Пути истории

Шестая фаза (стабильно-абсолютистское постсредневековье)

Переходя к шестой фазе исторического процесса, мы сталкиваемся с трудностью терминологического порядка. Нет сомнений в том, что так называемое «новое время» (в Европе длившееся с XVI по XIX в.) представляет собой особую фазу исторического процесса. Однако термин «новое время» по многим причинам нежелателен. Когда сейчас человечество в значительной своей части живет уже в восьмой фазе, с какой точки зрения можно считать шестую фазу «новым временем»? Ясно, что нужно выработать другой термин. Выше мы разделяли общества, традиционно классифицируемые как «первобытные», на фазы первобытную и первобытнообщинную, а общества, традиционно обозначаемые как «древние»,— на фазы ранней и имперской древности. В обоих случаях мы вводили для четных фаз дополнительное определение, относящееся к системе организации социума, а не к самому производству, т. е., по марксистской терминологии, не к фактору производственного «базиса», а к фактору социальной «надстройки». Тем не менее исторически наша классификация была оправдана, так как система организации социума оказывалась важнейшим диагностическим признаком эпохи.

Думаю, что подобный прием позволителен и при установлении терминов для пятой и шестой фаз. Пятую фазу в целом мы назвали не «ранним средневековьем» (параллельно «ранней древности»), а просто «средневековьем». Это соответствует общей историографической традиции, в которой как раннее средневековье обозначается (для Европы) лишь период от создания германских королевств до конца крестовых походов. Но чтобы быть последовательными, мы должны были сохранить определяемое существительное «средневековье» и для шестой фазы (как мы сохранили «первобытность» не только для первой, но и для второй фазы, и «древность» не только для третьей, но и для четвертой) и прибавить к слову «средневековье» какой-либо эпитет. Этот эпитет должен был бы дополнительно характеризовать диагностический для пятой фазы тип организуемого социума (ср. «община», «империя»).

Таким типом организации социума шестой фазы явилась стабильная абсолютистская монархия, приобретающая характер национального государства. Итак, «абсолютистское средневековье»? Трудность в том, что многие собственно средневековые государства тоже вполне могут быть обозначены как абсолютистские, и разница тут не во введении абсолютизма как бы впервые, а в стабильности абсолютистских государств и (часто, но не всегда) в приобретении ими национального характера. К тому же трудно обозначить послепетровскую Россию или Пруссию времен Фридриха II как средневековье даже с эпитетом «абсолютистское». Поэтому я решил остановиться на термине «стабильно-абсолютистское постсредневековье». Это исключит абсолютистские государства собственно средневековья (пятой, средневековой, в сущности раннесредневековой фазы) и тоталитарные государства седьмой фазы. Конечно, термин «постсредневековье» (post-medieval) носит нежелательный характер отрицательной дефицинии, но это все же лучше, чем рассудку вопреки называть давно ушедшую шестую фазу «новым временем» или вопреки всем укоренившимся традициям называть эту фазу средневековой, хотя бы и с ограничивающим эпитетом. Альтернативно я предложил бы называть эту фазу «абсолютистским предкапитализмом».

Как для пятой, так и для шестой фазы характерными являются эксплуатация прежде всего земледельцев и государственное господство землевладельцев (хотя формы государственной организации меняются), но в то же время существенно появление новых классов — буржуазии и наемных рабочих.

Чем больше побуждение господствующего класса к стабильности удовлетворяется, тем сильнее дискомфорт в остальных группах населения.

В постоянном дискомфорте жили женщины всех сословий, и даже уход под сень монастырей не был гарантией безопасности, не говоря уже о регламентации и неестественности монашеской жизни.

Возникший к концу пятой фазы класс буржуазии также испытывал сильнейший дискомфорт, потому что не был уравнен в правах с господствующим классом землевладельцев и был крайне ограничен в возможностях предпринимательства и изобретательства.

Дискомфорт, конечно, испытывал класс наемных рабочих, складывавшийся из разорившихся ремесленников, беглых (либо переданных в мануфактуры помещиками или государством) крестьян и даже беглых монахов. Но это была слишком разнородная масса, чтобы выработать общее для нее единство социальных побуждений; в какой-то части ее могли даже устраивать потери связи с организациями традиционными, прежними податными классами.

Мы уже знаем, что социально-психологический дискомфорт может быть снят появлением нового социально-психологического побуждения, новой идеологии, но лишь в том случае, если это побуждение имеет возможность активно проявляться. Сначала должно появиться чувство, что «можно думать иначе». Это содействует выработке плодотворных новых идей (в том числе научных) и новых технологий.

Для смены фаз необходима также выработка новой технологии изготовления оружия, что может содействовать смене дискомфортных производственных отношений. Однако необходимо учитывать, что новое оружие остается в распоряжении господствующего класса и не может непосредственно изменить положение класса низшего. Применение этого оружия скорее содействует стабилизации централизованного государства и разрушению изжившей себя феодо-вассальной системы. Но в то же время производство нового оружия — дело горожан, что способствует их известному социальному продвижению.

Важнейшими условиями перехода от средневековой фазы к постсредневековой можно считать создание альтернативных идей, принципиально нового оружия и появление стабильных государств, способных установить известное равновесие между классами — не только землевладельцев и земледельцев, но и успевших возникнуть буржуазии и наемных рабочих. Их возникновение связано с развитием товарно-денежных отношений, а их внедрение в сельское хозяйство может ослабить формальную и фактическую взаимозависимость землевладельцев и земледельцев, постепенно заменяя чисто насильственную эксплуатацию эксплуатацией экономической. Наиболее тяжкие формы зависимости земледельцев (например, крепостное право) могут быть ослаблены или даже отменены.

Все эти нововведения «срабатывают» не одновременно, поэтому в шестой фазе мы встретим общества и «полного развития», и «неполного»: есть новое оружие, нет альтернативной идеологии, есть и то и другое, но нет стабильности государства, и т.п.

Как видно из изложенного в предыдущем разделе, основные признаки следующей, постсредневековой фазы складываются отчасти уже внутри пятой фазы, а внутри самой шестой — лишь постепенно и неравномерно в различных странах Евразии. За тысячу лет существования средневековья дискомфорт все более накапливался во всех слоях общества. Меньше всего могли рассчитывать на комфортабельную жизнь основные массы земледельческого населения. Как мы увидим, конец пятой и начало шестой фазы ознаменованы крестьянскими восстаниями огромных масштабов. Даже для господствующего землевладельческого класса бесконечные войны с переменами границ и необходимостью непредсказуемых смен сюзеренов, что означало ненадежность сохранения жизни (своей и близких), были сильным дискомфортом. Нужна была государственная и официально-идеологическая стабильность, причем такая, которая поддерживалась бы определенным и достаточно мощным социальным побуждением к этой стабильности. На смену неустойчивым, не связанным общностью языка и традиционной культуры феодальным государственным образованиям приходят абсолютистские стабильные государства — настолько стабильные, что способствуют созданию внутри себя национального самосознания — исторического фактора, чрезвычайно важного для дальнейшего хода исторического процесса. Задачей нового, стабильного государства стало обеспечение равновесия между теперь уже четырьмя классами постсредневекового общества.

До полного набора необходимых для шестой фазы диагностических признаков успели дойти далеко не все общества мира. Еще раз отметим, что таким полным набором диагностических признаков абсолютистской постсредневековой фазы являются следующие: введение эффективного огнестрельного оружия, включая артиллерию, что знаменует конец существования войска вооруженных землевладельцев — рыцарства и аналогичных структур; возникновение (наряду с численно доминирующими прежними классами — привилегированных землевладельцев и в разной степени бесправных земледельцев) новых классов — буржуазии и наемных рабочих, — что связано с дальнейшим совершенствованием средств производства, и технологии оружейного дела в первую очередь. Социальные и идеологические порядки предыдущей фазы вызывают растущий дискомфорт, что выражается, с одной стороны, в крестьянских войнах, а с другой — в выработке множественных оппозиционных или альтернативных социально-психологических течений и идеологий, вырастающих в борьбе с прежними идеологиями, все еще господствующими. Официальной религии противостоят реформированные религии, хотя она и сама влияет на них. Но возникает ситуация «можно думать и иначе». Тем самым высвобождается и научная мысль, развиваются естественные науки, которые, однако, еще не становятся производительной силой. Для Европы (и отчасти для Китая) сюда прибавились открытие новых земель и колониальная экспансия, что прежде всего очень обогатило европейскую торговую, а затем и промышленную буржуазию и в конечном счете вывело континент на такой уровень жизни, какого не знал остальной мир.

Типичным для этой фазы является государственный абсолютизм особого рода. Абсолютистские государства, конечно, существовали и в более ранних фазах. Но для шестой фазы впервые характерны стабильные абсолютистские государства, имеющие определенные природные, религиозные и национальные границы. В пределах такого абсолютистского государства нового типа выделяются одна религия и одна сознающая себя национальность как господствующие. В этой фазе абсолютистские монархии представляли старый господствующий земледельческий класс. Но важно, что складывается ситуация, когда происходит растущее идеологическое брожение, с одной стороны, и непрекращающиеся попытки ранее суверенной феодальной знати сохранить власть в своих прежних или хотя бы каких-нибудь иных уделах — с другой. В этих условиях только абсолютизм был способен обеспечить государству и господствующей в нем религии стабильность в определенных территориальных границах, а возникающей буржуазии — стабильный внутренний рынок. В определенных территориальных границах абсолютизм мог поддерживать и обеспечивать равновесие между четырьмя классами постсредневекового общества. Он был способен сдерживать развитие альтернативных идейно-психологических тенденций, потенциально разрушительных для общественного строя шестой фазы. Стабильное абсолютистское государство отвечало на дискомфорт созданием определенных границ, определенного внутреннего рынка, стабилизацией определенных религиозных и национальных приоритетов. С приходом стабильного абсолютизма значительно уменьшилась неуверенность в устойчивости жизни, какова бы они ни была.

Создание стабильных абсолютистских государств является ответом на типичный для пятой фазы дискомфорт, вызывавшийся бесконечной войной всех против всех, от чего страдали прежде всего крестьяне, но также и горожане и сами феодалы. Однако возникающие большие абсолютистские государства не имели собственной, новой психологической базы. Не сразу определилось, почему надо было подчиняться государю в границах именно этой, а не другой территориальной конфигурации, почему должны были в ряде случаев порушиться ставшие привычными экономические и религиозные связи.

Достигнуть новой абсолютистской стабильности можно было, только обладая оружием, способным подавить рыцарскую вольницу, непреодолимое соперничество мелких государей. Они вели бесконечную кровавую борьбу за власть где угодно, даже независимо от территории, на которой возникала эта борьба, а поэтому делали невозможным и нормальный обмен товарами и развитие промышленности. Стабильность была безусловно в интересах класса землевладельцев, но также и в интересах класса буржуазии. Вот почему эффективное огнестрельное оружие, изготовляемое по заказам королей мануфактурами и ремесленниками, могло стать условием и предпосылкой новой фазы.

Стабильность государственных границ содействовала развитию определенного самосознания жителей внутри этих границ, где чаще всего какая-то этническая общность оказывалась численно преобладающей и могла считать создавшееся стабильное государство своим, а себя — господствующей нацией. Наряду с религиозным самосознанием складывалось и национальное самосознание.

Образование стабильного абсолютистского государства отчасти снимало противоречия, возникшие в пятой фазе, в которой друг другу противостояли два класса — землевладельцы и крестьяне. Становление этого нового типа государства способствовало и дальнейшему развитию классов буржуазии и наемных рабочих и высвобождению альтернативных идеологий. Эти явления, однако, не синхронны самому становлению абсолютизма, и потому наряду с обществами, обладающими всеми перечисленными диагностическими признаками шестой фазы, были и общества с неполным развитием фазового перехода из-за слабого развития промышленных мануфактур и промышленной буржуазии или слабого развития альтернативных идеологий.

Во всяком случае, три принципиально важных обстоятельства можно считать определяющими лицо шестой фазы: появление в том или ином порядке (1) эффективного огнестрельного оружия, (2) национального сознания как социально-психологического фактора и (3) конкурирующих альтернативных социально-психологических течений. На этих трех моментах стоит остановиться подробнее.

Метательные орудия (в частности, баллисты), нередко весьма хитроумные, но в основном действовавшие по принципу гигантского лука (аркбаллисты), были известны уже в имперской древности и довольно широко использовались вплоть до XIII в. В эти же периоды были известны и различные гремучие и зажигательные смеси. Дымный порох, состоявший из смеси селитры, серы и древесного угля, был изобретен в Китае в X—XI вв. и был известей (или же вновь изобретен) в Европе в XIII в. На XIV век падает первое широкое применение огнестрельного (пиробаллистического) оружия. Оно начинает экспортироваться; например, на Русь в XIV — начале XV в. стали импортировать пушки и порох. Часто порох смешивали из его составных частей в ближнем тылу линейных войск или прямо на поле боя.

Первые пушки представляли собой шаровидные или урновидные сосуды; заряжались они с дула. Подожженный порох мог выбрасывать из них тяжелые стреловидные предметы, камни или каменные ядра и даже бочонки с горючей смесью. Вскоре появились цилиндрические орудия (бомбарды разных наименований) из литой бронзы. Все они не имели стандартного калибра, но преобладали калибры крупные. Вплоть до XV в. это были преимущественно орудия на неподвижном деревянном станке. Сами орудия были не особенно прочны и нередко представляли большую опасность для артиллериста, чем для противника, и всегда были чрезвычайно мало дальнобойны и нескорострельны. При этом пороховая мякоть легко спрессовывалась и нередко либо не взрывалась вообще, либо взрывалась несвоевременно. Эти пушки не представляли большой опасности для конного войска, облаченного в кольчуги или латы. Была даже выработана тактика их обезвреживания: перед бомбардой выстраивался сплошной конный строй, имевший справа и слева группы всадников, вооруженных пиками; после первого выстрела из пушки, обычно мало прицельного, рыцари с пиками быстро окружали артиллерийский расчет, отрезая ему путь отступления, а центральный конный отряд бросался лавой вперед и уничтожал расчет, прежде чем он успевал перезарядить пушку.

В середине XV в. начал изготовляться гранулированный порох, что значительно облегчило заряжание и стрельбу из орудий.

Наряду с первичными пушками появляется и ручное огнестрельное оружие — ручная пищаль[111]. Туфангом —на Востоке, пищалью — на Западе, а также бомбардой, кулевриной и т.п. первоначально обозначались как предки пушки, так и предки ручного оружия, но постепенно название «пищаль» закрепилось за последним. Прежде в одну категорию входили и семиметровое орудие со стокилограммовым зарядом, и метровое с пулей весом в десять граммов — все это было «артиллерией». Ручная пищаль представляла собой трубку длиной 20—30 см, с дырочкой, просверленной в некотором отдалении от казенной части. Порох плотно забивался в трубку, затем в дуло клали свинцовый шарик — пулю, забивали пыж, и заряд поджигался фитилем через боковое отверстие. Не сразу был придуман приклад для стрельбы с плеча. Хотя пищаль стала известна на Востоке не позже эпохи Тимуридов, она не вывела азиатские страны на уровень новой военной техники шестой фазы.

Другим обстоятельством, мешавшим развитию артиллерийского боя, было уже упомянутое отсутствие стандартизации орудий. Каждый оружейник придавал пищали такой калибр, какой ему мог вздуматься. Орудие стреляло только до тех пор, пока имелись ядра или пули подходящего калибра, а это значит — недолго.

