СЕМЬ МОРЕЙ
47. ГОРОДУ БОМБЕЮ
Гордость — удел городов.
Каждый город безмерно горд:
Здесь — гора и зелень садов,
Там — судами забитый порт.
Он хозяйствен, он деловит,
Числит фрахты всех кораблей,
Он осмотр подробный творит
Башен, пушечных фитилей,
Город Городу говорит:
«Позавидуй, повожделей!»
Те, кто в городе рос таком,
Редко путь выбирают прямой,
Но всегда мечтают тайком,
Словно дети — прийти домой.
У чужих — чужая семья,
В странах дальних не сыщешь родни
Словно блудные сыновья,
Считают странники дни
И клянут чужие края
За то, что чужие они.
(Но уж славу родной земли,
Что превыше всех прочих слав,
Сберегают в любой дали
Слава Богу, отчизной мне
Не далекие острова,
Я судьбою счастлив вполне
Далеко не из щегольства, —
Нет, поклон мой родной стране
За святые узы родства.
Может быть, заплыв за моря,
Наглотавшись горьких харчей,
Ты утешишься, говоря:
Мол, неважно, кто я и чей.
(Ни по службе, ни ради наград
Принят в лоно этой страной;
Я нимало не виноват,
Что люблю я город родной,
Где за пальмами в море стоят
Пароходы над мутной волной.)
Ныне долг я должен вернуть,
И за честь я теперь почту
Снова пуститься в путь,
Причалить в родном порту.
Да сподоблюсь чести такой:
Наслужившись у королей
(Аккуратность, честность, покой)
Сдать богатства моих кораблей;
Все, что есть, тебе отдаю,
Верность дому родному храня:
Город мой, ты сильней меня,
Ибо взял ты силу мою!
Пер Е Витковский.
ПЕСНЬ АНГЛИЧАН
48. ПЕСНЬ АНГЛИЧАН
Счáстлива наша судьба, богато наследие наше.
(Смирись, мой народ, и, радуясь, не забудь своего завета)
Проложил могучий Бог
В мире тысячи дорог
Протори́в нам путь во все концы планеты.
Да, мы грешили порой, заблуждались и наши вожди,
Мы себя осквернили бесчестьем,
с чистотою расставшись сердечной…
Хоть грешили мы порой,
Но не падайте душой;
Нас вели дурные люди — и накажет их Предвечный…
Веру свою сохраните — сокровенную веру отцов, —
И не грешите с виденьями обветшалых своих алтарей.
Примет вашу дань Господь —
Вашу шпагу, вашу плоть;
Знайте же: он втрое спросит с ваших верных сыновей.
Храните закон — и будьте всегда послушны ему.
Очистите землю от скверны, себе подчинив природу,
Чтобы каждый точно знал:
Что он сеял — то пожал
Чтоб с благословеньем Божьим в мире жили все народы.
Ныне слушайте песнь — неуклюжую песнь,
Простосердечного певца, что не просит ответа,
Сквозь слова и сквозь мотив
Перлы истин ощутив, —
Тех, которые певец донес до края света
49. АНГЛИЙСКИЕ МАЯКИ
В наше тело бьются буруны, в водорослях — колени,
Наши черные чресла — в бурлящей, клокочущей пене.
Со скал, с утесов и мысов
мы смотрим, как в мутной дали,
Плывут над бездонной бездной английские корабли.
И когда на спокойные воды опускается тихий вечер,
И когда штормовые волны вздувает яростный ветер,
Днем — по реющим флагам, в ночи — по полету ракет
Узнаём мы, откуда плывут они, и им посылаем привет.
Мы мосты через мрак наводим, кормчему кажем дорогу
И на суше жену его будим, чтоб она помолилась Богу,
Кто штормует в море далёком, мы не забываем того,
И с любимой, ждущей в Британии, связываем его.
Привет вам, летучие клиперы с шерстью, зерном и чаем!
Привет, суда грузовые, мы радостно вас встречаем!
Мы шлем предостережения об угрозе, что ждет впереди,
Огромным ли белым лайнерам,
китобойцам ли из Данди.
Плывите домой с Востока, синих дорог цыгане,
От мыса Доброй Надежды, из Азии из Тасмании —
Вы, ткущие ткань Империи по всем океанам земли;
Мы — Маяки, мы встречаем вас, английские корабли!
Плывите же по Ламаншу, в морях проблуждав немало,
Сгрузите свои товары на лондонские причалы,
А если вас спросят; «Кто вас послал в океан, моряки?»,
Отвечайте, что вас послали Английские Маяки.
50. ПЕСНЬ МЕРТВЕЦОВ
Слушайте Песнь Мертвецов — на Севере обледенелом,
Песнь тех, кто стремился на Полюс,
но уснул под покровом белым,
Песнь Мертвецов — на Юге, — где солнце су́шит самшит,
Где песок заносит скелеты и дикий динго скулит,
Песнь Мертвецов — на Востоке —
где в джунглях кричат обезьяны,
Где воды плесенью пахнут, а воздух — от сырости пьяный,
Песнь Мертвецов на Западе — где гремят камнепады в горах,
И каждый, кто заснул у костра, стал, добычею росомах.
Так слушайте Песнь Мертвецов!
I
Мы, о вольности мечтали там, где душный город-спрут,
Мы стремились к горизонтам, где дороги вниз ведут,
Приходили к нам Виденья: Мощь, а с ней Нужда и Гнёт —
Но Душа нечеловечья нас всегда вела вперед.
Как олень бежит с тех пастбищ, где кормился он травой,
С детской верой убегали мы с полей земли родной.
А когда еда кончалась и кончалась вся вода,
С детской верой в путь священный умирали мы тогда.
На барханах, на болотах, на увалах мы лежим,
Чтоб по нашим трупам дети шли вперед путем своим.
Мы удóбрили вам почву: путь открыли вам вперед!
Мы для вас вскормили почку — из нее цветок взрастет.
Мы вас ждем: мы потеряли след нехоженых дорог,
В ваш хозяйский шаг мы верим,
слышим поступь ваших ног!
Так вперед по нашим трупам! Мы, кто начинали сев,
Ждем: чтоб вы собрали жатву, все преграды одолев.
Наш Дрейк до мыса Горн дошел —
И стала Англия владычицей морей
Средь неведомых вод, где солнце встает,
Воздвигся Империи нашей престол,
И стала Англия владычицей морей
И не закроется Дом наш вовек —
Ни днем, ни во мраке ночи,
Пока этот Дом мы храним-бережем,
Пока на риск идет человек
(И днем и во мраке ночи).
Да будет во веки веков он стоять,
И вот, мы в этом клянёмся.
А тот сумасброд, что отсюда уйдет,
Будет только пустых приключений искать.
(И вот мы в этом клянёмся).
II
Моря мы кормили тысячу лет —
А всё не сыт океан,
Хоть нет ни одной на свете волны,
Не лизнувшей кровь англичан.
В просторы морей мы послали людей,
Акулам скормили их плоть,
Если кровь — это плата за власть над морями,
Мы сполна заплатили, Господь.
Выносит на берег каждый прилив
Оснастку разбитых судов,
На белом песке каждый отлив
Оставляет тела моряков.
И на всех песках тела моряков
От Питкерна до Сомали…
Если кровь — это плата за власть над морями,
Если кровь — это плата за власть над морями,
Мы, Господь, её честно внесли.
Кормить океаны тысячу лет —
Вот каков наш гордый удел.
Было так, и когда аргонавты гребли,
И вчера когда шторм налетел.
Вот — скелет корабля на рифах лежит:
Стало быть, такова цена.
Если кровь — это плата за власть над морями,
Если кровь — это плата за власть над морями,
Если кровь — это плата за власть над морями,
Мы, о Господи, платим сполна!
51. ПОДВОДНЫЙ ТЕЛЕГРАФ
Спускаются вглубь корпуса судов, растерявших и мачты и реи
Во тьму, в кромешную тьму, где кишат слепые морские змеи,
Здесь где нет ни звука, ни отзвука звука, — где мертвая тишь всегда —
Здесь, обросшие ракушками, лежат подводные провода.
Здесь, в утробе мира, по ребрам земли, несутся в пучине моря
Слова — и эти людские слова бьются, мерцают, дрожат —
Предупреждения, новости, приветы, восторги, горе:
Новая Сила пришла в темноту, куда не достанет взгляд.
Провода пробудили голос людской; Время они победили.
Вдали от солнца соединив все страны под кровом тьмы.
Тише! Летят голоса людей в вязком подводном иле,
Новый Закон: теперь по нему неразделимы все мы!»
52. ПЕСНЬ СЫНОВЕЙ
Дары возлагает тот, кто вернулся из дальней страны.
Да, измена богата, но помни Мать: богаче твои сыны!
Слыхали мы и смертный хрип, слыхали и волчий вой.
Гордись нами, Англия наша Мать! Весь мир — он отныне твой.
Сочти — разве мало нас? Смотри — разве мы стали слабей?
Ну разве мы — сирая голь земли? Нет, мы кровь от крови твоей!
О Мать, обрати своё слово к тем, кто стоит у твоих колен!
С тобой говорим мы, хотя и росли у разных у дальних стен.
Боремся мы не вслепую, торгуясь, смеясь и глумясь,
Но гордую душу мы не продадим, и любовь мы не втопчем в грязь.
Только один дар нам дан — Любовь без трескучих слов.
Все мы выросли в разных дальних краях — так слушай своих сынов.
53. ПЕСНИ ГОРОДОВ
Бомбей
У моря моего, где жили короли,
Наследник королей, своими мастерскими
Объединяю я народы всей земли,
Чтоб дать им всем одно единственное имя.
Калькутта
Я создана Рекой, Моряк меня любил.
Привет, о Англия! Несметно я богата.
Я — Азия, пусть мой фундамент — зыбкий ил.
Но я держу в руках и Жизнь, и Смерть и Злато.
Мадрас
Когда-то Клайв меня так сладко целовал
И королевское мне даровал обличье.
Но вот я стариком теперь бессильным стал,
Чтоб грезить о былом величьи.
Рангун
Привет, о Мать! Пускай балакает монах,
Что я — простой торгаш. Мне наплевать! Он знает:
У храма Шве-Дагон влюбленные в шелках
Смеясь, его не вспоминают.
Сингапур
Привет, о Мать! Восток и Запад не впервой
Ждут помощи моей, чтоб плыть в края иные:
Я всё же — ворота торговли мировой,
(Да. Пусть не первые, зато вторые).
Гонконг
Привет, о Мать! Меня ты строго береги.
Спокойно спят твои суда над гладью пенной,
Но завтра, может захотят твои враги
Из бухты гнать твой флот военный.
Галифакс
Привет, о Мать! Стоят в тумане корабли,
Туман покрыл мои валы и бастионы.
Бессонный часовой всей северной земли,
Я стерегу твои знамёна.
Монреаль и Квебек
Мы жаждем мира. Но доходит весть до нас
(Правдивая иль нет, шутливая иль злая),
Что скоро враг придет. Мы ждем его сейчас,
Былые битвы вспоминая.
Виктория
С Востока к Западу, крутясь, дошли слова —
Востоком Запад стал у края вод восточных;
С Востока к Западу, крепка, как тетива,
Проходит цепь из звеньев прочных.
Кейптаун
В сраженьях и торгах менял владельцев я,
Сны об Империи в мозгу моем витали,
Пусть будет вся страна вокруг — страна моя
От Тафельберга до Наталя.
Мельбурн
Привет! Меня не дар, не ужас основал.
Зажат меж засухой, злосчастием и златом,
Я дерзок и могуч, я — как девятый вал,
Что бьет буруном бесноватым.
Сидней
Привет! Я превратил свой грех в зерно добра,
Я стойкость выковал из бед своих и боли.
В моей крови — земель тропических жара,
У ног моих — благая доля.
Брисбен
Мир северный принес я в южные края,
я создаю народ в Империи великой.
Немного потерпи — увидишь: буду я
Над всеми землями владыкой.
Хобарт
Любовью создан я, а злость взрастила Ад,
Но я своих детей воспитываю честно.
Хочу я тихо жить, трудясь все дни подряд.
Мир даровал мне Царь Небесный.
Окленд
Последние, мы всех и краше и добрей;
Ласкает солнце нас на наших тучных нивах;
Так отчего ж не к нам стремятся тьмы людей
Что ищут Островов Счастливых?
54. ОТВЕТ АНГЛИИ
В вас — моя Кровь, и в ней — не хвала, а жёсткий запрет:
Слушать веленья других ни смысла ни нужды нет.
Вы — плоть от плоти моей, вы — кость от моих костей,
Вы стойки, как ваши сыны, вы ваших отцов сильней.
Глубже пустых речей живая любовь у нас:
Когда встречаемся мы, нет поцелуев и ласк.
Я, мощна, как и раньше была, не ослабла сила руки;
Я вскормила своих сынов, но не су́хи мои соски.
Для вас я открыла дверь, место я вам дала,
Советников вам нашла — обсуждайте свои дела
Со стражами внешних путей, баронами южных морей;
И с матерью вашей седой обсуждайте дела сыновей —
Как с братом брат говоря, без вторженья людей чужих —
Ради гордости англичан ради блага народов своих.
Мы дали обет. И пока нашей Кровью силен народ,
Ваше благо будет моим, моя сила к вам перейдет,
И когда на Страшный Суд, и в последний бой мы пойдем,
Не обрушатся наши столпы, устоит наш могучий Дом.
Крепкий тройной канат завяжите на девять узлов,
Чтобы стал навек ваш Закон Законом ваших краёв —
Закон, который связать на веки веков бы мог
С северным клёном и вереском мимозу, и южный дрок.
