Путешествие в прошлую жизнь

В плену

Елизавета открыла глаза и несколько минут не могла понять, где находиться. Потом с болью и страхом пришло осознание всего случившегося. Как она оказалась здесь, сколько времени прошло со времени ее разговора с командиром? «Никита, и как стрелой пронзило сердце, что с тобой, дорогой мой, где ты?». Она приподнялась, огляделась.

Оказалось, что девушка находилась в деревянной горнице, грубо отесанные стены, стол, стул, две сдвинутых вплотную лавки, служившие ей постелью, правда с матрацем и бельем. Два крошечных оконца плотно задернуты ставнями.

Лиза поднялась, голова отозвалась головокружением и резкой болью, а еще через несколько минут она почувствовала, что жутко голодна. Чтобы не стало еще хуже, девушка вернулась на кровать, легла, закрыла глаза и принялась считать, чтобы хоть как-то отвлечь себя от страшных мыслей. На девятой тысяче входная дверь заскрипела. Елизавета открыла глаза, в комнату вошел Серж.

Несмотря на его измену, сейчас она была рада его появлению, тем более, что молодой человек принес поднос с горячим картофелем, хлебом и парным молоком. «Сейчас не время для гордости, да и малыш не может обходиться без еды, если бы тебя не было, маленький мой, но сейчас я должна думать только о тебе».

— Елизавета Николаевна, я принес Вам ужин, и потом мне нужно очень серьезно поговорить с Вами.

— А если я не хочу разговаривать?

— Я прошу выслушать меня, просто выслушать и все, но сначала Вам нужно поесть, позвольте я помогу Вам.

— Не стоит, я в состоянии самостоятельно передвигаться.

— Я бы не был столь категоричен, сударыня, у Богдана Тимофеевича давеча Вы потеряли сознание, я еле успел подхватить Вас.

— Я этого не помню… хорошо, дайте мне руку.

— Елизавета Николаевна, я так испугался за Вас, что с Вами, Вы больны? Вот снова так бледны и дрожите.

— Вас, господин красный офицер это не касается!

— Простите, Вы пытаетесь задеть меня, это бесполезно, я готов, Вы не знаете всей правды. Но все же сначала ужин, ешьте, я пока принесу Вам чай.

Несмотря на весь трагизм ситуации, Елизавета поужинала с аппетитом, вернувшийся с горячим чаем с мятой, Сергей Павлович явно был удивлен.

— Я благодарна Вам за ужин, но прошу друг Вы или враг, ради всего святого, что с Никитой?

— Пока ничего страшного, допрос, тюрьма в землянке.

— Его пытали?

— Нет, немного избили, не страшно. Итак, сударыня Вы готовы выслушать меня? Только умоляю, будьте снисходительны, позвольте мне высказаться. Елизавета молча, чуть кивнула в ответ.

— Елизавета Николаевна, Вы, конечно, помните тот день, когда я и Никита отправились на разведку местности. Мы не могли двигаться дальше вслепую, это становилось слишком опасно. Мы шли пешком целый день, переночевали и на рассвете решили разделиться. Никита отправился по лесу, я ближе к дорожному тракту, встретиться мы должны были следующим утром на том же месте.

— Да, я все это знаю, он прождал Вас до вечера и вернулся в лагерь только на рассвете четвертого дня, я уже не зала, что и думать, сходила с ума от волнения. Никита не дождался Вас, мы не хотели думать о самом плохом, но…

— Да, Вы правы, в такой ситуации как наша, мое исчезновение могло означать только одно — убит, ранен или попал в плен. Думаю, Вы стали еще более осторожны и скрытны, а искать меня было не просто опасно, это было бы убийственно. Ведь мое исчезновение могло означать только одно — рядом враг, и потом Никита никогда не стал бы рисковать Вами, даже во имя нашей дружбы.

— Он порывался уйти на поиски один, я не пустила его. Я настояла, умолила, упросила Никиту остаться, — тихо — тихо сказала Елизавета.

— Вы были правы, сударыня, я знал, что Вы удержите его от подобного безрассудства.

— Так, что же случилось с Вами Сергей Павлович, почему, почему Вы здесь с ними?

— Чуть-чуть терпения, сударыня. Итак, мы разделились, весь день я шел параллельно тракту, ни единой живой души, вроде бы все спокойно, но что-то все же настораживало, не давало повернуть назад, я шел почти всю ночь, хотя уже должен был возвращаться. Предчувствия не обманули меня, уже утром я наткнулся на недавно оставленный ночлег.

Очень осторожно я пошел дальше и скоро увидел далеко впереди скачущий, без сомнения вражеский отряд. Еще через несколько часов пути, следуя их следам, я вышел к огромному лагерю. Они явно собирались в дорогу. Целый полк, а может и больше. Я следовал за ними несколько дней. Пока полк не остановился здесь, в этой деревне. Тогда я наконец-то понял, все — это конец. Они просто преградили дорогу к Перекопскому перешейку, больше никто не сможет проскользнуть незамеченным, если только не морским путем.

Я долго думал, сударыня, очень долго, не думайте, что это решение далось мне легко и безболезненно, я дворянин, я патриот своей страны, я боролся с этой мразью всю гражданскую, но… другого пути спасти Вас просто не было.

— Нас, Вы вашим предательством спасали нас?! Перестаньте, Сергей Павлович, это же смешно, Вам просто не хватает смелости признаться в собственной трусости.

— Елизавета, Вы закончили свои оскорбления, я могу продолжать?

— Пожалуйста, только не думайте, что я как наивная девочка Вам поверю.

— Да как же Вы не понимаете, сударыня, Вы же шли прямо к ним, к ним в лапы, другой дороги просто не существует. А в обход, морем Никита никогда бы Вас не повел, слишком далеко, опасно и просто не на чем плыть, не плот же строить, в конце концов. Я думал над этим со всех сторон, пока не утвердился в своем решении.

— Решении предать, признайтесь лучше, что хотели спастись!

Серж уже начал заводиться, последнее же восклицание девушки окончательно вывело его из себя.

— О, черт бы Вас побрал, Елизавета, да неужели же Вы до сих пор ни понимаете, я же люблю Вас, люблю не меньше, а может и больше Никиты, и я не мог не попытаться спасти Вас, даже такой ценой. Я знаю, я не вправе рассчитывать на ответные чувства, Вы целиком и полностью принадлежите ему, и я отступил, сдался, превозмог себя, но теперь и я мог что-то сделать для Вас, понимаете, я мог спасти Вас. Пробравшись в логово врага, я смог бы стать для вас ангелом-хранителем. Ради Вашего спасения, предательство Отечества не в счет.

Елизавете была не просто поражена, скорее, потрясена до глубины души. Ей все это не казалось, он действительно любит ее. И его попытки легкого флирта, когда она только приехала к Никите, и постоянные букеты полевых цветов, и его безудержное пьянство на их свадьбе, и взгляд полных тоски глаз, все это оказывается было не надумано ею, не плод воображения, а правда. Боже мой…

— Серж, Вы предали свою страну, свои идеалы ради МЕНЯ?

— Я предал самого себя Елизавета…

— Но я никогда не посмела бы просить Вас о подобной жертве.

— Поэтому я не и не спрашивал Вашего согласия. Сударыня, Лизонька, простите мне мою фамильярность, но я хочу объясниться с Вами сейчас или никогда. Я хочу наконец-то быть откровенным, я слишком долго держал эти чувства в себе. Знаете, когда Никита рассказывал о Вас, я даже не мог поверить, что мужчина может так любить. Он жил Вашим именем, он выжил после ранения только благодаря Вам, в бреду постоянно я только и слышал «Елизавета». Потом он рассказывал мне о Вас. Но тогда я лишь усмехался в ответ, считая себя Донжуаном.

Вокруг меня всегда были женщины, светские красавицы и деревенские девушки в отцовском имении, но все они через какое-то время теряли для меня интерес. Я посмеивался над его восторгами. Что такого должно быть в женщине, чтобы так боготворить ее?! Когда Вы появились в нашем лагере, я это понял. С болью и горечью, я в свои тридцать лет наконец-то понял, что значит любить! Просто любить всем своим существом, всем сердцем, любить до безумия, до одури.

Почему именно Вас, я не знаю, со мной были женщины более красивые, опытные, но Вы, Елизавета, Вы просто вошли в мою душу с того первого раза, когда я впервые увидел Вас, бегущей к Никите, вошли и остались там навеки. Тогда, я понял, что значат, муки ревности, что значит видеть, как Вы смотрите на него, с какой нежностью дарите улыбку Ему!

Я попытался ухаживать, полушутя, не хотел, чтобы Вы догадались и потом сторонились меня. Но, Вы вся полностью уже принадлежали Никите, и я отступил, я попытался бороться, а потом просто заставил себя терпеть. Вы улыбались мне, и я был счастлив, Вы говорили со мной и, это была такая радость. Бог мой, мы могли бы быть так счастливы, но…Это вечное, проклятое но… — молодой человек глубоко вздохнул и вдруг замолчал.

