Пыль на трассе

7

На следующий день в ремонтной зоне «Коронадо» произошел негромкий, но жаркий спор между пыхтевшим от ярости Макалпином и еще не оправившимся от жестоких побоев Даннетом. У обоих были встревоженные лица.

Макалпин в бешенстве произнес:

— Но бутылка-то пуста. Выцедил все до капли. Я только что проверил. Нельзя же выпускать его в таком состоянии, он опять кого-нибудь угробит.

— Если ты отстранишь его, тебе придется объясняться с журналистами. Это будет сенсация, скандал, какого спортивный мир не знал лет десять. Тогда Джонни конец. Я имею в виду как профессионалу.

— Пусть лучше он погибнет как профессионал, чем хоронить еще одного гонщика.

— Дай ему два круга, — предложил Даннет. — Если он поведет в заезде, не трогай его. Впереди он не опасен. А если нет, то снимешь с дистанции. Для журналистов что-нибудь придумаем. Ведь вчера он тоже порядком нагрузился, а помнишь, как прошел трассу?

— Вчера ему повезло. Сегодня…

— А сегодня уже поздно.

Хотя они находились за несколько сот футов от старта, неистовый рев двадцати четырех гоночных автомобилей, сорвавшихся с места, заставил их вздрогнуть от неожиданности, такой он был оглушительный. Макалпин и Даннет переглянулись и дружно пожали плечами. Теперь им оставалось только ждать.

Первым мимо ремонтной зоны, уже немного оторвавшись от Николо Траккьи, пронесся Харлоу в своем ярко-зеленом «коронадо». Макалпин обернулся к Даннету и процедил:

— Один круг погоды не делает.

Через восемь кругов Макалпин начал сомневаться в точности своего метеорологического прогноза. Он недоумевал, Даннет изумленно таращил глаза, лицо Джейкобсона выражало что угодно, только не радость, а Рори так и распирало от злости, хотя он изо всех сил старался скрыть это. Одна лишь Мэри дала волю своим чувствам — она сияла от счастья.

— Рекордное время на трех кругах, — восхитилась она. — Три рекорда за восемь кругов.

К исходу девятого круга настроение тех, кто следил за гонками из зоны «Коронадо», судя по выражению лиц, круто изменилось. Джейкобсона и Рори переполняло с трудом сдерживаемое злорадство. Мэри озабоченно грызла карандаш. Макалпин был мрачнее тучи, но разразиться грозе мешала тревога за Харлоу.

— Отстает на сорок секунд! — сокрушался он. — Сорок секунд! Все уже проехали, а его нет и в помине. Что там с ним стряслось?

— Может, связаться с судьями на промежуточных финишах? — вызвался Даннет.

Макалпин кивнул, и Даннет взялся за дело. Первые два звонка ничего не дали, а когда он уже собрался звонить на третий контрольный пункт, в ремонтную зону въехал Харлоу. Двигатель «коронадо» ровно гудел, не вызывая сомнений в своей великолепной спортивной форме, которой явно не мог похвастать Харлоу, — это стало ясно, когда он вылез из машины и снял шлем и защитные очки. У него были мутные, воспаленные глаза. Он огляделся и развел руками — руки дрожали.

— Извините. Пришлось сойти с дистанции. Двоится в глазах. Почти не разбирал дороги. Да и сейчас не очень…

— Переодевайся. — Всех кольнула холодная резкость в голосе Макалпина. — Поедем в больницу.

Харлоу помялся, хотел было сказать что-то, пожал плечами, повернулся и ушел. Даннет тихо спросил:

— Ты не собираешься отправить его к врачу соревнований?

— Я покажу его своему знакомому. Он известный окулист, но к тому же сведущ во многих других областях медицины. Попрошу его о маленьком одолжении, потому что сделать это на автодроме без огласки невозможно.

— Анализ крови? — грустно спросил Даннет.

— Простенький анализ крови.

— И это будет конец пути для чемпиона всех времен?

