Пуанта

Глава 1. Сладкая, худшая ложь

Не стоит пытаться избавиться от воспоминаний, надо научиться жить с ними.

"1408" Стивен Кинг

Амелия; 23

Я знала, что когда-нибудь это случится. Черт, я всегда это знала, клянусь Богом. Помню, как долгими ночами, лежа без сна в Италии, когда я только-только вырвалась из Москвы, мне все казалось, что он зайдет в мою спальню и улыбнется. Притворно нежно, но с настоящей насмешкой. Сейчас. Вот сейчас точно. Паранойя — это вещь такая тяжелая. Ты как будто носишь на себе свинцовое одеяло, которое давит на горло и жмет к земле с огромной силой. Той, которую тебе очень сложно побороть. Почти невозможно. Я помню, как вечно оборачивалась, как почти не выходила из дома в первые месяцы. Считай саму себя в клетку посадила, и единственное, что меня тогда спасло — это мой сын. Мой Август. Врач сказал, что из-за нервов я врежу ему, и это напугало меня достаточно сильно, чтобы больше не боятся его отца. Да и глупо это, да ведь? Помню, как после того, как я запретила себе думать об Александровском, я часто врала себе перед сном. Вообще, как говорят? Худшая ложь случается именно в эти моменты. Шептать себе под нос уговоры, сладкие байки, убеждать себя, что он забыл обо мне. Забыл!..как глупо это было, да?

Да. Сейчас, сидя напротив него, когда я не слышу ничего вокруг, кроме своего пульса, наконец мне приходится признать — глупо.

«Надо было остаться в Японии навечно…» — горько усмехаюсь про себя, подмечая его злость. Нет, даже не так — это ненависть.

Он меня ненавидит. Я вижу, как глубоко и сильно, потому что, кажется, это едкое чувство отпечатано на его лице яркой, броской татуировкой. Она залегла на дне глаз, сжигая его сердце дотла, и знаете? Я не могу его винить. Мне стыдно, потому что я поступила с ним жестоко. Сейчас, сидя напротив него, мне безумно стыдно, и те чувства, от которых я тоже отмахивалась все эти годы, вдруг наваливаются сверху до свербящего носа и поплывшего взгляда, который я тут же прячу в документах перед собой. Не могу посмотреть ему в глаза, так внезапно это осознаю — не могу. Это сложно.

Хотя стоп.

«Тебе что память отшибло?! Или ты на самом деле все забыла, идиотка?! Типо со временем уходит все плохое, а остается хорошее?! Он тебя похитил! Он тебя удерживал! Это он виноват в том, что случилось, а не наоборот! Или ты забыла, каково это быть «сахарозаменителем?!»

Нет, не забыла. Я все помню. До мельчайших подробностей. И то, как больно было узнать, что это правда — тоже. И про свадьбу…

По телу идет непроизвольная дрожь от воспоминаний того чудесного утра, когда все новостные порталы трубили о таком потрясающе-шикарно-изысканном и элегантном событии. А меня так трясло, что я не могла удержать в руках бутылочку. ДЛЯ. ЕГО. РЕБЕНКА. Боже… как унизительно…

Поэтому подбираюсь. Гордо расправляю плечи и снова смотрю на него, рассудив следующее:

«Тормози, это всего лишь неприятное совпадение, не более того. Земля круглая, так вроде говорят? Это должно было случится рано или поздно, и ты была к этому готова. Не веди себя, как дура!»

И я не веду, потому что я уже давно не ребенок и не та маленькая девочка, которая стелилась перед ним и таяла от одного взгляда, как мороженное от солнца. Нет, я больше не масло на блинчиках, и не лужица чего-то приторно-сладкого у его до блеска начищенных туфель. Я взрослый, разумный человек. И я его больше не боюсь!

— …Астра, подожди! — из коридора доносится крик Аллочки, и я резко расширяю глаза, поворачивая голову.

«Нет-нет-нет-нет… НЕТ! Черт возьми, да что происходит сегодня, твою мать?!»

— Астра, туда нельзя, стой!

— Мне нужно!