Специальный замок для фитиля был изобретен в середине XV в. (для аркебуза). В середине XVI в. был введен мушкет — более тяжелое устройство, чем аркебуз; мушкетер стрелял с деревянной распорки тяжелыми пулями, закладывавшимися с дула по восемь-десять штук. Мушкет давал тяжелую отдачу, от которой надо было защищать плечо (например специальной подушкой). В XVI в. вводится и кремневый запал вместо фитиля. Нарезные стволы с прямой нарезкой появляются с конца XV в., со спиральной — много позже, но нарезка была ненадежна и дорога, и постоянное употребление нарезных малых карабинов начинается лишь с середины XVIII в. (в сочетании со штыком); в конце XVIII — начале XIX в. появляются нарезные ружья, заряжавшиеся с казенной части (винтовки).

Большую эволюцию прошло и собственно артиллерийское орудие. Первые бомбарды и мортиры были неподвижны и годились только для осадного боя (такой бой засвидетельствован при осаде и взятии Константинополя турками в 1453 г.). Позже пушки перевозятся на телегах, а с конца XV в. ставятся на колеса. Сложно развивалось и перетаскивание пушек — сначала на волах, потом на лошадях, запряженных цугом, дулом вперед, и лишь с середины XVI в. — специальными парными упряжками, дулом назад.

Навесной артиллерийский огонь появился лишь в середине XVII в. (мортиры).

С конца XV — начала XVI в. пушки устанавливаются на морских судах. Делаются попытки стандартизировать калибры, но решительный успех в этом был достигнут лишь в XVIII в.

Мнение, что рыцарство было уничтожено пушкой, требует уточнения: победа огнестрельного оружия над арбалетом произошла в XVI—XVII вв.

Изобретения в области огнестрельного оружия очень быстро перенимались одной армией от другой, и нередко трудно установить приоритет того или иного изобретения. Весь период с XIV по XVII в. с военно-технологической точки зрения можно считать подготовительным для утверждения шестой фазы исторического процесса.

Итак, общество шестой фазы было вооружено огнестрельным оружием. Прежде чем перейти к вопросу о его вооружении в идейном смысле, остановимся еще на одном уже упоминавшемся факторе, который приобрел значение впервые в шестой фазе, но затем играл огромную роль и в седьмой фазе и продолжает ее играть поныне. Речь пойдет о национальном самосознании. Оно основывается на социальном побуждении «быть как все», но также и «быть среди своих» и поэтому как бы под защитой.

С тех пор как первобытный человек понял, что существует «я» и существует «не я», т. е. внешний мир, и что этот мир если не прямо враждебен, то, во всяком случае, плох и опасен, человек ищет опору в «ближних», в «своих». (Это в первую очередь, конечно, нуклеарная и большая семья, род, lineage, поселок, город.) Но воины пятой и наступающей шестой фазы, само государственное устройство того времени, вечные смены воинственного начальства ослабили или уничтожили большую семью, lineage, а для существования города (в тогдашних условиях нередко самодостаточной общественной единицы) требовалось поддерживать его соприкосновение и обмен с другими городами и противопоставлять их друг другу.

Какая-то солидарность людям всегда нужна, и не только с женой и детьми у семейного очага. Она создавалась, во-первых, общностью религии, во-вторых, общностью города, но особенно общностью стабильного государства. Приняв более или менее постоянные очертания, такие государства получили и более или менее постоянное население с общим языком, религиозными традициями, с выработавшимся типом характера. А те периферийные группы, которые не подходили под это единство, довольно быстро сливались с основным населением в одно целое, потому что это же государство обеспечивало и таким группам более надежное существование, чем они имели в пятой фазе.

Историк может наблюдать в ряде социумов возникновение осознания общности культуры (в меньшей степени — языка)[112] уже в третьей фазе (египетской, эллинской, римской, русской общности и т.п.), а затем осознания общности религии и в меньшей степени языка (в пятой фазе). Но, по изложенным причинам, только образование стабильных государств в шестой фазе способствует осознанию общности и языка, и религии, и культурного наследия, и собственной государственности, что мы и можем обозначить как национальное самосознание в полном смысле слова.

Этим мы вовсе не хотим сказать, что национальное самосознание связано исключительно с обладанием своей государственностью. Напротив, раз возникнув у одних народов (обладавших государственностью), национальное, самосознание начинает восприниматься как важнейший фактор для занятия всякой популяцией стабильной ниши в обществе и потому как особо важная ценность, обладание которой ощущается как необходимость. У не имеющих собственной государственности народов самосознание может стать даже более активным, чем у имеющих ее, так как наличие национального самосознания при отсутствии государственности воспринимается с течением времени как очень резкий дискомфорт и требует удовлетворения.

Но этот процесс в основном протекает уже в седьмой фазе и будет нами рассмотрен позднее[113].

В своем первичном виде национальное самосознание можно считать образующимся из трех факторов: религиозного самосознания, территориально-государственной общности и языкового взаимопонимания.

Особый случай представляли евреи. По бытовым языкам они распадались на восточноевропейских (ашкеназских, первоначально — главным образом — польских) евреев, у которых разговорным был язык германской группы — идиш; на испано-голландско-греко-балканских (сефардских) евреев, для которых разговорным языком был ладино, или худесмо, — диалект испанского; на ближневосточных евреев, говоривших по-арабски, по-персидски или на других восточных языках. Однако все они имели единый общий литературный язык — иврит (древнееврейский — единый, хотя и с местными вариантами). Религиозная догма иудаизма требовала, чтобы всякий еврей постоянно, по возможности ежедневно, читал Библию, как известно, написанную на древнееврейском. Поэтому все евреи-мужчины (и часть женщин) всегда умели читать и писать на иврите, а многие говорили на нем. Это было наследие третьей и четвертой фаз с их более высокой грамотностью.

В эпоху всеобщего господства прозелитических религий, заинтересованных в расширении сферы своего распространения, евреи были приверженцами религии, по определению чуждой соседям, — религии, для которой прозелитизм был почти невозможен и рано запрещен. Поэтому евреи были связаны осознанием общности не только религии, но и особой исторической судьбы, сделавшей их практически только и исключительно горожанами. Занятие сельским хозяйством им было почти повсеместно запрещено государством, охранявшим существующие социальные отношения между крестьянами и землевладельцами. В силу требуемой их религией общей грамотности евреи были повсеместно связаны общностью священного, но в то же время достаточно широко распространенного и в быту языка — иврита. Для всех евреев он был языком не только богослужения, но и литературы и культурного общения среди мужчин. При сильном развитии народно-религиозного сознания евреи были лишены возможности и даже надежды создать национальное государство. Лишь в Польше они имели в течение некоторого времени самоуправление. Только в седьмой фазе евреи приобретают в ряде стран равноправие с местным населением, что приводит отчасти к полному растворению заметной доли еврейской интеллигентной элиты в местной интеллигенции, отчасти к движению за создание локального еврейского национального государства.

В отношении поголовной грамотности евреи отличались от прочего средневекового и постсредневекового населения, которое было почти поголовно неграмотно. Латынью, церковнославянским, литературным арабским и китайским, а также санскритским — тоже языком культурного общения — активно владели только немногие, главным образом священнослужители, позже и некоторые представители светской элиты. Эти языки были связаны с религиозными регионами, а не с национальностями.

Национальное самосознание как исторический фактор нельзя понять в отрыве от национального характера. Национальный характер складывается из усвоенных традиционных ценностей (главным образом религиозных) и соответствующих антиценностей, а также из ценностей и антиценностей, созданных конкретной судьбой этноса, легшего в основу нации. Интересно, что религия может перемениться, даже замениться атеизмом, но созданные ею ценности и антиценности могут сохраняться (или, во всяком случае, прослеживаться) еще столетиями, пока те и другие не будут вытеснены совершенно иными могущественными силами исторических судеб. Сам национальный характер, каков бы он ни был, непременно полностью входит в национальное сознание как ценность, как нечто явственно ценное, но в то же время те же черты характера могут негативно оцениваться соседними нациями, у которых иная религиозная и историческая судьба. Для них эти черты будут антиценностью. Вся шестая и особенно седьмая фаза исторического процесса заполнены ожесточенными и нередко кровавыми межнациональными распрями. Существенно, однако, иметь в виду следующие три обстоятельства.

Во-первых, национальный характер — явление не извечное, а переменное: нынешний мирный норвежец имеет другие ценности, чем его предок — пират-викинг; грек времени Перикла не похож на типичного христианина-догматика, византийского грека, а тот — на современного. Во-вторых, черты национального характера могут быть установлены только в среднем, т. е. они вовсе не обязательно проявляются в отдельных индивидах. В-третьих, если национальные черты и проявляются в отдельном индивиде, то только до тех пор, пока этот индивид находится в данной национальной среде. Стоит человеку окунуться в другую национальную среду, как во втором, самое позднее в третьем поколении его потомками будут усвоены черты типического характера «усыновившей» нации. Поэтому Кантемир — не румын, а русский; Пушкин — не эфиоп (точнее, не эритреец), а русский; Лермонтов — не шотландец, а русский; Мандельштам — не еврей, а русский; Виктор Цой — не корейский, а русский певец. Точно так же Руссо — не швейцарский, а французский мыслитель; Анахарсис Клоотс — не немецкий, а французский революционер; Модильяни — не еврейский, а французский художник; Гендель — не немецкий, а английский композитор; Бернард Шоу — не ирландский, а английский писатель; лорд Биконсфильд — не еврейский, а английский государственный деятель; ван Бетховен — не фламандский, а австрийский композитор; Шамиссо — не французский, а немецкий романтик. И такие списки можно продолжать до бесконечности.

Как легко ассимилируются в новой нации отдельные лица и семьи, точно так же ассимилируются и этносы. Мы уже упоминали о том, что нельзя ставить знак равенства между людьми русской нации и славянами, говорившими на прасла-вянском или антском языке где-то на территории Белоруссии в самом начале нашей эры. В состав русской нации вошли и сарматы, и венеды, и водь, и ижора, и пермь, и мещера, и часть половцев, мордовцев, татар, поляков, евреев, немцев, голландцев, датчан, шведов, жмуди (и других балтоязычных племен) и т. д. Но из этого разносоставного тигля к началу шестой и в течение седьмой фазы исторического развития вышла русская нация с ее специфическим национальным характером, всемирно признанными достоинствами и хорошо известными нам самим недостатками. То же, или приблизительно то же, можно сказать и о любой другой нации, имеющей свое самосознание.

Из-за составного характера своего происхождения и неоднородности происхождения своих традиций, которые Могут оцениваться в определенных условиях как ценности, а в определенных — как антиценности, ни одна нация не вправе кичиться перед другими: англичане — не непременно нация джентльменов, немцы — не обязательно нация господ, русские— не народ-богоносец, которому суждено осчастливить весь мир, и турки —вовсе не те манкурты, которых мы наблюдали в войске янычар (они, кстати, этническими турками и не были). И вообще надо помнить, что национальный характер не закладывается в генную информацию, а зависит в основном от долгого воспитания средой.

На уровне генов наций нет, хотя на нем могут быть заложены различные способности, таланты, да и отрицательные черты индивидуального характера[114].

Но со всеми этими уточнениями мы должны признать, что начиная с шестой фазы национальное самосознание становится действенным фактором исторического процесса, и мы будем далее это учитывать.

В шестой фазе исторического процесса складывались альтернативные социально-психологические движения и стало возможно «думать иначе».

Не все общества Евразии выработали к XVII—XVIII вв. полноценную шестую фазу: страны Западной Европы, включая Францию, Германию, Великобританию (и отчасти Священную Римскую империю и Италию), принадлежали к абсолютистской постсредневековой фазе в полной и развернутой форме; на Дальнем Востоке в эту же фазу начал входить Китай и — с некоторым запозданием — Япония; слабее признаки шестой фазы были в Польше, на Балканах, в России; она едва намечалась в Турции; Иран же, Средняя Азия и Индия, а также все арабские страны задержались в пятой фазе; в XIX в., когда и у них на месте религиозного самосознания возобладало самосознание национальное, им пришлось догонять другие народы, уже находившиеся в седьмой, капиталистической фазе.

Совсем своеобразной была история Америки; на ней, придется остановиться особо.

Европа в шестой фазе далеко опередила всех своих евразийских соседей; именно здесь можно наблюдать ход шестой фазы в наиболее полном виде, и поэтому с нее мы и начнем. Отметим то важное обстоятельство, что в XV в. национальные границы едва только складывались, интеллектуальная элита Европы, ответственная за сохранение старых и создание новых умственных движений, альтернативных прежним,, имела один и тот же язык взаимопонимания и общения — латинский, поэтому нам поначалу трудно будет придерживаться изложения событий по отдельным странам и нациям. Аналогичной была картина и в других обширных регионах мира.

Для постсредневековой эпохи в Западной Европе (XVI— XVIII вв.) можно говорить о сложившемся капиталистическом экономическом укладе, однако класс капиталистов, хотя и играл все возрастающую роль, нигде в течение этой фазы не приходил к власти.

Очень важно, что в постсредневековую эпоху начинается торговля промышленными товарами между отдаленными друг от друга центрами скопления капитала. Вырастала специализированная промышленность, рассчитанная на дальнюю торговлю. Ведущую роль в Западной Европе играло сукновальное производство.

Если до сих пор люди носили домотканую одежду, изготовленную в домашних или в лучшем случае в мануфактурных условиях путем ручного прядения и ткачества, то сукно изготовлялось на примитивных сукновальных фабриках. Производство сукна было очень выгодным.

В XVI—XVIII вв. в Англии идет огораживание и превращение в частную собственность земель, ранее рассматривавшихся крестьянами как общинная собственность (а также бывших монастырских имений). На огороженной земле можно было разводить овец для сукновального производства и велось также интенсивное, в основном уже товарное, производство хлеба, овощей и т.п. В то же время множится число людей безземельных, оторванных от производства и готовых за гроши работать при неограниченном рабочем дне на фабриках. Особенно тяжелые последствия этот процесс имел для горной Шотландии, где до тех пор сохранялись клановые отношения по типу даже не пятой, а скорее третьей фазы.

Торговля и производство сукна и других товаров велись капиталистическими методами и нуждались в идеологии, альтернативной господствовавшей в средние века.

Аналогичные явления наблюдались еще раньше: в XIII—XIV вв. во Фландрии и в XIV—XV вв. во Флоренции, однако это были лишь очаги капиталистического производства посреди всеобщего господства средневековых, феодальных отношений. Во Фландрии происходила борьба между плебеями-ремесленниками и патрициями-мануфактурщиками; победили было первые, но вскоре произошла феодальная контрреволюция, затруднившая мануфактурное производство. Во Флоренции произошло плебейское восстание «чомпи», но сценарий тут оказался тот же, что и во Фландрии. Как Фландрия, так и Флоренция не смогли выжить как центры капитализма, потому что они не сумели найти формулу равновесия между противоречивыми интересами немногочисленных имущих капиталистов и массы неимущих рабочих.

Это противоречие продолжало быть актуальным и после повсеместного прихода капиталистов к власти, который сделался возможным благодаря более мощной аккумуляции капитала и сопровождался утверждением новых социально-психологических идеологий и новых технологий, в том числе в области вооружений.

