Путинизм. Россия и ее будущее с Западом

Вопрос этот задавали много раз. Сегодня, как и прежде, дискуссия такого рода должна сделать своей отправной точкой знаменитую сцену Николая Гоголя в его великом произведении «Мертвые души» об уносящейся тройке:

«Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?»

Это замечательное начало великого романа, тройка, быстрая как птица, и внушающее ужас движение. Но подходит ли это описание к современной России? Действительно ли олигархи и силовики обгоняют целый мир? Действительно ли наша тройка вынуждает все народы, все государства посторониться, уступая ей дорогу? И прежде всего, Русь, куда ж несешься ты? Но ответа все еще нет.

(Собственно, это не начало, а как раз конец «поэмы» Гоголя, точнее ее первого, единственного изданного и полностью дошедшего до нас тома. — прим. перев.)

И при этом нельзя и преувеличивать скорость нашей тройки. Прошлые попытки предсказать будущие тенденции в России указывают на трудности и ограничения таких стараний. Рассмотрим, например, одно исследование, изданное в 1990 году, написанное, когда Горбачев был у власти, и Советский Союз все еще существовал. «Советский Союз 2000: Реформа или революция? (редактор-составитель Уолтер Лакёр, Нью-Йорк, 1990) оценивал перспективы политических перемен следующим образом:

«Стиль российской политики веками был авторитарным, и таким же был в значительной степени менталитет в равной мере как правителей, так и управляемых. Это может измениться, но только как результат культурной революции, оказавшей воздействие на широкие части населения. Такие революции происходили, но им всегда требовалось много времени, чтобы развернуться. Легко заменить одну группу правителей другой. Но бесконечно труднее уничтожить менталитет несвободы, внушить дух гражданской ответственности, инициативы, терпимости и готовности идти на компромисс. Эти качества никогда не занимали видного места ни в царской, ни в большевистской политической программе.

Переход от тоталитарного режима к демократической системе, даже к управляемой демократии, является периодом огромной напряженности и трудностей».

Далее это исследование правильно оценило вероятность авторитарного правления и невероятность внедрения и сохранения демократической системы в России:

«Желание перемен не приведет к принятию западных либеральных идей и ценностей. Либерализм никогда не был глубоко укоренен в русской истории, его влияние было ограничено, вообще говоря, сегментами интеллигенции, и даже среди них его принимало только меньшинство. Сегодня всеобщее убеждение состоит в том, что либерализм западного стиля может хорошо подходить для либерального общества западного стиля, особенно для небольших стран, в которых не свирепствуют социальные и национальные конфликты. Но в таком обществе, как Советский Союз, где ситуация в этом отношении совсем иная, любые институциональные изменения такого рода стали бы катастрофой. Страна еще никогда не достигала такого уровня необходимой зрелости, и она, вероятно, также не достигнет его и в обозримом будущем.

Некоторые ведущие интеллектуалы проповедуют ценности большей терпимости, большей свободы слова и здравого смысла, а не доктринерского фанатизма в политике, и они с завистью смотрят на более высокую политическую культуру некоторых европейских стран. Даже самые великие оптимисты среди них чувствуют потребность в сильной руке, чтобы управлять реформой на долгое время вперед. Они указывают на тот факт, что все реформы в российской истории, начиная от внедрения картофеля, вводились указом сверху, обычно вопреки большому сопротивлению».

С расстояния двадцати пяти лет это кажется довольно точным описанием путинизма с его «вертикальным» стилем управленческой политики. Что не могло быть предсказано в это время, так это распад Советского Союза и последующие попытки восстановить его, хаотические условия эры Ельцина, и то, как далеко зайдет реакция против этого — появление олигархов и силовиков. Ни было в полной мере осознано и растущее влияние православной церкви. Опыт исследования «Россия 2000» показывает, что намного легче было предсказать долгосрочные тенденции, нежели краткосрочные события.

У второго исследования, изданного Центром стратегических и международных исследований (CSIS), было то большое преимущество, что оно появилось после семи лет правления Путина, когда страна успокоилась, и появилось внутреннее равновесие сил. Если исследование 1990 года не пыталось достигнуть согласия среди авторов статей, включенных в него, просто представляя отдельные мнения, то исследование CSIS более честолюбиво попыталось сделать как раз это, только чтобы понять то, что были широкие расхождения мнений, и консенсус не мог быть достигнут.

Это исследование представило различные сценарии на десятилетний период (2007–2017) и многое предугадало правильно. Но оно недооценило степень ужесточения внутренней и внешней политики и влияния различных идеологов крайне правых на политику режима. Оно переоценивало воздействие некоторых тенденций, включая высокий уровень образования населения; это было верно в прошлом, но уменьшилось ввиду уменьшения финансирования, выделяемого правительством на образование. Диверсификация экономики была переоценена. Все ведущие представители властей соглашались с необходимостью работать в этом направлении, но мало что было достигнуто.

Сколково, которое должно было стать центром инноваций, уже рано столкнулось с серьезными проблемами, главным образом, в результате ссор среди различных бюрократических структур, и были обвинения в коррупции. Это было одной из причин падения Владислава Суркова, многолетнего начальника штаба Путина.

Исследование CSIS заявляло, что «не только вполне возможно, но и вероятно, что Россия будет крупнейшей экономикой в Европе к 2017 году». Судя с перспективы 2014 года, это кажется маловероятным; в настоящее время, российский ВВП отстает не только от немецкого ВВП, но и от ВВП Франции, Соединенного Королевства и даже Италии. Это положение может измениться, но не в ближайшем будущем.

Идентичность России

Любое обсуждение будущего России должно начинаться с ее демографических перспектив. История таких прогнозов переполнена ошибками. В течение трех десятилетий после Франко-прусской войны 1870–1871, которую Франция проиграла Германии, общепринятым было предположение, что французы вымрут. Подобные предсказания были модой в 1920-х, даже при том, что Франция была среди победителей в Первой мировой войне, но кровопролитие, которое произошло, было настолько ужасно, что эта возможность вымирания казалась очевидной перспективой. В 1974 году Римский Клуб, очень уважаемый полуофициальный мозговой центр, предсказал, что мир очень скоро погибнет в результате перенаселения, потому что «мы размножались слишком много и также, потому что слишком быстро».

С тех пор такие прогнозы стали более осторожными; предсказатели обычно предлагали как оптимистический, так и пессимистический сценарий, и иногда даже еще и третий — где-нибудь посередине. Что касается России, то прогнозы колебались от «медведь вымирает» до «российская ситуация не хуже ситуации в других странах».

Тем не менее, есть определенные цифры, которые не являются спорными; тенденции подобны таковым у других развитых стран. Российский коэффициент рождаемости сто лет назад составлял 6–7 процентов. Он снизился приблизительно до 1,9 процентов в 1960-х годах и в настоящее время составляет 1,6 процента. Это немного больше, чем в других восточноевропейских странах, но меньше, чем коэффициент воспроизводства — 2,1 процента. Это означает, что в будущих десятилетиях население России будет уменьшаться, не немедленно, но весьма существенно в промежутке 20–30 лет. Население России в настоящее время — 143 миллиона; согласно американской статистике, к 2050 году оно упадет до 109 миллионов. Согласно российской статистике, оно уменьшится только приблизительно до 130 миллионов. Есть много промежуточных оценок. Более оптимистические прогнозы основаны на многочисленных предположениях, таких как существенная иммиграция в количестве 400 000 или больше человек в год и улучшенное медицинское обслуживание (которое позволит людям жить дольше). Налоговые льготы и прямые гранты могут быть предоставлены семьям с двумя или более детьми. К этим и другим непредсказуемым факторам можно добавить и возможность, что Россия сможет захватить и присоединить к себе новые территории с русскоязычным населением, такие как Восточная Украина и Приднестровье, и в этом случае перспектива с российской точки зрения улучшится — но, конечно, в краткосрочной перспективе.

С другой стороны, нужно будет заплатить немалую цену за большинство мер, которые можно (или нельзя) будет принять, чтобы повысить коэффициент рождаемости или численность населения. Массовая иммиграция представителей нерусских этносов вызовет ксенофобию. В первые десятилетия после падения Советского Союза большинство иммигрантов было этническими русскими из таких государств как Казахстан. Но большинство из тех, кто хотел иммигрировать в Россию, к настоящему времени уже иммигрировали.

Те, кто теперь, как можно ожидать, иммигрирует в Россию, являются, главным образом, нерусскими. Число нелегальных иммигрантов неизвестно; оценки колеблются от 10 до 20 миллионов. Большинство нелегальных иммигрантов в России теперь, как и те, кто, вероятнее всего, приедет в будущем, являются мусульманами, что может породить социальные и политические проблемы. По мнению московского Института национальной стратегии, если сегодняшние демографические тенденции сохранятся, то очень высокий процент населения России (включая мигрантов и меньшинства) будут к середине нынешнего столетия составлять представители нерусских народов.

