Путешествия в Святую Землю. Записки русских паломников и путешественников XII-XX вв.

Инок Парфений, в миру Петр Агеев, родился в Молдавии, в Яссах, в семье старообрядцев, и, по собственному признанию, «находился в расколе более тридцати лет» (до 1837 г.). Рано осиротев, он жил с приемными родителями, а достигнув совершеннолетия, отправился в странствия по святым местам. Выйдя из раскола, через несколько лет, на Афоне, где он пребывал с 1839 г., постригся в монахи. В 1855 г. Парфений рукоположен в иеромонахи, и в следующем году назначен строителем Берликовской пустыни. В 1858 г. Парфений устроитель Гуслицкого Преображенского монастыря, а затем его игумен и часто выступает как церковный писатель, обличитель раскола.

Заканчивая свое «Сказание о странствии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле» в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре, в предисловии, датированном январем 1855 г., он говорит о своем труде: «Написал же все сие без пристрастия, по совести, где сам ходил своими ногами, что видел собственными своими очами, или что слышал от людей всякого вероятия достойных...» В том же году книга вышла и вызвала немало откликов, зачастую восторженных. О ней писали С. М. Соловьев и Н. Г. Чернышевский, М. Е. Салтыков-Щедрин и А. В. Дружинин. Высоко оценил книгу Парфения Ф. М. Достоевский, восхищаясь «наивностью изложения», и использовал ее в работе над «Бесами», «Подростком» и «Братьями Карамазовыми». Записки Парфения интересовали Л. Н. Толстого, Н. С. Лескова. И. С. Тургенев в письме А. В. Дружинину писал: «Это великая книга... Парфений — великий русский художник и русская душа».

В Святой Земле Парфений пробыл полгода в 1845–1846 гг.; во вторую свою поездку в Афон и Палестину он пробыл в ней дольше — с октября 1870 по май 1871 г. (см. «Второе мое странствование во св. град Иерусалим и во св. гору Афонскую в 1870 — 71 г.»; «Душеполезное чтение». 1872, № 5. С. 70–93; № 6 С 159–171).

Умер Парфений в 1878 г. в Троице-Сергиевой Лавре. Уже после его смерти архимандритом Никоном в журнале «Душеполезное чтение» (1898–1900) был опубликован пятый том «Сказания о странствии».

Из книги «Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле пострижника Святые Горы Афонския инока Парфения»

1. По благословению духовного моего отца, иеросхимонаха Арсения, отправился я в Иерусалим из св. Горы Афонской, сентября 23 числа, 1845 года. Сначала не было попутного ветру.

2. В четвертый день прибыли в остров Митилин и стояли там восемь дней, за неблагополучным ветром.

3. Оттуда в третий день пришли в остров Сакис, или Хиос, и во град, такожде нарицаемый. И стояли тамо восемь дней, по причине неблагополучной погоды. В течение сих дней часто посещали святые церкви, особенно Митрополию, которая освящена во имя св. Мученик Мины, Виктора и Викентия. И смотрели на развалины Хиоса: видно, что велик и прекрасен был град, а ныне славен развалинами, ибо пострадал, в 1821 г. от безбожных турок. От Хиоса отправились попутным ветром и бежали два дня и две ночи, и оставался в левой стране недалеко остров Самос, а в правой стране — острова Патмос, Кой, Родос и прочие.

4. Случился противный ветер, и мы пристали к острову Кастолоризу, близу самой Азии, в Ликийской стране; от Мира града, отечества Спасителя Николая, было только три часа ходу, как сказывали нам, т. е. пятнадцать верст, и тамо стояли за ветром.

5. Отправившись оттуда, на третий день прибыли в остров Кипр и тамо стояли за ветром; оттуда отправились прямо уже в Палестину. И шли два дня морем, а на третий увидели Израильские горы, обетованную землю, святую Палестину. О, какой неизреченной радости все исполнились! Было нас в корабле до ста человек, и все, мужи и жены, от радости проливали слезы, малые же дети прыгали и скакали, и руками плескали, и громко кричали: «О, святая земля, святая земля!»

6. Октября 25 числа, часа за три до вечера, стали мы подходить близко к Яффе, древней Иоппии, сильным ветром. Смотрим: во граде на крышах стоит множество народа. Это были все поклонники, прежде нас пришедшие и смотревшие на нас, как мы будем попадать на берег. Потом мы вдруг увидели, что от брега отплыли множество малых лодок, и к нашему кораблю устремились; наши же матросы, собравши все паруса, только один парус на мачте покинули. Ветр разыгрался, море воскипело, а пристани доброй нет; и мы были все вне себя, ово от радости — что кончили морской путь, ово от страха, — како мы можем попасть на берег Потом подъехали к нам много малых лодок; люди в них арабы полунагие, которых мы никогда не видывали, они бросились к нам на корабль с обеих сторон и начали поклонников хватать и в лодки бросать яко зверие, ни на что невзирая, ни на слезы, ни на старость; возьмут четверо одного и бросят прямо в лодку, не дают взять с собой никаких вещей; да и лучше делать было невозможно, потому что море разыгралось, и корабль с боку на бок валяется, и лодки их заливает. А от Российского консула приказано было, чтобы как можно народ скорее переправить на берег. Я вижу, что и до меня такожде дело доходит, и не стал дожидаться, покуда меня схватают, а взял свою сумочку и скорее сам бросился, да взял одного поклонника, четырехлетнего мальчика, ибо отец с матерью просили поберечь его. И так, нагрузивши лодку в одну минуту, отсунулись от корабля. И много приняли страха: лодка — небольшая, волны — яко горы, а мы уже были полумертвы и лежали все ниц лицами. Потом поднял я голову, вижу: уже близ берега, въехали за камни, и тамо тихо, — и пристали к пристани. И тут Российский консул всех принимает и распоряжает нашими, Восточной Церкви христианами, и препровождает в греческий монастырь, который тут же, недалеко от пристани, находится; и давали комнаты — сколько где можно поместиться. И здесь мы проживали три дни, и ходили в церковь. Здесь служба совершается более на арабском языке. И здесь мы благодарение воздавали Всевышнему Господу Богу, что сподобил вступить на святую обетованную землю, где сам Спаситель, во плоти, ходил Своими пречистыми ногами; и позабыли все страхи и ужасы, которые претерпели мы на море; только еще не получили мы совершенной радости, что еще не имеем в очах своих возлюбленного и многовожделенного града Иерусалима.

Октября 28 числа, утром, пришел консул и объявил, чтобы русские были готовы в дорогу. Спустя немного времени, приходят арабы и берут сумки у всех, которые сами не могут нести. И мою взял араб, а я пошел вслед за ним, и вышли на улицу; тут стояло множество верблюдов, коней, ослов и магарчиков (по-русски — лошаков); и брали всяк себе по силе, — кто верблюда, кто коня, а другой осла, а иной магара. Я взял для себя осла и поехал, помышляя о вшествии Господа Иисуса Христа во святый град Иерусалим на жребяти осли.

7. Выехавши из Яффы, древней Иоппии, ехали зелеными садами и огородами, где овые плоды собирали, овые садили, овые плоды цвели, а другие поспевали. Отъехали верст семь; осталось в правой руке, в стороне, селение Лида, отечество св. Великомученика Георгия.

8. Еще отъехали верст семь, приехали в город Ремлю, по-древнему Рама (глас в Раме слышан бысть). Тамо мы въехали в монастырь св. Великомученика Георгия, и отвели нам гостиницу. Мы пошли в церковь и поклонились св. иконам; тамо хранится часть столба вдовицына[17], и мы его лобызали; в алтаре хранится одна древняя икона Святителя Николая. Потом представили нам трапезу, после которой мы спокойно спали. Поутру, часа за два до свету, все встали; приехали наши извозчики, и мы сели и отправились в путь; еще оставалось нам ехать до Иерусалима сорок пять верст, за тем пораньше и встали. Верст пятнадцать мы ехали по ровному полю и по весьма хлебородной земле. Потом поехали на горы, и верст пятнадцать взбирались все на гору, по острому камню; более шли пешие, нежели сидели.

9. Потом взошли на гору, и паки спустились версты две, и взошли в село Еммаус, где Господь беседовал с Лукою и Клеопой, и познался им в преломлении хлеба. Здесь есть жительство и церковь, которая построена Царицею Еленою, ныне же стоит пуста. От Еммауса до Иерусалима ехали с горы на гору, потом поднялись на одну весьма высокую гору, имели надежду с нее увидеть св. град Иерусалим, но, однако, не получили желаемого; а нам столько сие было желательно, что казалась одна сажень за версту. Наконец, открылись нам горы заиорданские и св. Гора Елеонская.

10. Еще немного проехали, и вдруг открылось нам многовожделенное наше сокровище — св. град Иерусалим, из-за которого много мы претерпели скорбей по морю и посуху. Теперь мы увидали его явственно своими очами, и какой неизреченной радости исполнились! Смотрим: из Иерусалима, из Патриаршего монастыря вышли монахи и послушники нас встречать, версты за две; и много нас приветствовали; такожде и других множество поклонников вышли вне Иерусалима нас встречать и все нас приветствовали, и даже самые турки — воины, которые во вратах на страже, и те нас приветствовали.

11. Вошли во св. град Иерусалим Давидовыми вратами, подле Давидова дома, и пошли налево, по улице, ко вратам Патриаршего монастыря; и вышли братия нас встречать; овые нас повели, овые нашу одежду взяли, и привели нас на гостиницу, и угостили по обычаю греческому.

12. Заблаговестили в маленький колокол к вечерни, и мы пошли в церковь Патриаршую — во имя царя Константина и Елены; и вшедши в церковь, увидели множество икон российских, высокого греческого писания, в окладах серебряных, и множество лампад по обычаю иерусалимскому, чего мы еще отроду не видали, и много удивлялись иерусалимскому благому обычаю. Из этой церкви есть три окна ко Гробу Божию. Вечерню пели весьма чинно: стихиры все пели с канонархом. После вечерни позвали всех нас в трапезу, и была трапеза порядочная, подали и вина по три чаши. После паки пошли на гостиницу, и спали спокойно.

13. С полуночи заблаговестили к утрени, и мы пошли в церковь. Полунощницу читали кротко, не спешно, также и утреню. Шестопсалмие читал един из Архиереев. Когда начали читать кафизмы, позвали нас в особую, на то уготованную горницу: посреди ее стоял стол и горело шесть светильников, и посадили всех по чину, а женам сказано быть в другой комнате. Приказали нам всем разуться, и пришли три монаха, стали нам омывать ноги: один мыл, другой воду подавал, а третий белым платом отирал и ноги наши целовал, а прочие пели стихиры умовения ног; а потом омыли и руки, по локти, благоуханной розовой водой. Женам только руки омывали. По отправлении этой церемонии, паки пошли в церковь. Каноны не читали, но пели с канонархом по-афонски, и читали Пролог. После утрени, без расходу, начали Литургию. По Литургии пошли на гостиницу и сделали нам угощение. Потом позвали всех в Синодик, для записывания имян своих и родных в помянники, и пожертвовать, кто что может, в общую патриаршую казну на искупление святых мест и на прочие расходы патриаршии. Там заседал сам Святейший Патриарх Иерусалимский, Кирилл; с ним — Митрополит Заиорданский, Мелетий, и еще четыре Митрополита, и соборные старцы, и призывали каждого по единому. Позвали и меня, и я пошел с великою скорбию и со стыдом, потому что не имею, что пожертвовать. Подошедши и сотворивши три поклона, положил два рубли, а сам, поклонившись, заплакал и сказал: «Простите меня, Святейшие Владыки! Рад бы больше положить, но не имею». Но Митрополит Мелетий ответил мне по-русски: «Отче, не скорби! Мы и этим довольны, ибо твои два рубля приемлются как вдовицы две лепты. Поклонись Патриарху и поцелуй его руку; получи от него разрешительную себе грамоту да иди с Богом». Я же поклонился Патриарху, поцеловал его руку, получил от него разрешительную грамоту и вышел, радуяся, что много меня Преосвященный Мелетий Митрополит утешил и успокоил. После трапезы мы прохаживались по крышам всей Патриархии и по церкви Божия Гроба, смотрели на весь Иерусалим и на Святых, смотрели и во внутрь ко Гробу Божию и весьма раскалялись сердцами, ожидая, когда придет время, что сподобимся прикоснуться своими устами.

14. После вечерни повели нас ко Гробу Господню, и пошли вниз по ступеням. В самом низу есть место, где явился Иисус Марии. Там церковь Иакова брата Божия, первого Епископа Иерусалимского, там лежит камень из св. Горы Синайския.

