Путь вашей жизни

Действие второе

Джо. Это означает Мэдж Лобовитц?

Мэри. Что «это»?

Джо. Имя и фамилия. Может быть, Мейбл Лепеску?

Мэри. Какое имя? Какая фамилия?

Джо. Те, которые обозначены инициалами «М. Л.». На вашей сумочке.

Мэри. Нет.

Джо(долго и напряженно размышляет, какое это может быть имя, достает карту из колоды, смотрит на прекрасное лицо женщины). Марджи Лонгворти?

Все это происходит предельно просто и искренне; ни он, ни она вовсе не шутят; будучи слегка под хмельком, оба сохраняют торжественную серьезность.

Мэри. Нет.

Джо(голос его звучит на более высоких нотах, словно его начинает охватывать тревога). Мидж Лоури?

Мэри качает головой.

Мои инициалы «Д. Т.».

Мэри(после паузы). Джон?

Джо. Нет. (Пауза.) Марта Ланкастер?

Мэри. Нет. (Небольшая пауза.) Джозеф?

Джо. Почти. Это действительно мое имя, но называют меня все Джо. Фамилия у меня трудная. Я помогу вам немного. Я ирландец. (Пауза.) Может быть, это просто обыкновенное Мэри?

Мэри. Угадали. Я тоже ирландка. Во всяком случае, по отцу. Со стороны матери — англичанка.

Джо. Я ирландец и с той и с другой стороны. Мэри — одно из моих самых любимых имен. Поэтому-то оно мне, наверно, и не пришло в голову. Когда-то в Мехико-сити я встречался с девушкой по имени Мэри. Она была американкой из Филадельфии. Она там вышла замуж. Я хочу сказать — в Мехико-сити. Как раз когда и я там был. Мы были влюблены друг в друга. По крайней мере я в нее. Ручаться можно только за себя. Они, видите ли, были помолвлены, и с ней была ее мать, так что они все это и уладили. Это было лет шесть или семь назад. У нее уже теперь, наверно, дети. Трое или четверо.

Мэри. Вы все еще любите ее?

Джо. Что вы, нет!. По правде сказать, не знаю. Вероятно, да. Еще за два дня до того, как они поженились, я даже не знал об их помолвке. Я полагал, что она выйдет замуж за меня. Я все время мечтал о наших детях, представлял себе, какими они будут. Моим любимцем был третий ребенок. Двое первых были славные ребята. Красивые, славные и умные. А этот третий был совсем не такой. Он был глупенький и выглядел придурковато. Я очень его любил. Когда она мне сказала, что выходит замуж, мне не так было жалко первых двух, как этого глупенького.

Мэри(после паузы). Чем вы занимаетесь?

Джо. Занимаюсь? Откровенно говоря, ничем.

Мэри. Вы всегда помногу пьете?

Джо(очень серьезно). Нет, не всегда. Только когда бодрствую. Я, видите ли, сплю по ночам семь или восемь часов.

Мэри. Как это мило. Я хочу сказать — пить, когда бодрствуешь.

Джо(глубокомысленно). Это мое неотъемлемое право.

Мэри. Вам в самом деле нравится пить?

Джо(категорически). Так же, как и дышать.

Мэри. Почему?

Джо(с внезапной силой). Почему мне нравится пить? (Пауза.) Потому что мне не нравится оставаться в дураках. Потому что мне не нравится чувствовать себя почти все время мертвецом и только изредка пробуждаться к жизни. (Пауза.) Когда я не пью, меня приводит в восхищение всякая чепуха, так же как и всех других. Я начинаю заниматься делом. Совершаю поступки. Всевозможные мелкие, глупые поступки по всевозможным мелким, глупым поводам. Гордые, эгоистичные, заурядные поступки. Я совершал их. Теперь я не совершаю ничего. Я все время живу. Потом — отправляюсь спать.

Пауза.

Мэри. Вы спите хорошо?

Джо(как нечто само собой разумеющееся). Конечно.

Мэри(тихо, почти с нежностью). Что же вы думаете делать дальше?

Джо(громко, но тоже с нежностью). Дальше? Ничего. Лечь спать вечером и проснуться утром.

Мэри(начиная все понимать). О да. Да, конечно.

Дадли опускает монету в проигрыватель.

Джо(задумчиво). Почему я пью? (Молчит размышляя. Размышления эти, по-видимому очень глубокие и сложные, придают его лицу забавное и наивное выражение.) Вопрос не из легких. (Рассеянно улыбается.)

Мэри. О, я не хотела…

Джо(быстро, с учтивостью). Нет-нет. Я отвечу, Знать-то я знаю — почему, не могу только подобрать слова. Маленькие, незначительные слова.

Мэри. В самом деле не стоит.

Джо(серьезно). О нет, стоит. (Вдумываясь.) Итак, почему я пью? (Убежденно.) Нет, почему вообще люди пьют? (Подыскивая нужные слова.) В каждых сутках двадцать четыре часа.

Мэри(со светлой грустью). Да, это так.

Джо. Двадцать четыре часа. Из этих двадцати четырех по меньшей мере двадцать три с половиной — боже мой, не знаю почему — тоскливые, мертвые, скучные, пустые, убийственные. Не жизнь идет — идут стрелки на часах. Каждый из нас, кто бы он ни был, чем бы ни занимался, двадцать три с половиной часа из двадцати четырех проводит в ожидании.

Мэри. В ожидании?

Джо(жестикулируя, громко). И чем больше мы ждем, тем меньшего можем ожидать.

Мэри(внимательно слушает). Да?