К XVII—XVIII вв. капиталистические отношения находят распространение в Западной Европе почти повсеместно, Секрет тут заключался в том, что получаемую ими в ходе производства прибавочную стоимость капиталисты обращали «не в пирамиды и соборы», как заметил один историк, и не в роскошные уборы и содержание обширного двора, а вкладывали ее в расширение капиталистического производства. Для развития этой тенденции, однако, требовалось создание новой этики, мешала господствовавшая средневековая идеология: еще составитель латинской версии Библии Блаженный Иероним (IV в.) говорил, что «богатый человек либо вор, либо сын вора». Реформация относила этот тезис к богатствам папы, епископов и монастырей; но она же дала людям религиозную санкцию на пользование каждому плодами собственных трудов и воздержания и тем самым фактически на производственные накопления и кредитные операции (последние в средневековых государствах нередко были религиозно или даже юридически запрещены христианам и становились уделом нехристиан). Поэтому неудивительно, что капиталистическая экономика ранее всего начала развиваться в странах, принявших Реформацию: в Англии (где сельский характер сукновального производства охранял капиталистов от судьбы, которая постигла ранние ростки капитализма во Флоренции), в Голландии, в Швейцарии (Женева), в некоторых частях Германии.

Во Франции городские буржуа (а также мелкое рыцарство) по большей части примыкали к реформатам-гугенотам. Им не удалось прийти к власти, хотя гражданская война, вызванная главным образом гугенотским движением и отчасти соперничеством знатных родов, претендовавших на власть в стране, шла с 1562 по 1593 г. Но лучшая часть гугенотов была уничтожена во время «Варфоломеевской ночи» 29 августа 1572 г., а в 1593 г. их вождь Генрих IV Бурбон (вначале король Наваррский) принял католицизм («Париж стоит мессы!»); по Нантскому эдикту 1598 г. гугеноты получили лишь ограниченную свободу вероисповедания (потом ограниченную еще сильнее). А в 1685 г., Людовик XIV вовсе отменил Нантский эдикт, чем вызвал большую «утечку мозгов» из среды гугенотов в Англию, Голландию, Швецию, отчасти и в Новый Свет. Для оставшейся во Франции буржуазии усилился дискомфорт, что привело впоследствии к крайностям и жестокостям Французской буржуазной революции.

Важнейшим фактором, способствовавшим развитию капиталистических отношений (особенно в странах, оставшихся католическими), был приток драгоценных металлов из Нового Света. При этом рост земельной ренты не поспевал за ростом цен (рента была обычно давно фиксированной). В ряде случаев землевладельцы с целью повышения своих доходов переходили на капиталистическую форму эксплуатации (в том числе и путем огораживания общинных земель). Еще более отставала от роста цен заработная плата наемных рабочих. На всем этом выигрывали предприниматели, ростовщики и торговцы, но к власти их не пускали, тем самым усиливая и их дискомфорт.

Для развития капитализма необходимы были отмена локальных таможенных барьеров, создание стабильной денежной системы, законодательство, охраняющее капиталистические производственные отношения, прекращение внутренних усобиц и защита границ национального рынка, развитие морского и сухопутного транспорта. Все это невозможно было сделать с помощью частных средств буржуазии; то, что ей требовалось тогда, это сильное и стабильное в своих национальных границах государство, даже если бы власть в нем и не принадлежала непосредственно буржуазии.

Отдельные представители буржуазии достигали и до Французской революции высоких государственных постов, но в целом богатевшая часть буржуа тогда еще стремилась слиться с дворянством путем брачных союзов или подражания дворянскому обиходу, принятия приставки «де» к фамилии; все это — осмеянные Мольером в его комедии симптомы «мещанина во дворянстве».

Если крестьяне восставали[115] (безуспешно), то конкуренция на торговых рынках вызывала войны. Они теперь носили иной характер, чем в средние века, когда целью войн были только захват дани, подчинение большего числа вассалов и вытекающие из этого слава и престиж. Если исключить владения Священной Римской империи, в которую входили малые государства, фактически или номинально вассальные по отношению к императору, то теперь в Западной Европе государства стабилизировались в более или менее определенных границах. Войны между ними имели отношение к расширению рынка или к захвату производящих территорий; немаловажную роль играл уже не только фактор личной воинской славы, но и фактор национального престижа.

Пандемия чумы 1345—1349 гг. настолько разорила и опустошила Европу, что можно было ожидать задержки исторического процесса. Этого, однако, не произошло. Как раз в XIV в. начинается развитие буржуазных отношений в Италии (Флоренция), во Фландрии и отчасти в Англии. Но фактором, явно определившим рубеж между пятой и шестой фазами и совершенно изменившим судьбы Европы, было открытие Америки в 1492 г. Здесь для нас важно то, что с конца XV — начала XVI в. Европа приобрела в американских колониях, казалось бы, неиссякаемый источник обогащения. За полстолетия количество золота и серебра, бывшего в обращении в европейских странах, увеличилось, по подсчетам историков, в семь раз. Увеличение денежной массы привело к росту цен в два-три раза (к инфляции) и к дефляции доходов в сельском хозяйстве и в заработной плате рабочих. Рост денежного обращения содействовал развитию капиталистических отношений в народном хозяйстве.

Стабильные национальные государства вели политику меркантилизма: государство должно было накапливать серебро и золото путем создания благоприятного соотношения между ввозом и вывозом. Для достижения этого баланса меркантилисты требовали низкой заработной платы и продолжительного рабочего дня. Политика меркантилизма в условиях увеличения массы драгоценных металлов, ввозимых из колоний, приводила к кумулятивному развитию экономики. Именно этот кумулятивный эффект был важен для утверждения в Западной Европе капиталистических отношений. Его часто не хватало в развивающихся странах XX в., доживших не до шестой, а лишь до пятой фазы; да и при достижении шестой фазы может не наступить необходимого толчка от быстрой аккумуляции денежных средств.

Главным образом по этой причине наибольшее развитие шестая фаза исторического процесса получила именно на том большом полуострове Евразийского континента, который носит название Западной Европы, и на примыкающем к нему острове Великобритании[116].

Такой резкий поворот в исторических судьбах Европы не уменьшил, а скорее даже увеличил создававшийся здесь дискомфорт. Его испытывали все те, мимо кого проходил золотой поток: крестьяне и наемные рабочие, положение которых заметно ухудшилось, и дворяне, бедневшие относительно, а иной раз и абсолютно (поскольку рост земельной ренты не поспевал за ростом стоимости жизни). При этом все общество в целом страдало от военной нестабильности на континенте.

Что касается буржуазии, то она богатела, но была стеснена барьерами границ, проходившими в произвольных местах с тенденцией к постоянным переменам. Кроме того, ее деятельность ограничивалась отсутствием таких жизненно необходимых для нее факторов, как единообразие денежной системы, правовое регулирование капиталистических отношений, достаточное количество квалифицированной и дисциплинированной рабочей силы, организованная оборона на стабильной территории, которая образовывала бы национальный рынок, и достаточная численность грамотных кадров для ведения торговой и кредитной документации. Участие в управлении государством — такая задача перед буржуазией в ту эпоху еще не могла стоять, но в любом случае буржуазия нуждалась в сильной власти. Так или иначе, и буржуазия испытывала заметный дискомфорт, как и другие части населения.

Дискомфорт крестьянства вылился достаточно определенно в ряд восстаний (в том числе в Великую крестьянскую войну в Германии 1524—1526 гг.), а дискомфорт других групп населения — в войны, явившиеся косвенным последствием реформации, о которой ниже.

Разные классы и слои общества, испытывая дискомфорт, были настроены против католического духовенства. И было чем возмущаться: иной архиепископ по богатству владений, домашнего обихода, одеяний, по объему светской власти не уступал князю или герцогу, а монастырь по могуществу мог, бывало, тоже сравниться с иным княжеством. Реального смирения и самоограничения, проповедовавшихся когда-то Христом («отдай все, что имеешь, и ищи спасения»), у клириков, не было заметно. Да и богослужение велось на уже непонятном народу языке, по рукописям и редким книгам, которые были недоступны массе мирян. Ритуальные требования к верующим все более усложнялись, а нарушения карались тяжелыми послушаниями. В 1477 г. папа Сикст IV разрешил, как уже упоминалось, продавать за деньги индульгенции, т. е. документы о послаблении мучений для грешников на том свете (в чистилище). Все это было очень далеко от первоначального христианства.

Перемены в общественном строе, прежде всего в организации стабильных государств, стали возможны, как было сказано выше, в связи с совершенствованием огнестрельного оружия. Оно впервые и еще не очень эффективно применялось в конце Столетней войны и в династической войне Алой и Белой Розы в Англии (1455—1487), приведшей к власти Генриха VII из новой династии Тюдоров. Он создал в Англии (после долгого промежутка времени) стабильное королевство. Но артиллерия решающую роль сыграла лишь позже: в морской победе Англии над испанской «Великой Армадой» в 1588 г., окончательно стабилизировавшей государственный строй Англии при королеве Елизавете I (1558— 1603); во франко-испанских войнах за контроль над Италией (битва при Павии, 1525 г.); в гугенотских войнах во Франции, закончившихся созданием стабильного королевства при короле Генрихе IV (1589—1610), и т.д. Рыцарство как военная сила было постепенно уничтожено в результате применения достаточно эффективного огнестрельного оружия.

Нарастающий дискомфорт был характерен для Западной Европы XVI в., несмотря на продолжавшийся процесс стабилизации государств. Но параллельно с нарастанием дискомфорта и первоначально как бы независимо развивались альтернативные социально-психологические тенденции[117]. Технически их всеобщее развитие стало возможным в связи с изобретением книгопечатания (Гутенберг, ок. 1448 г.) и тиражирования книг: знаменитый итальянский книгоиздатель Альд Мануций и его ближайшие потомки и преемники отпечатали за 100 лет — с 1495 по 1595 г. — свыше тысячи изданий, а в целом за 100 лет после открытия Гутенберга были напечатаны многие десятки тысяч книг[118].

В начале движения в сторону того, что «можно думать и иначе», стоят три фигуры поздних гуманистов, людей скромных, душевно привлекательных и в то же время отважных: это Иоганн Рёйхлин (1455—1522), Эразм из Роттердама (1468—1536) и Томас Мор (1478—1535). Именно их деятельность дала возможность ученым нового поколения знакомиться как с лучшими произведениями античных мыслителей, так и с ранними, уже мало переписывавшимися трудами отцов первоначального христианства и создала импульс для появления новых самостоятельных мыслителей.

Рёйхлин, с юных лет блестящий латинист и эллинист, выучил древнееврейский язык и начал читать библейский Ветхий Завет в подлиннике; ему принадлежит первый словарь и первая европейская грамматика древнееврейского языка, основанные на трудах еврейского грамматиста Давида Кимхи и его школы. Когда император Максимилиан издал указ об уничтожении всех еврейских рукописных книг, и прежде всего Талмуда[119], чтобы насильственно обратить евреев в христианство (что уже делалось в Испании), Рёйхлин заступился за евреев и был предан суду инквизиции как еретик, а потом его дело было передано на суд папы Льва X. Ученому грозила верная смерть, но его спасло соперничество между папской и императорской властью: за Рёйхлина выступили император, ряд курфюрстов[120] и полсотни южногерманских городов (напротив, все опрошенные университеты высказались против Рёйхлина). Книги Рёйхлина, в том числе его «Письма темных людей», которые произвели огромное впечатление на уже довольно влиятельную к тому времени образованную прослойку населения, были запрещены папой, однако сам Рёйхлин получил профессуру по греческому и древнееврейскому языкам в Австрии, где он и умер.

Эразм был незаконным сыном священника, и ему открывалась в жизни только одна дорога — в монахи. Однако, учитывая его большую классическую ученость, монастырские власти разрешили ему жить в миру, и большую часть жизни он провел частным учителем разных дворянских недорослей (позднее он отказался от монашества, но, как и Рёйхлин, до конца оставался верующим католиком). Эразм много ездил (от Англии до Италии), везде вступал в контакты с учеными, исследуя все новые рукописи и редкие книги. Эти поездки в то время не были особенно затруднительными: границы, как правило, почти не охранялись, а образованные люди Англии, Голландии или Швейцарии говорили на одном общем языке — латыни[121]. Можно сказать, что Эразм основал науку критики рукописных текстов. Кроме того, он провел с подлинным греческим текстом такую же работу для Нового Завета, как Рёйхлин — для Ветхого Завета. Латинский стандартный перевод Библии — Вульгата — перестал быть таким авторитетным, каким он был в течение средних веков; стало возможным критическое изучение библейского и евангельского текстов. Кроме научных работ Эразму принадлежали прославленная сатира «Похвала глупости» и другие важные в те времена сочинения. Английский поэт XVIII в. Александр Поуп сказал об Эразме, что он «возвел заслон потоку варварского века, взамен святых вандалов вывел Человека».

Англичанин Томас Мор был государственным деятелем, но также очень интересовался новыми веяниями в том, что тогда обозначалось общим термином «философия». Большую роль в его жизни сыграла дружба с Эразмом. Вдохновленный появившимися в его время многочисленными описаниями путешествий и открытий фантастических островов, Мор в свободное время написал повествование о мнимом открытии еще одной неизвестной страны, отличавшейся нетрадиционностью и некой жестокой справедливостью порядков; но в ней все же сохранялось рабство. Вопрос о том, возможно ли на самом деле создание в будущем где-нибудь в нашем мире такой страны и такого порядка, Мор не ставил — сочинение свое он рассматривал как философско-литературное. Недаром его остров назывался «Утопия», что означает в переводе с греческого «Безместие» — не имеющее места в реальном мире. Впоследствии, однако, «Утопия» Томаса Мора вдохновляла .многих мечтателей о светлом будущем на Земле — и не только ранних социалистов-утопистов вроде Фурье, Сен-Симона или Роберта Оуэна, но и так называемых научных социалистов. Утопия Мора слилась, таким образом, с вековой мечтой о лучшем всеобщем и вечном будущем. Но на своих непосредственных современников Мор не оказал особо сильного влияния[122].

Подобно Рёйхлину и Эразму, Мор был глубоко верующим католиком (он даже носил власяницу); погиб он потому, что, занимая должность государственного канцлера, не одобрил замысла короля Генриха VIII жениться при живой жене на некой Анне Болейн; это стоило Мору головы.

Хотя Рёйхлин и Эразм, изучая подлинные библейские тексты и обнаруживая в них расхождения с католической традицией, сами оставались полностью на почве католицизма и не выдвигали никаких альтернативных учений, именно они (и их ученики) дали толчок деятельности Мартина Лютера (1483—1546). Лютер начинал как монах и католический проповедник. В 1517 г.. он прибил на дверях церкви в г. Виттенберге свои «95 тезисов» против торговли индульгенциями и других злоупотреблений духовенства. Он отказался явиться в Рим на церковный суд, а в 1520 г. публично сжег папскую буллу об отлучении его от церкви. По законам того времени он должен был быть сожжен, однако его взял под свое покровительство курфюрст Фридрих III Саксонский, во владения которого входил Виттенберг. Папа был заинтересован в том, чтобы выборы императора не расходились с его интересами, и, видимо, недооценив опасность Лютера, уступил влиятельному курфюрсту.

В виттенбергском заключении Лютер перевел на немецкий язык Ветхий и Новый Завет. Попытки переводить Библию на новые европейские языки делались и раньше, были даже печатные версии, но они по большей части были дословными переводами латинской Вульгаты и не имели ни большого распространения, ни большого влияния. Перевод Лютера был сделан с еврейского и греческого оригиналов[123].

Немецкая Библия Лютера, как и другие его рукописи, была быстро размножена и получила самое широкое распространение. Вообще Лютер с самого начала обрел много приверженцев. Когда в 1518 г. церковная власть выпустила «антитезисы» на его 95 тезисов, они были сожжены виттенбергскими студентами.

Далее движение за христианские реформы (или, как считали сами протестанты, возвращение к чистому евангельскому учению) стало распространяться по Европе, как огонь. Наиболее видными реформаторами были Цвингли в Южной Германии и Швейцарии (1481—1531), Кальвин (1509—1564), бежавший из Франции и обосновавшийся в Женеве, и... король Генрих VIII в Англии (правил в 1509—1547 гг.)[124].

