"Млечный Путь, Xxi век", No 1 (38), 2022

Владимир Анин Фотография

Старая крашеная дверь отозвалась угрожающим скрипом. Но Лера не испугалась - ведь этот звук она помнила с детства, такой родной и такой далёкий. Тёмно-жёлтая краска местами облупилась и топорщилась, казалось, будто дверь ощетинилась, готовая в любую минуту дать отпор непрошеным гостям. Но это была всё та же бабушкина дверь, ведущая в царство тепла и уюта, дверь, за которой всегда пахло пирогами и клубничным вареньем.

Сегодня на Леру дохнуло лишь горьким запахом сырости, а вместо тёплых бабушкиных рук её обнял тяжёлый пыльный воздух пустующего дома. Бабушки уже год как не было в живых. Мамы не стало ещё раньше - она тяжело болела, а папа, полностью посвятивший себя дочери, больше не женился. Месяц назад ушёл и он, Лера осталась круглой сиротой. Конечно, она уже была взрослой женщиной, но кто сказал, что от этого быть сиротой легче? К тому же в личной жизни у Леры были сплошные разочарования, не говоря уже о работе, где её регулярно подстерегали неудачи.

Вот и теперь, оставшись без заработка, Лера решилась наконец продать бабушкин дом. Покупатель нашёлся быстро. Ещё бы! Дом - большой, в приличном состоянии, с огромным яблоневым садом, недалеко от Москвы. Она добралась до него на своей "Гранте" всего за полтора часа. Правда, после смерти бабушки Лера наведывалась сюда лишь дважды: один раз - на похороны, второй - когда оформляла наследство. Теперь нужно было подготовить дом для передачи новому владельцу: навести порядок, забрать кое-какие вещи.

Погода стояла промозглая - середина октября - в доме сыро и зябко. Система отопления отключена, вода слита, и заниматься этим не было ни сил, ни желания. Но бабушка в своё время категорически отказалась сносить печь, а снаружи у стены сарая по-прежнему высилась внушительная поленница. Иногда, дождливыми летними вечерами, когда за окном холодало, бабушка затапливала печку специально для внучки - Лера страсть как любила смотреть на отблески пламени, проникающие сквозь щёлку печной дверцы, и слушать, как потрескивают дрова, в то время как дом медленно наполнялся особым теплом.

Затопив печь, Лера устало опустилась на диван и поёжилась от холода. Нет, так можно и окоченеть - когда ещё дом прогреется. Нужно чем-то заняться, тем более что дел предстояло много.

Для начала она выгрузила из серванта старую, но прекрасно сохранившуюся посуду, в том числе бабушкину гордость - сервиз богемского стекла, - и аккуратно уложила в привезённые с собой коробки. Потом очередь дошла до мельхиоровых приборов.

В комоде Лера наткнулась на старый фотоальбом в бордовой бархатной обложке. Там же она нашла красивый выкидной нож с перламутровой рукояткой и позолоченной кнопочкой. Потрогав пальцем лезвие, Лера убедилась, что нож острый.

Альбом сразу завладел её вниманием, больше ничего делать не хотелось. Да и куда спешить? Новые владельцы приедут только через три дня.

В доме по-прежнему было холодно. Лера потрогала только-только начинавшую прогреваться поверхность печки и подбросила в огонь ещё пару поленьев. Потом открыла привезённую с собой бутылку вина, налила себе полный бокал, взяла яблоко, протёрла найденный в комоде выкидной нож и, укутавшись в бабушкин клетчатый плед, забралась с ногами на диван. Плед был тоже влажный и холодный, но это лучше чем ничего, - подсохнет и будет тепло.

Положив рядом фотоальбом, она отпила немного вина, отрезала от яблока тоненький кусочек и открыла первую страницу. Воспоминания обрушились на Леру бурным потоком. Она вспомнила, как точно так же, с ногами сидя когда-то здесь на диване, вместе с папой рассматривала фотографии в этом альбоме, а папа комментировал. Сама Лера никогда бы не узнала в коротко стриженном лопоухом мальчике своего солидного папу.

"А кто это?" - спросила Лера, ткнув пальцем в чёрно-белую фотографию юноши, одетого в военную форму, с автоматом на груди и раскрытой папкой с надписью "Присяга" в руке.

"Это мой брат Валера. Твой дядя", - сказал папа.

"А где он?"

"Он умер".

"Почему?"

"Так получилось. Это произошло давно, ещё до того, как ты родилась".

"Он красивый".

"Да, он..."

Папа почему-то замолчал, а Лера перевернула страницу...

И вот теперь дядя Валера снова смотрел на неё со старой чёрно-белой фотографии печальными глазами, и во взгляде его была такая тоска, что у Леры в груди защемило. Она в очередной раз чиркнула ножом по яблоку и вскрикнула - большой палец левой руки словно обожгло. Лера выругалась, отшвырнула в сторону злополучный нож и, взглянув на окровавленный палец, сунула его в рот. Снова посмотрела на него - кровь не унималась, рана была слишком глубокая.

Досадуя, что придётся слезать с нагретого дивана, Лера отвела руку с порезанным пальцем в сторону и скинула с себя плед. В это мгновение крупная капля крови сорвалась с пальца и ударила прямо в лежавший на диване фотоальбом, аккурат в портрет дяди Валеры. Лера снова выругалась и бросилась на кухню, где у бабушки была аптечка. Она нашла бинт и туго перевязала кровоточащий палец. Бинт вскоре пропитался насквозь, но кровотечение вроде унялось, и Лера вернулась в комнату с тряпкой и бумажными салфетками с намерением срочно привести в порядок забрызганный кровью портрет дяди Валеры.

Но на фотографии не было и следа крови. Может, она забрызгала другую? Лера перевернула страницу сначала вперёд, потом назад. Но нет, там тоже не было никаких следов. Лера вновь посмотрела в печальные глаза дяди Валеры и почувствовала, как резко закружилась голова. Она зажмурилась и обхватила голову руками, будто испугалась, что голова сейчас скатится с плеч.

Лицо обдало холодом. Лера открыла глаза и с ужасом обнаружила, что стоит на какой-то открытой площадке, окружённой мрачными серыми строениями, а прямо перед ней застыл с автоматом на груди... дядя Валера. Низкие тучи жались к земле, того и гляди, зацепятся за железные крыши старых казарм. Лера была уверена, что это казармы, хотя окна в них по большей части были заколочены досками, а некоторые и вовсе отсутствовали, из-за чего фасады походили на ощерившиеся физиономии с выбитыми зубами.

Лера чувствовала, как ветер треплет волосы на голове, забирается за шиворот, пробегает по спине и, вырвавшись снова наружу, подхватывает валяющиеся под ногами пожухлые листья, подбрасывает их вверх и уносит прочь. Дядя Валера оставался неподвижен, ни один мускул не дрогнул на его лице, и казалось, что ветер обходил его стороной - даже полы гимнастёрки (или как там она называется) не шевелились, тогда как вокруг него кружили сразу три небольших смерча.

- Дядя... Валера? - с трудом выдавила из себя Лера.

Он молчал и продолжал пристально смотреть на неё. Леру передёрнуло, то ли от принизывающего ледяного ветра, то ли от страха. Она всё же сделала шаг навстречу невозмутимому родственнику, потом ещё один, и наконец осмелев, подошла к нему вплотную. Было в дяде Валере что-то странное, неестественное, если вообще можно назвать естественным появление давно умершего родственника, да и вообще то, что сейчас происходило с Лерой. Она обошла его кругом, и всё сразу прояснилось. Лере даже стало жарко от такого открытия. Это был не дядя Валера, да и откуда ему тут взяться! Это была фотография, наклеенная на вырезанную из фанеры ростовую фигуру. Каким образом эта фигура без какой-либо опоры или подставки удерживалась в вертикальном положении и даже не колыхалась, несмотря на резкие порывы ветра, оставалось загадкой.

Внезапно глаза у "дяди" вспыхнули малиновым светом и тут же погасли, но Лера этого не видела, потому что в это время, замерев, таращилась на его фанерную спину. Наконец она снова обошла фигуру кругом и посмотрела в лицо фотографии. И вновь почувствовала сильное головокружение. Земля вдруг резко накренилась, и Лера, не удержавшись на ногах, плюхнулась на попу.

Падая, она зажмурилась и хотела обхватить руками голову, потому что ей вновь показалось, будто голова хочет спрыгнуть с плеч и укатиться прочь. Но ей помешало что-то, что вдруг оказалось у неё в руках. Лера резко раскрыла глаза и... увидела, что сидит на полу в бабушкином доме, а в руках у неё - раскрытый фотоальбом, со страницы которого на неё смотрел дядя Валера.

- Что за чертовщина! - воскликнула Лера и покосилась на полупустую бутылку вина.

Может, возраст даёт о себе знать? И пора прекратить пить? Хотя какой возраст! Что за ерунда! Если ты в двадцать восемь начинаешь задумываться о возрасте, то, скорее всего, у тебя что-то не в порядке с головой.

- Спать! - сказала она вслух и захлопнула альбом.

Крупные капли дождя ударяли в окна, отбивая частую дробь. Ветер выл на разные голоса, в такт раскатам грома погромыхивало железо на крыше. Очередная вспышка молнии и последовавший за ней оглушительный удар разбудили её. Лера подскочила на диване и растерянно огляделась, пытаясь сообразить, где она и как здесь очутилась. Снова вспышка молнии, и раскат грома, но уже не такой громкий. Ничего страшного - просто гроза. Лера уже собиралась лечь обратно, как вдруг вспомнила, что оставила окно на кухне открытым, и там, наверное, уже всё залило водой. Пришлось вылезать из-под тёплого пледа.

