Путешествия и новейшие наблюдения в Китае, Маниле, и Индо-Китайском архипелаге

ГЛАВА I

Когда в первый раз посетил я Китай, другие части Азии еще были мне совершенно незнакомы. В августе 1798 года корабль наш увидел землю немного на восток от Макао, близ известного утеса Педра-Бранка (Белой скалы). Множество новых и занимательных предметов поразило мои чувства: острова, холмы, каналы и реки, украшенные приятною зеленью и тесно заселенные, попеременно представлялись взорам моим в богатой перспективе. Целые флоты бесчисленного множества лодок различного вида и величины двигались во всех направлениях, а лучи южного солнца освещали сию прелестную картину. Все сие не могло не произвести на чужестранца самых приятных впечатлений. Растения, деревья и, одним словом, общий вид страны сей были совершенно различны от встречаемых в других частях света.

Вскоре явился рыбак на корабле нашем и предлагал услуги свои, чтоб провести судно наше на рейд Макао, предуведомив, однако же, нас, что далее он вести не осмелится, опасаясь, чтоб мандарин, поймав его, не отколотил палками за то, что служит лоцманом, не имея на то чопа, или дозволения. Одежда и поступки посетивших нас, столь различные от европейских, немало удивляли нас. Вскоре явилось другое лицо, назвавшееся компрадором. Читатель тотчас узнает его занятие. Он и многие сопровождавшие его слуги, имевшие желание наняться, были одеты в длинные шелковые халаты, а частию в белые и синие нанковые, но вид их был столь женоподобен, что я невольно вообразил себя посреди женщин. Устроение лодок их, паруса из циновок и связанные из разных частей весла их возбудили наше любопытство; гребцы же гребли не все вдруг, а один за другим. Они говорили с нами хотя по-английски, но таким странным наречием, коего образование и произношение столь удивительно и трудно, что англичанин только через год или два по приезде в Кантон привыкнет говорить сим ломаным языком. Для него истинно удивительно слышать свой природный язык так испорченным и переделанным китайцами, что едва ли их разуметь можно, и быть обязанным учиться сему наречию, чтоб его могли понимать. Ни один китаец не поймет, если говорить ему чистым английским языком.

Компрадор, предлагая услуги свои, вытащил из-под своей юбки преогромный бумажник, наполненный аттестатами от тех, у коих он прежде служил. Капитан корабля нашего нанял его корабельным компрадором, а одного из товарищей его компрадором при конторе. Они и слуги их представили целые связки аттестатов и рекомендаций. Теперь постараемся объяснить читателям, что такое компрадоры и в чем состоят их обязанности, также почему европейцы должны употреблять их во все время пребывания в Китае.

Название сие ясно показывает свое португальское происхождение и значит покупщик, употребляется же всеми нациями без различия. Есть два рода компрадоров: одни снабжают провизиею корабли, стоящие в гавани Вампоа, а другие доставляют припасы факториям в Кантоне. Они вообще состоят в тесном между собою сношении; одни живут в городе Вампоа близ кораблей, а другие в Кантоне. Те из них, кои имеют участников в Вампоа, предпочитаются прочим, потому что снабжают европейцев лучшею говядиною. Мясо, продаваемое в Кантоне, есть буйволовое, которое несравненно хуже бычачьего, почему сие последнее европейцами всегда предпочитается. Буйвол, будучи рабочею скотиною, только тогда продается мясникам, когда уже в работу неспособен, отчего мясо его весьма твердо и невкусно. Поля сарацинского пшена в Китае, находясь полгода под водою, вспахиваются сими полезными животными, коих можно назвать почти земноводными: ибо они большую часть жизни проводят в воде и весьма любят водяные травы, кои достают, опустив голову на значительную глубину.

Компрадоры получают от хоппу, сборщика податей в кантонской гавани, свои чопы[12], или дозволения снабжать иностранцев всякого рода припасами и потребностями. Люди сии никакого жалованья не получают, хотя они и обязаны платить мандарину за дозволение порядочную подать; впрочем, они не пропускают случая вознаградить себя на счет иностранца. Они подвержены непрестанно поборам и неприятностям от мелких мандаринов, но обогащаются, несмотря на все трудности и опасности, их окружающие. Шкипера, офицеры и матросы большею частью покупают через компрадоров, а как они имеют свои лавки в Вампоа и Кантоне, то и производят значительную торговлю. Лодки их посещают корабли и привозят всякого рода припасы в восьмом часу утра; им дозволено оставаться близ кораблей до солнечного захождения. Досмотрщик должен свидетельствовать лодки сии при отходе их из Вампоа. Он обыкновенно действует заодно с компрадором, на жалованье коего состоит, и ему выгодно смотреть сквозь пальцы на значительный торг запрещенными товарами. Таковое поведение досмотрщиков весьма важно для компрадора, ибо он сим способом смело торгует контрабандою и получает значительную прибыль.

Там заведены особые лодки, называемые хоппу; две из них непрестанно прикреплены к корме каждого корабля. В них находятся два таможенных служителя для предупреждения запрещенного торга, но бдительность их также весьма легко усыпляется, и они спокойно проводят время свое в курении, сне и картежной игре. Если что-либо особенное случится, они защищают компрадора против мелких мандаринов других кораблей, если бы те вздумали вмешаться. Ничто не может превосходить той наглости, с коею контрабанда производится среди белого дня в Вампоа. В лодках хоппу находятся также лавочки, где продаются разные мелочи, плоды, зелень и проч.; а если худой присмотр за матросами, то оттоль продают им некоторый пьяный напиток самчу, до крайности вредный и убийственный для здоровья и жизни тех, кои оный употребляют.

Говорят, что теперь издержки пребывания в Вампоа так увеличились от непомерных требований мандаринов, что ни один компрадор уже не соглашается служить кораблю без платы 200 и даже 250 испанских пиастров. Малые суда, приходящие в Вампоа, принуждены употреблять таможенных служителей хоппу вместо компрадоров для избежания сей платы; и если сии служители не подкупят мандарина, то способ сей делается весьма опасным, ибо тогда запрещается всякий подвоз припасов на то судно. В Китае все до последней малости продается на вес, который определяется особым, часто неверным безменом, называемым тичин. Китайцы весьма искусно обманывают иностранцев, несмотря на всю их бдительность. Съестные припасы доставляются в корзинах, в коих оные и взвешиваются, не вычитая ничего за вес корзины; мне не раз случалось открывать плутни китайцев, кои клали на дно сих корзин камни, чтоб увеличить вес. Я счел нужным удалиться от повествования моего, чтоб описать должность компрадора, потому что сведения сии могут быть полезны тем, кои посещают Китай.

Ветер сделался свежим и попутным, и мы скоро прибыли на рейд Макао и бросили якорь в шести или семи милях от города[13]. По обыкновению, мы отправили одного из офицеров наших с изъявлением почтения португальскому губернатору и с тем, чтобы он выпросил от мандарина лоцмана для провода судна нашего вверх по реке в Вампоа. Рыбак же, проведший нас между Ладронскими (Разбойничьими) островами, потребовав заслуженную плату, спешил убраться поскорее, боясь попасться мандарину, который бы его порядочно отколотил.

Макао есть небольшой остров близ берега и называется по-китайски Омун; сие место уже столько раз описывали, что я не буду докучать своим читателям повторением, а скажу только, что сюда удаляются все иностранцы на лето, если не имеют особых дел в Кантоне, от коего он отстоит на 90 английских миль (135 верст) к юго-западу и всегда достаточно снабжен бывает рыбою, живностью, зеленью и плодами. Одно из самых живописных мест в свете: на высоком берегу внутренней гавани в Макао есть так называемая Каза де хорта, известная в Европе по пещере, в коей Камоэнс, португальский поэт, написал свою «Лузиаду» («Лузиады», 1572. — В. М). Сад много одолжен своим украшением двум английским резидентам, Друммонду и Робертсу, кои прилагали о нем особенное старание. Твердый характер и гостеприимство Друммонда долго останутся в памяти китайцев, кои с похвалою вспоминали о нем в 1820 году, когда я опять был там; а могила несчастного Робертса находится на месте, которое он украсил.

После 6-часового ожидания получили мы дозволение взять лоцмана и идти в Вампоа. Я после узнал, что судно наше оттого скоро получило дозволение, что было с грузом, а не с балластом, кои обыкновенно задерживаются несравненно долее. Лоцман наш, прежде принятия управления судном, старательно расспрашивал, нет ли у нас на судне европейских женщин: ибо по китайским законам им строжайше запрещено ездить далее Боко-Тигриса, т. е. устья реки Тигриса. Но я слышал, что, когда первые голландцы прибыли в Кантон, им дозволялось привозить и жен своих; но по случаю происшедшей за них ссоры китайцы никогда с тех пор европейским женщинам не дозволяли ездить далее Макао; хотя иногда дамы из Макао и ездят до так называемой второй отмели, в европейских ботах, навстречу возвращающимся из Кантона в Европу кораблям, ибо пассажирам и неудобно и опасно плыть навстречу кораблям, когда те на всех парусах выходят из рейда Макао.

При свежем ветре мы, подняв якорь, шли по проливу, образуемому группами островов с востока и запада, из коих все, исключая соседние с Макао[14], украшены тучною зеленью; ближайшие же к Макао состоят из красноватой почвы без произрастений, представляя вид дикий и бесплодный.

Вскоре прибыли мы в Боко-Тигрис, небольшой залив при входе в реку, по обе стороны коей устроены четыре славные китайские крепости, если сии лилипутские укрепления заслуживают такое название. Китайцы считают их самыми ужасными и непреодолимыми на земном шаре и могущими разбить в прах всякий корабль или корабли, кои бы отважились пройти мимо них без дозволения императорского мандарина в Макао[15]. Здесь мы принуждены были бросить якорь, пока лоцман наш не предъявил своего чопа, или дозволения, и не получил нового на проезд в Вампоа.

После двухчасового отсутствия лоцман возвратился, а с ним вместе прибыли два служителя хоппу (таможенные) и, привязав свои лодки к корме корабля, расхаживали с важностию по палубе. Хотя наружная одежда их была и шелковая, шапки украшены красными шелковыми кистями, а голубые кушаки с красивыми пряжками опоясывали их, однако ж исподнее платье их было так нечисто, как только вообразить можно. Заметя, что они хотят расположиться в нашей каюте, и зная, что нет обыкновения дозволять им сие, по удовлетворении их сухарями, мясом и ромом я уговорил капитана отослать их в лодки. Они обыкновенно весьма бесстыдны и худо знают различие между meum и tuum[16]. Не раз замечали, как они тихонько клали в карман попадающиеся им под руки дорогие вещи, часы и проч.

Проехав ужасные китайские крепости и остров Тигров, по сходству с сим животным так именуемый, мы перешли реку и плыли по восточному берегу оной почти до самого Вампоа. Оба берега хотя и плоски, но не менее того замечательны, состоя большею частью из полей, засеянных сарацинским пшеном и огражденных плотинами от наводнений, что тотчас дает зрителю понятие об удивительной неутомимости жителей. Яркая зелень, покрывая все пространство полей, пересекалась темного цвета плотинами, кои усажены персиковыми и платановыми деревьями, украшенными множеством плодов. В реке есть две отмели, при коих большие суда, тяжело нагруженные, должны ожидать большого прилива, чтоб перейти оные; но меньшие суда и при обыкновенных приливах проходят. Здесь лоцманы обыкновенно обманывают капитанов, стараясь уверить, что необходимо иметь более надлежащее число лодок для указания пути и для буксира. Хотя плата лоцманская составляет 60 испанских пиастров, но макаоский мандарин и главный лоцман, раздающий чопы, берут из сей суммы себе столько, что настоящему лоцману остается самая безделица. Лишась таким образом плода своих честных трудов, он принужден обманывать иностранцев, чтоб добыть себе пропитание. Лоцманы обыкновенно из рыбаков, совершенно знающих управление кораблем, названия всех снастей и все слова команды корабельной на английском языке. Худо одетый, питаясь грубыми припасами, он отправляет трудные обязанности своего звания, в то время как начальник его разгуливает в шелковой одежде и живет как барин.

Перешедши через отмели, мы скоро очутились на рейде в Вампоа и остановились безопасно между датским и французским островами на западе и островом Вампоа к востоку. Едва успели мы прибыть, как бесчисленное множество малых лодок, сампанами называемых и управляемых женщинами, нас окружили и неотвязно и громко требовали черного белья матросов и пассажиров, предлагая оное вымыть. Матросы обыкновенно употребляют сих женщин для мытья своего белья, платя один пиастр за все время своего пребывания, продолжающегося не менее двух, а часто и до четырех месяцев; но при сем случае матросы отдают все свои остатки сухарей, мяса и проч. За сими прачками должно строго надзирать, ибо они не только подучают матросов красть, но также доставляют им вредный напиток самчу, о коем я прежде упоминал. Кровавые поносы и перемежающиеся лихорадки, столь трудно в сих климатах излечиваемые, бывают следствием питья самчу и неумеренного употребления плодов. Во время юго-западных монсунов (муссонов. — В. М) долгое пребывание на открытом воздухе, особливо на солнце и когда роса падает, часто причиняет болезни и смерть европейцам; посему все суда должны запастись парусинными покровами, а матросам надлежит давать добрую порцию водки и не дозволять даже в самые жары спать на палубе. Прежде сего все водки, перегоняемые в Кантоне, были весьма вредны, но хороший ром можно покупать там у одного китайца, жившего долго в Пинанге[17] и по возвращении оттоль учредившего винокурню.

Прежде сего из женщин только одним прачкам дозволялось посещать корабли, но ныне всем дозволено, и беспрепятственное сообщение в Вампоа так же свободно, как в Лондоне или Портсмуте. Помянутые лодки, имея дозволение от мандарина, приближаются к кораблям, коль скоро смеркнется, женщинами нагруженные в полном смысле сего слова. Многие из них, как равно и прачки, говорят по-английски, по-индостански и по-португальски; большая часть из них суть бедные девки, родители коих по крайней нищете продают их на известное число лет, и они делаются на то время совершенными рабами. Вся заработка их принадлежит хозяину, который располагает ими по произволению, часто бьет их, а кормит и одевает весьма худо. Обычай покупать и продавать детей на некоторое число лет весьма обыкновенен и есть один только род рабства, в Китае дозволяемый. Многие из женщин в лодках, как в Кантоне, так и в Вампоа и Макао, хоть и не красавицы, но станом красивы и прямы, с приятным лицом, всегда веселого нрава и не имеют тех отвратительных малых ног, коими отличается в Китае высший класс женщин.

ГЛАВА II

По прибытии в Вампоа иностранец не может не удивляться приятному разнообразию предметов, представляющихся со всех сторон. Живописные острова, искусно возделанные и приятно зеленеющие тучные поля сарацинского пшена и сахарной трости, деревья и храмы, бесчисленное множество лодок и огромный флот кораблей со всех сторон света, плавая на поверхности величественной реки, составляют такую картину, коей разнообразнее и разительнее самое пылкое воображение едва ли может изобрести.

Мы нашли необходимым продолжать путь наш в Кантон. В государстве, где правительство так подозрительно и самовольно, всякое исключительное право, даруемое иностранцам, составляет предмет удивления; но, когда мы узнали неограниченное корыстолюбие и лихоимство местных начальств и выгоды, пожинаемые ими от таковых послаблений, — удивление наше о снисходительности их совершенно исчезло. С давнего времени, по словам китайцев, капитаны кораблей пользуются правом разъезжать между Вампоа и Кантоном на собственных своих катерах, не подвергаясь осмотру или привязкам от раздавателей чопов (дозволений) или от таможенных брандвахт, с тем условием, чтобы флаг той нации, к коей судно принадлежит, был выставлен для означения, что сам капитан находится на катере. Служитель хоппу, находящийся на каждом корабле, дает ему вид, в коем объяснено число экипажа катера и пр., с тем чтобы представить оный по прибытии в Кантон морскому мандарину, осматривающему там катера. Кроме сего предписано, чтобы в катерах не возить ничего, кроме необходимых для особы капитана вещей, как то: платья и провизии; все же прочие товары, пошлиною обложенные, строжайше запрещено возить в них. Ныне же лодки и катера беспрерывно разъезжают туда и сюда, и никто не спрашивает, там ли капитан, только бы развевался флаг. Распоряжение сие доставляет значительный доход мандаринам, служа в то же время большою удобностию и облегчением для иностранцев, кои, избавляясь таким образом от поборов и насилия у всякой будки, должны только заплатить двум мандаринам, одному служителю хоппу на корабле, а другому в Кантоне. Все, имевшие неприятность проезжать сие расстояние в китайских лодках, могут свидетельствовать о множестве остановок и требований, коим подвергаются у каждой будки, и если перевозчик не подкупит мандарина, то его обижают и задерживают вдвое долее, нежели как бы следовало. Почему несчастный перевозчик, если имеет только способ, подкупает, надеясь получить за все сие вознаграждение от проезжающего, с коего уже и требует сообразной платы. Особливо в последние годы злоупотребление сие весьма увеличилось, и как прежде за поездку в Вампоа платили не более испанского пиастра, теперь за путешествие, составляющее не более 12 миль (18 российских верст), берут не менее трех и даже до пяти пиастров за каждый раз.

В каждой будке находятся мелкие мандарины для предупреждения контрабанды; но, напротив того, сии достойные служители ободряют торг запрещенными товарами и собирают доходы в свой карман, а не в богдыханское казначейство. Читатель ясно видит, что все поборы сии так искусно производятся, что вся тяжесть оных падает на приезжающих. Я не сомневаюсь, что введение запрещенного в Кантоне торга увеличило, в чем и сами китайцы сознаются, их лихоимство. Но искусство, с коим он производится, доказывает, что торг сей с давнего времени известен в Китае; хотя туземцы и уверяют, что все видимые теперь в Китае злоупотребления начались только со времени покорения Китая татарами. Время сие слишком отдаленно, чтобы нам спорить о нем; судя же по нравственности, образу жизни и характеру настоящего века, мы должны увериться в противном. Таможенные мандарины в Кантоне весьма превосходят в плутовстве собратий своих в Вампоа. Европейским катерам дозволяется возить в Кантон, для употребления своих коммерческих контор, платье, мебель, серебро, посуду глиняную и стеклянную и вина; все в известном количестве, равно как и жизненные потребности, но не товары. Иностранные товары обложены большою пошлиною, которая составляет важный государственный доход; посему несравненно строже осматривают те катера, кои идут от кораблей в Кантон. Поелику же предполагается, что катера сии возвращаются из Кантона в Вампоа порожними, то их и не так строго осматривают, а европейцы, пользуясь сим, подкупают таможенных мандаринов и провозят золото, серебро, цинк и все негромоздкие товары.

Таковому лихоимству чиновников виною само правительство: ибо множество запрещений и огромные пошлины искушают главную страсть китайцев — сребролюбие, так что великое число жителей промышляет контрабандою; торговля сия есть самая выгодная. Ныне злоупотребления сии, будучи приведены в систему, под покровительством самих мандаринов, производятся с удивительным успехом.

Весь торг опием, за исключением десяти ящиков, коих ввоз дозволен в Макао для лекарственных употреблений, производится контрабандою. Несмотря на ежегодно возобновляемый указ богдыхана, угрожающий смертною казнию за провоз опия, огромное количество оного, четыре тысячи ящиков, провозится ежегодно в Кантон, а частию в Макао. Если объяснить читателям, что каждый ящик опия весит один пекуль[18] (почти 4 пуда) и что каждый ящик продается от 1200 до 1500, а иногда и 2000 испанских пиастров, то они могут получить понятие об обширности и ценности запрещенного торга в Китае[19]. В сей торговле все мелкие мандарины и многие из высших покровителей их участвуют до того, что опий носят по макаоским улицам открыто, среди белого дня. Прежде сего торгующие опием в Вампоа вывозили оный ночью, но в последнее время моего пребывания я видел, что купцы с таможенным чиновником приходили на корабль и днем выносили оттуда опий. Мандарин берет по 60 пиастров с каждого ящика опия за дозволение продавать оный в Макао; а по прибытии в Кантон там еще столько же берут с ящика. Большие вооруженные, называемые опийными, суда с 30 до 40 человек экипажа перевозят товары из Макао в Кантон с дозволения таможенных чиновников, разумеется, за небольшой подарок.

Мне известно, что многие посылают с сими судами важные суммы монетою в Макао за небольшую плату, и деньги всегда в целости доставляются на корабли. В последнюю поездку мою из Кантона я не мог найти ни одного европейского судна, отъезжающего в то время, и потому прибегнул к контрабандистам. Богатый контрабандист явился в контору, взял все мои вещи и, дав мне расписку, просил меня, чтобы я был на другой день в два часа в Вампоа и ожидал его на известном, означенном им, месте, в европейском катере. Я явился в назначенное место и нашел там прекрасное вооруженное судно с 26 гребцами, кои спокойно доставили меня и вещи мои в Макао в течение 11 часов. Более всего удивило меня по приезде в Макао, что он тотчас пошел на брандвахту и, пробыв там с пять минут, объявил мне, что я могу выгружаться, и все вещи мои были спокойно, без затруднений перенесены его людьми в дом мой. За поездку сию я заплатил 40 пиастров (около 200 рублей), — конечно, весьма немного за скорую и спокойную перевозку вещей: одна пошлина за оные стоила бы мне по крайней мере 2000 рублей.

Все металлы из Китая вывозить запрещено, исключая цинка, количество коего, к вывозу дозволяемое, определяется ежегодно старшим хоппу, т. е. таможенным начальником. Несмотря на сие, огромнейшее количество оного тайно вывозится на ост-индских кораблях.