— Да, конец пути.

Для человека, у которого есть веские причины считать свою карьеру загубленной, Харлоу, развалившись на стуле в больничном коридоре, выглядел на редкость невозмутимым. Он курил, чего не случалось с ним прежде, и рука с сигаретой была тверда, словно высечена из мрамора. Харлоу задумчиво поглядывал на дверь в конце коридора.

За этой дверью Макалпин со смешанным чувством изумления и недоверия смотрел на сидящего за столом обходительного пожилого врача с бородкой.

— Невероятно, — промолвил Макалпин. — Просто невероятно. Вы хотите сказать, что у него в крови нет алкоголя?

— Не знаю, насколько это невероятно, но это так. Только что один из моих опытных коллег перепроверил анализ. У него кровь, как у младенца.

Макалпин покачал головой.

— Невероятно, — повторил он. — Послушайте, профессор, у меня есть доказательства…

— Мы, врачи, всякого навидались и перестали удивляться. Вы не поверите, с какой скоростью у некоторых людей перегорает в организме алкоголь. А такой тренированный молодой человек…

— Но глаза! Вы видели его глаза. Мутные, воспаленные…

— Тому могут быть разные причины.

— А двоение?

— Глаза у него вроде бы в норме. Насколько хорошо он видит, сказать трудно. Бывает, что глаза здоровы, а поражен глазной нерв. — Врач встал. — Обычной проверки недостаточно. Нужно всестороннее, комплексное обследование. К сожалению, сейчас нельзя… я уже опаздываю в театр. Он мог бы зайти сегодня вечером, часов в семь?

Макалпин ответил, что мог бы, поблагодарил и вышел из кабинета. Подойдя к Харлоу, он взглянул на сигарету, потом — на Харлоу, потом — снова на сигарету, однако ничего не сказал. Они молча вышли из больницы, сели в машину Макалпина и поехали обратно в Монцу.

Молчание нарушил Харлоу. Он мягко спросил:

— Вы не считаете нужным сообщить мне как главному виновнику, что сказал врач?

— Он не уверен, — буркнул Макалпин. — Хочет обследовать тебя. Начнете сегодня в семь вечера.

Харлоу так же мягко сказал:

— Думаю, обследования не потребуется.

Макалпин бросил на него косой взгляд.

— Это еще что значит?

— Метров через пятьсот будет место для стоянки. Остановитесь, пожалуйста. Я хочу вам сказать кое-что.

В семь часов вечера, когда Харлоу надлежало быть в больнице, Даннет сидел в номере у Макалпина. Настроение было похоронное. Оба держали в руках по большому стакану виски.

— Господи! — ужаснулся Даннет. — Прямо так и сказал? Сдали нервы, ему конец и нельзя ли расторгнуть контракт?

— Так и сказал. Пора, говорит, посмотреть правде в глаза. Хватит врать, особенно самому себе. Бог свидетель, с каким трудом дались ему эти слова.

— А виски?

Макалпин отхлебнул из своего стакана и тяжко вздохнул, скорее от грусти, чем от усталости.

— Отшучивается, да и только. Говорит, терпеть его не может и рад поводу никогда больше не брать в рот эту гадость.

Настала очередь Даннета приложиться к виски.

— И что же теперь будет с бедным парнем? Не думай, Джеймс, я понимаю сложность твоего положения — ты лишился лучшего в мире гонщика. Но сейчас меня больше волнует судьба Джонни.

— Меня тоже. Но что делать? Что делать?

Между тем человек, вызвавший столь неподдельную тревогу, вел себя на удивление беззаботно. Джонни Харлоу, ниспровергнутый с пьедестала стремительнее всех своих предшественников, пребывал в отличном расположении духа. Он поправлял перед зеркалом галстук и весело насвистывал, хотя и подвирая мотав, и лишь изредка смолкал и улыбался своим мыслям. Он надел пиджак, вышел из комнаты, спустился в холл, взял в баре стакан оранжада и сел за ближайший столик. Не успел он поднести стакан к губам, как пришла Мэри и села рядом. Она взяла его руки в свои.

