Путинизм. Россия и ее будущее с Западом

Русская православная церковь

Православная религия всегда играла центральную роль в истории русской идеи. Дело обстоит так сегодня и, по всей вероятности, будет обстоять завтра. Христианство пришло в Россию из Константинополя, хотя есть различные рассказы относительно его появления. Согласно одному, киевский князь послал делегацию в Византию в поисках подходящей религии. Они были глубоко впечатлены православным ритуалом, осуществлявшимся в соборе Святой Софии, и рекомендовали принять именно эту веру. Более вероятно, однако, что православная церковь пришла в Россию при посредничестве миссионеров из Византии, которые посещали греческие колонии в южной России.

Вначале церковь в России находилась под руководством и контролем Константинопольского патриарха; с упадком и ослаблением Византии она стала независимой. История русской церкви за последующие столетия является длинной и сложной, как и история других церквей. Это история расколов и воссоединений, конфликтов с государством и, еще чаще, сотрудничества с ним. Церковь была в большой степени вовлечена в политику. Многие предсказывали, что это будет вредить церкви, но их точка зрения не восторжествовала. Роль церкви была ясно сформулирована Феофаном Прокоповичем, священником и советником царя Петра I, в книге, названной «Духовный регламент». В ней говорилось, что царей нужно чтить и повиноваться им. Те, кто выступал против них, монархомахи, были грешниками.

До русской революции церковь, или, если точнее, религия, оказывала значительное влияние на все части общества, включая интеллигенцию. При коммунизме церкви жилось плохо, особенно в первые годы нового режима, когда церкви были разрушены, а верующих третировали и преследовали. Это положение в некоторой степени изменилось во время Второй мировой войны, когда Сталин попытался включить церковь в общий фронт против нацистской Германии, пойдя на определенные ограниченные уступки церковной деятельности, всегда в надежде на то, что молодые люди больше не будут интересоваться религией, и церковь постепенно умрет естественной смертью.

Это предположение было основано на ошибочной вере в длительную привлекательность коммунистических идей. Поэтому российское православие продолжало существовать — но это было непрочное, шаткое существование, за которое пришлось уплатить высокую цену. Ибо оно было не просто пропитано, а фактически взято под полный контроль органами государственной безопасности. Никто не мог стать епископом, не говоря уже о более высоком сане, если его не проверили Политбюро и КГБ. Когда в 1991 года на короткий срок были открыты архивы, всплыла горькая правда: даже патриарх был агентом. Патриарх в одной своей речи подтвердил это и высказал свое раскаяние, «pater peccavi» («отец, я согрешил»), от лица церковного руководства и своей собственной роли. Его аргумент состоял в том, что на такие уступки нужно было пойти, чтобы выжить.

Глядя с сегодняшней точки зрения, это совершенно верно. Можно привести доказательства в защиту уступок церкви. Поскольку церковь действительно выжила, тогда как те, кто преследовал ее, не выжили. Церковники не стали коммунистами, но некоторые из бывших коммунистов нашли свой путь назад к религии. В постсоветском государственном гимне вновь появились Бог и Святая Россия, тогда как коммунизм и последний решающий бой исчезли.

Разве не верно, что практически все религии в какой-то момент своей истории должны были пойти на подобные уступки, чтобы выжить? Эпоха мучеников давно прошла, и было бы несправедливо и нереалистично ожидать, что современные церковники будут вести себя так, как поступали Христос и ранние христианские мученики.

Такая защита верна и все же не верна. Папа Римский хранил молчание во время Второй мировой войны, когда ему следовало бы высказаться, но он не был завербован как агент Гестапо. Если бы православные священники отказались стать агентами органов, стали ли бы те их пытать или расстреливать? Вряд ли. Они пострадали бы лишь в плане продвижения по церковной иерархии. Короче говоря, церковь выжила, но ее моральный авторитет значительно, возможно, даже смертельно, упал.

Политические позиции, занятые церковью после того, как она вернула себе свободу, не демонстрировали существенного изменения в ее взглядах. Она часто занимала позицию далеко за пределами патриотизма и национализма, куда ближе к шовинизму. Церковь не стала более терпимой и по отношению к другим верованиям: например, к антисемитским вспышкам в ней относились сравнительно терпимо. В 1993–1994 годах были переизданы печально известные «Протоколы сионских мудрецов» с помощью епархии отца Иоанна и с его благословения. Отец Иоанн (Иван Снычёв) был митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским — он являлся не каким-то малоизвестным попом, а занимал одно из самых высоких положений в церкви, уступающее только патриарху. Было напечатано двадцать тысяч экземпляров «Протоколов» (в эти дни средний тираж российских книг составлял две тысячи). Если православная церковь, вероятно, и не выдумала «Протоколы», она была, безусловно, самым важным агентом по распространению и популяризации этого произведения. Новое переиздание (2013) появилось с благословения архиепископа Тернопольского и Кременецкого. Было напечатано восемь тысяч экземпляров.

Патриарх (Алексий II) оказался под значительным давлением, так как московский суд к тому времени объявил «Протоколы» подделкой. Это было известно уже давно: они были фальшивкой девятнадцатого века, возможно, изготовленной с помощью Охраны, царской политической полиции. Их происхождение окончательно не прояснено и по сей день. В основном они утверждают, часто с несерьезными, даже смешными деталями, будто бы мировое еврейство планирует уничтожить Россию и править миром. Интересно, что «Протоколы» не имели успеха в довоенной России. Петр Столыпин, премьер-министр безупречно правых взглядов, сказал царю, что они были подделкой. Они стали пользоваться успехом только после Первой мировой войны, когда некоторые ранние нацистские активисты, такие как прибалтийский немец Альфред Розенберг, который жил в России, начали использовать их.

В конечном счете, Алексий II действительно отмежевал себя и свою церковь от пропагандистских действий Иоанна, даже при том, что митрополит призвал Бога в защиту подделки. Патриарх заявил, что церковь не является расистской. Его интервью появилось в российской газете — но выходящей на английском языке. Сомнительно, верил ли митрополит Иоанн на самом деле в подлинность «Протоколов», но как пропагандистское оружие они казались почти незаменимыми. С тех пор были разоблачены еще несколько других подлых заговоров, включая «Барбароссу-3», в котором иностранных дипломатов обвиняли в попытках подорвать Россию изнутри. Но церковь, кажется, не была вовлечена в эти дела.

Было бы несправедливо делать церковь ответственной за мысли и действия некоторых из ее сторонников. Но здесь было нечто большее: отношение церкви к другим христианским верам определенно не было экуменическим по своему духу. Более того, она была особенно враждебной по отношению к католицизму и ненамного более доброжелательной к протестантским церквям, но только потому, что считала их менее опасными врагами. Православная церковь отказалась принять тот факт, что миллионы российских граждан принадлежали к другим религиям; она хотела монополии в этой области. В письме Борису Ельцину патриарх жаловался на псевдорелигиозные и псевдомиссионерские действия, которым вредят духовному и физическому здоровью людей, так же как стабильности и гражданской гармонии в России. Священников-реформаторов предупреждали, чтобы они четко придерживались линии, предписанной сверху. Кроме того, происходили конфликты между Московским патриархатом и Русской церковью за границей.

Трудно определить глубину и значение религиозного возрождения в постсоветской России. Согласно надежным опросам общественного мнения, только приблизительно 15 процентов считают себя атеистами. Две трети россиян считали, что религия должна играть большую роль в российской жизни. Но из них только крошечная фракция сказала, что пыталась жить согласно христианским принципам. И только 2–3 процента регулярно посещали церковные службы. Более ранние опросы также показали, что, как и в западном мире, религиозными считают себя больше женщин, нежели мужчин. Также оказалось, что у религии не было никакого существенного воздействия на позицию при голосованиях. Здесь есть много непоследовательностей и противоречивостей, но это справедливо не только по отношению к религиозным позициям. Например, хотя большинство россиян считают, что надо вставать, когда поют или слушают новый государственный гимн, только относительно немногие знают текст гимна или хотя бы первые его строки.

За последующие два десятилетия было вновь открыто много старых церквей, и были построены новые церкви; больше двадцати тысяч священников служили верующим. Все же, воздействие религии на высокообразованных людей, по-видимому, уменьшилось. В последний период Брежнева был большой интерес к религии среди молодых интеллектуалов. Но такой интерес до такой степени, что он все еще сохраняется, повернулся к учениям более экзотических верований (или суеверий), будь то предсказания Нострадамуса или теории мадам Блаватской, российской оккультистки девятнадцатого века.

Михаил Эпштейн назвал это явление 1970-х годов «минимальной» или «бедной» религией, религиозностью вне церкви, без храмов, ритуалов или доктрины. Это особенно касается молодых тогда писателей этого периода, таких как Василий Аксенов, Булат Окуджава и некоторых из их современников, или Иосифа Бродского в более поздний период. Однако такая свободно плывущая по течению религиозность мало полезна государству, поскольку в отличие от официальной религии в форме православной церкви, она не проповедует национализм или лояльность государству и его правителям.

Это приводит к вопросу о том, что именно привело к уменьшению притягательности церкви даже среди интеллигенции. Было время (чтобы дать хотя бы один пример), когда отдельные евреи и целые еврейские семьи (Рубинштейн и Пастернак, например) переходили в православие, когда Семен Франк, видный религиозный мыслитель, считал, что, если человек не принадлежит к православной церкви, он не может полностью идентифицировать себя с Россией.

Короче говоря, Русская православная церковь, кажется, не пользовалась большим успехом среди интеллигенции. Если с точки зрения церкви это, возможно, и не фатальный недостаток, то все равно это интересный феномен. Когда-то давно даже Ленин беспокоился из-за влияния церкви в среде интеллектуалов. Он был убежден, что религия, как исторический феномен и анахронизм, была несовместима с марксизмом, Но он отказался включать атеизм в партийную программу. Он был разочарован, когда после неудачи революции 1905 года некоторые видные интеллектуалы отвергли марксизм и обратились к религиозному или квазирелигиозному мышлению, вроде того, что было выражено в «Вехах», сборнике эссе с удивительным акцентом на религию. Произведения, составившие этот сборник, были написаны многими интеллектуалами, которые раньше считались «прогрессивными», даже радикальными.

Было время, когда Россия была родиной внушительной массы религиозных мыслителей, таких как Василий Розанов и Владимир Соловьев. Великие русские писатели девятнадцатого века — Гоголь, Толстой, Достоевский — все были в большой степени увлечены религией, и не всегда к удовольствию церкви, как в случае Толстого, который был отлучен от церкви. Официальной церкви нравился Соловьев из-за центральной роли соборности (подчеркивания коллективного, а не индивидуального) в его взглядах. Но церкви не нравилось в нем влияние древнегреческих философов на его взгляды и, прежде всего, его экуменизм — поиск точек соприкосновения с католицизмом, что было анафемой в глазах церкви. (Соловьев был также открытым противником антисемитизма и опубликовал манифест против того, что он считал национальным позором. Это тоже привело его к конфликту с церковью.)