Однако всё оказалось ещё хуже. Выйдя в переднюю, которую бабушка по старинке называла сенями, Лера обнаружила, что входная дверь нараспашку и на полу собралась уже внушительная лужа, посреди которой плавали её кроссовки.

Лера поспешила закрыть дверь и побежала на кухню за тряпками. Окна на кухне действительно были открыты, и вокруг тоже была вода. Чертыхнувшись, Лера схватила ведро с тряпками, которое всегда стояло под рукомойником, и бросилась обратно в сени. Но поскользнулась и плашмя растянулась на мокром полу, крепко приложившись при этом затылком. В глазах потемнело, а всё тело пронзила острая боль.

Открыв глаза, Лера попыталась встать и замерла. Кухня исчезла - ни деревянных тумб, ни шкафчиков. Прямо перед ней были кабинки туалета, причём такого, какой Лере давно видеть не доводилось - кабинки были открытые, без дверок, а вместо привычных унитазов там были распространённые когда-то "дырки" с подставками для ног по бокам, которые пафосно именуются чашами "Генуя", а в простонародье - очками. На мокром полу стояло ведро с водой, из которого свисала серая дырявая тряпка.

- Ты мне ещё будешь приказы обсуждать?! - услышала Лера.

Голос был мужской, визгливый, противный. Она повернула голову и увидела парня в военной форме с тремя полосками на погонах. Лера никак не могла вспомнить, что они называются лычками, а обладатель таких лычек именуется сержантом. Но главное, что сержант держал за грудки перепуганного юношу-рядового, и этот рядовой был не кто иной, как ... дядя Валера.

- Я хотел сказать... - попытался произнести он.

- Молчать! - взвизгнул сержант. - Кто давал команду вякать?

- Но это невозможно отмыть без...

- Руками отскоблишь. Вперёд!

- Я не буду.

- Что?! Да я тебя языком заставлю всё вылизать, душара!

- Да пошёл ты! - неожиданно выкрикнул дядя Валера и оттолкнул сержанта.

Сержант на мгновение оторопел. И вдруг со всей силы двинул дяде Валере кулаком в грудь, аккурат в металлическую пуговицу. Дядя Валера охнул и покачнулся. Ноги заскользили по мокрому полу, он не удержал равновесия и упал, с размаху ударившись затылком об угол каменной приступки чаши "Генуя". Тело его содрогнулось, и он обмяк, устремив взгляд в потолок. А через мгновение по полу стала растекаться густая алая жидкость, как будто, падая, дядя Валера раздавил упаковку кетчупа. Сержант с ужасом смотрел на бездыханное тело рядового. Потом оглянулся на дверь - никого. Леру он почему-то даже не заметил. Сержант попятился к двери, не отрывая взгляд от покойника, а затем выскочил из помещения словно ошпаренный.

Лера, дрожа всем телом, подползла на четвереньках к трупу. Она должна была убедиться, действительно ли это дядя Валера или просто очень похожий на него человек. Но едва она приблизилась к нему, покойник резко поднял окровавленную голову, и глаза его вспыхнули малиновым огнём.

- Найди его! - прошипел он.

Лера отпрянула, вскочила, бросилась к выходу и... поскользнувшись, рухнула спиной на бетонный пол...

Она открыла глаза. В окно барабанил дождь. Сверкнула молния, а через несколько секунд вдалеке ворчливо пророкотал гром. Лера лежала на полу посреди кухни в бабушкином доме. Страшно ныл затылок.

С утра Лера принялась рыться в старом сундуке, к которому её влекло всё детство. Бабушка хранила там всё ненужное и одновременно ценное. Чего здесь только не было! Старомодные платки и шали, густо пересыпанные нафталином; какие-то баночки-скляночки с иностранными этикетками; совершенно новые, неношеные туфли причудливого дизайна; и ещё много-много чего. Но Лера искала совсем другое - она искала письма. Бабушка обязательно должна была хранить письма от дяди Валеры, ведь раньше их всегда писали только на бумаге и посылали друг другу в конвертах. Не найдя писем в комоде и в шкафу, Лера резонно предположила, что они могут храниться в сундуке. И она не ошиблась. На самом дне Лера обнаружила перевязанную бечёвкой тоненькую стопочку пожелтевших конвертов. Их было всего шесть, и на каждом в качестве обратного адреса значилась войсковая часть номер 72135, а отправителем - Краснов Валерий Андреевич.

Лера развязала бечёвку и достала письмо из верхнего конверта.

"Дорогая мама! У меня всё хорошо. Я служу добросовестно, как и обещал вам с папой. Ребята в нашем взводе подобрались дружные, есть несколько земляков..."

Внезапно строчки письма стали расплываться, а бумага из пожелтевшей превратилась в полупрозрачную, а потом и вовсе растворилась в воздухе. Прямо перед собой Лера увидела стриженый затылок сидящего за столом парнишки в военной форме. Левая рука его придерживала листок бумаги, а правая аккуратно выводила на нём маленькие округлые буковки обгрызенной шариковой ручкой. Лера огляделась. Просторная комната с дюжиной длинных столов. За каждым - по несколько стульев. На стенах плакаты с изображением солдат и призывами служить достойно, чтить устав и прочее. На самом видном месте - портрет Ленина, а ниже - целая галерея суровых немолодых физиономий под надписью "Политбюро ЦК КПСС". Как это странно! Как будто Лера попала в какой-то старый кинофильм. И этот парень, который пишет письмо, этот солдатик... Боже! Да ведь это он!

И словно в подтверждение этих слов в воздухе зазвучал звонкий голос:

- Недавно мы ездили на учения, которые прошли хорошо. Всех очень хвалили. А сейчас я готовлюсь к наряду по роте, поэтому у меня появилось немного времени, и я спешу написать тебе письмо, дорогая моя мама. Мне очень важно написать его, потому что оно - последнее. Ведь сегодня вечером меня убьют...

Лера вздрогнула, а дядя Валера вдруг повернул голову и посмотрел прямо на неё. Глаза его вспыхнули малиновым светом, губы скривились в жуткой гримасе, а из горла вырвалось хриплое шипение:

- Найди его!

Лера отпрянула и... чуть не упала в открытый сундук. В ужасе она отбросила в сторону пожелтевший лист бумаги, письмо спланировало на вязаный половик. Лера снова была в кладовке бабушкиного дома. Никаких агитплакатов, никакого Ленина, никакого политбюро. А главное - никакого дяди Валеры.

- Да что же это такое! - отчаянно взвыла Лера...

Посреди двора плясало жаркое пламя костра. Лера то и дело выходила из дома и, притащив очередную партию мусора, отправляла её в огонь. Последним, что она вынесла, были письма дяди Валеры и фотоальбом. Лера швырнула пачку писем в костёр. Бумага мгновенно занялась, чернея и сворачиваясь в трубочки, которые тут же рассыпались серым пеплом. Лера размахнулась, чтобы отправить следом и фотоальбом, но в последнее мгновение что-то остановило её.

"Всё-таки это память о нашей семье, - подумала она. - И о бабушке".

Лера подошла к машине, открыла багажник и бросила фотоальбом в одну из коробок, набитых всяким барахлом, которое она не решилась ни выбросить, ни оставить новым хозяевам дома, потому как каждая из этих вещей оказалась ей чем-то дорога.

Солнечный диск уже наполовину скрылся за железной крышей и будто замер, подглядывая за Лерой. Она улыбнулась солнцу, махнула ему рукой, и солнце, смутившись, юркнуло за дом, оставив после себя на небе медленно тающий ореол. Лера посмотрела в последний раз на дом, ставший вдруг почему-то совсем чужим, и села в машину.

За окном стремительно темнело. Когда она выезжала из посёлка, дорога уже погрузилась во мрак. Лера не спеша вела машину по пустому узкому шоссе. Свет фар рассекал темноту, подкрашивая её молочным цветом опустившегося на землю тумана. Лера включила радио, но из динамиков доносилось лишь шипение. Она попробовала найти работающую станцию, однако на всём диапазоне, кроме помех, ничего не было, будто все радиостанции мира разом отключились.

- Что за... - раздражённо сказала Лера и, подозрительно посмотрев на экран магнитолы, принялась ожесточённо жать на все кнопки подряд.

Она лишь на мгновение отвлеклась от дороги, а когда вновь посмотрела вперёд, её словно током ударило. Из густого тумана к ней стремительно приближалась тёмная фигура человека. Лера вскрикнула и что есть силы надавила на педаль тормоза. Шины взвизгнули на влажном асфальте, машину тряхнуло, и она остановилась как вкопанная в каком-то полуметре от человека. Он стоял, склонив голову, и лица его не было видно. Но что сразу бросалось в глаза, так это старая военная форма.

- Господи! - прошептала Лера.

Человек поднял голову, и Лера едва не задохнулась от ужаса.

- Этого не может быть! - вскричала она и зажмурилась.

Когда Лера открыла глаза, перед машиной никого не было, только туман клубился над капотом. И тут ледяная струйка пробежала у неё по спине, Лера почувствовала, что в машине она не одна. Шея вдруг окостенела, а глаза будто остекленели, отказываясь посмотреть вправо. Но Лера всё же посмотрела. На пассажирском сиденье, устремив взгляд вперёд, сидел дядя Валера. Он медленно повернул голову, и вновь, как и раньше, в глазах его вспыхнул жуткий малиновый огонь, от которого в машине сразу стало светло.

- Найди его! - прошипел дядя Валера.

Отчаянно завопив, Лера распахнула дверь и вылетела из машины. Запнувшись о порожек, она рухнула на асфальт. Обжинающая боль пронзила одновременно колено и локоть. Лера взвыла и поползла прочь от машины.

Добравшись до противоположной обочины, она скатилась в кювет и закричала:

- Оставь меня! Оставь меня! - И зарыдала, принялась колотить кулаками по земле, причитая: - За что? За что? Почему ты ко мне привязался?