— Астра, твою мать, это очень важное…

Ожидаемо дверь распахивается, и я вижу свою неугомонную племянницу. Она вся зареванная, всхлипывает, нос красный, как звезда на новогодней елке, тушь на щеках. Весь этот потрясающий ансамбль дополняет короткая футболка, чтобы показать окружающим ее пирсинг, и провокационная надпись: «На*** корпоративную этику, разгоняй!».

Ох-ре-неть.

Она смотрит на меня, я на нее, хлопая глазами, но подбираюсь раньше, и указываю на дверь.

— Выйди.

— Мне срочно.

— Я сказала — выйди. Подожди в моем кабинете.

— Да что тут срочного?! Вы вечно устраиваете посиделки у костра, а у меня жизнь рушится! — обиженно и громко протестует, заходя в кабинет, а не из него.

Конечно же. Астра не отличается покладистым характером, а будто генетически запрограммирована на любой бунт какой только возможен. Это стало понятно давно, и переходный возраст проходил со всеми атрибутами: ярко красные волосы, слава богу уже не дреды, курение, выпивка, пирсинг. Астра столько раз попадала в полицию что, клянусь, нас всех там уже встречают, как лучших друзей. Одним словом — ад на колесиках (она никуда же не ходит без своего чертового скейта), правильно Эрик сказал. Сейчас он во всю угорает, разумеется.

— …Отец. Он такое выдал! — трещит дальше, подходя к стулу и грузно кинув на него свою сумку с…

«Вещами?!» — взглядом оцениваю увиденное, что сразу же перехватывается ей.

— Я поживу с тобой. Так что двигай задницу и…

— Астра, твою мать, закрой рот! — подаюсь вперед и рычу, глядя ей в глаза, — У нас совещание. Выйди со своими пестрыми шмотками, или будешь собирать их по всему Невскому, клянусь Богом.

— Пф! Совещание… сама же говорила, что Степаныч вечно собирает вас по глупым поводам. Что на этот раз? Решаете сколько фильтров для кофе закупить?!

Боже. Мой. Я так резко краснею, будто меня окунули в таз с кислотой, перевожу на начальника взгляд, которым от души извиняюсь, так как не могу сказать и слова, и вижу просто потрясающую картину. Моя малолетняя племянница со своей прирожденной наглостью заставила онеметь отставного полковника. Просто потрясающе…

— Она бесподобна! — уже не сдерживается Эрик и начинает ржать, но этим возвращает меня с небес на землю, и я рычу уже ему.

— Не заткнешься, я расскажу твоей жене, как на самом деле умерла ее любимая сумка.

Срабатывает. Иногда мужикам достаточно пригрозить женами, чтобы их заткнуть, и это хорошо. Дает дополнительные рычаги давления, жаль таких нет в отношении идиоток. Когда я поворачиваю голову обратно на Астру, которая неожиданно вдруг решила заткнуться, я понимаю — вот это самый настоящий провал, дорогая.

Потому что она наконец увидела его. И она его узнала.

— Это же ты… — тихо шепчет, руша все у меня внутри.

«Нет-нет-нет-нет-нет… Астра, пожалуйста, нет…»

За это ужасное утро мне не повезло ни разу. Сначала я проспала, потом надела свою самую ненавистную юбку, так как сын решил поиграть в художника намедни, пробка, там скандалы, я даже на заправке ударилась ногтем так сильно, что он теперь дико ныл. Как будто попала в детскую книжку про детей-сироток и их тридцать три несчастья[1][Речь идет про серию детских книг писателя Дэниела Хэндлера, пишущего под псевдонимом Лемони Сникет. Она повествует о трёх детях — Вайолет, Клаусе и Солнышке Бодлер — родители которых погибли в пожаре. Сироты переходят от одного опекуна к другому, но повсюду их преследуют разнообразные невзгоды и несчастья.], честное слово.

«Я в аду…» — но, кажется, молитвы могут быть услышаны даже в диком пекле, потому что Астра собирается и играет свою лучшую роль.

— …В смысле вы! — мотает головой, а потом восторженно улыбается, присаживается на стул и разглядывает Макса во все глаза, — Живой… настоящий… Максимилиан Петрович, да?