Случалось, однако ж, что новоопределенный строгий кантонский фу-юн (гражданский губернатор) беспощадно преследовал торгующих опием, истребляя их магазины и конфискуя имение; самих же виновных редко поймать можно, ибо они всегда готовы и при первой тревоге поспешно убираются.

Строгость сия однако же продолжается не долее одного или двух месяцев, ибо добродетель фу-юна редко оказывается неумолимою перед обворожительным золотом. Впрочем, во время моего пребывания назначен был в Кантон фу-юн, коего никак подкупить было невозможно, и он почти совершенно истребил контрабанду, а вместе с сим и доходы своих товарищей, кои, наконец, вышед из терпения и все соединившись, своими интригами у двора успели посадить его на другое, хотя и гораздо высшее место. А ему того-то и надобно было; будучи человеком с умом и дарованиями, он скоро опять был повышен чином и наконец прибыл в Кантон в звании Цан-Тука, или вице-роя (наместника). Контрабандисты и торговцы опием были крайне встревожены сим назначением, заперли свои лавки и скрылись на время, кто где мог. Но следствие показало, что страх их был неоснователен. Сей хитрый вельможа преследовал их прежде единственно для достижения высшего звания, теперь же сделался снисходительным до крайности. Достигнув повышения и стараясь о дальнейшем, он употребил все средства к обогащению себя, дабы тем споспешествовать своему властолюбию. Посему он был мягкосерд к сослуживцам и учтив к европейцам, а пронырствами и снисходительным характером удалось ему собрать такое огромное состояние, что подобного никто не приобретал на месте кантонского наместника.

После сего ему дали место в Верховном совете богдыхана в Пекине, имя его было Пак-Тей-Иен, по прозванию Пи-Тей-Чжин; он наконец достиг до верховной в государстве должности калоа, но скоро был уволен. Я имел честь обедать с сим вельможею у господина Друммонда, который давал ему обед на одном английском ост-индском корабле. Это единственный кантонский вицерой, удостоивший посещением своим европейский пир.

Хитрости и интриги действуют в Китае более, нежели где-либо на земном шаре, причиною сему образ правления, нравы и обычаи жителей.

Выше объяснил я, что по прибытии в Вампоа капитану только стоит взять от таможенного чиновника на корабль вид, выкинуть на своем катере флаг и так отправиться в Кантон. Но учтивость требует при первой поездке сделать визит мандарину на брандвахте; сим можно приобрести его доброе расположение, которое при случае будет полезно. В стране, где все, даже самая учтивость продажны, благородное и честное поведение считается ни во что и только дает повод злым обманывать добрых. Посему честный человек должен быть крайне осторожен, и если он не может унизиться до подкупов, то по крайней мере должен смотреть сквозь пальцы на то, что перед ним происходит, и стараться не оскорбить гордости тех, кои могут повредить ему.

На дороге от Вампоа в Кантон самый город Вампоа и два храма останавливают внимание путешественника; несколько многолюдных деревень, огромные поля сарацинского пшена, сахарного тростника и всюду хорошо возделанные земли представляют весьма интересную картину народного трудолюбия и промышленности. Есть еще особый путь водою по другой стороне Вампоа вверх по реке Ионке, или Джонке, вход в которую находится ниже рейда, и сюда-то входят все ионки (джонки. — В. М) большого размера, отправляясь в Кантон. Прибыв в верховья сей реки, они переплывают на западную сторону и входят в так называемую Соленую реку, где все китайские суда, нагруженные солью, обязаны останавливаться у Соляных приказов, там сбирают пошлину в пользу правительства. Большая часть соли, привозимой в Кантон, добывается у западных берегов на острове Хайнань. Торг солью и иностранная торговля находятся в руках компаний монополистов, коих европейцы называют купцами Хонг. Соляная компания важнее и богаче, состоя из людей с огромными капиталами, имеющими почетное звание мандаринов. Будучи источником великого для казны дохода, торговля сия находится под строгим надзором компании, несмотря на то мелкие мандарины часто обманывают. Все продающие соль должны быть снабжены дозволением, под опасением строго взыскания.

В то время, когда морские разбойники находились на сих берегах, множество судов с солью было ими перехвачено, и цена на соль возросла до крайности, так что компания принуждена была вступить в переговоры с начальником, или адмиралом пиратов, и платить ему за каждое судно, коему он давал свободный пропуск.

Мало-помалу экипажи и шкипера судов, перевозивших соль, подружившись с морскими разбойниками, начали снабжать их, под рукою, провиантом, аммуницией и оружием. Правительство, открыв сие злоупотребление, вдруг наложило запрещение на все с солью прибывшие ионки, или джонки. Адмирал разбойников, видя, что все подвозы припасов остановились, сделал высадку около внутреннего пролива, ведущего в Макао, и, вооруженною рукою собрав с полей всю жатву сарацинского пшена и полонив множество женщин, благополучно доставил все на свою эскадру. Сей ужасный разбойник назывался Эпо-Тси; имея под начальством своим огромный флот и до 20 000 людей, он сделался наконец столь дерзким, что перехватывал катера, перевозившие товары на корабли в Вампоа, грабил и разорял мечом и огнем в 27 верстах от Кантона. Вицерой струсил и, не имея вооруженной силы для сопротивления пиратам, принужден был просить английский вооруженный корабль выгнать разбойников из реки. Неоднократно происходили сшибки между китайскими военными судами и флотом дерзкого Эпо-Тси, и всегда сей последний одерживал верх. Наконец, вицерой обратился и к португальцам в Макао или по крайней мере дал им разуметь, что предложение их о вооружении против пиратов будет принято и сумма денег дана будет от кантонского правительства им в пособие; и хотя португальцы ничего силою взять у пиратов не могли, но по крайней мере оказали важную услугу вицерою, приняв участие в переговорах между ним и разбойниками. Эпо-Тси решительно отказался верить всепрощению, которое вицерой ему обещал в случае возвращения пиратов к законному послушанию, без гарантии[20] со стороны португальцев. Вследствие сего макаоское правительство поручилось за вицероя, и ужасный Эпо-Тси со всем войском своим положил оружие. Его назначили правителем провинции Фокиен (Фукинь, Фуцзянь. — В. М), а все подчиненные его получили прощение. В течение войны их с китайцами разбойники завладели флотом под командою Тей-Тука, или адмирала, родного дяди императора, Эпо-Тси, имея к Тей-Туку вражду, полонив его, приказал отсечь ему голову; посему при восшествии настоящего богдыхана Тао-Куанг на престол он отправил к правителю Фокиена учтивый приказ с изъяснением, что китайские законы назначают кровь за кровь, почему его величество и требует головы его за голову своего дяди. Отговорок делать было нельзя, и голова Эпо-Тси была отправлена в Пекин.

Китайцы производят на собственных судах (ионках — джонках, — В. М.) обширную иностранную торговлю с Японией, Кохин-Хиною, Сиамом, Тонкином, Явою, Суматрою, Макассаром и со всеми Индо-Китайскими островами. Китайцы считают торговлю сию самою важною из всех заграничных, и это весьма вероятно, ибо более сорока тысяч тонн различных судов заняты ею и соляною торговлею. Нам известно, что китайская ионка, торгующая с островами, перевозит товаров на сумму от трехсот до пятисот тысяч пиастров; товары сии состоят из фарфора, шелковых материй, китаек, платья, книг, бумаги писчей, железных и стальных вещей, чая, земледельческих орудий, сукна и проч.

Китайцы не имеют понятия о теории морского искусства, но они добрые, расторопные моряки. Они обыкновенно нанимают португальского лоцмана, умеющего брать высоту солнца, чтобы вести суда свои. Они довольствуются одною в год поездкою, отправляясь при северо-восточном пассатном ветре и возвращаясь с юго-западным. На всех Индо-Китайских островах находится множество китайских переселенцев. Без сомнения, они суть лучшие колонисты, доказав сие всюду, где бы ни поселялись. Разработка руд золотых и оловянных, обработка плантаций хлопчатой бумаги, индиго и сахара производятся большею частию китайцами на Малайских островах. Посреди ленивых и беспечных малайцев они скоро обогащаются. Странно, что хотя они и женятся на малайках, но никогда не переменяют обычаев или религии своей, а всегда остаются, как сами, так и потомки их, отдельным народом, и где бы ни поселились, везде видеть можно совершенный Китай в малом виде. В Японии они подвергаются строгому надзору, торговля их ограничена только известным числом судов, и во все свое пребывание там они обязаны оставаться в особо отведенном для них месте в Нагассаки. Китайские выходцы видны во множестве во всей Индии, и английское правительство, по свойственной ему мудрости, покровительствует им.

Китайские ионки неуклюжи размером и бывают от 100 тонн до огромной величины 1500 тонн, разделяясь на несколько отделений; каждое устроено так, что, если бы течь в одной части показалась, другие от оной совершенно безопасны. Суда сии имеют одну или две огромной величины мачты без вантов и стагов; паруса у них из циновок, реи из бамбуковых тростей, весьма легких и крепких[21]. Огромная мачта их вставляется в место свое следующим образом: на палубе строят из бамбука леса в пять или шесть этажей вышиною, открыто с одной стороны и совершенно над местом или гнездом, куда мачту вставить должно. Толстый конец оной тогда притягивают на палубу, а другой конец поднимают посредством воротов, помещенных в каждом этаже, и вешают на лесах над самым отверстием; потом тихо и безопасно опускают в гнездо. Якоря сделаны из твердого и тяжелого дерева с одним только рогом, близ коего шток пересекает веретено, а не близ рима, как в наших якорях; хотя якоря их кажутся неловкими для европейцев, однако ж оные, при длинном канате, хорошо удерживают корабль; ибо шток находится на противоположной стороне рога так, чтобы придерживать оный к земле. Мне случалось видеть китайскую ионку, выдержавшую на Макаоском рейде сильную бурю в то время, как португальские суда сорваны были с якорей.

Прибытие одной таковой огромной ионки из Батавии представляет весьма странное зрелище. На палубе толпятся люди, обезьяны, попугаи, яванские воробьи и другие различные птицы и животные, и судно сие могло бы служить прекрасным изображением Ноева ковчега, если бы не было там слишком большой пропорции людей. Хозяин или хозяева ионки малую часть занимают своими товарами, прочие же места они отдают для перевозки вещей; каждый хозяин товара обыкновенно сам сопровождает оный, так что экипаж и пассажиры сии составляют ужасную толпу, большая часть коей, будучи из ремесленников, остается навсегда искать счастья на островах; там они работают в рудниках и на плантациях. В последнюю войну английские ост-индские корабли, имея неполные экипажи, брали китайцев матросами, возвращаясь из Кантона, и все капитаны отзываются о них с похвалою, говоря, что они неутомимы и деятельны, но несколько трусливы и в непогоду боязливо лазят по снастям.

Читатель извинит сие небольшое о предмете иностранной торговли отступление, сделанное с тем намерением, чтобы опровергнуть уверенность многих, будто бы Китай есть государство только земледельческое и мануфактурное, тогда как опыт доказывает противное. Сообщив таким образом некоторое неполное о сем предмете понятие, которое бы могло составить особое сочинение, я полагаю, никто не поверит, что китайцы ограничивались одною внутреннею торговлею. Напротив того, смело можно утверждать, что Китай есть одно из самых важных торговых государств на земном шаре.

Проехав Соленую реку, изумленный путешественник останавливается при виде со всех сторон удивительной деятельности. Ионки всякого рода и величины, лодки, барки и сампаны всех возможных построений, прибывшие в Кантон из других провинций государства, литерально (буквально. — В. М.) закрывают водную поверхность. Сампаны суть самые мелкие суда, имеющие кровли из бамбука, снабженные на корме длинным веслом, расщепленным посредине и обращающимся на железном гвозде; посредством сего и еще одного или двух весел с боков суда сии быстро двигаются по поверхности воды. При первом взгляде покажется, что нет средства пройти между сим лабиринтом судов, по-видимому в беспорядке смешанных, без всякого между ними прохода. Однако ж, по внимательном рассмотрении, удостоверишься, что оставлены пустые пространства для прохода: одно близ восточного, а другое — у западного берега, и что все суда укреплены правильными рядами, составляя целые улицы, по коим разъезжают продавцы мяса, рыбы, зелени, плодов и пр., звучным голосом предлагая свои товары.

На пути между сим флотом взор невольно обращается на крепостцы, называемые голландскими глупостями (Dutch Follies). Я никак не мог доискаться, отколь получили они сие странное название; многие уверяют, что некогда голландцы вздумали провести туда пушки, сокрытые в бочках, чтобы вооружить там свои батареи, но китайцы открыли хитрость сию: одна из бочек изломалась, когда оную катили в крепость. Правительство тотчас выгнало голландцев, и с тех пор никому из иностранцев не дозволяется иметь постоянного пребывания в Кантоне. Другие, напротив, уверяют, что это выдумано и что такого происшествия между голландцами и китайцами никогда не случалось; я же заметил, что китайцы особенно любят и уважают голландцев, обращаясь с ними на дружеской ноге, так что хотя в голландскую факторию в Макао в течение 18 лет не приходил ни один корабль из Европы, но факторы не менее того были уважаемы и им дозволялось, наравне с прочими, посещать Кантон. Приезжающие в Кантон обыкновенно останавливаются у пристани против старой шведской фактории, близ таможенной будки, где всегда находится морской мандарин, готовый свидетельствовать привезенные на катере вещи и чемоданы. Если бы капитану корабля случилось везти с собою что-либо такое, чего не должен видеть мандарин, то стоит только предуведомить о сем своего компрадора, который даст мандарину небольшой подарок, с тем чтобы он, бросив беглый взгляд на вещи ваши, дозволил оные без околичностей относить в факторию. Если же пренебречь сию предосторожностью, то он, без сомнения, пересмотрит и перероет все вещи до дна. Те, кои не желают нанимать квартиры в факториях, могут иметь все удобности в гостинице, содержимой одним американцем на старой голландской фактории.

Первое дело по прибытии торгового иностранца в Кантон должно состоять в отыскании поручительства за свой корабль, т. е. найти одного из купцов Хонг, или особой китайской привилегированной компании, который бы производил за него все дела купеческие, доставлял ему товары и отвечал за него во все продолжение его пребывания в Китае. Исполнив сие, поручившийся за него купец рекомендует ему необходимого в торговых делах человека, называемого лингвистом или толмачом. Всегда лучше брать рекомендованного купцом, нежели стороннего, чтобы между ими не произошло недоразумений и несогласий.

Купцы Хонг есть особая компания, подобно Соляной компании, правительством учреждаемая для ведения европейской торговли, и на них лежит вся ответственность в точном платеже пошлин за привозные и вывозимые товары на кораблях, за кои они поручились; они же должны выплачивать все штрафные деньги и пени, коим европейцы, находящиеся под их покровительством, могли бы подвергнуться за контрабанду и пр. Число их по закону должно быть 13, но редко бывает более 11 по причине банкротств. Некоторые желают и ищут того звания, а другие, бывши прежде богатыми купцами и пойманные в противозаконной торговле, платят важную сумму мандаринам и получают сие звание, дабы тем избавиться от дальнейших преследований. Из сего видно, что купцы Хонг занимают места большой ответственности: это хорошо объясняет глубокую и хитрую политику китайского правительства, желающего всеми мерами избегать малейшего повода непосредственной ссоры с европейцами. Китайское правительство пренебрегает и показывает вид, что не знает силы европейских государств в народном отношении, и подданных европейских считает только торгующими бродягами или искателями приключений, коим дозволено торговать под покровительством и ответственностью Хонг. Таким образом, купцы сии суть кошачья лапа, коею правительство достает из огня каштаны. Хотя они и имеют титул мандаринов и носят чиновные кисти и пуговки, но все сие не может защитить их от гордого начальника их, хоппу, или кантонского таможенного пристава, перед трибуналом коего все благородные чувства чести и достоинства унижаются, и если он требует сих титулованных купцов перед свое судилище, то они должны смиренно на коленях предстать перед него и головою стукать в землю шесть, девять или двенадцать раз, чтобы обратить на себя внимание величавого хоппу. А когда он дозволит им встать, то они не осмеливаются поднять глаз своих выше пятой пуговицы на груди грозного мандарина! Если бы случилось им взглянуть ему в лицо, то это сочлось бы такою обидою и дерзостью, которую ничем загладить нельзя, разве повторенными ударами бамбуковой палки. Посему старинная английская пословица, что и коту не запрещено смотреть на царя, неизвестна в Китае.

Когда кого требуют в суд, то он должен по крайней мере сделать перед судьею три земных поклона, и ему не дозволяется говорить, разве только отвечать на вопросы, ему предлагаемые. Два служителя (китайские ликторы — лат. lictores, в Др. Риме охранники высших магистратов — диктаторов, консулов, цензоров и пр. — В. М.) с бамбуковыми тростями в руках стоят, готовые наказать неисполняющих сих правил. Если требуется привести к присяге свидетеля, тогда ему предлагают живого петуха и нож, а он должен в минуту произнесения клятвы отрезать петуху голову: отсечение петушьей головы по их значит то же, что по-нашему целование Священного писания, однако ж я весьма сомневаюсь, чтоб обряд сей мог быть столько же священ в сем государстве, где нравственность так унижена. Бедные из купцов Хонг избегают сколь возможно свиданий с хоппу, опасаясь до тех пор прижимок и унижения, пока не дадут ему ценного подарка. Впрочем, китайцы считают вообще земные поклоны перед мандаринами не столько унижением, сколько церемониею, означающей почтение к особе богдыхана, коего лицо те представляют. Все члены компании Хонг хотя и пользуются титулами почетных мандаринов, но, когда предстают перед кем-либо из местных начальств, обязаны также подвергаться сей церемонии.

Компания сия утратила много своего влияния и значительности смертию знаменитого президента своего Пхан-Куей-Куа, который, имея отличные дарования и назначенный самим богдыханом, богатством и влиянием своим поддерживал кредит всех членов оной. Но много также вреда приносят компании некоторые злоупотребления, например контрабандный торг и обычай некоторых из беднейших купцов Хонг продавать мелочным торговцам право свое вывозить чай и пр. Они делают сие потому, что лавочники платят им тотчас чистыми деньгами все пошлины, кои они должны вносить в казну только через год. Когда мне случалось спрашивать китайцев мнения их на счет важности выгод, доставляемых богдыханской казне от европейской торговли, то я всегда получал в ответ, что они почитают торговлю свою с Индо-Китайскими островами несравненно важнее европейской во всех отношениях. Как бы то ни было, но ввоз в Кантон из Англии, Америки, Голландии, Франции, Швеции, Дании, Манилы и из Индии на европейских кораблях товаров и денег должен простираться ежегодно по крайней мере на сумму от 30 до 40 миллионов пиастров, т. е. 200 миллионов рублей. От ошибочной китайской торговой системы, запрещающей ввоз опия, употребление коего в Китае так же обыкновенно, как табака в Европе, богдыханское казначейство теряет ежегодно пошлин на сумму от 20 до 25 миллионов рублей ассигнациями. Важность европейской с Китаем торговли зависит не от привозов наших в Срединное царство, каковым Китай называется, но от количества и ценности ее произведений и мануфактур, вывозимых нами и употребляемых в Европе.

Какое множество рук в Китае занято не только приготовлением единственного предмета — чая, но даже укладкою оного, перевозкою и пр.! Приготовление чайного ящика занимает столяра, оловянщика, слесаря, бумажного фабриканта, наклейщика, или чунамщика[22]; кроме сего особые работники завязывают бечевками, другие переносят, укладывают и пр.

Если Китай лишится одной английской торговли, то миллионы жителей останутся без работы и без пропитания, а может быть, и возмутятся против правительства. Конечно, от сего произойдет важное неудобство для самой Англии[23], но китайцы потерпят более, ибо до 30 миллионов фунтов чая останется в руках их непроданными, а все рабочие, занимавшиеся приготовлением оного, лишатся хлеба. По сей причине, хотя китайцы весьма дерзки в сношениях своих с англичанами, однако ж в то же время стараются никогда не доходить до совершенного разрыва. Они в таком случае идут как бы ощупью и, дойдя до опасности разрыва[24], тихо возвращаются прежним путем к согласию. Из сего можно ясно заключить, что английская торговля сделалась столь же необходимою для Англии, сколько и для Китая, не упоминая уже о количестве железа, свинца и сукна европейского, которое они ежегодно потребляют; и я совершенно уверен, что торговля сия гораздо для них важнее, нежели они сознаются.

ГЛАВА III

Поведение китайского правительства при торговых сношениях с иностранцами и коммерческие постановления, без сомнения, доказывают их тонкость и хитрость; но мудрая и справедливая политика не может сего терпеть, так как сим нимало не споспешествуется приобретение тех выгод, кои они могли бы извлекать из своих сношений с Европою.

Коль скоро европейское судно бросит якорь в Вампоа, поручившийся за оное купец Хонг должен поднести главному хоппу так называемую кумшу, или подарок в 4500 испанских пиастров (22 500 рублей ассигнациями), каковую сумму шкипер или хозяин судна обязан выплатить своему купцу Хонг. Кроме сего, весьма тяжкого побора корабль должен еще заплатить около 200 пиастров лингвисту (переводчику), столько же компрадору и раздать несколько меньших взяток морским мандаринам в Кантоне и в Вампоа. Такова сия тяжкая повинность (если только можно оную так называть), к коей если прибавить и другие подобные, то издержки каждого большого судна, приходящего в Кантон, можно без преувеличения полагать от 6 до 10 тысяч пиастров (от 30 до 50 тысяч рублей ассигнациями), если корабль остается там, по обыкновению, от 2 до 3 месяцев. Мне бы должно было упомянуть еще об издержках, называемых мерными деньгами, так как обязанность хоппу, между прочим, состоит в том, что, узнав о прибытии корабля, он должен отправиться в Вампоа для вымерения судна и, по оказавшейся величине собрав пошлину, сдать оную в государственное казначейство, без сего же не дозволяется нагружаться или выгружаться ни одному судну.