- Найди его! - прозвучало над самым ухом.

Лера резко подняла голову и... никого не увидела.

- Хорошо! Хорошо! Я найду его. Только скажи, где его искать?

Ответа не последовало. Вокруг стояла мёртвая тишина.

Немного успокоившись, Лера осторожно выползла из кювета и огляделась. Дверь машины по-прежнему была распахнута, но в салоне никого не было. По крайней мере, ей так показалось. Она спряталась обратно в кювет и через мгновение снова выглянула. Никого. Лера поднялась и, хромая, подошла к машине. На всякий случай зажмурилась и опять поглядела внутрь. Дядя Валера исчез. Может, он наконец услышал её мольбы и действительно оставил в покое?

Лера села за руль и захлопнула дверь. Страшно захотелось покурить. Она ещё несколько лет назад избавилась от этой вредной привычки, но всегда возила в бардачке пачку сигарет. Просто от сознания того, что они есть, ей почему-то было спокойно.

Лера потянулась к бардачку и облокотилась о пассажирское сиденье. Ушибленный локоть наткнулся на что-то жёсткое и дал о себе знать новым приступом боли. Лера застонала. Она совершенно отчётливо помнила, что на сиденье было пусто. Лера никогда ничего туда не клала, даже сумка с документами лежала сзади. Она поспешно включила свет в салоне и вздрогнула. Тусклый плафон осветил лежавший на сиденье фотоальбом. Но как? Ведь она убрала его в багажник!

Некоторое время Лера таращилась на фотоальбом, боясь вновь прикоснуться к нему, будто он мог укусить её. Потом всё же потянулась и осторожно взяла его в руки. На сиденье под фотоальбомом что-то блеснуло. У Леры перехватило дыхание. Это был тот самый выкидной нож, которым она порезала себе палец и который потом - Лера хорошо помнила - положила в ящик комода, туда, где его и нашла, решив за ненадобностью, среди прочего, оставить новым хозяевам.

В пустой квартире было темно и тихо. Только вдалеке звонко тикали часы. Лера щёлкнула по клавише выключателя, и над головой вспыхнул матовый блин плафона, освещая тесную прихожую тёплым светом. Однако через мгновение что-то затрещало и лампа, мигнув, погасла.

- Этого ещё не хватало! - выдохнула Лера и крепко выругалась.

Она прошла в комнату и включила свет там. Затем вернулась и стала затаскивать в прихожую привезённые из бабушкиного дома коробки и сумки. Лера жила одна. Своего молодого человека, который целых полтора года, лёжа на диване, разрабатывал какой-то грандиозный проект, она недавно выгнала. Поэтому помочь Лере было некому. Кое-как составив коробки одна на другую, она доползла до спальни и рухнула на кровать.

Проснулась Лера только к полудню. Благо, на работу ей было не нужно - она уже больше месяца как уволилась и теперь пребывала в пассивном поиске нового места. Умывшись и приведя себя в порядок, Лера приготовила кофе и уселась за компьютер. Долго пялилась в поисковую строку не в силах сообразить, как же ей отыскать того сержанта. Наконец решение пришло - искать через социальные сети. Но тут возникла загвоздка. В принципе, найти человека, служившего в таком-то году в армии теоретически возможно, если знать номер войсковой части и год, когда он там служил, но Лера так опрометчиво сожгла все письма дяди Валеры. Она попыталась вспомнить номер части - тщетно. И с годами службы тоже возникли трудности. Тогда Лера раскрыла фотоальбом в надежде, что на какой-нибудь фотографии может оказаться номер или год, или что-то подтолкнёт её, и она вспомнит их.

Снова детские фотографии папы, его брата, молодых бабушки и дедушки. И до смерти пугающий портрет дяди Валеры с автоматом на груди и присягой в руке. И этот его взгляд, печальный и пронзающий.

- Ну, подскажи же! - прошептала Лера.

Но он не подсказывал. Лера перевернула страницу. Там была групповая фотография: среди таких же юнцов, как дядя Валера, на переднем плане выделялся белобрысый сержант в сдвинутой на затылок фуражке, с расстёгнутым воротом и отвисшим ремнём. Лера сразу узнала его - это он избивал дядю Валеру в уборной. Но никаких подсказок, никаких знаков или надписей не было.

Остальные страницы альбома были пустыми. Лера захлопнула его, бросила на стол и вновь повернулась к компьютеру. Но тут что-то привлекло её внимание. Она покосилась на альбом и заметила, что между страниц торчит белый бумажный уголок. Лера потянула за него и вытащила... почтовый конверт. Он был пуст, но на нём аккуратными округлыми буквами был написан обратный адрес: Свердловская область, город Краснокушайск, в/ч 72135. А на почтовом штемпеле отчётливо читалась дата отправки письма.

Лере понадобилось всего несколько минут, чтобы на просторах Интернета, в мутном пруду одной гигантской социальной сети отыскать ребят, служивших в той части в том же году, что и дядя Валера. И на странице одного из них была та же самая групповая фотография, что и в бабушкином альбоме. А под фотографией перечислены имена. Не все, но многие. А главное, имя сержанта - Михаил Васильев. О самом сержанте Лере тоже удалось кое-что узнать. По окончании службы он остался на сверхсрочную в той ж части, дослужился до старшего прапорщика. Но потом часть расформировали, и Васильева уволили. Жил он якобы в Краснокушайске, однако сведения были сильно устаревшие, никаких фотографий или иной информации о Михаиле Васильеве за последние десять лет не нашлось.

"Ну что же, - решила Лера, - надо ехать в этот самый Краснокушайск".

Поезд тащился еле-еле. Или Лере просто так казалось. Но деревья за окном не мелькали, не бежали, а неторопливо проплывали. Монотонный стук колёс не убаюкивал, а раздражал своим заторможенным ритмом, как раздражает метроном, настроенный для начинающего музыканта, до тошноты медленно отсчитывающий такты. Правда, двое попутчиков Леры - молодая пара, путешествующая налегке, - благополучно дрыхли на верхних полках, совершенно не обращая внимания на все эти раздражители. Третий сосед по купе - пожилой мужчина с аккуратной серебристой бородкой, в сером костюме, тоже был совершенно спокоен, погрузившись в чтение какого-то потрёпанного томика, до того зачитанного, что даже надписи на обложке поистёрлись.

Лера не могла сидеть на месте, а тем более лежать, и постоянно выходила в коридор, вставала у окна и глядела вперёд, по ходу поезда, будто пыталась высмотреть конечную остановку. Иногда дорога изгибалась, и тогда можно было увидеть маленький локомотив, который, казалось, из последних сил тащил состав из пятнадцати вагонов.

- Вас что-то беспокоит? - спросил пожилой мужчина, когда Лера в очередной раз вернулась в купе и плюхнулась на свою полку.

- С чего вы взяли? - буркнула Лера.

И тут же сообразила, насколько грубо это прозвучало. Она ведь в самом деле нервничала, а этот человек просто решил проявить участие.

- Простите, - спохватилась Лера. - Так... просто. Сама не знаю. Поезд медленно идёт, наверное.

- Так всегда кажется, - улыбнувшись, ответил пожилой мужчина, - когда куда-нибудь торопишься.

- Но я не тороплюсь. То есть...

- Или волнуешься перед долгожданной встречей. Вас как зовут?

- Лера.

- Очень приятно! А меня - Иван Дмитриевич.

- И мне... - Лера кивнула ему.

- Чаю не желаете?

- Я не знаю. Наверное, неплохо бы.

- Тогда подождите минуточку, - сказал Иван Дмитриевич и, отложив книгу, вышел из купе.

Через две минуты он вернулся с двумя дымящимися стаканами в алюминиевых подстаканниках.

- Кипяточком разжился, - сообщил Иван Дмитриевич. - А чаёк у нас свой.

Он раскрыл лежавшую на полке дорожную сумку и достал оттуда пачку чайных пакетиков с непонятными надписями, видимо, на китайском.

- Настоящий Пуэр, - сообщил Иван Дмитриевич и погрузил пакетики в стаканы с кипятком.

Глядя на быстро темнеющую жидкость, Лера вдруг осознала, что давно уже хочет пить, и, не дожидаясь, пока чай как следует заварится, потянулась за стаканом.

- Странно, - сказала она. - Рыбой пахнет.

- Рыбой? - удивлённо переспросил Иван Дмитриевич и понюхал свой стакан. - Действительно! Никогда раньше не обращал внимание.

Он извлёк из сумки бумажный свёрток и, когда раскрыл его, купе наполнилось таким аппетитным колбасным ароматом, что у Леры рот сразу наполнился слюной, а в животе предательски заурчало.

- Угощайтесь, - сказал Иван Дмитриевич.

- Спасибо, - произнесла Лера вдруг осипшим голосом и сглотнула слюну.

Она осторожно взяла толстый ломоть хлеба с двумя внушительными кружками докторской колбасы и медленно поднесла ко рту. Понюхала, словно убеждаясь, что это и впрямь самая настоящая колбаса, и наконец, отбросив все предрассудки и правила приличия, кровожадно впилась в бутерброд зубами. Иван Дмитриевич слегка улыбнулся и деликатно отвёл взгляд в сторону, потихоньку отхлёбывая из стакана тёмный, как йод, чай и ожидая, когда собеседница поест, прежде чем продолжить начатый разговор.

Почувствовав в животе заполняющее пустоту тепло, Лера постепенно успокоилась. Монотонный перестук колёс едва плетущегося поезда перестал её раздражать, и она впервые за всю дорогу улыбнулась.

- А я вот к дочери еду, в гости, - сообщил Иван Дмитриевич. - Целый год не виделись. Я в Подмосковье живу, а она, как замуж вышла, в Екатеринбург переехала.