Джо. Так и проходят дни за днями, недели за неделями. Проходят месяцы, проходят годы. И вот наконец мы постигаем истину. А истина в том, что все эти годы — мертвы. Все дни — мертвы. И мы сами — мертвы. Больше нечего ждать. Все — мертво. Все, кроме стрелок на часах. Это не жизнь. Только стрелки и отупение. Красивое, светлое, умное отупение. (Пауза.) Я ответил на ваш вопрос?

Мэри(серьезно). Боюсь, что да. Спасибо. Не стоило так утруждать себя.

Джо. Пустяки. (Пауза.) У вас есть дети?

Мэри. Есть. Двое — сын и дочь.

Джо(обрадованно). Чудесно! Похожи на вас?

Мэри. Да.

Джо. Почему же вы грустите?

Мэри. Мне всегда было грустно. А пить я начала только после замужества.

Джо(живо). Кого вы ждете?

Мэри. Никого.

Джо(улыбаясь). И я никого.

Мэри. Мужа, конечно.

Джо. Ах да, разумеется.

Мэри. Он юрист.

Джо(встает, опираясь о стол). Он славный парень. Он мне нравится. Он мне очень по душе.

Мэри. У вас есть какие-нибудь обязанности?

Джо(громко). Целая уйма и еще немного. Откровенно говоря, я чувствую себя обязанным перед каждым. По крайней мере перед каждым, с кем я встречаюсь. Вот уже три года, как я пытаюсь выяснить, возможно ли жить такой жизнью, которая, по моему мнению, свойственна человеку. То есть, жить так, чтобы не причинять ущерба другой человеческой жизни.

Мэри. Вы пользуетесь известностью?

Джо. В высшей степени. Меня решительно никто не знает, и польза именно в этом. Вам не хотелось бы потанцевать?

Мэри. Давайте.

Джо(громко). Прошу прощения. Я не танцую. Я думал, вы не захотите.

Мэри. По правде говоря, я совсем не люблю танцевать.

Джо(подчеркнуто, разъясняя). Я и хожу-то с трудом.

Мэри. Потому что выпили?

Джо(улыбаясь). Нет, вообще.

Мэри(пристально на него глядя). Вы когда-нибудь бывали в Париже?

Джо. В двадцать девятом и тридцать четвертом.

Мэри. Когда именно в тридцать четвертом?

Джо. Почти весь апрель, весь май и начало июня.

Мэри. Я была там в ноябре и декабре того же года.

Джо. Мы были там почти в одно и то же время. Вы тогда были замужем?

Мэри. Помолвлена.

Мгновение они молчат, глядя друг на друга.

(Тихо.) Вы в самом деле любите меня?

Джо. Да.

Мэри. Воздействие шампанского?

Джо. Да. Во всяком случае, отчасти. (Садится.)

Мэри. Если вы меня больше никогда не увидите, вы будете очень несчастны?

Джо. Очень.

Мэри(вставая). Как хорошо.

То, что она уходит, доставляет Джо глубокое горе. Его почти охватывает страх, он встает со стула движением, полным неистовой скорби.

Мне надо идти. Не вставайте, пожалуйста.

Джо стоит, с изумлением глядя на нее.

Мэри. Прощайте.

Джо(просто). Прощайте.

Она смотрит на него, затем поворачивается и уходит. Джо долго стоит, пристально глядя ей вслед. Как раз в тот момент, когда он медленно садится, входит мальчик-газетчик и подходит к его столику.

Мальчик-газетчик. Газету, мистер?

Джо. Сколько их у тебя на этот раз?

Мальчик. Одиннадцать.

Джо покупает все газеты, с отвращением проглядывает заголовки, отшвыривает газеты прочь. Мальчик с изумлением смотрит на него, затем подходит к Нику, который стоит за стойкой.

Мальчик(волнуясь). Послушайте, мистер, это ваш салун?

Ник(небрежно, но подчеркнуто). Да, это мой салун.

Мальчик. Вам случайно не нужен прекрасный лирический тенор?

Ник(про себя). Прекрасный лирический тенор? (Громко.) Кто?

Мальчик(громко и чуточку сердито). Я! Я слишком вырос, чтобы торговать газетами. Я не хочу все время выкрикивать заголовки. Я хочу петь. Разве не пригодится вам прекрасный лирический тенор?

Ник. Что же в тебе лирического?

Мальчик(высоким голосом, смущенный). Голос.

Ник. Вот оно что! (Небольшая пауза, уступает.) Ну что ж, пой!

Мальчик с места в карьер начинает петь в быстром темпе прекрасную песню «Ирландская улыбка». Ник и Джо внимательно слушают: Ник — с интересом, Джо — с удивлением и восторгом.

Мальчик(поет).

Ник(быстро). Ты ирландец?

Мальчик(громко, слегка недовольный тем, что его перебили). Нет, я из Греции. (Заканчивает песню, поет еще громче, чем раньше.)

Театральным движением оборачивается к Нику, как эстрадный певец, ожидающий аплодисментов.

Ник с интересом на него смотрит. Джо поднимается и, опершись на стол, наблюдает за ними.

Ник. Неплохо. Давай-ка приходи сюда через годик, я послушаю тебя снова.

Мальчик(с восторгом). Правда?

Ник. Да. В ноябре сорокового года, числа так примерно седьмого.

Мальчик(никогда в жизни он не был так счастлив; подбегает к Джо). Вы тоже слушали, мистер?

Джо. Да. Ты здорово пел. Молодец! Откуда из Греции?

Мальчик. Из Салоник. Ах, черт побери! Спасибо, мистер. Спасибо.

Джо. Не стоит ждать целый год. Приходи сегодня попозже с газетами. Ты прекрасный певец,

Мальчик(с восторгом и возбуждением). Большое спасибо, мистер. До свиданья. (Подбегает к Нику.) Спасибо, мистер. (Убегает.)

Джо и Ник смотрят ему вслед. Джо садится.