— А вы…

— Меня Астрой зовут. Я… ой, да неважно. Знаете, все мои одноклассницы от вас просто в восторге! Конечно жаль, что не из-за вашей деятельности, а из-за того, что вы — самый сексуальный бизнесмен России…

— Астра! — пытаюсь как-то ее прервать, на что получаю недовольный взгляд и громкий цык.

— А что?! Это не мои слова, это журналы так говорят! Второй раз, между прочим…

— Как профессионально…

О, этого я прямо ждала — Катька, моя негласная соперница. Ее дико бесят любые мои успехи и вообще мое существование по факту. Подозреваю, что это из-за Кирилла — сына Степаныча, — на которого она положила глаз, и с которым мы плотно общаемся. Ее это бесит. Меня веселит. Только не сейчас. Плавно перевожу взгляд на нее, но не успеваю ничего сказать — Астра и тут не держит себя в руках, а хмыкает.

— И это ты говоришь? Бедного Кирилла уже слюнями залила. Может тебя оставить наедине со своим воображением, подруга?

«Господи, да ты заткнешься?» — пищу про себя, но племянница и не видит моего взгляда, она снова смотрит на Макса. Тот веселится от души, черт бы его побрал…

— Полагаю, спасибо?

Это первое, что он говорит сегодня, и меня бросает в жар. В памяти всплывают другие его слова — «малыш» самое громкое. Привычным, глубоким голосом, тихим, но одновременно громким, будто и нет ничего больше.

«Боже, приди ты в себя наконец, идиотка!»

— А можно автограф?

— Нет, нельзя! — шиплю, а потом резко встаю и поднимаю ее за руку.

Сжимаю сильно, так что и она шипит, хмурит брови, недовольствует. Черт, кажется я сейчас так хорошо понимаю Арна, как никогда в жизни.

— Бери свои чертовы шмотки, живо!

— Но…

— Астра, сейчас же.

Мы смотрим друг другу в глаза пару мгновений, за которые я, правда, успеваю уловить немой вопрос: нормально отыграла?

«Да, нормально, ад на колесиках, но уже хватит!»

И она это понимает. Слава богу не сопротивляется, хотя могла бы еще как, но только не сейчас. Потому что это на хрен никакие не шутки.

— Извините, — мило улыбаюсь, повернувшись к столу и сложа руки за спину, — Это недоразумение, но Катерина Валерьевна права в чем-то. Боюсь, что мне не хватит опыта для любого дела, которое касается такой громадины, вроде вашей.

— Думаю, что вы отлично справитесь с моей громадиной, — саркастично подмечает он, за что получает мой гневный взгляд, а я его очередную, уже забытую усмешку, — Вы знаете, я имел честь видеть вашу работу, и, полагаю, вы мне подойдете.

— Нет.

— Нет? Вам кажется, что я не в состоянии оценить ваши способности?

Чертов Арай усмехается на задворках, и, твою мать, это так жестко возвращает меня обратно в прошлое, будто кто-то с ноги толкнул в грудь.

«Нет! Держись! Цепляйся за правду, а не сраные игры разума!»

— Судя по тому, что о вас знают даже в школе, вы вполне можете оценить любые способности.

«Черт, как двояко прозвучало…» — я понимаю это позже, поэтому краснею, но продолжаю что? Правильно. Цепляться за правду.

Правда он рушит и эти попытки так просто, можно сказать играючи…

— Школьницы меня мало интересуют. Хотя было когда-то, что интересовали очень…

— Трогательная информация. Вообще, это прекрасно, значит ваша проблема не связана с нарушением возраста согласия — это чудная новость. Моя специализация — уголовное право, вас же, как я понимаю, привело сюда что-то связанное с вашим детищем?

— Вы правильно поняли.

— Это еще лучше. Катерина Валерьевна превосходный профессионал. Вам с ней будет комфортно.

— Я сам решу…

— У меня же… — с нажимом перебиваю его и стягиваю свою папку со стола, пожимая плечами, — …В этой сфере опыта почти нет. Извините. Всего хорошего.