Официальная российская политика относительно иммиграции основывается на предположении, что нерусские будут интегрированы за относительно короткой период. Но такую готовность мигрантов интегрироваться нельзя считать гарантированной. Исторический опыт во всем мире показывает, что такая интеграция редко происходит быстро, если она вообще происходит, и весьма часто было значительное сопротивление этому. Довольно часто интеграция была лишь поверхностной, например, иммигранты изучили язык страны, куда они переехали. Россия, в отличие от Австралии, Канады и США, не имела традиции приема и интеграции иммигрантов; ксенофобия была известна там в течение долгого времени. Такая перспектива, если она верна или даже только приблизительно верна, предоставила бы российским лидерам дополнительный повод включить в состав России области прежнего Советского Союза, населенные этническими русскими.

Зачем придавать такую большую важность этой проблеме? Практически все развитые страны сталкиваются с уменьшением населения, и есть различные причины, почему это явление необязательно следует считать бедствием вообще. Но Россия не Бельгия или Болгария; это большая страна с сильными стремлениями к статусу великой державы, страна, которая чувствует, что у нее есть миссия, которую она должна выполнить. Каково же явное российское предначертание, и почему оно может быть исполнено, если она насчитывает 150 миллионов граждан, но не половину этого количества или даже меньше?

Это обсуждалось в течение долгого времени, и это будет обсуждаться и в будущем. Но прежде, чем войти в эти глубокие воды, нужно упомянуть, пусть даже кратко, другое соображение: большую слабость России как «Raum ohne Volk» (пространства без народа), или скорее с очень немногочисленным народом. В 1926 году немецкий автор по имени Ганс Гримм издал книгу под названием «Volk ohne Raum» («Народ без пространства»), которая почти немедленно стала бестселлером — и оставалась таковым на продолжении следующих девятнадцати лет. Действие ее происходило в Африке, где автор жил в течение долгого времени. Он не был членом нацистской партии, но был глубоко убежден в том, что его страна была обречена из-за нехватки жизненного пространства. Поэтому существовала насущная потребность в колониях, которые Германия потеряла в Первой мировой войне. Гитлер, как и большинство других правых радикалов, разделял взгляды Гримма, но не его концентрацию на Африке. Он не думал, что колонии в Африке решат проблемы Германии. Отсюда немецкая экспансия в восточном направлении и вторжение в Советский Союз.

Идея новой империи

Любое обсуждение будущего России должно постараться исследовать психически резонансную концепцию вечной России с ее великой мессианской миссией, которую та должна выполнить. Этот доминирующий тип мышления обладает значительной важностью в нынешнем контексте, поскольку он лежит в основе настоящей и будущей российской политики. Он проявлялся в различных формах и под различными именами и возник еще очень давно. Этот тип мышления служит оправданием российской имперской политики и этатизма, но он также используется в качестве просто теологического понятия. Некоторое время даже отдельные некоммунисты считали, что большевизм был русской идеей, важным даром этой страны человечеству. С падением Советского Союза возникла потребность в новой идеологии. При Борисе Ельцине была конкуренция за формулирование новой национальной идеи. Но это оказалось более трудным усилием, чем достижение консенсуса относительно нового государственного гимна, и от этой попытки отказались, чтобы снова возобновить ее при Путине. Даже ежедневные газеты участвовали в поиске национального самосознания.

С тех пор очень много предложений было сделано в этом направлении, главным образом идеологами на правом крыле политического спектра. Философ Игорь Чубайс, например, предложил христианство, собирание земель, и коммунитарианизм. На более утонченном религиозно-философском уровне поиск вел в глубь веков в Византию, которая считала себя единственной законной представительницей истинного христианства. (После падения Византии Россия рассматривала себя как единственную законную наследницу этой традиции.)

Следующий существенный толчок в этом поиске новой идеологии произошел в девятнадцатом веке. Что касается формулировки национальной идеи, то существовало известное определение, так называемая триада, сформулированная Сергеем Уваровым, министром просвещения («православие, самодержавие, народность»), которая сначала появилась в официальном меморандуме, разосланном в 1833 году многим педагогам. Царю понравилась такая формула, и некоторые ведущие интеллектуалы поддержали ее. Она стала официальной формулой до революций 1917 года, даже при том, что «народность» была слишком размытым понятием, а его английский перевод как «nationality» — совершенно неудовлетворительным.

Позже Владимиром Соловьевым в 1888 году было придумано выражение «русская идея». Но концепция русской идеи Соловьева затрагивала духовные проблемы, а не построение империи. То же самое было справедливо и в отношении Николая Бердяева, самого известного российского философа-богослова следующего столетия. В своей известной книге «Русская идея» он занимался эсхатологическим и пророческим характером русского мышления, русский народ, по его мнению, был «народом конца», а русская философия носила религиозный характер.

Соловьев и Бердяев были патриотами, но никто не был более разгромным в своих комментариях о паранойе русских крайне правых, чем Соловьев. А что касается комментариев Бердяева в 1908 году, то достаточно следующего его наблюдения относительно шовинизма правых радикалов: «беспорядочный сброд элементов дикости, варварства, языческой тьмы и нравственной распущенности, веками сохранявшейся в русском народе» («O русском национализме» в «Слово» от 7 декабря 1908). Едва ли можно найти более резкое суждение. Соловьев и Бердяев были двумя из трех авторов, прочитать которых Путин рекомендовал высшим должностным лицам России на Рождество 2013 года. Однако, хотя Путин порекомендовал правильных авторов, он выбрал неправильные книги. Он не включил то, что они должны были сказать об уродствах российского национализма, поскольку именно эти уродства стали частью появляющейся государственной идеологии. Это стало ясно из документа, изданного в мае 2014 года, где были представлены директивы для официальной поддержки русской культуры (в соответствии с духом эры Путина), основывающиеся значительной частью на выдержках из речей, произнесенных Путиным по различным случаям, и заявляющие, что «Россия — не Европа».

Это интересное заявление, даже при том, что никто в последнее время и не утверждал, что Россией — это Европа. Документ утверждает, что, хотя терпимость всегда характеризовала русскую историю и культуру, должны быть пределы терпимости; в противном случае она могла бы интерпретироваться как неуместная и опасная уступка иностранным (враждебным) влияниям и как одобрение традиций и ценностей, чуждых русскому духу. Другими словами, это генеральное наступление на модернистские тенденции в русской и мировой культуре. Этот документ упоминает, например, Казимира Малевича как пример ничего не стоящего, никудышного художника. Такие атаки не новы в истории (выставка «дегенеративного искусства» в Мюнхене, июль 1937 года). Не все современное искусство обладает высокой ценностью, не все сохранит свое значение навсегда или будет стоить на аукционах столько, сколько в настоящее время. «Супрематическая композиция» (1916) Малевича была продана на аукционе «Sotheby's» в 2008 году за 60 миллионов долларов, самая высокая цена, за которую когда-либо покупали российскую картину. Является ли это истинной ценностью этой «Композиции», или же цена дико преувеличена, это открытый вопрос. Некоторые из картин, чрезвычайно высоко ценящихся сегодня, будущие поколения могут посчитать нелепыми. В настоящее время на аукционные цены не очень сильно влияет одобрение или неодобрение антимодернистов — соотечественников Малевича.

Один из авторов документа — историк Владимир Мединский, министр России по культуре (и туризму), неоднозначная фигура, как утверждают многие из его коллег. Тем не менее, консервативная культурная критика не только допустима, но и необходима. Авторы цитируют многих западных и российских культурных деятелей, чтобы подкрепить свои взгляды, включая Арнольда Тойнби, Сэмьюэла Хантингтона и раннего сионистского лидера Макса Нордау, который написал остроумную, незаслуженно забытую критику современного искусства в 1890-х. Его имя и творчество теперь известны только немногочисленным специалистам. Российские авторы также привлекают в качестве экспертов-антимодернистов еще несколько авторитетов, таких как Г.И. Россолимо и И. A. Гундаров, которые, если они действительно существуют, неизвестны даже среди специалистов. Доводы, приводимые в документе, оправданы, поскольку затронута защита русской культуры, при допущении, что такая защита вообще необходима.

Если министр культуры и туризма виновен в крупномасштабном плагиате, как утверждают его критики, то его защитники могли бы возразить, что такие же обвинения были сделаны и в адрес нескольких современных немецких государственных министров (различие лишь в том, что в Германии такие обвинения, если была доказана их правдивость, имели последствия, а в России — нет).