15. Вышли на площадь ко св. вратам великого Воскресенского храма. На той площади, на правой стране, к армянской церкви, видны на мраморе следы ног Омира турчанина, уверовавшего во Христа. Близу самых св. врат, на левой стране, стоит средняя колонна, мраморная, с трещиной, из которой изшла благодать, т. е. святый свет, и которая от всех почитается, и все ее целуют, как православные, так и неправославные и армяне. О сем происшествии хощу здесь немного написать — как о нем православные христиане восточные единогласно говорят, да и самые турки утверждают. В стене есть мраморная плита, вся исписана, и говорят, что самое это происшествие написано, но мы читать не можем, потому что писано сирскими буквами, на арабском языке, и я только слышал, но не читал, а происшествие было, якобы, такое: «Во едино время, когда греки были до конца отягчены турецким игом, богатые армяне вздумали покуситься на то, чтобы отсторонить греков от Гроба Божия и вытеснить из Воскресенского храма, собрали великую сумму денег и подкупили Оттоманскую Порту и все иерусалимское начальство, уверяя неверных, что св. свет сходит не ради греков, но ради всех христиан, и, ежели, мы, армяне, будем там, — то же получим. А турки жадны до денег, податливы на подкуп, и потому сделали по армянской воле и утвердили, чтобы армянам одним получать св. свет. Армяне весьма возрадовались и писали по всем землям к своим единоверцам, чтобы шли больше на поклонение, что их воля, и сошлось их многое множество. Наступила Великая суббота: армяне все собрались в храм, а греков бедных турецкое воинство выгнало вон. О, какой неизреченной горести и скорби исполнились греки! Едино было им утешение — Гроб Спасителя, и от того их отлучили, и св. врата для них затворили! Армяне — внутри церкви, а православные — на улице, армяне веселятся, а греки плачут, армяне торжествуют, греки горько рыдают! Православные стояли против св. врат на площади, а кругом стояло турецкое воинство, караулили, чтобы не было бунту. Как сам Патриарх, так и все стояли со свещами, имели надежду — хотя от армян в окно получить благодать. Но Господь восхотел другое устроить и показать истинную веру Своим огненным перстом, и утешить Своих истинных рабов — смиренных греков. Уже пришло время, в которое сходит благодать, но ее нет, армяне испугались, начали плакать и просить Бога, чтобы послал им благодать, но Господь не услышал их. Уже полчаса прошло и более, а св. света нет. День был чистый и красный. Патриарх сидел к правой стране. Вдруг ударил гром, и на левой стране средняя колонна мраморная треснула, и из трещины вышел огнь пламенем. Патриарх встал и зажег свои свещи, и от него зажгли все православные христиане. Тогда все возрадовались и возвеселились, а православные арабы от радости начали прыгать и скакать и кричать: «Ты еси един Бог наш Иисус Христос; едина наша истинная вера — православных христиан!» И начали бегать по всему Иерусалиму и сделали по всему граду шум и гам. Они и доднесь творят этому память, прыгают и кричат кругом Божия Гроба, хвалят единого истинного Бога, Иисуса Христа, и ублажают православную веру. Воины же — турки, кругом стоявшие на страже, видевши сие чудо, весьма удивились и ужаснулись. Из числа их один, именем Омир, стоявший у Авраамиева монастыря на страже, тотчас уверовал во Христа и закричал: «Един истинный Бог Иисус Христос; едина истинная вера — православных христиан!». А сам прыгнул вниз к христианам, вышины более 15 аршин, и ноги его ступили на твердый мрамор, как на мягкий воск, и доднесь видны два следа его, изображены, как на воску; хотя неправославные и стараются их загладить, но я еще своими очами видел и своими руками осязал. И колонна с трещиной опаленная стоит. Воин же Омир, спрыгнув, взял свое оружие, железом воткнул в камень, как в мягкий воск, а сам беспрестанно прославлял Христа. За сие турки отсекли ему голову, а тело его сожгли; кости же его греки собрали, положили в раку и поставили в женском монастыре Великой Панагии, где и доднесь источают благоухание. Армяне внутри у Гроба Божия ничего не получили, остались с одним стыдом. Паша Иерусалимский и прочие турецкие начальники весьма вознегодовали на них, хотели их всех изрубить, но убоялись Султана; только наказали тяжко: говорят, давали каждому есть разной нечистоты при выходе из храма.

16. Потом турки отворили нам святые врата во святую, небеси подобную, церковь, основанную над самым Живоносным Гробом Господа нашего, Иисуса Христа, и над самою горою Голгофою, где были пригвождены на кресте грехи наши. О, какой я радости исполнился, увидев святой град Иерусалим, небеси подобную церковь Воскресения Христа Бога, нашего и Живоносный Гроб Спасителя нашего Бога, что видеть имел неограниченное сердечное желание с самого малолетства! И просил я Господа, да не отвержет меня грешного, но да приимет во святым Свой храм. Со страхом и трепетом пошли мы во св. врата, в самыя те, в которыя не могла взойти Мария Египетская[18]. Взошедши во храм и отойдя от врат двенадцать шагов, стали у св. места, где было повитие плащеницею, по снятии со креста Господа Иисуса Христа; кругом его — двенадцать подсвечников с большими восковыми свечами, по четыре аршина вышины, и девять неугасимых лампад со елеем, все в фонарях, дабы не задувало ветром, потому что приходятся против самых врат. Мы же со всех сторон пали на тот камень, где лежало тело Господа нашего Иисуса Христа, его лобызали и слезами омочали. Пошли к западу и там лобызали другое св. место, где стояла Пресвятая Богородица, когда распинали Иисуса Христа; там горят три лампады неугасимых. Потом пошли к северу, между столбами, и взошли в храм Гроба Божия, и зашли с восточной страны, ибо у Гроба Божия врата на восток, и нам приходилось к нему идти с востока на запад. Двери к нему — наподобие царских врат. По обе стороны дверей Гроба стоят по шесть подсвечников со свечами необыкновенной величины и толщины; над дверьми Гроба стоят три иконы Воскресения Господня: внизу — армянская, писанная на доске; пред нею неугасимая лампада — серебряная, с одним; стаканом; вторая икона, средняя, — православных, великая, вырезанная по цветному камню, самой высокой греческой работы; пред нею великая серебряная лампада — неугасимая, с четырьмя стаканами, а в праздники вешают златую; третья, верхняя икона, — католиков, писанная на полотне, и пред нею неугасимая лампада об одном стакане.

17. Потом нам сказали: «Иззуйте сапоги с ног ваших, ибо место, куда хощете идти, свято есть». И мы все разулись и скинули с ног, кто что имел, и пошли босыми ногами, а кто имел новые чулки, — те в чулках; мало наклонили свои главы и пошли с великим страхом и ужасом. Взошли во внутренний притвор, тамо посреди стоит часть того камня, который был привален к дверям Гроба Господня и на котором сидел Ангел Господень и благовестил женам мироносицам; и мы его лобызали; здесь горят пятнадцать лампад неугасимых. Оттуда к западу — еще двери, весьма низкия, — это к самому Гробу Господню, и мы наклонились пониже и взошли во внутрь: на правой руке, к стене, находится живоносный Гроб Иисуса Христа, Бога нашего; и мы от радости и от ужаса не знали, что видим, — гроб ли, или самого Иисуса Христа, во гробе лежащего. И мы его лобызали и много слез проливали и благодарили своего Творца и Владыку, что сподобил нас видеть своими очами и лобызать своими скверными устами живоносный Гроб возлюбленного Сына Божия, Иисуса Христа, нас ради грешных пострадавшего и в сем Гробе положенного; и просили Его благоутробие простить нас, грешных, хотя и последних, но принять нас, как и первых. Тамо горят сорок пять лампад неугасимых и много свеч. Над живоносным Гробом стоит икона — востание из Гроба Иисуса Христа, вырезанная по цветному камню, такожде и другие; от неправославных стоят иконы, писанные на древе. Там стоит гробовой монах неотступно, православного исповедания, а другие христиане не имеют права поставить своих. И тамо помолившись, вышли теми же дверями на восток, и паки обулись.

18. Оттуда пошли на гору Голгофу. Гора Голгофа — от Гроба на юго-восток, расстоянием в сорок два аршина, а вышиною гора Голгофа шесть аршин; и мы пошли по каменной лестнице, в осьмнадцать ступеней, и, как взошли на верхнюю ступень, увидели страшное и поразительное зрелище: к востоку стоит крест с распятою плотию Иисуса Христа, искусной самой работы, греческого живописания, в совершенном виде человека. На кресте прибиты титла, написанные тремя языками: еврейски, гречески и римски. Стоит близ того места, где стоял настоящий крест Спасителя, только на поларшина далее к востоку, и пред крестом стоит подсвечник о седьми свещах; по правую страну креста стоит изображение Божией Матери; пред ним стоит подсвечник с тремя свечами, а по левую — изображение Иоанна Богослова, и пред ним — подсвечник с тремя свечами. Еще висит хрустальное паникадило и более ста лампад, более двадцати — неугасимые. Пред крестом стоит престол, на котором православные совершают Литургию. Под престолом дира, обложенная сребром, где стоял Крест Христов. По правую сторону престола, на поларшина, — другая дира; сделалась во время Христова страдания, когда тряслась земля и камения расседались и из пречистых рук и ног Его текла пречистая кровь на главу Адамову; и та дира — продолговатая, задвигается сребряною доскою. Потом нам сказали: «Иззуйте сапоги с ног ваших и покланяйтеся месту, идеже стоясте нозе Спасителя нашего Иисуса Христа». Мы все скинули сапоги с ног своих и пошли покланяться св. месту, обагренному кровию Владычнею, сии словеса глаголюще: «Кресту Твоему покланяемся, Владыко, и святое Воскресение Твое славим» и «Покланяемся на месте, идеже стоясте нозе Твои, Господи». И потом лобызахом самое то отверстие, где стоял крест Христов; потом лобызахом второе отверстие, где из пречистых рук и ног Его текла пречестная кровь; из обоих отверстий исходит благоухание. Еще на Голгофе, от креста к югу, — второе святое место, где распинали Христа и пригвождали ко кресту; тамо горит девять лампад неугасимых; владеют этим местом католики. Еще, поправее, за стеной, — место, где стояла Богородица с Иоанном Богословом, когда Христос висел на кресте и сказал: «Жено, се сын твой», а ученику: «Се мати твоя». Там горит одна лампада неугасимая, там и придел Царицы Елены, а держат это место католики. Вся гора Голгофа, где заведывают православные, расписана иконным стенным писанием греческой работы. Над самым крестом, в куполе, изображен Бог-Отец, смотрящий на страдания возлюбленного Сына Своего; пониже Его — Дух Святый, от Отца исходящий и на Сына почивающий; вокруг Них изображены все небесные воинства, смотрящие на страдания Царя Небесного, и от страха лица свои закрывающие. Кроме того, написаны небесные светила: солнце лучи свои сокрыло, луна в кровь преложилась, и все звезды во мраке облеклися, не терпя зрети своего Создателя на кресте висима. По углам написаны четыре Евангелиста, держащие в руках разгнутые страстные Евангелия, яже о распятии Христовом. По стенам изображены все страдания Христовы и написаны разные тропари и стихири, тому месту приличные. Напротив креста, на стене, написано: «Спасение соделал еси посреде земли Христи Боже, на кресте пречистеи руце Твои простерл еси, собирая вся языки зовущие: Господи, слава Тебе». На кафедре, где читают Евангелие, написано: «От Сиона изыде закон, и слово Господне из Иерусалима.» И многое другое написано из пророчеств, псалмов и из Евангелия. Пол на горе, мраморный. Помолившись и облобызавши святые места, мы много от радости плакали и благодарили Господа Бога, что сподобил нас быть на лобном месте, на самой горе Голгофе, где сам Спаситель мира висел на кресте и пролил пречистую кровь Свою, и загладил наше греховное рукописание. Потом сошли на запад, по той же лестнице, по которой взошли.

19. Сошедши, пошли направо коридором, и тамо недалеко есть придел: посреди стоит престол, под престолом стоит столб, на котором сидел Христос, когда надевали на Него терновый венец. Столб окружен железной решеткой, и мы просунули руки и осязали столб и лобызали свои руки. Тамо в стене, за стеклом и за железною решеткою, сохраняется и терновый венец: горят две неугасимые лампады. Заведывают сим местом православные. Пошли далее и повернули направо во врата, и сошли вниз по лестнице двадцать восемь ступеней, и взошли в великий храм Честного Креста. На сем месте воскрес мертвец, когда наложили на него обретенный в земле Господень крест; там есть место, где стояла св. Елена, когда откапывали крест, и смотрела вниз, где нашли животворящий крест; и там в окне горят три неугасимые лампады. Храм сей прекрасен, и в нем множество лампад; верх поддерживают четыре мраморные колонны; храм — с одним куполом. Прежде владели сим храмом кабеши, т. е. абиссинцы-ефиопы, ныне же заведывают им армяне. Пошли еще вниз, сошли двенадцать ступеней и взошли в другой храм, и там к левой стране придел франков, а в правой стороне, под самородным камнем, в самом углу лежал крест Христов; сим местом заведывают православные, там горят неугасаемые лампады. А где лежал крест, на том месте лежит мраморный камень, и мы, лобызавши св. место, вышли назад, по тем же лестницам, паки в великую церковь, в коридор.

И пошли направо, и там есть место, где воины разделяли ризы Христовы и метали жребий. Там — придел и горит неугасаемая лампада, заведывают сим местом армяне. Далее — придел во имя Логгина Сотника, который исповедал Христа так: воистину Божий Сын бе Сей. Еще там есть в стене, за железной решеткой, камень с горы Голгофы, с кровию Христовою; пред ним горят две неугасаемые лампады, заведывают этим местом православные. Пошли далее и пришли в придел, называемый Темница, где хранится тот самый камень, с двумя дирами, в котором был забит Христос, вместо колоды, егда сидел в темнице; он лежит под престолом за железною решеткой, и над ним горит неугасаемая лампада; заведывают этим местом православные, и мы лобызали железную решетку, потом просунули руки, осязали диры и потом лобызали руки. Далее взошли в храм Богородицы. Когда Сын Ее, Иисус Христос, висел на кресте, — Она на сем месте стояла с женами мироносицами, горько плакала, а жены Ее держали под руки. По правую сторону — престол Успения Богородицы, по левую сторону — престол в память того, когда Господа нашего, Иисуса Христа, били привязанного у столба; горят там три лампады неугасаемые, заведывают сим местом православные. Поклонившись, паки вышли назад в великую церковь. И потом пошли направо во врата и взошли вовнутрь храма, и тамо, на правой стороне, есть решетка и отверстие; в том отверстии есть трость, а внутри стоит часть столба, к которому привязывали Христа, когда мучили Его подле Пилатова дома; мы концом этой трости осязали этот столб, паки ее вынули, и лобызали конец трости. Там под престолом есть место, где по воскресении явился Христос Марии — возлюбленной Матери Своей. Сей храм — порядочный, много в нем неугасимых лампад, и множество лампад и свеч, которые зажигаются по праздникам: ибо это соборный храм католиков, называемых франками. Потом вышли обратно, и тамо на полу, на мраморе, есть два круга и горят две неугасимые лампады: одно место, — где стоял Христос, а другое место, — где стояла Мария Магдалина, егда рече ей Христос: Марие, не прикайся Мне. Там к востоку — придел франков, а к западу, на хорах, — их орган. Потом между столбами паки взошли во храм ко гробу Божию, к самой кувуклии; потом пошли к западу, мимо гроба Божия, и пошли во врата я взошли во храм, — это церковь сирианская. Потом пошли в пещеру, и тамо два гроба — Иосифа и Никодима, и горит одна неугасаемая лампада. И мы паки вышли теми же вратами во храм Гроба Божия. Позади гроба Божия, к самой стене Кувуклии, есть придел коптов. Зашли с восточной страны и паки поклонились живоносному Христову гробу.