Соловьев оказал большое влияние на своих современников и на последующее поколение — не столько на богословов, сколько на философов, писателей и художников. Его история о грядущем Антихристе была мощным историколитературным эссе, рассказом о захвате мира некоей азиатской силой. Его воздействие было огромно; это был вклад в любимую русскую традиционную веру в сложные и драматические заговоры.

Евреям не повезло, что касается отношения к ним православной церкви, даже на высшем уровне интеллектуальной изысканности. Георгий Флоровский, возможно, ведущий богослов между двумя мировыми войнами, был расистом и задумывался о кастрации евреев; отношение Алексея Лосева, другого столпа православного богословия, было ненамного более терпимым.

Ведущими теологическими мыслителями следующего поколения были Сергей Булгаков и Николай Бердяев. Булгаков был радикалом в своей юности, противником самодержавия и «ложного патриотизма». Он и в будущем дистанцировался от шовинизма и других реакционных представлений, даже при том, что он действительно принимал русский национализм. Но он думал о культурном, а не о политическом национализме, в отличие от шовинизма, поддерживавшегося светскими властями. Он все еще оставался подозрительным в глазах церковных властей из-за защиты определенных неправославных религиозных доктрин (софиология).

Бердяев был религиозным мыслителем, самым известным вне Русской православной церкви. Он тоже был радикалом в своей юности, был арестован и сослан на несколько лет. Бердяев верил, что у России была миссия, которую та должна выполнить. В своей «Русской идее» он вспоминал, что русская интеллигенция был опечалена тягостным, гнетущим прошлым их страны, но, все же, их никогда не оставляла вера в то, что у их страны была историческая миссия, и наступит день, когда она скажет свое слово миру. Он не уточнял, но ссылка здесь была явно на истинное христианство. Даже Петр Чаадаев, самый серьезный критик России девятнадцатого века, верил в существование скрытых сил у русских людей, сил, которые будут, в конечном счете, освобождены.

Различия между этими религиозными мыслителями и мыслителями нынешнего поколения огромны. Это не только вопрос культурного уровня выразителей взглядов поколений или тот факт, что заявления последних по своему характеру были склонны больше к политическому, чем к духовному. Они были озабочены такими проблемами, как царская семья и те, кто служили царю, которые были убиты большевиками в 1918 году. Политическим решением Романовы были канонизированы после очевидного давления со стороны монархистов в рядах активных верующих. Хотя это убийство царской семьи, особенно детей, действительно было позорным деянием, они, все же, были убиты не из-за их религии и поэтому не могли считаться мучениками за веру. Церковным властям поэтому пришлось подумать о каких-то других оправданиях, и результат никоим образом не был убедителен.

Вообще говоря, разделение между церковью и государством фактически исчезло. Церковь осталась инструментом правительства, как в советские времена. Ее заявления по вопросам внешней политики вполне могли бы исходить (и часто исходили) от министерства иностранных дел, или генерального штаба армии или руководства полиции. Эти заявления, будь они правильны или неправильны, были вне духовной сферы. В них не было ничего специфически религиозного.

В церкви происходили странные явления, и время от времени казалось, будто патриарх потерял контроль. Например, был случай одного высокого православного сановника в Думе, назначение которого должно было защитить церковные интересы в российском парламенте. Но он вдруг перешел в ислам и посвятил большую часть своего времени попыткам доказать, что Ротшильд (не ЦРУ) был ответственен за Арабскую весну, которая, по его мнению, была чрезвычайно нежелательной. Был другой высокопоставленный православный церковник, утверждавший, что церковь была во власти гомосексуального лобби, которое пыталось влиять на нее в своих интересах.

Были довольно постоянные атаки на безбожный Запад со стороны Московской церкви, но также и со стороны Путина. Путин заявил, что многие евроатлантические страны отошли от своих корней, включая христианские ценности. Россия, с другой стороны, представляется как защитник традиционных ценностей от атак Запада, и эта упорная защита является единственным способом воспрепятствовать тому, что Россия погрузится в тьму хаоса.

Патриарх Кирилл по разным поводам повторял высказывания Путина более или менее дословно. И архимандрит Всеволод Чаплин критиковал отделение церкви от государства как роковую ошибку Запада, чудовищный феномен, который «произошел только в западной цивилизации и убьет Запад».

Затем, если спуститься ниже по церковной иерархии, заявления церковников становятся еще более резкими. Среди 1 350 советов верующим о том, как защититься от тайных злых сил, есть один вопрос: какие книги наиболее неприятны Сатане? Ответ: книги, написанные святыми.

Вера в сатанизм — специфическая российская особенность, исходящая еще из времен до Первой мировой войны, и российские средства массовой информации время от времени сообщают о существовании групп сатанистов. Последний раз в 2008 году восемь молодых людей в возрасте от семнадцати до девятнадцати лет были арестованы близ Ярославля и обвинены в том, что они убили четырех других молодых людей.

У неоязычества было определенное количество последователей в России, так же как в прибалтийских государствах и в других странах Восточной Европе после 1980-х годов. Но неоязыячество никогда не было фактором какой-либо политической важности. В России оно расколото на множество малочисленных сект. Некоторые черпают свое вдохновение из экологического движения, поклоняясь солнцу и луне; другие поклоняются земле и прочим божествам. Но среди них встречаются и открытые неофашисты, иногда прибегающие к актам насилия, например, поджогам церквей. Многие празднуют летнее солнцестояние. Они черпают свое вдохновение из народной крестьянской культуры дохристианских времен. Но так как из тех времен до нас дошло очень мало аутентичного, многие недавно принятые обычаи и ритуалы принадлежат к сфере фантазии, выдумок и подделок. [Прим. ред. ВС: Здесь трудно согласится с автором. Многие языческие обычаи и ритуалы сохранялись на протяжении веков как в народе, так и в самой церкви. В наше время они были удачно реконструированы родноверами в разных регионах России.] Согласно некоторым сообщениям, число неоязычников за последние годы увеличилось; молодые люди в городах, у которых православная церковь вызывает скуку или даже отвращение, искали что-то более захватывающее и/или оригинальное. Но эти сообщения о росте численности вполне могут быть и преувеличены. Ни одна из неоязыческих групп пока еще не просуществовала долго, и в настоящее время у них, очевидно, нет шансов в конкуренции с очень глубоко укоренившейся и хорошо закрепившейся на своих позициях православной церковью. Учитывая очень консервативный характер православной церкви и ее ограниченную притягательность для молодежи, это положение в будущем может измениться, и православная церковь вполне может разделить судьбу других конфессий, а именно, уменьшение численности практикующих верующих. Но это может занять много времени, и никак нельзя с уверенностью сказать, кто именно извлечет выгоду из процесса такого рода.

Тем временем Русская православная церковь, главным образом, выполняет политическую функцию, поддерживая правительство, особенно в области антизападной пропаганды. Поразительно наблюдать за произошедшими изменениями. В 1880 году по случаю открытия памятника Александру Пушкину в Москве (при Сталине местоположение памятника было изменено) Федор Достоевский был приглашен произнести речь в честь поэта. Достоевский был очень религиозным человеком, и, хотя он был не совсем славянофилом (их время уже прошло), он в значительной степени следовал их традиции. Речь, произнесенная им в состоянии экстаза, и вызвавшая еще больший экстаз среди слушателей, стала событием года, если не десятилетия, и широко обсуждалась. В конце ее Достоевский сказал:

«Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите… Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей. О, народы Европы и не знают, как они нам дороги!»

Нелегко представить себе речь такого рода 140 лет спустя. Достоевский не был бы арестован — эти времена прошли. Но организаторы пожалели бы, что пригласили его, и со стороны слушателей раздалось бы немало неодобрительных возгласов или свиста. Церковь не отлучила бы его, но его предупредили бы, чтобы он не повторял такие неподобающие, ложные, почти богохульные заявления. И на следующей неделе газета «Завтра», орган крайне правых, обвинила бы его в невероятной наивности, граничащей с изменой.

Ведущие мыслители российских правых

Просматривая страницы Википедии (русская версия), читатель может встретить фотографию симпатичного человека, уже не первой молодости, несущего противотанковый гранатомет РПГ. На другой странице тот же самый человек появляется перед танком, в руках у него автомат Калашникова. Ясно, что это человек, шутить с которым не стоит. Российский офицер, возможно, или видный деятель в области создания оружия, возможно, коллекционер оружия или человек, у которого много врагов? Отнюдь нет: он философ, и так как действие на снимках происходит в Южной Осетии приблизительно в 2008 году, можно точно сказать, что это не Мартин Хайдеггер. Его зовут Александр Гельевич Дугин, и он не обычный философ. Какие же танки или самолеты хочет он уничтожить или подбить? Это долгая, сложная и захватывающая история.

Начиная с 1980-х годов, главным образом в Москве, возникло множество групп молодых людей, попавших под влияние нацизма и подражавших ему. Подобные группы появились и в других европейских странах, но их появление в России, вероятно, более поразительно и труднее поддается объяснению. Это, без сомнения, частично было результатом уменьшающейся привлекательности коммунизма в эру Брежнева. Но с учетом истории немецкой оккупации России, военных преступлений, огромного ущерба, нанесенного войной, и миллионов погибших русских, трудно понять, как молодые русские могли оказаться под влиянием идеологии, которая считала их неполноценными людьми, даже если принять во внимание сильное желание молодых людей шокировать своих родителей или признать, что это поколение не испытало на себе немецкое вторжение и оккупацию и что все, что они знали о фашизме, пришло к ним через вторые или третьи руки. Как бы то ни было, фактом остается то, что реакция властей на это была умеренной, намного более мягкой, чем обращение с демократическими диссидентами.

Некоторые из этих групп были по своему характеру более «культурными», чем политическими, такие как «скинхеды», подражавшие определенной западной моде. Другие, однако, были в большой степени политическими, как множество маленьких национально-большевистских партий. Они обычно запрещались правительством, но спустя некоторое время вновь появлялись под новым именем. Существовал Фронт национального спасения, который продержался в течение нескольких лет и затем распался. Некоторые из этих групп не делали тайны из того, что они были очень близки к нацистам, демонстрируя нацистские символы и выкрикивая нацистские лозунги. Другие, более умеренные, приняли некоторые из нацистских идей и методов, но отвергли другие. Некоторые просуществовали дольше, чем другие, которые продержались лишь несколько месяцев. Наконец, всегда была определенная подлинность в этих группах; некоторые были, несомненно, подлинными и спонтанными, но были сомнения относительно подлинного характера других, которые, возможно, спонсировались неизвестными силами или, по крайней мере, получали от них определенную помощь. Такие случаи происходили на правой сцене и прежде, во время и после революции 1905 года. В 1990-х, возможно, это повторилось.

