомишься.

-- Что ж, быть по сему. Ворам - воздаяние. По делам их. И духовным - тако же.

Зал тяжко вздохнул.

Ныне в Новгороде - 80 церквей. Такое решение... при таком исполнении... исполнителе... В городе церквей открытых не останется. Ну, может, одна-две по окраинам.

Так это ж хорошо! Грабить легче! То тебе под руку кое-какой попец воет-гавкает. А его и приложить-то нельзя - не благочинно преподобие по мордасам-то. А то только спроси:

-- А не отпевал ли ты воров-разбойников? А не сходить ли тебя к Теофилу высокоблагословенному?

Враз тишина настанет. Бери что хочешь. Ещё и сам принесёт и вслед кланяться будет. Долгополые...

-- Та-ак. Лады. Ещё какой совет дать можешь?

"Вы хочите песен? - Их есть у меня".

Но понравится ли вам моя "музыка"?

-- Могу, княже. Дела эти во Всеволжске не один день обговаривались. И с самим, с князем Иваном, и с ближниками его. Всех людей простых, кто в делах воровских замечен - выслать с города с семействами. Это - камни, которые зачинщики в тебя метать будут. Лишишь крамольников оружия их - и сам, и люди твои целее будут. Ещё, как по "Указу об основании Всеволжска" и указано, выслать на Стрелку всех вдов, сирот, калечных, убогих, юродивых, нищих, меж дворов шатающихся, себя прокормить не могущих...

-- Эдак полгорода высылать придётся! А жить-то с кем?

Ещё один боярин прорезался. Из смоленских. Он, видать, себе уже под Ропаком место в городе примеряет. Боится, что мало загрести доведётся.

Ропак, сев князем новгородским, оказался в очень неудобном положении.

Конечно, победа доставила радость, чувство восстановления справедливости, отмщения разным негодяям. "Правильное дело, божеское". Но вовсе не принесла душевного покоя.

Как владетель здешней земли, он хочет её процветания. Многие годы этого добивался, даже и собственной жизнью рискуя. В сражении со шведами под Ладогой, например. Тратя силы и время на бесконечные умирения местного боярства.

В ответ - чёрная неблагодарность.

Надо отомстить за явленное зло. Выкорчевать гнилые корешки. Это - справедливо, это "правильно". Но истребив измену полностью, глубоко, начисто, "с запасом" - останешься с пустой, разорённой землёй. И дело даже не в том, что с пепелища не собрать податей: цель разумного князя - процветание его владения.

"У меня - хорошо" - так должно быть.

Выкорчевал измену - получил нищету. Не выкорчевал - новую кровавую замятню.

-- Жить? - с не-ворами. С теми, кто ни ныне, ни вскоре ни тебя, боярин, ни князя резать не пойдёт. Княже, люд голодный, нищий, бездельный, аки хворост - всяк смутьян его возмутить может, валом пламенным на тебя погнать. Очисти лесосеку от сушняка. Дабы и пала в твою сторону не было.

-- Ишь ты. Это тебе князь Иван такое сказывал? Его манера.

-- Да. Не единожды. Ещё.

Ольбег вспоминал разговоры с Воеводой. О разнице между "справедливостью" и "целесообразностью". О цене "справедливости" промежду прочих цен "целесообразности".

-- Полагаю, что жителей новогородских надобно поделить на разряды. Кто сам, своей волей, кровь православную лил или других к тому призывал, те - воры. Кто в злодеяниях не участвовал - те люди добрые. А есть, кто и злодействовал, да не своей волей, а по приказу.

-- Эт ты про кого? Про холопов, что ли?

-- И про холопов. На рабах вины за исполнение господского слова нету. А ныне и холопов нету. Ты, княже, верно, забыл. Не объявлено ещё новогородцам о вольности рабов их. Как в Киеве Государем указано было.

Ропак снова поморщился. И не только из-за жара в ноге.