Ваш Закон — есть общий закон, и надо ли объяснять,
Что кровью связаны мы, и я — всегда ваша Мать.
Идите к собратьям своим, пусть с вами они говорят,
И пусть ваш английский язык будет ясен, прост и богат.
Трудитесь всегда и везде, не сидите в своем углу,
К цели своей — напролом, презирая хулу и хвалу,
Трудитесь будьте остры и умом и шпагой своей:
Ведь — не дети, не боги вы — а люди в мире людей.
Пер. Георгий Бен.
48. ПЕСНЬ АНГЛИЧАН
Счáстлива наша судьба, богато наследие наше.
(Смирись, мой народ, и, радуясь, не забудь своего завета)
Проложил могучий Бог
В мире тысячи дорог
Протори́в нам путь во все концы планеты.
Да, мы грешили порой, заблуждались и наши вожди,
Мы себя осквернили бесчестьем,
с чистотою расставшись сердечной…
Хоть грешили мы порой,
Но не падайте душой;
Нас вели дурные люди — и накажет их Предвечный…
Веру свою сохраните — сокровенную веру отцов, —
И не грешите с виденьями обветшалых своих алтарей.
Примет вашу дань Господь —
Вашу шпагу, вашу плоть;
Знайте же: он втрое спросит с ваших верных сыновей.
Храните закон — и будьте всегда послушны ему.
Очистите землю от скверны, себе подчинив природу,
Чтобы каждый точно знал:
Что он сеял — то пожал
Чтоб с благословеньем Божьим в мире жили все народы.
Ныне слушайте песнь — неуклюжую песнь,
Простосердечного певца, что не просит ответа,
Сквозь слова и сквозь мотив
Перлы истин ощутив, —
Тех, которые певец донес до края света
49. АНГЛИЙСКИЕ МАЯКИ
В наше тело бьются буруны, в водорослях — колени,
Наши черные чресла — в бурлящей, клокочущей пене.
Со скал, с утесов и мысов
мы смотрим, как в мутной дали,
Плывут над бездонной бездной английские корабли.
И когда на спокойные воды опускается тихий вечер,
И когда штормовые волны вздувает яростный ветер,
Днем — по реющим флагам, в ночи — по полету ракет
Узнаём мы, откуда плывут они, и им посылаем привет.
Мы мосты через мрак наводим, кормчему кажем дорогу
И на суше жену его будим, чтоб она помолилась Богу,
Кто штормует в море далёком, мы не забываем того,
И с любимой, ждущей в Британии, связываем его.
Привет вам, летучие клиперы с шерстью, зерном и чаем!
Привет, суда грузовые, мы радостно вас встречаем!
Мы шлем предостережения об угрозе, что ждет впереди,
Огромным ли белым лайнерам,
китобойцам ли из Данди.
Плывите домой с Востока, синих дорог цыгане,
От мыса Доброй Надежды, из Азии из Тасмании —
Вы, ткущие ткань Империи по всем океанам земли;
Мы — Маяки, мы встречаем вас, английские корабли!
Плывите же по Ламаншу, в морях проблуждав немало,
Сгрузите свои товары на лондонские причалы,
А если вас спросят; «Кто вас послал в океан, моряки?»,
Отвечайте, что вас послали Английские Маяки.
50. ПЕСНЬ МЕРТВЕЦОВ
Слушайте Песнь Мертвецов — на Севере обледенелом,
Песнь тех, кто стремился на Полюс,
но уснул под покровом белым,
Песнь Мертвецов — на Юге, — где солнце су́шит самшит,
Где песок заносит скелеты и дикий динго скулит,
Песнь Мертвецов — на Востоке —
где в джунглях кричат обезьяны,
Где воды плесенью пахнут, а воздух — от сырости пьяный,
Песнь Мертвецов на Западе — где гремят камнепады в горах,
И каждый, кто заснул у костра, стал, добычею росомах.
Так слушайте Песнь Мертвецов!
I
Мы, о вольности мечтали там, где душный город-спрут,
Мы стремились к горизонтам, где дороги вниз ведут,
Приходили к нам Виденья: Мощь, а с ней Нужда и Гнёт —
Но Душа нечеловечья нас всегда вела вперед.
Как олень бежит с тех пастбищ, где кормился он травой,
С детской верой убегали мы с полей земли родной.
А когда еда кончалась и кончалась вся вода,
С детской верой в путь священный умирали мы тогда.
На барханах, на болотах, на увалах мы лежим,
Чтоб по нашим трупам дети шли вперед путем своим.
Мы удóбрили вам почву: путь открыли вам вперед!
Мы для вас вскормили почку — из нее цветок взрастет.
Мы вас ждем: мы потеряли след нехоженых дорог,
В ваш хозяйский шаг мы верим,
слышим поступь ваших ног!
Так вперед по нашим трупам! Мы, кто начинали сев,
Ждем: чтоб вы собрали жатву, все преграды одолев.
Наш Дрейк до мыса Горн дошел —
И стала Англия владычицей морей
Средь неведомых вод, где солнце встает,
Воздвигся Империи нашей престол,
И стала Англия владычицей морей
И не закроется Дом наш вовек —
Ни днем, ни во мраке ночи,
Пока этот Дом мы храним-бережем,
Пока на риск идет человек
(И днем и во мраке ночи).
Да будет во веки веков он стоять,
И вот, мы в этом клянёмся.
А тот сумасброд, что отсюда уйдет,
Будет только пустых приключений искать.
(И вот мы в этом клянёмся).
II
Моря мы кормили тысячу лет —
А всё не сыт океан,
Хоть нет ни одной на свете волны,
Не лизнувшей кровь англичан.
В просторы морей мы послали людей,
Акулам скормили их плоть,
Если кровь — это плата за власть над морями,
Мы сполна заплатили, Господь.
Выносит на берег каждый прилив
Оснастку разбитых судов,
На белом песке каждый отлив
Оставляет тела моряков.
И на всех песках тела моряков
От Питкерна до Сомали…
Если кровь — это плата за власть над морями,
Если кровь — это плата за власть над морями,
Мы, Господь, её честно внесли.
Кормить океаны тысячу лет —
Вот каков наш гордый удел.
Было так, и когда аргонавты гребли,
И вчера когда шторм налетел.
Вот — скелет корабля на рифах лежит:
Стало быть, такова цена.
Если кровь — это плата за власть над морями,
Если кровь — это плата за власть над морями,
Если кровь — это плата за власть над морями,
Мы, о Господи, платим сполна!
51. ПОДВОДНЫЙ ТЕЛЕГРАФ
Спускаются вглубь корпуса судов, растерявших и мачты и реи
Во тьму, в кромешную тьму, где кишат слепые морские змеи,
Здесь где нет ни звука, ни отзвука звука, — где мертвая тишь всегда —
Здесь, обросшие ракушками, лежат подводные провода.
Здесь, в утробе мира, по ребрам земли, несутся в пучине моря
Слова — и эти людские слова бьются, мерцают, дрожат —
Предупреждения, новости, приветы, восторги, горе:
Новая Сила пришла в темноту, куда не достанет взгляд.
Провода пробудили голос людской; Время они победили.
Вдали от солнца соединив все страны под кровом тьмы.
Тише! Летят голоса людей в вязком подводном иле,
Новый Закон: теперь по нему неразделимы все мы!»
52. ПЕСНЬ СЫНОВЕЙ
Дары возлагает тот, кто вернулся из дальней страны.
Да, измена богата, но помни Мать: богаче твои сыны!
Слыхали мы и смертный хрип, слыхали и волчий вой.
Гордись нами, Англия наша Мать! Весь мир — он отныне твой.
Сочти — разве мало нас? Смотри — разве мы стали слабей?
Ну разве мы — сирая голь земли? Нет, мы кровь от крови твоей!
О Мать, обрати своё слово к тем, кто стоит у твоих колен!
С тобой говорим мы, хотя и росли у разных у дальних стен.
Боремся мы не вслепую, торгуясь, смеясь и глумясь,
Но гордую душу мы не продадим, и любовь мы не втопчем в грязь.
Только один дар нам дан — Любовь без трескучих слов.
Все мы выросли в разных дальних краях — так слушай своих сынов.
53. ПЕСНИ ГОРОДОВ
Бомбей
У моря моего, где жили короли,
Наследник королей, своими мастерскими
Объединяю я народы всей земли,
Чтоб дать им всем одно единственное имя.
Калькутта
Я создана Рекой, Моряк меня любил.
Привет, о Англия! Несметно я богата.
Я — Азия, пусть мой фундамент — зыбкий ил.
Но я держу в руках и Жизнь, и Смерть и Злато.
Мадрас
Когда-то Клайв меня так сладко целовал
И королевское мне даровал обличье.
Но вот я стариком теперь бессильным стал,
Чтоб грезить о былом величьи.
Рангун
Привет, о Мать! Пускай балакает монах,
Что я — простой торгаш. Мне наплевать! Он знает:
У храма Шве-Дагон влюбленные в шелках
Смеясь, его не вспоминают.
Сингапур
Привет, о Мать! Восток и Запад не впервой
Ждут помощи моей, чтоб плыть в края иные:
Я всё же — ворота торговли мировой,
(Да. Пусть не первые, зато вторые).
Гонконг
Привет, о Мать! Меня ты строго береги.
Спокойно спят твои суда над гладью пенной,
Но завтра, может захотят твои враги
Из бухты гнать твой флот военный.
Галифакс
Привет, о Мать! Стоят в тумане корабли,
Туман покрыл мои валы и бастионы.
Бессонный часовой всей северной земли,
Я стерегу твои знамёна.
Монреаль и Квебек
Мы жаждем мира. Но доходит весть до нас
(Правдивая иль нет, шутливая иль злая),
Что скоро враг придет. Мы ждем его сейчас,
Былые битвы вспоминая.
Виктория
С Востока к Западу, крутясь, дошли слова —
Востоком Запад стал у края вод восточных;
С Востока к Западу, крепка, как тетива,
Проходит цепь из звеньев прочных.
Кейптаун
В сраженьях и торгах менял владельцев я,
Сны об Империи в мозгу моем витали,
Пусть будет вся страна вокруг — страна моя
От Тафельберга до Наталя.
Мельбурн
Привет! Меня не дар, не ужас основал.
Зажат меж засухой, злосчастием и златом,
Я дерзок и могуч, я — как девятый вал,
Что бьет буруном бесноватым.
Сидней
Привет! Я превратил свой грех в зерно добра,
Я стойкость выковал из бед своих и боли.
В моей крови — земель тропических жара,
У ног моих — благая доля.
Брисбен
Мир северный принес я в южные края,
я создаю народ в Империи великой.
Немного потерпи — увидишь: буду я
Над всеми землями владыкой.
Хобарт
Любовью создан я, а злость взрастила Ад,
Но я своих детей воспитываю честно.
Хочу я тихо жить, трудясь все дни подряд.
Мир даровал мне Царь Небесный.
Окленд
Последние, мы всех и краше и добрей;
Ласкает солнце нас на наших тучных нивах;
Так отчего ж не к нам стремятся тьмы людей
Что ищут Островов Счастливых?
54. ОТВЕТ АНГЛИИ
В вас — моя Кровь, и в ней — не хвала, а жёсткий запрет:
Слушать веленья других ни смысла ни нужды нет.
Вы — плоть от плоти моей, вы — кость от моих костей,
Вы стойки, как ваши сыны, вы ваших отцов сильней.
Глубже пустых речей живая любовь у нас:
Когда встречаемся мы, нет поцелуев и ласк.
Я, мощна, как и раньше была, не ослабла сила руки;
Я вскормила своих сынов, но не су́хи мои соски.
Для вас я открыла дверь, место я вам дала,
Советников вам нашла — обсуждайте свои дела
Со стражами внешних путей, баронами южных морей;
И с матерью вашей седой обсуждайте дела сыновей —
Как с братом брат говоря, без вторженья людей чужих —
Ради гордости англичан ради блага народов своих.
Мы дали обет. И пока нашей Кровью силен народ,
Ваше благо будет моим, моя сила к вам перейдет,
И когда на Страшный Суд, и в последний бой мы пойдем,
Не обрушатся наши столпы, устоит наш могучий Дом.
Крепкий тройной канат завяжите на девять узлов,
Чтобы стал навек ваш Закон Законом ваших краёв —
Закон, который связать на веки веков бы мог
С северным клёном и вереском мимозу, и южный дрок.
Ваш Закон — есть общий закон, и надо ли объяснять,
Что кровью связаны мы, и я — всегда ваша Мать.
Идите к собратьям своим, пусть с вами они говорят,
И пусть ваш английский язык будет ясен, прост и богат.
Трудитесь всегда и везде, не сидите в своем углу,
К цели своей — напролом, презирая хулу и хвалу,
Трудитесь будьте остры и умом и шпагой своей:
Ведь — не дети, не боги вы — а люди в мире людей.
Пер. Георгий Бен.
55. ПЕРВАЯ ПЕСНЬ
Женщину в мраке ночном выкрал я в жены, —
Не дал познать мне ее стан всполошенный:
Бросилось племя, грозя мукой и кровью
Но ее смех мне зажег сердце любовью.
Мчались мы с нею сквозь лес в сумрак беззвёздный,
Но задержал нас поток бурный и грозный,
Сыном Морей мы зовем гневного стража,
В страхе мы ждали конца, — вор и покража.
Встал я на бой, но она с легкостью зверя
Спрыгнула вниз на бревно, вросшее в берег,
Шкуры свои приподняв, словно ветрила,
Бога ветров защитить громко просила.
И, как живое, бревно (Бог, ты над нами!)
На середину реки выплыло с нами.
Следом, звеня, топоров туча летела,
Я трепетал, но она радостно пела.