Философ, несущий РПГ, принадлежал в своей юности к одной из этих групп, но стал весьма респектабельным в более поздние годы. В недавнем списке ведущих мыслителей России Александр Дугин фигурирует на очень видном месте. Ему предшествуют патриарх Кирилл (6), так же как Эдуард Лимонов (10), Никита Михалков, известный кинорежиссер, Михаил Леонтьев (24), писатель Захар Прилепин (31) и, возможно, немногие другие. Но такие списки, обычно основанные на частоте появлений на телевидении, имеют большее отношение к развлекательной ценности, чем к политическому воздействию. При таком рассмотрении Дугин стоит очень высоко, даже при том, что те на Западе, кто сделал его мозгом Путина, вероятно, преувеличивают. Он даже появился, хотя и под другим именем, в одном популярном романе постсоветской эры: «Чапаев и Пустота» Виктора Пелевина, в котором главные герои с большой страстью обсуждают геополитику, неоимпериализм и неоевразийство. Пелевин известен своим интересом к буддизму, но политические споры, описанные в его романе, происходят в сумасшедшем доме.

Некоторые из современников Дугина верят, что он — уникальная звезда, человек огромной исторической эрудиции, один из великих идеологов нашего времени.

Родившийся в 1962 году в Москве, сын генерала военной разведки, Дугин в последние годы советской эры присоединился к небольшой группе молодых людей, подражавших немецким СС, и стал их лидером. Не совсем ясно, был ли для него главной привлекательной силой романтизм героизма (вряд ли это был немецкий патриотизм), или элемент декадентства и садомазохизма, который часто наблюдался среди послевоенных ненемецких поклонников СС. Но в определенный момент он оставил эту группу и перешел в «Память», главную антисемитскую организацию того времени. В 1992 году, однако, он ушел из «Памяти» (или был изгнан), и впоследствии зарабатывал себе на жизнь, делая «геополитические экспертизы» и появляясь на различных частных радиостанциях. Его политика в это время была национально-большевистской, но он также стал советником председателя Госдумы, российского парламента.

В 2002 году Дугин почти внезапно стал известным более широкой общественности, основав свою собственную политическую партию «Евразия». В 2009 году его сделали профессором социологии в Московском государственном университете, но он продолжал работать советником председателя российского парламента и других высокопоставленных политических деятелей. Хотя он был чрезвычайно резко настроен против Ельцина и его правительства, он вошел в орбиту правительства Путина и пользовался растущим спросом как эксперт по множеству тем. Он был человеком, на которого всегда можно было положиться, когда требовались какие-то новые идеи. Он также стал телевизионной звездой. (Некоторые из его выступлений теперь доступны на YouTube.)

Среди многочисленных его книг наиболее широко прочитанной, вероятно, была «Конспирология» — энциклопедический обзор (больше шестисот страниц) теорий заговора. Дугин всегда склонялся к мистике и метафизике, и неизвестно, в сколько теорий заговора он верит. Его работа пользовалась большим спросом; читатели найдут в ней все, что они должны знать о графе Дракула и Лео Штраусе, известном неоконсерваторе, об Андрее Сахарове («видном мондиалисте») и «либеральной тоталитарной идеологии», об «Аполлоне» и множестве антирусских крестовых походах в прошлом, о проекте Нового американского столетия и о «метафизике тайной войны». Читатель, возможно, не знал, что Хрущев был агентом атлантистов, а Горбачев двойным агентом, но здесь он найдет подробности.

Книги и журналы Дугина выходили в издательстве, которое он основал. Он, кажется, пользовался политической и, вероятно, также финансовой поддержкой различных официальных учреждений. (Согласно некоторым сообщениям, эта поддержка поступала от военной разведки.) Он представил в России взгляды ведущих европейских неофашистских мыслителей, таких как Юлиус Эвола, и радикальных Новых правых, таких как Ален де Бенуа, так же как некоторых менее известных мыслителей, таких как Рене Генон, Жан-Франсуа Тириар и французско-румынский писатель Жан Парвулеско, о котором мало кто в России когда-либо слышал. Он также эксгумировал некоторых из немецких догитлеровских мыслителей, таких как Ланц фон Либенфельс. Позже он, кажется, все же понял, что молодые российские патриоты не пойдут на баррикады, вдохновленные Парвулеско, что примитивный антисемитизм «Памяти» вряд ли привлечет политическую поддержку масс, не говоря уже об интеллектуалах, необходимых для политического движения, и что для российского движения крайне правых были жизненно важны какие-то русские предшественники, не только некие малоизвестные и неясные иностранцы. Он нашел этих предшественников в русских антизападных теоретиках девятнадцатого века, таких как Константин Леонтьев и Николай Данилевский.

Однако кажется, что, чем более парадоксальными они были, тем более он ими интересовался. Но суммарный итог никогда не был понятен, даже как дезинформация. Труды Дугина пользуются большим спросом, но за его мышлением трудно следовать из-за его быстрых идеологических изменений, противоречий в его взглядах, и его тенденции включать в свои рассуждения темы, которые не имеют отношения к политике (например, второй закон термодинамики).

В свои первые годы Дугин, казалось, был сторонником неоязычества, но в 1999 году он внезапно присоединился к православной церкви — молодой сторонник церкви старообрядцев. По многим проблемам он часто высказывал противоречивые представления. Это, например, относится к Китаю. Вначале он, похоже, исключал Китай из своего геополитического кругозора, зато включил в него Японию, что полностью противоречило всем геополитическим законам, поскольку Япония является островным государством. Но позже, понимая растущую важность Китая, он, кажется, соответственно приспособил свои взгляды. То, что участнику крайне правых не должны нравиться евреи, естественно, но Дугин никогда не высказывал радикально антисемитские взгляды. Напротив, он проявлял значительный интерес к Каббале из-за ее мистического характера, и он также, кажется, сочувствовал самым радикальным элементам среди сторонников Израиля. Это привело его к конфликту с менее искушенными антисемитами из числа российских правых, у которых не было ни малейшего интереса к Каббале или к любым другим еврейским книгам, если только те не допускали ритуальные убийства.

Он осуждал ксенофобскую пропаганду экстремистских правых групп, которая (как он утверждал), приносила «большой вред национальному делу», и стал страстным сторонником евразийства, движения, проповедующего миссию России на Востоке и потребность освободиться от Запада и западных влияний. Он также открыл для себя учение Льва Гумилева, особенно экспансионистские теории Гумилева об этногенезе и пассионарности, и склонялся верить ему на слово, даже восхищался им. Но на самом деле его труды в значительной степени состояли из идеологических утверждений, для которых не было никаких доказательств. Не было никакой большой разницы между ним и определенными нацистскими идеологами, такими как Ганс Гюнтер, за исключением того, что в его случае любимой расой была не нордическая раса, а кочевники. Он стал большим сторонником различных теорий прошедших эпох и включил их в свой собственный евразийский вид геополитики, которая стала его главным делом на протяжении последних двух десятилетий.

Дугин входил в различные политические партии, такие как «Родина», и снова покидал их, и основал новую партию, пропагандирующую евразийство, включающую и молодежную организацию, продвигающую евразийские идеи. Его отношение к властям изменилось не меньше, чем его идеологические верования. Он, в общем и целом, симпатизировал Путину («истинный евразиец»), но иногда критиковал его за то, что тот был слишком осторожным (или слишком медленным) в расширении Российской империи и возвращении территорий, которые были потеряны. Но поскольку общее настроение в стране стало более правым, а политика Путина более агрессивной, Дугин стал более близко идентифицировать себя с властями. Он пригласил Путина присоединиться к руководству своего «Международного евразийского движения». Приглашение, само собой разумеется, было проигнорировано, но все еще было принято во внимание.

Среди тех, кто потрудился проследить за работами Дугина, некоторые считают его политическим хамелеоном, а другие полагают, что он представляет собой случай подлинной, искренней, честной и заразной «каши в голове» с примесью лицедейства и истерии. Постоянными факторами в его идеологии являются антиглобализм, антилиберализм (он представляет собой самый важной идеологический момент), антиамериканизм, оккультизм, евразийство, геополитика, присутствие тайных сил, формирующих мировую политику, и распространение мифа о российской великой державе. Они сопровождаются империалистическим, расистским арийством и оккультными верованиями, которые выражены в эвфемистической форме, и сфера которых остается неясной, но у этих верований действительно есть последствия.

Но что же это за последствия? И действительно ли нужны эти идеологические экстравагантности, часто противоречащие друг другу? Сомнительно, стал ли хоть один немец в 1920-х и 1930-х нацистом в результате чтения книги нацистских лидеров, и это было справедливо даже относительно «Моей борьбы» Гитлера.

Двумя важными русскими влияниями на идеи Дугина и на других идеологов российских крайне правых были Константин Леонтьев и Николай Данилевский. Леонтьев с его глубокой верой в мистику и еще более глубоким пессимизмом, который иногда, как оказалось, был пророческим, трудно поддается классификации. Он предсказал большую революцию в России в двадцатом веке, спровоцированную и осуществленную Антихристом. Дугина особенно привлекла вера Леонтьева в «Восточную ориентацию», которая была результатом его враждебности к западным влияниям на Россию. Это, возможно, помогло Дугину повернуться в сторону евразийства, которому суждено было сыграть центральную роль в последние годы.

Николай Данилевский провел много лет на российской консульской службе в Османской империи и был очень заинтригован Византией и ее влиянием на Россию. Ученый по своему образованию, Данилевский стал известен, главным образом, после публикации его книги «Россия и Европа». Он был, вероятно, самым радикальным из антиевропейских мыслителей своего времени. В молодости он входил в кружок интеллектуалов, выступавших против политического режима тех дней (Достоевский был другим участником). Он утверждал, что между Россией, Германией, и романскими странами существует пропасть, преодолеть которую невозможно. Он также обнародовал свою теорию о развитии культур, чрезвычайно спекулятивную по своему подходу, которая вызвала некоторый интерес еще при его жизни.

Эти два влияния на Дугина отнюдь не были единственными, но они были существенными. И их область воздействия была более широко распространенной, чем можно было бы предположить.

Ситуация до некоторой степени напоминает ту, с которой столкнулся Гитлер, когда он появился на мюнхенской сцене вскоре после Первой мировой войны. Там существовало несколько обществ, таких как «Общество Туле», распространяющее представления, близкие к идеям самого Гитлера, и некоторые из будущих нацистов входили в это общество. Но Гитлер не был об этом обществе высокого мнения, даже высмеивал его, и сам быстро отмежевался от этого общества. Он считал эти секты неэффективными, потому что им не хватало контакта с широкими массами, и их идеология была слишком сложной и непонятной. Вместо того чтобы сконцентрироваться на некоторых существенных моментах и постоянно повторять их, они занимались тем, что Гитлер считал эзотерическими вопросами, не вызывающими никакого особого интереса у масс. То же самое было верно относительно Альфреда Розенберга, балтийского немца, который также стал членом «Туле». Он помог принести «Протоколы сионских мудрецов» из России в Германию.