Ник(улыбаясь). Джо, как чудесны люди! Поглядите только на этого мальчугана.

Джо. Конечно, чудесны. Кого ни возьми — все чудесны и удивительны.

Не прерывая оживленной беседы, входят Маккарти и Крапп. Маккарти — высокий мужчина в рабочей одежде, которая придает ему очень юный вид. На нем черные брюки и синяя рабочая блуза. Галстука не носит. Шляпы — тоже. Он широкоплеч, у него худое умное лицо, густые темные волосы. В правом заднем кармане брюк — крючок, которым пользуются докеры. У него длинные волосатые руки. Рукава закатаны по самые локтя. Чувствует он себя везде запросто, двигается уверенно и ловко. Он чуток и проницателен, легко и быстро распознает все обаятельное и чистое, хорошо чувствует юмор. Характер у него добрый и мягкий. Говорит он ясно, отчетливо, у него сильный, но богатый оттенками, гибкий, теплый голос. Он радуется жизни, несмотря на всю ее неразбериху, он любит людей, несмотря на все их слабости.

Крапп — ниже ростом и не так широкоплеч, как Маккарти. Полицейская форма, дубинка, пистолет, ремень, фуражка физически стесняют его. Да я вообще в роли полисмена ему, совершенно очевидно, не по себе. Движения его скованны и полны непреднамеренной помпезности. Он наивный и до сути своей добрый человек. Далеко не во всем, что его окружает, он способен разобраться, как Маккарти, но он честен и не пытается пускать пыль в глаза.

Крапп. Ты не понимаешь, что я хочу сказать. Привет, Джо.

Джо. Здравствуйте, Крапп.

МакКарти. Привет, Джо.

Джо. Здравствуйте, Маккарти.

Крапп. Две кружки пива, Ник. (Маккарти). Я всегда лишь исполняю приказания, понимаешь — исполняю приказания. А что за этими приказаниями — не знаю. Для кого они, или против кого они, или зачем они — не знаю. Я просто выполняю приказы, и все.

Ник подает им пиво.

МакКарти. Ты мало читаешь.

Крапп. Как — мало? По утрам я прочитываю «Игзэминер». Каждый вечер — «Колл буллетин».

МакКарти. И выполняешь приказы. Что приказано тебе сейчас?

Крапп. Поддерживать порядок в порту.

МакКарти. Порядок? Для кого? (Джо.) Верно?

Джо(с грустью). Верно.

Крапп. Почем мне знать — для кого. Порядок. Просто поддерживать его, и все.

МакКарти. Порядок надо поддерживать для кого-то. Как ты думаешь, для кого он поддерживается?

Крапп. Для жителей.

МакКарти. А я разве не житель?

Крапп. Вот я и поддерживаю его для тебя.

МакКарти. Тем, что бьешь меня дубинкой по голове? (Джо). Верно?

Джо(грустно, припоминая что-то). Не знаю.

Крапп. Мак, ты ведь знаешь, я никогда не бил тебя дубинкой по голове.

МакКарти. Но ударишь, если я, положим, буду сопротивляться приказам, которые тебе дают.

Крапп. Мы вместе ходили в школу. Мы всегда были добрыми друзьями. Один только раз мы с тобой подрались — из-за Элмы Хэггерти. А ты ведь так и не женился на ней. (Джо). Верно?

Джо. И то верно, и это верно.

МакКарти. Да, не женился. А ты разве женился? (Джо.) Вы за меня, Джо, или против?

Джо. Я за всех. За каждого в отдельности и за всех вместе.

Крапп. И я не женился. Как раз об этом-то я и толкую.

МакКарти. Ты хочешь сказать, что и сейчас ни мне, ни тебе нет никакого проку в предмете нашего спора?

Крапп. Я даже не знаю толком, в чем он, этот предмет.

МакКарти. Говорю тебе, ты мало читаешь.

Крапп. Но ты ведь, Мак, тоже не знаешь, из-за чего споришь со мной.

МакКарти. Это так просто. Так фантастично и так просто.

Крапп. Ну тогда скажи, что ты сейчас отстаиваешь?

МакКарти. Права униженных. Верно?

Джо. Что-то вроде этого.

Крапп. Кого-кого?

МакКарти. Униженных. В мире полным-полно мерзавцев, которые считают особым удовольствием обращаться с ближним своим, как с собакой. А люди были созданы равными. Помнишь?

Крапп. Но ты ведь не униженный, Мак.

МакКарти. Я докер. И у меня есть идеалы. У самого меня слишком сильно развиты мускулы, чтобы заниматься исключительно умственным трудом, и я выбрал себе в жены маленькую, хрупкую женщину, образованную и с тонкими чувствами, для того чтобы дети мои выросли нежными и умными, а не какими-нибудь там прихлебателями. Если в придачу к силе человеку даны хоть какие-то чувства, перед ним один только выбор: быть либо прохвостом, либо рабочим. Быть прохвостом мне не по душе, поэтому я рабочий. А сын у меня скоро заканчивает школу и уже подумывает о том, чтобы стать писателем.

Крапп. Я тоже хотел когда-то стать писателем.

Джо. Изумительно. (Откладывает газету. Смотрит на Краппа и Маккарти.)

МакКарти. Кто только не хотел стать писателем. Любой маньяк, посылавший людей на убой во время войны, начинал с того, что кропал стишки где-нибудь на чердаке или в подвале. Мерзкое занятие. Вот они и пытались потом отыграться на том, что становились выдающимися прохвостами. Оно и теперь все так же.

Крапп. Это правда, Джо?

Джо. Взгляните на сегодняшнюю газету.

МакКарти. Думаешь, сейчас, вот здесь, на Телеграф-хилл, не живет какой-нибудь недоросль, который пытается стать Шекспиром? А лет через десяток он будет сенатором.