Факт в том, что диссертация Мединского вызвала ожесточенные споры в российском академическом мире. Когда Мединский писал о ранних западных путешественниках, посетивших Россию, Мединский отверг всех тех, кто написал что-то критическое о России, как лгунов и русофобов, например, Сигизмунда (Зигмунда) фон Герберштейна (1486–1566), австрийского дипломата, который немного знал русский язык и имел поэтому больше доступа, чем другие иностранцы. Его книга — одно из самых ранних подробных сообщений; эта книга была также переведена на английский язык и, как правило, считается надежным, подробным источником. В подходе Герберштейна иногда можно найти некоторый снобизм культурного европейца, как бы смотрящего свысока на примитивного русского. Но так как есть немного сомнений, что Европа в это время находилась на более продвинутом культурном уровне, это отношение не удивительно, и при этом оно не проявляется в чрезмерной форме. Однако для Мединского это просто русофобия, таково же его отношение и к другим ранним посетителям России, включая некоторых из Англии, например, это касается сообщения поэта, дипломата и путешественника Джайлса (Джильса) Флетчера-старшего (1548–1611), члена парламента, который написал книгу «Of the Russe Common Wealth» («О государстве русском»). Мединский говорит о Флетчере: «Его книга — злая клевета на российское государство, его правителей и народ». Но Мединский не смог продемонстрировать должное мастерство критики источников, и многие его противники сравнили уровень его творчества с уровнем курсовой работы студента-первокурсника. Его защитники, с другой стороны, говорили, что, хотя его книга и была, возможно, несколько неортодоксальной, но она проникнута любовью к России, и это, в конечном счете, имело самое большое значение.

Действительно ли это дело правительства вмешиваться в культурные дебаты? Даже предположив, что Путин и Мединский правы в своих утверждениях, что Россия и русская культура не могут ожидать от иностранцев ничего хорошего, что русская культура превосходит европейскую культуру, что Россия также нравственно выше, расхваливая ее чистосердечность и гостеприимство — но действительно ли такое хвастовство полезно и в хорошем вкусе? Ответом может быть то, что современная Россия не является демократией (по крайней мере, не такой, как ее понимают на Западе), что она — «управляемая демократия», термин, изобретенный индонезийским правителем Сукарно, и что поэтому западные критерии здесь не применимы.

Почему мы здесь занимаемся Мединским и культурными директивами его министерства культуры и туризма? Потому что они указывают на определенный основной подход, который будет применяться правителями России в последующие годы. Если воспитание в патриотическом духе и насаждение в населении традиционных ценностей с упором на достижения, а не на недостатки и провалы является естественным и осуществлялось всюду, то абсолютное утаивание отрицательных событий и тенденций и систематическое поношение и принижение других культур являются опасными действиями даже в военное время, не говоря уже о мирном периоде. Это создает, увековечивает и усиливает конфликты и значительно затрудняет нормальные отношения. Не было ли бы для правительства более уместно увеличить свою поддержку образования и культурных задач, чтобы остановить падение образовательных и культурных стандартов, которое продолжается в России в течение уже продолжительного времени? Атмосфера подозрительности к иностранцам была традиционно сильна в России. Если только иностранец не расточает льстивые похвалы всему русскому без исключения — глубокой духовности русского народа, русской душе, русской идее и непереводимой «широкой натуре», то такого иностранца следует считать врагом, который хочет нанести вред стране, и обращаться с ним нужно как с врагом.

Весь такой подход озадачивает, сбивает с толку. Официальные представители режима будут отрицать какую-либо враждебность к Западу, которая (как они говорят) была бы несовместима с традиционным дружелюбием и доверием, демонстрируемым русскими по отношению к иностранцам. К сожалению, доказательства указывают в другом направлении, служа дурным предзнаменованием для отношений России с внешним миром в будущем.

Русофобия и западофобия (страх перед Западом)

Поиск идентичности в России продолжается, не на высоком уровне абстракции, как это было двести лет назад, но все еще с большой страстью. В основе этого поиска лежит убежденность в том, что Россия — не Европа, и что существует гигантский заговор, направленный на уничтожение России. Сопровождается это другим набором верований, что все, что в России пошло не так, как надо, это вина иностранцев; идея, что русские тоже могут быть ответственными, является чуждой и неподобающей. Благодаря такому менталитету у России вовсе нет потребности даже задуматься о хотя бы небольшой самокритике.

Интеллектуальные корни этих взглядов происходят из воздействия немецкого романтизма, который совпал с войной против Наполеона и резким усилением национализма в Европе. Немецкая романтическая школа имела огромное влияние в России, и ни один философ не был здесь популярнее Фридриха Шеллинга, которого почти считали российским философом, так же как Фридрих Шиллер, как думали, был российским поэтом. Среди корреспондентов Шеллинга был Федор Тютчев и Сергей Уваров, будущий министр просвещения и автор известной «триады» («православие, самодержавие, народность»). Шеллинг был философом с широким кругом интересов, в значительной степени ответственный за идеи «национальной души» и мировой души («anima mundi»). Эти понятия, в свою очередь, уходят еще намного дальше и имели отношение к тому, что Шеллинг назвал «духом природы»; но они также могли быть применены и к политике. В случае России они привели к мессианству и вере в явное предначертание. Это дало славянофилам новый импульс. Константин Аксаков писал, что Запад (западная душа) была истощена и в состоянии упадка. Совесть была заменена законом, внутренние побуждения — регламентом. И исторической задачей России было продолжить свой поиск национальной идеи с того места, где Запад пошел в неправильном направлении.

Такое разочарование не было, однако, ограничено правыми и славянофилами. Александр Герцен приехал на Запад полный восхищения и хотел следовать по западному пути, но уже через несколько лет им овладело разочарование. То же самое произошло с Михаилом Бакунином, который приехал в Берлин убежденным западником. Но первым, что он увидел на стене какого-то здания, был гигантский прусский орел, а под ним надпись, объявляющая, что это была мастерская портного. Надпись гласила:

Это означало: «Под твоими крыльями я могу спокойно гладить».

Но Бакунин и его друзья приехали на Запад не для того, чтобы спокойно гладить. Они ненавидели прагматизм.

От этого вида разочарования оставалось только один или два шага до дистанцирования от Запада и до поиска национальной идеи. Большую часть времени русская интеллигенция не могла решить, двигалась ли их страна к блестящему будущему или же неслась к катастрофе.

Они не были готовы полностью оставить надежду. Славянофилы, такие как Иван Киреевский, заявляли, что они все еще любят Европу. Но многие полагали, что только Россия все еще была в рассвете своих сил в возрасте зрелости, хотя даже очень рано, еще во времена Михаила Лермонтова, были страшные предчувствия:

Подобные предчувствия появлялись и в европейских странах, но насколько серьезно их нужно было воспринимать? Это была эпоха великого смятения и неразберихи, не только среди русских, но также и среди тех, кто пытался понять Россию издалека. Русская интеллигенция задавала вопрос: должны ли мы держаться Европы или оставить ее навсегда?

Корни такого негативного отношения к Европе лежали не столько в разочаровании, сколько в чувстве неполноценности. И так как Россия никогда не верила в достоинства умеренности, это привело к опасным крайностям враждебности и подозрения. Это не было бы столь важно, если бы такая враждебность ограничивалась лишь малочисленным меньшинством, таким, которое можно найти в любой стране. Но есть причина полагать, что она стала мнением большинства со времен славянофилов.

Немецкие романтики всегда искали свой знаменитый синий цветок, так же, как русские националисты искали русскую идею. Ни тот, ни другой поиск не увенчался успехом, поскольку не было никакого синего цветка и никакой русской идеи за исключением лишь на уровне мифологии. Но так как мифы были необходимы, были предприняты попытки создать их искусственно. Искусственные цветы, если они хорошо сделаны, могут быть похожими на настоящие, но они все равно не настоящие цветы — и то же самое касается и русской идеи.

Когда Бердяев искал русскую идею, он имел в виду взгляд Бога на Россию. Поиски в наши дни направлены на формулирование (или, возможно, преобразование) религиозных и метафизических исканий в прагматический поиск государственной идеологии, которая, как думали власти, была необходима, чтобы создать единство и чувство общей цели, подальше от космополитизма. Те, кто был не в состоянии принять новый единый взгляд, являлись предателями и должны были быть устранены.