Смотрю на Эрика. Тот, как придурок, с азартом наблюдает за нашей перепалкой, хотя я и вижу, что на дне его глаз отражается какое-то внезапное… беспокойство? Мне это не нравится. Смотрю на него суровей, а потом тихо, но саркастично спрашиваю:

— Вставай, наверно?

— Это вопрос? — веселится пуще прежнего, а я щурюсь, — Ой, ты так императивно щуришься…

— А как императивно я бью по морде…

— Это я знаю, — весело отвечает он, когда мы выходим в коридор.

Продолжает веселиться дальше. Мы с Астрой тихие, напряженные, а в этом узком коридоре вдруг так мало кислорода, что я и вовсе его не чувствую. Я просто не могу дышать.

— Эй, вы чего притихли?

Вместо ответа я заталкиваю племянницу в свой кабинет, туда же закидываю ее сумку, а потом отдаю Эрику короткий приказ.

— Едь к Лив, я приеду чуть позже.

— Но мы же должны были вместе и…

— Едь сейчас!

Повышаю голос, хотя такого за собой почти и не наблюдаю больше. Обычно я спокойна, как в танке, и, очевидно, что мой лучший друг заметит, что что-то не так. Это и происходит.

Эрик перестает улыбаться, делает ко мне шаг и слегка хмурится.

— Эй, ты чего? Забей ты на этот заказ…

— Все нормально. Езжай, — шепчу и даже силюсь улыбнуться, — Подготовь все к сегодняшнему задержанию.

— Ты будешь?

— Да.

— Но…

— Эрик, прошу, не сейчас…

Господи, как жалко звучит мой шепот. Я помню его, он будто из прошлого появился, и это страшно. Ему достаточно было просто прийти, чтобы утащить меня обратно? Что это? Рефлекс? Или просто глупость?

«Нет, я этого не ожидала, вот и все!»

Тем временем Эрик слегка кивает и поворачивается к выходу, но я останавливаю его и добавляю:

— Только… пожалуйста, не говори никому, что здесь сегодня было.

— Прости?

— Просто… скажи Лив, что не вышло. Так бывает. И все.

— Так… что происходит? Почему ты просишь меня соврать жене? Это…

— Я все объясню, но не сейчас. Иди уже…

Снова кивает, правда теперь обеспокоенность в его глазах не мимолетна, а перманентна. Он встревожен, но делает, как я прошу — уходит. И пока я смотрю ему в спину, думаю, а что я объясню? Главное… как?

«Твою мать, ну какого…?!»

Закатываю глаза и закрываю за собой дверь своего кабинета, к которой прижимаюсь и, смотря в одну точку, стараюсь уровнять дыхание. Я здесь словно одна, что очень странное — Астра не подает голоса. Она сидит на краешке дивана, молчит, но смотрит на меня, и когда я ей наконец отвечаю, тихо спрашивает.

— Ты как?

И снова. Что мне ей сказать?..

— Спрячь рамку со стола.

Слава Богу, мне не приходится повторять. Племянница буквально подскакивает и сразу же хватает ту единственную фотографию, которая сейчас меня волнует — Август и я в зоопарке кормим козлят. Убирает. Все.

— Теперь все нормально…

— Я себя правильно повела?

Подхожу к креслу, сажусь и киваю, хмуря брови и перебирая бумаги.

— Да.

— Ты вся на нервах.

— Нет, все…

— Брось, я же вижу. Ты никогда не убираешься просто так.

— Что ты здесь делаешь, Астра? — устало выдыхаю, усаживаясь в кресло, на что она отмахивается.

— Да это… так, неважно. С отцом поссорились и… Мел…

Гневно смотрю на нее, заставляя буквально взглядом закрыть рот, а в следующий миг слышу короткий стук в дверь. Знаю, кто за ней. Я просто это знаю, как будто у меня внутри маяк встроен, который реагирует только на него, как золотоискатель чертов. Пищит, вибрирует и парализует. На миг я поддаюсь отчаянию, но тут же мотаю головой, сбрасывая его, а потом прикладываю палец к губам.

«Тш-ш, молчи…» — этим говорю, потом беру в руки и свой голос, отвечаю.

— Войдите.

Жаль мой золотоискатель не работает так на хороших мужчин, не оказалась бы в такой ситуации. На пороге то стоит полная противоположность. Разумеется и очевидно с усмешкой.