Скрылась земля вдалеке, — как покрывало,
Синяя мгла над водой нас укрывала.
Тихо все было кругом. Вдруг, нарастая,
Свет запылал в глубине, мглу рассекая.
Прыгнул он кверху и встал в синем просторе,
То властелином взошло Солнце простое
И, ослепив нам глаза, в невероятный
Мир растворило врата, в мир необъятный.
Видели мы (и живем!) пламень священный,
Но приказали бревну боги вселенной
К берегу плыть, где стоял, злобой объятый,
Вражеский стан, но теперь — мы были святы!
В прахе валялся, дрожа, враг пораженный.
Пали пред нами мужи, дети и жены,
Плотно руками прикрыв в ужасе лица,
И мы ступали по ним — пророк и жрица!
пер Михаил Фроман
56. ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЬ **
…И сказал Господь на небе всем без рангов и чинов
Ангелам, святым и душам всех достойнейших людей:
Вот и минул Судный День —
От земли осталась тень,
А теперь наш новый мир не сотворить ли без морей?
Тут запели громко души развесёлых моряков:
«Чёрт побрал бы ураган, что превратил нас в горсть костей,
Но окончена война…
Бог, что видит всё до дна,
Пусть моря он хоть утопит в тёмной глубине морей!»
Молвила душа Иуды, в Ночь предавшего Его:
«Господи, не забывай — ты обещал душе моей
То, что я однажды в год
Окунусь в прохладный лёд,
Ты ж отнимешь эту милость, отбирая льды морей!»
И сказал тут Богу Ангел всех береговых ветров,
Ангел всех громов и молний, Мастер грозовых ночей:
«Охраняю я один
Чудеса твоих глубин
Ты ведь честь мою отнимешь, отнимая глубь морей!»
Вновь запели громко души развесёлых моряков:
«Боже, мы народ суровый, есть ли кто нас горячей?
Хоть порой нам суждено
С кораблём идти на дно
Мы не мальчики — не просим мы отмщения для морей!»
И тогда сказали души негров, брошенных за борт,
«Дохли мы в цепях тяжелых, в тёмных трюмах кораблей,
И с тех пор одно нам снится,
Что мощна Твоя десница.
Что Твоя труба разбудит всех, кто спит на дне морей!»
Тут воззвал апостол Павел: «Помнишь, как мы долго плыли
Гнали мы корабль усталый, и летел он всё быстрей,
Нас четырнадцать там было,
Мы, твою увидя милость,
Славили тебя близ Мальты посреди семи морей!»
И опять запели души развесёлых моряков
Струны арф перебирая с каждым мигом всё трудней:
«Наши пальцы просмолённы
Наши струны грубозвонны,
Сможем ли мы петь без моря Песнь достойную морей?»
Молвят души флибустьеров: «Мы моря багрили кровью,
Не верёвкой, так решёткой жизнь кончалась, ей же ей,
Мы с испанцем воевали
В кандалах мы пировали,
И что утопить, что пить нам… Мы — Владетели морей!»
Тут возник Большой Гарпунщик, старый китобой из Денди
И душа его пред Богом заорала всех сильней:
«О, полярные сиянья
В блеске белого молчанья!
Ну за что китов несчастных хочешь ты лишить морей?»
И опять запели души развесёлых моряков
«Тут в Раю и замахнуться негде сабелькой своей!
Можем ли мы вечно петь и
Шаркать ножкой на паркете?
Ни к чему все скрипки эти Покорителям морей!»
Наклонился Бог и тотчас все моря к себе призвал он,
И установил границы суши до скончанья дней:
Лучшее богослуженье
(У него такое мненье) —
Вновь залезть на галлеоны и служить среди морей!
Солнце, пена, пенье ветра, крики вольного баклана,
По волнам и днём и ночью — бег крылатых кораблей,
Корабли идут в просторы
К славе Господа, который
Просьбу моряков уважил и вернул им даль морей.
пер. В. Бетаки.
57. КУПЦЫ
Гонял купцов царь Соломон, —
В Тир, в Тарсис и в Ливан —
Любил кораллы, редких птиц
И шумных обезьян
И кедры гнал ему Хирам
Без счета и числа…
Но мы лишь с Лондоном ведем
Торговые дела.
Побережьем — и морями — вокруг света, нас несет.
Где попутный дует ветер, где торговля нам верна
Галс меняем: стаксель, грот — и окончен поворот —
Мы оплатим Пэдди Дойлю сапоги его сполна!
Мы жемчугов и слитков
Не возим никогда,
Но стоят нам товары
И пота и труда.
Под нестерпимым солнцем,
В объятьях льдов седых
И под ветрами злыми,
Что носятся меж них,
Кой-что добыто торгом,
Кой-что даёт захват,
Кой-что — учтивость наших
Ножей и каронад, —
Бывали встречи в море:
Из милости одной
Мы облегчали судно,
Спешащее домой.
Всё валко в непогоду,
Напряжено вдвойне —
Киль, погруженный в волны,
И клотик в вышине;
Шесть океанов властны
Все унести себе:
Вон в Балтике — смыло камбуз,
Шлюп-балку — в Ботани Бей
И в устьях рек, где лесосплав,
Бревна мешали нам,
Из Вальпарайзо мчались мы,
А Норд шел по пятам.
У полюса сидели
В клыкастом, крепком льде,
А в качку ветер ледяной
Купал фальшборт в воде
Мы обошли всю карту,
Все новые пути,
Нам острова светили,
Которых вновь не найти
От страха — волосы дыбом,
А ночь пройдет едва, —
Играет в блеске солнечном
Пустая синева.
Несчётны странные встречи,
Сулившие нам беду:
То вспыхивали ванты
Огнями на ходу.
То в вдруг сквозь шторм багровый
Сквозь искры в больных глазах
Голландец против ветра
Летел на всех парусах.
То Лотовый нас криком,
Заманивал в глубину,
То мы Пловца слыхали,
Что век не идет ко дну.
На парусах застывших
И в колкой снежной пыли,
С командой вдруг удвоенной
Мыс Духов мы прошли.
Да, мы не раз встречали
На северных морях
Безмолвный призрак шхуны,
Всех китобоев страх.
Сквозь снеговое поле,
Открытое на миг,
Покойный Гендрик Гудсон
К норд-осту вел свой бриг.
Так нас Господни воды
Несли под рев небес,
Так много мы видали
Невиданных чудес
И мы домой вернулись,
Хоть с прибылью хоть нет —
Не жаль того, что в море
Унес наш пенный след.
Отдать скорее якорь!
А душу стыд грызёт.
Что груз наш очень беден,
Подарок дальних вод!
Швартуемсмя! Ах, дурни!
И ты, и я не прав, —
Ведь худшее мы взяли,
Все лучшее не взяв.
Побережьем — и морями — вокруг света нас несет,
Может не пойти торговля, ветер стихнуть на пути,
Галс меняем: стаксель, грот — и окончен поворот —
Это все, чтоб в Лондон грузы привезти
58. ГИМН МАК ЭНДРЮ
Повествование тут ведется от лица инженера — механика пароходной компании; он стоит ночную вахту на палубе, заглядывая через верхний иллюминатор в машинное отделение, и беседует с воображаемым собеседником, то ли с Богом, то ли с пароходной машиной.
О чем же говорит он? (прим. Р.Киплинга).
Господь, из тени смутных снов сей мир Ты произвел;
Все, зыбко всё, я признаю — но только не Котел!
От стана до маховика я вижу всего Тебя, Бог,
Лишь Ты назначенье храповика определить, к примеру, мог!
Джон Кальвин так бы мир творил — упорен, сух, суров;
И я, взяв сажи для чернил, "Законы" писать готов.
Сегодня мне никак не уснуть — старые кости болят,
Всю ночь я нынче вахту стою — они со мной не спят.
Машины: девяносто дней — пыхтенье, шум и вой,
Сквозь Море мира Твоего скрипя, спешат домой.
Излишний скрип — ползунок ослаб — но ровен ход винта,
Уж тридцать тысяч миль — простим — такая маета.
То мрак, то — ясно, славный бриз — и мыс уже скрылся с глаз…
Три оборота Фергюсон добавил… Ух, сейчас…!
Да, Плимут рядом — мистрис там… Семьдесят — один — два — три!
Торопится к жене старик…. Да ты его не кори!
В любом порту любой квартал… Но женщин лучше нет,
Чем Эльзи Кемпбелл… Взял бы ты назад мои тридцать лет!
(Тогда горела "Сара Сендз"). Пути предстояли нам,
От Мерихилл до Поллокшоу, с Паркхеда на Говам!
Сэр Кеннет ждет. Ох, груб мой шеф, — услышу от него:
"МакЭндрю, добрыдень! Пришел? Как днище, ничего?"
Профан в машинах — спору нет, но лучшей из мадер
Нальет — и с пэрами я пью, как лучший инженер.
А начинал с низов… был мал, и пар был невелик,
Разрывы паклей затыкал, я к этому привык.
Давленье только десять — Эх! Рукой готов зажать!
Ну, а сейчас пустить не грех и сто шестьдесят пять!
На пользу каждый агрегат — вес меньше — плавнее ход,
И вот все тридцать в час даем — (котлы не разнесёт
И ладно!)…. С паром по морям скитаюсь целый век,
Привык машине доверять… А как там человек?
Тот, кто зачел миль миллион, пути свои любя —
Четыре раза до Луны… А сколько до Тебя?
Кто ночи, дни в волнах тянул… Припомнить первый шквал?
Пнул шкипера (он пьян был в дым), так он в салон сбежал!
А в кочегарку иду, а том на дне три фута воды,
Лбом о заслонку хрякнулся — . Вон, до сих пор следы.
Следы! Есть шрамы пострашней — душа черным-черна,
Пускай в машинном всё окей — греховность-то вот она.
Грешу сорок четвертый год, мотаюсь по волнам,
А совесть стонет, как насос… Прости Ты скверным нам.
Тогда я на вахте, в час ночной уставил жадный взгляд
На баб, что жались за трубой… Покаюсь, виноват!
В портах я радостей искал, забыв сыновний долг:
Не ставь в вину мне, Господи, и рейд через Гонг-Конг!
Часы беспутства, дни греха молю, спиши зараз —
Грант Роуд, Реддик, Номер Пять, и ночи в Харриганз!
Но хуже всех — коронный грех — матерился я не шутя.
Двадцать четыре было мне. Не осуди дитя!
Я Тропик в первый раз увидал — жар, фрукты, свет небес,
И не постиг — как пахнет сандал! — как может попутать Бес.
Весь день вокруг живой театр — устал ленивый взор,
А ночью свет распутных звезд — всё небо что твой костер!
В портах (тогда пар берегли) слонялся шалопай —
И как во сне — к себе влекли то ракушки, то попугай,
Сухая рыба-шар, бамбук, и тростка — первый сорт;
Увы, все это Капитан, найдя, кидал за борт.
Но вот прошли Сумбавский Мыс, и ветерок в тиши,
Молочно-теплый, пряно пропел: "МакЭндрю, не греши!"
Легко — без гнева, без угроз — шептал мне в ухо дух,
Но факты били словно трос, терзая грешный слух:
"Бог матери лишь липкий Бес, твоя пустая тень,
Про Рай и Ад попы твердят, их книги — дребедень.
Тот свет варганят в Брумело — там лепят и чертей,
В холодном Глазго делают, чтобы пугать людей
К Нему обратно не вернись, целуя бабий рот,
Иди-ка к Нам (а кто "Они"?), даст благодать нам тот,
Кто души в шутку не коптит, про адский огонь не лжет,
Кто спелым жарким бабам грудь наливает как соком плод».
И тут умолк: ни звука, все; о мудрый, тихий глас —
Оставив выбор мне, юнцу — забыть или тотчас…
Меня как громом поразил — в ушах он всё звенит,
Манящий — и вводящий в грех, соблазнами налит —
Как, мне отринуть Дух Святой? А тут еще наш винт!
Шторм пролетел, но вал крутой, и якоря — к чертям,
Ты чуял, Господи, ужас мой, в глубинах сердца, там…
На "Мери Глостер" в очередь в Ад я встал не просто так!
Но голова в Твоих руках, и Ты направил мой шаг —
От Дели до Торреса длился бой, и сам себе я враг,
Но как вошли в Барьерный Риф, Твоих вкусил я благ!
Мы ночью не решились плыть, и встали, пар держа,
И я не мог уснуть всю ночь, страдая и дрожа:
"Пусть лучше ясно видит глаз, чем мается душа"…
Твои слова? — Ясней звонка, гремели как металл,
Когда стонала наша цепь, порвавшись о коралл,
И свет Твой озарил меня, Долг вечный я познал.
В машинном отделенье Свет — ясней, чем наш карбон;
Я ждал, я звал сто тысяч раз, но не вернулся он.
***
Прикинем: тысячи две душ мы за год перевезём-
Ужель не оправдаться мне пред Господом, и в чём??
Ну ладно, хоть по полторы, за рейс ведь за один,!
Ведь это Служба — разве нет? Стыдиться нет причин?
Везли с собой, быть может, гнев — искали зло и грех —
Не мне судить их дел посев — хранил я жизнь их всех.
И лишь когда окончен рейс, пора молить — прости!
Мой грех позволил по морям шесть тысяч тонн вести.
Дней двадцать пять, как не спеши (хороший ведь пример) —
С Кейптауна на Веллингтон — тут нужен инженер.
Чини свой вал — хоть съешь его — попавши морю в плен,
Лови сигнал, иль парус ставь, плетясь на Кергелен!
А путь домой, на Рио? Там — игра не для детей:
Пыхти недели по волнам, средь льдов, ветров, дождей,
Не келпы — там грохочет лед: всплеск, кувырок, обвал,
Все смолотив, на юг уйдет — вот Божьи жернова!
