Пьяные сны

IV. Что сказала Игнатьиха Авдею Лукьяновичу

Чуговеев пришел в лавку позднее обычного часа и, как сел в своем углу, так и не двинулся с места до самого вечера.

Из лавки он ушел опять раньше закрытия, не сказав Авдею даже обычных слов.

Мальчишки зашептались, Антипка и Федор Павлович стали громко говорить, и лавка словно ожила, едва ушел из нее мрачный хозяин.

В девять часов Авдей Лукьянович закрыл лавку, и все пошли домой.

Антипка и мальчишки влетели в кухню и закричали:

-- Ну, Игнатьиха, есть давай!

-- И воняет же этой ждановской! -- морща нос, сказал Федор Павлович, -- сколько он льет ее, сил нет!

-- Корней два ведра купил! -- ответил Антипка.

-- Что с тобой, али еще не прочухалась? -- спросил Авдей у Игнатьихи, которая вяло ворочалась у печки и была сама не своя.

Игнатьиха поставила на стол миску и уныло покачала головою.

-- Надо быть, допилась! -- ответила она с тяжелым вздохом, -- такое мерещится, такое! Господи, Боже мой! -- и она вздрогнула всем телом.

-- Черти что ли? -- засмеялся Федор Павлович.

Игнатьиха покачала головою.

-- Хуже, милый! -- ответила она кротко.

Авдей пытливо посмотрел на нее.

-- И впрямь ты не в себе, -- сказал он, -- ты бы бросила пить, пока что.

Игнатьиха только вздохнула и, убрав миску, выставила на стол горшок с кашей, а сама села в угол на табуретку и застыла.

Ужин кончился. Молодцы встали и перекрестились на образа. Аитипка с мальчишками тотчас побежали на улицу. Федор Павлович ушел и остался один Авдей.

Игнатьиха вдруг поднялась с табуретки, заперла двери и, подойдя к Авдею, тихо сказала:

-- Ты, Авдей Лукьянович, побудь со мною. Что я скажу тебе.

-- Что? -- нехотя спросил тот.

-- А что я нынче в ночь видела, -- пугливо озираясь, прошептала Игнатьиха.

-- Напилась и видела, -- сказал Авдей, присаживаясь на лавку у окна. -- Ну, что?

Авдей был маленького роста, с лысиной во всю голову, с маленькими глазками, прикрытыми воспаленными веками и большою, словно из кудели, бородою.

В сюртуке до пят, степенный и строгий, он, несмотря на маленький рост, казался степенным и важным.

-- Пила это я, -- зашептала Игнатьиха, -- вдруг дверью стук! И хозяин домой, да не один. Идут и разговаривают. Чудно мне, я и стала слушать. А они: гу-гу-гу! То смеются, то словно ругаются. А мне что! И вдруг это я, милый ты мой, будто у них за дверью, а они оба в хозяйской. Я, будто, это смотрю и все вижу.

Игнатьиха тяжело перевела дух и на лбу у нее выступил пот.

-- И вот, Авдей Лукьянович, -- зашептала она снова, -- сидят это они и пьют и все промеж собою так-то быстро говорят. Хозяин говорит, говорит, да, как крикнет. Гость-от тоже говорит, говорит. Потом... -- Игнатьиха совсем понизила голос почти до шепота. -- Смотрю это я, как хозяин вскочит да гостя за ворот, да на колена, да пальцем все на портрет тычет, что над его кроватью. Мамзель такая! Тычет и кричит: "Ты, ты, ты!" Господи, страшно как! Стою это я и вся трясусь. Гость-то бледный, бледный. Прости! -- кричит... Тут... -- Игнатьиха стала почти бледной, склонилась к самому уху Авдея и зашептала: -- как возьмет хозяин его за горло, да лицом в пол... И ничего я больше не помню, Авдей Лукьянович.

Она тяжело перевела дух. Авдей задумчиво покрутил головою.

-- С пьяна тебе мерещится, Игнатьиха, вот что. Ты другому кому такого не болтай! -- прибавил он строго.

-- Я и то думаю, что с пьяна, -- пугливым шепотом заговорила она снова. -- Дальше уж такое видела, что и не пойму!

-- И еще видела?

-- И еще!.. Будто это я в гостиной, под киотой. Сижу будто на полу и молитву творю. Вдруг... Не пойму я, Авдей Лукьянович, то есть, вот как вживу вижу... -- Она вся задрожала мелкой дрожью.

-- Что видишь-то? -- прошептал Авдей, впиваясь в нее глазами.

Она вздрогнула и закрутила головой.

-- Идет это хозяин через горницу, а у него на спине голый человек. Ей Богу! Голова болтается и будто упокойник. Хозяин тихо так идет и в коридор... и пропал...

-- Ну?

-- Только и помню! Очнулась я, гляжу, в кухне и вы все...

Она бессильно опустила голову и развела руками.

-- Рассуди, Авдей Лукьянович!

-- И рассуждать тут нечего. Пьешь и до видениев доходишь. Ишь, что наплела! Воздержаться надо. Вот, что!

Игнатьиха всплеснула руками.

-- Ох, надо, милый! А не могу. Нет моей силушки!

-- В больницу попадешь, с виденьями этими. В церковь сходи!

Авдей постоял с мгновенье и двинулся к двери.

-- Шел, шел и вдруг сгинул, -- сказал он укоризненно, отодвинув засов и останавливаясь, -- ну, куда он сгинул? И куда человека девал?

-- Ничего не пойму! Страшно мне только, страшно... -- прошептала Игнатьиха.

-- Думаю и не знаю, сон это или и взаправду... -- и она опять вздрогнула.

-- Дура ты! Пьяная дура! -- сказал Авдей и вышел, с сердцем хлопнув дверью.

В эту ночь он не мог заснуть сразу, и почти до утра ворочался на своей узкой постели.

Мальчишки давно уже спали; Федор Павлович вернулся с гулянья, а он все не спал и не выходил у него из головы пьяный сон Игнатьихи.

"Ведь и почудится тоже", -- бормотал он с раздражением.

Много спустя после возвращения племянника, он услышал над головой тяжелые шаги вернувшегося домой хозяина.

"И куда он ходит теперь, -- начал думать Авдей, невольно прислушиваясь к шуму наверху, -- прежде никогда этого не было. Сидит и пьет. А теперь на!"