Измерения сии производятся весьма неправильным и несправедливым образом, ибо почти столько же пошлин берут с малого, сколько и с большого судна. Вот единственная пошлина, в казну сбираемая! Все же прочие, упомянутые мною, сборы суть взятки местных начальств.

Хоппу обыкновенно приезжает на корабль в большой покрытой яхте, богато раскрашенной, с значками и флагами, присвоенными его достоинству, окруженный военными катерами и сопровождаемый несколькими мелкими мандаринами и всеми купцами Хонг, каждый в своем катере. При приближении его к одной стороне корабля, который он намерен вымерять, приставляется лестница, покрытая красным сукном. Ему салютуют девятью выстрелами при приезде и столькими же при отбытии. В вознаграждение богатого подарка, о коем выше упомянуто, его мандаринское превосходительство дарит экипажу корабля несколько кувшинов скверного самчу, коего едва пить можно, и двух жалких и тощих быков, в пищу неудобных, коих обыкновенно шкипер выменивает у компрадора на несколько фунтов хорошей говядины.

Величавый хоппу не всегда сам изволит исполнять сию обязанность, разве влекомый желанием воспользоваться хорошими привезенными часами, тонкими сукнами, пушным товаром или голландскими штофами. Из сих вещей он берет все, что ему нравится, на какую бы сумму ни было. За все сие несчастный купец Хонг должен заплатить. Хозяева европейских кораблей, привозящих дорогие предметы на продажу, всегда рады видеть корыстолюбивого хоппу, зная, что могут наверное таким образом продать вещи свои за какую им угодно цену, ибо за все, что он выберет, купец Хонг должен заплатить непременно. В обыкновенных случаях хоппу посылает своего секретаря, или, как его купцы называют, второго хоппу, но во всяком случае они обязаны отвечать за издержки сих визитов; впрочем, секретарь в своих требованиях гораздо умереннее своего начальника Унижение, с коим все европейские нации терпят притеснения китайцев в торговых с ними сношениях, есть, без сомнения, укоризна их государственному достоинству и могло бы быть легко исправлено, если бы все сделали соединенно свои представления[25].

Я счел не излишним присовокупить здесь верный список мандаринам и чиновникам, составляющим управление в Кантоне, полагая, что сведения сии будут любопытны некоторым из моих читателей.

Вицерой, именуемый Цан-Тук (Тсан-Тук).

Военный губернатор кантонский, родственник богдыхана, имеющий в команде гарнизон из 5000 татарских солдат; его называют Джан-Кухан.

Вице-губернатор, называемый Ту-Тонг.

Гражданский губернатор Фу-Яен (Юен).

Казначей Пу-Чен-Ца.

Главный уголовный судья Ан-Тша-Ци (Тси).

Мандарин речных сборов и внутренней торговли Конг-Чоу-Фу.

Раздаватель дозволений и паспортов, комиссар войск богдыхана и рисовый мандарин Ли-Унг-То.

Сборщик налогов с домов. Он каждые три года межует земли, на коих дома построены, и оценивает, также имеет всем жителям список. Цин-То.

Мандарин-полицеймейстер Нам-Хой-Ун.

Помощник его, Пун-Юн, заведующий южною частью реки, которая называется Хонамскою стороною.

Два низших полицейских мандарина Чо-Юнг и Сой-Инг.

Директор таможен и сборщик пошлин по внешней торговле, хоппу.

У сего последнего мандарина есть секретарь и великое множество низших служителей и чиновников, коих звания и должности излишне было бы здесь означать. Все сборщики, досмотрщики, морские мандарины и пр. находятся в его ведении, и раздача сих мест приносит ему важный доход.

Тсан-Тук, или вицерой, есть в одно время военный и гражданский верховный правитель; когда где-либо открываются беспокойства или возмущения, требующие военной силы для усмирения, то он, если в точности хочет исполнить долг свой, должен лично командовать войсками. Несколько бунтов случилось во время моего в Кантоне пребывания, и хотя вицерой всякой раз выезжал из города, но всегда держался в почтительном расстоянии от места, где беспокойства открывались.

Его китайское величество дает своим отдаленным от Пекина вицероям право жизни и смерти, дабы избежать напрасной потери времени, когда требуется рубить возмутителям головы.

Все дела уголовного судопроизводства в палате мандарина Ан-Тша-Тси через вицероя представляются в Пекин, на утверждение богдыхана. Совет вицероя составляют: гражданский губернатор, т. е. Фу-Юен, а также Пу-Чин-Тси и Конг-Чоу-Фу. Разумеется, что он не обязан соглашаться с их мнением, имея полное право действовать против оного, если считает это полезным для блага Небесной империи, т. е. китайской.

Налагая наказания за обыкновенные преступления, предполагается, что Ан-Тша-Тси совершенно следует писанным законам уголовного уложения. Уголовные преступления наказываются смертною казнию: отсечением членов и головы, вырыванием сердца и внутренностей и выставкою обезображенного тела на съедение собакам и птицам. В сочинениях сира Георга Стонтона предмет сей описан подробно.

Но писаные законы и приведение оных в исполнение суть две вещи весьма различные: к счастью китайцев, законы их, ужасные и доведенные до крайней утонченности в жестокости, часто смягчаются продажною совестью правителей. Где злато подавляет всякую справедливость и где оная златом только покупается, там, без сомнения, и лучшие уложения делаются мертвою грамотою, обветшалым и неупотребительным законом. О китайцах должно судить по тому, как они есть, а не по обработанным правилам нравственности, коими украшены книги их и кои никогда в исполнение не приводятся. Тщетно государство будет славиться мудростью уставов своих, если оные никогда не исполняются! В Китае продажная совесть и взятки, со всеми сопутствующими им пороками, подкапывают нравственность народа и, поощряя плутовство, останавливают меч правосудия. Закон, изданный против человекоубийства, весьма строг, назначая кровь за кровь; несмотря на то, богатые часто преступают сей закон, ибо корыстолюбивые судьи предпочитают воспользоваться богатствами виновного отнятию его жизни.

Если случится где-либо скоропостижная смерть, то хозяин дома почитается убийцею, доколь не докажет противного. Посему китайцы всегда готовы обмануть мандарина, сокрыв от него случившееся, или подкупить его, если уж обстоятельства сего требуют. Один знакомый мой китаец рассказывал, что из большого фруктового сада плоды у него были весьма часто похищаемы, и хотя слуги его стерегли, но никогда не могли открыть виновного; почему он и решился стеречь с ними сам; для сего, вооружась дротиком, в сопровождении двух слуг пошел ночью в сад. Вскоре по занятии им места он заметил человека, совершенно нагого, приближающегося к фруктовому дереву, близ коего он стоял, спрятавшись. Он, окликнув его, приказывает ему сдаться и грозит смертью. Вор, испугавшись, бросился бежать, но хозяин дома в ту же минуту пустил в него дротиком с такою силою, что оный попал ему в спину под левым плечом и убил его на месте. Хозяин крайне затруднился сим происшествием; но, подумавши, обещал слугам награду с тем, дабы они содержали оное в тайне, и с помощью их перебросил тело через стену в соседний сад с таким искусством, что трудно было бы открыть место, откуда тело сие взялось. Сосед его, весьма зажиточный чайный купец, не столько был удивлен, сколько испуган, когда на следующее утро слуги ему донесли, что в саду его нашли тело убитого человека. Слух сей скоро достиг до ушей окружного мандарина, который тотчас со всеми законными формами отправился на место исполнять свою должность и освидетельствовать труп, немало радуясь случаю иметь дело с таким богачом, каков был купец чая, Тело, таким образом найденное, не может быть перенесено, доколь окружной полицейский мандарин не освидетельствует и не узнает, каким образом умер покойный; и если что-либо окажется подозрительным, то он не дозволит дотоль переносить мертвого тела, пока не откроет удовлетворительной причины. Поелику же ничего ясного о сем узнать было нельзя от купца, который, будучи уверен в своей невиновности, считал себя безопасным от притязаний мандарина, то сей последний начал против него формальный процесс, ежедневно посещал его и, сверх того, часто требовал его в суд и тем крайне обеспокоивал и притеснял его. В продолжение сего времени мертвое тело оставалось в саду близ самого дома и скоро начало гнить и разлагаться, отчего произошел нестерпимый смрад. Наконец, чайный торговец, будучи принужден несносным смрадом и теснимый полицейским мандарином, приготовлявшим все, чтоб обвинить его, рад был замять дело сие и выбросить труп, заплатив 4500 испанских пиастров.

Решения китайского судьи сочиняются с величайшею хитростью и искусством: он делает самые глубокомысленные представления (разумеется, если ему за то хорошо платят), чтоб увернуться от исполнения закона, и, напротив того, запутывает дело множеством крючков, если нужно подвести кого-нибудь под меч правосудия. Не знаю, как дела сии производятся в Пекине, но что касается до Кантона, то мне совершенно известно, что там никто не начинает тяжбы, не имея довольно протекции и денег, чтоб подкупить делопроизводителей.

Через два или три года после вышеописанного происшествия знакомому моему, перебросившему мертвое тело к соседу, довелось и самому отделываться от большой неприятности, которая, однако ж, ему стоила не столько хлопот и денег. Недалеко от его дома была харчевня для черного народа. Умиравший с голоду нищий, получив от сострадательного прохожего достаточное количество денег, приплелся в харчевню и потребовал вдруг на все деньги множество разной пиши, которую всю съел с величайшею жадностью; харчевник, видя его неумеренность, просил его отдохнуть немного, а не начинать опять есть. Но нищий не слушался и требовал пищи, доколь стало у него денег, и, наевшись безмерно, упал и умер на месте; случилось же это вечером, почему хозяин, пользуясь темнотою и не видя никого на улице, перенес с работником своим мертвого нищего и положил у дверей моего знакомца. Наутро мандарин, заведующий нищими, явился и объявил ему, что, по мнению его, нищий убит кем-либо из его домашних и что он потребует его к суду. К счастью, отыскался человек, видевший харчевника, переносившего мертвое тело, а хотя мандарин и ничего уже не мог сделать в суде против знакомца моего, но, желая что-либо содрать с него, отказывался убрать тело, доколь не заплатили ему 200 пиастров. Нет сомнения, что и харчевник порядочно поплатился мандарину.

Мне сказывали, что подкуп не так бесстыден в Пекине, как в Кантоне, и что лучшие мандарины, прибыв в провинцию, должны брать взятки подобно окружающим их, опасаясь потерять место; ибо, когда лихоимцы не могут сбросить мандарина не одних с ними правил, они интригуют, чтобы переместить его на высшую должность в Пекин, дабы он не мог им мешать. Описывая злоупотребления, существующие в Китае, я не намерен, однако ж, обвинять всех без изъятия мандаринов сего обширного государства. Конечно, мне случалось слышать о некоторых честных, но они очень редки, и мы смело можем сказать, что поговорка: каждый человек имеет свою цену, нигде под луною лучше не объясняется на деле, как в Небесной империи. Причиною сему само правительство, унижающее каждого. Где нет понятия о чести, нет благородных чувствований, нет школ для внушения нравственности и благородства, где бамбуковая трость сравнивает знатнейшего мандарина с подлейшим рабом, там, конечно, мы не можем ожидать ничего лучшего! Полуобразованные китайцы были совершенно несправедливо превознесены некоторыми писателями за высокие свои добродетели, которые, конечно, не имели возможности преуспевать на столь бедной почве, какова китайская в нравственном отношении. Тысячи примеров можно представить в доказательство, что Китай еще очень далек от истинного просвещения; и те, кому удалось один только год провести в Китае, без сомнения, не вздумают противоречить сей истине.

Наказание, коему по уголовному уложению подвергают должников, не платящих долгов своих или постоянных процентов за оные, может быть приведено в действие не иначе, как подкупом коронных исполнителей законов, за цену, которая соделывает правосудие весьма убыточным, а посему китайцы, сколь возможно, убегают сего способа, разве подстрекаемые злобою против должника. В Китае нет закона против ростовщиков и лихоимства, и потому проценты там весьма велики от многих встречающихся случаев делать спекуляции, равно и оттого, что китайские купцы суть столь же решительные игроки в коммерческих оборотах, сколько вся нация в картежной игре.

Прежде сего давали за испанский пиастр 800 кашей (мелкая монета, европейцами так прозванная), ныне же только 750 в обыкновенных покупках, а некоторые предметы продаются на пиастры, считая оный не более как в 720 кашей; все сие зависит от уговора между покупщиком и продавцом. По-китайски сию мелкую монету называют чион или чин; на письме именуют оную тунг-чин. Я видел, что поденщики, коим обыкновенно по окончании работ платят за оные сею монетою, тотчас непременно собираются в кружок и играют в карты или кости на заработанные деньги. Монета каш имеет в средине квадратное отверстие, для удобства нанизывать оные вместе, и есть единственная ходячая в Китае. Десять кашей составляют один кантарин; десять кантаринов составляют один мес, а десять мес составляют один таель, который равняется пиастру и ⁶⁶/₁₄₀. Купцы Хонг считают пиастр в 720 чин в торговле с иностранцами, а купцы в лавках принимают оные в 750 чин.

Китай не имеет ни банков, ни ассигнаций, отчего там все платежи производятся звонкою монетою, то есть пиастрами или золотыми и серебряными слитками в десять таелей; способ сей весьма неудобен и опасен, вводя в искушение воров, в коих в Китае недостатка не бывает. Векселя там не употребляются, хотя я слышал, что капиталисты, узнав по долговременной опытности взаимную честность, употребляют оные. Товары, однако же, часто продаются на кредит, но никогда не удавалось мне слышать, чтоб ростовщики давали капиталы в долг без надлежащего залога, дабы в случае неустойки должника могли себя вознаградить. На сем основании в Кантоне молено занимать деньги с платою иногда до 20 процентов, иногда же не более 12, смотря по требованию денег в торговле; но если занимать деньги на личный только кредит, то, без сомнения, не взяли бы меньше 25 процентов.

Новый испанский пиастр предпочитают прочей монете, потому что внутри империи за некоторые шелковые изделия должно непременно платить новыми пиастрами: фабриканты не принимают, по привычке, никакой другой монеты. Посему, когда кантонские купцы имеют намерение делать закупки во внутренних провинциях, то часто принуждены бывают за пиастры платить от 3 до 6 процентов промена, отдавая за оные слитками, называемыми сай-си, в 10 таелей каждый.

Сай-си есть четырехугольный слиток вышесказанного веса, с штемпелем на оном, принимаемый всегда по весу и по оселку: ибо часто и качество и количество весьма различествуют от законной сотой пробы, как в серебре, так и в золоте; почему цена всякого определяется каждый раз. Лучшие золотые и серебряные слитки обыкновенно бывают от 88-й до 92-й пробы и весьма редко высшей. Посему цена 10 таелей есть только воображаемая, ибо она всегда только приблизительная и должна быть определяема весом и оселком. Многие слитки просверлены, дабы можно было видеть, нет ли внутри примесей других металлов, что также случается.

В Китае нет ни банков, ни страховых контор и никакого другого общеполезного заведения: вот самое убедительное доказательство, что Китай от Европы далеко отстал в просвещении. От сего имения подвергаются всем родам опасностей и теряются без всякой надежды возврата. Посему-то китайские ростовщики, принимая риск сей в расчет, увеличивают проценты на свои капиталы. Как бы то ни было, но нельзя не удивляться, что столь много занимающийся торговлею народ, каковы китайцы, не завел у себя банков и страховых контор.

ГЛАВА IV

Китайцы считают народонаселение Кантона свыше миллиона, но, по моему мнению, там едва ли более восьмисот или девятисот тысяч человек.

Гарнизон под командою Джан-Кухана, родственника императорского[26], состоит из пяти тысяч татарских воинов, поставленных там для защиты цитадели. Войско сие, без особого повеления их государя, выведено оттуда быть не может. Когда морские разбойники приблизились к Кантону, вицерою немалого труда стоило собрать до 400 ободранных солдат, коих я видел, вооруженных пиками, пищалями с фитилями и весьма плохо снабженных амунициею; ибо немало дней требуется для собрания всех мандаринов на чрезвычайный совет, прежде чем решаются употребить из богдыханских магазинов золотник пороху, и пока церемония сия продолжается, самый город легко бы мог быть давно взят.

Таким образом, несчастное войско вицероя не прежде было готово, как когда разбойники успели убраться с своею добычею. Однако ж, чтоб поход сей был ненапрасен, то войско бодро продолжало свой марш, грабило и разоряло все, что пираты пощадили или не успели захватить. Многие из купцов, живших в той стороне, уверяли меня, что они больше беды наделали, нежели самые пираты.

Ничего не может быть презреннее устройства китайской военной силы; и как офицеры, так и солдаты едва имеют свой насущный хлеб; почему неудивительно, что они предаются грабежу при всяком удобном случае.

Пехота китайская вооружена пищалями с фитилем, пикою и секирою на длинном древке, коею они владеют весьма искусно; кавалерия же имеет саблю, лук и стрелы; на сих последних они полагают всю надежду, и северные жители особенно отличаются действием сего оружия.

По собранным мною сведениям выходит, что в армии богдыхана числится более миллиона воинов. Это может быть и справедливо, но положительно могу уверить всех, что нигде и никогда не существовало войска, при такой многочисленности столь слабого и малоспособного защищать государство и столь совершенно несведущего в воинском искусстве[27]. В области Фокиен (или Фу-дзин) возгорелась жестокая война между двумя сильными поколениями, и все регулярные войска не могли унять сих беспорядков. Правду сказать, они и не смели думать вмешиваться в ссоры поколений, когда с каждой стороны было до 10 000 сражающихся. Посему они оставались спокойными зрителями сей кровавой борьбы, пока одна сторона не была разбита, а тогда начали вести переговоры с победителями о выдаче пленных для предания их суду. Правитель же торжественно отправил красноречивое донесение о своей победе в Пекин и просил дозволения отсечь головы пленным. Получив ответ (в коем всегда соглашаются на отсечение голов), он казнил сих несчастных, и тем все дело кончилось.

В Китае есть особая, весьма могущественная секта, так называемое небесное братство, которая, без сомнения, если только все, что китайцы о ней говорят, справедливо, имеет в числе своем людей с величайшим влиянием, которые своими происками произвели много возмущений, обуревавших сие государство.

Хотя братство сие в Кантоне и состоит из одних только игроков, воров, мошенников, пиратов и негодяев, отверженных обществом, но люди сии, будучи весьма отважны, часто противятся полиции, не опасаясь оной. Предмет сего братства, как мне сказывали, состоит в ниспровержении татарской в Китае династии.

Нельзя довольно хвалить китайский народ вообще за его трезвость, бережливость, деятельность, прилежание и врожденный добрый и послушный характер. Качества сии при хорошем управлении были бы источником величайшего народного богатства, могущества и счастия. По виду китайцы весьма понятливы и не нуждаются в уме изобретательном, но в их правительстве, языке, нравах и обычаях есть нечто, препятствующее развитию гения и ограничивающее действие оного в одной известной сфере, из коей оный, кажется, выпутаться никак не может. Воспитание их, если оно заслуживает сие название, конечно, весьма недостаточно, хотя и приуготовляет их к светской жизни, т. е. к тому, чтоб самому уметь обманывать и открывать плутни других, одним словом, показать на опыте сие тонкое искусство и притворство, коим азиатцы особенно отличаются. Китаец высшего сословия и воспитания сам сообщил мне, что лгать у них не считают бесчестным, а особливо солгать так искусно, чтобы не быть тотчас открыту: ибо, прибавил он, всем известно, что мы принуждены иногда лгать в нашу собственную защиту; но если ложь не искусно сплетена, что доказывает недостаток ума и воспитания, то в таком случае оная бесчестна.

Без сомнения, китайцы умеют лучше всех других надевать личину для скрытия истины. Те, кои привыкли обманывать, имеют вид столь спокойный, неизменный, что едва самый проницательный взор откроет истину.

Между простым народом мне случалось встречать весьма многих добросердечных, честных и с правилами людей. Я знал многих наемных в Кантоне слуг, коим поверялись огромнейшие наличные суммы и кои исправляли должность казначеев многие годы с особенною похвалою хозяев своих. Вообще же слуги, рекомендуемые компрадором фактории, всегда благонадежны; ибо он за них отвечает и, следовательно, весьма осторожен в своем выборе. Я часто удивлялся, почему европейцы столь редко обманываемы бывают наемными слугами в стране, где столь много искушений и где порок господствует. Служащие европейцам большею частию родом из окрестностей Макао и получают особое воспитание, научась английскому языку по своему манеру.

Выше упомянул я мнение свое о народонаселении Кантона, о числе же народа всей империи еще более недоумеваю. Если бы те, кои полагают население Китая до 300 миллионов, взяли в рассуждение, что все жители питаются сарацинским пшеном, то ясно бы увидели, что всех плантаций рисовых в Китае недостало бы для поддержания сего числа народа[28]. Если мы положим до 150 000 000 (составляющее почти население всей Европы), я думаю, и тогда читатели мои скажут, что число сие едва ли удобно может быть управляемо таким обессиленным правительством, каково китайское. Послы, миссионеры и другие, посещавшие Пекин, были провожаемы, как для политических видов, так и для удобства путешествия, в ботах или лодках по каналам и рекам, пересекающим многолюднейшие, богатейшие и самые обработанные провинции империи. Посему нетрудно узнать причину необыкновенного впечатления, произведенного на них сим зрелищем, или объяснить, что деятельность внутренней китайской торговли много способствовала к увеличению сих впечатлений. Странно бы было взять за меру населения квадратную версту, представившуюся их взорам, и, основываясь на сем, делать исчисления для всего государства или воображать, что все земли равно обработаны. Около Кантона и Макао, равно и около других городов, что мне очевидцы говорили, высокие места оставлены все без обработки и назначены для погребения умерших. На низменных же местах, удобно наводняемых, они употребляют все старание для произведения сарацинского пшена, главной подпоры жизни в Китае.