Если Лютер отвергал поклонение богородице и святым, монашество и вообще все те элементы католической религии, на которые нет никаких указаний ни в Ветхом Завете, ни в Евангелии, то Кальвин выдвигал на первое место учение о предопределении: грешность и праведность каждого предопределена Богом от сотворения мира, и спасутся только те, кого он предопределил к спасению, а погибнут те, кого он предопределил на гибель. Но в надежде на то, что человек предопределен к спасению, он должен стремиться доказать это праведной жизнью. Кроме того, Кальвин отвергал всякую церковную иерархию. Учение Кальвина (с некоторыми уточнениями) приняли швейцарские и немецкие реформаты, французские гугеноты, английские и шотландские пресвитериане и пуритане.

Многие горожане Европы примкнули к протестантам и реформатам, но нельзя все же сказать, что реформация христианской церкви в Западной Европе была специфически буржуазным движением. Движущей силой была мыслящая часть клириков и грамотная часть городского населения и низового рыцарства. В условиях германских земель протестантство могло просто использоваться во внутренней политической борьбе. Напомним, что немецкие земли, а также часть Италии и территории нынешних Австрии, Венгрии, Чехии и Словакии были заняты сотнями мелких владений, светских и духовных, но все они признавали верховенство папы и императора Священной Римской империи[125] (теоретически выбираемого курфюрстами, но начиная с XV в. всегда принадлежавшего к дому Габсбургов). Императоры должны были короноваться папой. Вместе с тем между папской властью (утверждавшей право на светское землевладение духовных лиц) и императорской властью почти всегда наблюдалось противостояние и соперничество. Владетельные феодалы, стоявшие ниже короля, примыкали то к той, то к другой партии и, стремясь к наибольшей самостоятельности, нередко переходили в протестантство[126].

Совершенно особый характер приняла реформация в Англии. Могущество епископата и богатство монастырей и тут вызывали дискомфорт у населения. Но инициатором реформации выступил король Генрих VIII. Он был озабочен тем, что его жена, Екатерина Арагонская, не рожает ему сыновей. Развод ему мог законно дать только папа, а папа развода не давал, хотя у Генриха уже имелась новая избранница — Анна Болейн, на которой он (при живой супруге) женился в 1533 г. Генрих решил объявить, что король Англии является — должен являться — и главой церкви в стране. Для проведения реформы он выбрал некоего Томаса Кромвеля[127], юриста, человека из буржуазно-ремесленной среды. Первоначально не предполагалось никаких церковных нововведений, кроме признания верховенства короля вместо папы (1534 г.). Затем были отменены духовные суды, распущены сначала мелкие, а затем и все остальные монастыри (1535—1540); в 1538 г. был издан приказ о переводе во всех церквах богослужения с латинского на английский язык. В 1540 г., однако, Генрих разгневался на Томаса Кромвеля и отрубил ему голову, но сразу же раскаялся и вернул его сыну все конфискованное у него имущество. Анне Болейн он отрубил голову еще в 1536 г. (а в 1542 г. отрубил голову еще одной королеве). В такой неблагообразной форме пришла в Англию реформация. Учреждение англиканской церкви не оградило страну от появления новых христианских учений, в частности пуританства, возобладавшего в 1590 г. в соседней Шотландии, а затем сыгравшего огромную роль в Англии.

Реформация в ее различных формах не была просто идеологией, альтернативной католицизму, — она предлагала целый ряд вариантных альтернатив: для пути «можно думать и иначе» открывались широкие просторы. Правда, почти все новые христианские учения тоже были нетерпимы к инакомыслию, но по большей части не до такой степени, как католицизм. Однако заметим, что реформация снимала дискомфорт не полностью. Несмотря на то что в ходе ее смогли выдвинуться многие выдающиеся деятели из городских сословий, она еще не сулила перехода власти в руки буржуазии, хотя и расширяла ее возможности.

Особенно стоит отметить характерное для большинства протестантских вероучений новое отношение к накоплению земных благ. Если для православия нищий (например, Василий Блаженный) был святым, а богатый — негодяем уже потому, что он богатый, если католичество, позволяя своим священнослужителям наживаться, все же признавало за бытовым аскетизмом ореол святости (огромную роль играли в нем нищенствующие ордены францисканцев и доминиканцев), то для большинства протестантских учений мирские блага — это был божий дар, который нужно хранить и приумножать. Такой социально-психологический поворот в дальнейшем очень способствовал созданию и укреплению европейского и североамериканского капитализма.

Заметим, что если протестантство явилось альтернативной идеологией для городской буржуазии, то для крестьян оно не являлось и не могло являться реакцией на дискомфорт. В Германии крестьянская война 1524—1526 гг. развертывалась не в рамках протестантского движения, а параллельно ему. Хотя в ней принял участие радикальный последователь Лютера Томас Мюнцер, его трудно назвать лидером восстания. Крестьяне были разбиты, их вожди казнены, и их материальное и социальное положение не улучшилось. Напротив, почти всюду было введено полное крепостное право.

Становление протестантства и сама многоликость протестантизма очень содействовали развитию не только религиозной, но и философской, а затем и естественнонаучной мысли. Здесь надо назвать в особенности фолософа Фрэнсиса Бэкона (Англия, 1561—1626), считавшего, что познание должно основываться на наблюдении и эксперименте, и великого писателя и мыслителя Монтеня (Франция, 1533—1592).

XVII век был началом развития, с одной стороны, философии (Декарт, 1596—1650; Спиноза, 1632—1677; Локк, 1622— 1707), а с другой — уже и естественных наук, что имело в дальнейшем самое большое значение для истории человечества (Галилей, 1564—1642; Кеплер, 1576—1630; Гюйгенс, 1629—1695 и наиболее великий из всех них — Ньютон, 1642— 1727)[128].

Но тот же плюрализм мнений давал возможность развернуться католической контрреформации[129]. Ее эпоха в мировой истории помнится главным образом как время разнузданных репрессий и судов инквизиции, в особенности (но не только) в Испании. Однако и контрреформация была не сплошь отрицательным явлением. Иезуиты вошли в историческую память как орден бесстыдных лицемеров, каждое высказывание которых могло быть ложным в силу применявшегося ими правила о «мысленной оговорке» (reservatiomentalis). Но «общество Иисуса» (т. е. иезуиты) вело большую просветительную работу — конечно, в строго католическом духе — как в Европе, так и во вновь открытых странах — от Китая до Парагвая. Контрреформация была временем расцвета стиля барокко в искусстве и архитектуре, которого придерживались такие большие художники, как Караваджо, Гвидо Рени, Бернини, семья Брейгелей и Рубенс. К контрреформации относится и доминиканский монах, католический утопист и философ, друг Галилея, Кампанелла (1568— 1639), которому, правда, пришлось испытать немалые преследования. Зато реформатом был гениальнейший и, может быть, самый человечный из художников — Рембрандт (1606—1669).

В конце XVI в. два великих писателя отметили угасание эпохи рыцарства: Мигель Сервантес Сааведра (1547—1616)—в трагикомической фигуре Дон Кихота и Вильям Шекспир (1564—1616) — в комической фигуре Фальстафа и в трагических словах виттенбергского студента Гамлета: «Век вывихнут» (The time is out of joint).

Этот век в Европе, как Западной (Англия, Франция, Португалия, с некоторой оговоркой Испания), так и Восточной (Польша, Россия) и Северной (Дания—Норвегия[130], Швеция), характеризуется сложением абсолютистских национальных государств.

Французское, наиболее типичное абсолютистское государство консолидировалось при преемниках Генриха IV, причем страной по большей части правили не столько короли (Людовик XIII, 1610—1643; Людовик XIV, 1643—1715; Людовик XV, 1715—практически 1723—1774), сколько их полномочные министры: Сюлли при Генрихе IV, кардинал Ришелье при Людовике XIII, кардинал Мазарини и Кольбер при Людовике XIV. Это были способные и энергичные государственные деятели, которые привели в некоторый порядок экономику страны. В частности, Кольбер, сам принадлежавший к буржуазия, провел разумную налоговую реформу, стремился развивать промышленность на принципах меркантилизма. Однако доходы государства в основном уходили на пышный королевский двор, королевских любовниц, на дворцовое строительство и т.п. Как буржуазия, так и крестьянство и тем более наемные рабочие чувствовали все усиливавшийся дискомфорт.

Центр Европы — от Северной Германии до Южной Италии — был раскрошен на мелкие, нередко воевавшие между собой (государственные образования, подчинявшиеся Священной Римской империи отчасти на самом деле, отчасти теоретически. Власть в этих абсолютистских государствах принадлежала неограниченным или почти неограниченным монархам, представлявшим интересы землевладельческой знати. Лишь в Нидерландах[131], в горной Швейцарии и (в форме правления выборных дожей) в Венеции имелись республиканские и полуреспубликаиские власти.

Наиболее важными событиями в Западной Европе XVII в. были Тридцатилетняя война и английская революция.

«Тридцатилетней войной» называются военные действия, которые велись главным образом на территории современных Германии и Чехии между 1618 и 1648 гг. Однако в сущности правильнее говорить о более чем дюжине отдельных войн, протекавших между 1610 и 1660 гг.

Войны эти были, безусловно, связаны с враждой между приверженцами лютеранства, кальвинизма и католицизма, но такое религиозное обоснование военных действий носило скорее пропагандистский характер, потому что в действительности отдельные протестантские государи могли блокироваться с католическими, лютеране почти всегда враждовали с кальвинистами, и поэтому то те, то другие блокировались с католиками, и т.п. Только властители Священной Римской империи непоколебимо придерживались католицизма.

Основной причиной войн было соперничество между императорами, стремившимися к полному подчинению местных государей и превращению империи в более унифицированное абсолютистское государство; курфюрстами, желавшими большей независимости и, напротив, зависимости императоров от них; мелкими государями, стремившимися к независимости и от курфюрстов, и от императоров; и торгово-ремесленными городами, отстаивавшими свои интересы, нередко далекие от интересов всех других участников войны.

Тридцатилетняя война охватила прежде всего земли, входившие на самом деле или лишь теоретически в Священную Римскую империю германской нации. Поскольку императоры принадлежали к роду Габсбургов, постольку события в Германии касались и испанских габсбургских владений. Но и посреди земель французского короля были отдельные владения либо испанских, либо австрийских Габсбургов. Война коснулась и Нидерландов, где уже с 1568 г. шла антигабсбургская освободительная борьба, и Дании, король которой, будучи одновременно и герцогом Голштинским, был тем самым вассалом германского императора. Бранденбургские курфюрсты из рода Гогенцоллернов были вассалами Габсбургов по своим владениям в Силезии и польских королей — по Пруссии (в нее тогда входила только Восточная Пруссия). Наконец, Швеция, чувствуя себя при Густаве II Адольфе достаточно сильной, намеревалась установить свое господство над всеми побережьями Балтийского моря, в том числе и над германским. В результате французский министр кардинал Ришелье, строго преследуя кальвинистов во Франции, блокировался с протестантскими государями в Германии, а когда он в 1635 г. объявил войну габсбургской Испании, его поддержали как католические Каталония и Португалия, так и реформатская Англия. Габсбурги стремились сохранить единый торговый путь от Испании до Нидерландов только по своим территориям, поскольку на морских путях после неудачной испанской попытки завоевать Англию в 1588 г. и гибели «Великой Армады» господствовали англичане и мятежные Нидерланды.

Вся история Тридцатилетней войны состоит из отдельных частных войн менявшихся военных группировок. Участвовавшие в них армии были по большей части небольшими, и прямой вред, наносимый ими, не всегда был тяжелым (исключение составляет сожжение г. Магдебурга); например, важнейший город Лейпциг подвергался бомбардировке и штурму пять раз, что не мешало проведению ежегодной лейпцигской ярмарки. Куда больше жертв вызвали сопровождавшие войну грабежи, насилия, голод и эпидемии. В отдельных областях численность населения сократилась на порядок. Некоторые полководцы, как, например, Валленштейн, опираясь на преданные им войска, сами превращались в независимых государей. В ходе войны исчезла Ганзейская лига, которая сохранялась в рамках Голландии и пришла в упадок еще в конце XVI в., после разорения Новгорода Иваном IV и Антверпена испанцами, а также из-за антиганзейской политики английской королевы Елизаветы I. Многие богатые банкирские дома, например Вельзеры, обанкротились.

Когда в ожесточенной войне участвует сразу более десятка разных государств с противоположными и часто меняющимися интересами, заключение мира представляет собой исключительную дипломатическую трудность. Тем не менее по Вестфальскому миру 1648 г. удалось добиться условий_г так или иначе удовлетворивших почти всех.

При заключении Вестфальского мира был принят принцип: каждое государство придерживается религии своего государя по состоянию на 1624 г. (о подавлении лютеран и реформатов речи уже не было). Религиозным диссидентам разрешалось частное богослужение (кроме прямых габсбургских владений, где католицизм должен был господствовать безраздельно); провозглашалось равенство лютеран, кальвинистов и католиков перед законом. Северные Нидерланды (Соединенные провинции) были признаны суверенной федерацией, независимой от империи и возглавлявшейся стадхолдерами (штатгальтерами) из дома герцогов Оранских; Нидерланды заключили мир с Испанией. Франция добилась некоторых территориальных уступок и особых прав в Лотарингии и Эльзасе. Бранденбургу достались значительная часть Померании (балтийского Поморья) и ряд бывших католических епископств. Независимой от империи была объявлена и Швейцарская конфедерация. Другую часть Померании и еще ряд земель на балтийском побережье и в устьях рек Эльбы, Одера и Везера получила Швеция; кроме того, ей была уплачена большая денежная контрибуция. Был признан полный суверенитет всех германских государств, с единственной оговоркой, что он не должен быть использован «против императора и империи».

В результате образовалось несколько компактных абсолютистских государств с тенденцией развития в национальные государства (этой тенденции могло противостоять конфессиональное деление страны, не совпадавшее полностью с границами крупных абсолютистских государств). Однако Бранденбург (Пруссия) был четко лютеранским, Бавария — католической и т.п. Был учрежден общеимперский суд, в состав которого вошли 26 католиков и 24 протестанта.

В целом можно считать, что для большей части Германии и вообще Центральной Европы Тридцатилетняя война содействовала развитию в пользу абсолютизма. Крупные землевладельцы нажились на военных поставках, буржуазия некоторых городов (Гамбург, Нюрнберг) тоже усилилась, широко занимаясь кредитными операциями, а крестьянство разорялось, и в Пруссии (включая Бранденбург и Померанию), а также в Мекленбурге было установлено крепостничество в очень тяжелой форме.

Между тем война продолжалась и после 1648 г., а именно между Францией и Испанией в 1648—1689 гг.; в результате была выправлена франко-испанская государственная граница — более или менее в соответствии с границами национальными[132]. Кроме того, в 1655—1661 гг. шла первая Северная война между Польшей, Австрией, Пруссией, Данией и Нидерландами против Швеции (отдельные государства вступали в войну и выходили из нее не одновременно). Соперничество этих государств осложнилось войной России сначала с Польшей, а потом со Швецией.

Перейдем теперь к Английской революции.