— Джонни, ах, Джонни!

Харлоу печально посмотрел на нее.

— Папа все рассказал мне, — продолжала Мэри. — Ах, Джонни, что же нам делать?

— Нам?

Она долго смотрела на него, не говоря ни слова, потом отвернулась и вымолвила:

— Потерять в один день двух самых близких друзей!

Глаза у нее были сухие, но в голосе слышались слезы.

— Двух самых… о чем ты?

— Я думала, ты знаешь. — Теперь уже слезы потекли у нее по щекам. — У Генри очень плохо с сердцем. Он увольняется.

— У Генри? Вот бедняга. — Харлоу сжал ее руки и уставился в одну точку. — Не повезло старине Генри. Что же с ним будет?

— Да с ним все будет в порядке. — Она шмыгнула носом. — Папа переводит его в Марсель.

— Вот оно что. Тогда это даже к лучшему, ведь Генри все равно пора на покой.

Харлоу ненадолго задумался, потом свободной ладонью похлопал Мэри по рукам.

— Я люблю тебя, Мэри. Посиди здесь, ладно. Я мигом вернусь.

Спустя минуту Харлоу стоял в комнате Макалпина. Там же находился очень сердитый на вид Даннет. Лицо Макалпина выражало крайнее недовольство. Он упрямо качал головой.

— Ни за что на свете. Ни под каким видом. Нет, нет и нет. Даже слышать не хочу. Вчерашний чемпион мира — за баранкой неуклюжего трейлера. Да над тобой будет потешаться вся Европа.

— Возможно, — спокойно, без тени горечи проговорил Харлоу. — Однако надо мной будут потешаться еще больше, если узнают истинную причину моего ухода, мистер Макалпин.

— Мистер Макалпин? Мистер Макалпин? Для тебя, мой мальчик, я всегда был и останусь Джеймсом.

— Теперь уже нет, сэр. Вы могли бы объяснить все моим так называемым двоением, сказать, что оставляете меня в качестве консультанта. Чего проще? К тому же вам на самом деле нужен водитель трейлера.

Макалпин снова покачал головой — веско и непререкаемо.

— Джонни Харлоу никогда не сядет за баранку моего трейлера — и точка.

Макалпин закрыл руками лицо. Харлоу взглянул на Даннета, тот показал ему глазами на дверь. Харлоу кивнул и вышел из комнаты.

Даннет выждал некоторое время, потом заговорил безучастно и с расстановкой:

— В таком случае я тоже ставлю точку. Счастливо оставаться, Джеймс Макалпин. Работа с тобой доставляла мне удовольствие. Если не считать этой последней минуты.

Макалпин отнял руки от лица, медленно поднял голову и в недоумении уставился на Даннета.

— Что ты такое мелешь?

— А вот что. Неужели не понятно? Мне слишком дорого собственное здоровье, и я не хочу оставаться с тобой и мучаться всякий раз, как вспомню о том, что ты натворил. У этого парня вся жизнь в автогонках, он больше ничего не умеет, а теперь ему и податься некуда. Хочу напомнить тебе, Джеймс Макалпин, что всего за четыре года «коронадо» выкарабкалась из глухой безвестности и стала самой престижной и уважаемой гоночной автомашиной в мире — и все это лишь благодаря выдающимся способностям того парня, которому ты только что указал на дверь. Не ты, Джеймс, не ты, а Джонни Харлоу сделал «коронадо». Но ты не можешь позволить себе якшаться с неудачником, он тебе больше не нужен, и ты вышвырнул его вон. Желаю вам спокойной ночи, мистер Макалпин. Вы ее заслужили. У вас есть все основания гордиться собой.

Даннет шагнул к двери. Макалпин с мольбой в голосе тихо позвал:

— Алексис.

Даннет обернулся.

— Если ты еще хоть раз заговоришь со мной в таком тоне, я сверну тебе шею, — обессиленно произнес Макалпин. — Я устал, смертельно устал и хочу поспать перед ужином. Пойди и скажи ему, что он может получить в «Коронадо» любую должность — хоть мою, мне не жалко.

— Я был чертовски груб, — сказал Даннет. — Извини, пожалуйста. И огромное тебе спасибо, Джеймс.

— Не мистер Макалпин? — сдержанно улыбнулся Макалпин.

— Я сказал: «Спасибо, Джеймс».

Оба просияли. Даннет вышел, притворив за собой дверь, и спустился в холл, где перед нетронутым оранжадом сидели бок о бок Харлоу и Мэри. Над их столиком висела почти зримая пелена уныния.

Даннет взял в баре виски, подсел к Харлоу и Мэри, расплылся в улыбке, поднял стакан и провозгласил:

— Выпьем за здоровье самого быстрого водителя трейлера в Европе.

Харлоу не притронулся к своему напитку.

— Мне сегодня не до шуток, Алексис.

— Мистер Джеймс Макалпин внезапно и круто изменил свое решение, — весело сообщил Даннет. — Вот его последние слова: «Пойди и скажи ему, что он может получить в «Коронадо» любую должность — хоть мою, мне не жалко». — Харлоу покачал головой. Даннет продолжал: — Ей-богу, Джонни, я тебя не разыгрываю.

Харлоу снова покачал головой.

— Да я тебе верю, Алексис. Просто у меня в голове это не укладывается. Как тебе удалось… а впрочем, лучше не рассказывай. — Его губы тронула улыбка. — Меня что-то не тянет на должность мистера Макалпина.

— Ах, Джонни! — На глазах у Мэри заблестели слезы, но то были слезы радости. Она встала, обняла его за шею и поцеловала в щеку. Харлоу это слегка удивило, однако он не особенно смутился.

— Вот и умница, — похвалил ее Даннет. — Прощальный поцелуй перед отъездом самого быстрого водителя грузовика в Европе.

— Какой еще отъезд? — обомлела Мэри.

— Сегодня трейлер уходит в Марсель. Кто-то должен перегнать его туда. Обычно эту работу выполняет водитель.

— Фу ты, черт! — досадливо поморщился Харлоу. — Это я упустил из виду. Сию минуту?

— Как всегда. Дело, кажется, весьма срочное. Пожалуй, тебе следует немедленно переговорить с Джеймсом.

Харлоу кивнул и пошел в свой номер, где переоделся в черные брюки, темно-синий свитер под горло и кожаную куртку. Потом заглянул к Макалпину; тот лежал на кровати бледный, изможденный, словом, едва живой.

— Знаешь, Джонни, — признался Макалпин, — я передумал в основном из эгоистических побуждений. Ведь Биму и Бому, хоть они и хорошие механики, не под силу перегнать такую махину. Джейкобсон уже уехал в Марсель, чтобы подготовить все к утренней погрузке. Я понимаю, это очень трудно, но завтра к полудню необходимо доставить в Виньоль четвертый номер, новую опытную модель и запасной двигатель, ведь мы арендовали трассу только на два дня. Путь не близкий, и поспать тебе вряд ли удастся. Погрузку в Марселе нужно начать в шесть утра.

— Ясно. А что мне делать со своей машиной?

— Ах да, ты же у нас единственный водитель грузовика в Европе, который разъезжает на собственной «феррари»! Алексис возьмет мой «Астон», а я сам перегоню твою ржавую колымагу в Виньоль. Потом тебе придется переправить ее в Марсель и оставить в нашем гараже. И, боюсь, надолго.

— Понимаю, мистер Макалпин.

— Мистер Макалпин, мистер Макалпин… Джонни, ты уверен, что эта работа тебе по душе?

— Совершенно уверен, сэр.

Спустившись в холл, Харлоу обнаружил, что Мэри и Даннета там уже нет. Он снова поднялся наверх, нашел Даннета в его номере и спросил, куда подевалась Мэри.

— Пошла прогуляться.

— Холодновато для прогулок.

— Она сейчас в таком состоянии, что холод ей нипочем, — сухо заметил Даннет. — Кажется, это называется эйфорией. Говорил со стариком?

— Да. Старик, как ты его прозвал, в самом деле начинает сдавать. За последние полгода он постарел лет на пять.

— Если не на все десять. А попробуй тут не постареть, когда жена как в воду канула. Вот потерял бы ты человека, с которым прожил двадцать пять лет…

— Он потерял не только жену.

— То есть?

— Я и сам точно не знаю. Выдержку, что ли, уверенность в себе, напористость, желание бороться и побеждать. — Харлоу улыбнулся. — На днях мы вернем ему эти потерянные десять лет.

— В жизни не встречал такого самонадеянного нахала, как ты, — восхитился Даннет. Харлоу пропустил его слова мимо ушей, тогда он пожал плечами и вздохнул. — Что ж, вероятно, чемпиону мира необходима некоторая доля самоуверенности. Куда ты теперь?

— В путь. А по дороге заберу из гостиничного сейфа ту маленькую безделушку, которую я должен отвезти нашему знакомому на улицу Сен-Пьер — похоже, это гораздо безопасней, чем ходить на почту. Не хочешь пропустить рюмочку в баре и заодно посмотреть, не вызову ли я у кого-нибудь интереса?

— С какой стати они будут интересоваться тобой? Нужная кассета у них в руках, вернее, они так думают, а это одно и то же.

— Возможно. Однако не исключено, что эти нечестивцы начнут думать иначе, когда увидят, как я беру из сейфа конверт, вскрываю его, достаю кассету, осматриваю и кладу ее в карман. Один раз они уже остались в дураках. Держу пари, они охотно поверят, что их снова одурачили.

На мгновение Даннет замер, не веря своим ушам. Потом раздался его шепот:

— Это уже не просто игра с огнем, а верный способ сыграть в сосновый ящик.

— Чемпионам мира полагаются дубовые, с позолоченными ручками. Пошли.

Они вместе спустились по лестнице. Даннет повернул к бару, а Харлоу направился к регистратуре. Пока Даннет оглядывал холл, Харлоу получил свой конверт, вскрыл его, достал кассету и, тщательно осмотрев ее, сунул во внутренний карман кожаной куртки. Тут к нему как бы невзначай подошел Даннет и произнес вполголоса:

— Траккья. У него чуть глаза не вылезли на лоб. Он со всех ног бросился к телефону-автомату.

Харлоу молча кивнул, вышел через вращающиеся двери и остановился, так как путь ему преградила фигура в кожаном пальто.

— Мэри, что ты здесь делаешь? — спросил, он. — На улице очень холодно.

— Просто хотела попрощаться с тобой, вот и все.

— Попрощаться можно было и в гостинице.

— Я не люблю, когда на нас глазеют.

— И потом, ведь завтра мы снова увидимся в Виньоле.

— Увидимся ли, Джонни?

— Ну вот! И ты разуверилась в моих водительских способностях.

— Оставь шутки, Джонни, мне не до них. Я мучаюсь. Меня не покидает предчувствие, что должна случиться беда. С тобой.

— Это в тебе заговорили предки по шотландской линии, — весело возразил Харлоу. — Неотвратимость рока, ясновидение и прочие суеверия. Между прочим, ясновидящие почти всегда попадают пальцем в небо.

— Не смейся надо мной, Джонни, — всхлипнула Мэри.

Он обнял ее за плечи.

— Чтоб я смеялся над тобой? С тобой — пожалуйста, а над тобой — никогда.

— Возвращайся ко мне, Джонни.

— Мэри, я всегда буду возвращаться к тебе.

— Что? Что ты сказал, Джонни?

— Я оговорился.

Он прижал ее к себе, чмокнул в щеку и ушел в сгущающиеся сумерки.