Да, забыл. Точнее: советники дело замылили-замытарили. Не хотят бояре холопов отпускать. Тянут, крутят. Придётся и своих... перетряхивать. Чтобы дело делали.

-- А ещё - городовой полк новогородский. Они противу тебя бились. Однако не своей волей, а по присяге принесённой. На них вины нет. Равно как и на софьянах.

***

"Софьяне" - воины, чиновники "Дома Святой Софии" - архиепископа Новгородского. Другое название: "владычные молодцы". В следующем столетии развернутся во "Владычный полк".

Городовой полк - сила. Основа агрессивной политики Новгорода. За 12 в. нападает на соседей 38 раз, те на него - 16. В четверти нападений князья со своими дружинами вообще не участвуют.

***

Умно, умно парень толкует. Вывести главную воинскую силу Новгорода из-под казней, даровать им милость княжескую - ослабить мятежников. А перерезав да выслав бояр и попов можно будет... и с гриднями вопросы порешать. Как к тому времени лучше обернётся.

-- Ну что ж. Быть посему. Всех вечевых бояр новгородских тащить сюда. Для спроса.

-- Замятня будет. Народ взбунтуется.

Ропак внимательно посмотрел на брата Рюрика. Нехорошо скривился. Что ж ты, братец, время на очевидное переводишь? Или хочешь заступником новогородским прослыть? Любови народной захотелося? Чтобы после меня сюда, в Новгород, пересесть?

-- Это хорошо. Что замятня будет нынче. А не когда дружины по домам пойдут. Так что тащи, кроме бояр, ещё и владыку. С присными.

Оба прекрасно понимают: если Ропаку удастся "нагнуть" Новгород, то Рюрик в Пскове сможет сделать тоже самое. Но уже без сильных эксцессов. А вот если "нет", то...

"Все это так прямолинейно и перпендикулярно, что мне неприятно" - Черномырдина здесь не читали, но чувствуют именно так.

***

В РИ Рюрик Стололаз поставлен Боголюбским княжить в Новгороде после смерти Ропака, случившейся ближайшей весной, сразу после неудачи этого похода. Не удержался, был вскоре новгородцами выгнан. После чего, по просьбе веча, Боголюбский пошлёт в город своего младшенького, малолетнего Юрочку. Восьмилетний мальчик править сам не может, конечно. Но - символизирует. Потом и его выгонят. Через десятилетие сваты грузинской царицы Тамар найдут Юрия в становищах половцев на Северном Кавказе.

Позже среди князей в Новгороде побывает и Храбрый, и племянник Боголюбского Безокий. Именно новгородские рати будут основной силой в истреблении владимирских и суздальских воинств при Липице.

Но ни храбрые князья, ни славные победы, ни разгром Залесья Батыем не отменят главного: "Новгородский хлеб растёт в Суздальском Ополье". Четыре века кровавой усобицы, десятки тысяч человеческих судеб, стёртых в мусор. Вокруг очевидного.

***

-- А ты со своими иди в кремль. И смотри, чтобы городовой полк... по домам сидел.

Искандер дёрнул головой, подумал, кивнул. В походе Ропак главный. Да и по смыслу: "государевы вои" понадёжнее княжьих гридней.

"Кто в торбы меньше набивает - тот в бою твёрже бывает" - давняя воинская мудрость.

Дав ещё несколько поручений Ропак распустил совет, велев, однако, Ольбегу остаться.

-- Будет свара. Встанешь между городом и Городищем. На Волхове лёд крепкий - воры мимо моста сюда полезут. Как увидишь - бей вдоль реки. А я с отсюда. Чем больше явных крамольников нынче побьём, тем меньше тайных останется.

Факеншит! У меня же все грамотные! И шутники - тоже.

Ольбег вернулся в расположение отряда, пересказал решения княжеского совета своим. Те немедленно отреагировали: написали и повесили над Волховским мостом транспарант. У меня такое под Киевом было, вот они и повторили.

Только текст другой:

"Проход запрещён! Нарушители будут застрелены. Выжившие будут застрелены повторно".