Ход ее будет недостаточно ясен, если мы не затронем подробнее уже упоминавшуюся проблему огораживания. В раннем средневековье каждая сельская община (деревня) имела общий выгон, которым пользовались как крестьяне, так и землевладельцы; запашка занимала лишь часть общинной земли и переносилась с места на место. Начиная с XIII в. возникло стремление землевладельцев и более состоятельных крестьян определить свою долю общинной земли и изъять ее из круговорота смены запашек. Права помещика (lord of the manor) были больше прав крестьян, и огороженный им участок значительно ограничивал общинный выпас. В конце концов запашки были оттеснены к краю, севооборот на них стал затруднен, урожайность крестьянских участков падала, в то время как на земле помещиков хозяйство спорилось. Часто огораживание использовалось для выпаса рунных овец, и важнейшим предметом международной торговли стала шерсть (а позже — сукно). Однако в других районах огораживание использовалось для улучшения севооборота на господских землях.

Огораживание части общинной земли в принципе требовало земельной или товарной компенсации крестьянам, однако помещики часто злоупотребляли своими возможностями, и дело шло к обнищанию крестьянства и бегству их с земли. В то же время помещичьи хозяйства могли рассчитывать на рынок. Этим объясняется тот факт, что в ходе Английской революции значительная часть помещиков (джентри), переходившая на товарное хозяйство, выступала солидарно с городскими владельцами мануфактур и богатыми ремесленниками против крупных помещиков и особенно против королевских и монастырских имений. Процессу огораживания государство пыталось препятствовать с помощью ограничительных законов еще с XIII в.; протесты против огораживания общинной земли для разведения овец звучали в XV в. и особенно в XVI в., в условиях возросшей дороговизны хлеба. Пытаясь остановить рост цен на хлеб, власти издавали соответствующие законы. Однако к концу XVII в. и крестьяне стали огораживать свои земли, огораживание стало нормой и лишь в некоторых частях страны воспринималось как бедствие.

Новый раунд огораживания происходил со второй половины XVIII в., но уже лишь с формального согласия большинства жителей и по парламентскому акту.

Необходимо также остановиться на деятельности английского парламента. Норманнские короли постепенно ввели обычай созыва совета знати (причем участники совета сначала назначались произвольно, и он лишь впоследствии образовал Палату лордов, в которой по праву заседали все представители титулованной знати и верхушка знати нетитулованной). Вплоть до XVI в. лорды были главными противниками королевского абсолютизма. Кроме этой Палаты и отчасти в противовес ей короли созывали представителей общин, особенно городских. Палата общин окончательно оформилась при Елизавете I и все более заявляла о себе при решении дел государства, хотя Елизавета настаивала на том, что, например, вопросы религии (со времени ее отца Генриха VIII — англиканской) и вопросы войны являются прерогативой монарха. Требование Палаты общин участвовать в управлении государством настойчиво звучало со времен Якова I (1603—1625), когда депутаты настаивали на своем праве вводить налоги и т.п. Происшедшая в конце XVI в. секуляризация церковных и монастырских земель усилила позиции нетитулованных землевладельцев (джентри).

Среди депутатов парламента увеличивалась численность пуритан — так сначала назывались те сторонники англиканской церкви, которые стояли за более полное ее очищение от пережитков католицизма и часто выступали против церковной иерархии. Среди пуритан группа пресвитериан вообще считала, что церковная власть должна принадлежать светским старейшинам (пресвитерам). К пуританам относили также кальвинистов, баптистов, квакеров и другие крайние христианские секты, которые отчасти самоопределились лишь позже.

Король Карл I (с 1625 г.), сочувствуя католицизму, соглашался на англиканство с церковной иерархией и старался не поддаваться на требования о предоставлении парламенту налоговых полномочий.

С 1629 по 1640 г. он правил единолично (без парламента), что заставило его изыскивать денежные средства внепарламентским путем — через секвестрацию земель, принудительные займы. Было придумано звание баронета, который, подобно рыцарю, мог титуловаться «сэр» (а жена его была «леди»); баронетства должны были покупаться у короля. В Шотландии (находившейся в унии с Англией со времен короля Якова I — сына Марии Стюарт, казненной Елизаветой) король Карл I Стюарт пытался ввести англиканский молитвенник, между тем как там в то время уже определенно господствовало пресвитерианство. В 1638 г. было заключено общешотландское религиозное соглашение («ковенант»), а в 1639 г. шотландская церковь отменила епископат. Наконец, весной 1640 г. Карл решил созвать парламент (Короткий) для вотирования налогов, но сразу распустил его; однако в тот же год осенью пришлось снова созвать парламент (Долгий). Парламент поддержал шотландцев. Оказавшись в трудном положении, Карл пожертвовал парламенту своих министров, свое право собирать не утверждаемый парламентом налог — «корабельные деньги» и свою верховную судебную прерогативу. Однако парламент потребовал также изменений в структуре церкви, права назначать министров и чиновников и контролировать вооружение. В 1641 г. вспыхнуло восстание в Ирландии, но парламент не финансировал военной экспедиции, предпринятой Карлом.

В 1642 г. Карл после неудачной попытки арестовать парламентских лидеров собрал войска в центре Англии и начал вооруженные действия против парламента. Страна разделилась на «круглоголовых» (сторонников парламента) и «кавалеров» (сторонников Карла). Джентри разделились, флот выступил за парламент, и парламент же контролировал изготовление артиллерии. Карл имел лучшую кавалерию, которая вначале нередко решала битвы в его пользу. Хуже у него было с денежными средствами — приходилось делать займы у своих сторонников и за рубежом.

Во главе парламентской армии стояли генералы из знати — граф Эссекс, лорд Фэрфакс и др. С 1643 г. выдвигается Оливер Кромвель. Парламент заключил с шотландскими пуританами (кальвинистами) «Торжественный союз и ковенант», и в 1644 г. 20-тысячная шотландская армия вторглась в Англию. Карл заключил перемирие в Ирландии (где почти перманентно шла война) и перебросил оттуда войска против шотландцев, но новая конница Кромвеля («железнобокие»), парламентские войска и шотландцы разбили войска Карла на Марстон-Муре; королевские силы понесли огромные потери убитыми и особенно пленными.

В начале 1645 г. парламентская армия реорганизуется («новая образцовая армия»): издается «ордонанс самоограничения», устранявший большинство знатных командиров; Кромвель приобретает все большее влияние.

В Шотландии между тем произошло роялистское восстание; Карл упрямо продолжал отвергать требования парламентариев, но в битве при Нейзби понес поражение и отступил в Уэльс.

Затем Карл бежал к роялистам в Шотландию, но роялисты здесь не удержались, и шотландцы выдали Карла английскому парламенту. Тем временем настроение в парламентской армии сдвигается влево — появляются течения индепендентов, затем левеллеров, отрицавших саму англиканскую церковь даже в преображенном виде, требовавших нового, однопалатного парламента.

Карлу I удалось бежать, но корабль его занесло на о-в Уайт, бывший в руках пуритан, и король снова стал пленником. Правда, и из плена он пытался диктовать свои условия (намереваясь сговориться с шотландцами на базе признания пуританства).

Утихшая было гражданская война вспыхнула вновь: часть бывших протестантов, недовольная парламентом, примкнула к роялистам. Фэрфакс и Кромвель нанесли противникам решительное поражение. Армия потребовала суда над Карлом, и в то же время она же очистила парламент не только от англикан, но и от пресвитериан. В январе 1649 г. король Карл I был приговорен к смерти и публично казнен. Несмотря на это, гражданская война продолжалась до 1651 г.

Хотя стороны редко прибегали к насилию над мирными жителями (кроме Ирландии), однако от гражданской войны страдали все слои населения. Пиратство мешало заморской торговле, налоги были тяжки, все стороны старались сводить старые счеты. Именно тогда возникла типичная для англичан ненависть к постоянной армии и гарнизонам. Население требовало полной свободы вероисповедания, и это тоже вошло в английскую ментальность.

Уже в эти годы было заложено деление англиканской церкви на «высокую», представлявшую собой практически католицизм без почитания святых и латинского богослужения, и «низкую», сохраняющую больше черт протестантизма; однако организационно обе церкви представляют собой одно целое с общей иерархией и администрацией.

То, что происходило в Англии в 1642—1651 гг., привело к созданию не только «низкой» церкви, но и некоторых нонконформистских вероисповеданий — квакеров, баптистов и др.

После того как Фэрфакс отказался вторгнуться в Шотландию и вмешаться в бушевавшую там гражданскую войну, фактическая власть в Англии перешла к Кромвелю.

Он обитал с конца 1651 г. в королевской резиденции, присваивая в свою пользу бывшее королевское имущество. Парламент был урезан до индепендентского «обрубка» (Rumpparliament), но члены его были замечены в коррупции, и в апреле 1653 г. он был разогнан Кромвелем, создавшим вместо этого «назначенный парламент». В декабре 1653 г. Кромвель был этим парламентом (перед тем как он самораспустился) назначен лордом-протектором. Ссылаясь на возможность роялистского мятежа, Кромвель вводит новую административную систему — 11 военных округов во главе с генерал-майорами. Шла речь о короновании Кромвеля и создании новой Палаты лордов из его сторонников, но армия возражала.

В мае 1657 г. Кромвель отказался от короны и принял предложенную ему парламентом новую конституцию, названную «Скромной петицией и советом». Затем, в 1658 г., парламент был распущен.

Кромвель заключил выгодные торговые соглашения с Нидерландами (после периода войны), Швецией, Данией и Португалией. В это время шла война Франции с Испанией, и Кромвель выступил на стороне Франция, поскольку там, в отличие от Испании, протестанты были все же защищены Нантским эдиктом. Английский флот захватил испанскую Ямайку в Карибском море, а Франция уступила Англии два порта на Ла-Манше.

Между прочим, Кромвель впервые ввел английский язык в судах «общего права» (со времен норманнского завоевания судопроизводство велось там на французском языке). Он установил «свободу» вероисповедания, но католическое и англиканское богослужение допускалось только в частных домах.

В 1658 г. Оливер Кромвель умер. Его сын Ричард Кромвель не сумел удержаться у власти. Прибывшие из Шотландии части генерала Монка заняли Лондон. Пресвитериане решили, что полной анархии можно избежать только путем восстановления королевской власти, и из изгнания был призван Карл II Стюарт, коронованный в 1661 г. Новый король даровал всеобщую амнистию и вел в целом успешную и рациональную политику. Его жена, португальская принцесса, принесла ему в приданое португальскую колонию в Индии — о-в Бомбей. Так был положен первый камень в основу британской империи в Индии.

С Карла II в Англии начался период, сопоставимый по своему характеру с периодом абсолютизма во Франции. В парламенте была представлена верхушка джентри, и он проявлял покладистость, нарушенную только тогда, когда встал вопрос о наследнике. У Карла было 14 детей, но ни одного законного, и наследником должен был стать его брат Яков, убежденный, тайный, а позже и явный католик. Это вызвало попытку католиков поднять голову, следствием чего явились жестокие репрессии; Яков должен был временно уехать за границу. Став королем, Яков II Стюарт (1685—1689) официально опирался на англикан «высокой» церкви, но пытался уравнять в правах и католиков. Группа знатных англикан призвала на помощь стадхолдера пяти нидерландских провинций, герцога Вильгельма III Оранского, женатого на дочери Якова, Мэри. Яков бежал, и к власти были призваны Вильгельм и Мэри. Правили они с помощью парламента, но буржуазные отношения в Англии были еще слабо развиты, и парламент был в основном дворянским.

Подводя. итоги Английской революции, ход которой изложен нами подробнее, чем многие события на других отрезках истории, хотелось бы обратить внимание на то, что эта революция развивалась по модели, видимо, вообще типичной для социальных революций большого масштаба. Ее начинают менее радикальные группировки, которые постепенно уступают место все более радикальным (англиканцы, пресвитериане, индепенденты, левеллеры), и она заканчивается единоличной диктатурой.

Если в Англии в результате революционных лет 1642—1649 буржуазия не пришла к власти, хотя и не полностью была от нее отстранена, то тем более (несмотря на таких своих представителей, как Кольбер) не пришла она к власти во Франции, да и в других странах Западной Европы, кроме, пожалуй, независимых Нидерландов.

Насколько средневековые порядки были еще укоренены в Европе, показывает начавшаяся в 1701 г. война за испанское наследство, вызванная причинами чисто династического, средневекового порядка.

Испанский король Филипп III (1598—1621) выдал одну свою дочь за французского короля Людовика XIII, другую — за габсбургского императора Фердинанда III. Сыновья от этих браков, Людовик XIV и Леопольд I, тоже женились на испанских принцессах, дочерях Филиппа IV. Жена Людовика XIV заявила, что ее потомство не будет претендовать на испанский трон, но жена Леопольда I такого заявления не сделала. Дочь последнего вышла замуж за Максимилиана, курфюрста Баварского. Между тем испанский король Карлос II, брат первой жены Леопольда I (жена Людовика XIV была от другой матери), умер бездетным. Леопольд I убедил свою дочь — ту, что за курфюрстом, — передать право на испанское наследство ему и его детям от третьего брака, хотя та имела родного сына, у которого было больше прав претендовать на испанскую корону. В то же время Людовик XIV, несмотря на отказ его жены от испанского престола, претендовал на него для своего внука.

Читателю все ясно? Эти семейные разногласия привели к серьезнейшей европейской войне, длившейся с 1701 по 1713 г.

Я думаю, что мы можем опустить перипетии этой войны, в которую были втянуты еще и Нидерланды, Англия и некоторые итальянские государства, опустить подвиги полководцев — герцога Мальборо («Мальбрука») и принца Евгения Савойского, перейти к рассмотрению ее результатов для Европы в целом и показать, как они отразились в Утрехтском мире 1713 г. и в других сопутствующих соглашениях 1714 и 1715 гг.[133]

Франция отказалась от поддержки сторонников католической династии Стюартов в Англии, уступила ей значительную часть своих владений в Америке (в нынешней Канаде) и заключила с Англией торговый договор; сделала ряд уступок Соединенным Провинциям Нидерландов, с которыми тоже был заключен торговый договор; были также заключены мирные договоры с Пруссией, Савойей (на границе Франции и Италии) и Португалией. Испания признала исключительное право Англии на ввоз черных рабов в Америку и уступила ей права на Гибралтар, о-ва Менорку и Сан-Доминго; еще один торговый договор был заключен между Испанией и Англией. Савойская династия получила о-в Сицилию. Был заключен мир также между Испанией и Нидерландами, Испанией и Португалией. Дольше всех продолжал войну германский император, однако вскоре и он заключил мир со всеми воевавшими против него странами. Франция получила Эльзас зато император — испанские владения в Италии, католическую часть Нидерландов и Сардинию. Испанским королем был официально признан Филипп V Бурбон, внук Людовика XIV, отрекшийся от личных и наследственных прав на французский престол.

Длительные военные действия, сотрясавшие Европу, сменились торговыми договорами к несомненной выгоде все более поднимавшей голову европейской буржуазии.

Ученые XVIII века — так называемого Века Просвещения — заложили основу тому развитию наук, которое являлось не только характерным, но во многом и определяющим для следующей, седьмой (буржуазной) фазы развития человечества. Наиболее важные сочинения этой поры были написаны по-французски. Французский язык стал в то время общим языком образованной Европы.

