Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг.

Девятое путешествие 1839 г.

Из описанных ниже поездок первая, несом­ненно, была обычной служебной командировкой, так что мы ее не считаем собственно собиратель­ной экспедицией. Но на пути в Хельсинки Лённрот собирал Руны в финской Карелии, чтобы пополнить готовящийся тогда сборник «Кантелетар», поскольку в предисловии к этому сборнику он говорит о том, что в 1838 — 1939 годах он ездил собирать руны в Карелию, «где оба раза записали немало дополнений и вариантов к ранее собранным». К сожалению, об этой поездке не сохранилось более полного путевого описания. В начале декабря Лённрот был уже в Хельсинки.

Каяни, 11 октября 1839 г.

Дорогой брат!

Благополучно закончив предпринятую мною и Столбергом служебную поездку, длившуюся четыре недели в Хюрюнсалми, Кианта, в часть Архангельской губернии и т. д., я решил сразу же отправиться отсюда в Хельсин­ки. Но путь мой будет проходить через Карелию, где я пробуду по меньшей мере месяц, для того чтобы полу­чить крайне необходимые дополнения к финским лириче­ским песням. Кроме того, какое-то время займет сама до­рога, так что рассчитываю быть там, где-то в конце нояб­ря. Бедные жители Каяни не могут поверить, что вместо меня придет кто-то другой[147]. Дорогой брат, сделай так, что­бы они могли как можно быстрее убедиться в этом. Этой осенью в наших краях не было никаких эпидемий, но от­дельные больные, состояние которых не вызывает опасе­ний, все же тянут свои жалобные песни.

Привет от Столберга. Его здоровье с каждым днем улучшается, так что в этом отношении он вскоре может потягаться с кем угодно.

Твой преданный друг Элиас Лённрот

23 октября 1839 г.

В прошлое воскресенье под вечер я отправился из Полвила с намерением покинуть свой дом на целый год. Hincillae lacrimae[148] родителей. До Турункорва меня со­провождали магистр Столберг и секретарь Эльфинг. Они проводили меня еще четверть мили до Тахкосаари, где мы расстались. Потом мы перебрались на Муурахайссаари — несколько возвышенный, похожий на поляну остров на озере Нуасселькя. Мы вышли на берег и поели брусники, которой в эту осень было очень мало, вопреки всем при­метам, что после урожайного года всегда обилие ягод в лесах. Говорят, Муурахайссаари — бывшее кладбище, кое-какие признаки указывали на это. «А вы не боитесь, что калма[149] пристанет?» — спросил меня один из проводни­ков, видя, с каким удовольствием я ем бруснику, и, отбро­сив сомнения, последовал моему примеру. Во многих ме­стах на острове были видны следы раскопок — люди, ве­рившие в предание, будто здесь закопаны клады, искали их. [...]

От Хаапаярви до Йокикюля полторы мили. Прохо­дили мимо деревни Кархунпя, окрестности которой с ламбушками, заливами, перешейками и лесами являются кра­сивейшими в стране. В половине четверти мили от Йокикюля находится порог Куоккайсет. До этого места распро­странилась сеть карельских лесопильных заводов. Доски увозят в Лаппеенранта и Вийпури. Вокруг завода вырас­тет скоро небольшой городок. От лесопиления много поль­зы стране. Оно способствует развитию лесоводства и зем­леделия, а также других видов предпринимательства. Напротив, смолокурение в Похьянмаа — это бедствие для страны. Оно сводит на нет леса, тормозит развитие земле­делия и скотоводства, порождает в народе леность и удер­живает его от занятий каким-либо иным производством.

Мне пришла в голову мысль, что именно смолокурение, которое так настойчиво ныне внедряется в крае северны­ми городами-портами, однажды приведет к их разорению. Это будет наказание за ограниченность, наказание, кото­рое скажется лишь в третьем и четвертом поколениях. Сиюминутная выгода ослепляет людей так, что они не ду­мают о завтрашнем дне. Уже теперь почти вся торговля маслом, мясом и т. д. перемещается на восток, тогда как в недалеком прошлом ею еще занимались в северных морских городах. [...]