Пятьдесят девственниц

108

Толпа же собравшаяся вокруг портика все более и более приходила в возбуждение, криками и свистом подбадривая робеющих девиц. Вот уже отделился от нее один человек и, размахивая кошелем, легко взбежал по ступеням.

— Не странно ли что выбрал он не самую красивую, хоть это и не сказывается на цене? — изумилась Быстрые Глазки, приблизившись к моему уху, дабы перекричать шум раздавшихся оваций.

— Ах, друг мой! — обнял ее я. — Во истину, вкусы наши сходятся совершенно. Дай же мне кошель, дабы помог я деве этой избежать бесчестья!

— Бес или Рассвет, нетерпеливый мой приятель! Тебе ли творить подвиги в храме Богини Матери. Вспомни, ведь у нее к тебе особый счет. И потом, вся эта толпа…

— Не мы ли творили подвиги в дварфских банях, — горячо ответствовал я ей, извлекая щепоть моей возбуждающей травы. — Что же касается Богини, пройдет еще минута и я ее саму готов буду разложить на ступенях храма сего.

— Держи, Бес, — увидев, что я уже жую траву, снизошла к моей просьбе спутница, вручая объемистый кошель. — Смотри же, одной девицы тебе вполне хватит, чтобы еще немного продвинуться в счете.

— Во истину, да будет так! — громогласно возвестил я и, потрясая над головой кошелем поспешно двинулся к портику. Толпа же, при виде этого пришла в ужасное оживление. Смех и шутки, сыпавшиеся вокруг непременно смутили бы меня, не начни уже действовать мое чудодейственное средство. И некоторые, даже, начали заключать пари, споря на то, достанет ли у меня сил справиться со взятой на себя задачей.

Я же, не обращая на них внимания, как мог быстрее поднялся по ступеням и устремился к приглянувшейся нам с Глазками девице. Была она прелесть до чего юна, возрастом не более пятнадцати. Маленькие упругие груди зазывно топорщились сквозь ткань наброшенного прямо на голое тело ритуального, расшитого бисером и златыми нитями одеяния. Черные непокорные волосы стягивала алая лента с таким же шитьем. А сидела, скромно поджав под себя ноги и сложив унизанные перстеньками ладони на своих округлых так трогательно незагорелых коленках.

— Что… чего хочешь ты от меня, старче? — в изумлении и некотором испуге подняла она на меня огромные карие глаза с чуть подведенными темной тушью ресницами. — Как ты?..

Толпа вдруг разом затихла, я же в наступившей тишине не в силах помедлить ни разу, поспешно увлек девицу на циновку.

— Не бойся, дитя мое! О не бойся… — подстегиваемый действием травы неустанно втолковывал я, преодолев легкое сопротивление ее колен. — Непременно все будет хорошо. Ведь делаю я такую работу не впервые. Ныне же сослужим Богине отличную службу.

— Ой, мамочка!.. — вскрикнула девица, когда от слов, задрав подол ритуального платья и опоясавшись ее левой ногой, я приступил к делу. Толпа взревела и те, кто поставил на меня деньги вопили громче всех, из-за чего все остальные слова девицы остались мною не расслышанными. Я же оценил то, как влажны необходимые мне органы ее, ибо вторгнуться в них удалось сразу же, хоть и не всем оружием моим, но, хотя бы, навершием.

И снова взревела скопившаяся перед храмом безденежная чернь, мне же, к вящей славе моего успеха, удалось углубиться еще немного. Девица трепетала в моих объятиях, как нежная горлица, сопровождая каждый порыв громким стоном.

— Бес, эй, Бес! Демоны тебя разорви!

Приподнявшись на локтях я поднажал еще немного, попутно, с неудовольствием обернувшись на зов. И верно, проныра Крикун, с еще одним нашим кошелем в руках, укладывался на какую-то прыщавую особу по левую руку от меня.

— Ну не напрасная ли это трата денег? — возмутился я, не бросая, однако, своего дела. — Достало бы для тебя и какой-нибудь шлюхи. Думаешь с девственницами так легко?

Сердитая божба юного Глазкиного брата, возящегося поверх своей девицы, подтвердила истинность моих слов.

— Вот-вот, — продолжил наставлять я. — Не думай, что мой путь усыпан одними розами, достает на нем и шипов. Приходится, как правило, столько помучиться, когда пробиваешь себе дорогу…

— Как! — возмутился тут Крикун. — Как, разве моя жена, моя Мона не была девственна, когда я впервые лег с ней?

— Э-э… Ну, видишь ли, — спохватился я. — У каждой из девиц это бывает по своему. Хвала всем Добрым Богам, с Моной тебе, значит, очень повезло.

Не бросая трудов своих, я в поспешности обдумывал, что бы сказать еще, но тут девица Крикуна охнула и я понял, что он преуспел так, что сразу же забыл об этой весьма щекотливой для нас обоих теме.

— Несчастный Бес, — ублажая свою похоть сказал тем временем Крикун. — Ты опять, не ведая того, навлек на себя немыслимые неприятности. Знай же, обычай обычаем, но богатые родители никогда не позволят, чтобы с их дочерью возлежал в храме кто-нибудь чужой. И вот, ждала эта девица здесь своего жениха, а вместо него явился ты.

— О, право же, милое дитя, мне искренне жаль, что так обернулось, — не бросая, в прочем, начатого искренне посетовал я, но девица только охнула в очередной раз. — Верь же, что получилось самое настоящее недоразумение.

— Как бы не получилось, — продолжил свой рассказ Крикун, — а родня и жениха, и невесты мечется сейчас по всему рынку, обещая переломать тебе руки-ноги и непременно посадить на кол, едва ты покинешь храм. От местных же властей они обязательно откупятся. Спасти тебя может только толпа, которая непременно будет на нашей стороне, если распалить ее страсть как следует. Так что, покидать этот портик совсем не в твоих интересах.

Тут Крикун покончил со своей девицей и расплатившись ушел, я же, раз за разом, пронзая юную красавицу, предался грустным размышлениям.

— О, злосчастная судьба! — вздохнул я. — Ну почему со мной всегда случается что-нибудь эдакое?

И излил я из себя в этот момент не только эти слова, но и то, что в конце любовных трудов обычно изливается.