Среди важнейших имен Века Просвещения надо назвать Монтескье (1689—1755), автора «Духа законов» (1748 г.), где впервые обоснована необходимость разделения властей (на законодательную, исполнительную и судебную). Это положение в дальнейшем определило всю государственную структуру цивилизованных обществ седьмой и восьмой фаз. Далее назовем Беккариа (1738—1794), автора книги «О преступлениях и наказаниях» (вышла на итальянском в 1764 г., переведена на 22 языка), где было доказано, что пытки и тайное следствие не приводят к выяснению истины, что наказания должны быть соизмеримы с преступлениями и что социальное предупреждение преступлений важнее наказаний; смертную казнь он полагал неподходящим средством для борьбы с преступлениями. Философ-материалист Дидро (1713—1784) и математик, механик, философ д'Аламбер (1717—1783) создали великую французскую «Энциклопедию, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел», в которой участвовали многие блестящие умы Франции. Самым важным для общества энциклопедисты считали положительные знания и терпимость. Умственную деятельность они разделяли на память, разум и воображение, не оставляя места вере. Упомянем также Гольбаха (1723—1789), одного из главных авторов «Энциклопедии», убежденного материалиста и атеиста: для него причинные связи были механичны, человек — механизм, души не существует, бога нет, человек должен признавать необходимость и следовать природе. Далее упомянем Вольтера (1694—1778), писателя, историка, остроумца и мыслителя, отважного борца против клерикальной реакции, инквизиции, крепостного права и таможенных барьеров, сторонника деизма, т. е. английского философского направления конца XVII — начала XVIII в., признававшего бытие Бога, но считавшего необходимым почитать его не ритуалом, а добродетелью. Вольтер состоял в переписке с Екатериной II и побывал при дворах Людовика XV и Фридриха II Прусского. И наконец, назовем Руссо[134] (1712—1778), писателя и мыслителя совсем иного рода, не столь скептического и более эмоционального, автора книги «Об общественном договоре», оказавшей огромное влияние на умы человечества; в ней он утверждал, что человек по природе добр, что не существует первородного греха и что дурные поступки имеют причиной неразумную структуру общества.

Это были люди, происходившие из самых разных социальных слоев: Беккариа был маркизом, Монтескье и Гольбах были баронами, Вольтер и д'Аламбер были незаконными детьми, признанными в дворянстве не сразу, Дидро и Руссо были мещанами. Они создали целые системы социально-психологических установок, альтернативных официальной (и общепринятой в народе), преимущественно католической идеологии.

Общество, читавшее «Энциклопедию», Вольтера и Руссо, было приготовлено не просто к смене социально-исторических фаз, но и к революционному перевороту. Его внезапный и насильственный характер во многом объясняется отсутствием во Франции XVII—XVIII вв. той психологической отдушины, которую в других европейских странах давали разные течения протестантизма. Во Франции гугеноты были подавлены при отмене Нантского эдикта в 1685 г. и в большинстве бежали из страны, оставшиеся были малочисленны, преследуемы и находились на периферии общества. Да и кальвинистская вера не открывала тех возможностей перед стремившейся к власти буржуазией, какую давали престижные во всей Европе учения энциклопедистов, Вольтера и Руссо.

В 1789 г. началась Великая Французская революция. Вместе с Американской революцией 1775 г. она открыла собой фазовый переход, приведший к смене шестой (постсредневековой) фазы исторического процесса. Эта эра в Западной Европе продолжалась с 1789 по 1848 г. Она не может рассматриваться как самостоятельная фаза в историческом процессе, а является лишь переходной от шестой фазы к седьмой.

Прежде чем рассматривать события переходной эры, вкратце остановимся на Северной Америке, постепенно приобретавшей все более значительную роль в мировой истории.

Колонизация Атлантического побережья Северной Америки началась с XVII в. В 1606 г. некие Лондонская и Плимутская компании получили от английского короля Якова I хартию на заселение двух отрезков этого побережья. Первой колонией (1607 г.) была Виргиния, названная в честь покойной «девственной» (virgin) королевы Елизаветы I. В 1620 г. группа сектантов (отцы-пилигримы) основала колонию в Массачусетсе. Далее началось усиленное заселение Атлантического побережья, особенно теми, кто был недоволен религиозной политикой Карла I. За 20 лет в Америку переселилось 20 тыс. человек. Колонисты «Новой Англии» практически имели самоуправление, иногда совпадавшее с приходским церковным самоуправлением. Часть колоний образовала военный союз против индейцев, французов и голландцев: французы обосновались в будущей Канаде, а также в устье р. Миссисипи, голландцы — в «Новом Амстердаме» (с 1621 г.; в 1664 г. захвачен англичанами и переименован в «Новый Йорк» — Нью-Йорк — в честь наследника престола, герцога Йоркского, позже Якова II). Более всего процветала Пенсильвания, основанная квакерами. Колония Мэриленд была основана католиками, бежавшими из Англии от протестантских преследований.

К концу XVII в. каждая из северо-американских колоний Англии имела своих губернатора, совет и собрание. В северных колониях развивалось не только сельское хозяйство, но и торговля, и мануфактуры. В южных создавались товарные сельскохозяйственные имения (в основном хлопководческие) с применением рабского труда. Туда массами перевозились, в нечеловеческих условиях, негры, захваченные пиратами в Африке или проданные своими же местными вождями. Рабовладельческое производство в южных колониях не мешала их союзу с северными колониями, где развивались буржуазные отношения. Мы уже не раз говорили о том, что рабство возможно в любой фазе исторического процесса.

Англия строго регламентировала ввоз и вывоз из колоний. Она пыталась также ограничить там промышленное развитие. В колониях по большей части господствовала веротерпимость, несмотря на то что некоторые из них формально признавали у себя одно какое-либо вероисповедание как ведущее. Сюда хлынул поток всяческих религиозных диссидентов, включая гугенотов, пресвитериан, квакеров и даже евреев. Благоприятные идеологические условия способствовали просвещению — с 1636 по 1769 г. было основано семь колледжей и университетов. С французами приходилось воевать, так же как и с индейцами, оттеснявшимися все далее на запад в течение XVIII и первой половины XIX в.

Начиная с 1764 г. английское правительство начало утверждать в колониях свою власть, политическую и военную. Колонисты отвечали бойкотом английских товаров.

В марте 1770 г. произошел инцидент в Бостоне, когда погибло пятеро американцев — так называемая «Бостонская кровавая баня» (Boston massacre). В 1773 г. произошел «чайный бунт» в Бостоне (были выкинуты в море ящики с чаем, обложенным новым английским налогом).

В 1774 г. в Филадельфии собрался Континентальный конгресс, который выразил английскому парламенту протест против нарушения «прав человека». В апреле 1775 г. английские войска начали войну против колоний, но лишь в 1776 г. лидер колонистов Вашингтон поставил вопрос о полном отделении их от Англии. Второй Континентальный конгресс принял Декларацию независимости. Вот что говорилось в ее преамбуле:

«Мы считаем, что люди созданы равными, что творец наделил их известными неотчуждаемыми правами, в числе которых жизнь, свобода и стремление к счастью; что для обеспечения этих прав между людьми создаются правительства, справедливая власть которых основывается на согласии управляемых; что всякий раз, когда форма правления становится разрушительной для этих целей, правом народа является изменить или отменить ее и основать новое правительство... Однако благоразумие диктует, чтобы давно установленные правительства не менялись по причинам неважным и преходящим... Но если целый ряд злоупотреблений и узурпаций, неизменно направленных на одну цель, выявляет намерение подчинить людей абсолютному деспотизму, то их право, их обязанность сбросить такое правительство и создать новые средства защиты для будущей безопасности».

Как известно, американские колонии добились независимости, и в 1789 г. была принята конституция Соединенных Штатов, обеспечивавшая разделение властей (по Монтескье), гарантию индивидуальных свобод и право конгресса отменять указы президента, противоречащие конституции. В 1791 г. к ней были приняты первые десять поправок (Amendments), сформулированных Джеймсом Мэдисоном и составляющих Билль о правах. В них провозглашаются: 1) свобода вероисповеданий, слова, печати, митингов и петиций; 2) право всех граждан носить оружие[135]; 3) запрет военного постоя в мирное время без согласия владельца дома; 4) запрет обысков и арестов иначе как по ордеру, выданному на достаточных основаниях, подтвержденных присягой или торжественным заявлением; 5) введение «большого суда присяжных» (Grand Jury) для предварительного рассмотрения важных уголовных дел (кроме тех, которые возбуждены против лиц, находящихся на действительной военной службе); никто не должен быть дважды наказан за одно и то же преступление; никто не должен принуждаться свидетельствовать против самого себя в уголовном деле; никто не должен быть наказан без законного судебного разбирательства; никакая частная собственность не должна отбираться для общественного пользования без справедливого вознаграждения; 6) право каждого обвиненного в уголовном преступлении на быстрый и открытый суд присяжных того штата и округа, где было совершено преступление; обвиняемый должен быть извещен о характере и мотивах обвинения и иметь возможность получить очную ставку с показывающими против него свидетелями; обвиняемый может требовать принудительного вызова своих свидетелей и пользоваться помощью адвоката для защиты; 7) право на суд присяжных при рассмотрении гражданских дел; 8) запрещение назначать слишком большие суммы при освобождении под залог, взыскивать чрезмерные штрафы, а также назначать мучительные наказания; 9) перечисление данных прав не означает, что не может быть и других прав; 10) полномочия, не предоставленные конституцией Соединенным Штатам и пользование которыми не возбранено отдельным штатам, остаются за штатами или за народом. Последующие дополнения к конституции устанавливали порядок выборов президента, отмену рабства, определение гражданства и представительства граждан в конгрессе и т.п.

Билль о правах после Второй мировой войны был положен в основу Устава Организации Объединенных Наций. Далеко не все граждане современных государств обладают всеми правами, предусмотренными Биллем, но он, несомненно, составляет идеологическую и социально-психологическую основу не столько обществ седьмой фазы, где такой уровень прав по большей части не был достигнут, сколько восьмой, постиндустриальной фазы во всем мире.

Что касается Соединенных Штатов Америки, то они после 1789—1791 гг. вступили на путь буржуазного развития, причем общество седьмой фазы здесь приняло окончательные формы после ликвидации рабства в южных штатах вслед за гражданской войной 1861—1865 гг.

Заметим, что все блага конституции и Билля о правах не распространялись на коренное индейское население, которое колонисты застали в первой и отчасти второй фазах развития. Соединенные Штаты находились почти в непрерывной войне с теми или иными индейскими племенами и воевали не только с мужчинами, но и с женщинами и детьми, пока остатки индейского населения не были расселены по резервациям, особенно (с 1830 г.) на бесплодных землях Индейской территории в Оклахоме. Здесь индейцы имели некое самоуправление, но со второй половины XIX в. Индейская территория была открыта для белых поселенцев, и ныне Оклахома имеет лишь около 5% индейского населения.

Вернемся теперь из США в их бывшую метрополию.

Основы капиталистического строя, возобладавшего в седьмой фазе, были заложены еще в пределах постсредневековой шестой фазы в ходе так называемого промышленного переворота. Важно отметить, что не только произошел переворот в общей технологии (лишь позднее — и технологии производства оружия), но с течением времени стал наблюдаться и социально-психологический переворот — смена прежней ментальности на новую.

В течение XVIII в. в основном в Англии, но отчасти и во Франции происходит целый ряд технических открытий и нововведений в производстве. Важнейшие из них — это механизация ткацкого станка («летающий челнок», 1739 г.), прядильного станка (1764—1769), изобретение пудлингования чугуна для совершенствования железоделательного производства (1764—1784), использование энергии воды (1769 г.) и изобретение паровой машины Джеймсом Уаттом (1769 г.). В течение XVIII и самого начала XIX в. технические знания превратились в важнейшую производительную силу, и это было главным содержанием и важнейшим результатом промышленного переворота. А он, в свою очередь, стал возможен потому, что возросли знания о природе — наука начала фактически воздействовать на природу и стала ведущей отраслью производства. Чрезвычайно важно отметить, что изобретатели, например Уатт, находили капиталистов, считавших возможным финансировать их эксперименты, когда они еще не давали никаких прибылей. Это было результатом аккумуляции капиталов за последние два-три столетия.

Адам Смит в своей книге «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776 г.) дал научно-идеологическое обоснование капитализму. Он советовал уничтожить всякое бюрократическое управление народным хозяйством, предоставив место свободной игре сил саморегулирующегося рынка. Он не обманывался относительно моральных качеств капиталистов, но полагал, что в условиях конкуренции они не принесут обществу существенного вреда; именно в условиях конкуренции частная прибыль будет согласовываться с благом народа. В этом он несколько заблуждался.

Во Франции происходили процессы, аналогичные совершавшимся в Англии, но здесь промышленное развитие было затруднено абсолютистским государством. Хотя реформы Кольбера до известной степени помогали переходу страны в капиталистическую фазу, многое этому и мешало. Достаточно сказать, что до самой Французской революции существовали провинциальные таможенные барьеры.

При ганноверской династии в Англии (с 1714 г.)[136] королевская власть была ограничена парламентом, в котором, однако, были представлены не столько буржуазия, сколько дворяне, частью, правда, связанные с капиталистическими доходами.

Текстильная промышленность носила сельский и домашний характер, пока механизация не привела к ее переводу в города. Заметим, что речь идет не о городах, существовавших исстари, а о возникновении новых индустриальных центров. Новые города в ряде случаев не имели представительства в парламенте вовсе или же были в нем представлены слабо.

Важным фактором, толкавшим к переходу европейского общества на новые пути, являлся огромный по тем временам рост народонаселения, которое трудно было прокормить средневековыми методами.

Как мы видели выше, английская революция XVII в. еще не привела к власти буржуазию как класс, хотя, безусловно, очень усилила ее позиции в обществе. Первой подлинно буржуазной революцией явилась французская.

В 1787 г. король Франции Людовик XVI созвал в Версале сословное собрание — Генеральные штаты, которые не собирались с 1614 г. Целью короля было мобилизовать финансовые ресурсы для погашения очень возросшего государственного долга. Между тем образованное французское общество было взбудоражено радикальными успехами американской революции, и его представители, собравшиеся в Генеральных штатах, почувствовали себя силой, которая в состоянии добиться серьезных реформ. Сначала сословия собирались раздельно (300 депутатов от дворянства, 300 — от духовенства и 600 представителей третьего сословия, т. е. в основном городской буржуазии). Представители третьего сословия, собравшись отдельно, провозгласили Генеральные штаты Национальным собранием. К нему примкнули и некоторые передовые деятели других сословий (маркиз де Лафайет, аббат Сиейес и др.). Национальное собрание задумало образовать парламент английского типа и не расходиться, пока не создаст конституцию. Этот акт был равносилен приходу французской буржуазии к власти и концу так называемого старого режима. Но одновременно началось народное восстание в Париже. 14 июля 1789 г. его символическим актом было взятие и разрушение парижской государственной тюрьмы Бастилии. В провинциях восставали крестьяне; Национальное собрание отменило крестьянские феодальные повинности и побор — десятину. Затем была принята Декларация прав человека и гражданина, провозглашавшая свободу, равенство, ненарушимость собственности и право защищаться от угнетения. В основу Декларации легли учения Руссо и английского философа Локка. О специальных правах рабочего класса речи не было, и рабы в колониях не были освобождены, но Декларация была сформулирована так, что ее можно было отнести не к одной лишь Франции, а ко всему человечеству вообще. Людовик XVI отказался санкционировать решения Национального собрания, но народ двинулся на его резиденцию в Версале и привел короля в Париж, где он согласился одобрить эти решения.

Собрание превратилось в Учредительное (Конституанту) для выработки конституции. Вначале было объявлено равноправие при избрании на государственные должности и отменено церковное и монастырское землевладение (священники были переведены на жалованье), что привело к перераспределению земель вообще. Буржуазия и более зажиточное крестьянство скупали эти земли и перепродавали их. По мере ухудшения экономического положения спекуляция землей и хлебом содействовала обогащению этих слоев населения. Была полностью изменена исторически сложившаяся система административного деления, страна была разделена на департаменты, отменены таможенные барьеры, введена выборность судей. Была провозглашена монархия, ограниченная властью законодательного собрания, избираемого всеми гражданами, платящими налоги на имущество не ниже определенного уровня. Однако Людовик XVI не пошел на такое изменение государственного строя и пытался бежать, но был задержан и возвращен в Париж.