И нарисовали очень злую собаку с луком в лапах и наложенной стрелой.

Среди новогородцев тоже полно грамотных. Они офигели, и через мост не совались.

Среди ночи, когда с Людинового конца через реку валом повалил народ, Ольбег, оставив одну турму охранять своё подворье, другую - у моста, двумя оставшимися спустился на лёд и ударил мятежникам вбок.

Это была ошибка. У Ольбега - "драгуны". Копий нет, есть луки и палаши. Выехали, встали, начали стрелы кидать. "Стрелец с табуретки". Сперва хорошо получалось. Потом... у новогородцев и свои стрелки не худые есть - начали отвечать. Появились потери.

Тут Ропак не стал тянуть - Храбрый от Городища ударил навстречу "в копья". Мятежники побежали к Софии. А там им "в лоб" Рюрик своих повёл.

Сеча была кровавая. На Волховском льду между городом и Городищем и легли самые рьяные. Дальше уже проще пошло: подворья бунтовские окружали да выжигали. Ни софьяне, ни городовые в мятеж не пошли. Правда, двоих сотников городового полка "государевым" пришлось приколоть. А третьего зашиб Теофил.

Он явился к толпе воев, которых на возмущение уговаривали, один, без оружия. Принялся грозить карами небесными. Народ, прежде уже озлобленный речами зачинщиков, сперва и слушать не хотел. Гнать пытались.

Ага. Чимахай в лесу и медведей в разум приводил, а эти-то русский язык понимают.

Мятежники пришли в смущение. Тогда один из сотников-смутьянов кинулся с саблей. Их Высокоблагословение посохом сбил клинок, а самого сотника воткнул головой в стену церковки. Тот только ножкой дёрнул. И более не шевелился.

Из трёх сотен "золотых поясов" взяли половину. Ещё с полсотни - побили. Остальных или в городе не было, или попрятались. Десятка два смогли доказать свою невиновность. Прочие... принялись доносы строчить друг на друга. Не все. Но и трети довольно оказалось.

Особенно Гриша-епископ старался. Его Теофил лично вразумил.

Сперва по-чимахайски набил морду. С двух рук. Потом, по свято-георгиевски, в смысле: с молитвой сердешной, изгнал из него бесов. Водой, огнём и, само собой, словом добрым пастырским. А уж потом рассказал как будет взыскивать "три вины".

В городе все всё друг про друга знают. Либо указать могут, кто знает.

Мастер - "опонин", попоны делает? Он своего уличанского старосту знает, слышал, видел, что тот за два последних года наговорил, наделал. О чём рассказывает. С радостью и во всех подробностях. Включая хомут, украденный старостой со двора казнённого посадника Захарии, под шумок, когда двор разбивали.

Уличанский староста - рассказывает про кончанского. А тот на всех вечах бывал, всех слыхал. Иной, конечно, позапирается. И что? - Раз молчит - значит вор. Плетей да в колодки.

"Презумпция виновности" для всех "золотых поясов".

***

"Лучший аргумент против демократии - пятиминутная беседа со средним избирателем" - сэр Уинстон?

Здешний "средний избиратель" - "золотой пояс". После пяти минут беседы - уже не аргумент "против", а остро осознаваемая необходимость... иллюминирования этого всего.

***

К полудню и биться никого не осталось. Так только, кого из злодеев ловят да в Городище тянут. К вечеру Ропак снова собрал совет. Князья, десяток ближних бояр, Теофил и Ольбег.

-- Что дальше делать будем?

Князья да бояре хмыкают. Тема-то... эскалационная.

"Вернуть князя на его законный стол" - святорусскому вятшему понятно. Такое, в разных вариантах, делается неоднократно. Наказать "воров" - тоже понятно. А вот дальше... Город-то новгородцы, по сути, сдали сами. "Хорошие" новгородцы побили "плохих" - дело обычное. Ну, провели розыск, вытащили зачинщиков-крамольников. Ну, порубили там кому-то - десятку-другому - головы, кого-то пожгли-пограбили.