Крапп. Неужто нельзя с этим что-нибудь сделать, Мак?

МакКарти(лукаво, со смешком в голосе). Вот что нужно сделать: издавать побольше журналов. Сотни журналов. Тысячи. Печатать все, что они пишут. Тогда они уверуют в свое бессмертие и им незачем будет становиться прохвостами.

Крапп. Мак, тебе самому надо было стать писателем.

МакКарти. Ненавижу это племя. От них-то и все беды. Верно?

Джо(быстро). Все верно. Верно и неверно.

Крапп. Зачем же ты тогда читаешь? —

МакКарти(со смехом). Для отдыха. Для успокоения. (Пауза.) Нет людей паскуднее, чем писатели. Человеческая речь сама по себе прекрасна. А вот люди, которые пользуются ею, чтобы вводить в заблуждение ближних, — гнусны.

Араб подошел поближе и внимательно слушает.

(Арабу.) А вы, брат, как думаете?

Араб(он напряженно думает). Нет устоев. Все идет прахом. Что. Нечто. Ничто. Пойду пройдусь и взгляну на небо. (Уходит.)

Крапп. Что? Нечто? Ничто? (Джо.) О чем это он?

Джо(медленно, думая, припоминая). Что? Нечто? Ничто? Это означает — по эту сторону и по ту сторону. Внутри и вне. Нечто — рождение. Ничто — смерть. Непостижимое, неминуемое, чудесное семя: семя роста и распада всего, что только ни есть на свете. Начало и конец. Этот человек по-своему пророк. Он один из тех, кто способен при помощи пива достигать состояния глубочайшего разумения, когда «нечто» и «ничто» — доступное и недоступное разуму — превращаются в одно и то же.

МакКарти. Верно.

Крапп. Если ты способен все это понять, почему ты остаешься грузчиком?

МакКарти. Все мои предки с незапамятных времен имели дело только с теми женщинами, которые были мощны телом и сильны в споре. (Пьет пиво.)

Крапп. Я могу часами слушать вас обоих, но будь я проклят, если хоть что-нибудь понимаю из того, о чем вы говорите.

МакКарти. Из этого проистекает, что все Маккарти слишком велики и слишком сильны для того, чтобы быть героями. Только слабые и неуверенные совершают героические деяния. Ничего другого им не остается. Чем больше героев, тем сквернее становится история рода человеческого. Верно?

Джо. Пойдите прогуляться, и убедитесь.

Крапп. Ты, конечно, умеешь филос… философст… а, черт… умеешь разговаривать.

МакКарти. Разговаривать подобным образом я могу только с теми, кто носит полицейскую форму и не может понять ни слова из того, о чем я говорю. Ты, мой друг, как раз и принадлежишь к таким людям.

Звонит телефон. Гарри внезапно встает из-за своего столика я начинает новый танец.

Крапп(заметив его, чрезвычайно властно). Эй, ты! Что ты там делаешь?

Гарри(останавливаясь). Мне пришла только что в голову идея насчет нового танца. Я его отрабатываю. Ник! Ник, телефон звонит.

Крапп(Маккарти). Он имеет на это право?

МакКарти. Живые существа танцуют с начала времен. Можно сказать даже — жизнь и танец были всегда нераздельны, вплоть до нынешней поры, когда мы имеем… (Гарри.) Ну-ка, станцуй, сынок, покажи, что мы теперь имеем.

Гарри. Я еще целиком его не отработал, но начинается он примерно так. (Танцует.)

Ник(в трубку). Салун, Ресторан и Увеселительное заведение Ника… Здравствуйте. Ник у телефона… (Слушает.) Кого? (Оборачивается.) Есть здесь какой-то Дадли Боствик?

Дадли(вскакивает с места и идет к телефону. В трубку). Алло!. Элси?. (Слушает.) Придешь?. (Ликующе, всем присутствующим.) Она придет… (Пауза.) Нет, я не буду пить… Ах, боже мой, Элси! (Вешает трубку, удивленно оглядывается, словно только что появился на свет. Расхаживает вокруг, расставляя на место стулья, прикасаясь то к одному, то к другому предмету.)

МакКарти(Гарри). Бесподобно. Бесподобно.

Гарри. Потом я делаю вот такое довольно простенькое коленце. (Показывает.)

Крапп. По-твоему, это хорошо, Мак?

МакКарти. Ужасно, но добросовестно и честолюбиво, как и все иное в нашей великой стране.

Гарри. Затем перехожу вот к чему. (Показывает.) А теперь — самое главное. (Заканчивает танец.)

МакКарти. Изумительно. Блистательный показ состояния, в котором ныне пребывают тела и души американцев. Сынок, ты гений.

Гарри(восхищенный, жмет руку Маккарти). Вечером я впервые появлюсь перед зрителями.

МакКарти. Они будут очарованы. Где ты учился танцевать?

Гарри. Никогда в жизни не взял ни одного урока. Я прирожденный танцор. И комик.

МакКарти(удивленный). Ты умеешь смешить людей?

Гарри(туповато). Смешить-то я умею, но они никогда не смеются.

МакКарти. Странно. Почему же?

Гарри. Не знаю. Не смеются, и все.

МакКарти. Ты бы не смог сейчас рассказать что-нибудь веселенькое?

Гарри. Я как раз обдумываю новый монолог. Мне бы хотелось попробовать его.

МакКарти. Прошу тебя. Обещаю, если он будет смешным, хохотать во все горло.

