Путешественники

БУРЯ

Наши путешественники чувствовали себя так, словно бы вновь на свет народились. Казалось, не идут они, — летят навстречу солнцу. Сильно-сильно бились их переполненные радостью сердца, так сильно, что, задохнувшись, они останавливались, смотрели, будто не узнавая, друг на друга, любовались буйно ликующим днем, вздыхали и шли дальше. Все вокруг ласкало взор, все казалось новым, невиданным и чудесным. А больше всего тешило их сознание, что они, именно они, принесут новую, чудесную жизнь обитателям Тихой поляны.

Шапочник не выдержал и сказал восторженно:

— Знаешь, Рябенькая, у меня сердце замирает, как подумаю… То-то будет радости на Тихой! То-то утехи!

— Ах!.. — вздыхала мечтательно сыроежка. — Скорее бы только разыскать аптеку да домой благополучно добраться.

Шли по знакомой дорожке к Золотому ручейку, следуя указаниям Муравья-информатора, сказавшего так:

— Дойдете, мои дорогие, до Золотого ручейка, а там идите все время по течению. Ручеек приведет вас прямо в Темный бор. В бору увидите соломенную хатку, а за ней и будет Луг медовых трав с аптекою… До аптеки вас проводит, если попросите, любая пчела. Пчелы очень вежливы и услужливы для всех тех, кто не желает им зла.

— А сколько дней нам придется идти до Луга медовых трав? — спросил Шапочник.

— Дней? — переспросил Муравей добродушно. — Доберетесь за один день, если не поленитесь.

Ну, где там лениться, торопились страшно. Рецепт и письмо доктора, лежавшие у боровика за пазухой, придавали им силы, и путники мчались, не чуя под собою ног. Единственно о чем беспокоилась сыроежка, чтоб Шапочник не потерял драгоценные бумаги, и поэтому часто спрашивала его о них. Боровик ощупывал их под рубашкой и успокаивал Рябенькую.

Проходя мимо избушки Кузнечика, боровик с сыроежкой увидели стайку детворы. Нечесанные, в грязных рубашонках, кузнечата уныло играли каким-то камушком на крылечке.

— А где ж отец, ребятишки? — окликнул их Шапочник.

Перепуганные малыши вскочили было с намерением удрать, но, растерявшись, от неожиданности застыли на месте.

— Папа пошел куда-то искать хлеба… — не сразу и чуть слышно ответили старшенькие.

— А мама вас не навещала? — спросила ласково сыроежка.

— Нет, — пролепетал самый младший, ковыряя в носу пальчиком. — Наша мама бросила нас, папа говорит. Убежала к какому-то жуку богатому.

— Ох, птенчик ты мой, несчастный! — приголубила его сыроежка. — А вы ели что-нибудь сегодня, детишки?

— Маленечко… — ответил, осмелев, старшенький. — Но папа сказал, что принесет нам еще… Хлебушка, душистых корешочков…

Боровик с сыроежкой развязали свои сумки и выложили большую половину припасов, которыми их наделили в Муравейнике. У детишек от такого изобилия глазенки засияли как звездочки.

— Ой, сколько гостинцев! — закричали они хором.

— Кушайте, дорогие, на здоровье, — пожелал Шапочник. — А отцу передайте от нас сердечный привет.

— Скажите, что от дяденьки боровика и тетки сыроежки — ночевщиков. Отец знает… — прибавила Рябенькая.

Связав свои, теперь уже не тяжелые сумки, боровик с сыроежкой отправились дальше. Шли берегом ручья. Солнце поднялось уже высоко и припекало нещадно. Поникла истомленная зноем трава, зажмурились ослепленные жгучими лучами цветы, примолкли птицы. Раскаленный воздух стал таким плотным, что путникам казалось, будто у них перед глазами все время дрожит и мерцает блестящая частая сетка. Хорошо еще, что от воды тянуло живительным холодком, освежавшим идущих…

Ах, как хорошо было идти по течению ручейка. Весело журчала прозрачная как слеза вода, тут и там отражая как в зеркале бирюзовую голубизну неба. Так и манило окунуться в эту сияющую бездонную синеву… Над растущей по берегу нежно-зеленой осокой кружились стрекозы. Перламутровые их крылышки, попадая на солнце, вспыхивали всеми цветами радуги: синим, зеленым, голубым, алым, темно-желтым и таким золотистым, как само солнце. Тысячи оттенков, красок, гармонично чередуясь, пели, казалось, песню, славящую красоту и величие жизни на земле.

Путешественники стремились вперед. Иногда ручеек лукаво поворачивал, петлял и возвращался на прежнее место. Кружили за ним и боровик с сыроежкой, посмеиваясь над его шалостями. Несколько раз встречались им отдыхающие на берегу жабы, которые вначале свирепо таращили на них глаза, а потом, сами же испугавшись, неуклюже бросались в воду. Там и сям выпрыгивали из воды серебряные рыбки и, будто хвастаясь своей ловкостью, мгновенно исчезали. На глубоких местах сновали по поверхности водяные пауки, похожие на неутомимых школьников-конькобежцев.

А путники все шли и шли без отдыха. Целый день стояла такая духота, что есть совершенно не хотелось, да и к тому же их так угостили утром в муравейнике, что мысль о еде не приходила им в голову. Только в конце дня жара немного спала. Поднялись травы, ожили цветы, торопливо застрекотали кузнечики и букашки. И наконец, перед путешественниками встал синей стеною вдали Темный бор.

Обрадованные, боровик и сыроежка заспешили. Но не прошли они и нескольких шагов, как вдруг из-за леса выползла черная туча и начала расти, как на дрожжах. От тучи мгновенно оторвался целый отряд грозных тучек и бросился врассыпную по небу. Свет померк, солнце затянуло грязно-желтой дымкой. А туча все росла и росла.

— Ой, видно, будет буря, — встревожилась сыроежка.

— Эге… — ответил боровик, тяжело дыша. — Идем скорее в лес.

Они ускорили шаги.

Наступила зловещая тишина. Казалось, что все вокруг насторожилось и затаило дыхание. Только ласточки с тревожным щебетом низко-низко кружились над лесом да изредка плескалась рыба в ручье. Вдруг бледное солнце спрятало голову в серую волну туч на горизонте. Надвинулась плотная тьма, словно белый день зажмурил глаза со страху.

Где-то далеко-далеко за лесом загремело глухо и сердито. В сером сумраке отчетливо сверкнула молния.

— Жутко мне, дяденька! — захныкала, вся дрожа, сыроежка. — Слышите, как гремит ужасно?

— Бежим скорее в лес! — поймал ее за руку Шапочник. — Бежим быстрее!

Помчались что было духу. А грохот все усиливался и неумолимо приближался. В небе, как в колдовском горшке, что-то клокотало, лопалось и дымилось…

Только ворвались они в лес, как тьму рассек огненный бич молнии и ударил оглушительный гром. Чуть живые от страха, путешественники упали в мох под сосной. Все вокруг вздыбилось и закружилось в бешеной пляске. Трещали и ломались могучие деревья, стонали, пригибаясь к земле, молодые кустарники. Буря неистовствовала, упиваясь своей силой и властью, грохотала, слепила и крушила все на своем пути. А дождь лил как из ведра…

Наконец буря умчалась в даль, но дождь не переставал. Пришлось промокшим и измученным путникам искать сухого местечка для ночлега. Побежали наугад во тьму — может, хоть густые кусты попадутся. Но подходящих кустов не встречалось, только высоченный лес шумел где-то в выси мокрыми кронами.

Бродили долго, пока не заметили впереди под деревьями темный силуэт какой-то избушки. Поплелись к ней и очутились под надежной крышей.

— Фу-у! — вздохнул с облегчением боровик. — Вот так погодка!

— Да-а… Ну, а письмо?.. Не потерялось, случаем? — заволновалась сыроежка.

— Нет, на месте… — ощупал боровик пакет.

— Вот и прекрасно! — успокоилась сыроежка. — Хорошо еще, дяденька, что хоть ночлег нашли порядочный, а то пропали бы в такую слякоть. Ну, льет!..

— Мы таки счастливые, Рябенькая! — весело рассмеялся боровик, стряхивая заботливо шляпу от дождя.

Вокруг лил холодными струями дождь, но под стенкой неказистой избушки было сухо и уютно. Шапочник с Рябенькой уселись в теплую траву и развязали дорожные сумки. Только теперь они почувствовали, как они проголодались и устали за дорогу! С аппетитом поужинав, умостились на ночь, протянув натруженные ноги. Тепло и усталость сделали свое. Незаметно они крепко и сладко уснули

А дождь все лил и лил во мраке.