Книга Розенберга «Миф двадцатого века» считалась второй по важности сразу после «Моей борьбы». Но Гитлер ни разу не прочел ее, а Геринг назвал ее надувательством. Геббельс высмеивал ее, и считал Розенберга человеком без какого-либо значения, даже идиотом. Его главный труд в последующие годы продавался или распределялся миллионным тиражом, но сомнительно, что многие прочитали его. Потому что со своими фантазиями о расе и крови, маркионизме, мировоззрении катаров и «отрицательном христианстве» эта книга игнорировала элементарные принципы политической пропаганды.

Если Дугин добился большего успеха, чем Розенберг, то это, вероятно, было из-за телевидения. Дугина прочло намного больше людей, чем в свое время прочли Розенберга, и он произвел впечатление на малограмотное население. Но на телевидении он был вынужден сконцентрироваться на существенных моментах, что не было необходимо в его книгах. В своих выступлениях на телевидении ему приходилось выбрасывать ссылки на Генона, Эволу, Парвулеско и подобных обскурантов. В отличие от Гитлера, Дугин не стремился стать главой массовой партии — он проповедовал интеллектуальной элите, такой, которая осталась в России после того, как многие из самых лучших и самых ярких ее представителей покинули страну. В гуманитарных науках осталось мало тех, кто знал о современных интеллектуальных течениях.

Дугин часто сотрудничал с другими правыми идеологами (большинство из них являются телеведущими), такими как Михаил Леонтьев и Сергей Кургинян. (Михаил Леонтьев, как говорят, является любимым комментатором Путина, тогда как Кургинян был активен в мире театра.) Он пришел, чтобы присоединиться к лагерю Путина без каких-либо оговорок; однажды он даже заявил, что противниками путинского курса могут быть только психически больные люди. Потом в мае 2014 года после «эмоционального интервью» Дугин был отстранен от своей работы на кафедре социологии в Московском государственном университете. Его друзья из крайне правой газеты «Завтра» воспользовались этой возможностью, чтобы утверждать, что, будучи философом, для Дугина кафедра и не должна была быть на первом месте. В связи с этим случаем были также дискуссии о его психическом состоянии вообще.

У Дугина отнюдь не было монополии в антизападной, антидемократической сфере. После распада Советского Союза понадобилась бы маленькая энциклопедия, чтобы перечислить все группы, активно действующие в этой области, и выразителей их мнений.

Например, есть некий Максим Калашников (не изобретатель знаменитого автомата). Его настоящее имя Владимир Александрович Кучеренко, он родился в Туркмении и вырос в Одессе, изучал историю и экономику в Москве. Он автор многих книг («Сломанный меч империи», «Москва — империя тьмы», «Битва за небеса», «Низшая раса», «Сверхчеловек говорит по-русски», «Есть ли у нас будущее?»), которые стали бестселлерами, и он был однажды приглашен в Кремль президентом Дмитрием Медведевым для обсуждения его идей, некоторых из них разумны, другие противоречивы, а третьи принадлежат скорее к сфере психиатрии, а не политического анализа.

После изучения этих книг возникает следующая картина: Калашникова иногда называют консерватором, как члена Института динамического консерватизма в Москве, но это неточно. Он восхищается и Сталиным, и Гитлером. Десять лет назад он предсказал неизбежный крах Соединенных Штатов и белой расы вообще. По его мнению, у России есть шанс добиться великого возвращения, потому что ее крах произошел рано, и она может научиться на своем опыте.

Есть два главных предварительных условия для его видения возвращения России. Во-первых, должен быть создан новый русский человек. Его сегодняшний менталитет безнадежно глуп, так как он даже не знает о своем собственном личном интересе. Он болен и не может быть излечен; он погибнет и исчезнет, если не возникнет новая раса русских. Поэтому должна появиться новая нация, новая раса сверхмужчин и сверхженщин. В этом вопросе Калашников заходит на территорию, которая вовсе не так уж нова — нацистский проект «Ahnenerbe» («Наследие предков»), который был направлен на создание новой нордической расы. Калашников говорит, что многое можно извлечь из немецкого опыта 1930-х. Но очень важным остается время, как создать новую расу всего за несколько лет? Этот вопрос остается открытым.

Во-вторых, все это должно быть сделано тайно, включая новую расу, новую экономику, и новый Советский Союз, иначе темные силы будут саботировать это. За фасадом государства будет другое, реальное государство, и то же самое будет относиться ко всем другим важным учреждениям, таким как армия, полиция, экономика и так далее. Как видит это Калашников, эти параллельные учреждения смогут достигнуть того, что не могут сделать официальные — выполняя противозаконные действия, не ограниченные гражданскими правами и другими подобными соображениями. Они смогут забрать деньги у олигархов, используя психологические и другие методы. Олигархи даже не поймут, что с ними происходит. Контроль над финансовым сектором снова будет в руках государства. Будет ли секретное государство более честным, будет ли в нем меньше коррупции? Это Калашников считает само собой разумеющимся, возможно потому, что оно будет состоять из членов новой расы сверхлюдей, генетически запрограммированных так, чтобы быть не только более интеллектуальными, но также и менее коррумпированными. Так появится новая Россия, новая нация.

Если взгляды Александра Дугина подчеркивают его стиль геополитики, то Калашников делает акцент на современной технологии, которая может достигнуть почти всего. Он великий сторонник нововведений, Сталин, по его мнению, был великий новатор; таковыми были и Лаврентий Берия, и Адольф Гитлер. В одном интервью он говорил о себе как о сталинисте, но в другом произошел следующий диалог: «СМИ цитируют ваши слова: 'Я не коммунист, я фашист'». Его ответ: «Я последователь Константина Леонтьева, и меня привлекал Ницше. Я чрезвычайно высоко оцениваю Сталина и считаю, что много ценного можно извлечь из немецкого опыта 1930-х годов».

В 2014 году Калашников стал несколько более пессимистичным. Его новая работа названа «Крах путинской России: Тьма в конце туннеля». Ему все еще не нравятся англосаксы («Они всегда были заклятыми врагами русских: вся наша история доказывает это»), он считает их холодными, лицемерными, расчетливыми, умными и жестокими. Но главный момент книги — катастрофа постигнет не только путинскую Россию, но и все, всюду, будет разбито вдребезги — общество, экономика, вся социальная структура.

Как и Дугина, Калашникова считают оригинальным мыслителем, хотя многие из его идей разделялись или были предвосхищены другими мыслителями крайне правых. Например, предсказание, что Соединенные Штаты распадутся в 2010 году, было высказано гораздо раньше. Согласно Игорю Панарину, аналитику КГБ, который позже стал деканом российской дипломатической академии министерства иностранных дел, готовящей дипломатов, Калифорния станет частью Китая, Техас будет частью Мексики и т. д. [Прим. ред. ВС: США действительно могут развалиться к 2050 году. Читайте статью Джона Раштона «Развалятся ли США и Канада так же, как Советский Союз?»]

А Николай Стариков, популярный телеведущий, который специализируется на исторических документальных фильмах, посрамил фактически всех профессиональных историков, раскрыв многие из великих тайн двадцатого века. Например, он без тени сомнения доказал, что Февральская и Октябрьские революции в России и Ноябрьская революция (1918) в Германии были организованы британской разведкой, с возможной поддержкой Соединенных Штатов и Франции. Их цель в Первой мировой войне состояла в том, чтобы заставить эти две державы обескровить друг друга и, в конечном счете, разжечь в них революции. И когда Гитлера — который был фактически британским агентом — Черчилль и Рузвельт подстрекали, чтобы тот напал на Советский Союз во время Второй мировой войны, то СССР очень повезло, что у власти был Сталин, сумевший его остановить.

Наконец, в ходе боев в восточной Украине летом 2014 года российские СМИ обнаружили и создали другого героя: Игорь Стрелков, человек действия и патриотический мыслитель одновременно. Стрелков, настоящая фамилия Игорь Гиркин, родился в Москве, и в настоящее время ему около сорока пяти лет. Он был полковником запаса в отделе разведки российской военной разведки, сражался на многих полях битвы, включая бывшую Югославию, и стал важнейшим вожаком повстанцев в восточной Украине. Согласно манифесту, написанному им, он назвал своих бойцов Православной армией, гордой тем, что служит не золотому тельцу, а Нашему Господу Иисусу Христу. Его описывали как очень религиозного человека: например, он потребовал запрета на использование ругательств на телевидении и в повседневной жизни. Но он также обвинялся в убийстве нескольких тысяч боснийцев, исчезновении многих чеченцев и казни нескольких украинцев. Феномен Стрелкова интересен по ряду причин. Он обвинил Путина и других руководителей элиты в том, что они нерешительно действовали на Украине, и предсказал, что, если они не исправят свой образ действия, они разрушат Россию и будут сметены. Эти противоречия, кажется, указывают на более глубокий конфликт между радикальными кругами армии, особенно в ГРУ, военной разведке, и немного более осторожными силовиками — бывшими офицерами КГБ, которые правят Россией в настоящее время.

Евразийство

Согласно некоторым источникам, термин «Евразийство» был впервые использован немецким эрудитом и путешественником Александром фон Гумбольдтом в начале девятнадцатого века. Наряду с геополитикой, это единственный самый важный компонент новой российской доктрины. Его происхождение может быть прослежено до далекого прошлого, но его обновленная версия, а именно неоевразийство — очень отличается от старого евразийства по своему характеру. Современные сторонники евразийства одобряют интерпретацию Николая Данилевского в его классическом труде «Европа и Россия», где в большей или меньшей степени развивается идея, что нет никакой всемирной, универсальной человеческой культуры, нет никаких общих ценностей, и что между германским и славянским миром в особенности есть пропасть. Данилевский оказал значительное влияние на Константина Леонтьева и некоторых других. Но его пригодность для неоевразийцев ограничена, потому что они озабочены преимущественно Америкой, хотят сделать Германию партнером, и размышляют о будущей Евразии, простирающейся от Дублина до Владивостока. Данилевский пришел бы в ужас. Ранние евразийцы были обеспокоены «европеизацией»; сегодняшние боятся американизации.

Евразийство первоначально возникло среди русских эмигрантов в начале 1920х годов; его первым главным доктринальным заявлением стал сборник эссе 1921 года под названием «Исход к Востоку», который повторяет тезис о непреодолимом различии между Россией и Западом и даже об ожесточенной вражде между ними. Но там нет ничего об Америке и атлантизме, о либерализме и демократии, обо всех тех темах, которые представляют собой первостепенную важность для сегодняшних неоевразийцев.