Земледельческие орудия их весьма неуклюжи; они состоят из неловкого плуга, глубоко пашущего, запряженного буйволами, и деревянной с железом мотыги; на местах, где грунт земли слишком рыхл, чтоб употреблять буйволов, работают одною мотыгою; хотя буйвол, сие полезное животное, будет работать там, где ни обыкновенный вол, ни лошадь ходить не могут. В те из рисовых полей, кои не могут быть наводняемы прямо из рек и каналов, доставляется вода посредством особых четырехугольных цепных деревянных насосов, весьма искусно устроенных и действующих посредством ворота, обращаемого двумя работниками, ступающими по колесу, к вороту прикрепленному, по нарочно сделанным ступеням. Сим способом большое количество воды перебрасывается в ближайшее поле, откуда также переливается в следующее, находящееся выше, и даже в третье, если нужно.

Мне неизвестно о других частях Китая, но я знаю, что в окрестностях Кантона и Макао каждый стебелек рису пересаживается весьма регулярно руками. В год снимаются две жатвы, одна в июле, другая в октябре. Обыкновенный грубый рис, употребляемый нижним классом народа, продается вообще от ³/₄ до одного с четвертью пиастра за пекуль, или 148 ¹/₁₆ русского фунта. Если цена возвышается, то бедные весьма терпят; а если оная дойдет до 2 ¹/₂ и 3 пиастров, то неминуемо следует голод и многие гибнут. При сих ужасных обстоятельствах родители продавали детей своих за несколько фунтов рису.

В искусстве обрабатывания овощей и плодов никакой народ не может превзойти китайцев. Каждый, посещавший Вампоа, должен был видеть самое убедительное сему доказательство в садах, украшающих крутые стороны холмов на островах, известных под названием Датского и Французского, где сады возвышаются подобно ступеням лестницы от подошвы до самой вершины. Каких трудов стоит обработка оных и двукратное каждый день поливание водою! Сады сии, ясно доказывая неутомимую деятельность и прилежание жителей, доставляют удовольствие зрителю богатством прозябания[29], одетого всеми оттенками яркого зеленого цвета.

Богдыхан есть владетель всех земель; но отдает оные во владение разным лицам, кои имеют право передавать и пользоваться ими дотоле, пока налагаемые подати в казну исправно уплачиваются. Если таковой владелец не исправен в платеже, то он наказывается и земля от него отбирается, Большая часть богатых владельцев земель отдают оную в аренду настоящим фермерам или земледельцам на год и продолжают сей срок, получая обыкновенно плату натурою, т. е. скотом, свиньями, домашними птицами, рисом и пр. Я с удовольствием узнал, что когда жатвы бывают неудачны, то владельцы, принимая сие во внимание, поступали с крестьянами милостиво, не требуя всего, а только части по возможности.

Совершенство разных ремесел в Китае может быть некоторым образом допускаемо; однако ж оно не есть следствие правильного соображения, основанного на науке, а кажется, происходит от опытности, в течение веков с невероятным трудом и терпением приобретаемой, и которое в сем положении остается не двигаясь, доколе просвещение и науки не разгонят мрака невежества и предубеждения к древним обычаям.

Неоспоримо должно отдать справедливость превосходству китайских шелковых изделий в отношении к блеску, постоянству цветов, яркости и красоте оных, но сие не зависит от какого-либо особого химического процесса, в Европе неизвестного. Мне случалось быть при крашении шелков, и я при внимательном рассмотрении манипуляции нашел, что все делается самым простым образом, с обыкновенными, в Англии употребляемыми составами. Они весьма мало разумеют о химических действователях, употребление коих столь обыкновенно в Европе; блеск же и постоянство цветов зависят от величайшей опытности в употреблении составов, от климата и других обстоятельств. Конечно, им известны некоторые части практической химии: ибо в самом Кантоне приготовляется киноварь и другие составы ртути; также удостоверяли меня, хотя я сам сего никогда не видал, что китайцы делают разные минеральные лекарства. Говорят, что их врачи всегда спрашивают своих пациентов, какое ему угодно лекарство: минеральное или растительное; первое всегда дороже последнего. По крайней дешевизне работ употребляют множество рук, отчего работа идет почти с невероятною скоростью, и шелк вывешивают сушить во время северного ветра, называемого у них пак-фунг. Конечно, в другом климате и при других обстоятельствах потребовалось бы гораздо более времени, и одно сие уже достаточно, чтоб существенно изменить вид цветов. Китайцы никогда не приступают к крашению в яркие цвета шелков до наступления пак-фунга, который обыкновенно дует в конце сентября и в начале октября. Ветер сей весьма замечателен по действию, которое оный производит, ибо, если оный начнется ночью, когда все ставни и двери заперты, необыкновенная сухость воздуха тотчас проникает внутрь домов, и полы, мебель и проч. начинают рассыхаться, лопаться и трещать с таким шумом, как бы от выстрелов огнестрельного оружия. Если полы положены летом, когда воздух сыр, или если доски не высушены хорошо и не сплочены железными скобами, то щели вдруг сделаются почти на вершок, когда подует северо-восточный муссон.

Китайцы не станут даже укладывать шелковых материй или чай в сырую погоду, разве когда европейцы, имеющие с ними коммерцию, принудят их к тому, желая скорее нагрузить корабли. Мне случалось видеть суда, кои принуждены были более трех недель ждать в Кантоне против воли шкипера и хозяина, ибо купец-поручитель китаец не хотел укладывать шелка, составлявшего часть их груза, до наступления сухого времени. Сим можно объяснить постоянство и красоту цветов, кои зависят и от рачительной укупорки оных. Китайцы говорят, что если вновь окрашенный шелк уложен до совершенной высушки оного или в сырую погоду, то не только потеряет блеск и яркость, но даже на нем окажутся пятна. Они, может быть, имеют секрет в пряже и ткании шелка, о коих мы ничего не знаем, но, конечно, не в красильном искусстве.

ГЛАВА V

Я особенно желаю хвалить и удивляться всему тому в Китае, что заслуживает подобную дань, и буду всегда почитать в китайцах их трезвость, умеренность и деятельность, но что касается до их правительства, наук, религии, общественных заведений, улучшений в образовании, нравов и обычаев, то, конечно, те, кои превозносили китайцев в сем отношении, жестоко ошибались. Конечно, китайцы, может быть, превосходнее турок, но они такие же полуварвары и столь же далеки от истинного просвещения и, подобно всем прочим народам Азии, заслуживают название варваров. Китайцев обвиняют в ревности, скрытности, зависти и недоверчивости; но сему причиною их правительство и недостаток хорошего воспитания. Чего можно ожидать от человека, коего с юности учат искусству обманывать, столь необходимому для ограждения себя от жадного правительства и для успехов своих предприятий в жизни! Посему-то я весьма удивлялся, встречая столь многих честных и добрых людей в Китае. Странно было бы входить в причины, заставлявшие сих людей быть честными: пусть это происходит от совести, от своекорыстия или чего другого; я хочу только доказать, что это действительно так и что уверение многих авторов, будто бы благодарность и привязанность к европейцам вовсе чужды китайцам, есть одна клевета: мне случалось встречать много примеров благородного поведения, бескорыстия и привязанности к господину или другу, кои всегда и везде заслуживают похвалу, не входя в побудительные причины сих действий. Если рассмотреть с величайшею подробностью причины действия в наших странах, то я не сомневаюсь, что многое убавилось бы из всего, представляющегося ныне благородным и бескорыстным.

Китайская хронология, восходящая за 40 и за 50 веков до Рождества Христова, конечно, должна быть большею частью баснословна. Без сомнения, когда европейцам исторические памятники китайцев сделаются доступны, то критический разбор оных убавит на несколько тысяч лет древность их истории, коею они ныне хвалятся. Китайцы, как в сем отношении, так и во всех других, далеко отстоят от европейцев; но никто не может уверить китайца, чтобы в его отечестве что-либо могло быть хуже, чем у других. Самолюбие и нетерпимость он всасывает, так сказать, с матерним молоком, а потом оные поддерживаются правительством, старающимся научить его презирать всех чужих чертей (Фан-куэй), учтивое название, коим китайцы величают иностранцев, кои, по их мнению, пришли с грязного конца Вселенной.

Моррисон в своем достойном внимания сочинении справедливо говорит: «Само правительство всеми средствами старается доказать народу, что все меры оного во всяком случае полезны и благотворительны. Оно на опыте узнало, что весьма полезно в декретах своих выводить доказательства и силлогизмы, хотя, впрочем, оно не весьма совестится выдавать ложь за правду». Едва ли существовало на земле когда-либо правительство, которое бы столько имело нужды в публиковании софизмов и бесстыдных лжей для оправдания своего бездушного управления.

Их «Златое уложение», так названное теми, которые оному удивляются, слишком строго и жестоко для приведения в исполнение и только служит покровом для лихоимства, несправедливостей и для исторжения взяток местными начальствами. От времени до времени обнародуются манифесты богдыхана, составляемые из кудрявых и надутых метафор и писанные хищным и вкрадчивым образом, отличающим слог китайцев, для утешения и увеселения нации[30]. В прежние времена богдыханы отправляли в каждую область нескольких высших мандаринов, избранных из числа мудрейших и добродетельнейших, для рассмотрения требований молодых людей, имеющих право на звание мандаринов, коих надлежало им избирать без лицеприятия, даже из среды беднейших граждан, обращая притом внимание единственно на личные достоинства каждого.

Лихоимство настоящего правительства сделало бесполезным сие прекрасное учреждение. Обман и сребролюбие дозволяют ныне позлащенному невежеству вступать неосвященными стопами туда, где одни достоинства и добродетели должны бы были быть допускаемы. Сыновья богатых лавочников, имеющие более денег, чем достоинств, избираются ныне преимущественно перед теми, кои употребили много времени и стараний на приготовление себя к государственной службе. Мандарины предлагают темы, и кто напишет лучшее рассуждение, тому должен достаться и титул мандарина. Но увы! Если рассуждения не писаны златыми буквами, то они не много имеют цены в глазах китайских аристархов (зд. мудрецов. — В. М.). Злато есть истинный оселок китайского сердца.

Относительно крестьян, коих мне удавалось видеть в окрестностях Кантона, я могу сказать, что они грубы и необразованны, но гораздо менее нахальны, чем жители городов; конечно, надобно извинить некоторым образом любопытство тех, кои никогда не видали иностранцев, но жителей Кантона ничем извинить нельзя, ибо они непрестанно видят европейцев и, несмотря на то, обращаются при встрече с ними с презрением, никогда не упуская случая сказать учтивое «фан-куэй» (иностранные черти). Причину сего поведения приписывают правительству.

Бедные в Кантоне и окрестностях живут в величайшей нищете; но те, кои живут в лодках на воде, несравненно лучше. По собранным мною сведениям оказывается, что от 60 до 80 тысяч душ живут в лодках и сампанах[31] на воде перед Кантоном. Люди сии ведут деятельную, работящую жизнь и, по-видимому, имеют более способов доставать пропитание, чем те, кои живут на берету, хотя сии последние и пользуются большим уважением; но первые имеют лучший воздух, опрятнейшие жилища и, следовательно, наслаждаются лучшим здоровьем. В порядке содержимый сампан совершенно закрыт от действия солнечных лучей и непогоды; палуба ежедневно чисто вымывается женщинами, а внутренность украшена резьбою, живописью; имея в одном углу род храма для домашнего божества (пенатов), в другом — кухню и проч., представляет собою в малом виде спокойное и удобное жилище; напротив того, дома на берегу, хотя выстроены из кирпича, низки, темны, грязны и в каждой комнате набита куча народа; люди в них нечисты, употребляют пищу нездоровую, представляя зрелище самой отвратительной нищеты. Хотя беднейшие из сампанов также не очень чисты, но, во всяком случае, гораздо лучше домов; ибо вода, будучи под рукою, всегда дает способ жить чище и возрождает привычку к опрятности.

Вода в реке весьма мутна и, непроцеженная, не может быть употребляема в кушанье. Китайцы, процеживая, пьют оную, но европейцы посылают за водою к источникам или вверх по реке. Китайский способ очищения воды состоит в том, что наполняют до половины глиняный сосуд песком, на который кладут тяжелый плоский камень для сгнетения; на сие наливают воду, которая, проходя сквозь песок, вытекает из маленького отверстия на дне сосуда чрез бамбуковую трубочку.

Осенью, с появлением северо-восточных муссонов, окрестности Кантона, низкие и сырые, всегда посещаются злыми горячками и перемежающимися лихорадками, и в течение семи последних лет там дважды была заразительная болезнь, известная под именем тюремной горячки. Язва сия обыкновенно постигала и умерщвляла множество беднейших жителей, кои подвергались сырости и непогоде при скудной и нездоровой пище; но редко нападала на зажиточных. Человек умирал через 24 или 36 часов; если же больной мог пережить сей период и получал лекарства или здоровую пищу, то большею частою выздоравливал.

Часто жизненные силы так были поражаемы, что, кроме сильнейших возбудительных средств, ничто не могло спасти зараженного. Сладкая ртуть (каломель) с опием и потом хина с опием, даже во время пароксизма, останавливали оный, и после нескольких приемов больной вылечивался. Мне случалось видеть больных, кои хотя и перенесли пароксизмы, но так ослабли, что без присланной мною им хины и питательных снедей они бы непременно померли.

Китайцы имеют величайшее отвращение от проносных лекарств, особенно сильных. Телесное сложение высшего и среднего классов народа обыкновенно слабое, и они часто подвержены припадкам в легких и в желудке; может быть, сие зависит от климата и беспрестанного употребления теплого питья. Самая ужасная язва в Китае была оспа, но благодаря человеколюбивым стараниям доктора Пирсона, главного врача британской фактории, прививание коровьей оспы введено, и многие китайцы обучены сему искусству. В Китае также обыкновенны элефантиазис, или арабская проказа, и известная модная болезнь. Если сии две последние случатся соединенно, то они вовсе неизлечимы. Существует закон, коим всякий зараженный проказою, будь он беден или богат, знатен или ничтожен, должен тотчас оставлять свой дом и расставаться с родственниками, имение передавать наследникам и сделаться нищим, от их состраданий зависящим, и перейти жить в сампаны, устроенные на реке в особом месте для зараженных сим страшным недугом. Действия оного на жизненную систему человека истинно ужасны. Потеря рук, ног, губ, ушей и носа суть весьма обыкновенные следствия проказы; кроме сего, тело распухает, кожа подымается, зловонные соки и кровь везде пробиваются и представляют самое ужасное и безобразное зрелище. Если несчастие сие приключится богатому человеку, то он старается скрыть оное и запереться от взоров соседей, подкупя окружного мандарина; но если кто-либо из его родственников имеет намерение на его имение, то может просить высшее начальство об изгнании больного и об отдаче ему имения.

Слепота весьма обыкновенна между низшим классом народа, и китайцы говорили мне, что многие родятся слепыми. Если сие и справедливо, то по крайней мере мысль, будто слепота у них происходит от горячего пара сарацинского пшена, которое китайцы едят горячим из чашки, держа оную подле самого лица, дабы оный удобнее класть в рот своими палочками[32], есть совершенная нелепость. Другие считают, что немощь сия происходит от употребления риса вместо хлеба; но я приписываю ее климату.

Без сомнения, в Китае встречается более уродов, нежели где-либо; сие зависит, как я полагаю, от сидячей жизни и слабого сложения китайских женщин, живущих на берегу и имеющих отвратительные маленькие безобразные ноги. У женщин, живущих в сампанах, напротив того, ноги такие же, как и в других странах, и вообще мужчины и женщины сложены хорошо. Ремесленники и лавочники, ведущие сидячую жизнь, подвержены также многим хроническим болезням и другого рода недугам, происходящим от разврата и употребления опиума.

Опий для курения приготовляется в виде экстракта, подобно очищаемому аптекарями для медикаментов. Требуемая для курения пропорция опия весьма аккуратно каждый раз отвешивается и кладется в нарочно устроенную малую трубку с длинным чубуком, у коего весьма узкое отверстие. Сначала опий возбуждает страсти, потом бывает на несколько часов род опьянения и бесчувственности, в продолжение коих тревожат разные сны, подобно грезам человека в горячке. Впрочем, некоторые из курильщиков опиума уверяли меня, что им представляются самые приятные и разнообразно восхитительные предметы и видения. Конечно, они должны находить в сем большое удовольствие: ибо я видел людей, которые признавались мне, что хотя они уверены, что за сие скоро должны заплатить жизнию, но, несмотря на то, не могут отстать от сей пагубной привычки. Мне случилось вылечить двоих или троих из моих знакомых китайцев, кои, однако ж, не были еще закоренелые курильщики, следующим образом: в то время, когда моему пациенту приходила охота курить, я давал ему прием лаудана (laudanum, тинктуры опия), коего сила равнялась тому количеству опия, какое он имел привычку выкуривать. Это наводило на него крепкий сон, после коего я давал ему рюмки две мадеры и крепительную пищу. Действия лаудана были не так продолжительны или сильны, как самого опия, и аппетит не столько расстраивался, как прежде. Частым повторением сего приема, уменьшая каждый раз количество, заставляли больного совершенно забывать курение опия, хотя он вместо того и курил табак. После сего пациент так быстро укреплялся, что лаудан служил уже лекарством возбудительным, и таким образом больной вылечивался от вредной привычки, которая погубила бы его неизбежно.

В Китае хирургов вовсе нет, следовательно, анатомия там совершенно неизвестна. Мне случалось однажды разговаривать с одним из первых медиков в Кантоне при помощи хорошего переводчика, и я удостоверился, что он и понятия об анатомии не имеет, и даже о кровообращении имеет только сбивчивые идеи. Он полагал, что кровь не одинаково на правой и левой стороне обращается, отчего, сказал он, китайские медики щупают пульс всегда на обеих руках!!! Природа и воздержание в питье и пище лечат китайцев более, чем все их медики.

Нигде раны не заживают так скоро, как в Китае. Ушибы и излом костей, кои в другой стране непременно подверглись бы ампутации (усечению), вылечиваются там без потери членов. Причиною сему, вероятно, есть простая пища жителей, состоящая вообще из небольшого количества сарацинского пшена, овощей и, изредка только, рыбного или мясного соуса; к сему присоединяется рюмка или две любимого их напитка самчу, который редко употребляется в излишестве. Несколько рабочих крыли черепицею дом, соседний с моим; стропила, поддерживающие крышу, будучи ветхи и гнилы, сломились; все работники и часть кровли свалились во внутренность дома; хотя ни одна кость не была переломлена, но пятнадцать рабочих были опасно ранены в головы; а как хозяин сих рабочих был мне знаком, то он и привел всех ко мне, прося перевязать раны. Обмыв оные опийной настойкой, я залепил раны английским пластырем и приказал не снимать перевязок, доколе не сделается нарыва. Из числа глубоких ран только одну нарвало, и то на затылке, где китайцы не согласились сбрить волос, что и было причиною нарыва. Все прочие зажили от первой перевязки. Подрядчик весьма благодарил меня, говоря, что без сей перевязки раны бы разболелись, и он нашелся бы принужденным во все время это содержать и кормить сих рабочих. Он никогда не забывал сего поступка и доказал мне впоследствии, при одном случае, свою признательность.

ГЛАВА VI

В летние месяцы в Кантоне весьма жарко, и термометр Фаренгейта редко опускается ниже 82°, а часто достигает 93° и 95°[33]. Впрочем, я уверен, что жар в окрестных местах умереннее, ибо воздух там имеет свободное обращение. В сие время года европейцы, слишком неумеренно предающиеся своему аппетиту или часто подвергающиеся действию солнечных лучей, страждут желчными лихорадками, однако же редко горячками. Зимою и малые морозы бывают редко, но когда задуют северо-восточные муссоны, то с ноября до марта необходимо иметь в каминах огонь. В течение моего первого семилетнего в Кантоне пребывания мне только дважды случилось видеть лед, и тот добытый посредством поставленных на кровле тарелок с малым количеством воды, едва достаточной, чтоб покрыть поверхность. Лед был не толще оконного стекла. Зимою дождь редко идет, но случаются частые туманы, а когда ветер становится восточнее, то и небо покрывается облаками. Вообще кантонский климат весьма хорош и здоров для тех, кои любят теплые страны и одеваются в сырую погоду теплее.

Большая часть улиц в Кантоне весьма узки, ибо назначены только для пешеходов, а лошади весьма редко встречаются, разве в свите какого-либо знатного мандарина, имеющего шествие чрез город. Если мандарин проходит, то все должны давать дорогу, а те, коих несут, останавливаются в стороне, доколь он не пройдет. Экипаж его состоит из больших крытых носилок со стеклянными окнами, несомых четырьмя, шестью, десятью или двенадцатью носильщиками, смотря по его чину. Пред ним несколько человек бегут с хлыстами, коими без милосердия стегают всех заслоняющих дорогу; другие ударяют в гонги или литавры, дабы давать знать толпе о приближении Его Превосходительства, иные же кричат резким голосом, подобным вою собак; чем знатнее мандарин, тем многочисленнее его свита и тем более шуму делают слуги и скороходы. Молодцы сии нахальны и дерзки до крайности и часто грабят по улицам, при проходе своем, у разносчиков и в харчевнях, где для покупающих всегда выставлены у окон съестные припасы на больших лотках.