(Восславьте, Снег и Лед, Творца, я ваш уважаю труд,
Но лучше б в церковь вам идти, а нам — в другой маршрут).
Не ваши страждут ум и плоть; пусть наше знанье — прах
Пред Силой, что явил Господь — но помни о делах.
А, наконец, придем мы в порт — там, взяв багаж ручной,
В перчатках, с тростью пассажир труд не оценит мой:
"Приятный рейс, спасибо вам. А тендер долго ждать?"
Им поклонившись, капитан пошлет вал проверять.
Отметят всех — но не меня — пожатье иль кивок,
А старый чорт- шотландец где? Там, в трюме, одинок.
Но ты, работа, веселишь, хоть невелик доход —
Нет пенсии, а ставка лишь четыре сотни в год.
А может, мне уйти совсем? Но что я разве трус,
А со штырем на росси… эй — как "соловей", француз?
Брать в лапу? Много есть жулья… Совсем невмоготу —
Я не стюард с подносом, я — всех старше на Борту.
За экономию взять приз? Шотландский уголь хоть
И ближе, но дрянной — мне мощь твоя ценней всего, Господь.
(Брикеты мог бы предлагать — для топки что цемент! -
Но "Вельш" — "Вангарти", может быть — не нужен и процент).
Изобретать? Чтоб дело шло — сиди на берегу:
Свой клапан-дифференциал забыть я не смогу,
Но не корю прохвостов тех, чей опыт весь в брехне —
Придумать просто, а вот продать — задачка не по мне.
Так мной сражен Аполлион — нет! — как ребенок бит,
Но рейс немного мне принес — я превышал лимит.
Не хочет Идол умирать, но не щажу себя,
Чтоб жертву ныне принести, достойную Тебя…
— Эй, снизу! Смазчик! Впал в азарт? Что, ходит тяжелей?
Запомни — здесь вам не "Канард", и масло зря не лей!
Ты думал? Платят не за то! Стирай-ка лучше грязь!
Да! Трудно Бога не помянуть, ругаясь и бранясь!
Вот, говорят — я грубиян. Но волны за кормой,
Дела — минуты не найти на светское бомо.
Тут детки за меня взялись: теперь, старик, ликуй;
Их я пущу охотно вниз — за так… за поцелуй.
Да, вспомнил: Кеннета племяш — нет крови голубей,
Из русской кожи башмачки, фуражка — князь морей!
Провел его по кораблю — от труб и до котла,
А он:, «мол пара не люблю — романтика ушла!»
Идьот! Все утро я следил, что замедляет взмах
У шатунов: ничком, и нос от вала в трех вершках.
"Романтика"! В каюте люкс плодит стишки эстет,
И книжечку издаст; но где, кто истинный поэт?
Как я устал от их "небес", и "голубков", и "чар",
Господь! Воскрес бы Робби Бернс, и Песнь сложил про Пар!
Чтоб лучшего шотландца речь усилить — с кораблем
Оркестр составим: клапана стучат, как метроном,
За контрабас сойдет шатун; гудит, сопит насос,
Эксцентрики — тарелок звон — звенят, шумят вразброс.
Шарниры ждут, чтоб, в такт попав, свою добавить трель,
А вот — как чисто! — шток смычком задел за параллель!
Вступили все! Дан полный ход, звучит гремящий хор,
Внимает шахта, что берет динамку под затвор.
Просчитана взаимосвязь, закон частей стальных,
Для скорости любой годясь, и для задач любых.
Надежность, сцепка, мощь везде, от топки до кают —
Подобно Утренней Звезде, смеясь, Творцу поют.
Без лести, твердо говорит, сияя смазкой, шкив:
"Не людям и не нам хвала, будь Ты над нами жив!"
Дадим им свой (и мой) Завет торжественно прочесть:
"Смиренье, Сдержанность, Закон, Порядок, Долг и Честь!"
Учил заводов лязг и шум, жар доменных горнил;
Вдруг душу (мне пришло на ум) тогда в них молот вбил?
Иль с человеком мощь машин связал прокатный стан,
Чтоб и надменный пассажир постиг предвечный План?
Здесь понимаю я один — для Службы мне даны
Семь тысяч лошадиных сил. Мой Бог! О, как сильны!
Я горд? Когда животных рой возник в цеху большом,
В усталости ли молвил Ты: "И это хорошо"?
Не так! Чтоб счастью Первых Дней дать радостный венец,
Встал Человек, что всех сильней — перед Творцом Творец!
Снесет страданья на земле, ржу, тренье, боль и мрак,
На Совершенном Корабле помчится — будет так!
Я слаб: не мне чертить обвод, продумывать узлы,
Но жил я и трудился я. Тебе, Тебе хвалы!
Я сделал то, что смог: суди, судьбу мою решай…
Нас милостями не оставь…
Ого! Звучит "Stand by"!
Так скоро лоцман? Вот фонарь. Сменяюсь — пятый час!
Ну, слава Богу: я сказал — Помилуй грешных нас…
Пойду…
— Добрутро, Фергюсон! Подумал хоть, разок,
Что стоит спешка твоя к жене?… Не дёшев уголек!
Пер Эд. Ермаков
59… ЧУДЕСА **
Посланье милой я послал,
За сотни миль, за сотни миль.
Равнину моря взволновал,
Атланту я письмо вручил…
А за письмом я прибыл сам,
Свою могилу миновал,
Огонь и сталь ел по часам
И с океаном воевал
Из глуби шторм на шторм вставал
Ревел, чтоб возвращался я,
Но зубы он себе сломал,
И сквозь него прорвался я
И солнце я остановил
Чтоб луч его путь указал,
Взнуздал торнадо, плетью бил,
Пока он подо мной не пал,
Сквозь ночь земле послал привет,
Возвёл я башни на краю,
Возжёг я пёстрый свет ракет
Чтоб озарить любовь мою
Земля дала героев мне
Чтобы сражаться за меня
Путь проложить по всей стране
Сквозь мили мчаться для меня
И всё вокруг служило мне
Вот — флоты выбились из сил,
Несчётных я загнал коней
Несчётно новых попросил
Послал я блеск ярчайших гроз,
Туда, где ждёт меня она,
И ненависть людскую снёс
За то, что есть одна — Она
Рассвет у ней меня застал
(День безъязык, чтоб рассказать…)
И вновь народец мелкий стал
Всё покупать и продавать…
Пер. В.Бетаки
60. ЗА УРОЖЕНЦЕВ КОЛОНИЙ! *
Мы выпили за Королеву,
Теперь за отчизну пьём,
За наших английских братьев,
Едва ли мы их поймём,
А впрочем, они нас тоже…
Так — при свете утренних звёзд
За нас, уроженцев колоний,
Наш главный, последний тост!
Не английское небо над нами,
Но всех нас учила мать
Туда устремляться сердцами
И Англию домом звать.
О жаворонках мы читали,
Что поют зелёным холмам,
Но сами кричим попугаями
Когда скачем по пыльным полям.
Легенды старого света —
Память горя, досталась отцам
По праву их прежней жизни,
И по праву рожденья — нам!
Тут качали нас в колыбели,
В эту землю вложен наш труд,
Наша честь, и судьба, и надежда
По праву рожденья — тут!
Прошу вас наполнить стаканы
И выпить без лишних слов
За четыре новые нации,
И за жителей островов.
Любой аттол распоследний,
Помянуть подобает нам:
Наша гордость велит нам выпить
За гордость живущих там.
За пыль от копыт неподкованных,
За рассветную душную тишь,
За дымок над кухней дворовой,
За шум жестяных наших крыш,
За риск утонуть в наводненье,
И смертельной засухи риск
За сынов Золотого Юга,
За поля, где пшеница и рис.
За сынов Золотого Юга, (встать!)
За привычную жизнь, что далась нам не даром,
Споем, ребята о тех мелочах, что дороги нам,
Ответим за каждую из мелочей, что дороги нам
На каждый удар — ударом!
За дымы пароходиков бойких,
За овец с бессчётных холмов,
За солнце что не обжигает,
За дожди без злых холодов,
За земли, что ждут посева,
За откормленных мясом людей,
За баб плодовитых, стройных:
Чтоб — по девять и десять детей.
Чтоб по девять и десять детей (встать!)
За привычную жизнь — что далась не даром,
Споём, ребята, о тех мелочах, что дороги нам,
Ответим за каждую из мелочей, что дороги нам,
На удар двойным ударом!
За страну бесконечных прерии
За бегущую тень облаков
За полный амбар соседа,
За гудки ночных поездов
За серых озёрных чаек,
За вспашку степной целины,
За зиму чуть ни в полгода,
За влажный ветер весны,
За страну жутких ливней и громов,
За сухую, бледную синь,
За гигантский прибой у Кейптауна,
И запах подпёкшихся глин,
За скрежет тяжелых шлюзов,
За рифы и золото вод,
За карту последней Империи,
Что время ещё развернёт.
За наших чёрных кормилиц,
Чей напев колыбельный дик,
И — пока мы английский не знали —
За наш первый родной язык!
За глубокую тень веранды,
За алмазный отсвет в волнах,
За пальмы в лунном сиянье
За ночных светляков в камышах,
За сердце Народа Народов,
За вспаханные моря,
За Аббатство, что славу Сада
Сплотило вокруг алтаря,
За неспешную поступь Времени,
За его золотой дождь
За мощности электростанций
И Сити незримую мощь,
Мы выпили за Королеву,
Теперь за отчизну пьём,
За наших английских братьев.
Может, всё же, мы их поймём.
Поймут и они нас тоже…
Но вот, Южный Крест и зашел…
За всех, уроженцев колоний
Выпьем. И — ноги на стол!
За уроженцев колоний (встать!)
За этим столом нас шесть —
За привычную жизнь, что далась недаром,
Споем, ребята о тех мелочах, что дороги нам,
Ответим за каждую из мелочей, что дороги нам
На удар шестикратным ударом!
За Телеграфный Кабель! (взяться за руки!)
Проложенный в глубине морской,
Чтоб с мысом Горн связать Оркней
Одной неразрывной петлёй!
Вокруг земли! Вокруг всей!
За уроженцев колоний! Пей!
пер. В. Бетаки.
61. КОРОЛЕВА
«Романтика, прощай навек!
С резною костью ты ушла, —
Сказал пещерный человек, —
И кремнем бьет теперь стрела.
Бог плясок больше не в чести.
Увы, романтика! Прости!»
«Ушла! — вздыхал народ озер. —
Теперь мы жизнь влачим с трудом.
Она живет в пещерах гор,
Ей незнаком наш свайный дом,
Холмы, вы сон ее блюсти
Должны. Романтика, прости!»
И мрачно говорил солдат:
«Кто нынче битвы господин?
За нас сражается снаряд
Плюющих дымом кулеврин.
Удар никак не нанести!
Где честь? Романтика, прости!»
И говорил купец, брезглив:
«Я обошел моря кругом —
Всё возвращается прилив,
И каждый ветер мне знаком.
Я знаю все, что ждет в пути
Мой бриг. Романтика, прости!»
И возмущался капитан:
«С углем исчезла красота;
Когда идем мы в океан,
Рассчитан каждый взмах винта.
Мы, как паром, из края в край
Идем. Романтика, прощай!»
И злился дачник, возмущен:
«Мы ловим поезд, чуть дыша.
Бывало, ездил почтальон,
Опаздывая, не спеша. О, черт!»
…Романтика меж тем
Водила поезд девять-семь.
Послушен под рукой рычаг,
И смазаны золотники,
И будят насыпь и овраг
Ее тревожные свистки;
Вдоль доков, мельниц, рудника
Ведет умелая рука.
Так сеть свою она плела,
Где сердце — кровь и сердце — чад,
Каким-то чудом заперта
В мир, обернувшийся назад.
И пел певец ее двора:
«Ее мы видели вчера!»
Пер А.Оношкович-Яцына.
62. СТИХИ О ТРЕХ КОТИКОЛОВАХ
У Бладстрит Джо на всех языках болтают
и пьют до зари.
Над городом веет портовый шум,
и не скажешь бризу: не дуй!
От Иокогамы уходит отлив, на буй бросая буй.
А в харчевне Циско вновь и вновь
говорят сквозь водочный дух
Про скрытый бой у скрытых скал,
Где шел «Сполох» и «Балтику» гнал,
а «Штральзунд» стоял против двух.
Свинцом и сталью подтвержден, закон Сибири скор:
Не смейте котиков стрелять у русских Командор!
Где хмурое море ползет в залив меж береговых кряжей,
Где бродит голубой песец, там матки ведут голышей.
Ярясь от похоти, секачи ревут до сентября,
А после неведомой тропой уходят опять в моря.
Скалы голы, звери черны, льдом покрылась мель,
И пазори играют в ночи, пока шумит метель.
Ломая айсберги, лед круша, слышит угрюмый Бог,
Как плачет лис и северный вихрь трубит в свой снежный рог.
Но бабы любят щеголять и платят без помех,
И вот браконьеры из года в год идут по запретный мех
Японец медведя русского рвет, и британец не хуже рвет,
Но даст американец-вор им сто очков вперед.
Под русским флагом шел «Сполох», а звездный лежал в запас,
И вместо пушки труба через борт — пугнуть врага в добрый час.
(Они давно известны всем —
«Балтика», «Штральзунд», «Сполох»,
Они триедины, как сам Господь,
и надо петь о всех трех.)
Сегодня «Балтика» впереди — команда котиков бьет,
И котик, чуя смертный час, в отчаянье ревет.
