Пусть не сошлось с ответом!.. Присутствие духа

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Хмелик отделался ушибами - синяками да шишками. Через несколько дней он появился в школе. И все-таки Валерий не мог сказать с облегчением, что опасался худшего. Обошлось без увечий, но то, что произошло, было не менее, хотя по-иному, скверно. Хмелик наотрез отказывался говорить, как он сверзился с лестницы, кто его толкнул или бил. Он молчал. Он не сробел - Валерий сознавал это, - а просто сообразил: вожатому хулиганов не одолеть. К чему же спрашивать попусту?.. Этот вопрос читался в хмуроватом взгляде Лени.

Получалось - нелепей не придумаешь. Он, Валерий, не может защитить маленького. Не может унять подлецов. От внушения Гайдукова и Котовой Шустикову с Костяшкиным ни тепло, ни холодно. Зато Хмелику от «внушения» Шустикова и Костяшкина пришлось плохо - он не надеется больше, что в школе будет, как надо, по-справедливому.

Кто же тогда главнее в школе, кто хозяева: Игорь Гайдуков, Стасик Станкин, Лена Холина, он сам или теплая компания молодчиков, на все поплевывающих, сквернословящих по вечерам в переулке - наперебой, напоказ, «тихим» на острастку? Кто задает в школе тон: комитет комсомола и совет дружины или шайка верзил из переулка?

Жажда поделиться своими думами и недоумениями с человеком, который зрело и уверенно истолковал бы все и на все дал ответ, одолевала Валерия. Эта жажда усилилась, когда Игорь вскользь сказал ему, что Котова советует в ближайшее время принять в комсомол Алешу Шустикова. Шустикова, который, если б даже и не трогал Лаптева и Хмелика, все равно недостоин был звания комсомольца! Чего-то самого главного недоставало в Шустикове. Он мог на сборе в торжественной тишине, после воспоминаний о героических днях прошлого, засвистеть вдруг - и вовсе не из озорства. Ему было просто незнакомо торжественное настроение. Может быть, Валерий и не сумел бы связно сказать об этой черте в характере Шустикова, но одно он знал твердо: тот вступает в комсомол ради какой-то своей выгоды и ни для чего больше. Это было неоспоримо. И, однако, оспаривалось… Зачем?

Как Валерию нужен был умный и непременно старший товарищ, как ему хотелось подойти к Ксении Николаевне! Ему казалось, что ее ответ на его вопросы может оказаться поразительно простым и неожиданным, как решение головоломки. И тогда сумятица в его голове заменится умным и строгим порядком. Но после тройки, да еще «некрепкой», как говорят в таких случаях в школе, он не считал себя вправе занимать время учительницы разговором «на тему вообще». (Так, по застенчивости шутливо, называли, бывало, ребята в мужской школе откровенные беседы с учителями по душам.) Еще решит, чего доброго, Ксения Николаевна, что он пытается загладить впечатление от своего неудачного ответа.

В то время как Валерий колебался, подойти или нет к Ксении Николаевне, он узнал, что его разыскивает по школе Наталья Николаевна, студентка-практикантка.

Наталья Николаевна преподавала ботанику в 5-м «Б». Именно после ее урока Хмелика избили. Наталья Николаевна проводила его домой. Она пыталась узнать, с кем Хмелик подрался, но он молчал, а она, внимательно присматриваясь к этому так не похожему на задиру мальчику, догадалась, что драки и не было. Когда перед уроком она заходила в биологический кабинет, Хмелик и другие ребята сосредоточенно разглядывали новые пособия, развешанные по стенам, - цветные изображения васильков, тюльпанов, одуванчиков, окруженные мелкими циферками и тоненькими, исходящими, как лучики, стрелочками. Настроение у всех было мирное.

Нет, драки не было - было избиение. В драке не бывает одного пострадавшего. И она не обходится без шума. Наталья Николаевна не сомневалась в этом. Хотя Леня ничего не подтверждал, ничего не отрицал, она не повторяла одних и тех же вопросов, а задавала всё новые и наконец сказала, что ей неясно одно: от кого ему досталось. Но Хмелик и тут промолчал.