- Странно. - Лера пожала плечами. - Все вроде, наоборот, в Москву стремятся.

- Муж у неё из тех краёв. У него там своё дело: молочная ферма и сыроваренный завод. Такое хозяйство перевезти куда-либо сложно, а бросить рука не поднимается. Вот они с дочерью и решили там прочно обосноваться. Ну а я раз в год навещаю их.

- А ваша жена? - спросила Лера.

- Тоже навещала. Раньше.

- Почему раньше?

- Она умерла два года назад.

- Простите, - пролепетала Лера и покраснела.

- Ну что вы, Лера! Вы лучше о себе расскажите. Я так понимаю, мы с вами земляки? Вы же из Москвы или из Подмосковья?

- Из Москвы. У меня бабушка в Подмосковье жила.

- А едете?

- А еду в Краснокушайск.

- Это где?

- В Свердловской области.

- Даже не слышал о таком. В гости?

- Не совсем. Мне нужно отыскать одного человека.

И Лера поведала Ивану Дмитриевичу историю дяди Валеры: о том, как он служил в армии, как погиб, и кто стал причиной его смерти. Упомянула и о родителях, которых больше нет, о том, что именно папа когда-то рассказал ей печальную историю своего брата. О своих жутких видениях она, правда, умолчала - побоялась, что Иван Дмитриевич сочтёт её ненормальной. Но своё отношение к происшедшему - ненависть к убийце и стремление как-то компенсировать чувство глубокой досады - от вызывающего доверие и уважение собеседника Лера скрывать не стала. При этом она горячилась и даже временами повышала голос, но тут же спохватывалась, вспоминая о спящей на верхних полках паре. Иван Дмитриевич слушал её внимательно и всё больше хмурился.

- Вы, вероятно, живёте одна? - сказал он, когда она окончила свой рассказ.

- Да. А почему вы... Как вы узнали?

- Во-первых, будь вы не одна, вас было бы кому остановить, не дать вам сделать опрометчивый шаг. А во-вторых, вы ни разу не упомянули своего мужа, жениха, или - как это сейчас называется? - бойфренда.

- Я его выгнала. Месяц назад. А при чём здесь он? И почему вы считаете мои действия опрометчивыми?

- Зачем ворошить далёкое прошлое? Столько лет прошло, всё уже, как говорится, быльём поросло. Тем более что вы даже не знаете, действительно ли тот сержант виновен в гибели вашего дяди.

- Я точно знаю, что виновен!

- Ну, пусть так. Значит, он давно уже понёс наказание за содеянное.

- Нет, он ничего не понёс. Он сухим вышел их воды.

- Поверьте, Лерочка, так не бывает. Рано или поздно наказание за содеянное обязательно приходит. Если он, как вы говорите, вышел на тот момент сухим их воды, и если он действительно виновен, судьба давно уже покарала его, помяните моё слово. Может, его уже и в живых давно нет.

- Нет, я чувствую, он жив. Просто затаился где-то.

- Ну, хорошо, найдёте вы его. Что дальше?

- В глаза ему посмотрю и...

- И что?

- Я не знаю, - призналась Лера.

- Что же тогда движет вами? Каков ваш мотив?

- Мой мотив?

- Ну да. Вы так говорите, будто кто-то заставляет вас искать этого человека, хотя вам самой этого совсем не хочется.

- С чего вы... Почему вы так думаете?

- Я смотрю на вас, я слушаю вас, я чувствую, как вы мечетесь. Там, в душе. Как будто сами не понимаете, зачем вы куда-то едете, зачем ищете какого-то несчастного, которого давно уже стоило простить. И я уверен, что ваши близкие: ваш папа, ваши бабушка и дедушка - давно простили его.

- Нет! - неожиданно громко возразила Лера и с опаской покосилась на верхнюю полку, где молодой человек приподнял голову и вопросительно посмотрел на неё. - Нет, - уже тише сказала она. - Никто не простил его и никогда не простит. И я тоже. Он должен ответить за содеянное.

- И всё же подумайте об этом ещё разок. А пока давайте спать. Утро вечера мудренее.

Лера долго не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, ложилась то на спину, то на живот. Но сон всё не шёл. Кроме того Иван Дмитриевич, как назло, похрапывал в такт стучащим колёсам. Получалось: "Хр-р, тук-тук, хр-р, тук-тук...", и это жутко раздражало. Как и раздражал ночник, бесполезный тусклый свет которого освещал только самого себя, но который Иван Дмитриевич зачем-то включил, перед тем, как лёг спать.

В конце концов, она провалилась в сон, да так резко, что дух захватило, и долго ещё продолжала падать, будто парашютист в затяжном прыжке, пока не рухнула на ту же полку вагонного купе, где и заснула. Лера подскочила и машинально ощупала себя - всё ли цело. Потом посмотрела на отвернувшегося к стенке и наконец-то переставшего храпеть Ивана Дмитриевича. В это мгновение раздался шорох, и на Леру уставилась свесившаяся сверху голова. Лера хотела вскрикнуть, но голова приложила палец к губам и осуждающе покачалась. Затем она скрылась, а через мгновение молодой человек, всю дорогу до этого спавший на верхней полке над Иваном Дмитриевичем, ловко спрыгнул вниз и присел рядом с Лерой.

- Не спится? - тихо спросил он.

Лера помотала головой, но потом сообразила, что в полумраке этого жеста могло быть не видно, и тихо ответила:

- Нет.

- Ничего, это временно. Вот сделаешь всё, что должна сделать, и сразу станешь спать крепко.

- В каком это смысле - что должна?

- Ты сама знаешь... О! Кажись, подъезжаем уже.

Поезд действительно замедлил ход. Лера обернулась. Ослепительно яркий свет станционных фонарей ударил в окно, и в купе сделалось светло, как днём. Лера на мгновение зажмурилась и вновь посмотрела на соседа сверху. И оцепенела. На её полке сидел дядя Валера. Он, как и прежде, был в военной форме с погонами рядового. Глаза его вспыхнули малиновым огнём, а пересохшие губы произнесли негромко, но настойчиво:

- Найди его! Найди его! Найди...

- А-а-а! - закричала Лера и открыла глаза.

В купе было светло. Но не от станционных фонарей, а потому что за окном уже разгорался день. Напротив сидел Иван Дмитриевич, одетый в костюм, с книгой в руках. Рядом на полке лежала его дорожная сумка и небольшой чемодан. Дверь в купе была открыта. Двое попутчиков сверху, молодая пара, стояли в коридоре, нацепив на спину рюкзаки, и смотрели в окно.

- Доброе утро! - сказал Иван Дмитриевич.

- А? - спросила Лера, ещё не до конца придя в себя.

- Дурной сон?

- Что?

- Я спрашиваю, вам дурной сон приснился?

- Нет, - соврала Лера. - Мы уже приехали?

- Подъезжаем.

- А вы давно встали?

- Давно. И чай попили. С соседями. - Иван Дмитриевич кивнул в сторону молодой пары в коридоре.

- А что же вы меня не растолкали? Я ведь теперь и умыться не успею.

- Не хотелось вас будить. Я же слышал, как вы полночи ворочались. А умыться и на вокзале можно. Там даже удобнее - не качает.

- Возможно, вы правы, - пробормотала Лера и стала приводить себя в порядок.

- Вы приняли решение? - поинтересовался Иван Дмитриевич.

- Какое?

- Важное.

- Простите, не совсем поняла. Вы насчёт чего?

- Я насчёт нашего вчерашнего разговора. Вы приняли решение?

- Да, - подумав, ответила Лера и, посмотрев в упор на Ивана Дмитриевича повторила: - Да.

- Ну что ж, я очень рад. - Иван Дмитриевич улыбнулся. - Очень рад. Надеюсь, оно правильное.

- Я тоже надеюсь, - сказала Лера и уставилась в окно.

Поезд прибыл на вокзал. Пассажиры ринулись к выходу подпихивая друг друга, ударяя чемоданами и сумками по пяткам впереди идущих. Лера тоже поспешила выбраться из вагона. В суматохе она даже забыла попрощаться с Иваном Дмитриевичем. Опомнилась, когда уже заходила в здание вокзала. Обернулась, поискала глазами в толпе своего мудрого попутчика, но тщетно.

Автобус отходил через пятнадцать минут. Лера прошла в конец салона, заняла место у окна, бросила под ноги рюкзачок и, откинувшись на спинку кресла, закрыла глаза.

Проснулась она уже на въезде в Краснокушайск, бодрая и решительная, в прекрасном настроении, готовая к бою, или что там ей предстояло.

Спрашивать дорогу у местных Лера не стала, потому что не хотела лишний раз привлекать внимание. Люди в глубинке любопытные и к приезжим относятся с подозрением. Поэтому она включила на смартфоне навигатор, в который заблаговременно ввела координаты, и пешком отправилась на поиски нужного места. Городок был совсем небольшой - из конца в конец его можно было пройти минут за сорок, поэтому поиск бывшей войсковой части, где служил когда-то дядя Валера, занял у Леры чуть более получаса.