— Можем поговорить?

«Нет»

— Конечно, — сладко улыбаюсь, потом беру ключи от своей Ауди и передаю их Астре, — Иди в машину и жди меня там. Я отвезу тебя в школу.

— Но…

— Астра. Иди. В. Машину.

— Ладно…

Соглашается скрипя сердцем и настолько нехотя, что меня саму пробирает, но я только коршуном за ней слежу. Как берет сумку, как бросает на меня почти испуганный, короткий взгляд, как разворачивается у двери, где он ее, конечно же, тормозит.

— Ты просила автограф?

— Спасибо… — тихо благодарит, кротко, я бы сказала, от чего бесит меня только больше.

Это снова паранойя, мне ведь кажется, что так она меня сдает с потрохами, но я никак не комментирую. Если сделаю это, точно спалюсь, пока еще есть вариант держаться за легенду, что я и собираюсь делать, как только остаюсь с ним наедине.

Мы недолго смотрим друг другу в глаза, потом я усмехаюсь и указываю ему на кресло перед своим столом, тихо добавляя.

— Вам нельзя здесь находиться.

— Это угроза? — усмехается в ответ, но приглашение принимает.

Из под ресниц я наблюдаю за тем, как Макс подходит к кожаному креслу, в которое опускается подчеркнуто сдержанно, и это меня улыбает.

— Это констатация факта. Если папа узнает, что вы в городе — вы отсюда не уедете.

— Мы серьезно будем говорить друг с другом на «вы»? После всего?

Ожидаемо. Я пару секунд молчу, потом поднимаю на него глаза и отгибаюсь на спинку кресла, как он, пожимаю плечами.

— Я так и знала, что вы вцепитесь в меня, как питбуль.

— Да что ты?

Сарказм на месте. Яд тоже. Сейчас Макс им буквально фонтанирует, он сочится из каждой поры и сильно бьет по мне. Его ненависть бьет. Я четко ее ощущаю — он меня презирает.

— Я очень похожа на нее, так что да.

— Ты не похожа на Лилиану, и ты это знаешь. Надеюсь…

— Я не про Лилиану сейчас говорю. Про Амелию.

Он застывает. Этот миг потрясения настолько сладок, что я, черт меня возьми, не могу сдержать тихого смешка, за который тут же бью себя по рукам. Дура-дура-дура! Никаких эмоций!

— Прости? — выдыхает тем временем он, я же беру рамку и, помедлив пару мгновений, переворачиваю ее на него.

На той фотке простая иллюзия — две меня. «Мы» улыбаемся, нам на фотке тринадцать, мы в саду нашего дома. Две разные меня и одна огромная ложь. Макс смотрит на фотографию, хлопая глазами, я же придвигаюсь ближе и тихо громозжу дальше. Раскручиваю клубок, так сказать.

— Меня зовут Елена, но вы, я так полагаю, думали, что я — это она.

Макс резко поднимает на меня взгляд, а я достаю сигарету и закуриваю ее, отклоняясь обратно на спинку кресла.

— Мне жаль. Вы думали, что она жива, не так ли? Когда увидели меня?

Все еще молчит, хотя краем глаза я подмечаю, как он сжимают рамку до белых костяшек, отвожу взгляд. Мне неприятно и стыдно говорить все то, что я говорю — если честно, это так, но выхода у меня нет. Если он узнает правду, ничем хорошим это не кончится.

— Мы однояйцевые близнецы.

— А Элай тогда кто?

— Лилиана и это рассказала? — усмехаюсь, киваю, сбрасываю пепел, — Прямо справочное бюро.

— Теперь ты скажешь, что она о тебе не знала?

— Нет, от чего же. Знала. Просто она меня ненавидит, а я ненавижу ее — мы делаем вид, что друг друга не знаем.

— Что за бред?

— Все семьи разные, господин Александровский. У нас так. У вас, насколько мне не изменяет память, все тоже негладко?

— И где же ты была все это время?

— Вообще-то я была там в ту ночь, просто в тени. Папа уже потерял одну дочь…

Рамка летит в стену. Я вздрагиваю и резко перевожу на него взгляд, а Макс приближается.