А Наталья Николаевна стала горячо говорить ему, что не должна несправедливость остаться безнаказанной; что ее педагогическая практика в школе заканчивается, но она не может расстаться с 5-м «Б», пока не накажут тех, от кого пострадал Леня. Если она, Наталья Николаевна, не сумеет сейчас восстановить справедливость, то как же через год сюда придет на постоянную работу?.. (Она договорилась с директором, что, наверное, кончив институт, будет учительницей у них в школе.) Произнося слово «справедливость», Наталья Николаевна чувствовала неловкость: понятно ли пятикласснику это слово, сталкивался ли он уже с ним?

Но на прощание Хмелик ей сказал:

- Если вам нужно будет выбирать, лучше не идите в нашу школу работать…

Это был угрюмый, однако добрый совет. Лишенный простодушия.

Наталья Николаевна любила детей. Ей нравилось доходчиво и бодро растолковывать им непонятное, журить, незаметно любуясь их наивностью, жалеть, когда они, нескладно ответив, грустили из-за троек. Ей нравилось испытывать разнообразные и новые чувства. Ребячья жизнь казалась ей большой игрой со множеством забавных правил, к которым надо относиться серьезно, чтоб не оказаться чужаком в детском мире.

Совет Хмелика ошеломил двадцатилетнюю студентку своей ранней мудростью, на нем не было меты того, хоть и затейливого, но несложного мира, каким представлялось ей детство.

В разговоре, который завязался у Валерия с Натальей Николаевной, едва они познакомились (Наталья Николаевна разыскала его, узнав, что он - вожатый Хмелика), обоим хотелось спрашивать. Но оттого, что собеседница Валерия была напориста, и оттого, что она была почти учительница, Валерий поначалу только отвечал.

- Скажите, много в вашей школе хороших ребят? - начала Наталья Николаевна.

- Порядочно. Вообще говоря, много.

Они шли по бульвару. Выдался теплый вечер, неожиданный в череде холодных дней поздней осени, и аллеи заполнились гуляющими. Они шествовали парами, а иногда шеренгами, держась за руки. Впереди звучал баян.

- Сегодня лето нам дает последнюю гастроль, - не то проговорил, не то пропел какой-то парень за их спиной.

- И в комитете хорошие ребята? - спросила Наталья Николаевна.

- В комитете, безусловно, да, - ответил Валерий.

Было неудобно вести деловой разговор, лавируя между гуляющими.

- А есть в школе, наверное, и ребята похуже?

- Есть, конечно, похуже. - Валерий не мог смекнуть, куда гнет студентка.

- И что - приносят они вред? - Наталья Николаевна замедлила шаг, повернула голову к Валерию.

«Приносят, подлецы, да еще какой!» - подумал Валерий, но ответил скупо:

- Бывает, нарушают дисциплину.

- С Хмеликом и Лаптевым, например, «нарушения» были, да? - Тон у Натальи Николаевны был сдержанно-испытующий.

- Я сам про это все время думаю, - просто сказал Валерий.

Он хотел объяснить, что мешает уличить виновников, но Наталья Николаевна продолжала спрашивать. Ее новые вопросы, казалось, ничуть не касались судьбы Хмелика и Лаптева - она интересовалась, любят ли его товарищи и он сам читать и какие книги, кто увлекается театром, кто бывает на концертах в Консерватории. Валерий, недоумевая, рассказал, что читает книги, какие входят в программу по литературе, и еще некоторые, что Станкин - театрал, а Кавалерчик посещает музыкальный лекторий и по воскресеньям ходит на утренние концерты.

- Значит, книги любите, театр любите, музыку любите? Верно?

- Ага, любим, - ответил он утвердительно и вместе с тем озадаченно.

- А за нашу социалистическую культуру не боретесь! - резко сказала Наталья Николаевна.

Фраза эта показалась Валерию слишком громкой, - может быть, потому, что смысл ее был туманен. Культура связывалась в его представлении с парком культуры и отдыха, где летом можно было посидеть на скамеечке в тени, взять напрокат лодку, поиграть в шашки. Некультурно было свистеть в два пальца, браниться. Сейчас Валерий попытался определить мысленно, что в парке было для отдыха и что - самой культурой, но не смог и, немного растерянный, слегка задетый, произнес:

- Почему же не боремся?..