Всё знакомо, не хорошо, но нормально.

Слова вчерашние громкие, насчёт отнять вотчины, отменить вече и местный суд, наказать попов... Мало ли слов громких в собраниях говорится? Ведь ясно же, что такого быть не может. Что даже и скажет князь, а оно как-то... не сделается. А и сделается, да только кусочек, а потом князь помрёт, или передумает, или ещё чего... Так ли, иначе, а всё на старый лад переиграется. А местные-то дурни поверили, за ножи взялися. Вылезли и попалися.

Коли пошла такая игра, коли толк идёт про несбыточное, то и ввязываться...

"Не зная броду - не суйся в воду" - русская народная.

-- А пусть он говорит, - и в Ольбега пальцами тычат.

Тот скромничать не стал.

Скромность "по-святорусски" из моих ребят выбивается лихо. Не с чего им перед старшим-вятшим, бородатым-родовитым краснеть-мяться. А уж когда дело наперёд продумано - что ж не обсказать? Глядя как раскрываются глаза и рты. Широко распахиваются. Так, что и вчерашний обед через зубы видать.

***

По сути, мы предложили Новгороду вариант Коростыньского договора Ивана III от 1471 г. Без договора: нет "высоких договаривающихся сторон". Есть князь, который объявляет свою волю.

"Мужы вольные" признают главенство над собой Великого Князя; новгородская внешняя политика ликвидируется как явление - внешние сношения есть дело Государя; призывание и изгнание князя отменяются: Государь поставляет князя по своей воле; Государь признаётся верховным судьёй; новгородский Сместный суд заменяется судом князя; титул архиепископа, его выборность - отменяется; вечевые грамоты ликвидируется; вече, выборность должностных лиц отменяется; Новгород уступает часть земель, объявляет о независимости Пскова и Юрьева.

Выборность архиепископа... Тема не столь давняя, но для Новгорода весьма важная.

В 1156 году новгородцы впервые избрали своим духовным архипастырем Аркадия. С тех пор после смерти или отречения очередного архиепископа происходят выборы.

Избрание - по двухступенчатой системе. Сначала на обычном месте вечевых собраний - Ярославовом Дворе, новгородцы называют трёх кандидатов, чьи имена пишут на листках пергамента ("жребии") и запечатываются посадником. Затем переходят на противоположный берег к Софии, где служат литургию. "Жребии" во время службы лежат на престоле собора, и после её окончания слепец или ребёнок наугад берёт один из них. Имя написанное в "жребии" немедленно оглашают.

В XIV в. станут считать, что более угоден богу тот, чей жребий остался на престоле, поэтому протопоп Софийского собора будет брать с престола "жребии", один за другим, зачитывая имена. И только потом оглашать имя нового владыки, которого тут же с почётом возводят на сени Святой Софии. Чаще всего это авторитетные лица из настоятелей монастырей или приходского белого духовенства. Однако будут случаи, когда избранный в архиепископы не имеет даже сана священника: в 1359 году архиепископом провозгласили Алексея - ключника собора Святой Софии.

Архиепископ, кроме дел церковных, ведёт кучу дел мирских. Например, обязательно скрепление поземельных актов печатью владычного наместника, за что собирается пошлина в три белки.

Всё это "сносится".

Мирские функции передаются князю, титул ликвидируется, "софьяне" - рассыпаются, нового назначает митрополит.

Иван III работал в РИ мягче. У него политические институты и традиции Великого Новгорода сохранились, хоть и номинально. Потом уже внуку его пришлось доламывать. Мы начали на три века раньше. Поэтому крови много меньше, а результат полнее и быстрее.

В это десятилетие (в РИ) здесь будет периодически возникать ситуация "двух князей". Её то будут навязывать, то вече само будет предлагать. Так будут призваны в Новгородские земли одновременно княжить два племянника Боголюбского - сыновья Ростислава Торца. Через пару столетий станет частым приглашать одновременно двух князей с их "дворами" (дружинами). Политические, хозяйственные, судебные функции князя сокращают, оставляя только военные. Наёмник в блестящей упаковке.