20. Гроб Христов стоит посреди самого храма. Над ним сделана кувуклия, наподобие часовни: в длину девять аршин, а в ширину семь аршинов; внутри с двумя комнатами. В притворе лежит часть камня, отваленного от дверей гроба, а внутри — самый гроб Христов. Вокруг же его храм круглый, поддерживаем осьмнадцатью столбами, сделанными из тесаного белого камня. Каждый столб — квадрату три аршина, между столбов — двенадцать аршин квадрату. На самой средине стоит кувуклия, а в ней — гроб Христов. Верх над кувуклией не покрыт, но оставлено великое круглое отверстие, от коего освещается весь храм; ежели бывает дождь, то прямо на кувуклию идет. Позади столбов — в три ряда хоры, на которых помещаются кладовые, ризницы и гостиницы, и келии; в нижних двух этажах занимают большую часть православные, копты, кабеши, часть — армяне и католики; в верхнем этаже занимают армяне и католики. Тамо и армянская соборная церковь. Вокруг по аркам висит множество лампад, а по столбам стоит много икон от христиан, разных исповеданий, и пред ними повешены лампады. Греки сказывали, что прежде весь храм изукрашен был иконным писанием, из мусии, еще Царицею Еленою. Но мы уже не сподобились сие видеть. В 1808 году, во время великого пожара, вся мусия осыпалась, и ныне только подштукатурено. В самом куполе сделаны кругом хоры, для народа. Ход на них из Патриаршего монастыря. Кругом Божия гроба на кувуклии вырезана надпись по камню: «Да похвалят язы́цы и людие Христа Бога нашего, волею нас ради крест претерпевшего, и во аде тридневновавшего: и да поклонятся Его из мертвых воскресению, им же лросветишася всего мира концы». На углах написаны разные стихиры, тому месту приличные, Христову гробу и воскресению. Напротив дверей гроба Божия, на восток, врата в Воскресенскую соборную церковь, которой празднуется обновление сентября 13-го числа. Между врат церкви и дверей гроба Божия, вверху, висит множество великих лампад в четыре ряда, франкских и греческих, в честь гроба Божия. Посреди стоит великий франкский аналой. Над самыми церковными вратами висят в три ряда греческие лампады; на каждую ночь все зажигаются. Над Воскресенскими церковными вратами, напротив гроба Божия, на арке написано: «Радуйся и веселися, Невесто Царя Великого, созерцающая светло твоего Жениха красоту, паче злата сияющую, и паче солнца облиставшую.»

21. Потом отворили нам врата Воскресенского храма. Храм велик и прекрасен, и богато убран; пол разномраморный, посреди есть амвон, который означает средину всего храма и якобы пуп земли. Храм имеет три иконостаса: един на восток к алтарю, вторый на юг, а третий на север. На восток иконостас мраморный, удивительной работы; в четыре ряда иконы: внизу местные великие, российской работы, над ними праздники дванадесятые; потом вырезано по мрамору: «Светися, светися, новый Иерусалиме: слава бо Господня на тебе возсия. Ликуй ныне и веселися, Сионе: Ты же, Чистая, красуйся, Богородице, о востании Рождества Твоего». Повыше поделаны арки, и в них стоят иконы св. Апостол, резбенные и писанные, высокой греческой работы; пред всякой иконой лампада. Потом паки вырезано по иконостасу: «Радуйся, Сионе святый, Мати церквей, Божие жилище: ты бо приял еси первый оставление грехов воскресением». Потом паки арки, и в них Пророки, подобно Апостолам, резбенные и писанные, и пред каждым лампада. На самом верху стоит великий крест; по одну сторону стоит Богоматерь, а по другую — Иоанн Богослов: обе иконы резбенные и писанные. Еще по сторонам стоят по три Ангела, резбенные и вызлащенные, держат в руках по подсвечнику. Позади икон, против каждого яруса, к алтарю поделаны хоры: на нижних хорах против Апостолов повешены билы, доски медные, железные и деревянные, в которые ударяют ко всякой службе. На сих хорах, над царскими вратами, где становится икона Спасителя посреди Апостолов, сделана кафедра; по великим праздникам читают на ней Евангелие, и всегда сказывают с нее проповеди. Алтарь же возвышением на шесть четвертей, а престол еще возвышен на три четверти. Престол велик, и в широту продолговат. Позади престола, подле него, стоит большой крест удивительной греческой древней работы, шестиконечный; сделан от трех древ, а титла написаны на хартии; пред крестом стоит дароносица. Над престолом сделан удивительный балдахин, поддерживаемый четырьмя столбами; между столбов кругом престола повешены златотканные занавеси: ибо во время Литургии престол завешивается. Балдахин же внутри весь исписан: вверху написан Спаситель с небесными воинствами; пониже весь исписан разными молитвами из служебника, читаемыми на Литургии; снаружи написаны семьдесят Апостолов и прочие священномученики, а вокруг написаны разные молитвы и стихи из богослужебных книг. По левую сторону престола, к стене, стоит жертвенник, и над ним сделан балдахин, подобно как и над престолом, весь исписан. И еще написано пониже сице: «Дева днесь Пресущественнаго рождает, и земля вертеп Неприступному приносит: Ангели с пастырьми славословят, волсви же со звездою путешествуют: нас бо ради родися Отроча младо, превечный Бог». По правую сторону престола такожде сделан якобы другой жертвенник, над коим такожде балдахин, и называется малая трапеза; на ней стоят двенадцать малых подсвечников, которые носят во время крестных ходов перед хоругвями на встречу Патриарха. Здесь хранится святая вода и всенощные хлебы. Вокруг в алтаре написаны двенадцать Апостолов и много Святителей, и пониже сводов кругом написано сие: «Победную песнь поюще, вопиюще, взывающе и глаголюще: свят, свят, свят Господь Саваоф, исполнь небо и земля славы Твоея: осанна в вышних. Благословен грядый во имя Господне: осанна в вышних». В алтаре множество лампад, более пятидесяти, и многие из них неугасаемые. Кругом подле стен возвышено на три ступени; здесь стоят не служащие священники, диаконы и монахи; мирянам же в алтаре стоять не позволяют. На горнем месте стоит мраморная патриаршая кафедра; во время Патриаршего Богослужения становят и другие архиерейские кафедры. Из алтаря двое врат: на правую сторону — на Гору Голгофу, а на левую страну — в ризницу. Царские врата — резбенные и вызолоченные, с четырьмя Евангелистами и с Благовещением. Наверху стоит двуглавый орел. Клиросы сделаны весьма тесные, потому что посреди их врата. На правой стране, за клиросом к столбу, стоит великая резбенная и вызолоченная патриаршая кафедра. Напротив ее, на левой стране, — вторая кафедра, подобно первой, патриаршего наместника, Митрополита Петры Аравийской[19]. На обеих странах между столбов сделаны великие резбенные и вызлащенные иконостасы, и в три ряда иконы: внизу Святители, повыше Пророки и Преподобные, а вверху по седьми икон на стране, великих, самого высокого российского писания, на греческий образец; присланы и пожертвованы Российским Императором, Александром Павловичем, после пожара; изображены все страдания Иисуса Христа; пред каждой иконой повешена лампада. Повыше икон стоят по седьми Ангелов на стране, резбенных и вызолоченных, и в обеих руках держат по подсвечнику, куда в праздники становятся свещи. Поверх иконостасов поделаны хоры; во время Пасхи много вмещается народа. Кругом подле стен стоят монашеские места (формы), возвышенные против полу на три ступени. В сем греческом храме четверо часов: двое в алтаре, и двое в храме, у задних столбов. Посреди храма висят три великие паникадила, по пятидесяти свечей: одно, среднее, — чистого серебра, а два посеребренные; все пожертвованы Российскими Императорами, а более — Николаем Павловичем. И еще множество хрустальных, медных и сребряных лампад, вмещают по десяти и по пятнадцати светильников; еще на всех четырех странах висит по железной цепи, на каждой по двадцати пяти лампад. В торжественные дни зажигают более четырех сот лампад, и еще множество зажигают свеч кругом, у икон, в два ряда, и сто пятьдесят свечей на паникадилах. Имеет сей храм пять врат: одни к западу — ко гробу Божию, вторые к северу — ко храму Богородицы, третьи на юг — к Голгофе и повитию пеленами, и двое врат на гору Голгофу. В храм Воскресения Христова из иноверных никого не пускают. И врата греки только отпирают тогда, когда есть Богослужение; и мы егда взошли во храм все, — врата заперли, потому что еретики начали делать свои литии кругом гроба Божия и на Голгофе и по прочим св. местам; и греки опасались, дабы православные новые поклонники, не видевшие сего, не стали вкупе молиться или смотреть на них: греки весьма блюдутся еретиков. И мы ходили по св. местам, имея в руках свещи горящие. Потом, мало посидевши, слышим: начали звонить в колокольчик, и позвали нас всех в трапезу, и мы пошли мимо горы Голгофы вверх по лестницам и взошли выше Голгофы, и пришли в трапезу, и сели все на места, мужи за столом, а жены за другим, и читали жертвенник; пища была весьма прекрасная, и по три чаши вина. Мы весьма хорошо поужинали, и благодарили Господа Бога, своего Создателя, что сподобил нас потрапезовать у Своего живоносного гроба, над самой горой Голгофой. Потом повели нас вниз, под гору Голгофу, там храм Иоанна Предтечи, и горит неугасаемая лампада; позади престола есть окно и железная решетка, и тамо внутри горит неугасаемая лампада; там, сказывают, и глава Адамова; и точно, видна трещина, где от креста текла кровь Христова: ибо здесь видна самая настоящая гора Голгофа. В этой церкви, на правой стране, есть гостиная келья: в ней записывали мы имена своих родственников и благодетелей для поминовения у гроба Господня и сделали пожертвование, каждый по силе своей. Потом паки зазвонили в колокольчик, и мы все пошли на Голгофу, и гам читали повечерие, и пели канон, на глас, с канонархом. Потом сам игумен сказывал проповедь о том самом обстоятельстве — как Авраам приносил своего сына в жертву Богу, и как сам Христос за нас грешных на сем месте излиял кровь Свою. Потом и к нам произнес: «Вы, пришедшие от востока и от запада, и от края северного, поклониться на сем святом месте, приносили себя почти такожде на жертву Богу; ибо предавали себя дальнему пути и морским лучинам и разным злостраданиям; посему и вы не лишитесь мзды своея за труды свои».

По окончании повечерия повели нас на гостиницу, которая напротив гроба Божия, на хорах, и мы положили свою одежду, а сами паки пошли по св. местам и ходили до полуночи. На Голгофе читали акафист Кресту и Богородице. Ирмосы пели нараспев, а концы у акафистов припевали. Такожде и на гробе Божием читали акафист Иисусу Сладчайшему. И так препроводили ночь до полунощи. Какой тогда был сон? Мы о нем и позабыли от радости: во одном месте поют, в другом читают; одни ходят, другие молятся, а иные сидят и разговаривают. И нощь нам показалась веселее всякого дня. Сто пятьдесят лампад горело неугасаемых и еще много свеч; и много по всему храму часов, и часто ударяют; всех восемь часов: у греков четверо; у франков двое; у армян двое. И нам в ту нощь казалось, что не на земле мы, а в горнем Иерусалиме: тамо, кто хощет, поет и читает; и сие никому не запрещается, даже к тому побуждают. Когда мы опасались петь, тогда нам сам игумен сказал: «Тебе подобает песнь, Боже, в Сионе, и Тебе воздастся молитва во Иерусалиме».

В шестом часу, т. е. по-русски — в двенадцатом часу, начали ударять в деревянное било, на полунощное пение, — прежде православные, а потом армяне, а после франки. Мы, православные, собрались все в Воскресную церковь и начали полунощницу весьма кротко, не спеша. Потом начали утреню: кафисьмы читали не спеша; каноны все пели на глас, с канонархом; по шестой песни читали Пролог. Когда начали читать Пролог, тогда иеромонах взял из алтаря антиминс, положил на главу и понес на Божий гроб, а пред ним шел диакон со свещею; и начали на Божием гробе совершать проскомидию: тогда было 1-е число ноября месяца.