Существует общераспространенное мнение, что отношение россиян к Западу и демократии ухудшилось за одно или два последних десятилетия. В 2008 году на вопрос о том, является ли западное общество хорошей моделью для России, около 80 процентов сказали «нет», приблизительно самый высокий уровень негативных ответов в Европе и один из самых высоких в мире. Российский Левада-Центр — независимая социологическая исследовательская организация, расположенная в Москве — провел исследование, которое достигло более положительных результатов: приблизительно 60 процентов выступали за демократию, а не за сильную руку. Но из этих 60 процентов около половины хотели демократию в гармонии с потребностями России, что можно было бы интерпретировать как путинизм, а не как демократию.

Эти отрицательные отношения, без сомнения, тесно связаны с отрицательными сопутствующими обстоятельствами реформ 1990-х, с появлением класса олигархов. На них также повлияла сильная пропагандистская обработка официальными средствами массовой информации. Некоторые предполагали, что отношение к демократии изменится к лучшему с ростом процветания, но этого не произошло. Уровень жизни улучшился, но это не породило больше демократии.

Даже если принять во внимание все допущения, нет сомнения, что поддержка сильной руки в России столь же сильна как всегда, а вера в демократию довольно слаба. Если уж на то пошло, то ситуация в этом отношении ухудшилась, и возникает вопрос о том, может ли и при каких условиях произойти уменьшение враждебности к Западу и поддержка свободы и демократии.

Однако в то же самое время давление за региональную автономию росло на всем протяжении этой огромной страны, вероятно, неизбежный процесс как раз из-за этого самого ее гигантского размера. Это давление вовсе не идентично с сепаратизмом, но оно все еще сталкивается с глубокой враждебностью со стороны Кремля и его настоянием на превосходстве государственной власти и нежеланием пойти на уступки. Легко предсказать возникновение напряженности в контексте этих конфликтов. Оппозиция проиграла сражение против правительства, потому что она показала недостаточный патриотизм во время возвращения Крыма. Но вполне может случиться так, что эта новая напряженность, требование большей региональной автономии, может стать новым главным полем битвы между центральной властью и возрастающей оппозицией, а именно, сильными местными интересами.

Несколько лет назад дискуссионный клуб «Валдай», полуофициальное российское учреждение, созданное в 2004 году, чтобы способствовать диалогу между российской и международной интеллектуальной элитой, подготовил исследовательский отчет о российском национальном самосознании. Клуб консультировался с мужчинами и женщинами разного политического спектра, и было общее согласие относительно того, что российская идентичность действительно существует. Но что это такое? С исторической точки зрения, русский характер — свободолюбивый и многострадальный: «Мы открыты для других культур и религий», говорилось в отчете. «Мы храбрые и радушные. Мы яркие и талантливые. У нас сильная воля, и мы умеем побеждать. Но большинство качеств из этого списка мы забыли за последние двадцать лет. С другой стороны, мы позволили развиться в нас самым худшим качествам нашего национального характера, таким как лень, пессимизм, хищный индивидуализм, безответственность и полное недоверие к другим». Отчет также упоминал «тонкое чувство справедливости, которое является более широким понятием, чем правосудие в западном мире». В исследовании отмечалось, что за последние двадцать лет ценности граждан России изменились, и не в лучшую сторону. Среди ценностей сегодняшних россиян материальное благосостояние и потребление занимают первое место: 55 процентов в 2006 году, по сравнению с 31 процентом в 1986 году. Учитывая очень неравное распределение доходов России, это приводит к еще большей фрагментации общества и росту социальной напряженности.

Поиски определения русского национального характера и будущей русской идеи должны оставаться ускользающими и труднодостижимыми. Каковы перспективы смягчения, уменьшения антизападничества и недоверия, восстановления, по крайней мере, частично ценностей свободы и гуманизма, отхода от автократии к большей свободе? Если реакционеры были сильны в России, то и у партии свободы, пусть даже очень слабой в настоящее время, есть глубокая традиция в истории страны. Каковы ее перспективы в обозримом будущем? Такие резкие изменения настроения происходили во многих странах на протяжении всей истории, и они ни в коем случае не могут быть исключены в России, даже если шансы этого могут в настоящее время показаться мрачными. При каких обстоятельствах эти изменения произойдут в России?

История показывает, что такие изменения имели место, например, в случае проигранной войны или большого экономического кризиса. Но они также происходили, когда правящая партия, засидевшись у власти, надоела людям и не выполнила свои обещания. Это происходило из-за скуки или с появлением нового поколения — в результате конфликта поколений. Это происходило вообще не по какой-то очевидной причине, или потому что правящая партия и ее идеология утратили всякий динамизм и силу притяжения, которую они первоначально имели. Полного списка всех этих условий не существует, так же, как нет никаких полных объяснений того факта, что некоторые страны в истории возвышаются, а другие падают, что некоторые приходят в себя после неудач, которые кажутся разрушительными, необратимыми и окончательными, тогда как другие так никогда и не встают на ноги.

Но некоторые из факторов, которые могут быть причиной окончательного падения или внезапного выздоровления, выделить можно.

Экономическое будущее

Есть много расходящихся экономических прогнозов для России. Вышеупомянутый дискуссионный клуб «Валдай» рассматривает четыре сценария. Согласно очень оптимистическому, доходы от нефтяного и газового экспорта будут высоки, в районе 146 долларов за баррель. Поэтому правительство сможет и захочет провести запоздалые, давно назревшие экономические реформы. В этом случае российский рост будет выше, чем в большинстве других стран, и доход на душу населения в 2030 году будет равен нынешнему доходу на душу населения в Швейцарии.

Согласно более пессимистическому прогнозу, цена нефти будет низка, не будет никаких реформ, и российская экономика будет в состоянии застоя. В этом случае российский экономический рост будет ниже, чем у других стран, приблизительно 2 процента, и доход на душу населения будет равен нынешнему соответствующему показателю Чехии.

Более вероятны, согласно российским экономистам, два «центристских» сценария. Один основывается на предположении, что цена нефти составит 94 доллара за баррель, но широкомасштабные реформы будут проведены. Другой прогноз строится на предположении об относительно высокой цене за нефть (140 долларов за баррель), но реформ будет мало и только на локальном уровне. В этом случае ожидается доход на душу населения, подобный сегодняшнему доходу на душу населения во Франции. В момент, когда я пишу эти строки (январь 2015), российские прогнозы предсказывают экономический спад — изменения к лучшему ожидаются только в 2017 году.

В ходе этих дебатов, которые имели место в ноябре 2012 года, всплыли некоторые интересные факты. Социологи сообщили, что существенное желание реформ есть среди тех, доход которых выше среднего уровня. Однако приблизительно 68 процентов из них хотят, чтобы их дети учились и работали вне России, по крайней мере, в течение многих лет, и 37 процентов хотят, чтобы они уехали из России навсегда. Почему? Частично, без сомнения, из-за общей неуверенности по поводу будущего страны, но главным образом, возможно, потому что перспективы получения подходящей работы для талантливых молодых людей плохи.

Члены Валдайской группы полагают, что существование евразийского экономического пространства, включая Казахстан, окажет положительное влияние на экономический рост.

Другой оптимистический отчет, опубликованный «Pricewaterhouse Coopers» в 2013 году, видит для России обоснованные шансы стать ведущей экономикой Европы к 2030 году и продолжить идти этим путем, обогнав Германию. Но этот прогноз опирается на утопическую предпосылку, что строгие принципы экономики, а не политика, будут решающим фактором, управляющим российской экономикой.

Менее жизнерадостный прогноз был сделан Евсеем Гурвичем, известным российским экономистом. Он считает, что подавляющее большинство русских хочет жить хорошо, но они также хотят и того, чтобы их страна была сверхдержавой. Он сомневается, что обе цели могут быть совместимы в настоящее время. Россия сейчас тратит на военные расходы вдвое больше (4,5 процента от своего бюджета), чем страны НАТО, и деньги, необходимые для вооруженных сил, будут в наличии только при том условии, что финансирование образования и здравоохранения будет урезано. Если только налоги не будут существенно увеличены (текущий максимальный уровень составляет 13 процентов), то более высокие военные расходы будут означать более низкую продолжительность жизни и более низкую грамотность. Даже в настоящее время, согласно статистике ООН, Россия по продолжительности жизни занимает 134-е место из 207 стран, уступая Бангладеш, Гватемале, Гондурасу и другим странам. Гурвич думает, что введенные в 2014 году из-за Крыма санкции окажут небольшое непосредственное воздействие; однако они могут значительно уменьшить количество иностранных инвестиций. В этом случае темп роста российской экономики не превысит в ближайшие годы 2 процента и может даже уменьшиться до 1 процента.