Я пытался продавить нечто подобное в Киеве. Предлагал разбить на 6-8 уделов с прямым подчинением Великому Князю. Количество перейдёт в качество и мятежи закончатся.

Пока не прошло.

***

Есть ныне любители порассуждать о "исконно-посконных новгородских вольностях". О "кровавом и ужасном" князе Святославе Ростиславовиче, который те вольности в крови утопил, телами новогородцев порубленных Волхов запрудил, так, что река и из берегов вышла. На всякий чих не наздравствуешь, на всякую лжу не наответствуешь. Однако скажу: зимой на реке лёд лежит. А Волхов и летом запрудить - ума дашь. А воли там было - для трёх сотен "золотых поясов". А остальным людям новгородским, меньшим да подлым, была неволя. Вот мы всех и поровняли.

Дурдом. Все застенки забиты, "сидельцы" друг на друге сидят, в пытошный - только по расписанию, загодя, в очередь. Писцы, глаза вылупивши, строчат расспросные листы. Голов не поднимая, слов не понимая. Дышать нечем. Свечи, плошки, факела - воздуха нет.

-- Вот ты, княже, бояр воровских побрал. А дальше куда их? В Волхов под лёд спустить? С чадами и домочадцами?

Снова про то же, про цену справедливости в цене целесообразности.

Есть же справедливость божеская! Как в Библии сказано: "истреблю по четвёртое колено". Но здешне-сейчасные жители такое наказание для воров, для семейств воровских почитают несправедливым. Жестоким, кровожадным. Что делает его... нужным, но нецелесообразным. Надо, но нельзя.

Говорят, Ванька-лысый большой мастер такие загадки отгадывать. В щёлки проскальзывать, по лезвию проскакивать. В сплошной стене каменной - дверцы сыскивать.

Ропак с ненавистью смотрит на бывшего Торопецкого, а ныне своего Новогородского, только что поставленного, тысяцкого. Ну что ты пристал? У меня нога болит! Стоять не могу! А ты про этих... про падаль воровскую, пока живую...

Вчера, уже за полночь добрался до опочивальни.

Сударушку на постелю? - Какие бабы?! Тут бы только упасть и не шевелиться! Никого не видеть и не слышать. Никого, никуда... - счастье!

Уже сквозь сон, услышал, как сапоги с него снимают.

-- Пантелей, ты чего не спишь?

-- Тебя ждал.

Да уж. Неразговорчив сынок растёт. Весь в меня.

-- Дело какое?

-- Ага. Тряпицу на ране переменить.

У Ропака не было сил пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Просто сидел, привалившись к заботливо подложенным под спину подушкам, смотрел, как парнишка отмачивает тряпицу.

-- Слушай. Тут всеволжские да суздальские говорили. Хотят землю Новогородскую растеребанить. А ты что скажешь?

Пантелеймон подозрительно рассматривал закоревшую, с пятнами гноя, повязку, сокрушенно качал головой.

-- Ты бы, княже, полежал бы денька три. А то добегаешься. До встречи с господом. Да... А насчёт земель... твоя забота, тебе решать. Только надо самому понять - чего ты хочешь, цель твоя какая?

-- Хм... Цель? Это тебя так Воевода учил?

-- Ага. Сперва пойми - чего хочешь. Потом проложи туда тропку. Потом пройди не сворачивая.

-- Цель? Моя цель - быти князем Новогородским. У-ой!

-- Эта... не отмокла тута, прости. Ну. Ты ж уже князь? Достиг, чего хотел? Ставь цель новую.

-- Достиг... Войско уйдёт - они опять восстанут. Всех наших вырежут. И тебя тоже.

Пантелей поднял глаза, внимательно посмотрел на Ропака. Улыбнулся. Нехорошо. Как давеча улыбался сотник Всеволжский. Как год назад улыбался в Киеве сам Воевода.