22. Когда начали петь великое славословие, тогда с двумя подсвечниками пошли все братия с пением ко гробу Господню и стали кругом Божия гроба, лицом к западу, ко гробу Божию: мужи по левую страну, а жены по правую страну; и у дверей гроба зажгли четыре великие свещи. Мы, смотря на гроб своего Спасителя, Иисуса Христа, весьма умилялись и много слез проливали, что видим гроб Того, Кто сотворил небо и землю, видимая же и невидимая, прежде век от Отца рождает, и в последняя лета от Девы воплотился, — видим гроб Того, Кто грехи наши на кресте пригвоздил, во ад сошел, врата адовы сокрушил, смерть попрал, диавола и всю силу его упразднил, — видим гроб Сладчайшаго Господа, Иисуса Христа, в Котором вся наша жизнь и спасение, — видим гроб Того, Которого ради оставили мир и вся яже в мире, родителей, сродников и друзей, и все имение, Которого ради пошли в тесный и прискорбный путь иноческого жития, да Его единого приобрящем, Сладчайшего нашего Иисуса Христа. Ныне явственно телесными своими очами видим живоносный гроб, где лежало пречистое и обожженое Его тело, и из которого изиде, яко жених от чертога. По отпусте утрени, начали читать часы, а на Божием гробе совершалась проскомидия и читали помянники. В третьем часу по полуночи началась и Литургия. «Святый Боже» пели протяжно. Апостол читали по-русски дневный и Святым. Евангелие читали двое: диакон — по-гречески, а иеромонах по-русски — то же Евангелие: ибо на гробе Христовом во весь год ежедневно читаются Воскресные Евангелия, которые приличны гробу Христову, даже хотя и праздник случается. Когда же пришло время великому входу, тогда два мальчика, в стихарях с орарями, в руках имущие великие свещи, и един монах с подсвечником и все монахи пошли наподобие крестного ходу и громогласно пели: «Яко да Царя всех подымем, Ангельскими невидимо дориносима чинми. Впереди шли братия; за ними монах с подсвечником, а потом мальчики со свечами, а за ними диакон с Агнцем, а потом священник с потиром: поминали всех православных христиан. И обошли кругом кувуклии гроба Божия. И паки теми же вратами пошли вовнутрь ко гробу Божию. На самом Божием гробе на камени постилается пелена, посреди гроба кладется антиминс. На том же гробе у главы совершается проскомидия. На антиминсе совершается вся Литургия. В притворе же, на камени, отваленном от дверей гроба, на нем же сидел Ангел Господень, кладется сребряная дека и постилается пелена, и на нем всю Литургию стоит св. Евангелие. Я сподобился — три Литургии внутри у гроба стоять, и своими очами все видеть. Не знаю, с чего взяли некоторые и написали, якобы только на Божием гробе совершается проскомидия, а Литургия служится в притворе на камени. Я этого не видал, но как на гробе совершается проскомидия, так там и Литургия служится, только проскомидия — у главы, а Литургия — насреди.

По окончании Литургии, паки священник взял антиминс, и пошли все со свещами и с пением в Воскресную церковь. И тамо вынесено было честное и животворящее древо креста Господня, — часть очень порядочная. И мы, совершивши по три поклона земных, прикасались своими скверными устами ко пречистому и животворящему древу креста Господня, а священник раздавал антидор. Взявши антидор, мы спешили приложиться к живоносному Христову гробу, покуда не заняли неправославные. И когда приложились, — позвали нас на гостиницу, и сделали нам угощение. Но приложиться ко гробу всех не допустили, потому что сейчас заняли армяне. Армяне почти всю свою службу пропели сидя. После армян заступили католики и играли в свой бездушный орган. И тако проводили мы всю нощь. Армяне и католики не на самом гробе служат, но приносят доски, для того устроенные, и подмащивают на Божий гроб выше на поларшина, потому что Божий гроб стоит низко и покрыт двумя мраморными плитами, одной сбоку, а другой сверху. На верхней деке, на средине, поперек есть язвина, подобно как пропилено пилой. Но пилой там действовать было не можно, потому что края не пропилены, а подобно как перстом проведено, только самая средина. И говорят о сем так: «В одно время сие освященное и дражайшее для христиан святилище хотели турки взять в свою Омарову мечеть; но пришли, увидали ее разшедшуюся, удивились и оставили». А где было повитие пеленами, на том месте лежит красноцветный мраморный камень, шириной в аршин, а длиной в десять четвертей, возвышен на одну четверть. Вокруг вырезано по камню сие: «Благообразный Иосиф с древа снем пречистое тело Твое, плащаницею чистою обвив, и вонями во гробе нове покрыв положи». Благодарим Господа Бога, что сподобил нас поклониться святым местам, во храме Господа нашего, без всяких препятствий и без пошлин! Нет нигде никакой стражи, и гроб Божий никогда не затворяется, не так как было прежде: все святые места были под стражей и за печатью, и взимались с поклонников пошлины. А ныне благочестивейший Российский Император, Николай Павлович, ктитор и попечитель Гроба Господня, от всего турецкого притеснения свободил, и все св. места отворил; и Гроб Христов всегда стоит отворен, и никого подле него нет, кроме монаха. Хотя и в турецких руках, но воли им нет. Когда рассвело, — паки отворили святые врата великого храма, и повели нас паки в патриархию, и там представили паки трапезу. Потом из патриархии повели нас на квартиры, по разным монастырям: российских подданных мужей — в Феодоровский, жен — в Екатерининский, а нас, афонских монахов, — в Архангельский монастырь, принадлежащий к Лавре Саввы Освященного, и дали нам одну келию на шесть человек. И мы перенесли свою одежду и расположились и ночевали на своих квартирах.

23. Поутру рано дали повестку, чтобы новые поклонники шли в Гефсиманию, ко гробу Божия Матери. Мы пошли и приложились прежде ко гробу Христову. И пошли от горы Голгофы по страстной крестной улице, которая была обагрена кровию Владыки нашего, Господа Иисуса Христа, во время вольного Его страдания; по этой улице нес Он Свой крест на Своих плечах, от двора Пилатова до горы Голгофы, и на главе Его был терновый венец. И шли мы от горы Голгофы одной улицей, где был прежде базар, и сидели там сапожники, и шили сапоги. И когда Господь шел со крестом, — они над ним смеялись. Ныне в этих лавках никто не сидит и не торгует, но в них всякая нечистота. А базар и теперь близко; улица и постройка из тесаного камня, со сводами, — самая древняя. Потом мы прошли Судные врата, которыми выводили осужденников на смерть. Потом шли мы прямой улицей — все вниз. Потом пришли мы на одно место: на правой стране, на стене, есть знак, того места, где было второе падение под крестом Иисуса Христа; здесь взяли Симона Киринея пособлять Иисусу Христу нести крест до Голгофы. Ибо сам Иисус Христос не мог более нести ово от тяжести древа, ово от великих ран, и еще на главе Его был терновый венец, так что и не видно было лица Его от крови каплющия. Близ того места, из задних врат, вышла девица и дала Спасителю полотенце отереть пот и кровь с лица Его. Когда он отер лицо Свое, то сотворился нерукотворенный образ, в терновом венце, который хранится в Риме и по сие время. Хотя в наших православных писаниях и не имеется свидетельства о сем, однако, на стенном писании сие чудо изображается у греков на горе Голгофе, а у франков — в темнице, против дома Пилатова, в страданиях Христовых. А девицу жиды сожгли после; показывают и пещь, и христиане становят там свечи. А Симон Киринейский ехал на базар со своими детьми, Александром и Руфом, потому что здесь идет поперечная великая улица, из дамасских врат, прямо на базар. И Симону случилось тогда тамо ехать; его взяли помогать нести крест, а сыновья его поехали на базар. Таковое в Иерусалиме устное предание. Евангелист согласно сему пишет: «Задаша, мимоходящему Симону Киринею, грядущему с села, отцу Александрову и Руфову, да возьмет крест». И мы, лобызавши то место, пошли далее; поворотили налево; и тамо есть место, и на нем лежит круглый камень. На том месте была встреча Господа, когда нес крест, с возлюбленною Его Материю, пречистою Девою Богородицею. Она от Пилатова дома прошла прямым переулком, потому что по большой улице было тесно, ради множества народа и воинства. А Ей еще хотелось посмотреть возлюбленного Своего Сына и Бога. О, какое Ее тогда пронзило скорбное оружие, когда увидела возлюбленного Своего Сына, всего уязвленного и окровавленного, несущего Свой крест и идущего на распятие! На повороте, на угле, на правой стране, лежит камень, и на нем есть знак. На том месте было первое падение под крестом Иисуса Христа, там мало и отдыхать. Там была церковь, ныне обращена турками в баню, и мы, лобызавши то место, пошли далее, и дошли до Пилатова дома. <...>

78. Пришли во град Паин, где Господь воскресил сына вдовицы. Мы остановились вне града, и там на траве расположились ночевать; пошли в город на базар, и купили себе хлеба, и кому что потребно. По край города — фонтан воды, очень великий и прекрасный. Когда стало смеркаться, — пришел к нам градоначальник, и сказал нам, что здесь страна дикая, и ночевать на поле опасно; и предлагал, чтобы мы лучше пошли на хан, т. е. на гостиницу: тогда бы и нам и ему не было страха. Мы его послушали, пошли и ночевали на хану. Христиан в городе нет. Поутру воставши, мы пошли по ровному полю, засеянному хлебами: земля вся — добрая, камня отнюдь нет, и поле столько ровно, что на сорок верст нет ни горы ни долины. Это поперек от града Наина до гор Назаретских, а в длину от самого Средиземного моря до реки Иордана; только в правой руке к Иордану стоят две горы. Посреди долины стоит гора Ермон. Мало поближе к горам Назаретским стоит св. гора Фаворская. Обе горы стоят сами по себе, к другим горам не прикосновенны. Ермон вершину имеет острую; Фавор же имеет вершину плоскоокатистую, наподобие купола, покрытую небольшим лесом. Мы пришли на половину долины, почти напротив Ермона, и нашли болото, и стали отдыхать; поели хлеба, и паки пошли.

79. Уже близко вечера подошли к горе великой, крутой и каменистой. На этой горе стоит град Назарет. Показывали нам место, куда привели Иисуса, да Его низвергнут; Он же, прошед посреди их, был невидим.

Мы пошли на гору с великим трудом. Когда взошли на верх, — увидели поля, засеянные хлебами, сады и леса; но еще не видели искомого нами Назарета. Шли еще половину часа: тогда открылся нам славный град Назарет. Како можно назвать его не славным? Воистину, славный и преславный св. град Назарет! В него с небесных кругов послан Архангел Гавриил — благовестити Деве зачатие. Как он не славен, когда в нем возрос и воспитался сам Спаситель всего мира, Иисус Христос? Стоит Назарет на прекрасном месте, на открытом воздухе, на скате к полудню. Мы прошли мимо града прямо в православную церковь, которая стоит вне града, на источнике, откуда Божия Матерь носила на Своих плечах воду. И доднесь всего Назарета жены оттуда носят воду, овыя на головах, овыя на плечах, кувшинами. Отперли нам церковь, и разослали нам рогозины, и мы расположились. Потом пошли в град, каждый за своей потребой; и пришедши начали вечерню. Потом каждый по своей силе сделал пожертвование. Потом пропели Божией Матери акафист с каноном. Церковь очень прекрасная и великая: три престола в ряд, иконостас деревянный — высокой резьбы, только не вызлащенный; икон очень довольно, все — высокой греческой работы; и много лампад. На левой стороне есть небольшой придел, и в нем, в алтаре, источник Божия Матери. В великой церкви в задней стене сделана перегородка для жен. Назаретская же церковь бедна; ибо содержат ее только сами обыватели, а посторонних доходов нет; православных поклонников в Назарете очень мало бывает, потому что от Иерусалима далеко, и путь труден; а места святые — больше в руках франков; только и посещают русские, и то редко. Сказывали нам, что уже четыре годы и русские не бывали, потому что Консул не пускает; а прочие роды отнюдь не ходят. Русские каждый год ходили бы, да не пускают; и мы уже самовольно пустились, и то немного нас. На другой день поутру служили арабы утреню и Литургию. Напившись воды от источника Божия Матери, пошли в Назарет, в дом Иосифа обручника, и приложились к святым местам: к. первому — где стояла пречистая Дева Мария во время Благовещения, ко второму месту — где стоял Архангел Гавриил. Мы спросили франков: не позволят ли нам что пропеть? Они дали нам волю. Мы воспели: «Днесь спасения нашего главизна, и еже от века таинства явление: Сын Божий Сын Девы бывает, и Гавриил благодать благовествует. Темже и мы с ним Богородице возопиим: радуйся, Благодатная, Господь с тобою!» Потом: «Повеленное тайно, прием в разум, в крове Иосифове тщанием предста Безплотный, глаголя Неискусобрачней: приклонивый схождением небеса, вмещается неизменно весь в Тя. Его же и видя в ложеснах Твоих, приемша рабий зрак, ужасаюся звати Тебе: радуйся Невесто неневестная!» тропарь акафиста. Потом — кондак: «Взбранной воеводе победительная, яко избавльшеся от злых, благодарственная восписуем Ти раби Твои Богородице. Но яко имущая державу непобедимую, от всяких нас бед свободи, да зовем Ти: радуйся Невесто неневестная!»

Над этим местом сделан престол; позади престола есть дверь; внутри показывают и прочие комнаты дома Иосифова; там есть кухня — где Божия Матерь готовила пищу. Еще есть комната — где была колыбель Иисуса Христа. Но все сии комнаты от времени обветшали, и их, видится, никогда не поправляли; а сделан весь дом из дикого камня, и стоит среди великой и прекрасной церкви. Поверх дома сделан главный престол, и стоят там два великие органа: каждый из них несравненно больше иерусалимского; потому что здесь полная воля франкская. В Иосифов дом сходят вниз по ступеням; а к великому престолу восходят по лестницам. Верх расписан стенным писанием. Над домом Иосифовым написано — как Бог отец Гавриилу Архангелу открывает совет Свой превечный, и посылает Его в град Назарет благовестити Деве Марии зачатие Спасителя. Франки начали играть в органы, а мы пошли вон. Потом пошли в мастерскую Иосифа древоделя: там небольшая церковь. Потом пошли в дом — где Христос обедывал с учениками Своими: и доднесь цел тот камень, на котором он трапезовал. Пошли в синагогу — где Христос в юности учил жидов. Всеми этими местами заведывают франки. Град Назарет — порядочный по постройкам и по базарам; жители все — христиане разных исповеданий: православные, католики и униаты.