— Закрой рот сейчас, — предупреждающе шепчет, я притворно-непонимающе хмурюсь.

— Вы же об этом знаете, разве нет?

— Если ты думаешь, что я настолько тупой, чтобы во все это поверить, ты глубоко заблуждаешься.

— Мне жаль, но девушка, которую вы во мне видите, мертва.

Вижу, как жестко играют желваки на его щеках, поэтому откладываю сигарету в сторону, лишь бы он не увидел, как трясутся мои руки. Черт возьми. Я сжимаю их под столом так сильно, что простреливает резкая боль от ногтей. Слегка морщусь, на миг прикусываю губу, но лишь на миг. Уверенно киваю.

— Вы должны уехать. Я не шучу насчет отца, если он узнает, вы не проживете и часа.

— Я его не боюсь.

— Очень зря. То, что было тогда в вашем доме — цветочки.

— И с чего вдруг такая забота, а?

— Потому что я знаю, что было между вами с ней, — тихо признаюсь, заставляя его замереть еще больше, чем до этого, — Она мне рассказала. Мел все мне рассказывала.

— Ты…

— Она вас любила, — снова признаюсь, только тише и куда как сложнее.

Можно сказать, что сейчас я впервые признаюсь ему в любви, и снова так по-дебильному. Твою мать. Макс в ответ щурится, я же снова, дабы не выдать бурю своих эмоций, которую теперь сложно сдерживать троекратно, перевожу взгляд обратно в окно.

Она бы не хотела, чтобы… все закончилось плохо, поэтому я ничего не скажу ему, если вы сейчас встанете и тихо, спокойно уедете обратно в Москву. Никому не нужны конфликты, а война? Бросьте, Максимилиан Петрович, это лишнее. Ради чего? Я не она.

Макс молчит. Он молчит так долго, что мое сердце, кажется, разорвется от волнения. Словно нагнетает. А может ждет, чтобы я на него посмотрела? Без понятия, я ведь не ведусь. По мне так лучше пялиться на дождевые капли, чем ему в глаза. Я могу дышать лишь тогда, когда он молча отодвигает стул и также молча уходит.

Черт возьми…

Цепляюсь за край стола, жмурюсь и часто-часто спасаюсь кислородом, чтобы хоть как-то оживить свое бедное сердце. Вместо этого, правда, топлю его в буре пряного аромата его парфюма…

Он уехал. Степаныч сказал, что сотрудничество приостановлено — разозлился и расстроился, поэтому нагрузил меня архивной работой. Переоформление бумаг, их разбор. Мол, «давай-ка, дорогая, наведи порядок в своем отделе». Так это звучало, а подразумевалось: «Ты засрала мне сделку века, теперь расплатишься своими страданиями». Но плевать, если честно, я была рада.

Каждую ночь перед сном всю неделю я врала себе. Худшая ложь? Худшая, но такая сладкая. Я убеждала себя, что он действительно уехал. Поверил? Может быть и нет, но какой смысл? Такие, как он, не терпят отказов, но еще больше они ненавидят, когда их макают в дерьмо, а что я сделала, если не это? Даже если предположить, что он мне не поверил, я не просто отказала ему, наврала и такую историю состряпала, что мама не горюй. Кому будет приятно?

«…Да и вообще… сколько у него таких, как я? Он женат, да, но четко дал мне понять — это для него ничего не значит. Наверно «у самого сексуального бизнесмена» есть не одна любовница, а штук эдак миллион. Чтобы скучно не было…»

— Когда ты уже вернешь Августа? — недовольно возникает в двери моей спальни Астра, хмуря брови, — Я уже успела соскучиться.

— Съезди к ним, в чем проблема?

— Ой нет. Бабуля причитает, что я веду себя плохо с отцом, а дед сверлит меня своим этим недобрым взглядом.

Усмехаюсь и встаю с кровати, чтобы снять линзы. Карие линзы — мой ежедневный спутник, и если по началу они меня дико бесили, теперь уже привыкла. Бросаю на себя взгляд. Не знаю, сильно ли я поменялась? Реально ли меня вообще узнать? От той девчонки же правда ничего не осталось. Теперь у меня есть челка, волосы темного, шоколадного оттенка. Я сильно похудела и подкачалась в свете специфики своей работы… да и вообще. Повзрослела я все-таки.