Гарри. Вот он. (Начинает с большой энергией.) Я — в ресторанчике Шарки на Тэрк-стрит. Без четверти девять по летнему времени. Среда, одиннадцатое число. В наличности у меня — головная боль и пятицентовая монетка выпуска восемнадцатого года. В помыслах у меня — чашка кофе. Если я истрачу свой пять центов на кофе — домой мне придется идти пешком. Положение пиковое. Джордж-грек и Педро-филиппинец дуются в карты. На мне — лохмотья. На них — тридцатипятидолларовые костюмы, сшитые на заказ. У меня нет даже сигареты. Они курят гаванские сигары. Джордж-грек в пиковом положении. Пики — козыри, а он без пик. Если я выпью чашку кофе, мне захочется еще одну. Что такое? Джордж-грек прикупает. Бац! В чем дело? Выбрасывает козыря. Берет взятку. Еще. Еще. А что делаю я? Не знаю, что делать. Выхожу за дверь. Покупаю газету. За каким дьяволом нужна мне газета? Мне нужна чашка горячего кофе и хорошая подержанная машина. Выхожу и покупаю газету. Завтрашняя газета. Четверг, двенадцатое. Может, заголовки обо мне? Бросаю взгляд. Нет. Заголовки не обо мне. Заголовки о Гитлере. Он за семь тысяч миль отсюда. А я здесь. Кто он такой, этот Гитлер, черт его побери? Кто в пиковом положении? Оглядываюсь. Все в пиковом положении. Весь мир в пиковом положении.

Молчание. Крапп направляется к Гарри, словно собираясь арестовать его. Гарри пятится к двери.

МакКарти(останавливает Краппа. Гарри). Ничего смешнее я отроду не слыхивал. Да, по правде сказать, и не видывал.

Гарри(подходит к Маккарти). Почему же вы тогда не смеялись?

МакКарти. Сам не могу понять.

Гарри. Вот и всегда так: я придумываю какую-нибудь шутку, а никто не смеется.

МакКарти(глубокомысленно). Может, это оттого, что ты невзначай наткнулся на новый вид шуток,

Гарри. Да какой же в них прок, если никто не смеется?

МакКарти. Смех, сынок, бывает разный. Могу тебе честно сказать: мне вот, например, сейчас смешно, но вслух я не смеюсь.

Гарри. А я хочу слышать, как смеются. Хочу, чтобы смеялись вслух. Поэтому-то я все придумываю и придумываю всякие потешные истории.

МакКарти. Со временем их, может, и оценят. Пошли, Крапп. До свиданья, Джо.

Маккарти и Крапп уходят.

Джо. До свиданья. (После краткой паузы.) Послушайте, Ник.

Ник. Да?

Джо. Ставьте в последнем заезде на Маккарти.

Ник. Вы что, спятили? Совсем никудышная лошаденка.

Джо. Ставьте все, что у вас есть, на Маккарти.

Ник. Я на нее не поставлю и пяти центов. Сами ставьте на Маккарти все, что у вас есть.

Джо. Мне деньги не нужны.

Ник. Почему это вы думаете, что Маккарти победит?

Джо. Ее ведь кличка Маккарти?

Ник. Маккарти. Ну и что?

Джо. Лошадь по кличке Маккарти победит, и никаких! Сегодня!

Ник. Почему?

Джо. Делайте, что я вам говорю, и все будет в порядке.

Ник. У Маккарти язык здорово подвешен, вот и все. (Пауза.) А где Том?

Джо. Скоро придет. Расстроенный, несчастный, но придет. Минут через пять или десять.

Ник. Надеюсь, вы не поверили этой девчонке, Китти? Насчет того, что она была артисткой.

Джо(отчетливо). Я склонен скорее поверить мечте, чем статистике.

Ник(припоминая). А в ней и впрямь есть что-то такое. Назвала меня дантистом.

Входит Том, растерянный и встревоженный. Оглядывается вокруг и быстро идет к столику Джо.

Джо. В чем дело?

Том. Вот твои пять долларов. У меня снова горе. Тошно мне, Джо.

Джо. Если эта тошнота неорганическая — она пройдет сама. Если органическая — ее излечит наука. Тебе как тошно — органически или неорганически?

Том. Не знаю, Джо. (Он, видимо, в полном отчаянии.)

Джо. Из-за чего ты мучаешься? Мне надо послать тебя кое за чем.

Том. Из-за Китти.

Джо. Что с ней?

Том. Она плачет у себя в комнате.

Джо. Плачет?

Том. Ага. Вот уже целый час. Я все это время заговариваю с ней и заговариваю, а она не перестает.

Джо. О чем она плачет?

Том. Не знаю. Я не могу ничего понять. Она все только плачет и рассказывает мне о каком-то большом доме, и об овчарках, и о цветах, и об одном своем брате, который умер, и о другом брате, который пропал где-то. Я не могу этого вынести, Джо. Я не могу видеть, как она плачет.

Джо. Ты хочешь жениться на этой девушке?

Том(кивая). Да.

Джо(заинтересованно и искренне). Почему?

Том. Я и сам точно не знаю. (Пауза.) Мне невтерпеж сознавать, что она… ходит по улицам. Я ее, наверно, люблю, Джо, вот и все.

Джо. Она хорошая девушка.

Том. Она как ангел, Джо. Она совсем не такая, как те другие, что ходят по улицам.

Джо(быстро). На-ка вот, держи все эти деньги и беги рядышком, к Франки. Поставь их на Маккарти. В ординаре.

Том(быстро). Все эти деньги? На Маккарти?

Джо. Да. Побыстрей.

Том(бежит к двери). Ах, Джо. Если Маккарти победит, мы разбогатеем.

Джо. Беги скорее.

Том выбегает, едва не столкнувшись в дверях с возвращающимся Арабом. Ник, не говоря ни слова, наливает Арабу кружку пива.

Араб. Нет устоев. Нигде. Во всем мире. Нет устоев. Все идет прахом.

Ник(сердито). Маккарти! Если вам утром повезло, это еще не резон, чтобы входить в раж и выбрасывать восемьдесят долларов.