Пятнадцать тысяч отменных шкур — ей-Богу, куш не плох,
Но, выставив пушкой трубу через борт,
из тумана вышел «Сполох».
Горько бросить корабль и груз — пусть забирает черт! —
Но горше плестись на верную смерть
во Владивостокский порт.
Забывши стыд, как кролик в кусты,
«Балтика» скрыла снасть,
И со «Сполоха» лодки идут, чтоб краденое украсть.
Но не успели они забрать и часть добычи с земли,
Как крейсер, бел, как будто мел, увидели вдали:
На фоке плещет трехцветный флаг,
нацелен пушечный ствол.
От соли была труба бела, но дым из нее не шел.
Некогда было травить якоря — да и канат-то плох,
И, канат обрубив, прямо в отлив гусем летит «Сполох».
(Ибо русский закон суров — лучше пуле подставить грудь.
Чем заживо кости сгноить в рудниках,
где роют свинец и ртуть.)
«Сполох» не проплыл и полных двух миль,
и не было залпа вслед:
Вдруг шкипер хлопнул себя по бедру
и рявкнул в белый свет:
«Нас взяли на пушку, поймали на блеф —
или я не Том Холл'
Здесь вор у вора дубинку украл и вора вор провел:
Нам платит деньги Орегон, а мачты ставит Мэн,
Но нынче нас прибрал к рукам собака Рубен Пэн!
Он шхуну смолил, он шхуну белил,
за пушки сошли два бревна.
Но знаю я «Штральзунд» его наизусть —
по обводам это она!
Встречались раз в Балтиморе мы,
нас с ним дважды видал Бостон,
Но на Командоры в свой худший день явился сегодня он —
В тот день, когда решился он отсюда нам дать отбой, —
С липовыми пушками, с брезентовою трубой!
Летим же скорей за «Балтикой», спешим назад во весь дух,
И пусть сыграет Рубен Пэн — в одиночку против двух!»
И загудел морской сигнал, завыл браконьерский рог,
И мрачную «Балтику» воротил, что в тумане шла на восток.
Вслепую ползли обратно в залив меж водоворотов и скал,
И вот услыхали: скрежещет цепь —
«Штральзунд» якорь свой выбирал.
И бросили зов, ничком у бортов, с ружьями на прицел:
«Будешь сражаться, Рубен Пэн, или начнем раздел?»
Осклабился в смехе Рубен Пэн, достав свежевальный нож:
«Да, шкуру отдам и шкуру сдеру — вот вам мой дележ!
Шесть тысяч в Иеддо я везу товаров меховых,
А Божий закон и людской закон — не северней сороковых!
Ступайте с миром в пустые моря — нечего было лезть!
За вас, так и быть, буду котиков брать,
сколько их ни на есть».
Затворы щелкнули в ответ, пальцы легли на курки —
Но складками добрый пополз туман
на безжалостные зрачки.
По невидимой цели гремел огонь, схватка была слепа;
Не птичьей дробью котиков бьют — от бортов летела щепа.
Свинцовый туман нависал пластом, тяжелела его синева —
Но на «Балтике» было убито три и на «Штральзунде» два.
Увидишь, как, где скрылся враг,
коль не видно собственных рук?
Но, услышав стон, угадав, где он, били они на звук
Кто Господа звал, кто Господа клял,
кто Деву, кто черта молил —
Но из тумана удар наугад обоих навек мирил.
На взводе ухо, на взводе глаз, рот скважиной на лице,
Дуло на борт, ноги в упор, чтобы не сбить прицел.
А когда затихала пальба на миг — руль скрипел в тишине,
И каждый думал: «Если вздохну — первая пуля мне».
Но заговоренное ружье вслепую со «Штральзунда» бьет,
И сквозь мутный туман разрывной жакан
ударил Тома в живот.
И ухватился Том Холл за шкот, всем телом повис на нем,
Уронивши с губ: «Подожди меня, Руб, —
нас дьявол зовет вдвоем.
Дьявол вместе зовет нас, Руб, на убойное поле зовет,
И пред Господом Гнева предстанем мы,
как котик-голыш предстает.
Ребята, бросьте ружья к чертям, было время счеты свести.
Мы отвоевали свое. Дайте нам уйти!
Эй, на корме, прекратить огонь! «Балтика», задний ход!
Все вы подряд отправитесь в ад,
но мы с Рубом пройдем вперед!»
Качались суда, струилась вода, клубился туманный кров,
И было слышно, как капала кровь, но не было слышно слов.
И было слышно, как борта терлись шов о шов.
Скула к скуле во влажной мгле, но не было слышно слов.
Испуская дух, крикнул Рубен Пэн: «Затем ли я тридцать лет
Море пахал, чтобы встретить смерть
во мгле, где просвета нет?
Проклятье той работе морской, что мне давала хлеб, —
Я смерть вместо хлеба от моря беру,
но зачем же конец мой слеп?
Чертов туман! Хоть бы ветер дохнул сдуть у меня с груди
Облачный пар, чтобы я сумел увидеть синь впереди!»
И добрый туман отозвался на крик:
как парус, лопнул по шву,
И открылись котики на камнях
и солнечный блеск на плаву.
Из серебряной мглы шли стальные валы
на серый уклон песков,
И туману вслед в наставший свет
три команды бледнели с бортов.
И красной радугой била кровь, пузырясь по палубам вширь
И золото гильз среди мертвецов стучало о планшир,
И мерная качка едва ворочала тяжесть недвижных тел,
И увидели вдруг дела своих рук все, как им Бог велел.
И легкий бриз в парусах повис между высоких рей,
Но никто не стоял там, где штурвал,
и легли три судна в дрейф.
И Рубен в последний раз захрипел хрипом уже чужим
«Уже отошел? — спросил Том Холл. — Пора и мне за ним».
Глаза налились свинцовым сном
и по дальнему дому тоской,
И он твердил, как твердят в бреду, зажимая рану рукой:
«Западный ветер, недобрый гость, солнце сдувает в ночь
Красные палубы отмыть, шкуры грузить — и прочь!»
«Балтика», «Штралъзунд» и «Сполох»,
шкуры делить на троих!
Вы увидите землю и Толстый Мыс, но Том не увидит их.
На земле и в морях он погряз в грехах,
и чёрен был его путь,
Но дело швах, после долгих вахт он хочет лечь и уснуть.
Ползти он готов из моря трудов, просоленный до души, —
На убойное поле ляжет он, куда идут голыши.
Плывите на запад, а после на юг — не я штурвал кручу!
И пусть ёсиварские девки за Тома
поставят всё же свечу.
Но пусть не привяжут мне груз к ногам,
не бросят тонуть в волнах —
На отмели тихой заройте меня, как Беринга, в песках.
А рядом пусть ляжет Рубен Пэн — он честно дрался, ей-ей,
И нас оставьте поговорить
о грехах наших прошлых дней!..»
Ход наугад, лот вперехват, без солнца в небесах.
Из тьмы во тьму, по одному, как Беринг — на парусах.
Путь будет прост при свете звезд
для опытных пловцов:
С норда на вест, где Западный Крест, и курс на Близнецов.
Свет этих вех ясен для всех, а для браконьера вдвойне
В ту пору, когда секачи ведут стаи среди камней.
В небо торос, брызги до звезд, черных китов плеск,
Котик ревет — сумерки рвет, кроет ледовый треск.
Мчит ураган, и снежный буран воет русской пургой —
Георги и Святой с одной стороны и Павел Святой — с другой!
Так в шквалах плывет охотничий флот вдали от берегов,
Где браконьеры из года в год идут на опасный лов.
А в Иокогаме сквозь чад твердят,
Твердят сквозь водочный дух
Про скрытый бой у скрытых скал,
Где шел «Сполох» и «Балтику» гнал,
а «Штралъзунд» стоял против двух.
Пер. В. и М. Гаспаровы
63. БРОШЕННАЯ **
… И сообщают что покинутая «Мэри Поллок» всё ещё находится в море.
«Корабельные новости»
Самый непотопляемой
Я во всём нашем флоте была,
Пока меня злоба морская
Наискось не подняла.
Море, меру гнева превысив,
Унесло всю команду во тьму,
И хочет чтоб я, безглазая,
Продолжала служить ему!
Человек для себя меня сделал,
И воля его надо мной,
Но меня, творцом позабытую,
Гоняет любой волной,
Каждый дым на пустом горизонте
Пугает меня потому,
Что вдруг какое-то судно
Близко к борту пройдёт моему
Вывернутой, как губы в жажде
Перекошенной на волне
Иссушенной и расколотой
Что на море делать мне?
Ветры палубу мне подметают
До белизны костей,
Дребезжат при каждом качанье
Останки моих снастей,
Оснастки, что многие годы
Пребывала душой моей,
И стон изболевшихся рёбер
Едва отвечает ей.
Банды назойливых чаек
Скребутся в каютах пустых
И рёв, заглушающий бурю,
Рвётся из клюзов моих
В кольце горячем и синем
Я, слепая, качаясь сама,
Раскачиваю даже солнце,
Беспомощна и нема,
Я слышу: проходят звёзды
И в шуршащем пути круговом
Издеваются над обречённым
Перекривленным кораблём.
В гневе волна за волною
Приходят из ближних морей,
Белой и злобной стеною
По пустынной тропе моей.
И обиженная на собратьев,
Только жду я последнего дня,
И милостивого шквала,
Который утопит меня.
Вперед — назад меня носит,
То на север, где обшивке моей
Суждено обмерзать в леденящих
брызгах тяжёлых морей,
То на юг, где сползая с кораллов
Водоросли плывут,
И палубу грязью заносят,
Налезая на бак и на ют
Курс — навстречу солнцу,
Пусть глубины грозят бедой,
Я исхлестана ночью, надеюсь
На случайную встречу с сестрой…
Человек для себя меня сделал
И воля его надо мной,
Вдруг меня, творцом позабытую,
Снесёт на причал родной?!
Каждый дым на пустом горизонте
Дарит радость мне потому,
Что вдруг, к счастью, какое-то судно
Близко к борту пройдёт моему…
Пер. В.Бетаки
64. ПЕСНЬ БАНДЖО
Ты рояль с собой в поход не завернёшь,
Нежной скрипке в мокрых джунглях не звучать,
И орган в верховья Нила не попрешь,
Чтобы Баха бегемотам исполнять!
Ну а я — меж сковородок и горшков,
Между кофе и консервами торчу,
И под стук солдатских пыльных каблуков
Отстающих подгоняю и бренчу:
Тренди-бренди, тренди-бренди, та-ра-рам…
(что втемяшится — бренчит само собой!)
Так, наигрывая что-то в такт шагам,
Я зову вас на ночлег и водопой.
Дремлет лагерь перед боем в тишине.
Завещанье сочиняешь? Бог с тобой!
Объясню я, лишь прислушайся ко мне,
Что для нас один на десять — равный бой!
Я — пророк всего, что было искони
Невозможным! Бог нелепейших вещей!
Ну, а если вдруг сбываются они —
Только дай мне ритм сменить — и в путь смелей!
Там-то, там-то, там-то, там-то, там,
Где кизячный дым над лагерем вдали,
Там пустыней в даль седую, Одинокий хор веду я —
Боевой сигнал для белых всей Земли.
Младший сын пройдёт по горькому пути
И бесхитростный пастушеский бивак,
И сараи стригалей, где всё в шерсти,
Чтоб иметь своё седло и свой очаг!
На бадейке перевёрнутой, в ночи
Я о том скажу, о чём молчишь ты сам:
Я ведь — память, мука, город… О, молчи —
Помнишь смокинг и коктейль по вечерам?
Танго, танго, танго, танго, танго таннн…
В ясном блеске, в блеске лондонских огней…
Буду шпорою колоть их — Снова — к дьяволу и к плоти,
Но верну домой надломленных детей!
В дальний край, где из тропических морей
Новый город встал, потея и рыча,
Вез меня какой-то юный одиссей,
И волна мне подпевала, клокоча…
Он отдаст морям и небу кровь свою,
И захлёстнут горизонтом, как петлёй,
Он до смерти будет слышать песнь мою,
Словно в вантах ветра вымученный вой —
Волны, волны, волны, волны, волны — во!
И зеленый грохот мачту лупит в бок…
Если город — это горе,
Что ж, вздохни, и — снова в море!
Помнишь песню "Джонни, где твой сундучок?"
В пасть лощин, где днём мерцают звезд глаза,
Где обрывки туч летят из-под колёс,
Где рипят-визжат на спусках тормоза
(За окном — тысячефутовый утёс!),
Где гремят и стонут снежные мосты,
Где петляет в скалах змей стальных дорог,
Бесшабашных я зову, чтоб с высоты
Чёрным соснам протрубить в Роландов Рог:
Пойте, пойте, пойте, пойте, пойте, пой,
В гривах гор топор и просеки путей!
Гнать железных жеребцов на водопой
По ущельям, к волнам Западных Морей!
Звон мой — думаешь, он — часть твоей души?
Всем доступен он — банальнейший трень-брень,
Но — смеяться и сморкаться — не спеши:
Он терзает струны сердца каждый день!
То дурачит, то печалит, то смешит,
То ли пьянка, то ли похоть, то ли ложь…
Так назойливой мелодией звучит,
Жжётся память, от которой не уйдешь!
Только, только, только, только так —
Пустяковая расплата за тобой?
Погоди, не веселись — Вспомни всё и оглянись,
И раскаянье навалится горой…
Пусть орган под самый свод возносит боль
Я взметну тоску людскую до звезды!
Пусть врага зовёт труба на смертный бой,
Я — бегу, смеясь меж бегства и беды.
Резкий голос мой не спутаешь ни с чем —
Неоконченная песнь надежд былых,
Издевательство над сущностью вещей
Скрыто в выкриках гнусавых струн моих!
