Путешествие в прошлую жизнь

Нападение

Кто-то больно и методично барабанил по вискам.

— Черт — Выругался полусонный Никита — Неужели от вина может так болеть голова. Хотя нет, это же в дверь стучат — наконец-то понял молодой человек и окончательно проснулся. Резко вскочил с кровати, открыл дверь орущему через нее Павлу.

— Срочный сбор, выезд немедленно, я уже пять минут как докричаться до тебя не могу!

— Что, случилось-то? — Никита быстро приводил себя в порядок, в голове все же слегка шумело, мысли никак не хотели обретать стройность.

— Черт его знает, говорят, ночью прибыл поручик лично от Деникина, рядом махновцы, Краснову приказано выступать, Деникин далеко и не хочет отвлекать свои главные силы. Ты готов, наконец?

— Да, идем.

В спешке и суете, Никита быстро седлал своего коня, кругом крики, гам. Куда ехать, когда, разведывательный отряд еще не вернулся. Неожиданно над всем этим пронзительно страшно разнесся колокольный набат, не малиновый звон, а именно набат, колокол бил громко и методично, словно взывал о помощи, как в старые времена Киевской Руси, говорил об обрушившейся опасности. В полку повисла напряженная тишина. Никита и Павел переглянулись.

— Неужели на монастырь напали, сволочи?

— Что, Паша, что ты сказал?

— А что еще остается думать, такой звон всегда опасность означал. Перехитрили нас, пока мы ждали приказа к наступлению, красные, по всей видимости, не бездействовали.

В подтверждение этих слов, весь в мыле показался офицер из отряда разведки. Через пару минут все уже знали, что действительно Красные напали на монастырь, что их много, а разведывательный отряд разбит. Генерал отдал молниеносный приказ к выступлению.

Что творилось в эти минуты в душе Никиты, потерять Елизавету второй раз, нет лучше было погибнуть, не дожидаясь приказа, он первый пришпорил коня, молясь только об одном — успеть, спасти!

С такой яростью Никита еще никогда не стрелял и не рубил шашкой направо и налево. Крики, стоны, выстрелы, кровь, не взирая ни на что, Никита методично пробивал себе дорогу к монастырю. «Вот уже совсем рядом, ворота распахнуты, привратник, кажется, убит, где ты, Елизавета,?» — Никита лихорадочно осматривал монастырский двор, рядом свистели пули, дрались его сослуживцы.

Елизавета — от бессилия что есть мочи крикнул молодой человек, бесполезно, его зов утонул в шуме выстрелов и человеческих криков. Он бросился через двор к кельям, где еще недавно говорил с настоятельницей. И здесь вдруг прямо на пороге увидел и невольно содрогнулся — «Да это же игуменья, неужели. Поздно, уже мертва».

Никита влетел внутрь, пронесся по внутренним помещениям, заглянул в библиотеку, никого. Опять улица, опять крики, кровь и среди этого кошмара наяву вновь вдруг неожиданно, как бы взывая о помощи, загудел колокол. Никита вздрогнул и невольно посмотрел вверх на колокольню. Все его существо пронзило от увиденного.

Там, на маленькой площадке под этим самым большим колоколом стояла маленькая монашеская фигурка изо всех сил раскачивая язык колокола, чтобы он продолжал бить и не останавливался. Никите хватило секунды, чтобы узнать в отважном звонаре Елизавету. Как ей вообще удалось раскачать его, но главное не это, главное то, что сейчас она была как на ладони, и если… Никита не стал додумывать свою страшную мысль до конца, стремглав через двор, он бросился к монастырскому храму, не переставая следить за девушкой.

Но видимо звон заставил посмотреть вверх не только его, в страшном шуме и суете невозможно было услышать выстрел, но Никита с леденящим душу ужасом увидел, как Елизавета вдруг обмякла, повисла на языке колокола, который без раскачки смолк через несколько минут также неожиданно как начал бить. С неимоверной скоростью и страшным криком Никита летел по ступенькам колокольни, еще миг, площадка, открытая всем ветрам, и она, уже на полу, без сознания.

Никита бросился к девушке.

— Елизавета, Лизонька, очнись, я прошу, я молю тебя, очнись, — прижав ее к себе он содрогался от душащих рыданий. — Лиза, нет, Господи ну сделай же что-нибудь, помоги, спаси ее!

Как будто в ответ на его мольбы девушка тихо застонала. Никита, едва веря своему счастью, осторожно положил ее обратно на пол, внимательно стал осматривать, на черной рясе обнаружить следы крови оказалось нелегко. Рана нашлась с левой стороны груди, прямо в области сердца, отчего молодого человека опять бросило в ледяной пот и страх за ее жизнь, если сердце задето, это конец.

— Нет, надо надеяться на лучшее, все будет хорошо, мы справимся, милая, только потерпи еще немного — разговаривал он с находящейся в бессознательном состоянии девушкой, а скорее так успокаивал сам себя.

