Путешествие на запад

Глава 21

* * *

Совет Джелов закончился поздно, в первую ночную стражу. За ужином звучали еще отголоски тайных разговоров, но Джелы, видимо, выяснили все, что хотели. Они были довольны.

- И мы, наконец, покажем, что мы можем сделать, - говорил Вир Дьямар.

Кир Оргор, человек не столь оптимистичный по натуре, отвечал:

- Ну, хоть раз в жизни нам нужно поучиться на чужих ошибках, а не на своих собственных.

Властители с Северной Гряды, перебивая друг друга, рассказывали, как они летом вели переговоры с пиратами и что из этого вышло.

Джел сидел против света и, упорно наклонив голову, крошил кусочек хлеба мимо тарелки. Слуга, наливавший ему розовое ифское вино, пролил его через край кубка на скатерть, но даже тогда Джел не проронил ни слова. Этим он добился того, что дед Аксара и Лаксара сделал ему комплимент:

- Вы самый молчаливый молодой человек из всех, кого я знаю, - сказал он.

Джел кивнул в ответ. Хапа, кажется, намеренно не смотрел в комнате ни на что, кроме потолка и столовых приборов, и только в самом конце ужина показал Джелу глазами на дверь и сказал:

- Позже.

Позже он поджидал Джела в библиотеке, превращенной в импровизированную чертежную мастерскую, где днем три инженера занимались доработкой и приведением в понятный вид набросанных Джелом на листах записной книжки схем. Хапа как раз рассматривал один из готовых чертежей, поворачивая его то боком, то вверх тормашками.

- Что здесь нарисовано? - спросил он, когда Джел вошел.

Джел мельком взглянул на чертеж.

- Экран водяного охлаждения для стекловаренной печи.

- А ты серьезно занялся этим делом, - сказал Хапа. - Молодец. Только почему ты ушел с Совета?

- Я слышал достаточно.

- Следовательно, выводы для себя ты сделал?

- Да. Сказать тебе, какие?

Джел уже ощетинился и приготовился защищаться посредством нападения, но Хапа его разочаровал.

- Не надо. У меня с собой есть одна вещь, которую я хочу тебе сейчас показать.

Хапа откинул бахромчатую скатерть с продолговатого футляра, где в специальных выложенных бархатом углублениях покоились три составные части странного предмета, который Джел принял вначале за оружие. Хапа извлек сегменты из бархатного ложа, вставил их друг в друга, и в руках его оказался золотой посох, свитый из двух крылатых змей, перевязанных сверху черной эмалевой лентой. Внутри ленты сканью были нанесены рисунки и письмена. В воздухе повис тонкий звон маленьких треугольных подвесок на ажурных крыльях-гребешках змей, и Джелу показалось, что сразу стало светлее - яркими точками по всей комнате от посоха побежали лучи: в кольце змеиных шей заключен был огромный желтый камень-солнце простой огранки, но необыкновенно насыщенного и теплого оттенка.

Джел наклонил голову набок, чтобы получше рассмотреть диковинку. Свет лампы преломился в гранях желтого кристалла и уколол ему зрачок. Джел вздрогнул и отшатнулся, словно камень был горяч.

Хапа ухмыльнулся. Хрустально-тонко звякнули подвески.

- Это что еще за штука? - спросил Джел.

Хапа поднес камень к свету и повернул, любуясь брызнувшими от него золотыми искрами, потом отдал посох Джелу. Джел взял осторожно.

- Это Таргский Жезл Власти, - сказал Хапа. - Нравится?

Джел держал посох на расстоянии вытянутой руки, поставив острым наконечником на пол. Головы змей - гладкая и крапчатая - смотрели друг на друга маленькими желтыми блестками той же природы, что и камень-солнце, который, попав в тень, переливался в глубине таинственным внутренним светом. Джел попробовал прочесть надпись на эмалевой ленте, но буквы так переплетались и цеплялись друг за друга, что узнать их не было никакой возможности.

- "Правители смертны - государство вечно", - подсказал Хапа, догадавшись о его стараниях. - Не самая правдивая фраза с точки зрения мировой истории, но одному человеку под таким девизом достойно прожить жизнь можно.

- Смотри-ка, ты заговорил, как бессмертный, - покачал головой Джел.

Еще некоторое время он рассматривал под разными углами змей и камень, потом вернул Жезл Власти Хапе.

- Очень красиво, - сказал он.

- Только и всего? - удивился Хапа. - Разве ты не чувствуешь силу, исходящую от этой вещи? Могучие цари, всесильные владыки передавали ее друг другу сотни лет, и всегда для всех она означала одно: высшую волю, власть без границ. Это огромная сила, огромный пласт истории. Не знаю, как ты, а я не хотел бы, чтобы этот посох достался кому-нибудь вроде Волка. Такую вещь нельзя отдавать в недостойные руки - она может натворить множество бед.

Джел пожал плечами.

- Это всего лишь игрушка, которую люди сделали для собственного развлечения. Без владыки ее власть мертва. Для Волка или для тебя она, может быть, что-нибудь и значит. - Джел улыбнулся. - А я свою силу почувствую только тогда, когда снова поднимусь в Небо и посмотрю на мир сверху. Знаешь, Хапа, оттуда можно различить горы, долины, моря. И нельзя - границы, в которых простирается чья-то власть...

Хапа посмотрел на него очень странным, долгим взглядом.

- Я всегда забываю, откуда ты взялся, - проговорил он. - Мне думается, что ты - мой настоящий сын, тот самый, который должен был родиться в северных горах. А так думать - ошибаться. Жаль.

- Да-да, - сказал Джел. Подобного рода сентиментальные посягательства на него действовали мало. - Давай лучше поговорим обо мне. Я хотел бы знать все, что касается меня. Ведь это ты велел Ирмакору забрать меня из каторжной тюрьмы.

Хапа неопределенно повел подбородком. Он был занят тем, что развинчивал и укладывал на место части Жезла.

- Почему ты сразу не сказал все как есть, а вместо этого почти год морочил мне голову?.. - продолжил приставать к нему Джел. - А, впрочем, ты можешь не объясняться. Ты же все равно правды не скажешь.

Хапа скосил на него желтый глаз мудрой совы.

- Я ничего не мог "велеть" Иpмакору, - заявил он. - Ему передали мою просьбу, но он на нее не ответил. Тем не менее, когда за тобой пришел его помощник, я решил, что все теперь в порядке, и я могу, наконец, позаботиться о себе самом. Я из-за тебя на два месяца в тюрьму сел, между прочим.

- Нет, ты, пожалуйста, не путай, - покачал головой Джел. - Ты сел в тюрьму из собственных своих интересов, имевших ко мне лишь косвенное отношение. Из политических, семейных и традиционных необходимостей Островного Дома. И то, что хорошо для тебя и хорошо для меня - по сей день все еще не одно и то же. Об этом ты так же постоянно забываешь. Зачем ты позвал меня на Совет? Думаешь, мне приятно было выслушивать ваши комментарии?

Хапа щелкнул замком на футляре от Жезла.

- Агиллер был тебе другом? - спросил он.

- Допустим.

- Тогда подумай о нем.

- А если он мой враг?

- Тогда подумай о нем дважды. Спокойной ночи, сын.

- Спокойной ночи, отец.

* * *

Дом был просто набит посторонними людьми, о большей части которых Джел даже не знал, кто это. Он привык быть здесь хозяином, гулять по пустым комнатам, сидеть вечерами в большом зале перед камином, подводя итоги дня минувшего и обдумывая планы на день следующий, и не испытывать недостатка ни в тишине, ни в покое, ни в одиночестве.

Hа кухне пришлые повара гремели пустыми котлами так, что слышно было в дальнем флигеле на втором этаже. Под лестницей командир охраны отчитывал подчиненного. В одной из комнат для гостей скулила и скребла дверь изнутри собака. Джел чертыхнулся, споткнувшись о ноги чьего-то слуги, уснувшего прямо на полу перед дверью его спальни. Он был зол на всех, кто явился сегодня в его дом. Он был зол на тех, кто за всю его жизнь хоть раз пытался ему солгать. Он был зол на Хапу, который, хотя и говорил обычно правду, но никогда - всю. От собственного раздражения против всех ему самому было тошно.

Он на ходу раздевался, бросая одежду, где придется, пнул завернувшийся от небрежно открытой дверцы шкафа ковер, стащил с вешалки халат и в сердцах швырнул его обратно в шкаф. Вода, приготовленная ему для умывания, почти остыла. И Джел представил, что хорошо было бы сделать с ним, чтобы он успокоился и начал мыслить разумно: взять за шиворот и обмакнуть головой в остывшую воду. Обмакнуть и подержать.

Он медленно вдохнул и выдохнул воздух. Меня никто ни к чему не принуждает, сказал он себе, стащил с лица ленточку, закрывавшую слепой глаз, перевернул кувшин с водой в таз и окунул туда голову.

Потом поставил зеркало и посмотрел на свое лицо. Правое веко было на три четверти опущено и так вросло. Под ним чуть-чуть видна была часть сохранившегося белка, но зрелище в целом казалось не из приятных. Плакать этот глаз еще мог, видеть - уже никогда.

Джел приложил к лицу полотенце.

Что мог любить в нем Агиллер? То, на что смотрел. Теперь этого нет. На картинку его не купишь, наивным не прикинешься, непонимающими глазами не похлопаешь. Он испугается. Он не станет слушать. Что Джел может сделать? Ничего. На большее, чем показаться и переговорить, он и раньше не был готов, и сейчас готов еще меньше, чем раньше. Как объяснить Хапе, что за "друг" ему Агиллер? Тоже никак. Джел и себе-то объяснить этого не мог. Просто понимал, что тот и правда хороший человек, который очень бережется, чтобы не делать другим зла, даже тем, кто ниже его, кто зависим от него. Необычно в этом мире, редкостно, поэтому ценно. И даже Джелы это понимают, иначе никто не защищал бы его на совете. Промахнись он хоть в мелочи, эти острые на язык люди не сказали бы о нем доброго слова, но плохих слов даже у них не нашлось.

Впрочем, зло и добро разные аристократические кланы и политические партии понимают различно. Ни на каких весах не взвесишь, мерной лентой с узелками не измеришь, другим свою мерку не навяжешь. А, значит, всё плохо. Решить вопрос иначе, дешевле, быстрее - значит убить Агиллера из Агиллеи, несмотря на то, что он порядочный человек. На Совете ему вынесли приговор. И какого же черта Джела поставили об этом в известность?..

Распуская заплетенные в короткую косичку волосы и шаркая ночными туфлями, Джел добрел до кровати и повалился на одеяло. В комнате было слишком жарко натоплено, чтобы укрываться, а к утру станет холодно. За окном с неба, как с прорванной дамбы, рушились потоки ледяной воды. Было слышно, как она, словно большое животное, бормочет в водосточных трубах и плещется в переполненных каменных бочках внизу. В проливе, должно быть, разыгрался нешуточный шторм, до островов сейчас не доберешься. Джелы застрянут в Столице надолго. Хорошо бы только из собственного дома их как-то выжить...

Так уж получалось, что, как бы Джел ни старался для блага Дома, он все равно оставался от настоящих Джелов на расстоянии. Не потому, что они не принимали его за своего, совсем нет. Как раз для них он давно стал одним из многих, и не самым последним в семье. Но он не был Островным Джелом для себя. Он оставался вне их жизни, и в душе его поселилось одиночество.

Чувство долга отдельного человека перед обществом было заложено в него на Аваллоне и Внешних Станциях очень глубоко и крепко. Там же его научили ценить время и не сидеть сложа руки. Поэтому он никогда и ничего в жизни не принимал, как должное, и был доволен, что занимается делом и приносит пользу. Может быть, корни стремления быть полезным лежали глубже, и готовность трудиться и помогать - очередной генетический эксперимент с расой Аваллона. Безделье в самом деле тяготило бы Джела. Но, играя в "королевское войско" по правилам, надо выбирать, на чьей ты стороне. От того, что в энленских шахматах фигуры не черные и белые, а золотые и зеленые, смысл противостояния не меняется. Если ты не выиграл, ты проиграл. А там, где перед человеком стоит выбор стороны, следует готовиться и к тому, что в один прекрасный день логика вещей и событий может оказаться сильнее пресловутой человеческой воли.

Делать выбор Джел не хотел. Ему и без того в последнее время было непросто. Происходящие в его жизни события виделись ему словно в нарушенной перспективе. И, собственными стараниями вписываясь в эту систему, он искажал свое восприятие мира так же просто, как при работе с классической миниатюрой смещал линии и изменял пропорции предметов ради соблюдения канонов традиционной композиции. Вот эта-то простота перемещения по шкале координат, где понятие "необходимость" сохраняется постоянным, а значение "плохо" и "хорошо" меняются произвольно, ему теперь и не нравилась. Он догадывался, что, если к искажениям привыкнуть, они становятся нормой. А если ты не сохранил себя, ты себя потерял. "Королевское войско" - только на первый взгляд простая игра.

Джел ощутил пустоту вокруг себя и обнял подушку, чтоб хоть чем-то ее заполнить.

"Ну что же, сказал он себе. Из-за собственной глупости, нерасторопности и трусости я послужил причиной несчастий уже слишком многих людей, чтобы теперь еще увеличить их количество. Я не должен вмешиваться в игры "королевского войска". Но я в самом деле могу перераспределить расстановку сил, и я не прощу себе, если на этот раз не вмешаюсь".

* * *

Предсказывать погоду Джел не умел, в чем еще раз убедился. Cледующее утро встретило его светом бело-голубого зимнего неба, непрозрачный купол которого блестел, как энленская глазурь на фарфоре.

Когда Джел зашел к Хапе поздороваться, тот был занят. Его причесывали, и он в это время что-то быстро строчил на неровно обрезанных по краям листах бумаги. Секретари сидели здесь же. Приметив Джела, Хапа, не отрывая взгляд от записей, сообщил ему две новости: во-первых, что сам он должен быстрее возвращаться на острова, пока позволяет погода, а, во-вторых, что у него, вообще-то, болит зуб, поэтому вести какие бы то ни было переговоры он не расположен. Тем дело и кончилось.

"Ах, вот как, - сказал про себя Джел, после того, как аудиенция была закрыта. - Мало того, что меня вынуждают черт-те чем заниматься, я, оказывается, должен ориентироваться в этом бардаке сам. А я могу и ошибиться - слишком многое мне приходится додумывать. Ну, пусть тогда пеняют на себя".

Он отправился в Государственное Собрание, просидел там всю первую дневную стражу и начало второй, подперев щеку рукой и пропуская мимо ушей слова выступающих. Ему не хотелось идти к Агиллеру всего лишь потому, что он боялся. Он вполне способен был представить ситуацию, в которой прямиком приложит Агиллера в лоб кулаком или словами и будет сожалеть потом о том, что сделал и что наговорил. Получится хуже, чем было до, и дверца для переговоров с Домом окончательно закроется, а наемный убийца получит заказ. Или то же самое произойдет с Агиллером, только наоборот, как случилось с ним на "Солнечном Брате" - Агиллер поймет побуждения Джела неверно и полезет нарушать личное пространство с какой-нибудь безумной щенячьей радостью, за которую Джелу даже стыдно будет злиться, драться, бить. А Джел повзрослел. Казался серьезным взрослым человеком самому себе. Больше он не растерянный мальчик, не зависимый раб, не чужак, попавший в неведомые ему обстоятельства. С ним теперь совсем не надо так. Жалеть его не за что, шутить с ним нельзя.

Удержать Агиллера на расстоянии вытянутой руки, при этом втолковав ему необходимый минимум нужной информации, - задача не для средних умов. Оставалось надеяться только на то, что тот и сам поумнел со времени плавания на "Солнечном Брате" и пересмотрел свое отношение к жизни и личной дистанции в нужную Джелу сторону.