Джо. Он хочет жениться на ней.

Ник. А что, если она не захочет за него выйти?

Джо(удивленный). Ах да. (Размышляя.) А почему бы ей, собственно, и не захотеть? Такой славный парень.

Ник. Она была артисткой. Ее засыпали цветами короли из Европы. Ее приглашали обедать самые высокопоставленные, самые знатные юноши. Том ей вовсе не пара.

Том(вбегает. Он в отчаянии). Заезд уже начался, когда я вошел. Фрэнки не принял ставки. Маккарти шел сзади до последней прямой. Я уже был рад, что мы сберегли наши денежки. А потом он рванулся и выиграл: обогнал всех на два корпуса.

Джо. Сколько за него платили — пятнадцать к одному?

Том. Еще больше, но Фрэнки не принял ставки.

Ник(швыряя через комнату посудное полотенце). А, чтоб тебя!

Джо. Давай деньги.

Том(отдавая деньги). У нас было бы почти полторы тысячи.

Джо(скучающе, небрежно, придумывая на ходу). Ступай в магазин Швабахера и купи мне карту Европы. Самую большую, какая только у них найдется. На обратном пути зайдешь в какую-нибудь комиссионную лавчонку на Третьей стрит и купишь револьвер получше. И несколько патронов к нему.

Том. Она плачет у себя в комнате, Джо.

Джо. Ступай, купи мне все это.

Ник. Вы что собираетесь делать: взглянуть на карту, а потом выйти и пристрелить кого-нибудь?

Джо. Хочу посмотреть названия европейских городов, рек, гор я долин.

Ник. А револьвер зачем?

Джо. Хочу изучить его. Интересуюсь, как устроены вещи. Вот тебе двадцать долларов, Том. Ступай за покупками.

Том. Большая карта Европы и револьвер.

Джо. Выбери получше. Скажи продавцу, что не разбираешься в оружии и доверяешь ему. Больше десяти долларов не плати.

Том. Что это ты задумал, Джо? Что это за глупые шуточки с револьвером?

Джо. Смотри, чтобы тебе не всучили плохого,

Том. Джо…

Джо(раздраженно). Что, Том?

Том. Зачем ты меня все время посылаешь за всякими идиотскими вещами?

Джо(с гневом). Никакие они не идиотские. Сказано: ступай!

Том. А как же Китти, Джо?

Джо. Пусть выплачется. Ей это полезно.

Том. Если она придет тут без меня, поговори с ней, Джо, ладно? Расскажи ей обо мне.

Джо. Хорошо, ступай. Заряжать револьвер не надо. Купишь и принесешь сюда.

Том(идет к двери). С чего это я стал бы его заряжать? Очень надо!

Джо. Погоди минутку. Унеси эти игрушки.

Том. Куда унести?

Джо. Отдай их какому-нибудь малышу. (Подумав.) Нет, отнеси их лучше Китти. Я как-то раз перестал плакать при виде игрушек. Поэтому я тебя за ними и посылал. Мне хотелось выяснить, чем это они меня успокоили. Они мне тогда показались, помню, ужасно глупыми.

Том. Ты не шутишь, Джо? Ты правда хочешь, чтобы я отнес их Китти? Думаешь, они успокоят и ее?

Джо. Быть может. Они так хитро устроены, что, заинтересовавшись ими, забываешь о причине плача. Для того они и нужны.

Том. Ну да, конечно. Продавщица удивилась, зачем мне игрушки. Вот я и отнесу их Китти. (Трагически.) Она как маленькая девочка. (Уходит.)

Уэсли. Мистер Ник, можно мне еще поиграть?

Ник. Конечно. Играй сколько влезет, пока я не остановлю.

Уэсли. Вы собираетесь платить мне за то, что я играю?

Ник. Конечно. Ты будешь неплохо зарабатывать.

Уэсли(с изумлением и восторгом). Подумать только! Зарабатывать игрой на пианино! (Подходит к фортепьяно и начинает негромко играть.)

Гарри взбирается на сцену и прислушивается к мелодии. Начинает танцевать, мягко шаркая подошвами.

Ник. Из-за чего вы тогда плакали?

Джо. Из-за матери.

Ник. Что с ней случилось?

Джо. Умерла. Мне дали игрушки, и я перестал плакать.

Входит мать Ника, проворная, маленькая старушка лет шестидесяти, одетая в скромное черное платье. Лицо ее сияет радостью, Ник тоже счастлив видеть ее.

Мать Ника(по-итальянски, громко, жестикулируя). Все в порядке, Ники?

Ник(по-итальянски). Конечно, мама.

Они громко тараторят о своих семейных делах, после чего мать Ника уходит так же весело и шумно, как вошла.

Джо. Кто это?

Ник(горделиво и чуть грустно). Моя мать. (Все еще глядит на качающуюся дверь.)

Джо. Что она сказала?

Ник. Ничего. Просто хотела меня видеть. (Пауза.) Для чего вам этот револьвер?

Джо. Изучаю, как устроены вещи.

Неторопливо и степенно входит старик, который выглядит так, словно в давние времена он был Китом Карсоном. Обходит помещение я наконец останавливается у столика Джо.

Кит Карсон. Зовут Мерфи. Старый траппер. Присяду?

Джо. Располагайтесь. Что будете пить?

Кит Карсон(садится). Пиво. Как и всегда. Благодарствую.

Джо(Нику). Кружку пива, Ник.

Ник подает на столик кружку пива.

Кит Карсон(осушив ее одним глотком, утирает тыльной стороной правой ладони свои большие белые усы. Беря быка за рога). Вряд ли вы когда-нибудь были влюблены в карлицу весом тридцать девять фунтов?

Джо(приглядываясь к нему). Действительно, не был, но выпейте еще пива.