День ли, день ли, день ли, день ли — день, да мой!
Кто послушает, а кто и прочь пойдёт,
Но останется за меной снова слово, если в бой
Рота пушечного мяса насмерть прёт!
Лира древних прародительница мне!
(О, рыбачий берег, солнечный залив!)
Сам Гермес, не зря держал её в огне,
Мой железный гриф и струны закалив,
И во мне запела мудрость всех веков.
Я — пеан бездумной жизни, древний грек,
Песня истины, свободной от оков,
Песня чуда, песня юности навек!
Я звеню, звеню, звеню, звеню…
(Тот ли тон, о господин мой, тот ли тон?
Цепью Делос-Лимерик, звено к звену,
Цепью песен будет мир объединён!
Пер. В. Бетаки.
65. Лайнер — дама светская…**
Лайнер — дама светская, и ей на всё наплевать
Муж у неё — Большой Адмирал, он всё добудет ей,
А вот морскому извозчику — сновать, не уставать
Он, знашь, как ты и я — весь век
вертись среди зыбей!
Туда сюда мотаемся, Дженни,
то в Портсмут, то назад,
Туда сюда лавируем, размыкать бы беду!
Все крупные дела — потом. Пока что постоят,
А мы — туда сюда, — как слуги ждём на холоду…
Лайнер — дама светская: отменный макияж,
А паче — что случись не так ох, для неё позор!
Муж у неё Большой Адмирал, не ей, а нам — каботаж,
Таскать всё грузы не перетаскать — иначе под забор.
Лайнер — дама светская — путь её краток и прям,
Мужик её Большой Адмирал, он рядом с ней всегда,
А морскому извозчику — худо ему,
болтаться по морям
И грузы таскать не перетаскать, а то, глядишь, беда!
Лайнер — дама светская и если вдруг война,
Муж у неё Большой Адмирал — сидеть уж дома ей,
Морскому извозчику — нет, шалишь, не та судьба дана:
Он ведь не Гордость Англии, — воюй среди морей!
Лайнер — дама светская, не грех и опоздать,
Муж у неё Большой Адмирал— сражаться не с руки,
За дом родной и за друзей мы будем воевать,
И грузы будем доставлять, трудясь, как ишаки.
Туда сюда мотаемся, Дженни,
то в Портсмут, то назад,
Туда сюда лавируем, размыкаем беду!
А крупные дела — потом. Пока что постоят,
И дом и друзья, как слуги —
подождут на холоду…
Пер. В.Бетаки
66. Условие Мульголланда
Был ужас среди скотины нашего корабля —
На нижней палубе рухнул загон, всем свободу суля,
И на нижней палубе свет погас, а там был только я.
Я пел им, что есть мочи, чтоб усмирить их так.
На нижней палубе — хуже всего, на ней опасен мрак,
Ее мне отдали, как силачу, хоть выпить я не дурак.
Я знал, меня растопчут иль забодают в бок, —
Загон быками был набит, как зернами стручок.
Я с Богом заключил тогда условие на срок.
Условие гласило — как прочитал я там, —
Что если он меня живым доставит к берегам,
То прославлению Его я жизнь свою отдам.
Он спас меня от моря и от скота — все Он!
Со мною волны принесли двух мертвых с двух сторон.
С огромной щелью в голове, в бреду я был найден.
Ее пробила мачта, быки здесь ни при чем.
Святую Библию свою читая день за днем
Два месяца я пролежал в госпитале морском.
Я Бога про контракт спросил, и Он ответил сам:
«Посильный труд Я задаю моим служителям:
Иди на судно для скота и проповедуй там.
Пути людей опасны, их всюду гибель ждет, —
Нет хуже, как ты знаешь сам, чем разъяренный скот.
Иди на судно для скота, учи морской народ!
Пусть бросят пить, и клясться, и резать за синяк,
Пусть не проигрывают всё: ты проповедуй так
А те суда похожи на ад больше, чем адский мрак»,
Не нравилось мне это, но другого я хотел:
Учить на суше, мирно, вдали от наших дел,
Но Слово Божие на мне, я делал — как Он велел.
Как я и знал заранее, был я избит не раз,
И щеку подставлял врагу, как Слово учит нас,
Но выполнив завет, лупил врага я между глаз.
Учить по воскресеньям, в полуденный покой
Без пистолета и ножа — беды нет никакой,
Когда сам Бог руководит воюющей рукой.
Три фунта десять в месяц идут на дно мешка,
Я никогда не потерял ни одного быка.
А имя Божье у меня не сходит с языка.
Пусть шкипера толкуют, что я сошел с ума,
Но ведь доверена же мне вся нижняя корма, —
Кто бы стал безумцу доверять, раз конкурентов тьма?
Пер. А.Оношкович-Яцына
67. ЯКОРНАЯ **
Раз два взяли! На скрипучий кабестан нажмём дружнее
Так держать! Да подтяните чтоб на брашпиль весь канат,
Грот поднять, Распущен стаксель? Крепче принайтовить реи
Взятку морю — ну ка — за борт, как обычаи велят!
Ах прощай. ах прощай, мы опять идём в моря
К чёрту ром, да и девчонку прочь с колен — отплывай
«Торопись — кричит нам ветер, — Всё не зря. Всё не зря
Поспеши, пока попутный! Раз два три — не зевай!
Если снова хочешь в гости к тётке Кэрри
Не замешкав, собирайся к тётке Кэрри,
Где цыплят своих бедовых кормит в море тетка Кэрри
Прощай!
Раз два взяли Подтяни ещё чуток, Прочисти клюзы,
Грязь мы в гавани оставим. не тащить же за собой!
Много ль надо нам балласта? Отправляемся без груза,
А пока что правый якорь повисит пусть над водой
Берег свой увидим снова через год, через год
А теперь в последний раз подымем якоря мы
Раз два взяли, не зевай, ну ещё- поворот
Рваным кливером расплатимся с землёй за моря мы
Раз два взяли! Ну — на брашпиль Ну ещё разок, сильней,
Так держать! И выбрать фалы, Эй, шлюпбалку не забудь!
Выше выше,! Закрепить лапу якоря прочней,
Ветер славного Ламанша вновь тебе овеет грудь
Вот и берег нас не слышит, наши голоса относит,
Ветер к вечеру крепчает Вот и суши нет как нет,
И скользит корабль весёлый ветра сильного не просит,
И такого нам довольно, как бы не сорвал берет!
Наш корабль и сам отыщет одинокий путь полночный,
Он тоской по порту болен, древнею морской тоской,
Брест увидит наш старинный красный вымпел над грот-мачтой
Так держать! И круче к ветру круче к ветру, рулевой!
Сквозь дожди и сумрак солнце распахнёт нам двери
Пусть как мельничные крылья ветры — не зевай!
А когда утихнет буря — в гости к тётке Кэрри
Через все водовороты — к тётке Кэрри,
Где цыплят своих бедовых кормит в море тетка Кэрри
Прощай!
Пер. В.Бетаки
68. ХОЗЯЙКА МОРЕЙ *
Так вот: Хозяйка Морей живёт
У Северных Ворот,
Неприкаянных нянчит она бродяг
И в океаны шлёт
Иные тонут в открытых морях
Иные у скал нагих,
Доходит печальная весть до неё,
И она посылает других.
Белую пенную пашню пахать
Шлёт сынов она в дальний край,
Даёт им больших деревянных коней,
Но горек урожай
Намокают их плуги, и невмоготу
Их деревянным коням,
Но они возвращаются издалека
Бурям верны и морям
Они возвращаются в старый дом,
Ничего не привозят ей,
Только знанье людей как остаться людьми
Среди стольких опасных дней.
Только веру людей, что сдружились с людьми
В завыванье штормов пустом,
Да глаза людей, что прочли с людьми
Смерти распахнутый том
Их богатства — увиденные чудеса
Их бедность — пропащие дни,
И товар, что чудом достался им,
Только чудом сбудут они.
Повезёт ли кому из её сыновей,
Или вовсе не повезёт,
Всё они у камина расскажут ей,
И она устало кивнёт.
Открыт её дом всегда всем ветрам,
(Пусть в камине золу ворошат)
И в прилив отплывают одни сыновья,
А другие к дому спешат.
И все они дерзкой отваги полны,
Их неведомый мир зовёт,
И они возвращаются снова к огню,
Пока вновь не придёт их черёд.
Возвращаются в сумрак вечерний одни,
А другие в рассветный смог,
И стекает вода с их усталых тел,
И по крыше топанье ног.
И живвой и мёртвый из всех портов
К её очагу спешит,
И живой и мёртвый вернутся домой,
И она их благословит.
Пер. Г. Усова
69. ГИМН ПЕРЕД БИТВОЙ
Земля дрожит от гнева,
И темен океан,
Пути нам преградили
Мечи враждебных стран:
Когда толпою тесной
Нас потеснят враги,
Иегова, Гром небесный,
Бог Сечи, помоги!
С высоким, гордым сердцем,
Суровые в борьбе,
С душою безмятежной,
Приходим мы к Тебе!
Иной неверно клялся,
Иной бежал, как тать,
Ты знаешь наши сроки —
Дай сил нам умирать!
А тем, кто с нами разом
Зовет богов иных,
Слепой и темный разум
Прости за веру их!
Мы к ним пришли как к братьям,
Позвали в страшный час —
Их не рази проклятьем,
Их грех лежит на нас!
От гордости и мести,
От низкого пути,
От бегства с поля чести
Незримо защити.
Да будет недостойным
Покровом благодать,
Без гнева и спокойно
Дай смерть Твою принять!
Мария, будь опорой,
Защитой без конца
Душе, что встанет скоро
Перед лицом Творца.
Мы все среди мучений
От женщин родились —
За верного в сраженье,
Мадонна, заступись!
Нас поведут к победам,
Мы смерть несем врагам,
Как помогал Ты дедам,
Так помоги и нам.
Великий и чудесный,
И светлый в смертный час,
Иегова, Гром небесный,
Бог Сечь, услыши нас!
Пер. А. Оношкович-Яцына
70. К ИСТИННОЙ РОМАНТИКЕ
Твой образ далече от смертной сечи,
От наших слез и скорбей.
Я твердо знаю, что вживе Тебя я
Не встречу до смерти своей,
Уж тем доволен, что изредка, волен
Во сне прикоснуться к Плащу.
Твоя дорога так близко от Бога —
Идти за Тобой трепещу.
Да будь хоть из стали те, что устали
Идти за Тебя на бой
Погрязнув во прахе, смерть свою в страхе
Встретят, умрут с хулой.
А нам, что готовы снова и снова
Величье Твое утверждать,
Являются властно, сильнее всечасно
Премудрость и благодать.
С тех пор, как Слово изъяло земного
Адама из царства скотов,
В Тебе истоки всех вправду высоких
Помыслов, дел и трудов.
И утешенье идущим в сраженье,
Свершающим труд любой,
Ныне и присно — что подвиг их признан
И призван к жизни Тобой.
Нам Ты отрада, и Рай нам награда —
Он ржавь души позлатит,
И каждый в надежде не сгинуть прежде,
Чем дело свое свершит.
Один у нас ныне предмет гордыни —
Нетленной Красы восход.
Даруй же прозренье — в нашем творенье
Всей радости, что грядет.
Сынам человечьим нежные речи
И тайны Жизни вручив,
Ты учишь любого снова и снова,
Любого, пока он жив.
Еще в час творенья была Ты пеньем
Чуть слышным из Пустоты,
Не станет этой — над новой планетой
Споешь свою песню Ты.
И даже в безднах и далях надзвездных
Сквозь непроглядную тьму,
Мудрые дети созвездий этих
Глядят на нас, потому
Что в небе — свеченья, вспышки, теченья
Воздушные ловит глаз
Что и туда им несешь Ты, мы знаем,
Странные сказки о нас.
Вне круговорота природы годы —
Тобою им дан закон,
Что годы круговороту природы —
Ведь он Тобой утвержден.
Царица сферы надежды и веры,
Скорбей и страхов земных!
Все, что я знаю об Аде и Рае,
Я знаю со слов Твоих.
И Путь тернистый Премудрости чистой
Твои освещают огни,
Ты сил полководцу даешь бороться,
Чтоб стать бессмертным сродни,
Ты рыцарям юным голосом струнным
Пророчишь славу в бою
И даришь покоем — не повезло им! —
Нашедших гибель свою.
Как полог неплотный, закон Господний
Ты прячешь от слабых нас
Как тьма золотая, льешься, скрывая
От смертного смертный час.
Лишаются смысла жалкие числа —
С Тобой мы сильней врагов.
Ты шпора веры, узда для скверны,
Служанка вечных богов!
О Божья Милость, что не утомилась
Служить сыновьям Земли,
Чьей веры чистой сто тысяч злочестий
Поколебать не смогли,
Что черту злому и зверю лесному
Чистый облик дает
Пусть он заколдован — но впрямь таков он
В глазах блаженных высот.
Твой образ далече от смертной сечи,
От наших слез и скорбей.
Я твердо знаю, что вживе Тебя я
Не встречу до смерти своей.
Пер. В.Шубинский.
71. ЦВЕТЫ **
Купите букетик, купите!
Английский тут — каждый цветок:
И алый кентский боярышник,
И жёлтый суррейский дрок!
Влажные (в брызгах Ламанша),
Вересковые цветы…
Купите букетик, купите:
В нём спрятаны ваши мечты!