Нигде не видел я столь разительного различия между богатством и нищетою; однако ж, при всем желании богатых похвастать и блеснуть, они всегда бережливы: сию добродетель, кажется, в Китае лучше разумеют, чем в других землях. Китайцы большие охотники до пиршеств, так что самые скупцы забывают любовь свою к золоту, чтоб попраздновать. Пхан-Куэй-Куа, известный начальник компании Хонг, обыкновенно давал блистательные пиры; но при всем огромном собранном им богатстве прежняя привычка к экономии всегда у него оставалась. Он сказывал мне, что если ему нужно было рано утром заниматься делами, то он, чтоб не терять времени, завтракал в своей лодке при переезде чрез реку, а обедал таким же образом на возвратном пути; так что тотчас по приезде домой он мог заняться с приказчиками и людьми своими рассматриванием счетов и расплачиваться в тот же вечер. Обеды и завтраки его в лодке не стоили ему более полупиастра и никогда не превышали целого пиастра (пять рублей ассигнациями). Человек сей собрал бесчисленные богатства и оставил торговлю. Но случилось, что некоторые купцы сей компании сделались несостоятельными. Богдыхан, зная, что одно богатство Пхан-Куэй-Куа может поддержать кредит оной, повелел ему снова управлять купцами Хонг. Во время последнего пребывания моего в Китае он умер, в 1820 году. Он был проницателен, с обширным умом, но до крайности горд и самолюбив; не любил иностранцев и неохотно за них вступался у своего правительства. Твердым характером, отличною памятью, соединенными с великим любознанием, он, посредством непрерывных с европейцами сношений, приобрел обширные общие сведения, более чем какой-либо китаец мог или имел случай приобрести[34].

Китайцы весьма искусны в сбережении топлива для приготовления кушанья. Они употребляют глиняные печи, где жар от дров и угля проведен в самый центр сосуда, в коем варят пищу, так что почти нисколько жару не пропадает. Бережливость в топливе есть вещь весьма важная в стране, где дрова так редки и дороги, а земляной уголь так нехорош, что едва горит, ибо почти вовсе не содержит смолистых частей и, следовательно, совершенно негоден для кухни. Дрова в Китае продаются на вес и стоят от трех до семи мес за пекуль, смотря по их доброте; мелкие еловые дрова суть дешевейшие. Древесный уголь продается от пяти до семи мес за пекуль: из сего читатель удобно усмотрит, что для бедного класса народа топливо весьма дорого, а вместе с тем весьма необходимо. Я часто видел живущих в сампанах на воде, что они успевали снять часть палубы на корме, развести огонь, сварить рис и состряпать соус из рыбы и овощей в 20 или 30 минут, и все весьма опрятно и порядочно. Даже собак, кошек, лягушек и крыс, составляющих иногда их пищу, обмывают и очищают они самым старательным образом, как бы самую деликатную пищу; а сарацинское пшено их, прежде чем сварят, всегда обмывается в двенадцати водах; мужчины и женщины, живущие на воде, равно и некоторые из беднейших, живущих на берегу, едят вместе, за одним столом, хотя между первыми заметно более гостеприимства и менее церемоний. Они вообще нрава веселого и кажутся во всех отношениях счастливее береговых. Притом же они не столь жадны к деньгам. Лодочник проживает все приобретаемые им деньги, может быть, и оттого, что он более подвержен притеснениям мандарина и считает лучше тотчас прогулять свои деньги, чем, собравши их, быть принужденным отдать мандарину. Я мог заметить, что живущие на воде в окрестностях Кантона и Вампоа в течение последних 20 лет весьма поправились в своем состоянии и что между ими менее нищеты в сравнении с бедными на берегу.

Я посетил в первый раз Китай в 1798, потом в 1803 году и оставался там семь лет, потом снова возвратился туда в 1820 году, следовательно, имел хорошие способы делать наблюдения. Несколько мелких компрадоров, коих я оставил в самом бедном положении, исполнявшими должность слуг у своих собратьев, успели в мое отсутствие обогатиться и завести богатые магазины. В подтверждение сказанного мною выше о хорошем расположении и дружеском обращении многих китайцев я должен заметить, что почти все из прежних знакомых моих, узнав о моем прибытии в Макао, тотчас прислали мне, при поздравлении с приездом, маленькие подарки, состоявшие из плодов, чая, конфет и пр., хотя они и не могли иметь надежды чем-либо от меня воспользоваться.

Многие предполагали (конечно те только, кои знали Китай поверхностно), что в народе, столь постоянном и однообразном, не могут находиться модники и гастрономы, bons vivants, но они весьма ошибались: мало есть народов, более изобилующих сими почетными особами в сравнении с китайцами, хотя они в сем последнем, может быть, и не доведены еще до той крайности, в которой находятся в Европе. Одежда китайского пети-метра, или денди, обходится весьма дорого, состоя из дорогих крепов и шелков; сапоги особого покроя из богатейшего черного атласа, изготовляемого в Нанкине, с большими каблуками; штиблеты и наколенья богато вышиты, шапка последнего фасона с пуговкой, трубка модная и из богатых материалов, табак лучшей фабрики из Фокиена, английские золотые часы, зубочистка, привешенная к пуговице на нитке жемчуга, опахало из Нанкина, надушенное цветами чолана[35], — такова наружность модника. Слуги его одеты в шелковые материи; носилки его соразмерно богаты; встречаясь с знакомым, он принимает вид изученной учтивости и делает разные ужимки не хуже первого лондонского денди или парижского франта; в разговорах он особенно умеет останавливаться и делать ударения на известных учтивых словах, чем китайцы особенно отличаются.

Богатые китайцы любят чистоту и до крайности охотники наряжаться, хотя некоторые из скупости занимаются только наружным блеском, а белья и нижнего платья не переменяют по неделям; тогда воротник и рукава изменяют скупости хозяина, несмотря на богатство верхней одежды. Те, кои имеют сношение с европейцами, наблюдают более чистоты; но вообще китайцы не столь опрятны, как бы можно было ожидать от жителей жарких стран.

Китайцы дозволяют себе всякие чувственные удовольствия и любят неблагопристойные представления и книги, кои развращают нравы и мысли юношей, и вообще доводят удовольствия свои до степени разврата. На китайских театрах мне случалось видеть зрелища, коих невозможно описать без нарушения благопристойности, и все сие представлялось перед женщинами, кои, казалось, тем весьма были довольны! Причина сего есть недостаток воспитания и образованности женского пола и обыкновение присутствовать при зрелищах, от коих и самого низкого состояния европейская женщина с неудовольствием отвратила бы взор. В китайских театрах для женщин всегда назначено особое место, отделенное от прочей части занавесью, но как они обыкновенно сидят впереди у самой сцены, то можно видеть их, и довольно близко, чтоб заметить на лицах их знаки удовольствия. Женщины в Китае редко обучаются грамоте: рукоделие и музыка (если шум можно назвать музыкою) суть единственные предметы их образования, а чтоб проводить время, они играют в карты, в домино и беспрестанно курят табак.

Мужчины и женщины высшего класса никогда вместе в обществе не бывают; у них считается бесчестным обедать с женами, и они живут даже в отдельных половинах дома. Впрочем, я знал некоторых, кои, вопреки сему обычаю, обедывали с женами и уверяли меня, что это им весьма нравилось. Многоженство, конечно, причинило много зла нравственности. Некоторые уже пожилые люди продолжают увеличивать число своих женщин, несмотря на то что сыновья их уже достигли возмужалости. Не раз слышал я об интригах сих сыновей с молодыми наложницами отца.

Однажды за обедом у богатого купца нам, для препровождения времени, представляли пьесу, содержание которой относилось к утонченной жестокости мужа, который без милосердия бил своих жен. Мы спросили хозяина, не случается ли иногда, что жены управляют мужем, и в таком случае просили, чтобы, для нашей забавы, сыграли нам другую пьесу. Учтивый хозяин согласился, и нам тотчас представили две или три пьесы, в коих жены были истинными тиранками мужа, который представлен был настоящим безхвостым петухом. Все гости хохотали чрезвычайно, и мы могли заметить, что жены наслаждались вполне сим зрелищем. Но едва хозяин открыл сие, а особливо, когда мы сказали несколько шуток на его счет, то он чрезвычайно смутился и, приняв строгий вид, никак не дозволил продолжать представлений.

Из сего можем заключить, что, несмотря на совершенное рабство и строгость, с коими содержатся китайские жены, они иногда находят средства управлять своими могущественными господами — мужьями. При дальнейших расспросах я узнал, что обыкновенно та из жен, в которую муж более влюблен, водит его за нос и управляет им совершенно.

Богатые люди, однако ж, не весьма счастливы в семействе своем: они проводят большую часть своего времени в театрах или в обществах на воде, т. е. в цветочных лодках, или в жилищах красавиц, также в игорных домах, на сражении перепелов и проч.

Страсть к игре весьма обыкновенна у бедных и богатых и доходит до высочайшей степени. Пак-Тай(Тей)-Иен, о коем я уже прежде упоминал как о кантонском губернаторе и вицерое, строго запрещал азартную игру, и хотя он закрыл игорные дома, а хозяев оных наказал, но вскоре, на развалинах прежних домов, возникли новые и были посещаемы по-прежнему, как будто бы ничего не случалось. Нет сомнения, что магическая сила денег произвела сей оборот. Злато есть талисман китайца, его божество, коему он приносит все в жертву; мы не должны сему удивляться, ибо он знает, что в отечестве его злато останавливает меч правосудия и открывает дорогу к славе и почестям.

Кроме карт и костей есть у них и другие игры, собственно их стране принадлежащие. Замечательнейшие суть: сражение перепелов, сражение сверчков, мяч, бросаемый ногами, и кегли, в коих они особенно искусны. Чтоб заставить двух самцов-сверчков[36] драться, садят их в глиняную чашку, в шесть или восемь дюймов в диаметре; хозяин каждого сверчка раздражает своего, дотрагиваясь до него перышком, отчего они оба начинают бегать вокруг чашки и, встречаясь, сталкиваются беспрестанно. После нескольких встреч они, приходя в бешенство, начинают сражение с большим ожесточением и дерутся дотоль, что действительно отрывают друг у друга члены! Вот увеселение простого народа! Сражение же перепелов есть занятие высшего класса. Величайшего старания и труда стоит приготовить перепела к сражению. Каждая птица имеет особого смотрителя; он содержит ее в особом мешочке на шнурке, привязанном к нему, и носит ее всюду с собою. Бедный затворник редко видит свет, разве во время корма или когда хозяин сочтет нужным дать перепелу подышать чистым воздухом для сохранения его здоровья. Тогда держат его в руках весьма осторожно, дабы не испортить перьев, по два и по три часа сряду. Терпение и внимание китайцев к сим перепелам, и вообще к певчим птицам, может только сравниться с нежностью матери в отношении к любимому ее ребенку. Когда двух перепелов заставляют драться, садят их в большое решето посредине стола, вокруг коего собираются зрители, чтоб видеть сражение и держать заклады. Сначала кладут в центре решета несколько зерен кукурузы; потом вынимают птиц из мешков, ставя одну против другой в решете близ семян. Если они храбры, то едва одна начнет клевать, как другая тотчас нападает, и начинается жестокий бой, продолжающийся около двух минут. Побежденная перепелка взлетает, и победителя оставляют доедать семена. Самая жестокая битва перепелов не продолжается более пяти минут. Богачи-охотники имеют всегда несколько запасных птиц для сражения, дабы тем занять немалое время дня. В сие время выигрываются и проигрываются важные суммы денег; но много времени проходит в учреждении закладов. Случается, что один перепел выигрывает несколько сот сражений сряду и вдруг бывает побежден новою малоученою птицею; это производит большие заклады и новые сражения, доколе новая птица, в свою очередь, не бывает побеждена. Если мы примем в рассуждение, как мало удовольствия доставляет сия забава в сравнении с трудами, временем и издержками в приготовлении перепелов, то нельзя не подивиться китайскому вкусу. Одна величайшая страсть к игре может быть сему причиною и служит доказательством их слабого, женоподобного характера. В Китае забава сия с величайшим старанием продолжается, и многие выигрывают и теряют большие имения, и даже самые величайшие скупцы, коих мне удавалось знать, были охотники до сражений перепелов. Знатоки говорили мне, что величайшее искусство и опытность потребны для обучения птиц и хождения за ними.

За сими сражениями любимое времяпрепровождение китайского барича есть удовольствие цветочных лодок. Китайцы уверяли меня, что женщины на сих судах приятнее в обращении, лучше прочих воспитаны и вообще гораздо образованнее и скромнее в обычаях. Хороший стол, до коего китайцы большие охотники, всегда накрыт для приходящих любителей. Лодки сии называются цветочными, потому что снаружи окна, двери и проч. украшены резьбою и цветами, позолотою и зеленою краскою. Каждая лодка разделена на три части. В одной, возвышеннее прочих, на носу, устроены диваны, занавески и проч.; сойдя две или три ступеньки, входишь в среднюю комнату, обширнее прочих, с окнами на обе стороны, кои открываются для воздуха, и с маркизами для защиты от солнца; в третьей части, на корме, также несколькими ступенями выше центра, живут хозяева лодки и находится кухня, над коей есть две или три спальни с бамбуковыми кровлями и открытая галерея, где женщины проводят целый день, ибо гости приходят не прежде, как в пять или шесть часов вечера. Несколько гостей приходят вместе; всякий избирает подругу, и, садясь за большой стол, установленный разными блюдами, едят, пьют, поют и играют в карты до самого утра. Все подобные женщины, равно и хозяева лодок, должны запастись позволением, за известную сумму, от мандарина, нарочно для сего назначенного. Должность его весьма доходна. Лодки сии причалены в известном месте в правильных рядах, подобно улицам, по порядку величины и цены каждой из них, так что всякий китаец, по мере звания и богатства своего, знает, куда идти забавляться. Европейцам же строго запрещено посещать сии места, и если кого найдут там, то не только строго накажут, но еще заставят заплатить большой штраф, в несколько тысяч пиастров. Я слышал от одного китайца, что в сих лодках в Кантоне ежедневно издерживается от 40 до 60 тысяч пиастров.

Один из купцов Хонг сказывал мне, что, по древнему обычаю, при заключении контрактов и условий на поставку чая (что случается всегда за год до продажи) купцы обязаны пригласить контрагентов на пир в одну из сих лодок. Условие и торг были всегда тем выгоднее, чем богаче и великолепнее ужин, который хотя много ему стоил, но он зато всегда выигрывал в условиях. Если даже условия производились через поверенного, то все-таки он обязан был платить за угощение в лодках, но через поверенного ему обходилось сие дешевле, ибо от него самого требовали угощения богаче, так как он купец Хонг и, следовательно, почетный мандарин.

Следующий анекдот послужит доказательством величайшего лихоимства, интриг и несправедливости в Китае.

Два купца Хонг, будучи весьма бедны, задолжали значительно английской фактории; президент комитета оной предложил дать им взаем значительную сумму денег, дабы они могли сделать контракты на поставку чая, так, чтобы, поддержав их кредит и имея над ними надзор, можно бы было мало-помалу заставить их заплатить долги свои. Но как они были весьма расточительные и развратные люди, то неблагоразумно было бы вверить им важную сумму. Для сего приглашены были все купцы Хонг в комитет английский, где требовали их совета о необходимости избрать постороннего китайца для производства сего дела, под непосредственным надзором британской фактории. Предложено было все выгоды, имеющие от сего произойти, употребить для погашения долгов двух купцов Хонг. Многие из сих купцов, особливо богатейшие, весьма завидовали поведению английского президента в отношении двух товарищей их. Скрыв искусно свои злые намерения, они наружно согласились, чтоб президент употребил доверенного китайца, весьма хорошо ему известного, на производство сего дела; дав свое согласие, они постарались скрыть, что поверенному нужно кроме их согласия еще дозволение от хоппу или таможенного мандарина, без чего его арестуют. Сладив таким образом, поверенный по обычаю начал пировать с теми, кои должны заключать с ним условия, но едва успел он уговориться, как вдруг был схвачен; все деньги, кои получил от англичан, были растасканы, а он отведен в тюрьму вместе с двумя купцами Хонг, за коих он производил дела. Поелику же богатые купцы Хонг были в согласии с мандаринами на погубление двух своих товарищей, то все усилия фактории к их спасению остались тщетными, и из Пекина получен указ об изгнании поверенного и обоих купцов навсегда в Или (на русской границе, то же, что Кульжа). Один из купцов скоро умер, другого отправили в ссылку, а поверенного таскали несколько месяцев по тюрьмам и с трудом наконец освободили его за семь тысяч пиастров, внесенных за него друзьями.

ГЛАВА VII

Знатный китаец встает в 11-м час; завтрак его составляют полдюжины малых блюд, или лучше сказать, чашек, разных соусов из мяса, рыбы и овощей, с чашкой или двумя любимого их напитка сю-хенг-цоу, который всегда подают горячим; напиток сей есть слабокисловатая жидкость, перегнанная из кукурузы; она довольно вкусна, редко производит опьянение, но возбуждает бодрость. Завтрак обыкновенно заключается вареным сарацинским пшеном, которое едят с соленою рыбою. После сего подают чай в большой закрытой чашке; горячую воду наливают на листья и пьют без молока и сахару. Чай всегда употребляется таким образом у зажиточных. Они пьют, пока он еще не весьма настоялся, и потом снова наливают, доколе вся сила из чая выйдет.

Чай есть обыкновенное питье всех состояний народа и употребляется всегда теплым, даже и в самое жаркое время года. Ремесленники и работники, кои не могут так, как богатые, пить чай, настоянный на листьях, варят они в больших оловянных чайниках, вставленных в деревянные ящики, с хлопчатою бумагою между боковыми стенками, дабы долее сохранить жар в воде. Для слития чая есть особый кран. Китайцы любят пить чай самый горячий; обстоятельство сие есть одна из главных причин слабости желудка и нервов, коею китайцы весьма страждут.

В два часа пополудни снова едят; пища состоит из спелых плодов того времени года, после чего опять пьют чай. Обыкновенно обедают в хороших домах в 6-м часу вечера; званый обед должен сопровождаться песнями, музыкой или представлениями, и весь пир редко оканчивается прежде третьего часа пополуночи. У скромных же хозяев расходятся в полночь.

Китайцы страстно любят курить табак, до того, что часто курят за обедом между блюдами. У каждого гостя есть свой особый слуга для трубки, а иногда и два: должность сию исправляют мальчики лет 16 и 17, красиво одетые; они подают в рот господам своим закуренные трубки и сами уже знают, когда господа их хотят курить, так что подают и не ожидая приказаний.

Зажиточные китайцы одеваются в шелковые материи и в дорогие крепы, исключая зимнего времени, когда одежда их состоит из английского сукна, подбитого бобровыми и другими дорогими мехами.

Когда китаец приглашает на званый обед, то за несколько перед тем дней посылает большую красную бумагу, на коей написано приглашение в самых учтивых выражениях. Труппа лучших актеров нанимается для представления перед гостями разных пьес с платою от 80 до 120 пиастров за вечер (от 400 до 600 рублей ассигнациями). Посредственных актеров можно нанять и за 25 пиастров. Но на званые обеды всегда призываются лучшие, разве уж хозяин до крайности скуп и любит свои деньги более, чем своих гостей. В летнее время театр из бамбуковых тростей мигом воздвигается в саду его, перед одною из беседок, нарочно для сего назначенных; зимою же представления даются в главном доме, где живет сам хозяин. Пред сценою приготовляется несколько четырехугольных столов, по числу званых гостей. За каждым столом помешаются от 4 до 6 человек. В знатнейших же домах, следуя моде, должно быть только по двое или трое за столом. Сторона стола, обращенная к сцене, никем не занимается, дабы можно было видеть представление и в то же время удовольствовать вкус, зрение и слух; последнему, кажется, хуже всех достается, ибо то, что они называют музыкою, есть собрание несогласных звуков, столь грубых и резких, что они производят самое неприятное впечатление.

Некоторые из комедий их весьма забавны; но что касается до их балетов и пантомим, то я признаюсь, что даже многолетнее между ними пребывание и самое знание языка недостаточны, дабы постигнуть предмет сих пантомим — они слишком много предоставляют загадок воображению. Сцена никогда не переменяется, так что зритель должен воображать, что актер перешел в другое место или пошел гулять, поехал или, наконец, лег спать: все сие надобно представлять себе. Актер же известным знаком показывает, что он отворяет или запирает дверь, входит в лодку, едет; он делает тысячи разных знаков, по всем коим зрители должны предполагать, что такие-то движения действительно происходят.

Пляска на канате и коверканья их, хотя сопровождаются самою неприятною музыкою, не могут не обратить на себя удивления европейцев, ибо искусство сие в Китае доведено до большего, чем где-либо, совершенства. В Китае нет другого рода танцев, кроме сих коверканий, кои едва ли назвать можно танцами. Мрачный характер китайцев не может сносить собственно танцев; те из них, коим случалось бывать в Макао на европейских балах, изъявляли свое отвращение и крайнее неудовольствие, особливо же не нравилось им, что женщины разделяли сию забаву.

Накануне пира посылают к гостям другое приглашение на розовой бумаге, дабы напомнить им о празднике и чтоб узнать, будут ли. В самый же день опять посылают извещать, что пир готов и гостей ожидают.