Ржавые, с облупившейся краской металлические створы ворот валялись на земле. По обе стороны от ворот тянулись секции бетонного забора. Некоторые из них покосились, а колючая проволока, натянутая наверху, лопнула и, скрутившись кольцами, свисала до земли. Лера прошла на территорию части и очутилась на большой открытой площадке - бывшем плацу. Асфальт, покрывавший плац, потрескался, и сквозь трещины торчали хвосты уже начинающей желтеть травы. Здесь стояла такая тишина, что Лера даже слышала собственное дыхание. Временами ветер бесшумно поднимал с земли рыжую пыль, закручивал её в узкие длинные воронки и вновь швырял к Лериным ногам. Вокруг зияли пустыми глазницами окон мёртвые обшарпанные здания - всё, как в том видении, когда Лера впервые увидела дядю Валеру. Он стоял прямо на этом месте, лицом... Лера покрутила головой, определяя, куда смотрел дядя Валера, точнее, плоская ростовая фигура с его изображением. Хотя, возможно, тогда ей это показалось, и он на самом деле не был плоским... Она уже совсем запуталась. К тому же сама мысль о дяде Валере приводила её в ужас. Вот и сейчас ей вдруг захотелось поскорее убежать отсюда, но Лера понимала, что скрыться от вездесущего призрака ей не удастся. И пока она не выполнит его приказ, пока не отыщет сержанта-убийцу Васильева, дядя Валера от неё не отстанет.

Словно в подтверждение этих слов, как будто кто-то потянул вниз за рюкзачок, и он соскользнул с плеча. Лера едва успела поймать его. Кроме косметички, смены белья, зонта и тёплой шали на случай похолодания, она туда ничего не положила. Но рюкзачок вдруг потяжелел, будто в него засунули кирпич. Лера открыла рюкзачок и, вскрикнув, выронила его. Он упал на грязный плац, облачко рыжей взметнулось из-под рюкзачка и застыло в воздухе. Лера присела на корточки и дрожащей рукой извлекла из рюкзачка... фотоальбом. Он снова преследует её! Ведь она же специально оставила его дома.

- Зачем? Ведь я и так делаю всё, как ты просишь! - крикнула Лера и огляделась.

Но вокруг по-прежнему никого не было.

- Я больше никогда его не открою! Слышишь? Никогда! Забери его к чёрту!

Размахнувшись, она зашвырнула фотоальбом подальше и пошла прочь от этого жуткого места, от которого веяло мёртвым холодом. Альбом с глухим стуком упал на асфальт у самого края плаца и рассыпался в прах, превратившись в кучку рыжей пыли.

Судя по информации в соцсетях, Васильев должен был жить в этом городе. Оставалось только найти дом, куда поселяли бывших военнослужащих - наверняка он где-то неподалёку, решила Лера. И оказалась права - нужный дом находился всего в пяти минутах ходьбы от бывшей войсковой части. Это было старое серое четырёхэтажное здание, стоявшее в ряду двух таких же унылых домов, много лет назад образовывавших военный городок. Когда-то там жили офицеры и прапорщики, служившие в гарнизоне. Когда гарнизон расформировали, дома передали в муниципальное пользование, при условии, что часть квартир будет предоставлено бывшим военнослужащим, оставшимся доживать свой век в Краснокушайске.

Увидев двух мамаш, гуляющих с колясками во дворе рядом со сломанными качелями и поваленной набок ржавой горкой, Лера направилась прямо к ним.

- Добрый день!

Оживлённо болтавшие о чём-то мамаши смолкли и уставились на незнакомку. Не дождавшись ответного приветствия, Лера продолжила:

- Я ищу одного человека. Его зовут Михаил Васильев. Не подскажите, где он живёт?

Мамаши переглянулись и, повернувшись, покатили свои коляски прочь.

- Странно, - пробормотала Лера и осмотрелась.

Больше во дворе не было ни души. Лера уже было совсем огорчилась, представляя, как придётся идти по всем квартирам, докучая жильцам и рискуя нарваться на грубость, коль скоро местные жители не очень-то приветливые. Но тут дверь одного из подъездов громко скрипнула, и на улицу выползла сгорбленная старуха в пальто неопределённого цвета, в платке и выцветшей шали, повязанной вокруг пояса, с деревянной клюкой в руке.

- Простите, пожалуйста! - крикнула Лера, подбегая к старухе. - Здравствуйте!

Старуха покосилась на неё и тоже ничего не сказала.

- Я ищу Михаила Васильева. Не подскажите, в какой квартире он живёт?

- На кой он тебе? - буркнула старуха и, постукивая клюкой, двинулась прочь.

- Мне он очень нужен! - воскликнула Лера, забегая вперёд и преграждая старухе дорогу. - Пожалуйста, помогите.

- Нет его, - ответила старуха и махнула клюкой, отгоняя назойливую незнакомку.

- А где он?

- В дурдоме.

- В каком дурдоме? - опешив, переспросила Лера.

- "В каком, в каком", он один тут - дом инвалидов на Пионерской, - ответила старуха и, не останавливаясь, прошла мимо.

- А где это?

Но ответа не последовало. Однако главное Лера узнала: Васильев здесь, в этом городе, а значит, она уже близка к цели. Достав смартфон, Лера вновь включила навигатор. Улица Пионерская оказалась в противоположном конце города. Лера уже порядком находилась, так что шла не спеша, и путь этот занял у неё три четверти часа.

Дом инвалидов, или как окрестила его старуха - "дурдом", - находился в самом конце улицы, практически на отшибе. Он представлял собой окружённый решётчатым забором большой парк, посреди которого высилось двухэтажное здание с высокими окнами и колоннами - как будто бы какой-то старинный особняк. По парку бродили серые фигуры, кто поодиночке, кто парами, а кто в сопровождении медперсонала.

Лера удивилась, что калитка оказалась открыта, а на проходной никого не было и в помине. Она подошла к первой встречной женщине, у которой из-под куртки выглядывал белый халат, и поздоровалась. Женщина оказалась медсестрой. Она тоже поздоровалась и заинтересованно посмотрела на Леру.

- Что? - спросила Лера и оглядела себя, решив, что у неё что-то не так с внешним видом.

- Да ничего, - ответила медсестра. - Просто у нас здесь посетители - большая редкость.

- Правда? - удивилась Лера. - Неужели всех этих людей никто не навещает?

- Только когда кто-нибудь из них умирает.

Лера растерянно огляделась, не зная, что на это сказать.

- А почему у вас охраны нет? И открыто всё? Вы не боитесь, что кто-нибудь из них... уйдёт?

- Да куда они уйдут! В город идти побоятся. Кто-то однажды попытался, так его оттуда палками пригнали. А по другую сторону - дремучий лес километров на сто тянется. Туда они тоже не пойдут - волков боятся, медведей... А вы, собственно, к кому пришли-то?

- Я? К Васильеву, - спохватилась Лера. - Он здесь?

- Ну а где ж ему быть? Только вы к которому из них? У нас их трое.

- Трое?

- Ну да.

Лера на мгновение растерялась, но быстро сообразила:

- Так мне к Михаилу.

- А, к молчуну, значит. Даже не знала, что у него родня есть. Он у нас как безродственный числится. А вы ему кем будете?

- Да так, седьмая вода на киселе.

- Понятно. Стало быть, совсем дальняя сродственница.

- Очень дальняя.

- Ну тогда там его ищите, - сказала медсестра, махнув рукой. - Он возле задней калитки, сидит.

- Сидит?

- Ну! Он же не ходит.

- Ах, да! - Лера наигранно стукнула себя по лбу. - Спасибо.

- Да не за что, - сказала медсестра и направилась к корпусу.

Лера сунула озябшие руки в куртки и наткнулась на что-то холодное.

- Что за... - Она вытащила из кармана выкидной нож с перламутровой рукояткой. - Но я же не брала его!

Лера растерянно огляделась и поспешно спрятала нож обратно в карман.

Если бы не подсказка медсестры, она ни за что бы не узнала бывшего сержанта. Это был дряхлый старик с серым иссохшим лицом, с седой трёхдневной щетиной на впалых щеках, в старенькой шерстяной шапочке на голове и заштопанной в нескольких местах болоньевой куртёнке. Он сидел в кресле-каталке, ноги укутаны выцветшим бело-голубым одеялом в клеточку. В его взгляде не отражалось ни единой мысли, ни единого чувства, словно это был не живой человек, а кукла.

"Какое жалкое зрелище! - подумала Лера. - Неужели это он? Убийца?"

Лера смотрела на это беспомощное существо, жестоко наказанное судьбой за сотворённое когда-то злодеяние, и чувствовала, как ненависть покидает её сердце, уступая место жалости и презрению. Или, скорее, брезгливости.

Лера огляделась.

- Ну что? - крикнула она. - Добился своего? Я нашла его. И что дальше? - Лера вытащила из кармана нож. - Ты хочешь, чтобы я убила его? А вот шиш тебе! - Она швырнула нож на землю. - Я больше не буду тебя слушать, понял, ты? И ничего ты мне не сделаешь! Я тебя не боюсь!

Лера повернулась и медленно пошла прочь. Теперь она знала, что убийца папиного брата наказан. Справедливость восторжествовала, и произошло это без её участия. Да и какое она могла принять участие во всей этой истории? Единственное, что ей оставалось, так это сжалиться над стариком, проявить к нему милосердие, простить его. Ибо он уже и так пострадал, а дважды наказывать за одно и то же нельзя.

Она миновала заднюю калитку, которая тоже была открыта, и очутилась в лесу. Лера шла по тропинке, даже не думая, куда она может вывести её - это было неважно. Важно было просто идти, не останавливаясь и не оглядываясь. С каждым шагом ей делалось легче, тот тяжёлый груз, что последнее время давил ей на сердце и холодил грудь, постепенно таял, будто ледяная глыба, пригретая солнышком. Жизнь снова становилась светлой, радовали поскрипывающие на ветру стволы высоких берёз, радовала шуршащая под ногами жёлтая листва, радовало небо над головой, синеющее сквозь поредевшие кроны деревьев. Лера улыбалась. Если бы в это мгновение кто-то встретил её на лесной тропинке, он увидел бы спокойную и совершенно счастливую молодую женщину. В ней всё было прекрасно: и походка, и лицо, и глаза, которые лишь на какую-то долю секунды вдруг вспыхнули малиновым светом и вновь сделались светло-серыми. Лера уходила всё дальше и дальше. А позади за решётчатым забором, возле распахнутой калитки сидел в кресле-каталке сухой бледный старичок в старенькой куртке, укутанный полинялым клетчатым одеялом. На коленях у него лежала чёрно-белая фотография молоденького солдата с автоматом на груди и присягой в руке. Взгляд остекленевших глаз старичка был устремлён куда-то вдаль, а из груди торчала перламутровая рукоятка ножа.