Лучшее резюме его целей можно найти в статье Каспара Мейера, названной «Ростовцев и классическое происхождение евразийства», опубликованной в 2009 году в журнале, посвященном древней истории и археологии:

«Их программа рассматривала большевистский режим как временный, но необходимый катаклизм, прокладывающий путь к идеократическому паневразийскому государству. Обширная экологическая зона Евразии приучила своих рассредоточенных жителей сплачиваться под центральной властью и периодически заново восстанавливать бесконечную империю степи с изменяющимися историческими обликами. Российская империя была естественным преемником Монгольской империи Чингисхана и склонялась, как и ее предшественник, к антагонизму с «романо-германским» Западом. Постбольшевистская Россия стала бы окончательным проявлением евразийской «геополитической судьбы», и руководство ею логично должно было быть поручено тем, кто осознал сущность страны и ее предопределенную роль».

1920-е годы были расцветом евразийства; после 1929 года движение распалось. Многие продолжали думать, что Россия была уникальной страной и культурой, но были менее восторженными по поводу чисто азиатских истоков и влияний. Некоторые евразийцы, особенно более молодые, перешли на просоветские и даже прокоммунистические позиции, больше по сентиментальным, нежели по идеологическим причинам. Некоторые даже превратились в советских агентов влияния в Западной Европе или сотрудничали с ГПУ/НКВД, что не спасло их от казни или Гулага после того, как они возвратились в Советский Союз. История Сергея Эфрона, не известная во всех деталях по сей день, является, возможно, одной из самых печальных. Молодой офицер в Белой армии (еврейского происхождения), он встретил Марину Цветаеву, великую русскую поэтессу, в имении Максимилиана Волошина в Крыму и влюбился в нее. Они позже поженились. Эфрон помог советской разведке похитить в Париже русского белого генерала Миллера. Он вынужден был сбежать в Советский Союз, но был арестован там и казнен после того, как один член его семьи заявил на допросе (после пыток), что Эфрон был шпионом троцкистов. Цветаева вскоре после этого совершила самоубийство.

Князь Мирский (Дмитрий Петрович Святополк-Мирский), который был в эмиграции в Соединенном Королевстве, также исчез вскоре после своего возвращения в Россию; дата и обстоятельства его смерти (вероятно, 1939) не известны. Известный британский историк Э.Х. Карр, возможно, невольно способствовал его печальной судьбе. Карр, сочувствующий Советскому Союзу, хотя и критик марксизма, однажды увидел Мирского на московской улице, и, радуясь тому, что встретил старого знакомого еще с лондонских дней, подошел к нему и попытался заговорить. Мирский сделал вид, что никогда прежде не встречал Кара, но, очевидно без большого успеха. Эта история упомянута здесь, чтобы показать огромную политическую наивность евразийцев. Раньше некоторые из них были обмануты маневрами советских органов, когда их заставили встретиться с некоторыми членами «оппозиции» в Советском Союзе, которые в действительности были агентами органов.

Ключевые фигуры среди ранних евразийцев, в конечном счете, переехали в Соединенные Штаты и стали преподавателями в ведущих университетах. Князь Трубецкой умер в сравнительно молодом возрасте в Вене вскоре после Аншлюса. Незадолго до своей смерти он издал книгу, осуждающую расизм и шовинизм («псевдонационализм»), по своему мировоззрению подобную его эссе, осуждающему шовинизм, появившемуся пятнадцатью годами ранее в оригинальном манифесте евразийцев. Это привело к его временному аресту Гестапо.

Почему Евразия? На этот вопрос нет никакого очевидного ответа за исключением того, что некоторые русские были оскорблены тем, что европейцы не принимали их как равных, и что, возможно, им не нравились все аспекты европейской культуры — если что-то подобное стояло на первом месте. Если бы евразийцы утверждали, что Россия была похожей на третью силу, отличающуюся и от Европы, и от Азии, то это, возможно, стало бы отправной точкой для интересных дебатов. Что-то более широкое должно было увести их от исторической правды. Истоки России были не в Азии, а в Европе. Евразийство было модернизированной и приспособленной к местным условиям российской версией империализма других стран — «конструктивного империализма лорда Милнера», идеи Жюля Ферри о том, что более высокие расы должны заботиться о менее удачливых, и немецкого эквивалента 1890-х. Сто лет спустя такие аргументы больше не были подходящими, но все еще было верно, что цель экспансии не была альтруистической. В основе ее лежало желание вернуть России ее национальную миссию, ее статус великой державы, и в современных условиях это могло быть достигнуто только через какую-то форму союза, в котором доминировала бы Россия. Это означало, среди прочего, улучшение репутации Чингисхана и хана Батыя, Золотой Орды, и различных других ханств.

Вторжение русских в Азию началось в шестнадцатом веке. Казаки перешли Урал, чтобы исследовать условия для охоты. Иван Грозный послал их, и предприятие, которым командовал Ермак Тимофеевич, было организовано и профинансировано богатой купеческой семьей Строгановых. Нам очень мало известно об этом походе; все, что мы знаем об экспедиции, основано на различных летописях, которые были написаны спустя несколько десятилетий после событий и, возможно, не точны. Если написанное в летописях правдиво, и если небольшая армия Ермака Тимофеевича насчитывала лишь 840 человек, и если все они шли пешком, и только некоторые были вооружены ружьями, то это было, конечно, замечательным достижением, учитывая расстояния, которые они преодолели. За несколько лет, они достигли того, что мы теперь называем Беринговым проливом. (Витус Беринг, датчанин на русской службе, предпринял много экспедиций в 1740-х и был также первым человеком, который смог исследовать Камчатку более или менее серьезно.)

Немногие русские ехали в Сибирь в те годы и в течение еще долгого времени после этого, за исключением преступников и политических заключенных, которых отправляли туда не по их собственной воле. Большие города к востоку от Урала были основаны только в девятнадцатом веке (Владивосток в 1860 году); Хабаровск (Хабаровка в то время) был создан как военная застава, как и Владивосток, военно-морская база. Короче говоря, заселение Сибири и российского Дальнего Востока имело место не так давно, и это было частью общего расширения империи на протяжении девятнадцатого века.

Если рассматривать данный вопрос в этом контексте, то российская колониальная экспансия на Восток не была ни лучше, ни хуже экспансии других империалистических держав. Она, возможно, могла быть оправдана, потому что русские принесли прогресс в эти части Азии — вспомним, что Маркс приводил этот аргумент в отношении прогрессивного характера британского правления в Индии. Но этот вид аргументов, который был приемлемым в девятнадцатом веке, является совершенно неуместным в наше время.

Согласно легенде, племена, живущие в России, пригласили Рюрика и варягов прибыть и управлять ими, потому что иначе там был бы хаос (это событие известно в российской истории как «призвание варягов») но даже легенда не говорит нам, будто бы русских приглашали в Сибирь. На этом фоне кажется, что очарование Востоком имело отношение к некоей недолговечной культурной моде в среде российской интеллигенции, но тогда и эта мода тоже пришла через Европу. Императрица Екатерина II Великая испытывала восторг перед Востоком; она узнала об Азии, когда посетила Крым. Эти модные веяния, появившиеся в восемнадцатом столетии, не были ограничены одной лишь Россией. Они в равной степени были известны и в Западной Европе, в форме увлечения китайскими безделушками или интереса к японскому искусству. (Выдающиеся художники Николай и Святослав Рерих уехали в Индию и практически превратились в индийцев.) Это было также время, когда началось научное исследование Востока — школы Розена, Бартольда, Ольденбурга и других ученых, небольшое количество из них было монгольского происхождения.

Следующая волна интереса к Азии возникла в «Серебряный век» у поэтов-символистов на рубеже девятнадцатого-двадцатого веков, у поколения Александра Блока и Андрея Белого. Но они не были слепыми поклонниками; они боялись азиатского апокалипсиса. Символисты пребывали под влиянием Владимира Соловьева, который писал об опасности панмонголизма и думал о современном Востоке, что он имел намного больше общего с Ксерксом, чем с Христом. Они согласились с тем, что Теннисон написал в это время:

«Лучше пятьдесят лет Европы, чем целый цикл веков Китая».

Никто не сомневался, что Россия когда-то подвергалась азиатским влияниям; чтобы привести только один пример, российское слово «деньги» имело татарское происхождение. (Но ведь и немецкое слово, означающее переводчика [Dolmetscher] происходит из татарского, но какие далеко идущие выводы нужно сделать из этого?)

Николай Карамзин где-то написал, что ханства так или иначе создали великую Россию и также понятие самодержавия (и сама фамилия «Карамзин» имеет, вероятнее всего, азиатское происхождение). Но все это происходило давным-давно, и что касается русской культуры, то каково было воздействие Золотой Орды на Золотой век русской культуры в девятнадцатом веке? Тысячи русских интеллектуалов, писателей и художников путешествовали в Европу, но кто ездил в Азию?

Язык интеллектуалов не был монгольским или татарским, он даже не был русским. Великие сцены в русской литературе были написаны на французском языке. «Война и мир» Толстого начинается на французском языке, и довольно много страниц после этого тоже написаны на французском. Тютчев рос в доме, в котором только слуги говорили на русском языке, и в будущем его разговорный французский язык тоже был лучше русского. Иван Тургенев большую часть своей взрослой жизни провел во Франции.

Но русские композиторы хотели отличаться от Запада. Когда великая пятерка, «Могучая кучка» — Милий Балакирев, Александр Бородин, Цезарь Кюи, Модест Мусоргский, и Николай Римский-Корсаков — захотели найти подлинную российскую идентичность, и они многое позаимствовали из восточных мотивов (или того, что, как они думали, были настоящими восточными мелодиями), что породило «Шехеразаду», «Исламие» и «Антар» (где действие происходит в Аравии).

Ориентализм, конечно, имел отношение также к целям тогдашней российской внешней политики. Так же, как либерал Павел Милюков обнаружил важность Византии для России, евразийцы, став свидетелями провала западных политических образцов в их стране (и поражения революции 1905 года), направили свой взгляд еще дальше на Восток. Как во Франции двумястами годами ранее была культурная мода на все японское, в Германии после мировой войны была мода на все индийское, все внезапно читали Рабиндраната Тагора, и ведущие авторы, такие как Герман Гессе, интересовались индийскими темами, такими как Сиддхартха. У Индии на Западе было второе пришествие во время студенческих бунтов 1960-х и 1970-х. В России и позже в русской эмиграции, мода была политической, а не культурной.

Но политическая привлекательность сосредоточилась на Востоке (и Азии), который был в значительной степени воображаемым. Даже самые страстные евразийцы не начали посещать Азию, не говоря уже о том, чтобы поселиться там. Они не изучали китайский или урду, не говоря уже об арабском языке, и не погружались в цивилизацию этих стран. Для евразийцев степь имела кардинальное значение, но как много из них (или, точнее, как мало из них) когда-либо были в степи — на пастбищах, в российских степях за Уралом?