Когда гости соберутся, сначала подают в больших чашках миндальное молоко. За каждым столом подносят совершенно одинаковые блюда и в одно и то же мгновение. Столы обыкновенно бывают из черного или суратского полированного дерева, двойные; так как скатертей не употребляют, то верхний стол снимают с первою переменою блюд и на нижний ставят вторые. Сначала столы уставлены чашами для вина, фарфоровыми или эмалевыми ложками, подставками и двумя блюдами с плодами, орехами и пр. Кроме сего, лежат тут же палочки, употребляемые вместо вилок. Они бывают костяные или черного дерева с серебряными наконечниками в девять дюймов длиною, совершенно круглые, исключая верхнего конца, который иногда бывает четырехугольный. Их держат совершенно параллельно под большим перстом правой руки, упирая на указательный и средний; пища берется соединяя обе палочки; в левой же руке держат ложку под палочками, чтоб сок не мог капать на стол. На столе стоят разные блюда холодной рыбы, как то: сушеная летучая рыба, мелко наструганная и в виде салата с шампиньонами приготовленная; сосиски, ломтиками нарезанные, печенки и пупки разных птиц, сваренные и изрубленные мелко с соусом, sauce piquante; нарезанная ветчина, соленые утки, яйца вареные и ломтиками нарезанные, сушеная оленина, мелко натертая; род насухо поджаренной гусеницы из сахарного тростника, весьма уважаемое и дорогое блюдо; с разными другими яствами, так что только оставляют место посредине для небольшой чашки.

Когда обед начинается, все чаши для вина наполняются напитком сю-хенг-цоу, и хозяин дома встает, а за ним и все гости; он поднимает в обеих руках чашку и наклоняет оную к гостям, потом все, выпив, садятся на места. Тотчас за сим подносят чашу с горячим и ставят в средине стола; холодные же, выше упомянутые блюда считаются только посторонними принадлежностями, для занятия гостей между главными горячими блюдами или когда одно из горячих не понравится.

Хотя в Китае много винограду, но из оного вина не делают, а приготовляют из плодов разные настойки и наливки, особенно же из ананасов, апельсинов, личисов[37] и других плодов, и ими потчивают; они хотя крепки, но, впрочем, довольно приятны.

Сии напитки и еще одна спиртуозная и до чрезвычайности крепкая жидкость, вроде алкоголя, но неприятного вкуса, называемая фан-цоу, всегда подаются гостям при начале вторых блюд. Чаши сю-хенг-цоу выпиваются за каждым блюдом. Первые блюда состоят обыкновенно из разных соусов, рису, фрикасе из вареных кур, баранины, говядины, свинины, сладких окороков, гусиных ног, лягушек, рыб, перепелок и пр. Все сие, изрезанное мелко, чтоб удобнее брать палочками, подается одно за другим нескоро.

В назначенное для питья время гости пьют за здоровье друг друга, как в Англии; но если хотят выпить с учтивостью, то оба гостя встают, поднимают кубок обеими руками и выходят на средину комнаты; потом, подняв чашу до губ, опускают оную тихо почти до земли, чем ниже, тем учтивее. Сие повторяется ими три, шесть или девять раз, причем каждый замечает движения другого с величайшею точностию, до тех пор пока наконец оба в одно мгновение поднесут чаши ко рту и, разом выпив, оборачивают оные, показывая тем, что осушили до капли. Потом, держа в руках пустую чашу, кланяются друг другу и занимают опять свои места за обедом. Здесь вновь начинаются учтивости о том, кто первый сядет, и спор не решается без множества поклонов, ужимок, приседаний и движений руками, доколе оба вдруг не сядут на свои места.

При начале сей церемонии, когда оба сближаются так, что почти дотрагиваются чашками, часто они в сие мгновение переменяются оными и потом начинают поклоны.

У них есть также род игры, чтоб заставлять друг друга пить. Я постараюсь описать оную: когда кубки наполнены, двое желающих играть протягивают руки свои на середину стола со сжатыми пальцами. Когда руки почти сойдутся, то каждый открывает столько пальцев, сколько ему рассудится, а другие должны в то же мгновение угадать, сказав, что два, три или пять пальцев открыто было обоими, и кто именно угадает имеет право заставить противника пить. Мне случалось видеть сию игру, продолжаемую целый час, доколе один, видя, что он проигрывает, и чувствуя, что голова тяжела, отказывается. Забава сия весьма шумна, особливо если много гостей собрано. Когда проезжаешь вверх и вниз по кантонской реке в праздничный вечер, слух поражается веселыми восклицаниями чисел, кои произносятся играющими в сию шумную игру.

Китайские вина не пьяны, разве принятые слишком в большом количестве или с огненным напитком фан-цоу. Отдаю должную справедливость китайцам, что они весьма трезвы и между ними пьяниц запоем почти не бывает; жаль, что нельзя сказать об них того же и в отношении к другим привычкам, кои хотя не столь отвратительны, но гораздо более преступны.

Считается учтивостью подавать соседу за столом кушанье с близстоящих блюд, и если сосед знает правила общежития, то тотчас возьмет с ваших палочек предлагаемый кусочек, прежде чем вы успеете положить ему в ложку, и тогда же предложит вам что-либо взамен.

Хотя не очень приятно есть всем из одной чашки, но таков обычай китайцев; каково же должно показаться получить кусок мяса с палочек закуренного табаком китайца, кои он уже двадцать раз держал во рту!

Число первых блюд простирается от 12 до 20, не считая приносимых в интервалах между первым и вторым прибором, состоящих из супа, пирожков и паштетов из мяса, муки и рису. После супа верхний стол со всем прибором снимают, остальной стол накрывают чашками, ложками и палочками, ставят уксус, сою, сладкие соусы и маленькие блюда нарезанных редисов, груш, апельсинов и других плодов перед каждым гостем. Пока вторые блюда приготовляются, все те, кои утомились от долгого сидения, встают и прохаживаются по комнате — обычай, весьма приятный для европейца, которому трудно перенести длинные и скучные церемонии китайского стола. Когда гости усядутся, начинаются вторые блюда; сначала подают суп из птичьих (ласточкиных. — В. М.) гнезд, самое дорогое и самое редкое кушанье, какое китаец может только предложить своим гостям: суп сей подают с плавающими в оном голубиными яйцами. Если между гостями есть знатные особы, то хозяин ставит сам на стол сие первое блюдо; между тем кубки опять наливаются, все гости стоят, доколе хозяин чашею своею не сделает им приветствия и не выпьет за их здоровье. Чтобы сделать птичьи гнезда вкусными, варят оные в крепком бульоне из мелко изрезанных кур, часть мяса коих остается в самом супе. Ни соли, ни перцу в суп не кладется, и потому он был бы совершенно безвкусен, если бы не было под рукою уксусу, соли и пр., кои можно употреблять для приправы. Птичьи гнезда состоят из клейкого вещества вроде студня, собираемого с некоторого морского растения, плавающего на поверхности, морскими ласточками в Индии, Китае и Тихом океане. Лучшие привозятся из Батавии и с Никобарских островов.

Гнездо состоит из трех слоев, различаемых особыми названиями: головы, брюшка и ног; самый внутренний слой, весьма белый и чистый, называется головою; оный, если отделить от прочих, представит выпуклую, овальной формы массу в четверть дюйма толщиною и шесть дюймов в окружности, составленную из искусно сложенных маленьких пластинок клейкого вещества в ⁷/₈ дюйма шириною и два дюйма длиною. Они продаются на вес, и один каттий[38], в полтора русских фунта, стоит от 40 до 60 пиастров, т. е. от 225 до 300 рублей ассигнациями. Цена огромная! Второй слой, или брюшко, продается дешевле, от 100 до 150 рублей, а наружный слой, или ноги, будучи весьма нечист и смешан с песком и пр., продается от 35 до 60 рублей за полтора фунта. После супа из птичьих гнезд остальная часть обеда подается в больших мисках или чашах, одна за другою, числом до двадцати или тридцати. Блюда сии состоят из разных супов, похлебок, соусов рыбных и мясных, между коими отличаются: бичдемар (Beache de mar[39]), крепкое, возбуждающее, клейкое, студенистое морское вещество, находимое на мелях и около островов Китайского архипелага и Тихого океана; лучшая же ловля оного производится на берегах Новой Голландии; акуловые перья, рыбные желудки, черепахи, морские раки, крабы, оленье мясо, куропатки, перепела, фазаны, утки, воробьи, рисовые птицы и проч. Иногда целое блюдо состоит из воробьиных головок. Между всеми сими яствами бичдемар, акуловые перья и рыбьи желудки более всего уважаются и продаются от 4 до 7 руб. за каттий.

При конце обеда последние шесть или восемь чаш оставляются на столе и располагаются в кружок так, что одна касается другой; на каждом из сих прикосновений ставится малая тарелка с соленою рыбою, солеными утками, яйцами и овощами. В центре сего кружка ставится огромная деревянная, серебряная или из белой меди[40] миска, разгороженная на разные отделы, с супами, кислым, пресным и вареным мясом разного рода. Все сие очень горячо, и теплота поддерживается огнем из винного спирта или горящими углями. Засим подают вареный рис каждому гостю в особой чашечке, и оный едят с соленой рыбою, с кислым супом или с другими из блюд, поставленных в кружок. Все сие заключается чаем, который подают в закрытых, как прежде упомянуто, чашках, без молока или сахару.

Поелику же главную приправу китайской кухни составляют чеснок и растительное масло, последнее часто весьма несвежее, то читатели мои заметят, что если основание столь худо, то остальное строение должно быть еще хуже. Однако же у них есть средство отнимать в чесноке крепкий неприятный запах посредством паров, горькое же масло употребляется только в некоторых известных кушаньях. Посему в огромном списке кушаний есть некоторые довольно сносные, даже приятные, кои, вероятно, здоровее многих европейских рагу и соусов, ибо в них нет пряностей. На другой день обеда хозяин рассылает бывшим у него гостям написанное на большой красной бумаге извинение в том, что обед и угощение не были довольно хороши; гости же выражают на такой же бумаге, в самых непомерных выражениях, все неограниченное удовольствие, доставленное им его отличным пиром.

Те же китайцы, кои приглашают европейцев, по большей части оставляют много из церемоний, употребляемых ими со своими одноземцами, и обыкновенно спрашивают, угодно ли иметь китайский или английский обед. Мне случалось быть у китайских купцов на превосходном английском обеде, сопровождаемом прекрасным десертом и отличными винами.

ГЛАВА VIII

Из описанного выше китайского пиршества нетрудно увериться, что китайцы часто доходят до крайнего излишества в пище. Желал бы я не иметь надобности писать, что они преданы другим более порочным излишествам, по коим они стоят на самой низшей ступени рода человеческого; но в стране, где нравственность дошла до последней крайности и где религия, не имея ничего духовного, состоит из одних наружных форм, церемоний и старинных обычаев, там плотские похоти не удерживаются чувством духовного и нравственного долга.

Несмотря на малую привязанность китайцев к своему богослужению, их неприязненность и отвращение от всякого другого вероисповедания, не согласного с свободным многобожием и с правилами Конфуция, весьма замечательны, так что можно смело нетерпимость китайского правительства поставить наряду с японским и некоторых магометанских правительств; хотя, впрочем, поверхностному наблюдателю равнодушие китайцев ко всему, относящемуся до религии, может показаться веротерпимостью.

Многие излишества китайцев наказываются приспособленною бамбуковою тростью, природным произведением Китая, весьма важным для приведения в исполнение законов и в то же время весьма полезным для разных потреб. Весьма было бы непростительно с моей стороны пройти молчанием или пренебречь объяснением читателям достоинства и качества сего прозябаемого (растения. — В. М.). Выходя из земли, растение сие совершенно мягко, употребляется в пищу вареное, и из оного приготовляются разные салаты. Достигши совершенного возраста, оно употребляется на строение домов и покрышку оных, на делание корзин, рогож, лодок, веревок, канатов, бумаги, мачт для ботов, перекладин и рей для парусов всех малых и больших судов; стульев, столов и другой мебели; для насосов, труб, водопроводов, всякого рода посуды, как то: ушатов, корыт, чаш, бочек, стаканов и проч.

Бамбук же есть исполнительный инструмент для передачи действий богдыханского гнева его министрам; бамбук есть страх нации, есть привилегия отцов, друг мужей, помощник учительский, и следовательно, к оному имеют столько же почтения, сколько и к царствующему богдыхану. Самые знаменитые и заслуженные государственные мужи подвергались действию сего неучтивого посланца царской воли, не теряя чрез то ни чести, ни уважения. В руках местных начальств, в руках отцов семейств и хозяев, разных промышленников бамбук есть хранитель общественной тишины и благоденствия, главная подпора государственной полиции; ибо удар из рук богдыхана по спине первого министра постепенно сходит, отражаясь до последнего подданного империи.

Где таковой инструмент исполнительной власти в действии, там не может существовать честь, сия принадлежность, сей символ благородной души, ибо там, где нет отличительного знака бесчестия, дух человеческий упадает и подвергает себя всякого рода унижениям. Потому нечему удивляться, что лихоимство и пороки всякого рода столь обыкновенны в Китае.

Всеобщее право употреблять, по предписанным законами правилам, бамбуковые трости для наказания доказывает, что деспотизм в Китае доведен до высочайшей степени; не потому, что государством сим управляет самовластный правитель, как то доселе многие полагали, но потому, что и сам богдыхан есть первый раб неизменных обычаев страны, коею он по наружности управляет. Он достигает престола или по праву первородства, или по выбору отца своего; но во всяком случае при восшествии его особый закон предписывает ему поступать известным образом и возлагает на него известные обязанности, коих точное и непрестанное исполнение совершенно необходимо и не может быть отменено или даже изменено, не помрачив Его Срединного величества. Посему при восшествии на престол он дает торжественную клятву поддерживать и сохранять неизменно древнюю веру, законы, обряды, обычаи и нравы государства под опасением лишиться короны. Следовательно, сколь ни должен казаться могущественным самовластный богдыхан 150 миллионов подданных, имеющий три миллиона войска, на деле же он есть только автомат или, лучше сказать, разодетая в богатую одежду, для ослепления народа блеском своим, кукла, коей все движения совершенно зависят от сложного механизма, употребляемого при представлении оной, так что богдыхан должен ходить, сидеть, пить, спать или просыпаться, одним словом, делать все согласно с положительными правилами и церемониями, коих он нарушить или изменить не смеет; да если бы и хотел, то не мог бы, потому что он, так сказать, не имеет собственной воли, будучи непрестанно окружен целою толпою придворных чиновников, сменяющихся в определенное время и коих обязанность состоит в непрестанном наблюдении, дабы все правила и придворные церемонии не были ни на волос нарушаемы; в сем они должны отвечать перед другими высшими чиновниками, так что едва ли может даже случиться малейшее изменение.

Китайский богдыхан во всякое время богдыхан, не имея свободы действовать как частный человек. Всякое награждение или наказание, от него исходящее, должно необходимо пройти известным законным путем; равно и все сведения и донесения таковым же путем до него доходят. По уголовному уложению, законы, не предоставив ему почти никакого права наказывать, дозволили в иных случаях миловать, но взамен того снабдили обширною патриархальною властью начальников племен и отцов семейств. Во многих случаях они имеют право жизни и смерти и во всяком случае могут жестоко наказывать бамбуковою тростию. Властью сею пользуется последний мелкий чиновник, коему предоставляется наказывать за известные проступки согласно с законом, в коем со всею подробностью изложены число уларов бамбука и части тела, по коим оные должны быть произведены; тут же объяснены роды пытки и мук, коим подвергаются в уголовных преступлениях. Из сего можно заключить, что управление Китая есть род патриархального, ибо главы семейств и все начальники, разделяя власть государственных чиновников или правителей, составляют неразрывные звенья цепи деспотичной власти во всех классах и состояниях китайцев. Посему нельзя в некотором отношении не назвать законов их мудрыми, ибо оные придают силу правительству и содержат в покорности все общественные и частные власти.

Читая о сем предмете, я часто был в великом недоумении, каким образом столь порочное правительство могло удержаться в продолжение одного столетия, не только что нескольких тысячелетий, но личные ближайшие наблюдения мои разрешили мне сию проблему. Цепь причин и действий ясно обозначается их языком, религией, законами, обычаями и нравами. Одна из главнейших причин, по коим настоящее правительство Китая приняло форму общего деспотизма, может быть приписана политическому и нравственному составу тех кочующих орд[41], коими Срединное царство было порабощено. Начальники орд, или племен, пользовавшиеся почти равною властью, не соглашались основать государство на иной системе, кроме патриархальной: ибо каждый из них мог при сем сохранить большую часть власти над своею ордой или семейством и тем уменьшить власть главного начальника, т. е. богдыхана, сделав его таким образом зависимым от их верности.

Я должен бы китайское семейство всегда называть кланом, или ордою, потому что там, где многоженство существует и где один человек имеет детей от многих жен, семейство скоро умножится и обратится в целую орду. Китайцы же женятся в молодых летах; я знал многих, кои были уже давно прадедами, не имея еще и 50 лет от роду, и коих потомство состояло из 50 или 60 душ. Из сего читатель может заключить, что учреждения полуобразованных китайцев произошли от первоначального характера тех, кои, покорив Китай, старались соединить свои варварские уложения с более образованными уставами древних китайцев. Как бы то ни было, но несходная, из разных частей составленная масса китайского законоположения представляет собою довольно мудрости и должна быть делом многих веков; несмотря на то, большая часть оной удобна только в теории; опыт же доказал недостаток оной для народа, столь расположенного к приобретению просвещения.

Один утонченный деспотизм и мысль привести оный в действие не только во всех малейших ветвях правительства, но даже в управлении каждым семейством, могли составить уголовное уложение, подобное китайскому. Какое ужасное воображение и какую жестокую мысль о возмездии должны были иметь люди, кои могли изобрести многоразличные мучения для наказания всех возможных степеней и оттенков преступлений, в кои род человеческий мог впасть! Сообразив все сие и приняв в рассуждение, что китайцы, находясь под тяжестью всех сих затруднений, могли достигнуть до высшей степени образованности в ремеслах и художествах в сравнении со всеми другими азиатскими государствами, мы не можем не отдать дани удивления народу, коего предприимчивость, деятельность и прилежание могли противостоять такой сильной массе несправедливых, вредных и угнетающих учреждений.

Ныне, кажется, образованность китайцев, как я уже прежде заметил, остановилась; однако же невозможно, чтобы оная оставалась долго в сем положении: непрестанные коммерческие сношения их, начавшиеся в последние годы с Европою и Америкою, должны скоро ввести туда наши улучшения, если не в чем другом, то по крайней мере в ремеслах и художествах. Китайцы обладают значительной коммерческой предприимчивостью; они сметливы и любят порядок: если бы честность, праводушие и справедливость могли быть привиты к упомянутым качествам, то каким удивительным народом они бы соделались! Без сомнения, не одно название правления делает народ счастливым: все различные роды управлений, если только справедливость, честь и правосудие руководствуют оными, равно хороши и равномерно могут приобрести любовь и почтение народов и будут ими поддерживаемы и сохраняемы. Посему мы должны отдать справедливость китайцам, сказав, что они, несмотря на все отвращение, питаемое ими к своему порочному правительству, оставались верными подданными и лучше соглашались переносить терпеливо злоупотребления, которые от времени до времени скоплялись, нежели непослушанием своим подкопать основание древних учреждений, к коим они весьма привязаны.

Религия их, как читатель впоследствии увидит, тесно соединенная с их другими и священными родственными воспоминаниями, составляет одну из главнейших причин их привязанности к настоящему порядку вещей. Внимание, которое оказывает правительство к самомалейшим частям, относящимся до религии, достойно примечания и показывает мудрую политику оного. Впрочем, сие внимание относится только к своим подданным и к господствующему в государстве исповеданию. Еще обстоятельство, весьма достойное похвалы в китайцах, есть весьма почтительное поведение в храмах и кумирнях, или местах, молитве посвященных: они полагают, что приходят туда единственно для молитвы, и потому никогда не видно, чтоб они там разговаривали, улыбались, оглядывались на стороны или оказывали малейшую непочтительность; напротив того, они стоят с благоговением и в торжественном молчании. Поведение сие достойно не только похвалы, но и подражания. При сем случае я могу сказать, что и каждый частный дом имеет свою молельню, куда хозяин со всею семьею приходит на утреннюю и вечернюю молитвы.

Патриархальному или почти феодальному правительству, каково китайское, составленному из отдельных семейств, недостает наследственного дворянства, сего краеугольного камня в политическом составе благоустроенной монархии.

Китаец, если исполняет известные обряды и церемонии, если послушен родителям, если по смерти их отдает должное ежегодное почтение их гробницам, считает все прочие грехи и пороки свои ничтожными в сравнении с пренебрежением сих священных обязанностей и полагает, что все может быть заглажено молением к низшим божествам, дабы сии за него заступились. Он не имеет понятия о нравственных обязанностях, и сохраняемые им обряды исполняются единственно для соблюдения древних обычаев, хотя он не знает или не обращает внимания на правила, на коих сии обязанности основаны. Самые безнравственные люди, коих мне случалось видеть, были великими почитателями Конфуция и могли пересказать все его поучения наизусть.

Правила сего славного философа совершенно приспособлены к нестрогой добродетели его соотечественников; они же к тому употребляют особую логику, коею славятся, для объяснения сих правил согласно с своими выгодами. Ученые законники и правоведцы в стране сей толкуют оные сим же образом и называют правое неправым, а белое черным, когда только им вздумается употребить свое красноречие.

Но легко догадаться, что есть другая сильнейшая причина, кроме желания выказывать свое красноречие, заставляющая судей кривить своим мнением.