Желание иметь пушки и масло одновременно может быть психологически понятно, но оно очень опасно. Попытка достигнуть этого в послевоенный период привела к «крупнейшей геополитической катастрофе века» (как назвал это Путин), краху Советского Союза. Чтобы достигнуть существенного роста, Россия должна возвратить доверие зарубежных инвесторов; иначе у нее не будет ни пушек, ни масла, и она останется на уровне Турции или Индонезии.

Даже в настоящее время инвестиции в России относительно низки, приблизительно 20 процентов ВНП, что ниже среднего показателя для развивающихся рынков. Кроме того, большая часть инвестиций в настоящее время идет в энергетический сектор, являющийся именно той моделью, от которой, как все соглашаются, Россия должна попытаться уйти, зависимостью от экспорта природных ресурсов.

Российская политика возвратить некоторые или все территории, утраченные с распадом Советского Союза, действует как стимул для морали и усиливает популярность российского правительства. Но за эту политику надо платить свою цену.

Даже до присоединения Крыма (стоимость которого составила 7 миллиардов долларов в 2014 году), Россия должна была выделять существенные суммы на Южную Осетию и Абхазию и поддерживать режимы в Белоруссии и Приднестровье. Самопровозглашенные республики в восточной Украине должны Москве в настоящее время 4 миллиарда долларов за поставленный им газ. Россия предоставила существенные финансовые средства Армении, Кыргызстану и Таджикистану, чтобы поддерживать свое влияние на этих территориях, для того, чтобы сохранить военные базы в этих странах и в других целях. Маловероятно, что эти ассигнования уменьшатся в последующие годы.

Точных цифр этих расходов нет. Когда Крым был частью Украины, две трети его бюджета приходилось покрывать Киеву; Россия также несет на себе две трети таджикского бюджета. В совокупности стоимость империи в настоящее время может быть порядка от 25 до 35 миллиардов долларов в год, что составляет около 6 процентов российского бюджета, не считая расходов на вооруженные силы и полицию. Эти цифры не слишком велики, но они, вероятно, увеличатся; и если Москва не сможет выполнить свои обязательства или уменьшит свою финансовую поддержку, это вызовет разочарование и негодование среди получателей, у которых были большие и растущие ожидания от их отношений с Россией. В то же самое время в самой России обязательно возникнет недовольство, если в российском бюджете будут урезаны расходы на здравоохранение и образование, наряду с фондами, первоначально предназначенными для финансирования модернизации российской экономики.

Россия сможет заплатить цену за империю — если ее экономика будет процветать. Все зависит от цены нефти и газа. И уровень цен на нефть зависит от ряда обстоятельств, которые не могут быть предсказаны, таких как мировая экономическая ситуация и спрос на нефть и газ. Это зависит от политической ситуации на Ближнем Востоке, сможет ли этот регион сохранить свои поставки на нынешнем уровне или даже увеличить их. Это зависит от политической воли Евросоюза, сможет ли он договориться об общей энергетической политике, чтобы уменьшить свою зависимость от российских и ближневосточных поставок. Это зависит от технологического прогресса, который может сделать использование альтернативных источников энергии значительно более дешевым. Это зависит, среди прочего, от состояния инфраструктуры российской нефтегазовой промышленности, сможет ли Россия добывать и поставлять требуемое количество нефти и газа с такими затратами для производителей, которые не будут непомерными.

Есть тесная связь между стоимостью империи и экономическими факторами.

Результаты российской экономики в годы правления Путина были внушительны. Главной целью Путина, что касалось экономики, была стабильность. Это была разумная политика, но очень хорошие годы, которые породили еще более высокие ожидания на будущее, могут подойти к концу. Кажется маловероятным, что модернизация российской экономики сделает значительные успехи в последующие годы. Модернизация дорога, и есть большое сопротивление против нее, что опять возвращает нас к цене на нефть и газ. Если политическая слабость

Европы сохранится или даже углубится в последующие годы (что кажется довольно вероятным), российская экономика не должна бояться краха. Отвоевание некоторых территорий тоже может компенсировать болезненные экономические проблемы. Но слабая Европа также означает слабую экономику и меньший спрос. С учетом всех этих неопределенностей, все попытки дать полезный прогноз обязаны привести к целому ряду больших вопросительных знаков.

Лицо молодого поколения

Кардинальные политические изменения иногда происходили в результате экономического кризиса, в других случаях после войны, выигранной или проигранной. Но это также происходило как результат выдвижения на передний план нового поколения. Иногда это приводило к насильственным изменениям, произведенным радикальными движениями молодого поколения, такими как фашизм и коммунизм. Иногда такие перемены происходили постепенно, без больших беспорядков.

Один такой пример — движение молодого поколения, которое появилось во Франции приблизительно в 1900 году. До того времени настроение этой страны было в значительной степени пессимистичным (на самом деле, даже пораженческим) после проигранной войны с Германией; многие думали, что Франции пришел конец. Но затем появилось новое поколение, которому наскучил преобладающий пессимизм, увлеченное спортом, в целом оптимистическое по мироощущению. Патриотичное и даже милитаристское, а не пацифистское или капитулянтское, это новое поколение французов построило Эйфелеву башню, первым перелетело на самолете через Ла-Манш, и верило в будущее Франции.

Характер молодого поколения в России, разумеется, имеет первостепенное значение при размышлениях о будущем этой страны. Все же традиционно на это обращали мало внимания. В конце 1920-х немецкий студент по имени Клаус Менерт поехал в Советский Союз и написал книгу, которая стала чем-то вроде классики. Он родился в Москве и в более поздние годы стал ведущим немецким советологом. Менерт заметил, что в первые годы после революции молодые люди заметно фигурировали в советской беллетристике, воспринимаемые как символы будущего страны. В более поздние годы или при гласности, однако, они были заменены опросами общественного мнения и социологическими исследованиями.

Молодые люди 1930-х и, до некоторой степени, молодые поколения 1950-х и 1960-х годов были в целом оптимистичны. Как выражала это любимая песня того времени, «Молодым везде у нас дорога».

Молодым легко было быть оптимистичным в то время — те, кто ездил в летние лагеря, мало знали о суровых реалиях жизни, о жестокости политики. В столетии перед ними было поколение, находившееся в самом центре активной борьбы против деспотизма (и среди авангарда террористов) — эти молодые люди были среди самых горячих сторонников коммунистического режима, по крайней мере, в первые десятилетия.

Что касается современности, то исследования говорят, что ключевое слово относительно молодого поколения — «аномия», термин, введенный социологом Эмилем Дюркгеймом в 1893 году. Аномия означает социальный беспорядок, отчуждение, бесцельность и даже отсутствие надежды. Она означает и разрыв социальных связей между человеком и обществом. Выше уже упоминалось о росте числа молодых россиян, желающих жить за границей — и это несмотря на то, что у них есть причины думать, что они, оставшись в России (в сравнении с иммиграцией на Запад), будут более обеспечены, чем были их родители до них.

В первые годы после падения коммунизма в СССР в России было много оптимизма. К сожалению, от этого оптимизма мало что осталось. Как это объяснить? Согласно недавним исследованиям, российские молодые люди чувствуют себя отчужденными, не понятыми их родителями, и, прежде всего, они считают, что к ним предвзято относятся. Некоторые обвиняют высокий уровень разводов и насилие в семье. Но остается фактом, что если до недавнего времени молодежь чувствовала оптимизм относительно экономического будущего своей страны, то теперь молодые люди ощущают скорее пессимизм в отношении их собственного будущего, возможности сделать хорошую карьеру и неплохо зарабатывать. Они чувствуют себя эксплуатируемыми. Они считают, что вне Москвы трудно найти удовлетворительную работу; в Москве возможности лучше, но и конкуренция здесь намного жестче.

Их отношение к политике очень противоречиво. Поддержка Путина и его стиля управления среди молодежи больше, чем у старшего поколения. Но только приблизительно 24 процента проявляют какой-то интерес к политике. Около 80 процентов не доверяют правительству, политическим партиям, парламенту и политике вообще. Это, кажется, вопрос одновременно и недоверия, и скуки. Их знания политики очень ограничены. Они считают, что Россия должна быть великой державой, которую другие не только уважают, но и боятся. И ею должна управлять сильная рука. Главная задача президента состоит в том, чтобы поддерживать порядок в стране. Самый популярный политик после Путина — Владимир Жириновский, что является печальным отражением их политической зрелости и моральных ценностей, их неспособности понять разницу между видением будущего своей страны и цирковым выступлением. Политические взгляды этого поколения в значительной степени сформированы правительственным телевидением. Эта идеологическая обработка была определена как «западный стиль развлечений минус демократия», который оказался довольно эффективным.