Кит Карсон(интимно). Благодарствую, благодарствую. Двадцать лет назад в Гэллапе. Явился в город парень по имени Руфус Дженкинс. Привел шесть белых лошадей и двух черных. Ищу, говорит, кого-нибудь, чтобы объездить мне лошадей. Сам не могу — левая нога деревянная. Встретились в мелочной лавке Паркера и затеяли драку — я и Генри Уолпол. Проломил ему башку медной плевательницей и удрал в Мексику. Но он не умер. Ни бельмеса не знал по-ихнему. Взял к себе скотовод по имени Диего — учился в Калифорнии. Шпарил по-нашему лучше, чем мы с вами. Твое, говорит, дело, Мерф, откормить мне этих быков, чтобы получили премию. Ладно, говорю, чем откормить? Сеном, говорит, салатом, солью, пивом и аспирином. Через два дня подрались из-за аккордеона. Сказал, будто я украл его. А я его одолжил. Треснул его аккордеоном по башке. Аккордеон — вдребезги, лучший аккордеон в мире. Жаль. Вскочил на лошадь и махнул обратно через границу. Техас. Ввязываюсь в разговор с одним типом — на вид вроде честный. Оказалось, сыщик — меня искал.

Джо. Вы говорили о карлице весом тридцать девять фунтов.

Кит Карсон. Разве забуду я когда-нибудь эту даму? Век буду помнить эту миниатюрную амазоночку.

Джо. Век?

Кит Карсон. Даже если доживу до шестидесяти.

Джо. Шестидесяти? Вам и сейчас на вид больше шестидесяти.

Кит Карсон. Следы невзгод на лице. Невзгод и лишений. Три месяца назад стукнуло пятьдесят восемь.

Джо. Тогда все понятно. Расскажите-ка еще что-нибудь.

Кит Карсон. Говорю этому типу из Техаса: зовут — Ротстайн, горный инженер из Пенсильвании, ищу местечка повыгоднее. Дал два адреса в Хаустоне. Как-то рано поутру чуть не лишился глаза, спускаясь по лестнице. Напоролся на верзилу шести футов ростом, с железной клешней вместо правой руки. Ты, говорит, разрушил мой семейный очаг. Нездешний, говорю, только приехал в Хаустон. Собрались девчонки сверху, на лестнице, — полюбоваться дракой. Семеро. Шесть футов и железная клешня. Хоть кому подействует на нервы. Вмазал ему по челюсти, когда он замахнулся, чтобы треснуть меня клешней по башке. Лишился бы глаза, если б не быстрота соображения. Скатился в сточную канаву, достает револьвер. Стреляет семь раз. А я уж наверху — взлетел по лестнице. Через час выхожу, переодетый, в шелку и перьях, на лицо надвинута шляпа. Гляжу: стоит на углу — ждет. Прогуляемся, говорю, мужчина. Нет, говорит, неохота. Иду по улице и выхожу из города. Вряд ли вам когда доводилось надевать женское платье, чтобы спасти шкуру?

Джо. Никогда не доводилось. И не был я никогда влюблен в карлицу весом тридцать девять фунтов. Еще пива?

Кит Карсон. Благодарствую. (Выпивает залпом кружку пива.) Пробовали когда-нибудь пасти коров на велосипеде?

Джо. Нет, как-то не приходилось.

Кит Карсон. Покинул Хаустон с шестьюдесятью центами в кармане — подарок девчонки по имени Люсинда. Прошел четырнадцать миль за четырнадцать часов. Огромный домище, весь за колючей проволокой, и здоровенные псы. Не терпел их никогда. Прошел все-таки за калитку — голод и жажда заставили. Псы вскочили — и на меня. Иду прямо на них и с каждой секундой — на год старше. Подхожу к двери, стучу. Здоровенная негритянка открывает и сразу захлопывает. Ступай, говорит, прочь, оборванец. Снова стучу. Ступай, говорит, прочь. Снова. Прочь. Снова. На этот раз сам старик открывает. Девяносто, а то и больше. Да еще дробовик со спиленным стволом. Не бойся, говорю, папаша, на рожон не полезу. Хочу есть и пить, зовут Кэвено. Впустил, приготовил мятный пунш — для обоих. Живешь здесь, говорю, один, папаша? Пей, говорит, и не задавай вопросов. Может, один, а может, и нет. Хозяйку видал? Соображай сам. Приходилось об этаком слышать, но из такта смолчал — не подмигнул даже. Вряд ли поверили бы мне, если б сказал, что этот старый джентльмен с юга был моим дедушкой?

Джо. Может, и поверил бы.

Кит Карсон. Оно так вышло, что он им не был. А жаль — было бы романтично.

Джо. Где вы пасли коров на велосипеде?

Кит Карсон. В Толедо, штат Огайо, в восемнадцатом.

Джо. Толедо, штат Огайо? Там не пасут коров.

Кит Карсон. Теперь не пасут. Пасли в восемнадцатом. Один-то, во всяком случае, пас. Бухгалтер по имени Сэм Слиток. Прямехонько из Нью-Йорка, с Ист-Сайда. Сомбреро, лассо, пистолет, две головы скота и два велосипеда. Назвал свое ранчо «Золотой Слиток» — два акра, у самого города. Была в том году война — помните?

Джо. Помню, но как вы пасли этих двух коров на велосипеде? Трудно, наверно, было?