Элис Гербер Инструкция

Ца перевернулась на бок. Голова заболела, в висках ломило. Как не хочется вставать! Лежала бы и лежала вот так, в темноте, не просыпаясь, целую вечность. В землю бы закопаться, лишь бы избавиться от этой тяжести в груди. Вечером все было хорошо, но утро уже неделю начиналось вот так тяжело, будто с похмелья.

Надо вставать. Если она еще полежит, станет только хуже. Ца спустила ноги с кровати и поморщилась от ощущений в коленях. Это не дело. Ца встала и подождала, пока в глазах просветлеет. Нужно сделать разминку. Ца не спеша потянула одну, потом вторую ногу, сделала несколько наклонов. Хорошо. Колени пришли в норму, голова перестала кружиться.

Быстрый кофе вернул вкус к жизни. Кофе утром просто восхитителен. Никогда в течении дня он не бывает так хорош. Осветляет голову, расправляет чакры, открывает второе дыхание. А, главное, быстро и удобно, и поддерживает на ногах до самого ланча на работе.

Ца бросила взгляд на часы - пять минут до выхода. Опрокинула в себя последний глоток, оделась. Какой платок повязать на шею, зеленый, или синий? Зеленый подчеркивал глаза, синий красиво оттенял кожу лица. Ца приблизила лицо к зеркалу. Это что, морщины вокруг глаз? Может, показалось? Они, наверное, всегда тут были, она просто не обращала внимания. А если голову вот так повернуть, то и нет никаких морщин.

Голова резко закружилась, к горлу подкатил ком. Ца бросилась к унитазу, тело отвергло кофе. Да что ж это такое... Времени на новую чашку уже не хватало.

Наверное, вести аэромобиль в таком состоянии не стоит, Ца включила автопилот.

У входа в офис стояла девушка, ждала Ца.

- Привет, мам.

Девушка обняла Ца в качестве приветствия.

- Привет, солнышко. Ты сегодня поздно.

- Неважно себя чувствую. Сейчас прямо закажу завтрак.

На лице мамы проступило знакомое выражение. Неодобрение.

- Сколько раз говорила, еда в офисе ужасная. Лучше бери с собой из дома.\

- Я начинаю день с еды, - отмахнулась Ца. - Это уже здоровая привычка.

- Очень ловко называть привычкой то, что сделала раз в жизни, - ответила мама.

- Только это так не работает.

- Мам, ты ханжа.

- А ты дура с больным желудком. Я не для того тебя рожала, чтоб ты себя не берегла.

- Как поживает Кристин? - отвлекла маму Ца.

- Нормально. Вчера принесла отличную оценку за доклад в школе. Не пытайся меня сбить с толку!

Маму было чем сбить с толку. У Ца было семь братьев и сестре, спрашивай не хочу.

- А Парвати как?

Ца села за стол, подключила к голове кабель Управления Виртуальной Реальностью. Первым делом выбрала для себя завтрак, потом приступила к работе.

- На, держи, - мама принесла от офисного пищевого синтезатора ее заказ. - Эта еда воняет ацетоном.

Ца понюхала и пожала плечами. Может, только самую малость.

- Давай я отдам тебе немного своей ланча, из дома. Брокколи хочешь? - предложила мама.

- Спасибо. Хочешь мой авокадо?

- Выкинь его. Что ты делала вчера? На гулянку, небось, ходила?

Маме с детьми было не до личной жизни. Она следила за жизнью самой взрослой дочери, будто смотрела сериал.

- Не успела, - приврала Ца, ибо на самом деле гулянки ей не позволяло разваливающееся тело, а не нехватка времени, - написала несколько писем, еще посмотрела, во сколько обойдется ремонт тела.

- Что, совсем плохо? - посочувствовала мама. - Когда ты его купила?

- Лет десять назад, как раз перед универом.

Ца наткнулась на мамин взгляд.

- Десять? Ты за десять лет уходила тело до состояния говна? У тебя морщины возле глаз! И во сколько тебе обойдется ремонт?

Ца смущенно прикрыла ладошкой морщинки.

- Ну, честно говоря, новое тело обойдется мне дешевле, - призналась она. - Можешь начинать ругаться.

- Сейчас начну. Если бы ты не пила так много алкоголя и кофе, твое тело еще лет пятнадцать было бы в отличном состоянии.

- Ну ты сказала. Я же дешевое брала. Оно с самого начала слабовато было.

- Даже дешевое тело на двадцать лет рассчитано. Напридумывала себе проблем! Родила бы, и не было бы времени на твои глупости. Где ты деньги на новое возьмешь?

- У меня немного отложено. Еще кредит возьму.

- Нет. Давай я тебе добавлю, и ты хорошее возьмешь. У тебя день рождения скоро, это будет тебе подарок. Давай сейчас посмотрим. А то сама ты навыбираешь.

- Мама, это мне в нем ходить! - возмутилась Ца. - Я сама выберу!

- Конечно сама. А я помогу. Давай первого класса посмотрим.

- На первый класс мне точно не хватит, даже если ты добавишь, - хохотнула Ца.

- Китайские, фирмы Ксяомяу хорошие. Не кривись! Полстраны в них ходит, отличные тела! У них и скидки бывают.

Мама вставила УВР в гнездо за ухом. Ца увидела ее в национальном виртуальном магазине тел, девушки сразу перешли в комнату скидок.

- Вот! Смотри! - обрадовалась мама. - Прошлогодняя модель, но зачем тебе самая новая.

- Не нужна, - согласилась Ца. - Я за брендами не гонюсь. Лишь бы крепкое было.

- Вот рыжая какая, - подсказала мама. - А вот, смотри, какая русая, маленькая. Вот это выбор! Может, и себе прикупить. Надо выяснить только сначала, где брак, и почему скидки. Давай почитаем характеристики. Ты только женское хочешь?

- Только женское, - сказала Ца, примеряя рыжее тело.

У этого колени не болели.

Мама посмотрела виртуальную бирку.

- Рост 175см, вес 65кг, индекс мышечной массы 21, потребление калорий в сутки 2100 минимум. Показатели органов желудок 8, печень 8, кишечник 7, а репродуктивная система всего 4.

- Мне больше не надо, я не собираюсь пока семью заводить, - отозвалась Ца.

- То есть внуков я не увижу?

- Ребенок Парвати не считается? - напомнила Ца.

- А трахаться как будешь по своим клубам? - зашла с другой стороны мама.

- Нормально. У этого моего тоже 4, хватает.

- Как скажешь. Сердце 9, почки 7. Почки слабоваты, для такой-то цены. "Глаза серые, волосы рыжие, быстрорастущие, ногти тонкие, кожа тонкая". Тебе не подходит. Ты все детство грызла ногти, вдруг снова начнешь. И прочность костей всего 7.

- Давай другое. Это, со светлыми волосами.

- Такая грудь тебе не нужна. Ты же рожать не хочешь, кормить не будешь. К тому же, у меня с таким размером прошлое было, я чуть не сдохла. Спина болит, плечи болят, бюстгальтер как парашют. Чем меньше грудь, тем меньше с ней проблем.

- А эта шатенка?

Ца примерила тело круглолицей шатенки.

- Очень крепкое. Индекс мышечной массы 28. Сердце на десятку. Рост 172см, вес 60кг. "Глаза голубые, волосы русые, послушные, ногти прочные, кожа плотная". Но и стоит оно соответственно, даже со скидкой. Извини, столько добавить не могу. А что это за брюнетка такая худая? Рост 170 см, вес 52 кг... Не надо нам такого.

- Ты посмотри, какие у нее волосы шикарные, - заступилась Ца.

- С таким весом тебя будет ветер сдувать.

- Мам, я уже устала. Давай на чем-нибудь остановимся.

Девушки осмотрели следующее тело, и на секунду даже остановили разговор в замешательстве. Ца не выдержала, и рассмеялась.

- И кто такое купит? - хохотала она.

Мама взглянула на характеристики.

- Рост 195 см, вес 80 кг, индекс мышечной массы 24, потребление калорий... 3100 в день.

- Я такое не прокормлю. Не удивительно, что на него такая скидка.

- Наоборот, удивительно, - пожала плечами мама. - У того, у кого есть деньги на 3100 ккал в день, у того есть и деньги и на тело без скидки.

- Мне вот это нравится, - показала Ца. - Глаза красивые, карие, как чай.

- Померяй. Выглядит очень хорошо. Плечи круглые такие. И характеристики хорошие. Рост 172 см, вес 56 кг, ИММ 22, органы все на 7-8. Волосы каштановые, вьющиеся, ногти гибкие, кожа эластичная. Очень прочные кости, 9 баллов. В чем подвох?

Ца повертела бирку.

- Может, ему нужен особый уход какой-нибудь? Написано "проблемы химического обмена мозга". У него что, тоже депрессия? Жаль, нет закона, обязывающего писать, в чем именно проблема, подробно.

- Опять ты за свое! Нет у тебя никакой депрессии!

- Мам, мне врач диагноз поставил, - настояла Ца.

- Им лишь бы деньги за донастройку содрать! Матери ты не веришь, а левому мужику в халате веришь! Я для тебя хоть что-то значу? Или только когда надо добавить тебе на новое тело?