Опросы общественного мнения, проведенные в 2008 году, и более свежие, в 2014, осуществленные Левада-Центром, не показали значительных отклонений от этих тенденций. Напротив, рейтинг одобрения Путина после событий в Крыму и восточной Украине среди респондентов от восемнадцати до двадцати четырех лет повысился до 92 процентов, выше, чем в группах более старшего возраста. Была подавляющая поддержка демонстрации силы, почти полная идентификация с правительственной властью, и ненависть к врагам — Западу и украинским националистам. Более 70 процентов опрошенных россиян выражали свое удовлетворение тем, что Россия снова стала великой державой. Когда же их спросили, предпочли ли бы они Россию как великую державу, которую уважают и боятся другие страны, или как страну с высоким уровнем жизни, но которая при этом не была бы одним из самых сильных государств в мире, 56 процентов выбрали первый вариант. И снова среди групп более старшего возраста такой энтузиазм был несколько ниже.

С другой стороны, опросы 2014 показали почти полное невежество в области характера российского общества и его институтов; знания молодого поколения были ограничены их непосредственным окружением. По мнению значительного большинства, в России есть национальный лидер, решающий все важные политические проблемы настоящего и будущего страны; остальная часть народа не имеет на это никакого влияния, и нет никакой причины менять такое положение дел. Активное участие в политике для них не было темой обсуждения, как и необходимость каких-либо реформ системы.

(Цифры, приведенные в этом разделе, основаны на самом подробном исследовании темы, доступном в настоящее время: Денис Дафлон, «Молодежь в России: Портрет поколения в переходном периоде», 2009, Швейцарская Академия развития в сотрудничестве с Левада-Центром.)

Эти опросы не проясняют, в какой степени эти взгляды отражают постоянное состояние умов, считающееся нормальным. И они также не указывали, был ли этот патриотический и глубоко антидемократический подъем временным явлением, на который, вероятно, могли бы повлиять неудачи правительства на внешнем или внутреннем фронте. Они, казалось, показывали, что Путин и другие представители режима были правы, когда в дискуссиях с Западом они указывали на то, что существуют фундаментальные различия между западной демократией и специфическим российским типом «суверенной демократии».

Согласно собранным доказательствам, деньги и преклонение перед властью определяют идеологию молодого поколения. Это больше не «Homo sovieticus». Вместо него, похоже, мы видим «Homo putinus».

Что же случилось с великим идеализмом и революционным жертвенным духом молодых русских девятнадцатого века? Когда-то давно в России существовала вера, что деньги это ничто, все, что имело значение, было безграничное рвение, желание жить свободно и построить новое общество и создать самоотверженного нового человека, модель для всего человечества. Видение это было наивным и утопичным, но даже на людей, политически далеких от этих представлений, оно не могло не произвести сильного впечатления. Нынешнее же отсутствие видения поразительно.

Некоторое время в 1990-х годах, казалось, что определенные западные моды найдут последователей в России — панки, рэперы, рэйверы, байкеры, любители гашиша, фанаты хэви-метала, и молодые люди, распыляющие из баллончиков с краской свои лозунги на стенах. Но все это было ограничено несколькими большими городами, и не продлилось долго. Во всем остальном была только традиционная скука и правый патриотизм — хотя никто не знал, как глубоко это в действительности зашло, за исключением того, что иностранцев (и олигархов) не любили. Однако для всех по всей стране самым важным было лишь как достать деньги.

Оппозиционеры в молодом поколении проявляли свой бунт через членство в различных сектах, включая «Оборону», «Пору» и «Да»; но все они, как оказалось, не имели целей, плыли по течению, и обычно просуществовали недолго из-за отсутствия вдохновения со стороны их лидеров.

Потом кому-то в руководстве правящей партии «Единая Россия» пришло в голову, что страна нуждалась в молодежной организации (главным образом, как в силе противодействия возможности «цветной революции», вроде тех, что произошли в Грузии и на Украине). Так в 2005 году Владислав Сурков, начальник штаба Путина, создал организацию «Наши».

При Суркове и Василии Якеменко, лидере «Наших», движение пыталось с использованием авангардистских методов привлечь конформистских молодых людей. В основном «Наши» были созданы, чтобы обратиться к аполитичным молодым людям, которые все еще нуждались в мечте, некоем образе будущего. К сожалению, интеллектуал Сурков, как оказалось, был слишком творческим идеологом в то время, когда Россия нуждалась в менее политизированных «эффективных функционерах», которые могли участвовать в более конкретных действиях.

Эта новая политика была в общих чертах обозначена президентом Путиным, который посетил один из главных ежегодных лагерей «Наших» на озере Селигер (около Твери), и другими представителями правительства. Увенчалась ли бы эта новая политика успехом, все еще оставалось нерешенным вопросом.

Политическое руководство, очевидно, не знало, что движение такого рода должно было появиться из среды самой молодежи, а не правящей элиты старшего поколения. В «Наших» не было ничего спонтанного; никаких искренних потребностей или желаний. Это было искусственное создание, и ответственные за это, кажется, не знали, что такие предприятия редко оказываются удачными. У «Наших» однажды было больше ста тысяч участников, но как только опасность «цветной революции» для режима миновала, движение прекратило быть политическим фактором какой-либо важности и утратило правительственную поддержку. В 2010 году Якеменко объявил, что «Наши» прекращают свое существование.

Различные молодежные организации продолжают существовать в России, включая некоторые с экологической направленностью, но политически активные среди них можно найти, главным образом, на экстремистских флангах, это последователи коммунистов и неофашистов. Идеологические разногласия между этими двумя направлениями, напомним еще раз, невелики. Коммунисты имеют мало общего с традиционным левым движением и вообще ничего с марксизмом и интернационализмом; они включили в свою программу не только патриотизм, но и великодержавный шовинизм, и искали одобрение со стороны церкви. Ультраправые разделяют большую часть программы коммунистов. У двух этих крайностей есть общий враг — либералы и демократы, которых они называют «либерастами». Они делают вид, будто думают, что все геи — либералы и демократы, и наоборот. Эти два лагеря часто вместе появлялись на демонстрациях.

Влияние экстремистов часто переоценивалось, потому что они единственные, кто в состоянии мобилизовать тысячи людей на своих демонстрациях. При этом легко забывается, что такие цифры не значат много в городе с двенадцатью — четырнадцатью миллионами жителей, таком как Москва. Ввиду сильной националистической линии Путина и его поворота против некоторых олигархов и большого бизнеса, радикалы в значительной степени утратили почву под ногами. Но что будет, если экономическая ситуация ухудшится, и ожидания широких частей населения не будут выполнены? Что, если всеобщая политическая поддержка существующего режима уменьшится?

К 2014 году Путин и правительство сделали вывод, что «Наши» оказались провалом; и Сурков и Якеменко были бесполезны. «Наши» был слишком нахальными (беспокоили иностранных послов и оппозиционеров), но недостаточно стильными. Их действия были агрессивными, но не находили большой отклик. Но когда правительство столкнулось с демонстрациями всех видов оппозиционных групп в конце 2011 года, «Наши» оказались не в состоянии мобилизовать молодых людей и предложить какую-то альтернативу. С тех пор они почти исчезли со сцены и из заголовков в прессе.

Согласно опросам Левада-Центра, приблизительно 50 процентов россиян полагают, что их страна нуждается в оппозиции; только 23 процента думают, что Россия может справиться и без оппозиции. В существующей Думе никакой оппозиции нет. Молодое поколение 2015 года будет завтрашними избирателями. Трудно увидеть будущую оппозицию в этом поколении, но непредвиденные обстоятельства могут толкнуть этих молодых людей в этом направлении.

Эта «молодая гвардия» 2014–2015 годов является странным поколением, с часто противоречивыми представлениями и позициями. Оно восхищается Путиным, но не испытывает никаких симпатий к политикам. Политическая апатия опасна, потому что она могла бы означать, что радикальные меньшинства во время кризиса смогут навязать свои представления большинству. Это поколение националистическое, но многие из его представителей предпочли бы уехать из России. Это также грустное поколение: количество самоубийств среди молодых россиян в три раза выше, чем в любой другой европейской стране. Согласно многим сообщениям, реальные цифры молодежных самоубийств могут быть еще выше, чем представляют официальные данные, потому что вне крупных городов причиной смерти часто указывают «несчастный случай», а не самоубийство.

Это поколение конформистов, совсем не революционное, тем не менее, в нем растет напряженность. Как и в других развитых странах и обществах, в прошлом существовал неписаный общественный договор; родители заботились о своих детях, а когда родительское поколение старело, молодежь заботилась о них. Но теперь молодых людей меньше, а старики живут дольше. Тех, кто молод сегодня, ожидает более тяжелая ноша. Это не идеальное поколение для того вида империи, которую намечает построить Путин, или даже для того, чтобы вообще достигнуть какой-либо важной цели, если только это нельзя сделать быстро и без больших усилий и жертв. Главный интерес этого поколения лежит в бизнесе и финансовой обеспеченности, а не в политическом характере режима, не в том, будет ли в России больше или меньше свободы. Поэтому оппозиция не может ожидать большой поддержки со стороны этой возрастной группы.

Политические и социальные позиции могут измениться, но пока еще слишком рано говорить, в каком именно направлении.

Конфликты в Средней Азии

Первые годы эры Путина были посвящены экономической и политической стабилизации и консолидации. Как только эта цель была достигнута, главной задачей стало укрепление внешнеполитического положения России. Россия больше не была сверхдержавой, и много территорий было потеряно. Но учитывая благоприятное международное стечение обстоятельств, ослабленную Америку и разъединенную Европу, улучшились перспективы для того, чтобы возвратить, по крайней мере, часть того, что было потеряно с падением Советского Союза. Стратегия Путина опиралась, главным образом, на идею евразийского проекта, но такого, который не исключал бы восстановления и позиций, потерянных в Европе. Этот проект основывался на предпосылке, что Россия не только была европейской державой, но также и обладала важным присутствием в Азии, и что Азия должна была в будущем играть все более важную роль в международных делах.

Это была опасная стратегия. Присутствие России в Азии слабо, что касается ее населения — численность русских на Дальнем Востоке упала приблизительно на 20 процентов за эти годы. Но прежде всего рост российской активности в Средней Азии мог бы привести к конфликту с Китаем, который также показывал свой растущий интерес к этим регионам.

Между этими двумя странами была существенная напряженность, кульминацией которой стали вооруженные приграничные конфликты в 1969 году; но пограничные споры были улажены во времена Горбачева, и в 1998 году была установлена горячая линия между Пекином и Кремлем, чтобы быстро справляться с местными кризисами, если такие возникнут. За последние два десятилетия пограничные области были демилитаризированы, и был подписан ряд соглашений между этими двумя странами, главным образом экономического характера — торговля энергоносителями, строительство трубопроводов — чтобы облегчить экспорт нефти и газа. Однако китайские и российские интересы в этом отношении не идентичны. Обе страны хотят увеличить производство нефти и газа, но Россия хочет удержать контроль над добычей и стремится удерживать цены на высоком уровне, тогда как Китай как потребитель хочет низкие цены. В качестве меры предосторожности Китай недавно купил несколько казахских нефтяных компаний. Среднеазиатские республики, в особенности Казахстан и Туркмения, боятся России больше, чем Китая, из-за ее физической близости — у России есть военные базы в среднеазиатских республиках, а у Китая их нет — и хотели бы настроить одну страну против другой. С русским меньшинством в Казахстане обращались очень хорошо, так что они номинировали Нурсултана Назарбаева, казахского президента, на Нобелевскую премию в 2013. При другом руководстве ситуация могла бы ухудшиться, но с учетом щекотливого положения страны даже будущее руководство будет, вероятно, действовать в этом вопросе осторожно.

Эти два правительства называли свои отношения «стратегическим партнерством». Россия поддерживала Китай всякий раз, когда на международных форумах всплывали проблемы Тибета и Тайваня, тогда как Китай всегда защищал действия России на Кавказе. Проходили военные маневры под покровительством Шанхайской организации сотрудничества, которая включала шесть государств и занималась преимущественно безопасностью в этом регионе перед лицом угроз терроризма и сепаратизма. Однако сотрудничество в рамках этого соглашения не распространяется на обмен современной военной технологией; Россия воздержалась от поставки китайцам самой современной ядерной технологии.

Энергетическое соглашение 2014 года, предусматривающее тридцатилетние поставки газа из России в Китай, оцененное в 400 миллиардов долларов, было провозглашено Москвой как политически очень важное достижение, поскольку оно уменьшит зависимость России в торговле энергоносителями от ее европейских клиентов. Также в 2014 году Россия создала Евразийский экономический союз с Казахстаном и Белоруссией. Мнения относительно значения этого общего рынка на политической и экономической аренах существенно разнятся. Согласно Путину, долгосрочным намерением должно стать расширение таможенного союза на все постсоветские государства (исключая только страны Балтии). Армения и Кыргызстан указали на свой интерес присоединиться к союзу, хотя некоторые в Армении выступают против такого движения, утверждая, что это ограничило бы государственный суверенитет страны. Китай и другие азиатские страны к настоящему времени не проявили интереса к присоединению к этой организации, но при этом они и не выступили против ее существования.

Вообще говоря, обе страны: и Россия и Китай очень осторожно действуют в Средней Азии, чтобы не ущемить интересы друг друга. В настоящее время интерес Китая ограничен поставками энергоносителей и определенных полезных ископаемых. Ни Россия, ни Китай до сих пор не проявляли интереса к физической оккупации Средней Азии. Россия пыталась поддерживать свое традиционное доминирующее политическое положение в этом регионе, но это не вызывало возражений со стороны Китая, пока это не затрагивает его экономические интересы.

Однако с долгосрочной точки зрения кажется сомнительным, сможет ли Россия сохранить свое нынешнее положение, потому что демографический дисбаланс, вероятно, будет подавляющим. Этническое русское население в азиатской России могло бы уменьшиться до отметки ниже тридцать миллионов, тогда как население пяти среднеазиатских мусульманских республик, вероятно, достигнет восьмидесяти миллионов, а численность китайцев в их приграничных провинциях превысит сто миллионов. Такая диспропорция обязательно вызовет политические последствия. Россия, возможно, все еще сможет удержать свое присутствие, но только в ослабленном положении, к которому она не была приучена в прошлом, и к которому она только с большим трудом смогла бы приспособиться в будущем.

Какие другие территории, вероятно, будут яблоками раздора в ближайшие годы? Арктика стала областью споров между Россией и Западом, с несовместимыми территориальными претензиями пяти стран: Канады, Дании, Норвегии, США и России. Эти претензии также касаются открытия путей судоходства, которые стали доступными вслед за глобальным потеплением, и такие проблемы теперь обострились ввиду ухудшения отношений между Россией и Западом.

Были различные международные соглашения, основанные на Конвенции ООН, но морское право не точно и оставляет открытыми многие вопросы относительно контроля зоны арктических морей. Согласно морскому праву, существует территориальная морская зона, простирающаяся от берега на двенадцать морских миль, в которой прибрежные государства могут устанавливать свои законы, регулировать ее использование и эксплуатировать ресурсы (территориальные воды). Кроме того, за территориальными водами простирается прилежащая зона, шириной еще в двенадцать морских миль, в которой прибрежное государство может вводить законы и контролировать их исполнение относительно загрязнения окружающей среды, налогообложения и таможенных правил. И наконец, есть «исключительная экономическая зона» шириной в двести морских миль, где прибрежное государство может контролировать все живые и неживые ресурсы.

Эта двухсотмильная экономическая зона вызвала противоречащие друг другу претензии. Россия, Канада, и Дания (Гренландия) все претендуют на подводный хребет Ломоносова, который по территории соответствует половине Европы. Контроль Северо-Западного прохода — еще одно яблоко раздора. Эти и различные другие такие споры могли бы быть решены мирно; к сожалению, нет никакой уверенности, что произойдет именно так.

Далее считается, что в этом регионе имеются существенные месторождения нефти и газа, так что российское рвение иметь так много арктических месторождений нефти и газа, как это только возможно — несмотря на технические трудности и огромные расходы, требующиеся для добычи нефти и газа в этой области — было бы понятно в свете того факта, что некоторые месторождения на российском материке приближаются к истощению. Отсюда призыв к сильному присутствию российских военных и демонстрации силы в Арктике, высказанный, например, Дмитрием Рогозиным, ведущим выразителем взглядов националистических сил и заместителем премьер-министра: «Нам крайне важно расставить вешки, нам крайне важно расставить периметр наших национальных интересов в этом регионе. Если мы этого не сделаем, мы проиграем борьбу за ресурсы, а значит, проиграем большую борьбу за право иметь собственный суверенитет, независимость».

Россия когда-то содержала военные базы в Арктике, но после договоренности о демилитаризации Арктики, они больше не создавались. Однако в мае 2014 года Путин объявил о повторном открытии баз для защиты стратегических интересов России в Арктике. Это, в свою, очередь привело к заявлению Генерального секретаря НАТО о том, что члены НАТО должны будут заняться этой темой в свете российских действий. Соединенные Штаты отказались вступать в арктические споры, но другие участники НАТО, более близкие к этой сцене (такие как Норвегия и Канада), выразили беспокойство после наращивания российского военного присутствия. Некоторые российские комментаторы даже предсказали войну за владение арктической нефтью и газом в течение следующих десяти лет.

Очень мало известно за пределами России (и не намного больше в самой России) о некоторых из территорий, которые когда-то были частью Советского Союза, и будущий статус которых является спорным. Приднестровье — одна такая область, как и Абхазия, и Южная Осетия — последние две расположены на Кавказе. Они должны быть упомянуты здесь, потому что, судя по историческому опыту, даже очень маленькие территории могут вызвать большие политические конфликты. О гагаузах, меньшинстве в Приднестровье, известно немного. Даже их происхождение является среди экспертов спорным (болгары или какое-то степное племя). Однако они играют заметную роль в конфликте и дискуссиях между Кремлем и Республикой Молдовой.

Республика Молдова со столицей в Кишиневе возникла с распадом Советского Союза. Румынский язык — ее официальный язык. Однако она является также родиной значительного числа русских, украинцев и гагаузов. Большинство русских и украинцев в советское время переехали в область к востоку от реки Днестр и теперь составляют немного больше половины населения, и коммунистическая партия осталась самой сильной политической группой. Область, заселенная русскими, украинцами и гагаузами, считала себя дискриминируемой, что привело к расколу; закон, дающий этой области почти полную автономию, был введен, но не был подтвержден молдавским парламентом. Вооруженные столкновения имели место, и на двух голосованиях (1991 и 2006) большинство выразило желание отделиться и объединяться с Россией, тогда как Молдова сближалась с Европейским союзом. Российское экономическое и военное влияние было сильно в Приднестровье; российские войска были размещены в отколовшемся регионе. У области есть свой государственный гимн, российские учебники используются в местных школах, и приднестровская валюта — рубль; однако Москва не требовала быстрого объединения. Этот вопрос всплыл только во время Крымского кризиса в 2014 году. Экономическая ситуация в Молдове чрезвычайно плоха; но положение в Приднестровье еще хуже, с очень низким доходом на душу населения.

Республика Абхазии считает себя независимым государством и хочет оставаться независимой. Она признана четырьмя государствами-членами Организации Объединенных Наций (Россия, Венесуэла, Никарагуа и Науру, остров в южной части Тихого океана). Абхазия сражалась с Грузией, частью которой она была, несколько раз начиная с распада Советского Союза. Южная Осетия тоже была частью Грузии, но объявила свою независимость в 1990 году. В результате почти постоянных беспорядков множество осетин сбежало в Северную Осетию, входящую в состав России, тогда как много грузин переехали в Грузию. Югоосетинская проблема привела к войне между Грузией и Россией в 2008 году. Область эта не имеет никакого стратегического значения, чрезвычайно бедна, и экономически полностью зависит от России.

Реальные проблемы, ставящие под угрозу восстановление Россией империи, это не маленькие отколовшиеся области, на Украине и Кавказе, с одной стороны, и степень влияния России на восточноевропейские страны, с другой. Россия будет противодействовать любому более тесному военному сотрудничеству этих стран с Западом; сможет ли она предотвратить более тесные политические и экономические отношения этих стран с Западной Европой, будет зависеть от равновесия сил и зависимости Европы от российских поставок нефти и газа.

Российские политические и экономические слабости обсуждались достаточно подробно. Быстрые и существенные перемены к лучшему кажутся маловероятными в ближайшем будущем. Однако движение к европейской интеграции, достижение согласия относительно общей политической, экономической и энергетической политики, показало такие же признаки слабости. Слабость Европы могла бы стимулировать российскую внешнюю политику, нацеленную на распространение российского влияния, даже если политическая основа, на которую опиралась бы такая политика, будет хрупкой. Российские имперские амбиции можно было бы ограничить, но слабость Запада могла бы ввести их в искушение.

Имеется изобилие евразийских политических и экономических проектов, но обеспечат ли они стабильность и процветание в этой части Азии, смежной с Россией? Из пяти среднеазиатских республик две относительно преуспевают, тогда как текущее состояние и перспективы остальных трех остаются печальными. У Туркмении есть существенные месторождения нефти и газа, главным образом, на восточном берегу Каспийского моря. Казахстан тоже стал важным поставщиком нефти, газа и определенных редких полезных ископаемых. Эта страна привлекла значительные инвестиции с Запада и Востока. Она также стала местом важного нефтепровода в Китай. Под эгидой ШОС безопасность этого региона кажется гарантированной. Но открытым остается вопрос, обеспечат ли эти соглашения внутреннюю стабильность в чрезвычайной ситуации. Внутреннюю напряженность нельзя игнорировать.

Гражданская война в Таджикистане между различными кланами и этническими группами (1992–1998), мало кем замеченная за пределами региона, принесла сотню тысяч смертей и более миллиона беженцев. Полный контроль со стороны правительства все еще не установлен. И если обычная война между республиками кажется очень маловероятной, то другие формы конфликта могут вспыхнуть как в результате плохого управления вообще, так и специфических проблем, как, например, контроль торговли наркотиками, которая составляет важную неофициальную часть серой экономики региона. Местные правительства часто закрывают свои границы, причиняя значительные трудности населению, даже если контрабанда продолжается. Напряженные отношения среди этнических и религиозных групп уходят своими корнями далеко в прошлое. И если правительства таких стран, как Казахстан и Узбекистан, склонны проводить националистическую светскую политику, то консервативные исламские тенденции преобладают во многих регионах, и беспорядки, возникающие на этом фоне, будут усиливать атмосферу нестабильности.

Трудно оценить перспективы воинственного исламского движения, потому что большинство его действий происходит в подполье. Кажется вероятным, что, по крайней мере, некоторые из боевиков Афганской войны вторгнутся в среднеазиатские республики.

Самым активным в Средней Азии воинственным движением был Хизб-ут-Тахрир, панисламская политическая организация, основанная в иорданском Иерусалиме в 1950-х годах и стремящаяся к созданию охватывающего всех мусульман государства (халифата). В настоящее время она запрещена почти во всех странах, включая страны арабского мира. Ее перспективы в некоторых среднеазиатских странах, таких как Кыргызстан, не следует недооценивать.

В целом среднеазиатские республики успешно подавили террористические группы. Китайские уйгуры, которые являются мусульманами, были арестованы и возвращены в Китай. Однако существует большая неудовлетворенность среди населения некоторых областей, и приток боевиков из Афганистана мог бы изменить ситуацию. Учитывая коррупцию на локальном уровне, в определенных регионах можно было бы купить «доброжелательность» со стороны властей; такое положение дел могло бы оказаться благоприятным для производства оружия массового поражения. Однако подобные условия преобладают в других регионах мира, таких как Сомали или Йемен, которые можно было бы считать предпочтительными с точки зрения логистики.

До сих пор упоминалось о вероятном повторном появлении терроризма в Казахстане, но ситуация в Узбекистане не является несходной. Объединяющей организации ИДУ (Исламское движение Узбекистана) пока не удалось добиться своей цели — свержения правительства в этой стране, но ей может представиться второй шанс с возвращением узбекских джихадистов с полей боев Афганистана, Сирии, Ирака и других стран. В настоящее время узбекский джихадизм базируется, главным образом, в узбекской «диаспоре» соседнего Таджикистана, некоторых арабских стран, и Турции, где молодые узбеки учились и радикализировались. Некоторые из них жаждут возобновить борьбу дома, и местные власти, возможно, не смогут противостоять этой проблеме.

Еще неизвестно, сможет ли ШОС справиться с этими угрозами. Россия продемонстрировала мало энтузиазма по поводу включения Кыргызстана и Таджикистана в ее евразийские проекты, зная, что эти страны станут там бременем, а не активом. С точки зрения Москвы было бы предпочтительно установить пророссийские квазинезависимые правительства. Однако такая схема может столкнуться с внутренним националистическим сопротивлением, и риск появления несостоявшихся государств на границе России не исчез бы. Следовательно, есть вероятность того, что части Средней Азии останутся опасными зонами.

Я здесь не рассматривал Украину и Молдову, прибалтийские государства, или Грузию и Азербайджан, все страны, которые когда-то были частью Советского Союза или советского блока. Москва рассматривает их как часть своей зоны влияния и не хочет изменений этого положения. Это могло бы быть достигнуто путем прямого российского физического присутствия, но несомненно, что эти страны (или области) захотят сохранить максимум независимости. Смогут ли они рассчитывать на поддержку своих усилий со стороны других держав, включая Европу и Соединенные Штаты, никто пока не может сказать. Это зависит от международного баланса сил и, прежде всего, от спроса и поставок нефти и газа. Может появиться некая непрочная договоренность, но временные и местные конфликты на этом фоне почти неизбежны.