— О чем думаешь?

— Да так…

— О нем, да? — бросаю на нее злой взгляд, Астра же, словно и не замечает, проходит в комнату и плюхается на кровать, подтягивая телефон к себе ближе, — Давай посмотрим его инсту…

— Я не хочу видеть его инсту.

— Ты же паришься, что он не поверил? Поэтому Августа здесь нет?

— Думаешь, что он отчитывается о своих передвижения в постах?

— А чтобы не проверить? Он активно ведет страницу, зря ты так.

Через миг она довольно выдыхает.

— Я же говорила.

Не сдерживаюсь и поворачиваюсь, да и знаю, что игнор с ней — дело гиблое. Астра все равно добьется внимания, которое я направляю в экран. Для ее успокоения, конечно же, ну и чуть-чуть для своего.

Там фотография с видом на Москву, как будто с Олимпа. Стеклянный столик. Его рука и кофе.

— Это его пентхаус.

— Ты откуда знаешь?

— Я не шутила про своих одноклассниц, так что много чего знаю. Расслабься, короче, уехал он. Давай завтра сходим втроем в кино? Или в кафе? Пиццу поедим…

— А ты домой не собираешься?

— Не хами, — отбивает мой сарказм, встает и, поправив свою футболку, ехидно добавляет, — Хоть с кем-то поспишь в одной постели.

— Вали отсюда.

Смеюсь, она задорно отвечает и уходит, но я знаю, что через пятнадцать минут снова притащится и заставит меня пойти смотреть с ней какой-то сериал. На самом деле я люблю, когда она здесь бывает — я Астру люблю. Даже не смотря на вечные подколы моего добровольного одиночества, она не дает мне в полной мере его ощутить, потому что будь я сейчас одна, это был бы крах всего точно.

Да и правду она говорит — он уехал, а значит и моя жизнь может вернуться в привычное русло. Поэтому я беру телефон и набираю номер мамы.

— Малышка моя, здравствуй…

От ее голоса я всегда улыбаюсь. Подхожу к окну и, водя пальцем по стеклу, улыбаюсь-улыбаюсь-улыбаюсь. Она, конечно, не знает, что произошло. Думает, что у меня просто сложности в работе, потому что если бы узнала — Макс был бы мертв. Я это в полной мере осознаю, наверно защищаю его, но больше Августа — не могу позволить, чтобы его дед или дяди стали убийцами его отца. Это уже совсем жесть…

— Я заберу его завтра из садика, ладно?

— Ты разрешения спрашиваешь? — усмехается, я тихо цыкаю.

— Нет, просто предупреждаю. Как он там?

— Вы же говорили сегодня, не успела спросить?

— Он много болтает, но не по делу.

Смеемся вместе, а через миг я получаю ответ, который одновременно греет и колет.

— Он очень по тебе скучает, малышка…

И я. Безумно.

Поэтому весь следующий день течет для меня, как желе. То есть очень медленно, почти неощутимо. Я так жду вечера, что не могу усидеть на месте, постоянно глядя то на часы, то на его фотку. Все идет из рук вон плохо, и я не могу сосредоточиться — мне прямо надо к нему. Это замечает Эрик, поэтому вызывается меня подменить. Усмехается, пихает локтем и мотает головой в сторону выхода, мол, иди уже.

И я бегу. Лечу, можно сказать. Напоследок крепко целую его в щеку — спасибо, спасибо, спасибо! Отпустил, выручил, подменил. За все. Совестно немного, что я соврала ему о Максе, может и надо было рассказать?

Отмахиваюсь. Зачем? Я больше его не увижу.

О да. Это та самая сладкая, худшая ложь, которая через час бьет меня обухом по голове, когда я стою перед воспитательницей, а она мне говорит:

— Извините, но Августа забрал его отец. Он сказал, что вы в курсе…

Твою. Мать.

Вот и все. Реальность для меня — то самое желе, а я сама — тону.