Что делать, Никита с ужасом заметил, что рана очень сильно кровоточит, не долго думая, он сорвал китель, снял рубашку, разорвал, осторожно спустил с ее хрупких плеч рясу, белая нательная сорочка слева уже вся пропиталась кровью. Дрожащими руками, молодой человек, перевязал рану.

— Ангел мой, потерпи, пожалуйста, совсем немного, мы обязательно выберемся, верь мне… — Погруженный в себя, свой страх за нее, Никита не слышал приближающихся шагов, еще мгновение и над его ухом просвистела пуля. Реакция молодого человека была молниеносной, стоило красноармейцу только показаться на верхней ступеньке, Никита выстрелил, но и враг успел ответить.

Только Никита стрелял почти в упор, с дикой ненавистью за Елизавету, почему-то он был уверен, что именно этот стрелял в нее с земли, пуля Никиты сразила врага наповал, выстрел противника, сделанный в спешке, без прицела, лишь зацепил руку. Никита сжал зубы, остатком рубашки забинтовал царапину чуть выше локтя, подхватил девушку на руки и бросился вниз.

Но как не просто оказалось спускаться по узкой винтовой лестнице колокольни, сколько на это понадобилось времени, а во дворе монастыря еще продолжался бой, правда уже с явным перевесом белых, но пули еще свистели и шла рукопашная. Как с девушкой на руках пересечь это открытое пространство. Никита огляделся вокруг, и не так далеко от себя заметил верного своего Пашку.

— Паша — что есть мочи заорал Никита — Паша, помоги мне.

Павел Ларионов оказался рядом через несколько минут.

— Что случилось, ты ранен, а это кто, Никита, ты сдурел? О ней позаботятся оставшиеся в живых монахини, победа, Никита, они уходят.

— Паш, сейчас не время прикрой нас, я должен отвезти эту девушку в лагерь к Егору Карловичу. Она очень серьезно ранена.

— Ник, ты ошалел, ты подумал, что скажет…

— Паша, быстрее, я тебя прошу…

— Идем, осторожно за мной, след в след.

Так, за спиной друга, отражавшего редкие атаки, они пробрались за ограду, подбежали к чьим-то привязанным лошадям, своих было уже не найти.

— Может ты все-таки объяснишься, кто она, ведь это ее мы видели у реки.

— Паша, я могу сказать только одно, она не монахиня, пострига еще не было.

— И что дальше, как ты собираешься объяснять свой поступок полковнику, а? Милосердие взыграло? Или будешь прятать ее у себя? В монастыре о ней бы позаботились, надо было, так Егор Карлович приехал бы сюда, а ты везешь ее в полк!

— Паша, не надо так говорить, хорошо, а то я за себя не отвечаю, эта девушка, это… — Никита махнул рукой, — все равно придется докладывать, ты прав, так вот это княжна Оболенская — Нелединская-Мелецкая. Да да, не надо смотреть такими глазами.

— Да, но говорили…

— Говорили, и я сам был уверен до позавчерашнего дня, но ей удалось спастись, счастливый случай да какая разница. Да сколько же можно объяснять, Паша, девушка истекает кровью, если она умрет я — молодой человек запнулся не в силах продолжить, — немедленно скачи в полк, к Егору Карловичу.

— Сейчас, садись в седло, я подам тебе девушку, что с ней?

— Пуля в области сердца…

— Держи вот, так, осторожно. Ник, я все сделаю, у нас замечательный врач, он поможет, я буду жать тебя с носилками, на окраине лагеря.

Всю дорогу, Никита разговаривал с девушкой, успокаивал ее, а скорее самого себя, и это помогло, когда он и Паша несли ее, прикрытую плащом, чтобы не порождать лишних слухов, молодой человек был гораздо спокойнее или по крайней мере казался таковым.

В деревенской избе, где разместился полковой госпиталь, молодых людей уже ждали. Егор Карлович был как всегда серьезен и недоволен, Пашино сообщение о раненой княжне он воспринял с осторожностью.

— Вы знаете, сколько за последние 2 часа привезли раненых, и что я должен разрываться на части. И потом, что скажет командование?

— Егор Карлович, это же ваш долг и…

— Да, да, только объясняться с полковником Бурковским будете Вы.

Такая уж у доктора была манера ворчать и ворчать, но вот специалист он был отменный, просто чудеса творил. На это и надеялся Никита.

— Что прибыли? Так, кладите сюда, да не так — как всегда вычитывал педантичный врач с полунемецким происхождением. Он бегло осмотрел девушку, поцокал языком, покачал головой, осторожно разрезал рясу, снял уже пропитавшуюся кровью Никитину повязку.

— Н-да, случай, действительно не простой, так все вышли вон.

— Егор Карлович, пожалуйста, спасите эту девушку, я…

— Я сам знаю, что мне делать. Молодые люди у меня сегодня много раненых, и всего 2 медицинские сестры, поэтому раз вы привезли эту девушку отправляйтесь на помощь вашим раненым сослуживцам, быстро одевайте халаты мойте руки, Маша все покажет, и немедленно вон отсюда. Да и позовите мне Филипповну, быстро.