Кит Карсон. Ничего нет легче. Ездил без руля. А то как бы бросать лассо? Работал у Сэма, пока коровы не разбежались. Велосипеды их напугали. Удрали в Толедо. Никогда их больше не видел. Дал объявления во все газеты, но так они к нему и не вернулись. Чуть не умер с горя. Продал оба велосипеда и вернулся в Нью-Йорк. Взял четыре туза из колоды с красной рубашкой и пошел в город. Покер. Один из игроков, по имени Чак Коллинз, — азартный парень. Слабо, говорю с улыбкой, поставить сто долларов, что при следующей сдаче у меня на руках не будет четырех тузов. Принял. Мои карты были с красной рубашкой. Другие — с синей. Совсем позабыл. Показываю четыре туза. Туз-пик, туз-треф, туз-бубен и туз-червей. Не забуду этих четырех карт, если даже доживу до шестидесяти. Был бы убит на месте, если б не ураган.

Джо. Ураган?

Кит Карсон. Неужто забыли толедский ураган восемнадцатого года?

Джо. Не было в Толедо урагана ни в восемнадцатом, ни в каком другом году.

Кит Карсон. Господи ты мой боже, а что же это, по-вашему, там бушевало? И как бы я тогда очутился вдруг в Чикаго и шагал бы как во сне по Стейт-стрит?

Джо. Может, с перепугу?

Кит Карсон. Нет, не поэтому. Поройтесь в газетах за ноябрь восемнадцатого и, уверен, найдете об

урагане в Толедо. Сижу, помню, на крыше двухэтажного домика, и несет меня ураган на северо-запад.

Джо(серьезно). На северо-запад?

Кит Карсон. Послушай, сынок, неужто ты тоже хочешь сказать, что не веришь мне?

Джо(после паузы. Очень серьезно, твердо и резко). Разумеется, я вам верю. Жизнь — искусство, а не бухгалтерия. Чтобы стать самим собой, надо немало порепетировать.

Кит Карсон(задумчиво, удивленно, с улыбкой). Вы первый, кто мне поверил.

Джо(серьезно). Выпейте еще пива.

Входит Том с атласом, револьвером и коробкой патронов. Кит Карсон подходит к стойке.

(Тому.) Отнес ей игрушки?

Том. Отнес.

Джо. Перестала плакать?

Том. Нет. Заплакала еще сильнее.

Джо. Странно. Интересно почему.

Том. Джо, если бы я поспел минутой раньше, Фрэнки принял бы ставку и у нас теперь было бы почти полторы тысячи долларов. Сколько бы ты мне из них дал?

Джо. Если бы она вышла за тебя — все.

Том. Правда, Джо?

Джо(разворачивает покупки, рассматривает атлас, затем револьвер). Конечно. Ты единственный подданный в моем королевстве. Заботиться о благоденствии подданного — моя обязанность.

Том. Как ты думаешь, Джо, может еще так случиться когда-нибудь, что мы снова сумеем поставить на скачках восемьдесят долларов, и чтоб платили при этом за нашу лошадку пятнадцать к одному, и чтоб погоди была хорошая, дорожка плотная, и чтоб старт они взяли хороший, и чтоб наша лошадка шла позади до последней прямой, и чтоб мы уже оплакивали наши денежки, и чтоб потом она рванулась и победила? А?

Джо. Я тебя не совсем понимаю.

Том. Ты знаешь, о чем я думаю.

Джо. Ты думаешь о невозможном. Нет, Том, вторично так случиться не может. Мы просто чуть-чуть запоздали, вот я все.

Том. Может, Джо. Может.

Джо. Едва ли.

Том. Так как же я тогда раздобуду денег, чтобы жениться на ней?

Джо. Не знаю, Том. Может, и не раздобудешь.

Том. Я должен жениться на Китти, Джо. (Качая головой.) Если бы ты только видел, в какой комнате она живет.

Джо. Что это за комната?

Том. Крохотная. Тесная, как клетка. Скверная комната, Джо. Китти не должна там жить.

Джо. Ты хочешь, чтобы она уехала оттуда?

Том. Да. Я хочу, чтобы она жила в доме, где будет достаточно места, чтобы жить. У нее должен быть сад или что-нибудь в этом роде.

Джо. Ты хочешь взять на себя заботу о ней?

Том. Конечно, Джо. Мне нужно взять на себя заботу о ком-нибудь хорошем, тогда я и сам почувствую себя хорошим.

Джо. Значит, тебе надо найти работу. Что ты умеешь делать?

Том. Я окончил среднюю школу, но что умею делать — не знаю.

Джо. А что бы тебе хотелось делать?

Том. Посиживать где-нибудь вроде тебя, Джо, и иметь кого-нибудь на побегушках, и попивать шампанское, и поплевывать на все вокруг, и никогда не думать о деньгах.

Джо. Честолюбивое и благородное желание.

Ник(Джо). А вам-то самому как это удается?

Джо. Трудно сказать, но полагаю, для этого надо вступить в тесные взаимоотношения с господом богом.

Ник. Не понимаю я этих ваших разговорчиков.

Том. Может, мне вернуться к ней, Джо, и снова попытаться успокоить?

Джо. Помоги мне встать, я пойду с тобой.

Том(в изумлении). Что? Ты уже хочешь подняться?

Джо. Плачет, говоришь?

Том. Плачет. Еще сильней, чем прежде.

Джо. Я думал, игрушки ее успокоят.

Том. Я привык, что ты сидишь, не вставая, на одном месте с четырех утра до двух следующего утра.

Джо. Ты ведь знаешь, ходок из меня неважный. Дело только в этом. Дай-ка мне руку. Я придумаю какой-нибудь способ успокоить ее.

Том(помогая ему подняться). Я никогда не говорил тебе об этом, Джо, но ты совсем не такой, как другие.

Джо(быстро и чуть сердито). Не пори ерунду. Я просто не знаю, как устроена жизнь. Пытаюсь понять. (Он слегка пьян. Выходит вместе с Томом.)

Уэсли играет на пианино, в то время как свет медленно меркнет и так же медленно снова загорается, обозначая начало третьего действия.