- Вот этого я не знаю, - сказала Наталья Николаевна.

То, что затем услышал Валерий, было неожиданно, потому что повторяло его мысли, а отчасти, правда сбивчиво, отвечало на них.

- Вы знаете, что школы называют очагами культуры? Понимаете почему?

Он неуверенно кивнул.

- Ну, потому, конечно, что в школе вы овладеваете культурой, то есть познаете науки, литературу.

Действительно, науки и литература - это культура, они проходили.

- И, понимаете, оттого, - продолжала Наталья Николаевна, - что хозяева в школе - те, кто вооружен культурой. По-моему, именно по этой причине… Собственно, прежде всего по этой причине школы называют очагами культуры. А по-вашему, так? Права я, по-вашему?

Тема разговора до сих пор не очень-то занимала Валерия, но подкупало его то, что Наталья Николаевна, взрослый человек, почти готовая учительница, делится с ним чем-то, не до конца для самой себя решенным, ищет у него подтверждения своим мыслям. И, благодарный за неподдельный интерес к себе, он ответил живо, как если б тема беседы и впрямь его волновала:

- Это абсолютно точно, Наталья Николаевна!

- Но тогда точно и вот что… Ведь если наоборот… если те, кто вооружен культурой, - не хозяева в школе, школу нельзя считать очагом культуры. Так?

Вот об этом он и думая недавно - правда, немного по-другому.

- Да, - сказал он. - Но как же так?! Я вот стараюсь, как говорится, обмозговать… У нас же очень многие…

Наталья Николаевна перебила его:

- Как - я не знаю. Но, кажется, я догадываюсь, что вы хотите сказать. Вы хотите сказать: многие комсомольцы и пионеры любят литературу, науку, театр. Они презирают шайку хулиганов, которые пытаются властвовать в школе, запугивать в ней всех, кого могут. Я с вами, безусловно, согласна - многие комсомольцы и пионеры их презирают. Но они соседствуют все-таки с темными силами. Они не борются за нашу культуру, а лишь в душе, точно в тиши музея, хранят уважение к ней!

Что-то помешало Валерию подметить во взрослом рассуждении и маленькую несуразность (студентка согласилась со словами, которые сама же приписала ему), и чрезмерную горячность. Он воспринимал сейчас одно - правду, что говорила Наталья Николаевна. Подробности ускользали, и даже сравнение - «в душе, точно в тиши музея» - лишь считанные секунды было для него диковинным. Позднее он ощущал уже не оригинальность, а только горечь этого сравнения.

- Как же все-таки так получается? - после паузы снова спросил Валерий.

- Не знаю, - ответила Наталья Николаевна в третий раз.

Несколько минут они шли молча.

- Вот этот переулок - мой, - сказала студентка. - Доведете меня до дому или, может быть…

- Нет, почему… доведу, - немедля отозвался он.

Оглядевшись, Валерий обнаружил, что ему совершенно незнакомо ни место, где он находится, ни название переулка на ржавой дощечке с полустершейся первой буквой и целехоньким твердым знаком на конце. Захваченный беседой, он не следил за дорогой и теперь помнил всего-навсего, что шагает, кажется, уже довольно долго.

Едва Наталья Николаевна и Валерий свернули в переулок, как от угла отделились трое молодцов - один лет четырнадцати, крупный и рослый, и двое поменьше, похлипче. Они последовали за Натальей Николаевной и Валерием, сначала нарочно громко переговариваясь между собой: «Какая пара», «Вот это пара!», «Жених с невестой!», «Любовь до гроба!» Затем парнишка поменьше забежал вперед и, хихикая, спросил:

- Вы скоро женитесь?..

- Чего ты, не видишь - уже! - басовито откликнулся рослый парень, шедший позади.

- Ребята, как не совестно безобразничать! - возмутилась Наталья Николаевна. - Прекратите сейчас же балаган!

- Жена обиделась! - объявил старший, а двое других старательно захохотали во все горло, семеня по пятам за студенткой и Валерием.