Купите цветов, купите
простой английский букет:
Вот дуврские фиалки,
Девонский первоцвет,
Мидлендские ромашки,
Колокольчик вот, голубой,
Поздравить тех, кто сегодня
На край света заброшен судьбой
Снегирь над просекой свищет «Ко мне, ко мне ко мне»
Весна — в кленовую рощу, коринка — навстречу весне,
Все ветры Канады как пахарей зовут ватагу дождей…
Цветок возьми и время верни, чтоб снова — к любви своей
Купи английский букетик
Хоть синих васильков,
Хоть маргариток весёлых,
Что белее дюнных песков
Купи — и я угадаю
(Букетик мой не соврёт)
Из какого же края
Произошёл твой род!
Под жаркой Констанцей зреет темный густой виноград,
Склоны в цветущем тёрне, облачка недвижно стоят,
Под горой почти незаметны следы телег и коней
Цветок возьми и время верни чтоб снова — к любви своей.
Купи мой английский букетик
Ты, кого не тянет домой,
Купи хоть пучок гвоздики,
Хоть ромашки, букет полевой,
Кувшинок или калужниц
Или жимолости цветы,
И я тебе без ошибки
Скажу, где родился ты.
Тот кто с презреньем бродяжьим смотрит на райский уют, Кто гонит стада Дорогой, где эвкалипты поют,
На запад! Вдаль от Мельбурна, на праздник пыльных степей!
Цветок возьми и время верни и снова — к любви своей
Купи мой английский букетик
(Не купить только выбор твой!)
Купи хоть белые лилии,
Купи хоть шар золотой,
Или мой алый шиповник,
В знак дружбы с этой весной!
Подари цветы океану,
И тебя он вернёт домой
Города ветров и туманов, сосны шумят над водой,
Птица как колокол в тёмной листве, а ниже вьюнок густой
Папоротники повыше седла, да лён голубых степей.
Так цветы возьми и время верни, чтоб снова — к любви своей.
Купи мой английский букетик,
Ты, живущий в семье своей,
Купи, ну хоть ради брата:
Одинок он за далью морей,
Избавь от тоски по дому,
Пусть радость в душе расцветёт,
И тебя не заметит та птица,
Что мёртвых к себе зовёт
Всюду раскиданы наши дома, вокруг Семи Морей,
И горе — если забудем что же
соединяет людей,
Каждому свой берег родной, птица, цветок, страна —
Всем нам, о боги Семи Морей, теплота и любовь нужна.
пер. В. Бетаки
72. ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ ЧЕСТНОГО ТОМАСА
Король вассалам доставить велел
Священника с чашей, шпоры и меч,
Чтоб Честного Томаса наградить,
За песни рыцарским званьем облечь.
Вверху и внизу, на холмах и в лугах
Искали его и лишь там нашли.
Где млечно-белый шиповник растет,
Как стража у Врат Волшебной Земли.
Вверху синева, и внизу откос,
Глаза разбежались — им не видны
Стада, что пасутся на круглом бугре…
О, это царицы волшебной страны!
«Кончай свою песню! — молвил Король.
Готовься к присяге, я так хочу;
Всю ночь у доспехов стой на часах
, И я тебя в рыцари посвящу.
Будут конь у тебя, и шпоры, и герб,
Грамоты, оруженосец и паж.
Замок и лен земельный любой,
Как только вассальную клятву дашь!»
К небу от арфы поднял лицо
Томас и улыбнулся слегка;
Там семечко чертополоха неслось
По воле бездельного ветерка.
«Уже я поклялся в месте ином
И горькую клятву сдержать готов
Всю ночь доспехи стерег я там,
Откуда бежали бы сотни бойцов.
Мой дрот в гремящем огне закален,
Откован мой щит луной ледяной,
А шпоры в сотне лиг под землей,
В Срединном Мире добыты мной.
На что мне твой конь и меч твой зачем?
Чтоб истребить Благородный Народ
И разругаться с кланом моим родным,
Что в Волшебном Граде живет?
На что мне герб, замок, и лен,
И грамоты мне для чего нужны.
Оруженосец и паж мне зачем?
Я сам Король своей страны.
Я шлю на запад, шлю на восток,
Куда пожелаю, вассалов шлю,
Чтоб утром и в сумерках, в ливень и зной
Возвращались они к своему Королю.
От стонущей суши мне весть принесут,
От ревущих во мгле океанов шальных,
Реченье Плоти, Духа, Души,
Реченье людей, что запутались в них».
Король по колену ударил рукой
И нижнюю губу прикусил:
«Честный Томас! Я верой души клянусь,
На любезности ты не расходуешь сил!
Я многих графами сделать могу,
Я вправе и в силе им приказать
Позади скакать, позади бежать
И покорно моим сынам услужать».
«Что мне в пеших и конных графах твоих,
На что сдались мне твои сыны?
Они, чтобы славу завоевать,
Просить моего изволенья должны.
Я Славу разинутым ртом создаю,
Шлю проворный Позор до скончанья времен
Чтобы клир на рынках ее возглашал,
Чтобы с псами рыскал по улицам он.
Мне червонным золотом платят одни
Не желают иные белых монет,
Ну а третьи дают немного еды,
Ибо званья у них высокого нет.
За червонное золото, за серебро
Я для знати одно и то же пою,
Но за еду от незнатных людей
Пою наилучшую песнь мою».
Кинул Король серебряный грош,
Одну из мелких шотландских монет:
«За бедняцкую плату, за нищенский дар
Сыграешь ли ты для меня или нет?»
«Когда я играю для малых детей,
Они подходят вплотную ко мне,
Но там, где даже дети стоят,
Кто ты такой, что сидишь на коне?
Слезай с коня твоей спеси, Король!
Уж больно чванен твой зычный галдеж.
Три слова тебе я скажу, и тогда,
Коль, дерзнешь, в дворянство меня возведёшь!»
Король послушно сошел с коня
И сел, опершись спиной.
«Держись! — молвил Томас. — Теперь у тебя
Я вырву сердце из клетки грудной!»
Томас рукой по струнам провел
Ветровой арфы своей колдовской;
От первого слова у Короля
Хлынули жгучие слезы рекой:
«Я вижу утраченную любовь,
Касаюсь незримой надежды моей,
Срамные дела, что я тайно творил,
Шипят вкруг меня, как скопище змей.
Охвачен я страхом смертной судьбы,
Нет солнца в полдень, настала ночь.
Спрячь меня, Томас, укрой плащом,
Бог знает, — мне дольше терпеть невмочь!»
Вверху синева, и внизу откос,
Бегущий поток и открытый луг.
В зарослях вереска, в мокром рву
Солнце пригрело племя гадюк.
Томас молвил: «Приляг, приляг!
То, что минуло, рассудит Бог,
Получше слово тебе возглашу,
Тучу сгоню, что прежде навлек».
Честный Томас по струнам провел рукой,
И арфа грянула сгоряча,
При слове втором схватился Король
За повод, за рукоять меча:
«Я слышу ратников тяжкий шаг,
Блестит на солнце копий стена
Из чащи так низко летит стрела
Так звучно поет в полете она!
Пусть на этой войне мои стяги шумят.
Пусть рыцари скачут мои напролом,
Пускай стервятник за битвой следит, —
Жесточе у нас не случалось в былом!»
Вверху синева, и внизу откос.
Гнется трава и пуст небосклон.
Там, сумасбродным ветром звеня,
Сокол летит за сорокой в угон.
Честный Томас над арфой вздохнул
И тронул средние струны у ней;
И последнее слово Король услыхал
О невозвратности юных дней:
«Я снова Принц и без страха люблю
Подружку мою, не в пример Королю,
С друзьями подлинной дружбой дружу.
На добром коне оленя травлю.
Псы мои насмерть загонят дичь,
Могучий рогач залег у ручья;
Ждет у окна, чтоб мне руки умыть.
Возлюбленная подружка моя.
Я истинно жив, ибо снова правдив,
Всмотревшись в любимый, искренний взгляд.
Чтоб в Эдеме вместе с Адамом стоять
И скакать на коне через Райский Сад».
Ветер безумствует, гнется трава,
Плещет поток, и пуст небосвод,
Где, обернувшись, могучий олень
Лань свою ждет, ей прийти не дает.
Честный Томас арфу свою отложил.
Склонился низко, молчанье храня.
Он стремя поправил и повод взял,
И Короля усадил на коня.
Он молвил: «Ты бодрствуешь или спишь,
Сидя застыло, молча? Ну что ж!
Мыслю — ты будешь песню мою
Помнить, пока навек не уснешь!
Я Песней Тень от солнца призвал,
Чтоб вопила она, восстав пред тобой,
Под стопами твоими прах раскалил,
Затмил над тобой небосвод голубой.
Тебя к Престолу Господню вознес,
Низверг тебя в Пекло, в Адский предел,
Я натрое душу твою разрезал,
А — ты — меня — рыцарем — сделать — хотел!»
пер Аркадий. Штейнберг
73. СКАЗАНИЕ ОБ АНГЕ
Раз, на сверкающей льдине, то было очень давно,
Анг человека из снега вылепил в утро одно,
Родича внешность он придал статуе, как на заказ.
Анг был великий художник. Слушай об Анге рассказ!
Родичи Анга сбежались, — нюхали, щупали снег,
Все перещупав, решили: «Это совсем человек!
Держит копье он, как люди, так же обут и одет;
Всё одинаково с нами! Ангу хвала и привет!»
Зубра с Медведем со скуки вырезал Анг на кости,
Вырезал он Мастодонта — тушу в мохнатой шерсти,
Тигра, что нес человека в острых, как сабли, зубах,
Все это четко и точно вырезал Анг на костях.
Снова сбежалось все племя — сотни четыре голов,
Люди скалистых заливов, люди высоких холмов,
Охотники и рыболовы, и проворчали: «Ей-ей!
Все это так, но откуда знает он этих зверей?!
Анг разве спал с Мастодонтом или на зубра ходил,
Или на льдине с Медведем запросто он говорил?
Нет — это выдумки Анга, он и теперь, как тогда,
С тем человеком из снега, нас обманул без стыда!»
Анг рассердился ужасно, крикнул он, сжав кулаки:
«Охотники и рыболовы, дети вы и дураки!
Вы бы на ловле старались этих зверей разглядеть!»
Быстро к отцу побежал он, горя не в силах стерпеть.
Анг рассказал о позоре, и рассмеялся отец,
Был он всеведущ в искусстве и знаменитый мудрец.
«Если бы глаз их, — сказал он, —
зорок был так же, как твой,
Сами б они рисовали, что тогда было б с тобой?
Не было б шкуры оленьей здесь, у пещеры твоей.
Не было б острых иголок, раковин и янтарей,
Ни превосходных бизоньих, теплых еще языков
И ни заплывшего салом мяса гренландских китов.
Оледенелые в бурю ты не таскал невода,
Судна военного в море ты не водил никогда,
Все ж тебе люди приносят шкуры и дичь, и питье.
В дар за твое вдохновенье и за искусство твое.
Ты не преследовал зубра, как же ты хочешь, чтоб мог
В битве охотник увидеть каждый его волосок,
Или у Мамонта складки на волосатой губе?
Все же, убив его, тащат лучшие части тебе.
Вот и сейчас в изумленье люди разинули рты
Перед твоею работой, — славен средь племени ты!
Но, сомневаясь в сходстве, правы, конечно, они.
Сын мой, что видит так ясно, ты им подарки верни! -
Анг дорогие подарки молча в руках повертел
Анг осмотрел свои руки и рукавицы надел
И, покидая пещеру, он услыхал за спиной:
«Радуйся, что эти люди слепы, мой сын дорогой!»
Анг, на теряя минуты, снова на белой кости
Вырезал, точно живого, Мамонта в длинной шерсти
Весело пел и свистел он, благословляя сто раз
За слепоту свое племя. Помни об Анге рассказ.
Пер. М. Фроман
74. ТРЁХПАЛУБНИК
Каков корабль! Чтоб галс сменить, потратишь три часа,
Неделю с гаком — чтоб кой-как зарифить паруса
А рост от ватерлинии до уровня бортов!
Но кто бы другой достигнуть, мог Блаженных островов?
Я точно знал, что никакой надёжный пакетбот
Тех островов таинственных вовеки не найдёт.
Влюблённый тёплый бриз, храни корабль волшебный наш,
Не зря из баловней судьбы составлен экипаж.
А как вели они корабль — как лучшие мастера,
И помешать им не могли ни волны ни ветра,
(Туристских лайнеров маршрут? Он не указка вам!)
Трехпалубник вы привели к Блаженным островам.
Каюты что достались нам все были первый класс,
И редкие красавицы нам радовали глаз,
А из каких они кругов — нам было всё равно:
Оставим богу небеса, чертям морское дно.
И мы не спрашивали как рождаются на свет,
Малыш родился? Хорошо. А чей — вопросов нет!
Обеты верности? Из нас Юсуф едва ли кто,
Да и Зулейка, никогда не думала про то…
Моральные сомнения? Да нет, на кой нам чёрт!
«Ура» кричали, мы когда у входа в самый порт
Злодея принялись пороть… И скрипки пели нам,
Переженились все, прибыв к Блаженным островам,
Там целовались юные на палубах на всех,
Когда я на берег сошёл, под их счастливый смех:
(Ведь сельский английский уют — скажу без громких слов
Он мне дороже был любых Блаженных островов.)
А пароходам нет пути к Блаженным островам
Пурпурных наших вымпелов вовек не видеть вам,
Для всех вонючих лайнеров закрыты к нам пути,
И вам, балбесам, никогда дороги не найти.
Паршивые прожектора, как ни вертите — нет,
Над нашей тихой пристанью не разольют свой свет,
Визг отвратительных сирен несущих зло морям,
Вас не приблизит ни на фут к Блаженным островам.
А старый парусник, скрепя скрипящий полубак,
Хотя все реи у него торчат бог знает как,
Хотя и по старинке он покорен всем ветрам,
Но он один и доплывёт к Блаженным островам.