Французская революция пробудила большие симпатии и надежды в соседних странах, где наблюдались сходные настроения и события[137]. Теперь там всюду создавались революционные клубы, а абсолютные монархи, испуганные ходом событий, стали вводить антиреволюционные законы. Множество французских дворян эмигрировало за границу. Австрия, Пруссия и Англия заняли явно враждебную позицию по отношению к революционной Франции, и в апреле 1792 г. Франция объявила Австрии и Пруссии войну. Она продолжалась, так или иначе, на всем протяжении революционных лет и позже, при Наполеоне. Вначале успех был на стороне союзников. Опасаясь измены, революционеры в августе 1792 г. арестовали короля.

В сентябре 1792 г., после победы французов при Вальми, начались заседания нового законодательного собрания — Конвента. Вначале в Конвенте господствовали жирондисты, стремившиеся не только создать во Франции буржуазную республику, но по возможности распространить ее идеи и за рубежом. Им противостояли якобинцы (или Гора) во главе с Робеспьером, который выступал за распространение революции не столько вширь, сколько вглубь, с передачей всех прав также малоимущим гражданам (санкюлотам). Якобинцы добились судебного процесса над королем и казни его в январе 1793 г. Жирондисты были изгнаны из Конвента и тоже подверглись казням.

Тем временем продовольственное положение в городах все ухудшалось. Якобинцы пытались ограничить цены, увеличили налоги на богатых, провозгласили социальную защиту бедных и немощных, объявили образование бесплатным и всеобщим, конфисковали имущество эмигрантов и казненных (предполагалась, но не была проведена раздача конфискованного имущества бедным). Эти меры вызвали сопротивление и восстания как в городах (Лион, Бордо), так и в деревне (Вандея, Нормандия, Прованс). Якобинцы ответили грандиозной волной террора. Разнузданную систему доносов, которые тотчас сопровождались казнями, ввел газетчик Марат (павший от руки террористки Шарлотты Корде). 17 тысяч человек были публично обезглавлены, что вызвало ужас и гнев сотен тысяч населения; еще больше народу было убито другими способами (например, утоплено на баржах) или умерло в тюрьмах. (Впоследствии большевики учтут ошибки якобинцев и станут расстреливать втайне).

Одновременно шла ожесточенная борьба за власть внутри Конвента: более радикальные депутаты добивались ареста и казни своих недавних союзников и даже вождей санкюлотов. Между тем на фронте положение французских армий улучшилось.

Социальные и экономические ограничения и террор, введенные Робеспьером, а также нехватка продовольствия заставили неистребленную часть Конвента арестовать Робеспьера и казнить его (по революционному календарю — 9 термидора II года Республики = 27 июля 1794 г.). Крайние экономические меры Робеспьера были отменены. Усилились попытки реванша со стороны роялистов, но они были подавлены молодым генералом, корсиканцем Наполеоном Бонапартом. Конвент проголосовал за выработку новой конституции и самораспустился. К власти пришла Директория из пяти человек, был введен двухпалатный парламент — в обоих органах предполагалась ежегодная ротация членов. В действительности правление Директории прерывалось насильственными ее перестройками.

Наступление французских революционных войск продолжалось. В 1795 г. Голландия, Тоскана, Пруссия и Испания запросили мира. В результате итальянского похода Бонапарта в 1796 г. пошли на мир королевство Сардиния (уступившее Франции Пьемонт и Савойю на северо-западе Италии) и Австрия. На завоеванных территориях были созданы республики по типу французской: Батавская — в Голландии, Цизальпинская и Лигурийская — в Северной Италии. Директория продолжала внешнеполитическую линию жирондистов на распространение революции в Европу и потому отвечала на призывы местных «якобинцев». В 1798—1799 гг. были завоеваны Швейцария (ставшая Гельветической республикой), Рим и Неаполь (Римская и Партенопейская республики). Англии Директория намеревалась грозить через ее владения в Индии, а чтобы до них добраться, снарядила французскую военную (и научную!) экспедицию во главе с Бонапартом на Мальту, в Египет и Палестину, но французский флот был разбит английским адмиралом Нельсоном у египетских берегов; Бонапарт, захвативший к тому времени Египет, с трудом вернулся во Францию.

Французская угроза привела к созданию новой коалиции держав в 1798—1799 гг. (Австрия, Россия, Турция, Англия); коалиция начала наступление широким фронтом на завоеванные Францией территории. В неудачах французы винили Директорию; Бонапарт, напротив, вызывал восторг своими победами. 18 брюмера VIII года = 9 ноября 1799 г. была установлена единоличная власть первого консула — генерала Наполеона Бонапарта (в 1804 г. он принял титул «императора французов»).

Заметим, что на должность первого консула, а затем пожизненного консула Бонапарт пришел в результате голосования — огромным большинством голосов: народ устал от санкюлотов в любом их виде и желал сильной власти.

Наполеон был «человеком революции» — только революция могла вознести 30-летнего корсиканца на вершину власти в могущественном государстве. Но в суверенные права и волю народа, в парламентские дебаты он не верил. К религии отношение у него было как у Вольтера — он допускал существование Верховного Существа, но для народа считал полезной определенную религию. Он пошел на соглашение с папой и принял из его рук императорскую корону.

Немного ранее был создан давно готовившийся кодекс законов, ставший известным впоследствии как «Кодекс Наполеона». Он закрепил такие важнейшие завоевания революции, как свобода личности, свобода совести, свобода труда, светский характер государства, равенство всех перед законом, защита земельной собственности (вспомним, что значительная часть земель успела перейти в руки буржуазии и части крестьянства), большая свобода для нанимателей, но не создавал никаких особых гарантий для рабочего класса. Это был кодекс приходившей наконец к власти буржуазии — и именно его нес Наполеон в завоеванные им страны. Неудивительно, что завоевание им ряда европейских государств первое время воспринималось как освобождение и что в течение XIX в. основные положения Кодекса Наполеона были восприняты во многих странах Европы. При этом, однако, императорский титул предполагал создание императорского двора и имперской знати, а продолжение войн требовало поддержания в стране жесткого порядка, что обеспечивали наполеоновские министры, в первую очередь начальник ведомства полиции Фуше и глава дипломатической службы Талейран.

Наполеон продолжал войны Французской революции. Правда, в момент принятия им императорского титула он находился в состоянии фактического мира с континентальными державами; были и другие успехи: прекращена денежная инфляция, подавлена роялистская оппозиция в стране, но непримиримым врагом оставалась Англия, и Наполеон готовил военную высадку на Британские острова. В свою очередь, Англия могла бороться против Франции только в союзе со странами континента. Франция не имела превосходства на море и потому заключила военный союз с Испанией, однако испано-французский флот в 1805 г. был уничтожен Нельсоном в битве при Трафальгаре недалеко от средиземноморских берегов Испании (сам Нельсон был убит). Французское вторжение в Англию было тем самым сорвано.

Англии удалось сколотить антинаполеоновскую коалицию в составе Австрии, России, Швеции и Неаполя (воскресшего как королевство во главе с династией Бурбонов). Наполеон быстро перебросил свои войска в центр Европы, нанес сокрушительное поражение австрийской, а затем, при Аустерлице, и русской армии (в декабре 1805 г.), взял Вену. Австрия уступила Франции Венецию и восточное побережье Адриатического моря; ряд территорий был передан германским государствам, выступавшим в союзе с Наполеоном. Трон королевства Неаполь был передан брату Наполеона Жозефу. В 1806 г. в Германии была создана Рейнская конфедерация под протекторатом Наполеона. В результате сговора с российским императором Александром I в Тильзите (в Восточной Пруссии) был заключен договор о разделе сфер влияния. Из прусской части Польши было образовано герцогство Варшавское, вассальное по отношению к Наполеону; он получил и другие территориальные и политические уступки.

В 1807—1808 гг. было отменено крепостное право в Пруссии и Баварии.

Для борьбы с Англией Наполеон ввел континентальную блокаду: все европейские порты (включая и русские) были закрыты для английской торговли. Наполеон рассчитывал создать в Англии кризис перепроизводства. Полному господству Франции в Европе мешала только продолжавшаяся война в Испании и Португалии. Португалия вступила в союз с Англией, а в Испании династия Бурбонов[138] была низложена Наполеоном, но он наткнулся здесь на мощное народное сопротивление, поддержанное английскими войсками.

Снова выступившая против Наполеона Австрия была сокрушена в битве при Ваграме, и в Вене был снова заключен мир. Наполеон женился на дочери австрийского императора, ив 1811 г. она родила ему наследника. К 1810 г. наполеоновская империя кроме Франции включала Бельгию, Голландию и часть Италии, а в ряде государств Германии, в Испании, Италии (в Неаполе, в Лукке) номинально правили братья и зятья Наполеона. Под его протекторатом были также Швейцария, Рейнский союз и великое герцогство Варшавское; Австрия[139] была связана с Наполеоном брачным союзом.

Интересно и характерно, что наполеоновские войска несли по Европе революционный гимн — «Марсельезу».

Между тем в среде мыслящей части населения Европы, воспринявшей идеи французской революции и ее социальные достижения, воплощенные в Кодексе Наполеона, начали развиваться идеи национального возрождения; были заложены психологические основы для создания капиталистических национальных государств по всей Европе, хотя подобные идеи нашли полное осуществление по большей части лишь значительно позже. Но испанские повстанцы уже в 1812 г. провозгласили конституцию, соединявшую идеи Французской революции с принципами британского государственного устройства.

Наполеон был недоволен тем, что Россия недостаточно строго соблюдала условия континентальной блокады (действительно очень для нее невыгодные), и летом 1812 г. его более чем полумиллионная армия перешла пограничную реку Неман. Дальнейшее хорошо известно нам из русской истории: отступление сначала Барклая де Толли, а затем Кутузова в глубь России по старой Смоленской дороге, Бородинская битва, отход Кутузова в сторону, занятие Москвы, ее пожар, поспешное отступление французов при наступающей зиме, преследование их Кутузовым, рейды партизан, катастрофическая переправа через Березину, уход французов из России со всего лишь 10-тысячным боеспособным войском и продолжение войны на территории Западной Европы вплоть до вступления русских, австрийских и других союзных войск в Париж в 1814 г.

В России Наполеон сделал роковую политическую ошибку. Рассматривая Россию как азиатскую державу, неспособную на европейское развитие, он не предпринял никаких шагов, чтобы привлечь население на свою сторону, дав ему те свободы, которые он принес в Германию и Италию,— по меньшей мере отменив крепостное право.

В 1813 г. против Наполеона (сумевшего восстановить свои силы) воевали уже не только армии наемников и насильственно рекрутируемых крестьян, но и национальные силы, сражавшиеся за свободу уже своих государств. В «битве народов» под Лейпцигом в июне 1813 г. наполеоновская «Великая армия» была разгромлена. Начался коллапс наполеоновских вооруженных сил повсюду, и к началу 1814 г. союзники уже вышли на французские границы. Они объявили, что воюют не против французского народа, а только против Наполеона. Армия французов состояла из молодых призывников. Союзники проявили завидное единодушие и имели повсеместные успехи. В апреле 1814 г. Наполеон отрекся от престола. Ему был предоставлен в качестве «государства» островок Эльба между Францией и Италией, а во Францию вернулся король Людовик XVIII из династии Бурбонов.

Как известно, после этого еще были «сто дней» в 1815 г.,. когда Наполеону удалось вновь захватить Францию, и битва при Ватерлоо в Бельгии, которую он проиграл английскому генералу Веллингтону и прусскому генералу Блюхеру, и потом ссылка на далекий остров Святой Елены в южной части Атлантического океана, где Наполеон и умер в 1821 г.

Общее число военных потерь одной только Франции составило около 1750 тыс. человек (в 1804—1814 гг.).

Власть в Европе теперь перешла к «Священному Союзу» в составе России, Австрии и Пруссии, а также к Англии (а позже и к Франции), решавшим судьбу континента на своих конгрессах 1818, 1820, 1821 и 1822 гг. Всякое стремление народов к независимости (даже от Турции) подавлялось «Священным Союзом», делалось все возможное, чтобы вернуть Европу в предыдущую фазу развития[140].

Снова приходить к власти буржуазия начала — и теперь уже окончательно утверждая седьмую, капиталистическую фазу исторического процесса — лишь после парламентской реформы в Англии 1832 г., после революций 1830 и 1848 гг. во Франции, германских государствах, Австрии, Венгрии, отмены крепостного права в России в 1861 г., рабства в США в 1864 г.

Середина XIX в. была, таким образом, подлинным началом следующей, седьмой фазы.

До сих пор мы рассматривали шестую фазу (с ее переходом в седьмую) для Западной Европы и Америки. Обратимся теперь к Восточной Европе той же фазы.

Экономического и политического прогресса в Польше XVI—XVII вв., несмотря на ее великодержавную политику, не произошло. Польша была втянута в типично средневековые войны — в борьбу с запорожскими казаками ³¹, в соперничество Москвы с крымскими ханами и Габсбургов (в Священной Римской империи) с Бурбонами (во Франции), имела королей — французов, венгров и шведов, что вовлекало страну в ненужные войны; все это мешало переходу к новой исторической фазе.

Хотя Андрусовский мир с Россией (1667 г.) оставил Польшу территориально все еще весьма большой державой, однако политически это государство было подточено постоянными конфликтами между королями и шляхетскими сеймами. В 1652 г. начало действовать право liberum veto (свободного вето), по которому один-единственный голос «против» проваливал любой законопроект. Шла ожесточенная борьба между знатнейшими родами, вместе владевшими чуть ли не половиной Польши, — Чарторыйскими и Потоцкими. Естественным результатом всего этого стало вмешательство держав в польские дела, а затем раздел Польши в 1772—1795 гг. между Россией, Австрией и Пруссией.

Постсредневековое общество в России все еще находилось в состоянии фазового перехода и при Петре I (1682—1725; правил самостоятельно с 1689 г.). При Петре у русских уже не существовало возникавших когда-то вольных городов, фактически отсутствовала и буржуазия, а мануфактуры были при нем подчинены государству. После первых поражений Петр разбил войска вторгшегося через Польшу шведского короля Карла XII под Полтавой, менее удачно воевал с турками, объединил существовавшие разнородные ранги землевладельцев (и рабовладельцев) — бояр, детей боярских, окольничих, дворян и прочих — в единое сословие дворянства, обязав его нести военную и гражданскую службу (в это сословие было включено и «остзейское», т. е. немецкое, дворянство завоеванных областей Прибалтики — Лифляндии и Курляндии). Он навел порядок в бюрократической системе государственного управления (заменив ее другой, тоже бюрократической, но несколько более эффективной). Сохранил и упрочил крепостное право, превратив его по существу в рабство. Правда, собственность на крестьян до «жалованной грамоты» Екатерины II «О вольности дворянства» (1785 г.) еще была обусловлена государственной службой владельца крепостных (хотя от обязательной военной службы дворянство было освобождено при Петре III в 1762 г.). Екатерина распространила крепостное право на украинцев. При ней было завоевано Крымское ханство.

В свое время Петр I, хотя и действовал насильственно, иногда бесчеловечными методами, сумел все же сделать много для внедрения в России культурных и технических достижений Западной Европы и в этом отношении сдвинул Россию с мертвой точки. Послепетровская России не только не уступала в вооружении европейским государствам, но в нее открылся доступ для европейского альтернативного мышления. Екатерина II (1762—1796)[141] преследовала вольномыслие среди своих подданных, а в 1773—1774 гг. подавила твердой рукой мощное крестьянское восстание Емельяна Пугачёва[142], но в то же время она заигрывала с передовыми мыслителями Франции — Вольтером и энциклопедистами, и передовое дворянское общество все более выходило на уровень французского просвещения.