Ещё один волчонок растёт. Волк - в моём доме, под моей рукой. Мой ручной волк.

-- Эт им... недешево встанет.

И замолк. Аккуратно промыл руки в шайке с горячей водой, протёр маленький ножик тряпочкой, остро пахнущей вином. Поковырял им в ране. Оттуда потёк гной. Ропак не сдержал... выражений. Юный лекарь, продолжил, не поднимая глаз и отвлекая посторонней беседой страждущего от болезненных впечатлений:

-- Теребанить-то давно начали. С Киева ещё. Ты ж братьям Псков и Юрьев отдал. Потому что самому тебе всех здешних земель не удержать. Такой кус - не прожевать. А какой - прожевать? Чего они хотят-то?

-- Они-то. У-ух... Не дави так.

-- Надо. Выдавить гной с раны. И чего ж они...?

-- Братец Рюрик хочет Шелонскую пятину. С Луками. Братец Мстислав - половину Водской. С Копорьем. Искандер сказал, что Боголюбский хочет Бежецкую. С Мологой, Волочками и Новым Торгом. А твой... ы-ых... "Зверь Лютый"... Ну, ты Пантелей, весь в него! По живому же...!

Ропак смахнул пот, выступивший от ощущений в ране. И сам-то не труслив, не слаб. Много чего в жизни довелось попробовать, пережить, перетерпеть. Но вот так, по живому... крепко Воевода своих вестовых учит. Птенчики, у-уй!, из выводка "Зверя Лютого". Ни своей, ни чужой крови не боятся.

-- Терпи. Всё. Теперь новую повязку наложу. Так что там Воевода Всеволжский?

Парнишка явно отвлекал внимание. Но ответить надо.

-- Всю Обонежскую пятину хочет. Со Свирью. Да ещё верх Водской. От Невы к полуночи. Да ещё весь берег по Западной Двине. Аж по Усвяты.

Пантелеймон аккуратно намазал костяной лопаточкой на тряпку мазь из корчажки. Примерился.

-- Эт не моего ума дело. Ты - князь, как скажешь - так и будет.

Ропак дёрнулся, когда горячая мокрая ткань легла на больную ногу. Пантелей принялся заматывать рану, продолжая развлекать князя:

-- По моему понятию, главные враги тебе - бояре. Главные из них - кто торг с Двинской землёй ведёт. Оттуда меха, деньги, там их люди. Их опора. Ежели те места отдать Воеводе - он их начисто выведет. Тогда и здешний остаток силы иметь не будет. Не сильно туго?

Лекарь оглядел повязку, довольно хмыкнул - аккуратно получилось. Поднял глаза и вдруг ласково улыбнувшись, попросил:

-- Ты... эта... не скачи сильно. А то опять заболит. Худо будет. Ежели с тобой что...

И принялся собирать тряпки и инструменты.

Ропак откинулся на подушке. Как-то... на душе потеплело. Вот, есть же... кто обо мне заботится. Душой своей. Именно что обо мне самом, а не о вотчинах да о милостях. И боль в ноге успокаивается. И вообще... жить - можно.

-- Погоди. А с остальными как?

-- С братьями-то? Отдать. Всё, что им для дела надобно. Для твоего дела. Но не более.

Отдать. Всё.

Для дела. Но не более.

Хитро сказано. Точно.

Теперь бы понять: "не более" - это сколько?

Боль отступила, перестала дёргать, ушла.

Пришла накопившаяся усталость. Навалилась, накатила.

Спать.

"Утро вечера му...".

В последующие дни в Городище обсуждалось несколько вариантов раздела "Новгородского наследства". Победителям было очевидно, что оставить эту землю как есть - нарваться в ближайшее время на новый кровавый мятеж.

Решение вырисовывалось многослойное:

- уничтожить наиболее активных противников, нескольких казнить публично-воспитательно, повесить;

- выселить остальных противников, подальше, чтобы не вернулись;