- Я не хочу тратить четверть жизни в бракованном теле, - покачала головой Ца. - Я не генерал, не врач и не знаменитость, чтобы мне лимит на тела повысили.

- Может, ты проблемы и не заметишь, - нахмурилась мама. - Совсем испорченные тела не продают. Да, мы не богатые, но тело-то не плохое.

- Мы не богатые, потому что ты сносила второе свое тело родами в лохмотья и рада этому, - огрызнулась Ца.

- Не смей упрекать мать! Я и тебя родила тем телом! Неблагодарная! Берешь или не берешь? Давай я его тебе полностью оплачу. Будет тебе еще на новый год подарок, два вместе.

- И на Пасху тоже, - проворчала Ца.

- Не бурчи. Хорошее тело. И фирма хорошая, не китайская. Все, я плачу.

Мама оплатила покупку. Ца выдернула из головы шнур, и пошла встречать тело. Вот оно летит на дроне, прямо к приемному окну.

Дрон поднял маленький ураган, влетел в комнату и замер. Ца придирчиво осмотрела покупку. В жизни тело выглядело лучше, чем в Виртуальном Пространстве.

- Какое красивое, - сказала Ца. - Пушок на щеках персиковый.

- И ушки розовые какие, - сказала мама. - Тебе пойдет, твоему характеру подходит. Ах, как же оно похоже на то, в котором ты родилась!

Она уже не сердилась.

- Мы, конечно, не богатые, но хорошо живем, - заметила Ца, любуясь приобретением.

- Выбираем, какое тело лучше, какое хуже, сравниваем. Еще сто лет назад, мы бы с тобой максимум зону для проживания выбирали бы. Там холодно, но работы много, а там вечное лето, но делать нечего. А еще за сто лет до этого и зону бы не выбирали, все на страны было поделено. Телефоны смогли бы себе выбрать, по характеристикам. А родилась бы в древнем Китае крестьянкой, и весь мой выбор состоял, что на ужин поесть - гнилой редис, или гнилой рис.

- Тогда и тела берегли, - мама снова включила ханжу.

- И сейчас ЗОЖники берегут, - отмахнулась Ца, доставая из упаковки одноразовый толстый транзитный кабель. - Соревнуются, кто дольше в одном теле протянет. Уж лучше гнилой редис.

- Если бы ты родилась крестьянкой, ты бы и не знала, что можно по-другому жить. Счастье оно ведь в том, что получаешь то, что хочешь. А хотеть того, о чем не знаешь, ты не можешь. Вот и радовалась бы редису.

- А что, ты никогда не хотела чего-то, чего ты не знаешь, или как будто забыла? - Ца замерла, глядя на спокойное, безмятежное лицо нового тела перед собой. - То ли летать, то ли плавать, то ли гореть... Никогда не ощущала такой тоски невыразимой, которую нельзя объяснить. И не понятно, что это, но мучает.

- Нет, - честно ответила мама. - Напридумывала глупостей своих.

- Ладно. - Ца пожала плечами и вздохнула, как перед прыжком в воду. - Поехали.

Она вставила транзитный кабель себе за ухо. Секунда паники и электрической боли, и она снова открыла глаза. Освободившись из упаковки, спустилась на пол, сняла со своего прежнего тела одежду, надела на себя. Ого, это тело видит намного лучше. Мир был заметно более ярким, цветным и четким. А как легко двигается! Ей даже не пришлось садиться на стул, чтобы надеть фирменные штаны.

- Ну как? - спросила мама осторожно.

- Отлично, - улыбнулась Ца. - Очень крепкое тело. Смотри, какое сильное.

Ца легко запихнула свое старое потрепанное тело в упаковку. Дрон загудел, поднял вихрь и улетел, унося тело на переработку.

- Выглядишь ты намного лучше, чем прежде, - признала мама. - Будто на ту маленькую куклу смотрю, как 30 лет назад. Знаешь, какая ты сладкая была?

Ца застегнула пуговицы рубашки, игриво прирасстегнула верхнюю. В виртуальном Пространстве клиенты все равно видят только ее официальный фирменный аватар. А если войдет кто-нибудь из коллег? Ца застегнула пуговицу. И что? Ну увидит ее шею, мелочи то какие. Ца расстегнула пуговицу. Только вот были случаи, когда ее коллег штрафовали за слишком открытую одежду. Но им не повезло, а Ца везучая, ей надо только эту пуговицу еще раз расстегнуть, чтоб получилось 6 - ее счастливое число. Ца снова застегнула и расстегнула пуговицу.

- Ты странно себя ведешь, - сказала мама.

- Я не могу остановиться, - с ужасом призналась Ца. - Мам, где инструкция?!

- Инструкцию надо читать до того, как все пошло наперекосяк, - сказала мама и подняла с пола тройной листок. - А еще лучше до покупки.

- Так чего ж ты не прочитала, перед тем, как настаивать на этом теле?! Дай инструкцию, нужно найти, где проблема!

Ца вырвала у матери листы из рук и впилась глазами в написанное.

"Тело женское, модель SXB-20. Предназначено для осуществления жизнедеятельности в условиях, приближенным к земным. Рекомендуемая температура окружающей среды от -70 до +55 градусов по цельсию. Рекомендуемое комфортное давление воздуха не ниже 550 мм ртутного столба и не выше 850 мм ртутного столба. Общие характеристики... Инструкция к применению.

Опорно-двигательный аппарат. Обеспечивает передвижение тела или его частей в пространстве.

1. Рекомендации. Регулярные умеренные или повышенные физические нагрузки.

Требования. Повышенное потребление кальция, минимум 1100 мг/сутки.

Предупреждение. Запас прочности ограничен. Не рекомендуется превышать нагрузку в 900 кг/см2. Запрещено поднимать вес более 30 кг без специальной подготовки. Долгое пребывание системы в статичном напряженном положении может привести к потере чувствительности в конечностях, защемлениям, ограниченной подвижности в суставах.

2. Дыхательная система. Предназначена для обеспечения газообмена с окружающей средой. Также принимает участие в образовании звуков речи.

Рекомендации. Умеренные физические нагрузки, дыхательная гимнастика, дыхание воздухом, насыщенным NaCl+KI или эфирными маслами хвойных растений. Оптимальная влажность вдыхаемого воздуха 40-60%.

Требования. Содержание кислорода в вдыхаемом газе не меньше 15% и не больше 23,5%.

Предупреждение. Запрещено вдыхать токсичные газы из таблицы 1а.

3. Пищеварительная система. Предназначена для переваривания пищи, всасывания продуктов расщепления и выведения непереваренных останков.

Рекомендации. Потребление максимально разнообразной пищи небольшими порциями 5 раз в день, общей калорийностью не менее 1200 ккал и не более 2300 ккал в сутки. Потребление белков 107 г, жиров 62 г, углеводов 320 г, витаминов в количестве согласно таблице 2а.

Требования. Ежедневное потребление пищи в оптимальных количествах.

Предупреждение. Запрещено употребление пищи с стекшим сроком годности, неприятным запахом, нетипичного цвета или консистенции. Запрещено употребление в пищу продуктов потребления, не предназначенных для употребления в пищу, а также посторонних предметов.

4. Мочевыделительная система. Предназначена для вывода из организма конечных продуктов азотистого обмена, чужеродных и токсичных соединений, избытка органических и неорганических веществ, регуляции водно-солевого обмена.

Рекомендации. Потребление достаточного количества жидкости согласно потребностям.

Требования. Потребление жидкости в размере не менее 1,6 литров/сутки и не более 25 литров/сутки, включая воду, содержащуюся в пище.

Предупреждение. Запрещено питье воды, минерализация которой превышает 1000 мг/л. Запрещено питье любых токсичных жидкостей, приведены в таблице 2б.

5. Циркуляторная система. Предназначена для переноса к клеткам субстратов, которые требуются для их нормального функционирования, и эвакуации продуктов их жизнедеятельности.

Рекомендации. Потребление достаточного количества жидкости согласно потребностям.

Требования. Нет.

Предупреждение. Не употреблять без назначения врача препараты, предназначенные для сгущения или разжижения крови, снижения или повышения кровяного давления. Если вы заметили внезапное необоснованное затемнение окружающей среды, невозможность распознавать лица, изображения, текст или разговорную речь - постарайтесь привлечь внимание окружающих - у вас нарушена циркуляция крови в головном мозге. Если вы заметили у себя боль в груди, челюсти, спине или животе, тошноту, потливость и затрудненное дыхание, срочно обратитесь за помощью - у вас нарушена циркуляция крови в сердечной мышце. Старайтесь не пережимать сосуды и не препятствовать циркуляции крови и лимфы в организме.

6. Сенсорная система. Предназначена для восприятия разного рода раздражений и преобразования их в нервные импульсы.

Рекомендации. Следить за гигиеной органов слуха и зрения.

Требования. Нет.

Предупреждение. Не превышать безопасные показатели восприятия: 150 Дцб для слуха и 2 млн кандел для зрения.

7. Покровная система. Выполняет защитную функцию, участвует в восприятии раздражений, терморегуляции и выведения продуктов обмена веществ.

Рекомендации. Соблюдения гигиены: душ 0,7 раз в сутки, мытье волосяного покрова головы 0,3 раза в сутки, чистка зубов 2 раза в сутки. Регулярное увлажнение эпидермиса специальными косметическими средствами.

Требования. Нет.

Предупреждение. Запас прочности ограничен. Избегайте физических повреждений, температурных, химических и солнечных ожогов.

8. Эндокринная система. Регулирует деятельность внутренних органов посредством гормонов.

Рекомендации. нет.

Требования. Потребление микроэлементов согласно таблице 2в.

Предупреждение. Не рекомендуется прием гормональных препаратов без рекомендации врача.

9. Репродуктивная система. Отвечает за половое размножение.