Для большинства из них они были метафизическими пастбищами, воображаемым миром, а не действительностью. Никогда не стоит недооценивать важность мифологии в политике и истории, но теперь, когда неоевразийство стало политической силой — и может приобрести еще большее значение в будущем — важно время от времени вспоминать о происхождении этого движения в мире фантазии.

Неоевразийство, движение, возглавляемое Александром Дугиным и некоторыми аналогично мыслящими идеологами, возникло в России в 1990-х годах и является теперь политическим движением, не только культурной тенденцией. Но и Дугин тоже получил свое изначальное вдохновение от неофашизма во Франции, Бельгии и Италии, а не в степях Забайкалья. Пантюркизм (туранизм) существует в Турции, и подобные группы присутствуют в нескольких среднеазиатских странах, но они не составляют мировое движение — различия у этих различных ответвлений, их интересов и программ слишком сильны.

Первая волна евразийцев в 1920-х развивала свои идеи, потому что они были разочарованы Европой. Они принадлежали к стороне, которая была побеждена в Гражданской войне, и они искали идеологический выход из дилеммы, в которой они оказались. Для них было немыслимо разочароваться в России. Но как найти общий знаменатель для будущего России и их собственного будущего?

О нынешнем российском правительстве и о тех, которые поддерживают его, можно сказать лишь с небольшим преувеличением, что «все мы теперь евразийцы». Это частично связано с их отвращением к Европе, которая (как они чувствуют) отвергла их, но это также отражение огромной популярности идей Льва Гумилева.

Сын великих поэтов Анны Ахматовой и Николая Гумилева, которого расстреляли большевики в 1921 году, Гумилев был русским Шпенглером, очень популярным автором, небезупречным гением. В нескольких книгах и многочисленных статьях он попытался доказать азиатское и кочевое происхождение своей родной страны. Для немца Освальда Шпенглера будущее принадлежало молодым народам, таким как немцы и русские; для Гумилева молодым народом были монголы. Его неортодоксальные взгляды не раз приводили его в тюрьму и Гулаг. Его идеи иногда были очень интересны, часто очень оригинальны, в других случаях неправдоподобны и явно ошибочны. Он утверждал, что его подход был научным. Но когда он заявил в одном интервью: «Скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только как евразийская держава» (в журнале «Социум», номер 5 за 1992 год), то это едва ли было научным заявлением, которое можно было доказать или опровергнуть.

Лев Гумилев восстановил против себя православную церковь этим своим азиатским подходом и заставил отвернуться от себя ультранационалистов (потому что его взгляды очерняли панславизм), назвавших его русофобом. Он также оскорблял евреев своими комментариями о еврейской истории в Средневековье, предмет, который по общему признанию, не принадлежал к сфере его компетенции. Но восприятие Гумилева в Казахстане и среди других нерусских народов, возможно, было самым восторженным. Его именем назвали университет, статуя его была установлена в Казани, и его портрет появился на марке, выпущенной казахской почтовой службой.

Неоевразийство возникло после падения коммунизма и Советского Союза. Мы теперь стали свидетелями интересного повторения того, что произошло в 1920х: к концу того десятилетия поколение основателей евразийства было вытеснено со своих руководящих постов, которые перешли в руки более молодых, просоветских активистов. Они обычно описываются как «левые», но фактически они были прорусскими, а не марксистами, не говоря уже о коммунистах. Их стремлением было найти общую позицию для молодых офицеров, которые сражались в белых армиях на Гражданской войне — и Советского Союза. Они полагали, что нашли такую платформу в патриотизме/национализме, который должен был быть наряжен в евразийскую одежду. Их предположения были не так уж неточны, потому что общая тенденция в России уже смещалась от интернационализма к национализму. Но они неверно оценили фактор времени — это смещение продлилось значительно дольше, чем они предполагали, и немногие из них дожили до того времени, когда смогли увидеть собственными глазами осуществление их мечты. Они были не единственной эмигрантской группой, которая правильно поняла эту тенденцию. Это увидели и другие, как «сменовеховцы» Николая Устрялова и «младороссы» Александра Львовича Казем-Бека который склонялся к фашизму. Судьба тех, кто совершил ошибку, вернувшись в Россию слишком рано, была печальна. Тех, кто подождал немного дольше, до 1960-х, по крайней мере, не отправили в Гулаг. (Казем-Бек возвратился в Россию в 1960-х годах и получил незначительную должность — он работал в Московском патриархате). К концу 1920-х годов евразийское движение прекратило свое существование. Коммунисты взяли в свои руки их журнал, но через некоторое время у них больше не было никакой пользы от их использования.

Современное подобие с первой волной евразийцев состоит в следующем. После краха Советского Союза патриотам понадобилась новая доктрина. Как писал в газете «Завтра», еженедельном органе этих кругов, один из мыслителей российских правых: элита без идеологии — угроза. И верно то, что обладающее чувством собственного достоинства политическое движение нуждается в идеологии: одних только интересов недостаточно. Что же могло бы стать идеологией в посткоммунистической России? Дугин в свои молодые годы попробовал фашизм, но это не было такой хорошей идеей, даже если соответственно принарядить его. И консерватизма в старинном стиле, как показал опыт других стран, было не достаточно — он был неинтересным, даже скучным. Дугин смотрел на опыт антидемократических, антилиберальных европейских Новых правых. У них были кое-какие идеи, но ни одна из них не была действительно успешной. Ни одна из этих групп не могла стать массовым движением или, по крайней мере, приобрести позицию с реальным влиянием.

В этот момент евразийство было заново открыто как чрезвычайно хорошо подходящий идеологический программный пункт. Евразийство было патриотическим/авторитарным, антидемократическим, националистическим; оно было, прежде всего, подходящим для «ревизионистской» власти, пытающейся вернуть территории, которые были потеряны. Оно было антикапиталистическим — то есть, выступало против олигархов — но не слишком радикальным в этом отношении. Оно было достаточно расплывчатым, чтобы подойти для людей и групп со сложными представлениями о политике и мире. Внезапно все открыли евразийство — старая/новая компартия, Владимир Жириновский, и даже Путин, который тоже сказал, что является евразийцем. Но именно Дугин был первым в этой области. Возможно, евразийства не было достаточно, и требовались заимствования из фашизма и популизма. Но это могло быть сделано, не заходя слишком далеко в этом направлении, в конце концов, не существовало никакого систематического культа лидера, никакой единственной государственной партии. Евразийство в этом контексте не было совершенно бессмысленным, но его всегда можно было интерпретировать разными способами. Имена и термины мало что значили, нацистская партия с начала до конца называлась НСДАП, что означало национал-социалистическую рабочую партию Германии, даже при том, что рабочие в ней были слабо представлены в сравнении с другими классами. Но какое это имело значение?

Это не должно наводить на мысль, что концепция «Евразии» была обманом, жульничеством. Некоторые, без сомнения, искренне верят в этот вид мифологии; другим евразийство понравилось, потому что его можно было интерпретировать очень многими различными способами. Это открыло путь к союзам с другими партиями и силами в Европе. У «консервативного» и «неофашистского» были свои недостатки. Зато слово «евразийский» было намного более нейтральным и имело очень немного недостатков; оно могло привлечь почти всех. В 1920-х годах евразийство действовало как мост для признания Советского Союза, и при этом без обязательной веры в марксизм-ленинизм. В настоящее время оно могло служить в подобном качестве, принимая политику нынешнего правительства, консервативную или ультраконсервативную. Что касается внешней политики новой России, то представление России как евразийской державы могло бы облегчить более близкие отношения с тюркскими народами, возможно, также с Дальним Востоком. Россия была бы одной из нескольких держав в великой коалиции, основанной на тесном экономическом и политическом сотрудничестве.

В этом месте сложности такой стратегии становятся очевидными. Коалиция этого рода с российской точки зрения имеет смысл только тогда, если Россия играет в ней ведущую роль. Поскольку это — ее историческая миссия: Россия, занимающая второе место рядом с группой тюркских государств или как сателлит Китая, немыслима. Но почему тогда не коалиция равных? Потому что различия во взглядах и интересах слишком велики, а движущие силы мировой политики не следуют законам равенства. И в плане численности своего населения, и в отношении своей экономической мощи, Россия не играет главенствующую роль по сравнению с потенциальными членами евразийской коалиции. У нее даже нет монополии на владение ядерным оружием.

Это могло бы быть иначе, если бы существовала какая-то большая угроза, общий враг, и неоевразийцы очень старались представить Америку и Запад вообще в качестве такого врага. Но Европа постепенно становится все более слабой, и поскольку американская внешняя политика склонялась к уходу из мировой политики и к смещению центра своего внимания из Атлантики к Тихому океану, неоевразийцам отчаянно понадобится враг, и им будет очень трудно найти его.

Что остается от Монгольской империи как от модели? Ее отношение к религии, возможно? Православная церковь этому вовсе не обрадовалась бы. Или же вера в то, что история кочевников является образцом для будущего объединения судеб народов и стран? Пусть Европа и находится в плохой форме, но как бы ни смотреть на это, непонятно, что евразийское прошлое может предложить России в двадцать первом веке.

Учитывая нынешнее российское увлечение, официальное и неофициальное, евразийством, Азией, и, прежде всего, Сибирью, следовало бы ожидать больших усилий со стороны Кремля по укреплению его связей в Азии. В 2014 году Путин назначил одного генерала своим специальным уполномоченным, который должен был заниматься нуждами и развитием регионов к востоку от Урала. Но общее впечатление было таким, что этими территориями просто пренебрегли, что привело к широко распространившемуся негодованию и даже некоей форме сибирского сепаратизма. Антикремлевские демонстрации произошли в таких городах как Новосибирск, и в Москве с опозданием осознали, что нужны срочные меры. Так внезапно открылся новый фронт, и новые проблемы встали перед Кремлем в том месте, где их меньше всего ожидали.

Российская геополитика

Термин «геополитика» был впервые использован примерно в 1898 шведским географом Рудольфом Челленом, и он был первоначально синонимом политической географии с некоторыми дополнительными мыслями, заимствованными из политической философии. Он отличался от других аспектов географии, таких как физическая география. Однако за очень короткое время этот термин приобрел определенные значения, очень сильно изменяющиеся в зависимости от страны, где он употреблялся, и от политических взглядов тех, кто его использовал. Челлен, член шведского парламента, принимал активное участие в политике. Он был прогермански настроен, и его главный труд был написан на немецком языке. Общая идея геополитики носилась в воздухе. Фридрих Ратцель, немецкий профессор, был соучредителем новой школы; в 1897 году вышла его книга «Politische Geographie» («Политическая география»). Альфред Мэхэн, адмирал американского флота, был другим ранним автором, писавшим на эту тему; свой труд «Влияние морской силы на историю» он впервые опубликовал в 1890 году. В 1902 году в Великобритании вышла книга Хэлфорда Маккиндера «Британия и британские моря». И Карл Хаусхофер, самый известный пример немецкой школы, был в это время офицером баварского генерального штаба. Его работы появились несколько позже, но его идеи были также сформированы приблизительно в то же самое время или немного позже.