Я старался посредством некоторых замечаний моих доказать, что мы в Европе имеем весьма неправильное понятие о китайском правительстве и народе и что они не столь образованны, мудры и добры, как представляют нам их панегиристы, но что они несравненно уступают нам в политике, знаниях, нравственности, свободных художествах и в тех благородных и великих народных заведениях, коими христианские державы достойно славятся.

В Китае нет ни одного богоугодного, благотворительного заведения, о коем бы мне удалось слышать, исключая казенных магазинов, из коих продают рис в недостаточные годы бедным людям по обыкновенным ценам. Но и сии учреждены единственно для предупреждения бунтов и возмущений, кои и без того часто в голодное время случаются; ибо лихоимство лишило и сии необходимые учреждения их народной пользы. Подкупные мандарины, пользуясь своею властью, обогащаются на счет неимущих, и хотя подобные поступки всегда без изъятия производят возмущения, во время коих они лишаются голов своих, но сие, кажется, мало устрашает прочих от последования их худому примеру.

Многие из бедного класса народа в Кантоне от чрезвычайной нищеты оставляют детей своих, коль скоро они родятся, на улицах, и хотя есть люди, коим поручено таковых подбирать, но, несмотря на то, они часто поедаются собаками, прежде чем их найдут.

Бедные люди воспитывают мальчиков, чтобы сделать из них комедиантов, а девочек отдают в распутство: два самые выгодные ремесла в сей стране. Я слышал от китайцев, что прежде было обыкновение, даже между богатыми, удушать младенцев женского пола при самом рождении, ибо считалось бесчестным иметь много дочерей. Что сие обыкновение было во всеобщем употреблении, хотя и не во всем Китае, а в провинции Фокиен, в том нет сомнения.

Нравы, обычаи и язык или произношение оного различны в разных областях империи, так что житель Кантона не может разуметь жителя области Чингу без переводчика, разве только на бумаге, ибо письменный язык везде одинаков. В кантонских улицах легко отличить в толпе обитателей Нанкина, Куанси и Фокиена по их одежде. Часто можно видеть их целыми толпами, шатающихся по улицам около европейских факторий, дабы взглянуть на Фан-куей, или европейца; и если они встретят его на улице, то расступаются и дают проход, глядя на него как бы на дикого зверя; но если у них достанет храбрости приблизиться к нему, то они рассматривают его с любопытством, весьма похожим на наглость. Мне случилось видеть однажды фокиенца, который схватил англичанина за ухо и дернул, дабы посмотреть, как оно к голове приделано.

Китайцы вообще до крайности любопытны и любят более, чем англичане или французы, если это возможно только, смотреть на публичные казни. Они даже до того простирают сию страсть, что на своих театрах представляют все ужаснейшие наказания, изобретенные плодовитым умом, писавшим их уголовное уложение. Зрелища сии всегда, кажется, доставляют великое удовольствие присутствующим. Мне случилось видеть, когда представляли опущенного в котел с кипящим маслом человека, коего тело было обтянуто веществом, удобно отстававшим, подобно тому, как бы кожа слезала с человека, подвергнутого сему ужасному наказанию. Все сие было сделано так искусно, что весьма походило на действительность: я не мог не чувствовать глубочайшего отвращения к сему представлению и к варварскому вкусу китайцев.

Буддайское (буддийское. — В. М.) вероисповедание, называемое в Кантоне Будда-фо, дозволено; оно состоит из особого многобожия, что и сам читатель заметит из следующего описания празднеств храмов, богов и пр., которое, как я надеюсь, будет хотя несколько занимательно; ибо мне немалого труда стоило собрать материалы сии и привести оные в порядок, дабы сделать ясными. Все сведения сии почерпнуты из разных источников, ибо я доселе не видал ни одного из знакомых мне китайцев, который бы мог дать полное о сем предмете понятие, и мне не случалось встретить китайца, коего поступки управлялись бы постоянными правилами веры, подобно тому, как правила веры христианской, проистекающие из уверенности в известных божественных истинах, действуют на ум и душу европейцев. Китаец, как я уже прежде сказал, чувствует некоторое суеверное почтение к известным церемониям, обрядам и древним обычаям, не имея ни малейшего понятия о правилах и догматах, на коих они основаны. Хотя многобожие их и произошло, как думают, из Индии, но, конечно, оно несравненно терпимее, чем там, будучи, без сомнения, изменено сообразно с духом народа; ибо строгие обряды многих индийских каст едва ли обрели бы последователей в Китае. Религия китайцев может уподобиться их одежде, нестесняющей, легкой и с наружным блеском, прельщающей глаза и прикрывающей широкими складками все недостатки и неопрятность.

Так как исчисления времени они делают по Луне, то хотя год их состоит из 12 месяцев, но счет никогда ровно не выходит; почему они весь недостаток наполняют ежегодно праздниками, а по прошествии 19 лет в каждом из семи годов считают по 13 месяцев.

Едва заключится старый год, как все бедные, богатые, знатные и низкие ни о чем более, кроме удовольствий, не помышляют, попеременно посещая храмы, театры и пиры. Все дела прежнего года, казенные и частные, должны быть окончены ко взаимному между всеми удовольствию перед первым днем Нового года. Власть мандаринов на несколько дней останавливается, что производит иногда беспорядки, ибо частным людям предоставляется заключать свои счеты и дела, как им угодно, согласно с древними обычаями.

Часто сие весьма неудобно как для заимодавца, так и для должника; но, вероятно, менее и, без сомнения, не столь разорительно, как искать судебным порядком перед мандарином. Однако ж справедливость требует сказать, что они, будучи предоставлены самим себе, оканчивают дела гораздо миролюбивее, чем можно было бы предполагать. Если должник не может всего заплатить, то кредитор довольствуется частью, а на остальное берет вексель с платою процентов по условию. Если же денег не случится и должник откажется от сделки, заимодавец приступает к насилию, посылает постояльцев в дом должника, ломает его мебели и самого его бьет, когда успеет поймать; разве, как иногда и случается, партия должника, будучи сильнее, прогоняет заимодавца с поля сражения. Беспорядок и частые нападения продолжаются, доколь не истек последний день старого года; тогда заимодавец перестает беспокоить должника, отлагая свои нападки опять до конца другого года. Иногда заимодавец нанимает нищих, прокаженных и других отвратительных бродяг садиться у дверей должникова дома, дабы сею неприятностью понудить его к какой-либо сделке. От них он может избавиться, только подкупив мандарина над нищими, высшею суммою противо заимодавца; ибо закон строго запрещает бить или обижать нищего, хотя сей мандарин часто и за безделицу их наказывает, если того потребуют.

Торжества Нового года называют Сун-нин и празднуются на четырех концах города в следующих храмах: Шинг-сай-пак-тай, т. е. западный храм великого бога севера; Сайло-ям-тай-вонг, т. е великий храм китайского эскулапа; Пау-чен-ци-сай-кайль-шиинг-вонг, или храм бога, покровителя Кантона; Сай-вонг-кай-иок-вонг-маиен, или храм, посвященный врачебному искусству. Говорят, что земля сих храмов имеет свойство сохранять мертвые тела так, что все мягкие части оного обращаются в прах, а кожа и кости остаются целыми. При каждом из сих храмов на случай празднества воздвигают из бамбука большие театры, в коих в честь божества и для забавы народа дают представления. В сей день в каждом доме приготовляют новые фонари, а двери и передний угол дома, где помещаются домашние боги (пенаты), оклеиваются красной бумагой, и все члены семейства надевают новое платье — одним словом, возобновляется все, исключая мебелей и других постоянных предметов, не требующих перемены.

Китаец, как бы беден ни был, старается во что бы ни стало купить себе обнову в сей счастливый день, ибо старинное суеверие научило его верить, что от неисполнения сего он будет во весь год несчастлив. Если нет средства выпросить или занять, то он скорее украдет, нежели решится пренебречь сей обряд. Едва пробьет 12 часов последнего дня года, как каждый хозяин дома или старший в семье пускает несколько ракет, хлопушек и пр. перед дверьми своими, дабы тем показать, что он счастливо заключил дела свои, и поклониться пришествию Нового года. В сию ночь во всем Кантоне, и, можно сказать, в целом Китае, раздается ужаснейший шум от хлопушек и потешных огней. У дома каждого мандарина огромная цепь хлопушек и бураков[42], привязанных к длинному красному шесту, пускается в сию минуту и производит стук, иногда продолжающийся минут десять или четверть часа, если цепь длинна.

В Китае при всяком случае пускают хлопушки, дабы угодить богам или поздравить приятелей по случаю приезда, отбытия, свадьбы, рождения и пр. В день Нового года считают долгом посетить всех знакомых, друзей и родных с церемонией, в новых праздничных одеждах. Зажиточный человек принимает в сей день гостей во вновь убранной гостиной; все стулья выполированы и завешены новым красным сукном, слуги в новых ливреях и пр. Хозяин сидит в переднем углу на софе, а по сторонам поставлено два ряда кресел для посетителей, кои вводятся чрез большие откидные двери при звуке гонгов, или медных тазов, в кои бьют палочками с суконными на концах шариками. Они производят громкий, продолжительный и неприятный звук. Коль скоро гость приближается, слуги сильно бьют в гонги, двери настежь отворяются, и он входит; хозяин встает и ускоренным шагом встречает его. Тут начинаются церемонные поклоны, ужимки и комплименты, и таким образом они тихо приближаются к креслам, и если посетитель человек важный, то по крайней мере проходит десять минут, доколе он не усядется; хозяин садится сбоку на софе; если же это посетитель обыкновенный, то хозяин помешается подле него в кресле. Пред каждым креслом поставлен маленький стол черного дерева, выложенный мрамором, на который тотчас ставят чай и сладкие закуски. Гостю и хозяину в одну и ту же минуту подносят чай; первый, поклонившись хозяину, прихлебывает из чашки за его здравие. При прощании те же церемонии повторяются и с тою же музыкой; хозяин провожает гостя до его носилок и не прежде оставляет, как когда слуги унесут его. Иногда хозяин кричит гостю еще по дороге несколько учтивостей, а гость, высовываясь из носилок, откланивается. Празднества Нового года по закону продолжаются десять дней, но по древнему обычаю у многих праздник продолжается до пятнадцати дней, а ленивые и целый месяц гуляют.

Первый день сих празднеств называется Кай и Кай-ять, т. е. птичий день, означая, что птица есть одна из главнейших яств человека, но как он сначала питался одними растениями, то в сей день строгие исполнители обрядов никакой животной пищи не употребляют, а иные даже и вовсе ничего не едят до полуночи. Китайцы считают, что в сей день весьма несчастливо употреблять метлы и колокольчики, и потому всегда стараются, чтобы все выметено было накануне; а те из китайцев, кои живут в услужении у европейцев, либо прячут господские колокольчики, либо вынимают из сих последних язычки, дабы нельзя было зазвонить.

Второй день, называемый Коу-ять, или собачий день: он празднуется в воспоминание собаки, которую держал у себя один из китайских великих мужей древности и который был помещен в боги по смерти своей за свою добродетель. Он был весьма богат; один из знакомых, желая завладеть его богатством, хотел отравить его, но, зная что у него есть верная собака, сначала хотел отравить ее; верное животное, почуяв яд в кушанье, не только не стало есть оного, но в ярости бросилось на изменника и на месте его загрызло. Услышав сию сказку, я весьма удивлялся, что китайцы столь охотно едят собачье мясо. В Кантоне до собак падки особенно плотники и столяры.

Третий день называется Чью-ять, т. е. свиной день, в честь свиньи, вскормленной одним жрецом, хранившим священную книгу обрядов. В храме, в коем он жил, сделался пожар, и книга бы непременно сгорела, если бы ученая свинья, почувствовав всю важность потери, не положила оною в безопасное место. В день сей не едят свинины, но в другие дни это есть блюдо sine qua non[43] китайского обеда. При всем почтении к свинье, сохранившей священную книгу, они без милосердия пожирают всю ее братию; по мнению моему, в Китае больше едят свинины, чем во всем остальном свете. Особа, рассказавшая мне историю сей свиньи, спросила меня, знаю ли я, каким образом европейцам достались их 24 буквы. Получив отрицательный ответ, она мне рассказала, что о сем предмете гласят их летописи: китаец, любивший прогуливаться с книгой, однажды, зашедши в лес, лег отдохнуть, а книгу положил на земле, прикрыв оную камнем. Встав потом, он пошел домой, забыв книгу, которая оставалась там несколько лет, доколе вся сгнила, исключая 24 букв, камнем накрытых. Обезьяна нашла сии буквы и, не могши разобрать оных, передала европейцам, которые и составили из сего свою азбуку. Сказка сия сколь ни глупа, но показывает все самолюбие и гордость китайцев и их презрение к европейцам. Мой китайский приятель чрезвычайно рассердился, когда я, захохотав, сказал ему: может ли он верить такому вздору? «Почему и не так?! — отвечал он. — В нашей земле есть весьма древние книги, писанные самыми мудрейшими в свете людьми, и притом столь давно, что я не могу сомневаться в их истине. Да, кстати, знаете ли вы, — продолжал он, — что обезьяны могут говорить, да только боятся, чтобы люди не вздумали их поработить?»

По расспросам узнал я после, что это простонародное общее мнение в Китае, равно как и множество других подобных сказок. Некоторые из китайских знакомцев моих, казавшиеся во всем другом умными людьми, безусловно верили всем подобным бестолковым сказкам, слишком глупым и не стоящим повторения. Все наши сказки о духах, ведьмах и мертвецах ничто в сравнении с китайскими преданиями, кои столь же странны и невероятны, как и воображение их. Если ребенок болен оспою, посылают, для умилостивления богов, живую свинью в храм, где таковые животные часто содержатся, доколе не издохнут естественной смертью.

Четвертый день именуется Яонг-ять (бараний день) в честь Пун-кву-вонга, впервые открывшего пользу овцы. Его представляют бедным человеком, питавшимся сырыми овощами и одевавшимся рогожами. Ему воздвигнут храм, где конфеты, вино и плоды суть единственные приношения на его жертвеннике.

Ню-ять, или коровий день, есть имя пятого дня. Вот что гласит о сей корове китайская летопись: была корова в бедной семье, все члены оной померли, исключая грудного ребенка; корова, почувствовав сожаление к беззащитному сироте, приходила в известные часы и, ложась подле ребенка, кормила его молоком. Ребенок вырос и, отличась силою и проворством, был, наконец, сделан мандарином; в счастии своем он никогда не забывал коровы, вздоившей его, сам своеручно всегда кормил ее и, наконец, установил в честь нее сей праздник. Многие из китайцев, по суеверию своему, не едят говядины; другие же в сорок лет перестают употреблять оную, полагая, что если они не воздержатся от сего мяса, то не попадут в небеса. Здесь кстати упомянуть, что в сорок лет китайцы отращивают усы, а в пятьдесят — бороды, хотя некоторые начинают сие и ранее, а особливо те, кои, женясь в молодых летах, имеют уже взрослых сыновей. Если кто не носит усов в 40 или бороды в 50 лет, то над ним смеются и говорят, что хочет казаться молодым. Все китайцы неумеренно курят табак, и того, кто отказывается курить, считают педантом, чудаком: они полагают, что всякому человеку должно обращать рот свой в дымную трубу.

Шестой день называется Ма-ять, т. е. конский день; оный установлен для того, чтоб научить китайцев уважать сие полезное для человека животное.

В седьмой день бывает праздник Янь-ять, или день человека, в честь славного мудреца Пон-цо, коего обоготворили, воздвигнув ему храм. Он научил китайцев употреблению риса и других растений и животных в пищу. Дотоле он, по словам их, питался травою. В храме его приносят в жертву только вино, воду и плоды.

Восьмой день именуется Ко-ять, или день зерен, в честь того же Пон-цо, за открытие употребления хлебных зерен.

Ему же посвящен девятый день, называемый Мо-ять — льняной день, в честь открытия сего полезного растения. Все, гоняющиеся за счастьем или имевшие удачу в ремеслах, приносят ему жертвы.

Десятый день, называемый То-ять, или день гороха и бобов, посвящен сему же Пон-цо как первому, начавшему сеять сие прозябаемое (растение. — В. М.). Его описывают умнейшим человеком, соединявшим ум Соломона с долговечностью Мафусаила. Все полезные открытия полагают происшедшими из обильного мозга сего знаменитого мудреца.

ГЛАВА IX

Первый в году месяц называется Ят-юить. В течение сего месяца все воры празднуют память одного славного разбойника, который ушел из тюрьмы необыкновенною употребленною им хитростью и, наконец, сделался великим мандарином. Месяц сей заключает в себе все вышеописанные праздники и почти, можно сказать, весь состоит из празднеств; ибо многие китайцы до конца оного гуляют и пируют.

Второй месяц называется Эй-юить. Самый важный из всех, ибо в течение оного совершаются священные обряды поклонения умершим родственникам при гробницах их. Жертва состоит из риса, мяса, рыбы и плодов, кои в сем месяце созревают. Особые свечи, называемые лап-чок, засвечаются и ставятся вокруг могилы, и на оных жгут золотую и серебряную бумагу. Лап-чок есть небольшая, красного цвета свечка в три дюйма, прикрепленная к сосновой лучине, верхний конец коей обернут хлопчатою бумагою и, проходя сквозь всю свечу, служит светильнею; наружный слой свечи состоит из красного воска, а внутренность из сала, нижний же конец лучины заострен так, что с удобностью может быть воткнут в землю и употребляться без подсвечника. Старший сын или старейший родственник, предшествуя, ведет прочих к могиле, близ коей все становятся за ним. Во время церемонии они часто падают на колени и кладут земные поклоны по три, шесть или девять раз, прося покровительства отошедших родственников и молясь за спасение душ их и за счастие в будущей жизни. Малая часть жертвенных вещей раскидывается по могиле; прочее же, если приносители богаты, отдается бедным, а если нет, то само семейство себя угощает оным.

В третьем месяце, Сам-юить, бывает праздник Чут-нин-цин, т. е. фонарей. В сие время фонари всяких цветов и видов, уподобляясь рыбам, зверям и птицам, вывешиваются везде. Народ засвечивает оные ночью и разгуливает по улицам. Мне случалось видеть составленного из фонарей огромнейшей величины дракона длиною по крайней мере в 50 сажен, принесенного перед нашу факторию на спинах людей, кои так искусно представляли движения змеи, что нельзя было не удивляться. На улицах воздвигают множество шалашей, в коих представляют разные для народа пьесы в честь разных героев и полубогов, коих праздники случаются в сем месяце. Великолепные процессии видны на улицах, на коих носят молодых девушек в богатых нарядах, представляющих, как мне сказывали, разных богов и богинь. Они стоят на небольших столах или досках, несомых на плечах, и посещают богатых купцов и пр., сбирая деньги в пользу жрецов северного бога, называемого Тай-пак. Девушки, являющиеся таким образом, берутся из распутных домов, и им при сих только случаях дозволено являться в публике. В театре же все женские роли представляются мальчиками в женском одеянии. Законами строго воспрещено женщинам являться на сцену. Богатство, разнообразие и количество фонарей зависят от большего или меньшего урожая рису; если рис уродился обильно, то народ изъявляет богам свою благодарность множеством красивых фонарей.

Ци-юить, четвертый месяц китайского года, во всем подобен европейскому маю, когда возобновленная природа дает новую зеленую одежду лесам и полям. Посему у них бывает в сие время большой, в честь Сам-кай, бога цветов, праздник. Божество сие по описанию сходно с мифологическою Флорой Греции, исключая пола. В его честь воздвигнут богатый храм, где плоды, овощи и пироги приносятся в жертву. В течение трех сряду дней перед храмом делают разные для народа представления в нарочно воздвигнутом из бамбука театре.

Пятый месяц именуется Унг-юить, и в оном бывает праздник в честь бога Чай-конг, истребившего великого дракона, называемого Гнок-юй, весьма подобного крокодилу и пожравшего множество людей. Герой, или бог сей, приготовил огромный рисовый шар для приманки чудовища, а внутрь шара вложил острые куски железа. Чудовище, проглотив оный, издохло. Пятый день сего месяца празднуют на воде в лодках, называемых лонг-чу, т. е. драконовы шлюпки. Каждый из ботов сих вмещает от 40 до 80 человек и устроен так, что только двое могут сидеть рядом. Снаружи суда сии имеют вид змеи; нос и корма, возвышаясь на 4 или 5 футов над водою, красиво расписаны, вызолочены и расцвечены флагами. В центре находится огромный барабан, по звуку коего весла приводятся в движение; главная забава состоит в том, чтоб перегонять друг друга на реке в сих судах. Множество народа сбирается на берегу, и несчетное число шлюпок и ботов, наполненных зрителями, покрывает поверхность реки — зрелище удивительное! Для иностранца праздник сей из всех прочих китайских забав есть самый занимательный, ибо здесь можно увидеть всякого рода и всех сословий мужчин и женщин, приезжающих в своих лодках на праздник. Китайским женщинам всех сословий только дважды в году дозволяют являться в публику: в сей день, да еще в праздник, случающийся в феврале, в садах Фати, на правой стороне выше Кантона. Часто случается, что гребцы драконовых шлюпок, желая обогнать, круто поворачивают и тотчас опрокидываются; но как почти все китайцы умеют хорошо плавать, то они скоро поднимают шлюпку и, отряхнувшись, продолжают плавание.

В шестом месяце, Лок-юить, бывает в 19-й день месяца праздник богини Кун-ям, покровительницы женщин и детей. Она одна из числа китайских пенатов, и предание гласит, что она победила злого духа, являвшегося в виде мальчика, тем, что, надев на него волшебное кольцо, успела удержать его в своем повиновении; до того же времени он, превращаясь в дикого зверя, истреблял жителей. Угомонив злого духа, она выведала у него секрет, как принимать на себя 108 разных видов; поелику же она способность сию всегда употребляет к добру, то китайцы воздвигли ей храм на холме близ Кантона. Туда тысячи обоего пола людей, особливо женщин, в 19-й день сего месяца отправляются на поклонение. Женщины в сей день мяса не употребляют. Богиня представляется с ласточкой в руке и считается покровительницей сей птицы, показывающейся в сем месяце в Китае. Если кто решился бы убить одну ласточку, то богиня, по мнению китайцев, без сомнения, жестоко бы его наказала. Ни одно божество из находящихся в списке китайского многобожия не уважается более сей богини.

В седьмой день седьмого месяца, Цать-юить, китайцы полагают, что шесть богинь сходят с небес и купаются в реках Китая для очищения вод; и что если в третью стражу сей ночи наполнить сосуд водой, то оная никогда не испортится. Но сие должно быть сделано в самую ту минуту, когда богини купаются. Сии богини суть, по мнению их, шесть звезд созвездия Плеяды; седьмая же, не будучи видима простыми глазами, предполагается вышедшей замуж, и потому она не может сопровождать своих шестерых сестер-девиц. Сказка сия имеет нечто схожее с греческой мифологией.

Восьмой месяц именуется Пат-юить; в 15-й день оного бывает праздник Чунг-цоу (вообще при начале холодной погоды) в честь смиренномудрой Цинтии, для получения улыбки коей сожигают великое количество золотой и серебряной бумаги (так называемой, ибо на сие употребляются медь и олово); ей же приносят разные пироги, закуски и овощи, особенно же яммы[44], кои пользуются ее покровительством. Знакомые в сей день посылают друг другу пироги разного вида и вкуса.

Засим следует Коу-юить, девятый месяц. В сие время начинают дуть северо-восточные ветры, почему главная забава состоит в спуске бумажных змей. Китайцы большие мастера делать их разного вида, наподобие птиц, рыб, змей, крокодилов и пр. К верхнему концу змеи прикрепляют тонкую бамбуковую пластинку и натягивают нитку, в которую бамбук ударяя производит в воздухе особый звук. Китайцы уверяют, что звук сей произносит слово Фу-ан. Задолго перед сим в Китае были два царя: один добрый, а другой злой. Злому удалось захватить доброго и засадить его в тюрьму в намерении умертвить его. Ночью, накануне совершения сего убийства (7-го дня сего месяца) северный ветер дул с великой силою, и злому царю казалось, что он слышит ясно произносимое ветром слово фанг, т. е. берегись! Проснувшись же, он увидел утром вырезанное на полу имя доброго царя: все сие он счел худым предзнаменованием и выпустил доброго царя. В честь сего-то царя они спускают змей, кои, летая по воздуху, издают звук, подобный слову фанг. Сие же средство употребляется для умилостивления великого божества огня, называемого Вакхуон[г] или Фошан. Его изображают гигантского роста, с тремя безобразными глазами. Ему приносят в жертву разные иллюминации, фонари и лампы, равно съестные припасы и сжигают множество золоченой и серебряной бумаги с означением имени тех, кто его умоляет. Многие совершают сии церемонии в ботах на реке, украшая оные разноцветными фонарями и лампами, и разъезжают при звуке гонгов. В темную ночь это составляет весьма приятное зрелище. Сего-то Вакхуонга европейцы, не понимая рассказов о нем китайцев, описывали дьяволом, говоря, что в Китае празднуют и честят его. Вероятно, что сие произошло оттого, что худо понимающие по-английски китайцы, чтоб показать страх, внушаемый им богом огня, называли его дьяволом, ибо в Китае огонь производит часто ужаснейшие опустошения по неимению там ни порядочной полиции, ни пожарных труб или других средств. Посему-то они приносят ему огромные жертвы, дабы умолить его не истреблять их собственности; особенно зажиточные люди делают богатые жертвоприношения сему божеству и накрывают столы, богато убранные многоразличными яствами, кои по окончании церемонии отдают бедным или слугам своим.

Десятый месяц называется Тонг-чи-шан-юить. В китайском календаре показано множество праздников в сем месяце; но кантонские мандарины не дозволяют праздновать оные по той причине, что в сие время приезжает в Кантон множество иностранцев. Празднества сии отлагают до пятого месяца следующего года, когда иностранцы обыкновенно уезжают и когда менее опасаются беспокойств и бунтов, чего китайцы до крайности боятся.

Правительство не дает для народа никаких публичных празднеств или увеселений. Иногда, однако же, вицерой, губернатор или другой богатый мандарин дает на свой счет для народа представления в театрах, воздвигнутых из бамбука перед домами своими, и в сии представления вход открыт всякому. И как все описанные мною праздники суть религиозные, то оные и даются капищами в честь богов. Издержки же пополняются добровольными подписками, и всякий дает по возможности; отказ в сем случае считался бы бесчестным. В 25-й день десятого месяца китайцы полагают, что посланные на землю, для жительства в капищах, второстепенные божества возвращаются на небо, дабы отдать отчет в трудах своих Верховному существу, Джос-юк-чи. Они наслаждаются пребыванием в небесах до 15-го дня Нового года, когда должны снова возвращаться к своим должностям. В продолжение их отсутствия все капища или храмы вычищаются и починиваются, вся священная утварь вымывается и полируется, и все приготовляется к приему возвращающихся богов. Если бы жрецы пренебрегли сию обязанность, то боги во гневе своем послали бы какое-либо несчастие, как то: болезни, бури и пр. В течение сего же месяца купцы, коим удалось счастливо торговать, приносят свои моления божеству Цой-пак-синг-хван, коего изображают весьма схожим с греческим Меркурием (римским; его греч. ипостась — аккадское божество Гермес или Гермий. — В. М.), кроме того, что он не покровительствует ворам.

Шап-ят-юить есть название одиннадцатого в году месяца; в 21-й день оного бывает торжество в честь божества Тай-суй, покровителя жатв, подобного греческой богине Церере (римской; ее греч. ипостась — богиня Деметра. — В. М.). В сие время собирается вторая и лучшая жатва сарацинского пшена. В каждом доме приготовляются пироги из нового риса и, в сопровождении жареных уток, гусей и поросят, рассылаются приятелям. Две большие деревянные лохани вареного рису приносятся в дар божеству, а часть рису рассыпается перед ним; потом ударяют воздух бамбуковыми тростями, и сим заключается церемония. По причине великой пользы, приносимой бамбуком, считают, что сей бог столько же уважает оный, сколько и сам богдыхан. Истукан сего бога представляется держащим в одной руке бамбук, а в другой — плуг, везомый одним буйволом; одна нога сего бога представляется всегда разутой. Иногда изображают его погоняющим буйвола без плуга. Если бы кому-либо привиделся он во сне или наяву в мечтании с полной обувью, то сие значит, что, без сомнения, будет неурожай.

Двенадцатый месяц называется Шап-еу-юить и имеет свои празднества.

ГЛАВА X

Китайцы рассказывают о сотворении мира и Всемирном потопе почти то же, что и нам известно из Священного писания, кроме того, что остаток людей спасся на горе, находящейся в Китае, и посему они считают Китай самой возвышенной страной в свете. Они веруют в высочайшее и всемогущее существо, называемое великим Джосом или Юк-чи, коего можно только духовно понимать, вещественно же изображать нельзя; если же бы кто и осмелился, по их мнению, сделать статую сего существа, то смерть непременно постигла бы его за таковую дерзость. Впрочем, на бумаге изображают его держащим указательный палец на мизинце, с третьим пальцем, вокруг оного согнутым; большой же палец загнутым вверх: весьма странное и трудное положение для пальцев. Они полагают, что коль скоро он раскроет свою руку, то человеческий род и весь свет истребятся. В левой руке он держит жезл. Он сотворил землю совершенно гладкой и круглой, одним ударом жезла произвел горы, реки, долины и моря. В его повиновении состоят, кроме всех низших божеств, двенадцать духов, коих он посылает ежегодно в 12 концов Китая для предохранения оного от всех бед. Тех же частей, где жители преданы порокам, духи сии не посещают, и тогда необходимо несчастие постигает ту область. В древности построили ему храм и воздвигли статую; но Юк-чи так на сие разгневался, что истребил молнией строение и людей, и с тех пор никто не дерзает воздвигать ему храма Главному же из его помощников-духов, именуемому Пак-тай, покровителю городов, всегда воздвигают богатый храм с гигантской статуей. Его представляют сидящим с положенной на грудь правой рукой, пальцы коей изогнуты подобно Юк-чи, и на конце их сидит ребенок. Левую руку он держит фертом, наступая правой ногой на зеленую ехидну, а левой опираясь на черепаху. Волосы у него распущены. В жизни своей Пак-тай был так добродетелен, что Юк-чи, сделав его полубогом в 36 лет, поручил ему управление смертными; его любимыми на земле животными были зеленая змея и черепаха. Мать его, купаясь в озере, утонула и была вытащена на берег уткой, а он, искавши ее, зацепился в ветвях мандаринового дерева[45] своими волосами, и вот почему его представляют с длинными распущенными волосами. Ему приносят в жертву уток, апельсины, рис, вино и проч.

Пак-таю подчинены восемь других полубогов, а именно: Ван-хюн-туй, бог дождя; Луэк-лонг, громовержец; Шинг-шин-юнг-му, богиня молнии, представляемая в виде девы 25 лет, которая никогда не стареет и не теряет своей красоты; Фонг-шо, покровитель жатв; Ло-чачь, китайский Морфей; Монг-шо или Фонг-шан, бог ветров, бог рек и озер и, наконец, бог женских родов, коего должность есть вести метрические книги о рождении и смерти каждого человека. Бога дождя представляют двигающегося на колесах для означения скорости, с коей дождь постигает все страны; в каждой руке у него по платку, в одной — красный, в другой — зеленый; посредством первого он поливает землю, а последним высушает. Описание всех прочих богов китайской мифологии заняло бы целые тома и потребовало бы большого познания их языка.

Жрецы в Китае никогда правительством не содержатся и вообще не состоят в особой от оного зависимости. Храмы строятся и содержатся добровольными приношениями, жрецы живут сим же способом. Многие отказывают в пользу храмов земли и имения, дабы жрецы за них совершали известные обряды. В Китае есть мужские и женские монастыри, в коих живет множество обоего пола людей, посвятивших себя целомудрию. Говорят, впрочем, в местах сих ныне царствует разврат в высочайшей степени. Каждое капище и монастырь имеют значительные участки земли, обрабатывание коих доставляет жрецам и монахам довольно рису и овощей не только для прокормления, но и на продажу, так что они могут собирать немалые богатства, тем более что по правилам они должны довольствоваться одной только растительной пищей. Хотя жрецы правительством не поддерживаются, а зависят от добровольных приношений жителей, но сии последние всегда содержат их так, что они никогда не нуждаются, и всякий охотно вступает в духовное звание; однако ж они имеют весьма слабое влияние на народ, менее чем в других странах. Впрочем, некоторые из жрецов собирают большие богатства и своей примерной жизнью приобретают уважение, следовательно, и влияние на общество. В Китае много раскольников или особых религиозных сект, но все они, кроме веры Будды (Будха) или веры Фо, подвергаются гонению от правительства; и сия последняя пользуется особыми правами единственно потому, что последователи оной весьма многочисленны. К христианской вере правительство имеет особое отвращение и опасение, считая оную как бы язвой, и потому все, исповедующие оную, должны хранить сие в величайшей тайне, ибо подвергаются ужасному гонению. Мусульмане в некоторых провинциях открыто отправляют свое богослужение, в других же им оное воспрещено. Некоторые, исповедующие веру Фо, имеют особые обряды, несогласные с оной. Царская фамилия и сам богдыхан принадлежат к секте Будды, по коей верят в переселение душ. По сей причине многие из сей секты питаются одними растениями, опасаясь убивать животных или чем-либо вредить оным.

Многие из китайцев, кажется, верят бессмертию души и имеют довольно порядочное понятие о будущей жизни; но большая часть тех, с коими мне удавалось о сем рассуждать, имели только темные, смешанные о сем познания. Они большей частью пускались в пустые умствования о том, в каком виде будем мы существовать на том свете и переменим ли внешний образ наш. Ничего не может быть смешнее их суеверия и уверенности, какую они полагают в сверхъестественные действия духов, ведьм, леших и проч., изобретенных горячим воображением, чтоб мучить невежество и легковерие. Собственный мой компрадор старался однажды весьма серьезно уверить меня, что он видел старца в белой одежде с предлинной бородой, прохаживавшегося несколько ночей сряду по двору, ворота коего были замкнуты, и когда он хотел подойти поближе, чтоб узнать, кто это, призрак исчезал сквозь замочную скважину. Компрадор чрезвычайно сердился на мое безверие и удивлялся смеху, с коим принял я рассказ его.

Сверхъестественное влияние, по их мнению, должно быть при всех важных в жизни случаях, и если что-либо такое случится, то немедленно обращаются в шинг-шангу[46], или астрологу, и китаец ни за что не отступит ни на волос от пути, предписанного сим лицом; при сем случае обыкновенно приносят жертвы домашнему божеству.

Коль скоро родится младенец, то ему считают уже один год: ибо, по их счислению, от зачатия до рождения проходит 12 месяцев. Все обстоятельства рождения и все необыкновенное, случившееся матери младенца во время ее беременности, старательно записывается, равно и минута самого рождения. Потом родители призывают шинг-шанга, который, написав все сие со тщанием на большой красной бумаге, отправляется в капище узнать от богов, счастливы ли или нет приметы и когда именно они должны сочетать браком новорожденного младенца. Во многих богатых семействах есть домашний астролог, занимающий в то же время и должность учителя при детях; к нему-то обращаются во всех важных обстоятельствах, и его мнение весьма уважают, полагая, что астрологи умеют разбирать древние книги законов, совершенно непонятные для людей обыкновенных; следовательно, шинг-шанги суть люди важные; невежество часто находит им достаточные занятия.

Свадебные контракты заключаются, когда обручающимся не более 4 и до 7 лет. Когда получится решение шинг-шанга, старшая в доме женского пола особа обыкновенно отправляется для начатия свадебного договора с тем семейством, с коим в связь вступить желают. Когда узнают, что предложения отвергнуты не будут, то переговоры ведут открыто и начинают тем, что делающий предложение отправляет подарок, который должен непременно состоять из листов бетеля (чунам) или из приготовленного с известью бетельного ореха, который обыкновенно жуют родители обеих договаривающихся сторон, запивая чаем во время подписей свадебного контракта. Церемония сия необходима, и без оной контракты недействительны. В контракте (чоп)[47] должны быть поименованы по крайней мере отец, дед и прадед обручающихся, с означением их состояний и других обстоятельств, и родное ли у них дитя или приемыш. Все сии предметы, однако ж, не необходимы, ибо, подкупив шинг-шанга, можно уговорить его за малую сумму вывести всю родословную без затруднения. После сего родители жениха посылают для его нареченной невесты подарки, состоящие из золотых и серебряных с каменьями украшений, как то: браслетов, головных уборов, колец и других привесок.

Утомительно было бы описывать все комплименты, приглашения, подарки, церемонии и проч., происходящие между договаривающимися сторонами до времени, назначенного для самой женитьбы. Молодой паре не дозволяют разговаривать или даже видеться друг с другом, разве в публичных театрах (где женщины отделены от мужчин), до дня отправления невесты к мужу. Если вступающие в брак богаты, то за несколько дней до женитьбы родственники жениха ходят в богатых процессиях по улицам с музыкой и с подарками для невесты, разложенными напоказ на особых открытых носилках, вызолоченных и выкрашенных. В самый же день свадьбы другая подобная процессия отправляется с подарками ее родителей.

Когда должно отсылать невесту в дом к жениху, то ее садят в богатые вызолоченные носилки, закрытые со всех сторон и замкнутые ключом, который отсылается к жениху. Все носильщики одеты в красное платье. Мне случилось однажды быть при расставании невесты с ее родителями. Ступни ног ее были столь малы, что она не могла ходить, хотя ей уже было 15 лет: ее носила служанка на спине. Вся семья казалась растроганной; женщины плакали навзрыд; отец проливал слезы, и дочь с трудом была вырвана из объятий родительских и посажена в паланкин; сцена сия была весьма трогательна. Родители должны были живо чувствовать некоторое опасение о судьбе их дочери, а она, оставляя кров родительский, не могла не страшиться при мысли, что должна предаться в объятия еще незнакомого супруга и покориться неограниченной его воле. И самое ледяное сердце не могло бы быть спокойным зрителем сей разлуки, которая обыкновенно продолжается до третьего дня после свадьбы. Мне нимало не понравилось сие печальное зрелище и нисколько не дало понятия о счастии, которое должно сопровождать день свадьбы, ибо оно походило более на похороны. Некоторое чувство взаимной привязанности, которое европейцы считают необходимым до свадьбы, китайцы надеются получить по совершении обряда; поелику же случается, что муж имеет решительное отвращение к первой жене своей (ибо она не по его выбору ему досталась), то обыкновенно он бросает несчастную невесту и в разврате и игре ищет развлечений или берет нескольких наложниц. Выбор сих последних уже совершенно зависит от его вкуса; но первая его женитьба, по древнему обычаю, коему он должен необходимо покориться, делается родителями без его согласия.

Может быть, китайские женщины чувствуют при сем случае менее, нежели мы воображаем, ибо воспитание, получаемое ими, не дает им благородных чувствований и мыслей, и то, что нам кажется трудным, для них совершенно обыкновенно. Любовь в Китае не та, что в Европе, т. е. она не облечена той же формой, и у них с любовью сопряжено столь же мало отвлеченных чувствований, сколь редки случаи, могущие возбудить таковые чувства между мужчиной и женщиной. Одно скотское наслаждение должно быть побудительной причиной у народа, не имеющего возвышеннейших понятий и готового всегда потворствовать страстям.

После свадьбы обыкновенно следует несколько обедов у родителей новобрачных для всех родственников и знакомых, и при сем случае, после обеда, невеста показывается гостям вблизи, но никто, кроме ближайших родственников, с нею говорить не смеет. Однажды мне посчастливилось, с тремя другими европейцами, быть приглашенным к обеду такого рода: новобрачный старался особенно показать нам жену свою, держа свечу перед ее лицом: она была прекрасна. После сего он поставил свечу на пол, чтоб указать нам красоту ее малых ног в пять или в шесть дюймов длиной. Признаюсь, мне они не могли нравиться, потому что она не могла стоять на них без помощи двух служанок. Казалось, ей было около 15 лет, но она нимало не была в замешательстве, хотя, по обычаю, глаза ее были опущены вниз, особенно пока мы, европейцы, находились близ нее. Однако ж женское любопытство превозмогло над древним обычаем, и она не утерпела, чтоб не кинуть на нас украдкой несколько взглядов, дабы увидеть, что за звери эти Фан-куэй[48], коих ей, без сомнения, описали как ужасных чертей. Глаза у ней были черные, блестящие, и вообще она была прекраснейшая из виденных мною китайских женщин высшего сословия, кои вообще далеки от того, чтоб быть красавицами. Она была из хорошей фамилии, но небогата; родители жениха избрали ее по красоте: весьма редкое обстоятельство в Китае, где женитьбы всегда основываются на расчетах.

Празднества и обеды сии продолжаются несколько дней и всегда сопровождаются театральными представлениями, доколь все родственники и знакомые не будут совершенно угощены. Театральные представления весьма удобны для хозяина потому, что он не обязан занимать тогда гостей своих разговорами: музыка производит такой ужасный шум, что нет возможности разговаривать. Все украшения и одежды при брачных церемониях должны быть красного, а не другого цвета[49].

Похороны богатых стоят несравненно более, нежели их брачные церемонии. Употребляемый при сем цвет фонарей, украшений и пр. есть светло-голубой, траурные же платья белые с серым. Богатые процессии с музыкой бывают при сем случае, и, как мне сказывали, на одни похороны издерживаются иногда частными людьми от 10 до 15 тысяч пиастров. Если астролог объявит, что, по счислениям его, он еще не нашел счастливого и приличного места для погребения, то по окончании церемонии тело, набальзамированное и положенное в свинцовый гроб, остается непогребенным и хранится в особом освященном месте до отыскания приличного места и счастливого времени. Когда встречают такого рода затруднение, начинаются продолжительные совещания с шинг-шангом, рассматриваются древние книги и писания, приносятся жертвы богам, и таким образом иногда проходит несколько лет, прежде чем на что-либо решатся. Пхан-куэй-куа держал тело отца своего несколько лет, и наконец было решено, чтоб меньший сын отвез в Фокиен и там похоронил оное, что и исполнено.

Во время нахождения гроба в святилище ему воздаются ежегодно те же почести, как бы схороненному. Выбор места для похорон составляет у китайцев один из важнейших предметов совещания, ибо от сего зависят как спокойствие отшедшего в вечность, так и счастье и благосостояние оставшихся родственников. Гробницы богатых требуют весьма больших издержек, занимая большое место, которое должно быть куплено и где строится великолепное здание, долженствующее быть непрестанно поддерживаемо, ибо малейшее в сем небрежение навлекло бы величайшие бедствия на виновных. В Китае живые обитают в низких, болотистых местах, а жилища мертвых занимают местоположения высокие, сухие, открытые, с прелестными видами. Китайские гробницы строятся в виде полумесяца с надписью большими красными буквами; величина гробниц зависит от достатка родственников, но и самые бедные имеют на могилах камень в головах с красной надписью.

ПРИБАВЛЕНИЕ