Народ арабы — весьма услужливы и уважительны.

80. Вкусивши хлеба и хорошенько подкрепившись, отправились в путь на Тивериадское море, до которого ходу 8 часов, т. е. 40 верст. Отошли 10 верст, и пришли в селение Кану Галилейскую. Взошли в дом — где был Господь Иисус Христос на браке, и воду в вино претворил: в том доме сделана церковь, и сохраняется един от тех сосудов; живет при ней священник православный. Церковь весьма бедна. Жители в селе все — христиане, православного исповедания. Отсюда мы пошли ровными полями: такие растут травы — что и коней не видать. Прошли мимо того места, о котором писано в Евангелии: «Ста Иисус на месте равна: и народ ученик Его, и множество много людей» (Лук.6:17).

81. Под вечер увидели Тивериадское море, и пришли на место — где Господь пятью хлебами пять тысяч народа насытил. Поклонились тому камню — где сидел Иисус Христос, когда благословлял хлебы: камень самородный, и на нем высечены кресты, ради вечной памяти, дабы событие не пришло в забвение впредь будушим родам. Это место от Тивериады один час ходу.

82. Пошли в город Тивериаду; но пришли поздно, и нас не пустили. Мы пришли прямо на горячие воды, которые пониже города — версты две, и там ночевали. Поутру, в день недельный, пошли в Тивериаду, — некоторые называют и Вифсаидой, — отечество св. Апост. Петра. Мы купили хлеба, а некоторые купили и рыбы, потому что Тивериадское море рыбой изобильно. На базаре было много рыбы. Жители во граде больше жиды. Есть немного и христиан, но римского исповедания. Есть и церковь, но униатская. Град Тивериада был порядочный прежде, и была кругом великая каменная крепость, но ныне вся почти разрушилась, и не осталось почти камня на камне, и жителей во граде очень мало: в 1838 году их земля пожрала со всеми домами. Такое было землетрясение — что земля как море колебалась, и всех почти засыпала. А в городе было тогда собравшихся жидов до сорока тысяч. Пропустили повсюду молву — якобы пришел Мессия, и является в Тивериаде: чрез то там собралось жидов множество из разных стран; наехали, радовались и хвалились — что пришел ими ожидаемый Мессия. Христиане же испугались, думая — не антихрист ли пришел? Но когда жиды собрались, — Господь их наказал, и все почти пропали: от землетрясения самая малая часть спаслась, — они сами нам рассказывали; они знают по-русски, ибо пришли из Польши и из Молдавии. Паки на развалинах начали строить дома и шалаши: но, о чудесе! где какое здание или школа жидовская, — и знаку не осталось; только из земли показываются некоторые колонны. Петров же дом и доныне остался цел: здание небольшое, и столько годов не разрушим! Ныне стоит пуст. Поистине, исполнились Господни словеса: «горе тебе, Вифсаидо! горе тебе, Хоразине!»

Пониже Вифсаиды, недалеко, был славный Хоразин: но ныне только место приметно; одне развалины да колонны мраморные из земли торчат; неизвестно — сколько прошло лет, как его пожрала земля. Только сказывал один старый еврей (и сам головой качал) о величине града и о красоте его, что было в нем двенадцать синагог еврейских великих, но все пожрала земля; и показывал нам те места: доныне видны из земли мраморные колонны. Славный же Капернаум, вознесыйся до небес, ныне уже сошел до ада; мы сами к нему не ходили, но нам евреи сказывали, что мало есть и знаку — где был град; тоже весь земля пожрала. Эти города стояли по берегу Тивериадского моря. Красота местоположения удивительная; всякое преизобилие, такое — что мало по свету сыщешь: рыбы и лесу множество, земля способная к хлебопашеству и садоводству; но когда люди прогневали Господа Бога своего, то все место лежит пусто, покрыто одною травою.

Пришедши из Тивериады с базару, пообедали, и в горячих водах попарились, и в Тивериадском море выкупались. Воды горячие текут из земли большими ручьями по берегу, сажень на сто; вода столь горяча, что никак не может коснуться рука человеческая, почти кипит, и весьма соленая, подобно морской. Тут есть родники и холодной воды, есть и ванна, сделанная ради купания: берут по десяти коп. с человека.

83. В Тивериадском море вода чистая, сладкая и приятная; кругом моря стоят горы. Но оно несть море, а великое озеро, — ибо берега кругом видно, — не круглое, а продолговатое. В нем св. Апостолы рыбу ловили, и освящено оно самим Спасителем, Иисусом Христом: ибо Он сам многажды по нему плавал в корабле. Из Тивериадского моря исходит освященная река, Иордан, и впадает в Мертвое море. Но сколько оно велико в окружности, — того объяснить не могу, потому что кругом его не ходит. На берега из Тивериадского моря много выносит маленьких ракушек, которых всегда набирают поклонники, для памяти и благословения. И я набрал немного — да буду помнить, что был на море Тивериадском.

Того же дня мы отправились в путь, но уже другою дорогою, прямо на Фаворскую гору. Когда поднялись от моря, то недалеко, в левой руке, осталась гора Блаженств; но мы на нее не заходили, а поспешали, чтобы ночевать на горе Фаворской; однако, запоздали, и не могли нзойдти на верх, а ночевали в полугоре, на зеленой траве: был небольшой лес, и мы расклали большие огни, и спали спокойно.

84. Поутру, вставши, оставили на том месте конец с извозчиками и сумки свои, и поспешили взойти на св. гору Фаворскую, насладиться ея красоты; шли не дорогой, а кто — как попал. И как стало солнце всходить, — мы взошли на гору, и нашли то самое место — где преобразился Господь наш Иисус Христос пред ученики Своими.

Мы от радости много плакали, и запели тропарь: «Преобразился еси на горе, Христе Боже, показавый учеником Твоим славу Твою, якоже можаху. Да воссияет и нам грешным свет Твой присносущный, молитвами Богородицы. Светодавче, Слава Тебе!» Потом пропели кондак: «На горе преобразился еси, и якоже вмещаху ученицы Твои, славу Твою, Христе Боже, видеша: да егда Тя узрят распинаема, страдание убо уразумеют вольное, мирови же проповедят, яко Ты еси воистину Отчее Сияние». Потом прочитали акафаист Иисусу Сладчайшему. Прежде на сем месте была великая церковь; а где Господь стоял, — был алтарь, и стоял престол; ныне только осталось основание. Место — прекрасное; гора стоит яко свеща на свещнике. На восток, до самого Иордана, прекрасное широкое раздолье, покрыто зелеными травами; видны река Иордан и заиорданские горы. На юг тоже — широкая долина, до самых гор Самарийских. Посреди раздолья стоит гора Ермон. К юго-западу простирается широкое раздолье, до самого Средиземного моря и до горы Кармила; к западу — раздолье до гор Назаретских; к северу — раздолье до самого моря Тивериадского: видно и море Тивериадское; за морем видны высокие горы, покрытые снегами. Овые говорят, что это горы Ливанские, а другие утверждают, что Ермонитские. На горе Фаворской — место пространное, и довольно земли удобной и мягкой; и видится по постройке, что много было монастырей. Были и огороды и великие цистерны, т. е. широкие колодези дождевой воды; и много есть пещер, таких — что можно в них жить. Гора покрыта вся лесом, но небольшим. Воистину, сия гора от начала мира на то сотворена, чтоб совершить на ней Господу нашему таковое таинство, открыть на ней Свое Божество, и показать славу Свою всему миру. И Давид Пророк в радости и веселии воспевает: «Фавор и Ермон о имени Твоем возрадуетася». Ныне же св. гора Фаворская стоит пуста и необитаема. От подошвы до верха один час ходу, т. е. пять верст. Мы поклонились св. месту, полюбовались на св. гору Фаворскую, поели хлеба и попили воды, и пошли вниз к своим сумкам. Потом отправились в путь, и у самой подошвы Фавора прошли мимо селения Деворы; а ночевать пришли во град Наин, и ночевали вне града на траве; но только всю ночь беспокоили нас арабы.

85. Поутру, воставши, к вечеру пришли во град Самарию, и взошли прямо в христианскую церковь. И дали нам для отдыха гостиницы. Мы ходили на базар, и прохаживались по всему граду. Град велик и прекрасен, и торговля порядочная: вторый град по Иерусалиме; народ пригожоват на лицо, но весьма груб.

Показывали нам сад Навуфеев, за который Пророк Илия обличал Царя Ахава и Царицу Иезавель. В сем граде была столица Царей Израильских; в сем граде был Симон волхв. Град Самария преизобилен водой: почти в каждый дом проведена вода, и поделаны фонтаны. Улицы в граде хотя узкие, но прямые; христиан во граде немного, но церковь прекрасная, и много гостиниц; а христиане — весьма обходительные, хотя и одного рода с прочими жителями, но другого свойства: живут яко овцы посреди волков. Против Самарии, на севере, на горе, есть небольшой монастырь: ныне стоит пуст. Сказывают, что тело Иоанна Предтечи туда принесено из Севастии, и там погребено; но мы туда не ходили.

86. Поутру, воставши, пошли в путь, и два араба, христиане, пошли нас провожать. И привели нас на тот колодезь, — где Иисус Христос беседовал с женой самаряныней. Колодезь есть: но турки почти весь сверху завалили; а воды в нем много, и достать можно малой посудиной; и вокруг него много развалин: должно быть, прежде был монастырь. На запад от колодезя, на горе, был самарянский град Сихарь, откуда жена пришла черпать воду. Ныне град Сихарь разрушен: только видны некоторые развалины, и стоит одна башня; так сказывали нам провожатые наши самаряне. Апостолы ходили покупать хлеба в самую Самарию. Ныне Самария называется Наплуз. Самарийская долина поперек пересекла горы от Иордана до Средиземного моря; долина — богатая: частые по ней селения, много садов и водяных мельниц.

Потом мы пошли в путь, и зашли ночевать в сторону, в христианское село, и спали в церкви: церковь — великая, весьма древняя, но весьма бедная. На другой день, к обеду, пришли в Иерусалим, радуяся и веселяся — что благополучно спутешествовали. А возвратились мы во св. град чрез девять дней, на пятой неделе, в четверток.

На пятой неделе, в субботу, на похвалу Пресвятые Богородицы, было великое торжество в Гефсимании, на гробе Пресвятыя Богородицы. Утреню и Литургию служил сам Патриарх, собором. Весь храм украшен был множеством свечей белого воску. Такое было торжество — что лучше сделать почти невозможно. Но нам сказывали живущие в Иерусалиме русские монахини, что на праздник Успения Божия Матери несравненно более бывает торжество, ибо и тогда бывает великое стечение народа, а наипаче палестинских жителей. Поют Божией Матери погребение, и носят плащаницу — как носят в Великую Субботу. Видел я и плащаницу, которая сохраняется на гефсиманском подворье. Такое же в Гефсимании было торжество и на праздник Благовещения Пресвятыя Богородицы: тоже служил Патриарх, собором.

87. Пришедши из Гефсимании от Литургии, на Благовещение, и пообедавши, пошли за Давидовы врата для прогулки; и случилось там близ врат такое происшествие. Один молодой араб застрелил из ружья молодого христианина, поклонника, родом болгарина, одной вдовицы единородного сына, осьмнадцати летнего. Были две вдовицы — родных братьев жены: у каждой осталось по малолетнему сыну. Матери их вскормили и вырастили, и обучили их золотых дел мастерству, и обручили им невест; но они, как благоразумные юноши, захотели прежде брака сходить во св. град Иерусалим, в девстве своем и в телесной чистоте поклониться живоносному гробу своего Спасителя, Иисуса Христа, и прочим св. местам. Матери от них не отстали, но с ними захотели путешествовать. И не было в Иерусалиме из всех поклонников прекраснее их; все удивлялись красоте лиц их, благоразумию и кротости. Матери смотрели на них и радовались. Были они как родные братья, на одно лицо, и всегда вместе двое. В день Благовещения Пресвятыя Богородицы, как прежде сказано, пошли оба они на прогулку; и как только вышли за Давидовы врата, — выстрелил один араб из ружья, — нарочно ли, или ненарочно, Бог весть, — и убил из двоих единого, хотя и не до смерти; но раненый на другой день помер. О, как много бедная мать вдовица плакала, и горько рыдала о возлюбленном своем сыне, которого воспитала во вдовстве своем! Смотря на нее, горько рыдающую, весьма многие плакали. Мертвый лежал три дня, пока происходило следствие; и она, горькая мать, беспрестанно сидела над ним и плакала, и простила убийцу своего сына. Полагали — что и сама помрет; но осталась жива.