Весь от киля до клотика он так невозмутим,
Что сам Голландец, кажется, едва ль поспорит с ним
И рваный парус у него искрится серебром
И под бушпритом у него ворчит далёкий гром
А верхние его огни как ранняя заря,
Как свечи, что расставлены венцом вкруг алтаря,
Под музыку на палубе за горизонты лет
Пока не скроешься — плыви, оставив Старый свет
Что за команда? Из детей, из психов или так?..
Ты, пароход, наукин сын, всё знаешь, что и как,
Валяй, чини свои винты, мотайся по портам,
А мы — усталых увезём к Блаженным островам.
пер. Георгий Бен.
75. МЭРИ ГЛОСТЕР
Я платил за твои причуды, не запрещал ничего.
Дик! Твой отец умирает, ты выслушать должен его.
Доктора говорят — две недели? Лгут твои доктора!
Завтра утром меня не будет…и…скажи, чтоб ушла сестра.
Не видывал смерти, Дикки? Учись, как уходим мы!
И ты в свою очередь встанешь на пороге смертельной тьмы.
Кроме судов, и завода, и зданий, и десятин
Я создал себя и милъоны, но проклят, раз ты мой сын!
Хозяин в двадцать два года, женатый в двадцать шесть, —
Десять тысяч людей к услугам, а судов на морях не счесть.
Пять десятков средь них я прожил и сражался немало лет,
И вот я, сэр Антони Глостер, умираю — баронет;
Я бывал у их Высочеств — помнишь газетный столбец?
«Один из властителей рынка». Дик, это — я, твой отец!
Я начал не с просьб и жалоб. Я смело взялся за труд;
Я шел напролом, а это — удачей теперь зовут.
Что за судами я правил! Гниль, и на щели щель, —
Как приказано было, я точно, топил и сажал их на мель!
Еда, от которой шалеют! Команда — Бог им прости!
И жирный куш страховки, чтоб покрыть опасность пути.
Другие — не смели, боялись: жизнь мол у нас одна!
(Они у меня шкиперами). Я же шел и со мной жена.
Я не раз обошёл вокруг света, И передышки ни дня.
Твоя мать копила деньжата, выводила в люди меня!
Я был счастлив, что я — хозяин, но ей было всё видней,
Она выбирала дорогу, а я слепо шел за ней.
Она подстрекнула взять денег, нашла расплатиться как,
И мы накупили акций и подняли собственный флаг.
В долг забирая уголь, питаясь Бог знает чем,
Мы клиперы приобретали
теперь их уже тридцать семь.
За клиппером клиппер грузился, блестяще шли дела,
Когда в Макассарском проливе внезапно она умерла.
Около Патерностера, в тихой синей воде,
Ее опустили в вечность. Я отметил на карте где.
Было нашим собственным судно, на котором скончалась она.
И звалось в честь нее «Мэри Глостер». Давнишние то времена…
Я плыл на попойку вдоль Явы и чуть не сел на мель,
Когда твоя мать мне явилась — и с тех пор мне противен хмель.
Я цепко держался за дело не покладая рук,
Копил (она так велела), а пили другие вокруг.
Я в Лондоне встретил Мак-Кулло (не бывало знакомства нужней) —
Мы вместе начали дело: три кузницы, двадцать людей.
Дешевый ремонт дешевки. Я платил, и дело росло,
Патент на станок приобрел я, и тут мне опять повезло.
Я сказал: «Нам выйдет дешевле, если сделает их наш завод»,
Но Мак-Кулло на разговоры потратил почти что год.
А тут началось движенье — работа пришла сама:
Машины, котлы и трубы, огромные, как дома.
Мак-Кулло хотел, чтоб в каютах были и мрамор и клен,
Брюссельский и утрехтский бархат, ванны и общий салон.
Водопроводы повсюду, с резьбою каждая дверь…
Но он умер в шестидесятых, а — я вот только теперь…
Я знал — когда строился «Байфлит», — я знал уже в те времена:
Они возились с железом! — Я знал — только сталь годна.
Первое растяженье! И стоило это труда,
Когда появились наши девятиузловые суда!
Меня закидали вопросами, я же текст им привел в ответ:
«Тако да воссияет перед людьми ваш свет».
Они пересняли, что можно, но я был мозгами богат,
В поту и в тяжелых сомненьях, я бросил их год назад.
Пошли на броню контракты, здесь был Мак-Кулло силен
Он был мастер в литейном деле, но — лучше, что умер он.
Я прочел все его заметки: их понял бы и новичок,
А я не дурак, не продолжить там, где мне дан толчок.
(Его вдова хоть сердилась, я чертежи разобрал.
Шестьдесят процентов, не меньше, приносил мне прокатный вал.
Шестьдесят процентов с браковкой, мы могли их делать вдвойне.
И четверть мильона кредита — скажи спасибо мне!
Мне казалось — но это не важно, — что ты обожаешь мать.
Тебе уже скоро сорок, и тебя я успел узнать.
Харроу и Тринити Колледж! А надо бы в Океан!
Я хотел тебе дать воспитанье, но горек был мой обман.
Тому, что казалось мне нужным, ты вовсе и не был рад,
А то, что зовешь ты жизнью, я называю — разврат.
Гравюры, фарфор и книги тебя занимали зря,
Квартирой модной кокотки была квартира твоя.
Ты женился на этой костлявой, длинной, как карандаш.
От нее ты набрался спеси: но где же ребенок ваш?
Запрудила пол-Кромвель-роуда вереница ваших карет,
Но докторский кэб не виден, и наследника нет как нет.
(Итак, ты мне не дал внука, тобой окончен наш род),
А мать твоя в каждой поездке под сердцем носила плод.
Но убивал малюток, широкий морской простор,
Только ты, ты один это вынес!
Хоть мало что вынес с тех пор.
Лгун, и лентяй, и хилый: как будто себе на обед
Собирал ты корки с помоек. Мой сын не помощник мне, нет!
Для него есть триста тысяч и проценты с них каждый год,
Все это, видишь ли, Дикки, пущено мной в оборот.
Ты можешь не пачкать пальцев, а не будет у вас детей,
Все вернется обратно в дело. Но что там с женой твоей?
Она стонет, кусая платочек, в экипаже своем внизу:
«Милый папочка! Он умирает!» —
и старается выжать слезу.
Благодарен? О да, благодарен, но нельзя ли подальше ее?
Твоя мать ее не любила, а у женщин бывает чутье.
Ты услышишь, что я женился второй раз! Нет! Не совсем.
Но дай бедной Эджи сотню, не все ли равно зачем…
Она была самой славной — ты скоро встретишься с ней.
Я с матерью уплываю, а тебе поручаю друзей.
Мужчине нужна подруга; женщины скажут — пустяк, —
Конечно, есть и такие, которым не нужен очаг.
Но о той хочу говорить я, кто леди Глостер еще,
Я нынче в путь отправляюсь, чтоб повидать ее.
Стой! И звонка не трогай! Пять тысяч тебе заплачу,
Если будешь слушать спокойно и сделаешь всё, что хочу.
Скажут люди, что я безумец, ты же будь настойчив и тверд.
Кому ж я еще доверюсь? (Отчего не мужчина он, черт!)
Мы затратили деньги на мрамор, еще при Мак-Кулло, давно.
Мрамор и мавзолеи — так возноситься грешно.
Для похорон мы имеем — остовы бригов и шхун.
Не один так писал в завещанье
и и не был ни шут, ни хвастун.
У меня слишком много денег,
так я думал… но я был слеп.
В надежде на будущих внуков
я купил этот Вокингский склеп.
Откуда пришел я, туда же и возвращаюсь вновь.
Ты возьмешься за это дело,
Дик, мой сын, моя плоть и кровь!
Десять тысяч миль отсюда, с твоей матерью лечь я хочу,
Чтоб не свезли меня в Вокинг, вот за что я тебе плачу.
Как это надо сделать, я давно уж обдумал один —
Спокойно, прилично и скромно — слушай меня, мой сын.
Знаешь наши рейсы? Не знаешь…
Так в контору письмо пошли,
Что, смертью моей угнетенный, ты хочешь поплавать вдали.
Ты выберешь «Мэри Глостер» — мною приказ уже дан, —
Ее приведут в порядок, и ты выйдешь на ней в океан.
Стоило много денег ее без дела держать.
Но могу я платить за причуды, на ней умерла твоя мать.
Около Патерностера, в тихой синей воде, —
Я, кажется, говорил уже, что отметил на карте, где.
(Она промелькнула в люке — коварное море вокруг!)
Сто восемнадцать на запад и ровно три на юг.
Направленье совсем простое — три на юг, как я уж сказал.
На случай внезапной смерти Мак-Эндрю я копии дал.
Он шеф пароходства Маори, но отпуск ему дадут,
Когда ты ему напишешь, что он мне нужен тут.
Три брига для них я построил — и удачно исполнил заказ,
А Мака я знаю давненько, а Мак знал обоих нас.
Ему я передал деньги, лишь стало плохо мне.
К нему ты придёшь за ними, предав отца глубине.
Недаром ты плоть от плоти, а Мак мой старейший друг!
Его я не звал на обеды, ему не до этих штук.
Он за меня молился, старый морской шакал,
Но он не солгал бы за деньги, умер бы, но не украл.
Ему придется «Мэри», на буксир у пролива взять…
Свадебный тур совершает сэр Антони Глостер опять
В старой своей каюте, хозяин и капитан,
Под ним винтовая лопасть, вокруг голубой океан.
Плывет сэр Антони Глостер —
веет флаг, наша гордость и честь
(Десять тысяч людей к услугам,
а судов на морях и не счесть!
У подножья Патерностера — ошибиться нельзя никак—
И последний пузырь не лопнет, как тебе заплатит Мак.
За рейс в шесть недель — пять тысяч —
как лучший фрахтовщик судов
И Мак передаст тебе чеки, как только я буду готов.
Потом вокруг Макассара ты возвратишься один.
Мак знает, чего хочу я… И над «Мэри» я — господин.
Твоя мать назвала б меня мотом —
есть еще тридцать шесть кораблей,
Я приеду в своей карете — пусть ждет меня у дверей.
Вся жизнь я не верил сыну; он искусство и книги любил.
И он жил на отцовские деньги,
и отцовское сердце разбил.
Итак, ты мне не дал внука, тобою кончен наш род!.
Единственный сын наш, о матерь,
единственный сын наш, вот!
Харроу и Тринити Колледж, а я день и ночь в трудах
Он думает: я — сумасшедший, а ты —
в Макассарских водах.
Плоть моей плоти родная, во веки веков, аминь.
Первый удар был предвестником — призывом морских пустынь.
Но — дешевый ремонт дешевки —
(доктора говорят, я — больной.)
Мэри, а ты не явилась? Я всегда был ласков с тобой.
Ты ведь теперь бесплотна; и женщин встречал я в пути,
Но они были только женщины,
а я — мужчина. Прости!
Мужчине нужна подруга, понять это так легко.
Но я не делил с ними жизни, я только платил широко.
И что для меня пять тысяч! Я могу заплатить за мечту,
Бросить якорь близ Патерностера,
в моем последнем порту.
Я верую в Воскресенье; и Писанье читал не раз.
Но Вокингу не доверюсь; море надежней для нас.
Пусть сердце, полно сокровищ, идет с кораблем ко дну
Довольно продажных женщин, я хочу целовать одну.
Буду пить из родного колодца, другого источника нет,
Со мною подруга юности — и чёрт подери весь свет!
Я лягу в вечной постели (Дик, позаботься о том!),
Мак балласт разместит с дифферентом
на нос — и в волны потом,
Носом вперед, все глубже, огни горят в два ряда,
О днище пустого трюма глухо плещет вода
Негодуя, смеясь и ласкаясь, пениста, зла и темна,
Врывается в нижние люки, все выше растет она.
Слышишь! Всё затопило, от носа и до кормы.
Не видывал смерти, Дикки? Вот так умираем мы.
Пер А.Оношкович Яцына
76. СЕКСТИНА ВЕЛИКОГО БРОДЯГИ
Сказать по правде, все, какие есть
Счастливые дороги на земле
Я истоптал. А их ведь тьма, дорог!
Под одеялом чем потеть весь день,
Так лучше походить да поглядеть,
Покуда смерть-собака не взяла.
Живи, покуда яма не взяла,
Бродяжничай, покамест силы есть.
Не любопытно разве поглядеть
На то, как любят люди на земле,
И радоваться жизни каждый день,
И врать себе, что нет плохих дорог?
Давать и брать — к любой из двух дорог
Привыкни, а иначе — смерть взяла!
Жизнь вытяни одним глотком, как день,
Не жалуйся — все принимай как есть!
Не спрашивай, что можно на земле.
Хватай себе — раз любо. Что глядеть?
В дороге надо только приглядеть,
Где подработать для других дорог.
Трудяге всюду место на земле,
А неумеху лучше б смерть взяла!
Но ведь не век же вкалывать да есть,
Не на одно лицо всяк Божий день!
Переработаешь хотя бы день —
И уж не хочешь на людей глядеть.
И воду пить, и хлеб противно есть,
Пока не бросишь места для дорог.
Но вот огни на доках ночь взяла,
И ветер брат мне… Сладко на земле!
Жизнь — книга, и пока ты на земле,
Читай ее без отдыха весь день.
Но чую вдруг — тоска меня взяла
И на страницу тошно мне глядеть.
Других страниц хочу, других дорог —
Листай их, брат, покуда силы есть!
Бог дал земле такое — рай глядеть!
Стань каждый день мой гимном в честь дорог —
Смерть не взяла пока и силы есть
Пер. Алла Шарапова
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги