Путешественники

НА КРАЮ ГИБЕЛИ

А случилось вот что…

Боровик и сыроежка спали так спокойно и крепко под стеною избушки, что очнулись только в горшке с холодной водой.

— Эй, сыроежка! — завертелся стоймя огорошенный боровик. — Ты жива еще?

— Жива, дяденька боровик! — пропищала Рябенькая, трепыхаясь в воде. — Куда это мы угодили?

— Очень приятная новость! — отпихнул с досадою Шапочник подвернувшуюся свеклу. — Да в борще ж мы купаемся, сгинуть бы ему проклятому!

— В борще?! — ужаснулась сыроежка.

— Да, да, теперь уж нам крышка, голубушка! — как пилой по сердцу провел, сказал боровик.

— Спасите! — болтнулась сыроежка в отчаянии.

А боровик знай свое:

— Эх, обидно… Для того разве шли мы в такую даль, Рябенькая, чтоб так глупо в борщ угодить?.. Столько труда положили, столько надеялись, мечтали, и все выходит для того только, чтоб в борще поганом свариться?

— Ах, да замолчите же, дяденька Шапочник, не растравляйте душу! — взмолилась сыроежка.

— Нет, ты ответь, будь добра! — не унимался боровик. — Неужели теперь, когда мы почти у цели, когда от нас зависит счастье всего нашего рода, неужели именно теперь мы должны так бессмысленно умереть на радость врагам?.. Эй, отвечай же, моя ты милая!

Но сыроежка молчала. Смертельная тоска клещами разрывала ей сердце, горячим комом подкатывалась к горлу, душила… Хотелось кричать, рыдать, проклинать все на свете. Да не до крику и не до плача было в горшке — все силы уходили на то, чтоб не пойти, захлебнувшись, на дно.

Замолк и обессиленный боровик. Слышен был только зловещий плеск воды от непрестанного движения несчастных мучеников. И в страшном этом молчании рождался ужас, отуманивая сердце в мозг. Шли минуты, унося надежду на спасение. Ожидание смерти — хуже самой смерти, — думалось погибавшим. — Лучше уж зажмурить глаза, и… головой на дно. Будь что будет!

Силы покидали их. А вода в горшке тем временем нагревалась. Она становилась все горячее, и вот уже стала припекать нестерпимо.

— Ну, дьявольщина! — подпрыгнул боровик как ужаленный. — Этакого и мертвец не вытерпит.

— Ох! Я уже ног не чувствую от кипятка! — завопила сыроежка.

— Ив аду, наверно, не жарче!

— Ой, видно, умирать придется!

— Так вот, ни за что ни про что?

— Околеем и ни за что, когда припечет посильнее.

— Ой, ой, ой! — завертелся боровик. — Лучше уж голову об горшок расшибить, чем так заживо вариться!

— Уххх!..

Невыносимая жара пробудила в них страстное желание жить. Инстинктивно они начали подскакивать все выше и выше.

Вдруг боровик сделал такой прыжок, что вознесся над водою и ухватился руками за край горшка…

— Здорово! — вскрикнул он в восторге, болтая ногами в воздухе. — Еще раз… эй, раз!..

Раскачался, подпрыгнул еще раз — и стал на край горшка.

— Давай руку, Рябенькая! — крикнул он радостно вниз.

Но сыроежка не могла подпрыгнуть так высоко. Она делала героические попытки, но все было понапрасну, боровик не мог дотянуться до ее рук. В результате бедная совершенно обессилела, пала духом и крикнула жалобно сквозь слезы:

— Прощайте, дяденька Шапочник! Смертушка моя подходит…

Сознание, что на глазах погибает дорогая спутница и верная подруга, а он не может ее спасти, разрывало боровику сердце. Хотелось кинуться в воду и умереть вместе с ней. Как сумасшедший, бегал он по краю горшка, когда на глаза ему попалась дедова ложка на припечке. План спасения с быстротой молнии родился в его мозгу. Рискуя угодить в огонь, он соскочил на припечек и схватил спасительницу-ложку. Но как вернуться к горшку? Вокруг него яростно пылал огонь, не давая приблизиться.

— Что делать? Что делать? — схватился боровик в отчаянии за голову.

На счастье увидел посудную тряпку и кувшин с водою. Моментально окунув тряпку в воду и укутавшись ею с головы до ног, помчался сквозь огонь к горшку.

— Эй! хватайся скорее, сыроежка! — крикнул он, протягивая ей ложку… — Быстро, раз…

Оба были спасены. Боровик схватил подружку в объятья, браво перепрыгнул на припечек, а оттуда на землю.

— А теперь, дай бог ноги, из этого пекла! — и бегом из избушки.

Выбежав во двор, не могли сдержать слез радости. Сколько солнца, простора, красоты! Какое счастье быть свободными и видеть все это!.. Но оба были настолько взволнованы, измучены жарой и страхом, что, попав на воздух, почувствовали такую смертельную усталость, что подкосились ноги. Растянулись тут же на зеленой прохладной травке.

— Фуу! — вздохнул немного погодя, блаженствуя, боровик. — Ну, попали, черт побери!.. Еще б минуту, и не видать бы нам белого света!

Сыроежка молчала, наслаждаясь отдыхом и покоем. А боровик разделся в сторонке и стал заботливо выкручивать мокрую одежду. Вдруг как закричит:

— Письмо! Я потерял где-то письмо, Рябенькая!

— О-о-ой! — мигом вскочила на ноги сыроежка. — В борще?

— Может, я в сумку спрятал вчера…

Кинулись на место вчерашнего ночлега. Сумки лежали нетронутыми. Начали лихорадочно рыться в них. О, радость! Письмо нашлось в сумке боровика. Оказывается, он просто забыл, что положил его туда на ночь, чтоб не помялось.

— Вот и прекрасно! — вздохнула с облегчением Рябенькая.

Шапочник бережно спрятал письмо за пазуху. Кое-как поев (кусок не шел в горло, так переволновались), путешественники закинули сумки за плечи и зашагали прочь от проклятой избушки. Немного спустя Шапочник сказал:

— Знаешь, Рябенькая, в жизни иногда и враги бывают нужны. До тех пор, пока мы еще боялись лютых червяков, мы никогда не бывали такими беспечными, не решались спать так крепко. А теперь вообразили, что нам сам черт не брат, да в борщ и угодили!

— Да, спали, что говорить, — по-королевски… А оказывается, ухо-то всегда надо востро держать.

— И еще одно я теперь понял… — сказал боровик задумчиво. — Если здорово тебя припечет — способным станешь на великие геройства, правда!.. Вот хотя бы случай с борщем этим, трижды проклятым… Да разве выбрались бы мы из него, не припеки нас так нестерпимо? Представь себе, что вода, нагревшись до приятной теплоты, дальше б не нагревалась. Так бы и раскисли в тепле, никогда б не выбрались!

Сыроежка вспомнив, содрогнулась.