Валерий обернулся, мгновенно схватил хохочущего мальчишку за ворот, приподнял, встряхнул, опустил. Тот побелел от страха. Второй, разом оборвав смех, отпрянул к старшему. Рослый парень подскочил к Валерию:

- Ну-ка, отпусти!

- Я те зубы поскалю! - спокойно и негромко сказал Валерий, не двигаясь с места, и выругался. - Беги отсюда! Дам в лоб! - Последние слова, произнесенные надлежаще грубо и отрывисто, действовали безотказно, так как давали понять мальчишкам, что им встретился «свой», да к тому же, видать, «тертый».

Когда мальчишки, невнятно грозя «попомнить», скрылись, Валерий как ни в чем не бывало вернулся к разговору. Но на студентку встреча произвела большее впечатление.

- Вы себя с ними очень решительно вели! - сказала она возбужденно. - Просто на редкость ловко их спровадили! Я уж не на шутку забоялась…

- Что вы, это ж мелкота, - ответил Валерий небрежно и скромно, - пустяки…

- Но все-таки их было трое! На редкость ловко вы их спровадили, - повторила она. И, поколебавшись, добавила: - Только вот ругались напрасно.

«Услыхала все-таки», - подумал Валерий.

- Таких же добром, уговором не возьмешь, я-то знаю, Наталья Николаевна, - сказал он, оправдываясь. - Начали б мы: «Как вам не стыдно, должны соображать…» - и всякое в таком роде, ни за что они б не отстали.

Наталья Николаевна ничего не возразила, и он, решив, что этот вопрос исчерпан, заговорил о другом:

- Я вот вчера дочитал «Педагогическую поэму». Так там Макаренко на последней странице пишет: может быть, создадут скоро простую, деловую книжку - о коммунистическом воспитании. Вы, наверное, помните - как раз кончается этим. А что такое, Наталья Николаевна, коммунистическое воспитание?

Студентка усмехнулась, посмотрела на него с пытливым удивлением. И он смутился, гадая, сочла его теперь Наталья Николаевна позорно несведущим или, наоборот, сверх меры глубокомысленным.

- Возможно, у вас времени сейчас нет? - спросил Валерий.

- Что вы… - ответила она рассеянно. - Есть, конечно.

Они остановились на ступеньках, ведших к подъезду высокого кирпичного дома.

- Коммунистическое воспитание - это воспитание, правдой, - отчетливо, но как-то машинально проговорила Наталья Николаевна.

Ее заботило больше всего то, что как педагог она должна была сейчас порицать Валерия, который несколько минут назад при ней выругался, но не делает этого. Она не захотела «не заметить» слов Валерия, обращенных к хулиганам, - это было бы с ее стороны лицемерием. И она укорила его за них. Но его оправдание убедило ее. Новые укоры, казалось ей, были бы так же фальшивы, как вид, будто она «ничего не заметила». Выражений, которые приличествовали бы случаю и в то же время не резали бы уха, попросту не находилось. И вместе с тем было неудобно отпустить Валерия, оставив за ним последнее слово, хоть это слово ее и убедило.

Вот что беспокоило Наталью Николаевну, и прочно усвоенное в институтские годы определение коммунистического воспитания она привела, не отрываясь от этих своих размышлений.

Для Валерия услышанное прозвучало открытием.

Воспитание правдой! А в их школе? Твердят одно: мы всем пример, на нас равняются все! Как часто в их школе кичливо восклицают это!.. А какой же они пример? Взять Хмелика, взять Лаптева… Разве настаивать: мы пример - значит воспитывать правдой?!

Вот она, причина. Скорей бы открыть ее товарищам. Он вспомнил, что его пригласили на завтрашнее заседание комитета комсомола и совета дружины, на котором речь должна идти о подготовке к диспуту «Облик советского школьника». Значит, завтра он и выступит. А чтоб причина неблагополучия в школе, давшаяся в руки, не ускользнула, не испарилась таким же чудом, каким вдруг «поймалась», он все повторял про себя коротенькую завтрашнюю речь, точно теорему. Именно, как теорему, в которой нельзя упустить и малости, - иначе не докажется.