Лиза боялась пошевельнуться, до того ее потрясла эта полная чувств речь. Невольно она ощущала себя виноватой, и в то же время Никита никогда не говорил с ней так страстно и глубоко, как Серж. Она просто знала, что он любит ее безумно любит. А Серж, он…

— Сережа, я не знаю, что сказать Вам, я поражена, я не знала, не думала…

— Не надо ничего говорить все получилось так, как получилось. Простите, я наговорил Вам столько глупостей.

— Не надо, Серж, Ваша откровенность сейчас дороже всего на свете. Расскажите, что было дальше.

— Дальше, ах да, дальше… — молодой человек тяжело вздохнул, опустил голову на руки, и не смотря на девушку, тихо продолжил, — я просто решил, что поговорю с их командующим, сдамся, попытаюсь войти в его доверие, скажу, что перешел на их сторону.

— Но ведь Вам могли не поверить, это же было смертельно опасно.

— Ерунда, я не боюсь смерти, моя жизнь без Вас ничего не стоит. И я появился в деревне, естественно меня схватили, притащили к Богдану, мы говорили очень долго, говорили и пили. В итоге меня оставили в лагере, но под постоянным контролем. Потом просто повезло, на Богдана готовилось покушение, мне стало об этом известно, вообщем, я спас его, с тех пор, он мне доверяет ну или только делает вид, не знаю. Оставалось только ждать, когда Вы дойдете сюда, что я и делал. Мне пришлось рассказать ему о вашем отряде, а Вас, о Никите, это тоже сыграло мне на руку. Вчера разведка донесла, что вы устроились на ночлег совсем уже близко, ну а утром все было кончено.

— И что теперь?

— Во-первых, Лиза, все остались живы, Никита и мальчишки в порядке, конечно, не в таких хоромах как эти, но все же. Вы здесь тоже в относительной безопасности. Богдан как бы это сказать мягче, отдал мне на Вас все права. Теперь остается только ждать удобного момента.

— И что?

— Я надеюсь, что нам удастся спастись.

— Но как, здесь же целый полк, а Вы один?

— Сударыня, у меня есть вполне реальный план действий и если все пойдет хорошо, но не будем загадывать, молитесь и надейтесь, Бог даст, выберемся.

— А Никита?

— Ему придется посидеть в землянке, слегка поголодать, потерпеть издевательства и побои, постараюсь уберечь его и остальных от более неприятных вещей.

Каких, Елизавета уточнять не стала. От всего этого у нее и так голова шла кругом, она только тихо спросила.

— И Вы расскажете ему все, ведь так?

— Нет, Елизавета, этого я не могу сделать. Во-первых, там охрана и мы просто не сможем поговорить, а во-вторых, он просто не поймет.

— Но почему, я же поняла, может быть записка или…

— Нет, Никита никогда не поймет предательства, даже ради Вас. У него слишком острое чувство чести. Он скорее умрет, но никогда не сможет простить мне.

— Но…

— Простите, Лиза, все что угодно, но этого я сделать не могу и потом я должен предупредить Вас, для всех здесь Вы как это ни унизительно, будете считаться моей любовницей.

— И для него?!

— Для всех. Так нужно, в первую очередь для Вас, здешние красноармейцы очень охочи до женщин, но Богдан никому не позволит приблизиться к моей женщине, понимаете? Естественно, что все это только на словах. Вы должны доверять мне тем более теперь, когда все знаете о моих чувствах к Вам.

— Да, но Никита, хотя бы об этом он может узнать?

— Это невозможно, для всех и для него. Это мои условия и часть плана спасения.

Про себя же молодой человек подумал, что это и его месть, час расплаты за все его мучения, за невозможное счастье. Да, это было жестоко, но таиться от самого себя…Возможно, он смог бы предупредить Никиту, но в этой внутренней борьбе победу одержала злоба и ревность.

В комнате повисла напряженная мрачная тишина, казалось, прошла целая вечность, прежде чем Елизавета тихо-тихо сказала:

— Я согласна на Ваши условия, Серж, только спасите его.

— Я сделаю для этого все, что в моих силах.

На этом они молча расстались. Не сказав больше ни слова, молодой человек, тихо вышел, Елизавета осталась одна, наедине со своими мрачными мыслями и страшно-вязкой тишиной вокруг.