Геополитика пришла в Россию с опозданием; в царской России не было никакого большого интереса к этому предмету, а при коммунизме она противоречила официальной идеологии марксизма-ленинизма. Марксизм основывался на экономике, не на географии. Геополитика — это термин, часто используемый (и неправильно используемый) без разбора, и поэтому он породил множество неверных толкований. В некотором отношении геополитика просто заявляла очевидное — что география воздействует на политику. Сегодня, особенно в США, она часто используется просто как синоним «географии» (география — это предмет, который обычно не преподается в американских школах и только в относительно немногих университетах). По этой причине необходима осторожность, когда слово «геополитический» используется в обычной устной речи или в письменной форме. Чаще всего, это бессмысленный, просто модный термин.

Воздействие учения геополитики на нацизм часто преувеличивалось; на итальянский фашизм геополитика заметно не повлияла. Это известно автору этой книги из личного опыта. Он пошел в школу в Германии после того, как нацизм пришел к власти. География была одним из его любимых предметов. Она была в то время модной и в большой степени смешанной с геополитикой. Но в том, чему нас учили, было очень мало специфически нацистского. Журнал этой группы «Zeitschrift für Geopolitik» («Журнал геополитики»), был интересным и содержал новости и комментарии о зарубежных странах, которые обычно нельзя было найти в немецких СМИ. В геополитике не было ничего «фашистского»; этот предмет был почти неизвестен в Италии при Муссолини.

Правда, идея жизненного пространства («Lebensraum») была частью нацистской доктрины, но она возникла в другом месте, главным образом в романе Ганса Гримма «Volk ohne Raum» («Народ без пространства»). Однако Гитлер (для которого раса была более важной), Геббельс и Геринг не испытывали особого интереса к предмету или использованию термина «heartland» («хартленд», «центральные земли»). Только Рудольф Гесс (который короткое время был помощником Хаусхофера в Мюнхене) использовал это выражение, но он дезертировал в середине войны. И хотя Хаусхофер служил в генеральном штабе, он не был воинственным или агрессивным в своих трудах. Когда вспыхнула Вторая мировая война, он стал подавленным, потому что боялся ее результата. Хаусхофер, короче говоря, никогда не был вполне «персоной грата» в Третьем Рейхе; его жена была по происхождению частично еврейкой, а его сына Альбрехта, который сотрудничал с антигитлеровским сопротивлением, казнили незадолго до конца войны. Политические взгляды Хаусхофера были консервативными, а не нацистскими.

Более поздние дополнения к геополитике, такие как «жизненное пространство» или теории Маккиндера (о хартленде: «кто контролирует Восточную Европу, тот контролирует Хартленд; кто контролирует Хартленд, тот контролирует Мировой остров; кто контролирует Мировой остров, тот контролирует весь мир») были более чем сомнительны; Маккиндер был очень разносторонним человеком — один из первых директоров лондонской Школы экономики, член парламента, и первый человек, который поднялся на вершину горы Кения. Но конкретно это его попутное замечание бесполезно. То же самое справедливо и относительно веры Мэхэна в жизненно важную роль угольных станций (для пароходов), потребность в которых обогнал технологический прогресс.

Однако после распада Советского Союза геополитика нашла новую родину в России. По словам современных геополитических коллег из европейских крайне правых, «это заслуга одаренного [Александра] Дугина, который является чем-то вроде мозгового центра в одном лице…» Он может разговаривать на всех главных европейских языках, он эрудит в антилиберальном и эзотерическом наследии, спасенном Новыми правыми от послевоенной дыры памяти, и, прежде всего, он — бескомпромиссный, метаполитически продуктивный противник Соединенных Штатов, цитадели мирового либерализма и, таким образом, основного источника зла в наше время.

Если геополитика распространилась в России в последние годы, то так же распространились и расхождения во мнениях среди геополитиков. Руководители (часто номинальные) различных российских геополитических учреждений это обычно отставные генералы армии или военно-воздушных сил, такие как Леонид Ивашов, с небольшим количеством интеллектуалов (таких как Вадим Цымбурский) и некоторых бывших дипломатов. «Четвертая политическая теория» Дугина была раскритикована некоторыми из его коллег-геополитиков за то, чтобы он в ней слишком далеко зашел в отклонении важности фактора расы. Некоторые российские геополитики восхищаются Ф. Уильямом Энгдалем (не очень известный американско-немецкий журналист, живущий в Германии), которого называли «мудрецом» и «гением»; этот профессиональный противник Америки утверждает, что все перевороты и революции в мире были спровоцированы и спланированы ЦРУ. Несколько консервативных российских геополитиков подчеркивают конфликт между христианским Западным и радикальным исламом, тогда как другие считают, что никакого такого конфликта нет, потому что Запад давно отказался от своих христианских основ.

Наталья Нарочницкая, бывший российский дипломат (в Организации Объединенных Наций), в большой степени вовлечена в геополитические действия, тяготея к крайне правым в политическом спектре. Она ратовала за возвращение к советской модели — лишенной, однако, советской идеологии, которая должна быть заменена православной церковью, которая, в свою очередь, должна играть ведущую роль в советской/российской политике.

Леонид Савин, с другой стороны, считает, что российское православие никак не может предложить панацею. Хотя он признает, что церковь является «тезаурусом мудрости», он, кажется, сомневается в глубине религиозной преданности многих верующих, которые на самом деле ходят в церковь только два раза в год, на Пасху и на Рождество.

Савин — редактор журнала «Геополитика» и в большой степени вовлечен в деятельность Евросинергической школы геополитики. Как главный координатор евразийского движения, он работал в тесном сотрудничестве с Дугиным и по различным поводам подчеркивал важность кибергеополитики, очевидно, ссылка на воздействие технологического прогресса на политику. В одном интервью в 2013 году он пытался разъяснить цели своего движения и свои собственные представления о мировой ситуации. Основная цель евразийцев, утверждал он, состоит в том, чтобы установить многополюсное мироустройство из пяти или больше центров власти. К сожалению, Европа в настоящее время преследует проатлантистскую политику. Ислам, как он видит его, не является угрозой для России, потому что мусульмане были хорошо интегрированы. Он видит хорошие перспективы оси Москва-Берлин; Германия была привязана к Вашингтону, потому что Америка во время Холодной войны использовала очень черную пропаганду и вызвала страх перед советским вторжением. Но теперь это уже преодолено. Он обнаружил много азиатских элементов в Германии, особенно в Баварии, которая несколько столетий назад была заселена аварами. Возможно, Бавария найдет дорогу назад к своим азиатским истокам?

Что можно сказать о Китае? Сотни миллионов китайцев противостоят приблизительно сорока миллионам россиян (не все они этнические русские) к востоку от Урала. Савин знает, что некоторые русские и европейцы описывают Китай как возможного врага, но даже при том, что некоторые пограничные инциденты имели место, у Китая нет никакого интереса к этой части мира. Китай сосредоточится на Тайване и островах в Тихом океане, и геополитическое внимание его сателлитов сосредоточится на этом, не на Сибири и Дальнем Востоке. Ему будет нужна поддержка со стороны России и других — интересный пример того, как принятие желаемого за действительное торжествует над геополитическими фактами и здравым смыслом.

А что же относительно ситуации в России? Как видит это Савин, ключевая проблема для России — неолиберальная группа в Кремле. У Путина есть поддержка определенных людей, которые хотели бы более радикальных действий против коррупции, западных агентов и так далее. Массы не верят в распространяемые прозападной оппозицией идеи демократии и прав человека. Михаил Ходорковский, доказывает Савин, является другом барона Ротшильда — и все мы знаем, что это значит. Знания российских правых радикалов о местоположении главных состояний в современном мире является устаревшим примерно на столетие; они, похоже, не подписываются на «Bloomberg» и другие источники информации.

Если подвергнуть эту нынешнюю российскую литературу критическому анализу, возникает вопрос: какое отношение имеет эта смесь всяческой чепухи к геополитике?

Геополитика изучает политическую географию, державы суши и державы моря и их дихотомию, пространства и большие регионы, и стратегическое доминирование в отдельных определенных областях. Она не имеет никакого отношения к неолиберализму и православной церкви, не имеет она отношения даже к ЦРУ и КГБ. Она имеет дело с идеями Челлена, Ратцеля и Хаусхофера и, вероятно, с попытками применить их к современному миру, если это возможно. Она не имеет никакого отношения к Ротшильду и Ходорковскому, и даже к Путину.

Короче говоря, этот вид «геополитики» не геополитика, но просто присвоение ее имени. Это — случай ложно понятого создания теории. Намерение, по-видимому, состояло в том, чтобы показать и доказать, что «атлантистские» морские державы являются либерально-демократичными и поэтому злыми, и что сухопутная держава является консервативной и поэтому религиозной, патриотичной и хорошей. Здесь хотели показать, что сухопутная держава имеет право, даже обязана расширяться, пока она не достигнет своих естественных границ, какими бы они ни были. Для этой цели сегодняшние геополитики вполне могли бы позаимствовать также теорию из органической химии или второй закон термодинамики, как Дугин действительно поступил при случае.

Конфабуляция?

На протяжении уже достаточно продолжительного времени элемент фантазии в российской политической литературе был силен (и становится еще сильнее) — и не только на популярном уровне. Как это объяснить? Откуда это взялось, и насколько это важно в общем контексте новой «российской доктрины»? Экстремистские, даже фанатичные заявления, направленные против «врага», можно найти в почти всех случаях во многих странах. В этом нет ничего специфически российского. Но если заявления или теории будут демонстративно ложными, даже абсурдными, то они чаще всего не будут отвергнуты. Как это пояснить?

Йозеф Геббельс, нацистский министр пропаганды и достигший совершенства практик в этом жанре, является основным примером преднамеренной фабрикации фальшивок. Начальником полиции в Берлине в годы как раз перед приходом нацистов к власти был еврей по имени Бернхард Вайс, бывший офицер и профессиональный чиновник с умеренными взглядами. Геббельс начал широкомасштабную кампанию против него, превращая Вайса в демоническую фигуру, очень опасного, невероятно хитрого и неискреннего человека, стремящегося уничтожить все на его пути. Когда друзья указали Геббельсу, что Вайс (которого он называл Исидором) был совершенно безопасным бюрократом, Геббельс засмеялся и сказал: «Вы думаете, что я и сам этого не знаю?» [Прим. ред. ВС: О Бернхарде Вайсе читайте в книге Йозефа Геббельса «Борьба за Берлин».]

Это — типичный пример циничного подхода. Но не все высказывания, заявления, идеи, и теории, которые явно абсурдны, сознательно сфабрикованы и цинично эксплуатируются как часть более широкой пропагандистской кампании. Некоторые, как в современной России, действительно верят в них по причинам, которые были недостаточно исследованы. «Протоколы сионских мудрецов» были продуктом преднамеренной фальсификации, и то же самое верно относительно заговора врачей в последний год жизни Сталина. Но и в «Протоколы», и в историю о еврейских врачах-убийцах верили многие, и на вопрос, почему они верили, очевидно, не так легко ответить.

Есть широко распространенная тенденция (не специфически российская и не изобретенная там) верить в оккультные, скрытые силы, которые реально управляют мировой политикой, тогда как те, о которых мы читаем и слышим в СМИ, являются просто их марионетками. Некоторые российские идеологи верят (или делают вид, что верят), что реальная борьба в мировой политике происходит между двумя партиями — партией Ротшильдов и сторонниками Рокфеллеров. Согласно более эрудированным последователям Линдона Ларуша, например, эта ожесточенная борьба происходит между фракциями на более высоком философском уровне: последователи Аристотеля и последователи неоплатонизма. Но не было ясно сказано, где они держат свои деньги — уж конечно не в современной Греции. В последние годы имело место тесное сотрудничество между российскими правыми радикалами и сторонниками Ларуша (недавний пример — статья Сергея Глазьева «О еврофашизме» в «Executive Intelligence Review», органе Ларуша, а сам Глазьев является советником президента Путина, другое интервью Глазьева с Дмитрием Саймсом можно прочесть в «National Interest» от 27 июня 2014).

Эта вера в невидимую руку и злые силы обычно особенно усиливается во времена великих потрясений и переворотов, например, после Первой мировой войны и русской революции (событий мировой исторической важности, которые не просто объяснить), как и после распада Советского Союза, подобного случая с грандиозными последствиями. Как можно было объяснить, что великая держава, которая была установлена навсегда — «навеки», как пелось в тогдашнем гимне, которая казалась непобедимой, внезапно рухнула? Очевидный подход к исследованию этой проблемы должен был бы искать внутренние причины; что-то, должно быть, было неправильно в самом основании системы. Но это было бы слишком просто — и также слишком болезненно, потому что многие верили в систему и были убеждены, что ее фундамент был прочным. Отсюда непреодолимый соблазн заглянуть за грань очевидного, искать скрытые силы, секретные махинации оккультных, внешних сил, намеревавшихся уничтожить советскую власть.

Этот поиск виновных принимал различные формы. Одной из них был поиск суперплана, так называемой доктрины Даллеса. Это был план всеобъемлющей стратегии ЦРУ, созданной Алленом Даллесом в 1945 году и направленной на уничтожение Советского Союза. Стратегия эта была проста, но изобретательна. Она предусматривала не войну или подобные войне действия, а разрушение страны, государства и нации изнутри, подрывая и разлагая культурное наследие Советского Союза и моральные ценности советского народа. На советских писателей, актеров и режиссеров нужно было влиять, чтобы те распространяли насилие, развращенность, алкоголизм, склонность к наркотикам, бесстыдству, космополитические представления, коррупцию, межнациональную ненависть и всеобщее недоверие, если упомянуть только несколько задействованных факторов.

С самого начала должно было быть ясно, что в «Плане Даллеса» явно было что-то подозрительное. В 1945 году еще не было никакого ЦРУ и Холодной войны тоже не было. Даллес не занимал руководящие посты, и так как он не был экспертом по России, никто не ожидал бы от него большой стратегический документ о том, что нужно делать с Советским Союзом. Советская культурная жизнь не была его областью специализации. Кроме того, советская культурная жизнь была строго регламентирована Сталиным и Андреем Ждановым и различными другими цензорами. Они не позволили бы Борису Пастернаку торговать наркотиками, а Анне Ахматовой защищать порнографию и алкоголизм и проповедовать насилие. Любому, кто даже в общих чертах знаком с культурной жизнью в СССР, вся эта схема должна была показаться нелепой.

Некоторые исследователи, специализирующиеся на изучении советской сцены, попытались проследить происхождение этого документа. Как уже упоминалось ранее, определенные фразы, кажется, были взяты у Достоевского («Бесы»): «Мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат, мы развратим молодежь». Предполагаемый план появился в 1960-х и 1970-х годах в политических романах некоторых незначительных советских писателей: Николая Яковлева, Юрия Дольд-Михайлика и Анатолия Иванова. Но в его нынешней форме он возник только в 1993 году, когда митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Иван Снычёв) в послании, озаглавленном «Битва за Россию» дал ему свое благословение (возможно, он даже был его автором). Этот церковный сановник так цитировал Даллеса (и даже сделал его генералом):

«Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного и необратимого угасания его самосознания. Например, из искусства и литературы мы постепенно вытравим его социальную сущность; отучим художников и писателей — отобьем у них охоту заниматься изображением и исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино — все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом, всякой безнравственности…»

Короче говоря, триумф Сатаны.

Покойный митрополит продолжал в этом же духе: «В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху». Он во всех подробностях рассмотрел печально известный антисемитский трактат «Протоколы сионских мудрецов», спонсором переиздания которого он был, отметив, что некоторые историки не верили в подлинность Плана Даллеса. Он также напал на католический Запад, который поддался тщеславию и ложной славе мирского величия и отпал от всемирной полноты истинного православия. Он упомянул цинизм «просвещенной Европы», для которого у него просто не нашлось слов. Но он всегда возвращался к «Протоколам». Признавая, что их история была довольно темной, и что он не обладал достаточными знаниями, чтобы судить, были ли они подделкой или нет, он не уклонялся от полного подтверждения их содержания, потому что все, что произошло за восемьдесят лет, прошедших с их первого появления, подтверждали это содержание.

План Даллеса в таком виде является модернизированной версией «Протоколов», его подтверждает и/или цитирует с одобрением целое множеством видных российских граждан, включая Владимира Вольфовича Жириновского, главу Либерально-демократической партии России (ЛДПР); Никиту Михалкова, одного из самых выдающихся кинорежиссеров России; Сергея Кара-Мурзу, профессора химии и политического комментатора; и Сергея Глазьева, еще одну известную политическую фигуру. Даже при том, что он ни в коем случае не является экстремальным примером политической конфабуляции, План Даллеса был представлен здесь в некоторых деталях, потому что он помогает понять готовность, с которой подделки принимались как истинная правда в современной России, сначала только экстремистами, но впоследствии также частями истеблишмента.

Сталинская система пришла в Россию восемьдесят лет назад, и с нею пришла и распространенная вера в явно неправдивые утверждения. Эта практика была в одни периоды более явной, в другие менее заметной — эксперты время от времени осуждали ее по определенным поводам, но никогда не отвергали полностью. Если в последние годы был рост симпатии, даже определенной тоски по периоду Сталина в российской истории, то не должно быть удивительно, что это включает в себя и готовность верить явно несоответствующим действительности утверждениям.

Согласно ИСИОМ и другим ведущим российским опросам общественного мнения, почти 50 процентов россиян высказали положительное представление Сталина в 2008–2009 годах, и это число, конечно, с тех пор не уменьшилось. Это не означает, что критика Сталина стала незаконной, или, что все аспекты правления Сталина считают желательными. Но избыточный, чрезмерный антисталинизм осужден властями, и учебники были соответственно приспособлены. На самом деле это означает, что определенные психологические воззрения, которые были распространены в эру Сталина, снова стали приемлемыми.

Это включает в себя и веру в заговоры, с помощью которых можно объяснить прошлые и настоящие события. Но один только этот тип мышления не может быть причиной склонности настоящего момента. Как объяснить тот факт, что умышленным неправдам часто действительно искренне верят?

Это удивительное явление наблюдалось и описывалось невропатологами, психиатрами и психологами в течение долгого времени, и известно как «конфабуляция». Сначала оно было описано в 1889 году на примере утративших память пациентов ведущим российским психиатром Сергеем Корсаковым (1854–1900), и известно в современной медицине как синдром Вернике-Корсакова. Эта проблема подверглась интенсивному изучению в последние десятилетия, когда медицина и психология все более и более интересовались проблемами памяти. Приведу недавний клинический пример:

«В понедельник утром в доме для престарелых в Кёльне, Германия, медсестра спросила 73-летнего г-на К. о том, как он провел выходные. «О, моя жена и я полетели в Венгрию, и мы замечательно провели время», ответил он. Медсестра сделала паузу, поскольку жена г-на К. скончалась пятью годами ранее, и он много месяцев не покидал дом престарелых. Пытался ли он произвести на нее впечатление? Более вероятно, что у г-на К. была конфабуляция, явление, при котором люди описывают и даже действуют на основе ложных понятий, которые, как они верят, являются правдой». (Мария Доротея Хайдлер, «Врет ли вам ваш мозг?», «American Scientist», март 2014.)

Исследования конфабуляции показали, что есть различные ее типы, что страдающие конфабуляцией люди представляют свои истории со множеством подробностей, обычно с абсолютной убежденностью, и их невозможно заставить пересмотреть свой рассказ, если противопоставить им рациональные аргументы. Исследователи конфабуляции также выяснили, что ее причиной часто была некоторая форма повреждения головного мозга в результате дефицита витамина В1. (Доктор Корсаков сначала думал, что алкоголизм был самой частой причиной.) Но в целом не было единодушия относительно причин этого состояния, вероятно потому, что оно возникало не в результате какой-то одной определенной травмы или болезни, но из-за множества разных причин.

Литература о конфабуляции обширна, но не очень полезна при рассмотрении многих случаев политической конфабуляции. Маловероятно, что покойный митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский и многие другие, кто распространял План Даллеса и подобные теории заговора, страдал от недостатка витамина В1. Некоторые, несомненно, знали правду, но все равно представляли свои рассказы, потому что так им легче было распространять свои идеи. Другие, возможно, верили, что их теории или доктрины, возможно, были только частично правильны, как раз достаточно для того, чтобы распространять их безнаказанно. Или они, возможно, думали, что даже в бездоказательных теориях могло быть зерно истины, достаточное, по крайней мере, для того, чтобы предложить их жаждущей публике. В любом случае есть поразительное сходство между клинической и политической конфабуляцией: глубокая убежденность говорящих в том, что они говорят правду, устранение сомнений там, где сомнения необходимы. И повторюсь: это вовсе не специфически российское явление. Но оно особенно широко распространилось в России, где его с готовностью приняла не только более легковерная и менее образованная часть общества, но и части интеллигенции, обученной, казалось бы, не верить слепо, но использовать критический подход. Политическая конфабуляция, естественно, представляет собой феномен, заслуживающий более широкого изучения, и Россия могла бы стать одним из лучших мест, где его можно было бы изучать.