88. Шестую неделю поста мы постились; под субботу Лазареву пошли ночевать в храм к гробу Божию, чтобы там причаститься Св. Таин. Вечером на Голгофе прочитали повечерие; потом мы хотели к причащению читать правило; но у франков началась лития; у них тогда была великая Суббота, и они шли с крестом на Голгофу. Мы захотели подождать — пока они пройдут, и наши православные, русские и греки, стояли на Голгофе, также чтобы посмотреть на их процессию и обряды. Наших было очень мало; греков не более человек пятидесяти и с певчими. Франков же было более пятисот, да у них же было человек пятьдесят воинства. Пришедши на Голгофу, франки прежде на своем месте пели и читали, а потом пришли на наше место — где стоял крест Христов. Наши монахи сняли лампады, которые им мешать могли, отнесли подсвечники, и очистили место; только оставили на престоле одну одежду. Франки за нашим престолом поставили свой крест, и стали говорить, чтобы сняли и одежду с престола. Греки им отвечали: «Этого сделать невозможно: ибо одежда никогда не снимается, и фирман не позволяет; а вы постелите сверху свою пелену». Когда франки усиливались снять пелену, греки же не давали, — пришел франкский архибискуп, и безобразно сдернул с престола пелену. Там стояли близко два консула: русский и греческий. Греки тотчас зашумели, и бросились вон, в коридор, принесли с кухни много дров, и пошла на Голгофе драка и война. Греки били дровами, а франки свечами, а после и они принесли дров. Турки было бросились разнимать, но и у них ружья поотнимали; и они бросились спасать Божий гроб и Воскресенский храм: ибо тогда, к вербной неделе, все было украшено сребром и златом. Мы же не знали — куда бежать, от страха оцепенели. Русский консул своих спасает, и препровождает в трапезу; мы, человек двадцать, попали в Воскресенскую церковь, и от страха не знали — куда деваться, не то в алтарь, не то под престол. Шум, крик, вопли восходят до небес, наипаче на Голгофе; все христиане бьют тревогу: наши во все доски, такожде армяне и франки и копты. Воинство же стояло кругом Божия гроба, рука по руке, с оружием, и около врат Воскресенского храма, дабы не было похищения. Драка распространилась по всему храму; Патриарха Франкского с Голгофы сбросили; но хорошо — что упал на людей, а то бы убился досмерти. Пришел Митр. Мелетий, и начал увещевать, чтобы оставили драку; но ему сказали: «Ты, Владыко, ступай в свое место; а мы все здесь за веру свою помрем; ибо нас мало, а еретиков много». Владыка, делать нечего, сел с турками. Драка продолжалась больше часа, пока пришло турецкое воинство, и сам Паша: тогда всех наших по одному разобрали, и по гостиницам позапирали; мы же, немного русских, ушли в храм Богородицы. И нас воины хотели взять и запереть; но мы сказали, что мы московы, и нас оставили. Потом с час продолжался совет; рассуждали Архиереи, Паша и Консулы. Я в то время успел прочитать правило ко причащению. После совещания, Паша, Владыки и Консулы, пошли по своим местам. Франки снова начали литию и кончили на Божием гробе; потом воины выгнали их всех вон, а сами ушли; врата церковные заперли, и наших всех впустили. И паки начали ударять в било к утрени. Утреню правили в Воскресенской церкви; потом Литургию служили на Божием гробе, и я сподобился быть здесь причастником Св. Таин Тела и Крови Христовой. Гора же Голгофа вся полита была кровью; и всю утреню четыре человека мыли ее водой; трех человек убили досмерти: такого страха я не видал от роду моего.

89. Утром отворили врата, и мы вышли. И пошли все поклонники на Елеонскую гору, тамо, где вознесся Господь, под полотняною палаткою служил Литургию Митрополит Мелетий, всем собором.

90. После Литургии пошли все поклонники в Вифанию ко гробу праведного Лазаря, которого воскресил Господь от мертвых. Вифания от горы Елеонские — недалеко, не больше двух верст. Под неделю Ваий вечерня была торжественная: приходил сам Патриарх, с церемонией — подобно как и на день Святит. Николая. На вечерни была лития и благословение хлебов; но Патриарх ночевать ушел в патриархию; а вечером пришло воинство к христианам каждого исповедания, по сту человек. И было во храме все украшено златом и сребром, превосходнее паче первых недель: ибо у православных и у армян и у коптов была неделя Ваий, а у франков была Пасха; почти всю нощь на Божием гробе было служение. К утрени пришел Патриарх, и утреня была торжественная. Стояли все с ваиями (вместо вербы — с финиками): каждый заготовил себе в субботу. Ранняя Литургия была на Божием гробе: служил сам Патриарх всем собором в Воскресенском храме. Всю Литургию стояли все роды с ваиями; я стоял Литургию в алтаре; на Литургии читали три Апостола и три Евангелия, по-гречески, по-арабски и по-русски; и была великая проповедь. После Литургии был великий крестный ход, несравненно торжественнее первых ходов. Все священники и мирские несли ваия (финики) со свещами, и еще носили великую ветвь масличную, украшенную. Воистину, такое было торжество — что прежде никогда не видал, да и после едва ли увижу! Когда начали выходить из церкви, — дали всем повестку, что неимущии, пешие, кому угодно, — могут идти сегодня в Иерихон при экипаже.

91. Мы вознамерились после обеда при экипаже идти на Иордан. Вышли за гефсиманские врата, и узнали, что уже ушли с экипажем, и мы не поспели с ними; а собралось нас человек двадцать пять, мужи и жены. Один араб нашелся якобы провожатый, посланный от патриархии для провожания нас, дабы догнать обоз. Мы ему поверили, и пустились с ним в Иерихон, который от Иерусалима сорок пять верст; место было — самая дикая пустыня, наполненная разбойниками. Провожатый наш был на коне верхом, и ехал с нами до полпути, а потом от нас уехал, оставив нас одних. День уже был к вечеру, а дороги никто не знал; и мы увидели, что находимся в опасности. Пошли на гору, к тому месту, о котором упоминается в словах Господа: «Человек некий схождаше от Иерусалима во Иерихон, и в разбойники впаде». (Лук.10:30). И мы на том же месте попали в разбойники, которые и раны на нас наложили, и едва жизни не лишили. Только стали мы подниматься на гору, — увидели, что с горы навстречу едут к нам, на конях верхом, четыре человека, арабы синие, полунагие, вооруженные ружьями, кинжалами и пистолетами. Как только подъехали к нам, то, яко львы лютые, начали нас бить ружьями из рук без пощады, и гнать вперед. Опасность была великая: вечер уже близко, а Иерихон еще далеко; кругом дикая пустыня; и мы бежали, един другого предваряя; только и помышляли, что кто-нибудь из нас лишится жизни. Когда взошли на самую гору, то увидели развалины: неизвестно — что это было, гостиница ли, или какой монастырь; только стены еще до половины стоят. Там еще другое увидели страшное зрелище: стояла великая толпа полунагих диких арабов, овые на конях, а другие — пешие. Нас остановили, и между собой переговорили; потом спросили нас по-турецки: какие мы люди и какого роду? Мы сказали, что мы московы, русские. Они нас кругом обступили, пешие спереди, а конные сзади и с боков, все вооруженные, и погнали нас, как овец беззлобивых, а задних били. Не знали, куда нас гнали, только бежали мы с горы на гору, а уже начало смеркаться. Каждую минуту ожидали страшного часа смертного; призывали в помощь единого Всевышнего Бога, Царя Небесного; к Нему свои душевные очи возводили, и взывали: «О, Господи Боже наш! Ты буди помощником нам днесь в скорбях, обретших ны зело! Аще что Тебе согрешили, — прости нам, и приими к Себе в сей дикой пустыне души наши, в день входа Твоего в Иерусалим!» Впрочем, при общем великом страхе, мое сердце не испугалось, и я часто прочим говорил: дерзайте, не бойтеся! готовится нам помощь Божия, и сотворит Господь с нами чудо. Но мне отвечали: откуда нам теперь помощь? До Иерихона далеко, а из Иерусалима теперь никто не поедет. Но от человек и человеческому разуму помощи ожидать было невозможно и неоткуда; а от Бога вся возможна, — и помощь была готова. Взошли мы на высокую гору, и вдруг, впереди нас, под горой, недалеко, увидели мы многое множество народа. Это были поклонники, прежде нас выехавшие из Иерусалима: у них под горой упал верблюд с экипажем, и они более часа стояли, многажды поднимали, а он паки падал. Увидевши их, мы великой радости исполнились; пали на землю, и воздали благодарение Всевышнему Богу. Воистину, близок Господь в помощь призывающим святое имя Его! А враги наши посрамились, и возвратились тщи; якоже пчелы от дыма, так они от нас рассыпались, и ни одного не осталось ни сзади ни спереди. Между тем наши спутники увидели нас, а провожатые к нам прискакали, и нас спрашивали: все ли живы? И весьма тому удивлялись, что остались мы живы, и даже ни в чем не обижены; удивлялись же потому, что хотя самих их было и много, но были под великим страхом; ибо часто арабы и на обозы нападают; а к этому времени нарочито приходят из-за Иордана: знают, что поклонники приходят в Иерусалим с деньгами. Они же не только за деньги, но и за одежду убьют человека: ибо они почти нагие.

92. Когда мы пришли в Иерихон, — было уже темно; поставили кругом нас цепь часовых, и мы ночевали благополучно. Поутру расставили полотняные палатки, и сделалось подобно городу, при источнике вод иерихонских, который прежде был вредоносен, но св. Пророк Елиссей исцелил его, всыпав водонос соли. (4Цар.2:19–22). Кругом много лесу, наипаче много тех древ, от которых питался Иоанн Предтеча, называемых акриды; есть и другие, подобные им, от которых такожде можно питаться. В половине дня, в понедельник, показалось с горы от Иерусалима блестящее оружие, послышался барабанный бой и музыка, и открылось многое множество народа, до двадцати тысяч человек. Одного воинства тысяча, да провожатых арабов до тысячи.

А поклонники были — иные на верблюдах, иные на конях, иные на магарах, иные — пешие. Большая часть были православные поклонники, не только чужестранцы, но и палестинские жители; много было из патриаршего монастыря. Сам Патриарх в сей год к Иордану не приходил. Было много христиан других исповеданий. Пришедших распорядили всех по палаткам; и сделалась большая ярмарка и торговля разными съестными и питейными припасами.

93. Теперь скажу о достоплачевном обстоятельстве. Бог казнит не только самих грешников, но и землю, которую они населяют и оскверняют. Так, Господь пожег огнем, потопил водой и погрузил в землю содомские и гоморрские города; и доныне стоит на том месте Мертвое море, столько горькое, что не имеет в себе никакого животного. В окружности его, где были сады и огороды, не может расти ни трава ни древо, чему мы были самовидцы. От самого Мертвого моря до самого источника иерихонского два часа ходу; местоположение — прекрасное и ровное, и земля — самая добрая: нет ни песку, ни камня, еще и напаяется водою, источником иерихонским и рекою Иорданом, когда бывает наводнение; как сказал праведный Авраам Лоту, своему племяннику; страна Содомская, яко рай Божий, блага и плодородна и напаяема водою. (Быт.13:10.). Ныне же страна содомская — плача достойна, и смотреть на нее скучно: нет на ней ничего растущего и зеленого, нет ни травы, ни древа, даже нет песку и камня, а только какая-то изгарь. Еще растут какие-то древа, похожие на смородину, или на малую яблонь, или на баклажан; лист на них полубелый, посыпан подобно как солию, и плоды приносят похожие на небольшие яблоки, полукрасные; когда раздавишь его, то ничего не обрящешь, кроме смраду. Называют их содомскими яблоками. По другой же стране источника иерихонского — подобно раю: трава зеленая, покрыта разными цветами — так что и коней не видать. А где был славный град Иерихон, ничего на том месте не обретается, только мало заметен фундамент стен иерихонских. Пониже Иерихона есть развалины монастыря св. Пророка Елиссея; а повыше, под горами, есть небольшое селение, которое ныне называют Иерихоном.

94. Во вторник, на Страстной неделе, часа за четыре до света, начали бить в барабаны, стрелять из пушек и тревожить народ. Целый час дали собираться: запалили огни и военные фонари. Мы пешие пошли вперед, но нас провожатые не пустили, пока все собрались. Потом начали палить из пушек, забили в барабаны, заиграла музыка, и пошли в путь по ровному месту; кругом нас — воинство и огни. Потому рано пошли, что от Иерихона до Иордана три часа ходу, т. е. пятнадцать верст. Отошли один час, да остановились; мало постояли, и паки пошли; один час отошли, и паки остановились; развели огни, и постояли довольно долго: потому что боялись рано допустить народ к Иордану, дабы иные не потонули. Мы же очень скучали, и минута казалась нам за час. Когда начало светать, тогда нас пустили по своей воле. Мы, пешие, один другого предваряли, верховые также. Куда тогда девалась наша старость? Обновися, яко орля, юность наша. Пустились все бежать, сколько у кого было силы. Старики, седые бороды, уподобились младым отрокам, с ноги на ногу прыгали. Старые жены, хотя и не могли прыгать, но и те, подхвативши свои одежды, аще и со слезами, обаче бежали, сколько силы есть, дабы скорее и прежде всех прибежать к Иордану.

95. Как только подбежали к Иордану, то кто в чем был, в том и бросились в воду. Мы искупались до большого народа; и я со дна Иордана взял немного камней, благословения ради. Сам Бог повелел Иисусу Навину взять двенадцать камней из Иордана, ради памяти — что переходили реку Иордан по суху. И я взял того ради, что был и купался в Иордане. Купались мы на том самом месте — где Иисус Навин переводил Израиля. А где св. Иоанн Предтеча крестил Господа Иисуса Христа, то место выше; и тамо купаться такому множеству народа неудобно, потому что берег очень крут. Иордан река ширины саженей пятьдесят, но только весьма быстрая, и от быстроты мутная и глубокая в ярах. На том месте, где купаются, сажени на две можно ходить от берега. А где на прочих местах купались, тамо держались за ветви древ; овыи и переплывали, но с великим трудом, ибо очень велика струя, и заплескивает. По обеим сторонам растет лес прекрасный и трава великая. Иордан течет из Тивериадского моря, а впадает в Мертвое море. Искупавшись еще в Иордане, пошли обратно в Иерихон, каждый по своей воле. Когда возвращались от Иордана, и прошли один час, то недалеко, в левой руке, видны были развалины монастыря св, Герасима; еще до половины стены стоят, а в правой руке, на берегу Иордана, видны развалины монастыря св, Иоанна Предтечи, Крестителя Господня.

96. Пришедши в Иерихон, пообедали — кто что имел; овые купили. Недалеко от Иерихона, к западу, стоит гора Сорокодневная, на которой Господь постился сорок дней и сорок нощей. Близу ея были монастыри, и доднесь видны развалины их; в горе же множество пещер и монашеских келий, с малыми церквами, и доныне видно стенное иконное писание; но ныне до конца место запустело: в некоторых келиях живут полудикие арабы. Двое русских вошли на верх горы; но егда стали спускаться с горы, то на одного арабы напали, и убили бы, ежели другой скоро не увидал, и не закричал. Арабы подумали, что много русских, бросили его, и сами убежали. Переночевавши в Иерихоне третью ночь, в среду поутру с полунощи поднялись, и пошли в путь при огнях и при музыке и при ружейных выстрелах; но только нощию по горам и по камням идти весьма трудно от множества народа: дорога узкая, только проехать одному коню верховому, а народу много тысящ, и потому шли не по дороге, а прямо по камням, на полверсты ширины и версты на три длины; вокруг же нас скакали арабы, на своих легких конях, и отбивали разбойников. Хотя шли мы нощию, но от множества огня и фонарей идти было светло, и шли мы по пустыне, подобно Израилю, Моисеем водимому.

97. В среду, в половине дня, стали подходить к Иерусалиму. Иерусалимские же жители, оставшиеся дома, христиане, турки и евреи, мужи и жены, вышли нас встречать от Иерусалима до самой Вифании. По обеим сторонам дороги стоял и сидел народ. Христиане поздравляли нас с обмытием грехов в Иордане и с чистыми телом и душею. И был во всем Иерусалиме как великий праздник. Да и воистину был праздник: было самое великое стечение народа из всех стран и из всея Палестины. Наступали для христиан самые великие праздники и торжества. Приближалось время радости и скорби. Радовались о том — что наступают великие праздники и торжества, получим новую благодать небеснаго света, и будем праздновать пресветлый праздник, св. Пасху, в св. граде Иерусалиме. Скорбели сердцем о том — что приходит время всем друг с другом разлучаться. Жили полгода, со всеми познакомились. А наипаче страшили нас те горькие минуты, когда надобно будет расставаться нам с св. градом Иерусалимом, разлучаться со святым и живоносным Христовым гробом и с прочими святыми местами. Пришедши на квартиры, пообедали, отдохнули, и потом пошли ночевать во храм ко гробу Божию. Утреня в четверток была торжественная; ранняя Литургия была на Божием гробе; служил один Архиерей собором; на Литургии много было причастников.

98. Поздняя Литургия была в Патриархии; служил сам Патриарх. Умовение ног было на площадке, против святых врат храма Гроба Божия. Сделан был амвон на три ступени; кругом — перилы, по углам — колонны, на колоннах — великие свечи. Амвон устлан был коврами. На средине стоял стул позлащенный; по сторонам стояло 12 стульев; на стене к востоку поставлены были иконы, и пред ними горели свечи; к той же стене сделана была кафедра для чтения Евангелия. Пришло сто человек воинства, и стали кругом кафедры. На площадке, на Авраамиевом монастыре, на Гефсиманском подворье, на Патриаршем монастыре и на храме Христова Гроба стояло множество народа. Мы стояли на храме Христова Гроба. Смотрим: из Патриаршего монастыря идет Патриарх во всем облачении, с двенадцатью священниками, сопровождаемый Архиереями. Впереди его шли двенадцать мальчиков в иподиаконском облачении, с подсвечниками и со свечами, потом певчие, потом диаконы с кадилами; за ними шли священники, потом седмь диаконов с кириями; за ними шел Патриарх, и обеими руками благословлял народ; за ним шли Архиереи в рясах. Взошедши на амвон, Патриарх сел на своем месте, и прочим священникам приказал сесть по чину. Архиереи стояли внизу и смотрели. Началась по обычаю тайная вечеря и чтение Евангелий: читал один архимандрит на кафедре. Всем священникам были наречены имена Апостольския, и даны были выписки — кому что говорить с Патриархом. И была по чину вся тайная вечеря. И какие были выразительные разговоры! Кто понимал язык, те все слезно плакали; и я немного понимал, и не мог удержаться от слез. Прежде по уставу совершилось умовение ног: омывал ноги священникам и целовал их сам Патриарх. Потом и прочая часть вечери. Читалось первое страстное Евангелие. Когда начали читать: «Бе же един от ученик Его возлежи на лоне Иисусове, его же любляше Иисус: поману же сему Симон Петр вопросити, кто бы был, о немже глаголеть? Напад же той на перси Иисусовы» (Ин.13:23,24,25): тогда принял один священник под именем Иоанна на перси Патриарху, — и глагола Ему: «Господи, кто есть?» Патриарх ему ответил: «Той есть, ему же Аз омочив хлеб подам. И омочь хлеб, даде Иуде Симонову Искариотскому». (26). И прочее все, что говорил Господь Апостолам, и что Апостолы говорили Господу и спрашивали Его, о том священники, вставая и подходя к Патриарху, с ним говорили, и спрашивали его по Евангелию, и Патриарх им отвечал — как написано в Евангелии. По вечери сошел Патриарх с тремя священниками с амвона долой: священники сели, и наклонили главы, якобы спали. А Патриарх отшел от них, и пал на колени, и молился со слезами, и трижды вставал и подходил к священникам и возбуждал их, якобы спящих; они же сидели, и главы наклонили. Потом были ектении и отпуск. Продолжалась сия церемония, тайная вечеря, более двух часов. Вся тайная вечеря была в настоящем виде.

Пред вечером во всех монастырях было освящение елея, и всех поклонников соборовали маслом, — везде сами Архиереи. В тот вечер храм Гроба Божия не отворяли, и ночевать никого не пустили. Но русския благородные жены упросили Патриарха и Консула, чтобы отправить стояние на Голгофе половину по-русски. Патриарх уважил просьбу, и уже поздно вечером с фонарями отперли святыя врата, и впустили в храм одних русских. Повечерие прочитали на Голгофе, и пели Кресту канон весь нараспев, по-гречески. Потом греки легли спать, а мы русские пошли в пещеру — где Царица Елена обрела крест. Там прочитали двенадцать Евангелий страстных и синаксар, и другие приличные тому дню словеса, и пропели акафист честному Кресту.

99. Когда начали ударять в било на утреню, — мы пошли все на Голгофу, и началась утреня по уставу. Евангелия читали — шесть по-гречески и шесть по-русски. Антифоны и каноны пели нараспев, правый клирос по-гречески, а левый по-русски; и продолжалось стояние шесть часов. Часы царские все прочитали и пропели на Голгофе по-русски. Утром врата церковныя не отворяли, и была в храме тишина и безмолвие. В двенадцатом часу дня пошли кадить святые места по два диакона. Прежде кадили два диакона православных. Потом пошли кадить два диакона армянских, в митрах. Потом пошли два диакона коптов, тоже в митрах. Католики не кадили. У них диаконы одежду носят странную от всех вер. Потом ходили все с литиями. В первом часу пополудни отворили св. великие врата церковныя. Народ бросился в храм без порядка, и произошел в храме великий шум: бросились себе места захватывать. И мы заняли себе места. В одну минуту наполнился весь храм народом.

100. Через полчаса, вдруг, около Божия гроба сделался шум, и закричали арабы необыкновенным голосом: схватились человек пятьдесят, встали один другому на плечи, в три человека, подняли руки на небо, и все закричали. И начали бегать кругом Божия гроба, а потом по всему храму; и бегали и кричали до самой вечерни. Потом пришло тысяча человек воинства турецкого, подле св. врат сделали гауптвахту, и по всему храму расставили часовых. Потом пришел Патриарх со славою многою; и была ему великолепная встреча. Вечерня была торжественная; но плащаницу с Голгофы не сносили, по опасению беспорядка. После вечерни паки арабы принялись за свою работу, паки начали бегать и кричать. Я спрашивал тех, которые знают, по-русски: что они приговаривают? Мне сказали, что они хвалят едину православную веру, прочие же исповедания укоряют, яко лживые и душе пагубные. К армянам приходят, и их укоряют — что хотели сами получить благодать, но вместо того наелись нечистоты. Франков укоряют — что не верят благодати, и не принимают святого света от гроба Господня, но сами высекают огонь. Еретики же сии дают воинам деньги, чтобы били арабов, и отгоняли от них. Потому арабы все — в крови и в поту; уже спустят с плеч свои длинные рубахи, и ходят полунагие; кто их бьет, — не скорбят, но свое дело делают. Когда бегают кругом гроба Божия и по Воскресенскому храму, — все одни слова говорят. Мне растолковали, что они говорят сие: «Един Бог Иисус Христос! Едина вера православных христиан!» — Потом носили плащаницу христиане всех исповеданий, армяне, копты и сириане. Прежде всходили на Голгофу, потом сходили ко Снятию, а после обходили по трижды Божий гроб, а потом уходили в свои приделы. Тако проводили нощь до заутрени, среди беспрестанного шума и гама; и был в храме как бы базар, или ярмарка. До сего времени поклонники рассеяны были по всему Иерусалиму; а таперь все христиане, из разных стран, собрались в один храм к гробу своего Спасителя, Иисуса Христа. Народом наполнены были все хоры, все галереи. Все просят, все требуют по своему обычаю. Всюду теснота, всюду от тесноты драки; языков друг друга не понимают, а турки воины беспрестанно разнимают. Можно сказать, что теперь вместил небеси подобный храм в себя всю вселенную. Тако проводили нощь до заутрени.

101. Потом начали в доски благовестить к утрени, а арабы шуметь перестали. Сам Патриарх начал утреню по уставу, и роздали всем православным свещи. Всю кафисму «Блажени непорочнии» пели нараспев, в Воскресенском храме. Читать Евангелие пошли на гору Голгофу. Прочитавши Евангелие, подняли плащаницу и понесли в Голгофы, с хоругвями и с фонарями; было множество духовенства: кроме диаконов, священников, игуменов и архимандритов, шесть Архиереев и Патриарх, и множество певцов. Когда снесли с Голгофы, — обошли Снятие трижды. Потом положили плащаницу на том месте — где Иисуса Христа повивали пеленами, и мазали миром на погребение. Здесь говорена была великая проповедь. Потом понесли плащаницу на гроб Иисуса Христа, и обнесли кругом гроба трижды. Потом внесли вовнутрь гроба, и положили плащаницу на самом гробе. Все духовенство стало вокруг кувуклии Христова гроба. И пели весь канон «волною морскою» и стихи нараспев одно духовенство. Весь народ держал в руках свещи. Там же пели и хвалитные и великое славословие, и читали Евангелие; там кончили утреню и часы. После плащаницу убрали в свое место, а гроб турки запечатали. После службы, паки арабы начали свою работу, купцы и старики, поскидали свои чалмы, схватились одни с другими, и все начали кричать и прыгать. Когда рассвело, — начали огни и лампады гасить, и нигде не оставили ни единой лампады горящей. Турки отворили гроб Божий, и внутри погасили все лампады. Потом пришло турецкое начальство, и сам Паша; кругом Христова гроба стало множество воинов вооруженных. И во храме все переменилось: все приуныли, а арабы приохрипли и изнемогли. В храме теснота и духота необыкновенная. Вверху на всех хорах в четыре ряда набито народу; и на всех иконостасах и в куполах полно людей; все держат в обеих руках по тридцати по три свещи, во образ Христовых лет. Огня нигде нет.

102. Патриарх с консулами взошел на передний иконостас. А Мелетий Митрополит Заиорданский с прочими Владыками сидели в алтаре, приунывши и головы повесивши. В храме распоряжаются магометане, с военным оружием; арабы бегать уже перестали, но стоят, поднявши руки на небо, и умиленные гласы испускают; христиане все плачут, или непрестанно воздыхают. И кто бы мог тогда удержаться от слез, видя столь множество людей со всех стран вселенной, плачущих и рыдающих, и от Господа Бога милости просящих? Но радостно было видеть, что теперь и нехотя прочие христиане православную греческую веру и православных христиан уважают, и на православных, яко на пресветлое солнце, взирают: ибо все надеются получить благодать святого света токмо от православных. Пришли в алтарь Армянский Патриарх с двумя Архиереями и Коптский Митрополит, поклонились Митрополиту Мелетию и прочим Владыкам, и просили, чтобы, когда получат благодать святого света, уделили и им. Митрополит Мелетий со смирением ответил, и велел им молиться Богу; и они пошли в свое место. Потом были сняты царские врата, и повешены другия, с отверстием. Не можно описать — что тогда было во храме: якобы ожидали все второго пришествия Царя Небесного; на всех напал страх и ужас; сами турки приуныли. Больше в храме ничего не слышно, как только воздыхания и стон. И Митрополит Мелетий слезами омочал свое лицо. Потом сам турецкий паша с прочими начальниками пошел вовнутрь ко гробу Божию поверять — не осталось ли где огня. И когда вышли, — гроб запечатали. Но туда еще прежде отнесли великую лампаду, налитую до самого верха елеем, и в нее пущена великая светильня, и поставили лампаду посреди Христова гроба. Уже кругом кувуклии христиан близко нет, одно турецкое начальство. А с хор спущено было на веревках множество железных решеток с пуками свеч. Когда пробило восемь часов, по-русски — два часа с полудня; тогда начали готовиться к крестному ходу. Архиереи, священники и диаконы, облачившись во всю священную одежду, взяли все по тридцати по три свещи без огня. Потом подали из алтаря, чрез царские врата, двенадцать хоругвий, и взяли — кто мог. Воины очистили путь. И пошли за хоругвями певчие. Потом из алтаря, в царские врата, пошли, по два в ряд, диаконы, священники, игумены и архимандриты, потом Архиереи, а позади всех Митрополит Мелетий; и пошли прямо ко гробу Господню. Обошли его кругом трижды, поюще: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех: и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити». Кончивши ход, все духовенство скоро пошло в алтарь и с хоругвями; остался один Митрополит Мелетий у дверей гроба, в руках турок. Турки его разоблачили, и сами начальники всего его обыскали. Потом надели на него подризник и омофор, и отворили Божий гроб, и впустили его вовнутрь. О, какой тогда напал страх и ужас на всех там бывших! Все рыдали и воздыхали, и просили Господа Бога, да не лишит Своей благодати, небесного Своего света. Прошло несколько времени, не знаю — много или мало, ибо были все вне себя от какого-то страха, — только вдруг около Божия гроба воссиял свет; вскоре свет показался и из алтаря, в царские врата, в отверстие. И текли яко две огненные реки, — одна от запада, от Божия гроба, а другая с востока, от алтаря. О, какая тогда в храме сделалась радость и ликование! Сделались все яко пияны, вне себя, и не помнили — кто что говорит, или кто куда бежит. И поднялся по всему храму великий шум: все бегают, все восклицают с веселием и благодарением, а наипаче арабские жены. Сами турки, магометане, пали на колена, и кричали: алла, алла, т. е. Боже, Боже. О, странное и преславное видение! Весь храм обратился в огонь: больше во храме ничего не видно, кроме небесного света. Вверху и внизу и по всем хорам разлился святый свет, и сделался после по всему храму дым. И пошел народ со светом, большая половина, вон; и понесли по всему Иерусалиму, каждый в свой дом, и по всем монастырям.

В великой церкви началась вечерня, а потом Литургия Василия Великого. Служил один Митрополит, собором, и хиротописал одного диакона. Литургию народ стоял со свечами.

Митрополит Заиорданский когда входит вовнутрь гроба, — обретает великую лампаду, стоящую на Христовом гробе, саму о себе возжегшуюся, а иногда при нем нечаянно загорится. Но только сам он никогда не видал — как она загорается. В Иерусалиме я от многих слышал, которым сам Митрополит сказывал по откровенности, сие: «Иногда я взойду, а она уже и горит; тогда и я скоро вынесу, а иногда взойду, а лампада еще не горит; тогда я паду на землю от страха, и со слезами начинаю просить милости от Бога. Когда встану, — лампада уже горит, и я зажигаю два пука свечей, выношу и подаю». Митрополит выносит свет в притвор, и вкладывает пуки в железные фонари, и подает от гроба в отверстия, для того устроенные, правой рукой — православным, а левой — армянам и прочим. Православных арабов целая толпа стоит подле отверстия. И как только Митрополит покажет святой свет, — один араб схвативши бежит прямо в алтарь; а оттуда, в царские врата, раздают народу; а подле отверстия едва только успеет один запалить свещи. Митрополит же паки обращается ко Христову гробу, и еще зажигает два пука, и выходит из дверей гроба. Арабы же самые сильные стоят у дверей гроба, и его дожидают. Только он выйдет, держа в руках по тридцати по три свещи горящих, — арабы, взявши его на свои руки, несут прямо в алтарь. Народ весь бросается к нему: всем желательно прикоснуться к его одежде. И едва, с великим трудом, могли его донести до алтаря; и посадили его на стуле: он просидел всю Литургию, яко вне себя, наклонив главу; очами не смотрел и устами нечего не провещал; и никто его не беспокоил. Когда унесли его от гроба, — народ бросился вовнутрь гроба прикладываться, и я сподобился приложиться. Весь Христов гроб был мокрый, якобы дождем вымочен; но я не мог узнать — от чего это. Посреди гроба стояла та великая лампада, которая сама зажглась, и великим светом горела.

По Литургии, каждый пошел в свое место, и один другого поздравлял с получением новыя благодати святого света.

103. Вечером все мы пошли ночевать во храм, ко Христову гробу. Когда же пришли в храм, — увидели дивное и преславное зрелище: весь храм, а наипаче Божий гроб, неизреченно украшен разными серебряными и златыми иконами и фигурами, а наипаче множеством серебряных и вызлащенных лампад, горящих великим светом; обставлен множеством свечей белого воску, но еще не зазженных. Весь храм увешен был лампадами: где прежде была одна лампада, там десять: хотел я пересчитать, но не мог. Везде тихо и спокойно. Врата церковные оставлены были не затворенными на всю ночь. Воины на площади развели огни. И была та нощь веселее всякого дня: куда ни пойдешь, всюду радость найдешь; и не только сия радость во храме Христова Гроба, но и по всему Иерусалиму; всю ночь по улицам ходил народ толпами; всюду горели огни, и все монастыри были отворены. Самые турки сделались веселы и кротки, и толпами шли посмотреть в храм Христова Гроба.

Только одни жиды заперлись в своих домах, не терпя видеть света истины, и коснея в своей злобе. Франки же, хотя и враги Восточной Церкви, но и те с нами торжествуют. В храме же хотя и стоят воины кругом Христова гроба, но ко гробу Христову подходить никому не возбраняют. Так проводили вечер до девяти часов. Потом, за три часа до полуночи, начали благовестить к утрени в разные доски, разными переборами, самым торжественным образом. Пришел Патриарх со всем своим собором, и была ему самая церемониальная встреча.

Потом начали утреню. Канон — «волною морскою» пели весь нараспев, по стихам и по клиросам, с ирмосом на четырнадцать; пели два часа. В то время зажигали по всему храму свещи и паникадила; в самых куполах зажгли не одну тысячу лампад. Мы, монашествующие, стояли все в алтаре. Потом Патриарх и Митрополиты, Архиепископы и Епископы, архимандриты и игумены, священники и диаконы, и весь причет церковный, облачившись во всю священную одежду, взяли двенадцать хоругвий. Хоругви были богато убранные; жертвованы древними греческими и грузинскими Царями и показывали их. Позади Патриарха несли одну хоругвь три человека, шитую одним златом, с изображением Воскресения Христова, российской работы, пожертвованную московскими купцами. Потом роздали всем большие свечи белого воска. Такожде и по всему храму зажгли свечи и паникадила. Гроб Христов казался якоже един огненный фонарь. От больших свечей в руках каждого сделался весь храм в огне, и осветились церковные куполы подобно солнцу. Бывшие в крестном ходу взяли Евангелия, иконы, кресты и зазженные свечи, и пошли из алтаря Воскресенского храма в царские врата, прямо к гробу Христову, поюще: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех: и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити!» Когда обошли Христов гроб трижды, — все духовенство остановилось против двери гроба. Потом сам Патриарх прочитал воскресное Евангелие, которое читается к вечеру в субботу на Литургии: от Матф. зач. 115. Потом, взявши кадило, пошел вовнутрь, и покадил Божий гроб; вышедши, покадил кругом всю кувуклию и всю братию. Потом с архиереями пошел вовнутрь к Христову гробу, и там покадивши, возгласил: «Слава Святей, и Единосущнсй, и Животворящей, и Нераздельней Троице, всегда, ныне и присно, и во веки веков». Владыки возгласили «аминь». Тогда сам Патриарх со всеми архиереями, внутри над самым гробом, воспели: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробах живот даровав,» — и пропели сие трижды. Пели не по-русски, а по-гречески, т. е. «Христос анести эк некрон фанато фанатон патисас, ке тис эн тис мнимаси зоин харисаменос». Потом пели певцы; и все вокруг Христова гроба стоящие пели многажды. О, какая тогда у всех была радость, и кто от радости мог не плакать, видя гроб своего Спасителя, Иисуса Христа, пред очами своими стоящ празден, и самого Его воскреша из мертвых? Кто мог не благодарить своего Создателя — что сподобил праздновать св. Пасху, Его славное из мертвых воскресение, в св. граде Иерусалиме, вокруг самого Его гроба, и на самом том месте — где совершилось таинство нашего спасения? Какое перо может описать нашу неизреченную радость, или кто может ее объяснить устами? Который язык может ее рассказать? Только разве тот ее понять может, кто вкусит той радости в чистоте своего сердца. Как нам было не радоваться, и не веселиться? Собрались мы от четырех концов вселенныя, христиане разных исповеданий, разные языки, все собрались в один храм; все стоим вокруг гроба своего Спасителя, и все прославляем Его славное из мертвых воскресение. Поистине, ныне вся исполнишася света; тогда канон Пасхи сделался нам весь открыт и явственен. Ибо что поем, то и своими очами видим. И с какими чувствами мы восклицали к Сиону, на котором стояли: «Возведи окрест очи Твои, Сионе, и виждь: се бо приидоша к Тебе, яко Богосветлая светила, от запада, и севера, и моря, и востока чада Твоя, в Тебе благословящая Христа во веки». (Песн.8:2. Кан. Пасхи). Воистину для нас была священная и всепразднетвенная сия спасительная нощь, и светозарная светоносного дне, востания сущи провозвестница, в ней же безлетный Свет из гроба плотски возсия (Песн.7).

Потом была ектения. Когда начали канон петь, — пошли в великую церковь; а на Христовом гробе один священник с диаконом начали раннюю Литургию. В великой же церкви канон Пасхи весь пели нараспев. После утрени без расходу начали и Литургию. Служил Патриарх с полным собором, в самом великолепном и торжественном виде. Апостол читали на трех языках: на греческом, на славянском и на арабском. Евангелие читали на разных многих языках: на славянском читали трое, прочие на еллиногреческом и на греческом, на грузинском, на сирском, на арабском, на египетском и на абиссинском; читали с переборами в доски. Литургию все стояли со свещами. Мы утреню и Литургию стояли в алтаре.

Когда окончилась Литургия, — начало светать. Все православные пошли в патриархию, и там во вратах давали каждому по два яйца красных. Потом все пошли по своим местам.

104. Впрочем, дали всем православным поклонникам повестку, чтобы в первом часу по полудни шли в патриарший монастырь к вечерни. И мы пришли в церковь патриаршую: она убрана и украшена была множеством лампад и свещей. Роздали всем в руки по великой белого воска свеще, и стояли всю вечерню со свещами. Вечерня была самая торжественная. На вход шло больше ста священников и множество диаконов. Впереди диаконов с кириями; за ними несли двенадцать рипид. Шли позадь всех столбов. Евангелие читали, подобно как на Литургии, много человек на разных языках с перезвонами. После вечерни было всем поклонникам угощение.

Потом отворили храм Христова гроба, и пошли все поклонники приложиться к гробу Христову. Там было плачевное зрелище: все плачут, все рыдают; все гроб своего Спасителя, Иисуса Христа, обнимают, и горячими слезами обливают: потому что пришло время с ним разлучиться, и на веки с ним расстаться. Плач и рыдание, по всему храму; а наипаче жены громкие гласы и вопли испускают. И на всех св. местах лежит народ, и встать не хощут. Так всем грустно и скорбно разлучаться с Иерусалимом, и расставаться с живоносным Христовым гробом.

105. В понедельник, поутру, когда вышли мы от Литургии, — уже по улицам и пройдти стало нельзя. Всюду наполнено верблюдами и ослами, и арабами извозчиками. Все суетятся, и отправляется каждый в свою страну. Во вторник еще больше отправилось. Мы же в среду выехали. Взяли двое одного верблюда, на котором и отправились из Иерусалима, как и прочие, со многими слезами. Иерусалимские жители и сами Архиереи выходят ежедневно за Давидовы врата провожать поклонников. А Митрополит Мелетий всех благословляет. Мы выехали, едва помня себя от горести и от печали, что навсегда удаляемся из св. града Иерусалима, и что в другой раз увидеть его не имеем надежды. Но аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя, аще не помяну тебе, аще не предложу Иерусалима, яко в начале веселия моего. Наконец закрылся от очей наших св. град Иерусалим! Тогда мы возопили ко Господу: «Господи, Господи! аще и извел еси нас из земного сего рукотвореннаго Иерусалима, в котором плотию Своею пострадал Ты; но не лиши нас Твоего Иерусалима небесного, нерукотворенного, в котором царствуеши во веки бесконечные. Аще Ты и закрыл от телесных наших очей Свой живоносный гроб; но, о, Господи, Владыко человеколюбче! открой нашим душевным очесам самого Себя, да видим Тебя разумно, и да утешаемся Тобою, нашим Создателем! О, Господи! виждь, како мы любим Твой живоносный гроб. О, Господи! сподоби нас возлюбити Тебе самого от всея души, и от всего сердца нашего, и от всего помышления нашего, да всегда пред Тобою ходим, во вся дни живота нашего, да Тебя, нашего Владыку, ни в чем не прогневаем! И скажи, нам, Господи, путь, в оньже пойдем; и научи нас творити святую волю Твою: яко Ты еси Бог наш. Аще куда нас поведеши: сам предиди пред нами; потому что без Тебя и Твоея помощи не можем благое творити ничтоже. Господи! аще посылаеши на нас скорби и смущения: сам даруй нам крепость и терпение. Аще нас утешаеши: даруй нам кротость и смиренномудрие, да не превознесемся, и да не возгордимся. Но молимся Тебе, Господи: не пошли нам скорби выше сил наших, избави нас от лукаваго и от всех дел его».

Ехали мы полями: пшеница уже поспевала, и зачинали ее жать. Ночевать пришли мы в город Ремль; а поутру в четверток приехали мы в Яффу, т. е. в Иоппию. В пяток сели на корабль, и отправились в путь прямо во св. Гору Афонскую.<...>

108. Благодарю Бога моего, яко сподобил мене сходить во св. град Иерусалим, поклониться Его живоносному гробу и прочим св. местам во Иерусалиме и Палестине. За все сие восылаю славу и благодарение, честь и поклонение Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.