Весьма существенно, что в конце XVIII — начале XIX в. французский становится бытовым разговорным языком дворянства всей Европы, в том числе и русского, а французская литература и культура становятся также и русским достоянием. По-французски не только говорили, но и думали. Именно усвоение общеевропейской культуры (которому очень способствовала освободительная война против Наполеона, приведшая русскую армию во Францию) сделало возможным освободительное движение в России. Декабристы были дворянами по социальному происхождению, но европейцами по своей ментальности, вследствие чего могли выступать за реформы, которые объективно привели бы к установлению в России седьмой фазы исторического процесса, капиталистической. Декабристы — великолепный показатель того, что общественные движения не сводятся к отражению интересов той социальной группировки, к которой их деятели принадлежат по случайности своего рождения.

Общеевропейским явлением XIX в. был подъем культуры, что отразилось и в расцвете русского языка, русской литературы, а затем и науки. В то же время, конечно, этот расцвет можно и нужно рассматривать и как ответ на мучительные противоречия отсталых социальных условий России — вернее, как их отрицание, как симптом создания альтернативной социальной психологии. Литература XIX в. вообще играла освободительную роль для людского сознания, но особенно это верно в отношении русской литературы.

К XIX в. мы уже находим в России большинство диагностических признаков шестой фазы: современное огнестрельное оружие, включая артиллерию, национальное абсолютистское государство, альтернативные идейно-психологические течения. Но буржуазия была до крайности слабо развита и стеснена сословным законодательством, а закрепощенное крестьянство находилось как бы еще в пятой фазе. Его освобождение было задачей, которую ставили сами условия фазового перехода: капитализму в России еще предстояло развиться.

Все огромное пространство к югу и востоку от России — Турция, Иран, Средняя Азия, Тибет, Монголия, Индия, Юго-Восточная Азия — к XV—XVIII вв. так и не вышло из пятой, средневековой фазы, и в этом разделе мы их историю опустим. Зато шестой фазы достиг (и даже ранее Европы) Китай, хотя ряд обстоятельств помешал ему войти в следующую, седьмую фазу. И наконец, успешно достигла шестой, абсолютистской постсредневековой фазы почти не замеченная европейскими и американскими наблюдателями: Япония.

Мы перейдем теперь к развитию Китая от порога шестой фазы; его история в этот период представляет собой немало поучительного.

Танская империя начала распадаться на отдельные государства с конца IX в. Северный Китай был захвачен кочевниками-киданями монгольско-сяньбийского происхождения, а потом другими кочевниками — чжурчжэнями, видимо тунгусскими по языку. Однако в Южном и Центральном Китае культура не только сохранилась на высоком уровне, но и развивалась. Так, грамотность получила более широкое распространение благодаря тиражированию книг в виде ксилографов (печатание с досок), а затем и с помощью подвижного шрифта (XI в.). Большим тиражом распространялись все важнейшие буддистские, даоские и конфуцианские сочинения.

В 960 г. военачальник Чжао Куанинь основал в долине Янцзы новую династию, Сун. Империя Сун была со всех сторон окружена враждебными государствами: на севере правили чжурчжэни, на западе находились тангутские государства, на юге — Нань Чжао и Аннам. Однако Сунская империя в достаточной мере консолидировалась. Это было время мощного роста городов, расположенных вокруг водных торговых путей (так, в городе Ханчжоу было миллионное население). Хождение монет было широким, с XII в. начался выпуск бумажных денег (что, впрочем, кончилось инфляцией). В городах процветали купцы, ростовщики и ремесленники (между прочим, был изобретен фарфор). Купечество уже не отстранялось от государственной службы; власть государственного чиновничества распространялась вместе с ростом школ и общей грамотности, а верноподданнические качества чиновничества по идее должны были обеспечиваться строгой экзаменационной системой (на чин проходил один из ста претендентов), причем принимались серьезные меры против повсеместно распространенного «блата».

Возникало региональное разделение ремесленного труда, появились мануфактуры, где могло быть занято до сотни рабочих (в Европе такое явление наблюдается лишь с XVI—XVII вв.). За счет ирригации были освоены новые сельскохозяйственные земли, введены новые сорта риса. Отрезанная на суше от внешнего мира враждебными государствами, Сунская империя успешно развивала мореплавание.

Система образования не полностью лишала возможности выдвигаться и талантливым людям из народа. Появляются ученые, энциклопедически образованные, поэты, историки, прозаики и художники — и не только мужчины, но в отдельных случаях и женщины (Ли Цинчжао, поэтесса и археолог). Возникали и частные академии.

Большую роль в идеологической жизни Китая играло учение Чжу Си, главного представителя неоконфуцианства (1130—1200). Он выдвигал учение о двух мировых принципах: начале порядка (ли)и начале материальной силы (ци).Оба начала соединяются в «великом первоначале». Хотя Чжу Си ставил вопрос о необходимости расширения знаний и свободе исследования, однако эти его мысли не получили развития. Позднейший Китай знакомится с конфуцианством именно в форме неоконфуцианства, и конфуцианское «Четверокнижие», явившееся, между прочим, главным предметом экзаменов на чин, было известно в том виде, как его отредактировал и прокомментировал Чжу Си.

Китайское национальное самосознание формировалось несколько иными путями, чем в Европе. Оно в какой-то мере вытекало из раннего конфуцианства и определялось, с одной стороны, общностью бытовой и этической культуры, опиравшейся для всех китайцев (даже тех, кто формально были даосами и буддистами) на конфуцианские начала, а с другой — представлением об обязательном совпадении границ китайской культуры с границами Китайской империи, которая претендовала на единственность — все остальные государства и народы считались подданными Китая и варварами, либо платящими дань, либо своевольно не платящими. Так или иначе, в Сунский период китайское (ханьское) национальное сознание, безусловно, уже укоренилось.

Монгольское владычество в Китае (1280—1368) приняло совершенно особую форму. После первоначального разорительного завоевания монгольская династия Юань включилась в жизнь страны. Период Юань явился поэтому как бы задержавшимся продолжением династии Сун. Расширяется сеть каналов и дорог, на дорогах устраиваются почтовые станции, государство покровительствует торговле, в том числе морской зарубежной, создается морской флот, с помощью которого совершаются нападения на соседние страны — от Кореи до Бирмы и Явы.

Начинается расцвет китайского театра, продолжается развитие прозы, а также точных наук, в частности математики и астрономии. Однако период временного расцвета общества сменяется периодом денежной инфляции и мятежей.

В 1368 г. к власти приходит Чжу Юаньчжан, освободитель Китая от монголов и основатель новой династии, Мин (1368—1644). Правитель он был жестокий, но ему удалось вернуть страну к процветанию. Он содействовал новому росту национального самосознания. Китайское мореплавание времени Минской династии по своему размаху напоминает эпоху Васко да Гамы и Колумба в Европе — китайские корабли посещают Южные моря, Цейлон, быть может Индийский океан. Торговля с другими странами, открытость внешнему миру способствуют развитию промышленности; опять появляются мануфактуры. Главным образом вследствие энергичной деятельности иезуита Маттео Риччи (в Китае с 1583 г.) христианство начало в некоторой степени проникать к китайцам; оно составляло здесь как бы недоношенный зародыш альтернативной идеологии[143]. Европейские католические миссионеры в это время познакомили Китай с новыми сельскохозяйственными культурами американского происхождения — кукурузой, бататом, арахисом, табаком.

Еще при династии Сун китайцы умели смешивать селитру, серу и уголь для создания взрывчатой смеси, при династии Юань появились гранаты и были сделаны первые попытки создать огнестрельное оружие. В XV в. минские корабли были уже вооружены пушками, хотя армию еще не окончательно перевели на ружейно-артиллерийское вооружение.

В целом можно сказать, что при Сунской и особенно Минской династии Китай вышел на постсредневековый уровень технологии и культуры. Однако, чтобы постсредневековье развивалось, необходимы были перемены в социальной психологии и идеологии, а также образование независимого класса буржуазии. В Китае не сложились условия для создания идеологии, альтернативной этике неоконфуцианства (хотя параллельно конфуцианским верованиям существовали буддизм и даоизм и даже христианство). Но главной в средневековой китайской идеологии традиционно была этика, а она и в постсредневековой фазе оставалась конфуцианской. Это содействовало подавляющему господству неоконфуцианской государственно-бюрократической системы, которая давала Китаю значительное число людей грамотных, но не самостоятельно мыслящих.

Все внешние достижения династии Мин нейтрализовались тем, что положение основной массы населения — крестьян не только не улучшалось, но и ухудшалось. Усилилась практика сгона крестьян с земли для введения новых культур или других выгод землевладельцев. Крестьяне ответили в XVII в. мощным восстанием, которое возглавил Ли Цзы-чэн. Повстанцам, поддержанным горожанами, удалось захватить Пекин. Последний минский император покончил с собой. В этих условиях китайские знатные землевладельцы призвали на помощь маньчжур.

Любой бунт имеет тенденцию приводить к власти не самые просвещенные силы.

Маньчжурское завоевание (1644—1674) явилось несомненным фактором задержки развития в Китае. Предки маньчжуров, чжурчжэни, долго находились на уровне первобытных охотников; к середине II тысячелетия н. э. они, видимо, в своей глубинной массе не ушли далее образования чифдомов. Они даже сохраняли шаманистские экстатические обряды, столь далекие от необходимой этому времени альтернативной идеологии. В любом случае по экономическому развитию они стояли намного ниже китайцев.

Второй император маньчжурской династии Цин — Канси (1661—1722) сравнивался с наиболее выдающимися государями фазы постсредневекового абсолютизма — Акбаром в Могольской Индии, Петром I в России и Людовиком XIV во Франции. Но бросаются в глаза и различия. Прежде всего, в отличие от монгольской династии Юань маньчжуры не сливались с китайцами, но всячески унижали их и подчеркивали их подчиненное положение: в знак этого всем китайцам приказано было выбривать часть головы и носить косу. Кроме того, играя на старой идее исключительности Китая, по отношению к которому все остальные государства — лишь его данники, маньчжуры герметически закрыли страну: не разрешались ни заморские плавания, ни приезд иностранцев (исключение делалось для иезуитской миссии; не случайно именно иезуиты очень содействовали идеализации «китай-щины» — chinoiserie — в Европе).

Но не одно лишь маньчжурское завоевание привело к торможению развития Китая и к задержке его в шестой фазе. Причины застоя коренились в особенностях уже минского общества и даже в ходе исторического процесса в Китае вообще. Если в Западной Европе оказавшаяся в шестой фазе интеллигенция смыкалась с буржуазными предпринимателями и результаты ее мыслительной деятельности шли на пользу капиталистическому производству, то в Китае интеллигенция проявляла себя в области подготовки к прохождению государственных экзаменов и затем вливалась в состав бюрократии (или уходила в буддистские монастыри — заповедники культуры). Побудительной силой любого бюрократического общества является импульс «ничего не надо делать». Предпринимательство в Китае было лишено всякой идеологической или социально-психологической основы; нагнетались внешние, декоративные функции власти. Приход же к этой власти маньчжуров лишил китайское предпринимательство не только всякого импульса, но и практических возможностей развития общества далее шестой фазы, хотя бы путем расширения внешнеторговых связей.

В начальный период маньчжурской династии продолжает развиваться литература. Хотя её создатели оглядывались на старину, нельзя не отметить нескольких блестящих мыслителей. В нашей стране хорошо известны под названием «Лисьи чары» замечательные ироничные и фантастические новеллы Пу Сунлина (1640—1716). Замечательны сатирический роман «Неофициальная история конфуцианского чиновничества» У Цзинцзы (1701—1754) и роман Цао Сюэцина (1715—1763) «Сон в Красном тереме». Развивается и драма. Но в 1772—1781 гг. император Цянь Лун, вознамерившись затмить всех своих предшественников составлением свода письменных памятников, приказал собрать из частных библиотек тысячи томов литературных произведений. Была проведена «унификация» письменной литературы: многие ее памятники были уничтожены или подверглись редакции; некоторые ученые были казнены.

С таким багажом, в состоянии не полностью развитого постсредневекового абсолютизма Китай встретил XIX век.

Перейдем теперь к самой восточной цивилизации Евразии — Японии.

В Японии начиная с XIV в. быстро умножается число торгово-ремесленных корпораций (дза)— процесс, соответствовавший происходившим в Италии или Центральной Европе в это же или немногим более позднее время. Множатся города — к XVI в. число их перевалило за полторы сотни. Между тем в сельских местностях происходит вытеснение мелких и средних владетелей (сёэн),и возникают княжества, возглавляемые наследственными даймё,контролировавшими не только земли, но и города. Самураи из самостоятельных хозяев превращаются в служилых людей у даймё. Никому из японцев от этих изменений не делалось лучше, социально-психологический дискомфорт резко возрастал.

В течение почти всего периода XV—XVI вв. в стране происходили крестьянские восстания.

В связи с развивающейся морской торговлей с Кореей и Китаем возникает спрос на металлы — золото, серебро и медь, горнорудная промышленность развивается во владениях даймё, что приводит не только к их обогащению и стремлению (довольно успешному) освободиться от верховенства сегунов, но и к скоплению на территориях даймё трудящегося — и недовольного — населения.

В 1542 г. в Японии появляются португальские, а в 1584 г. — испанские мореплаватели, которые организуют посредническую торговлю не только с Китаем, но и с отдаленными областями Юго-Восточной Азии. Начинается деятельность католических миссионеров, на первых порах имевших немалый успех.

На недовольство народных масс господствующий класс отвечает мерами по созданию единого, сильного японского государства. При полководцах-правителях, особенно при Хидэёси Тоётоми (1536—1598) не только жестоко подавлялись крестьянские волнения, но и урезывались вольности городов. В 1588 г. издается указ о разоружении крестьянских отрядов, а в 1595 г. — о прикреплении крестьян к земле (почти одновременно с тем, что происходило в России).

После смерти Хидэёси власть переходит в руки полководца Иэясу Токугавы. В 1603 г. он был объявлен сегуном и стал основателем новой династии, Токугава. Столица из Киото была перенесена в Эдо (ныне — Токио). Иэясу удалось уничтожить княжества даймё и создать централизованное абсолютистское государство[144]. Даймё из князей превратились в областных администраторов под контролем сёгунского правительства. Все население было разделено на четыре сословия: крестьян, ремесленников, торговцев и самураев, причем последние селились в городах и получали от даймё довольствие рисом. Тем самым с независимым рыцарством было покончено. К этому времени Япония уже обладала артиллерией, хотя и очень несовершенной.

Принимались серьезные идеологические меры для замены феодального сознания (чувства принадлежности каждого к своему княжеству и земельному наделу) сознанием национальным. Зрела дискредитация сёгуната и идеализация ритуальной, общенародной фигуры императора — тэнно.

Таким образом, к концу XVII в. в Японии наблюдались уже некоторые признаки шестой фазы: огнестрельное оружие, «национальное» абсолютистское государство, нарождение буржуазии и наемных рабочих наряду со старыми сословиями. Произошел, таким образом, неполный переход в абсолютистскую постсредневековую фазу. Для полного перехода не хватало четкой альтернативной идеологии, но монополия официальной идеологии уже была частично подорвана христианским движением и проводившимися реформами учений конфуцианско-синтоистской этики: можно было уже постепенно «думать и иначе», хотя правительство пока ожесточенно сопротивлялось этому. Лишь переход в XIX в. в седьмую фазу окончательно снял противоречия ущербной шестой фазы.