Филипповна была опытной уже пожилой медсестрой, раненые ее побаивались и уважали. Маша совсем молоденькая, училась у Филипповны, помогала. Конечно, в период тяжелых боев одного врача и двух сестер не хватало, поэтому помогали сами здоровые офицеры, или деревенские жительницы, если лагерь разбивался в деревне или монахини, если были поблизости.

С тяжелым сердцем помогал перевязывать раненых Никита.

— Паш, если он Филипповну позвал, дело совсем плохо, я боюсь…

— Так, перестань, тебе самому руку нужно перевязать.

— Ерунда, царапина, а если она…

— Никита, нельзя думать о плохом. Все будет хорошо, слышишь, а у нашего Карловича золотые руки, скольких с того света вытаскивал. Ну, не куксись.

Чем больше проходило времени, тем тревожнее становилось на душе Никиты, раненые давно были перевязаны, а Егор Карлович все не показывался. Никита измерил сени госпиталя вдоль и поперек уже миллион раз, так страшно ему не было еще никогда в своей жизни, даже когда он услышал о ее гибели, тогда от него ничего не зависело, теперь ее жизнь находилась в руках человека и потерять ее второй раз, нет… он готов был сам умереть тысячу раз, только, чтобы спасти ее.

Когда приоткрылась дверь и Филипповна тихо вышла, он даже не поверил своим глазам.

— Ну, ну что там, говорите, умоляю, Катерина Филипповна, не молчите, — Никита не мог дышать, все в этом мире сейчас зависело от ее ответа.

— Да, сами же слово не даете сказать. Жива ваша девушка.

На лице молодого человека застыло глупо счастливое выражение.

— Да не радуйтесь так раньше времени, пулю Егор Карлович вынул, сердце не задето, и легкое тоже цело, просто чудо Господне, но вот крови она потеряла не просто много, а очень много, сама-та воробушек, словно ребенок. Я не знаю, сможет ли ее организм справиться с этим. Есть опасность внутреннего кровотечения и инфекции.

— А Егор Карлович, что говорит?

— Варвары говорит, раз уже в монахинь стрелять начали, значит….

— Да я же не об этом.

— Что говорит, не знает, но все, что мог сделал, теперь только ждать, если через 5 дней не придет в себя, то считай, что нежилец, если очнется выходим. Все, некогда мне, — и женщина скрылась за входной дверью.

Эти пять дней кошмара, страха, тающей надежды и постепенно охватывающего все его существо отчаяния Никита не мог забыть еще очень долго.

Елизавету оставили здесь же в госпитале, перегородили большую общую так называемую палату, так что у девушки получилась отдельная маленькая комнатка. Практически все это время Никита провел у ее постели, в надежде, что девушка придет в себя. Отлучался он лишь, чтобы перекусить и для долгого серьезного разговора с полковником Андреем Павловичем Бурковским.

Оказалось, что он даже был знаком с отцом Елизаветы и оказать помощь его дочери большая честь, а вот генералу Краснову пока решили ничего не сообщать, благо его приезд в полк не ожидался в ближайшее время, а лагерь готовился к зимовке, основные бои откладывались с обеих вражеских сторон до весны.

Теперь ничто не препятствовало Никите ухаживать за девушкой, он даже спал рядом на кушетке, хотя скорее дремал тревожно, просыпаясь от ее малейшего движения. Елизавета не приходила в себя, только стонала тихонько, Никита смачивал водой пересохшие губы, держал ее тонкую руку, словно пытался отдать все свои силы, надеялся, а потом молился, в ожидании чуда. Егор Карлович тяжело качал головой и молча уходил, вздыхая, Филипповна, даже всплакнула один раз. Жалко, дико жалко было эту маленькую хрупкую девушку, которую покидали последние силы.

5 роковых дней прошли, для Елизаветы в лихорадке и бреду, для Никиты в мучительно — страшном ожидании, он заставлял себя надеяться и на шестой и седьмой день, хотя Егор Карлович говорил, что все уже кончено. Но, надежда умирает последней, горячая ли любовь Никиты, его ли молитвы или Божественное провидение, само желание молодого организма жить, а наверное все сразу сделали чудо.

К вечеру седьмого дня, когда ошалевший от страха и усталости за все это время, Никита задремал, к девушке вернулось сознание. Она не стонала, не звала, просто лежала и смотрела на молодого человека отсутствующим усталым взглядом. И Никита почувствовал, что что-то изменилось, дернулся просыпаясь, открыл глаза и не мог поверить своему счастью. В долю секунды он оказался на коленях у ее постели.

— Лизонька, Елизавета, теперь все будет хорошо, я знал, я… — он держал ее руку в своих и не сразу понял, что плачет — Господи, спасибо, тебе за это чудо, за это спасение!

— Вы молитесь? Как странно… — ее голос дрожал и был еле слышен, но это было настоящее счастье.

— Не надо, Елизавета, молчите, Вам потребуется столько сил. Но я знаю, Вы справитесь, правда?

— Вы спасли меня, Никита?

— Да.

Лиза только чуть кивнула, как бы соглашаясь, закрыла глаза. Торжествующий радостный Никита бросился за Егором Карловичем.