Рекомендации. Соблюдение гигиены внешних и внутренних частей половой системы. Использование средств личной гигиены во время менструации во избежание загрязнения окружения.

Требования. Нет.

Предупреждение. Строго следовать инструкциям при применении средств личной гигиены во избежание токсического шока. Запас прочности ограничен.

10. Нервная система. Предназначена для регуляции деятельности органов и систем, обеспечения функционального единства, осуществления высшей нервной деятельности, участие во взаимосвязи организма с внешней средой.

Рекомендации. Регулярный сон не менее 4 часов в сутки.

Требования. Регулярный прием препаратов, относящихся к группе бензодиазепинов.

Предупреждение. Нехватка сна или эмоциональное истощение приведет к обострению болезненного состояния".

- Так вот почему это тело было со скидкой, - поняла Ца и осела на стул, нервно теребя пуговицу.

Марина Сычёва Культ Бабушки

...выдержка из обучающей голограммы:

Венцом всего, ранее созданного человечеством в области ментального пребывания, признана единственно верная и достойная четвёртого тысячелетия от сотворения нового мира, человеческая культовая система "Бабушка". Исчезли некогда незыблемые верования и божества. Сегодняшний представитель Homo contact без дополнительной стимуляции нейронов не в состоянии вспомнить имена тех, кто сотрясал ауры предков. Только историки, листая хронику ушедших лет, изучают прошлое. В середине минувшего тысячелетия, когда контакт с соседней галактикой перестал быть чем-то из ряда вон выходящим, появились совместные межгалактические предприятия, научные разработки и даже семьи. В религиозно-культовой области наметился значительный уклон к семейным ценностям. Миновав период отрицания и уничтожения любых верований и традиций, разум объединился с ментальностью в теле человеческом, равно как в любом другом. Цивилизация вступила в стадию глубокого взаимопроникновения в суть мироустройства. От малого к большому и обратно. От внутреннего к внешнему и по кругу. От контактного хаоса к традиционным связям.

Я, как житель нового мира, рождённый и воспитанный им, прихожу к уверенности, что "культ бабушки" явление предсказуемое. Конечно, в начале времён, земляне боялись растерять заветы предков. Ну, и немного переусердствовали, сохраняя культурно-ритуальный багаж. Началось внутривидовое сопротивление. Особенно молодёжь бунтовала. Оно и понятно, на фоне регулярных контактов с внеземными цивилизациями, ветхие притчи набивали оскомину. Но, как не странно, помогли пришельцы. Они изучили и, как могли, классифицировали накопленные земной цивилизацией духовные знания. И что удивительно: изучили всё, а прониклись и назвали великим достижением - институт семьи.

Они же обозвали энергопотерей земные религии и верования, но к сохраненным семейным взаимоотношениям проявили благоговейно-трепетные чувства. Были, конечно, проблемы с определением количества партнёров. Спор продолжался порядка двухсот лет - все протоколы заседаний ЖСМ (жизнь, семья, мир) сейчас хранятся в библиотеках. Их изучают школьники. Вообще-то интересное чтиво получилось. Формирование святынь - куда ни глянь, мудрость вековая и галактическая в чистом виде.

У нас сейчас, в четыре тысячи двадцатом, такой глобальной интеллектуальной разработки даже близко нет! Всё по мелочам: бытовым устройством и совмещением психологий индивидуумов занимаемся. Соблюдаем отработанные ритуалы, охраняем символы и учим новеньких таинствам. Земляне с детских лет умеют и с ритуальным горшком обращаться, и руку ко лбу приставлять, и пирожки правильно откусывать. А самое главное, каждый землянин знает, что пирожок есть символ вселенной, испечь который должен любой, в ком течёт кровь истинного творца.

А всё почему? Каждая судьба в начальной фазе разбита на семилетние триместры. От рождения до семи лет - индивид отдан "бабушке", то есть ИМЭП (имитация ментально эмоционального продвижения). От семи до четырнадцати лет - ИСИП (имитация самостоятельно интеллектуального продвижения), и потом до двадцати одного года - ИРУП (имитация родительски управленческого продвижения). Каждая семилетняя фаза подконтрольна межгалактическому правительству. Никаких отклонений быть не должно. Именно эта уверенность в невозможности отклонений и всё-таки присутствие оных в каждом моём триместре, мучает меня всю жизнь.

Я родился, как все, в доме-инкубаторе, где исходя из индивидуальных ДНК и РНК показателей, был составлен образ подходящей мне "бабушки". До сих пор не могу называть её ИМЭП. Первые воспоминания о ней - тепло и забота, забота и тепло. Бабушка без устали оберегала меня от внешних материальных, эмоциональных и политических воздействий. Она не позволяла производить контрольные замеры моих характеристик - охраняя развитие внутренней самоидентификации. А это ох как серьёзно! Ради моего покоя она вступала в конфликт с программой межгалактического контроля роста индивидов. Да, она любила поруководить мною. И готова была браниться со всякой силой, покусившейся на это её святое право. Она, кстати, так и говорила: "Святое право и обязанность бабушки направлять и пестовать потомство".

Моя бабушка была грузная и беспокойная, совсем не похожая на тех, что были приставлены к другим детям. Она умела участвовать в каждом мгновении моей жизни, любила меня поучать и воспитывать. Рыжая, коротко стриженная и одновременно кудряво-лохматая, бабушкина голова с подвижными и любопытными, бегающими глазами крепко сидела на её дородном теле. Первые воспоминания - это вибрация её голоса. Неожиданно появляясь, бабушка любила резко, с интонацией инспектора, спросить:

- И чем ты тут занимаешься?

Каждый звук её вопроса, каждый ритмически выверенный момент вдоха и выдоха звучит во мне по сей день.

- Ничем, - отвечал я. А что ещё можно было сказать?

Почему-то появлялось чувство неловкости, и где-то глубоко в гортани зарождалось возмущение. Возмущение не в чистом виде, а какое-то виноватое. Что-то вроде: "Я знаю, что рождён для великих целей. Сейчас ещё чуть-чуть поиграю и потом сразу же пойду подвиг совершать!". По-моему, в формирование программного образа моей бабушки закралась какая-то ошибка. Уж слишком индивидуальные коктейли чувств сумела она вписать в мой устойчивый психоэмоциональный ряд. Уже в два года я научился чувствовать её тихое движение за спиной и молчать в ответ на её замирание. В три я умел не выяснять отношений:

- Мальчик мой, подходит время расширенного присутствия. Я отведу тебя к другим детям. Но знай, твоя ИМЭП всегда рядом. Стоит только подумать. Договорились? Ты подумаешь?

- Хорошо, ИМЭП.

- Не называй меня ИМЭП! Сколько раз можно напоминать, я - бабушка мальчика-Вальчика. Понимаешь?

- Угу, - бурчал я, понимая, что, ответив на замечание иначе, незамедлительно окажусь виноватым во всех бедах, неудачах и болезнях, обрушавшихся на старушку Землю в последние две тысячи лет.

Я никогда не мог понять причин претензий моей бабушки. Конечно, в суть я вникал, но вот увидеть потенциально возможную проблему не получалось. Это было и остаётся для меня загадкой. Бабушка всегда знала, видела и чувствовала назревающее ущемление её прав владения мною. Страшась потерять первенство в вопросах моего эмоционального продвижения, она включалась и начинала назидательно:

- Мальчик мой, у тебя конечно должно быть своё мнение, и сейчас бабушка тебе его скажет. Я расстраиваюсь, что ты в свои три с половиной года не играешь на скрипке, но убивают меня эти галактические негодяи, которые смеют сомневаться в твоих музыкальных способностях! Помни, Валик, что я тобой горжусь. Таких одарённых и умных мальчиков невозможно ни найти, ни представить - ты один такой во всём межгалактическом питомнике индивидов первого триместра, шоб ты сдох.

Речь её отличалась необыкновенно симметричным ритмическим рисунком, с завораживающими вариациями скоростного режима и логики.

- Бабушка, я не понимаю, - шептал я.

- Я тебя умоляю! Кто, если не ты, понимает здесь хоть что-нибудь? Только не ври мне, что разум таки затих в моих объятьях. Ты, моя красота! - Бабушка тискала, прижимала меня к себе, ворошила волосы и целовала в макушку.

- Бабушка, я не вру, - освобождаясь из её цепких объятий, пищал я.

- И шо, ни разу? - она отстраняла мою голову, держа в ладонях, и принималась разглядывать лицо с такой любовью и нежностью, что я подрался бы с кем угодно, доказывая, что она - живая.

- Ни разу, - расплывался я в улыбке.

- О то ж! Ты преувеличивал, фантазировал и притворялся, но не врал никогда, шоб ты мине был здоров!

Воспитываемый так необычно, я рос на удивление тихим и послушным ребёнком. К пяти годам она раздобыла для меня скрипку. Никто! Понимаете, никто уже не умел играть на этом древнем инструменте.

- Слушай сюда, мой мальчик. Как она плачет, как плачет! Все слёзы спиленных старых кедров и уснувших последним сном евреев сливаются в едином вздохе. Как стонет её душа и дрожит голос... слушай...

- Какой-то странный звук у этой конструкции. Между прочим, я не знаю ни евреев, ни кедров, - признался я, рассматривая необычный инструмент.

- Золотко, не шути так! Просто слушайся бабушку и привыкай, что ты музыкант.

- Я думаю... - Попытка возразить была молниеносно купирована:

- Ой, Валик, бабушка знает кто ты, и ей не нужно знать, что ты по этому поводу думаешь.

Какой программный сбой сотворил это чудо, воспитавшее меня, не знаю, но став взрослым и самостоятельным членом межгалактического сообщества, нередко мысленно произношу благодарственные молитвы создателю моей ИМЭП - моей бабушки. Даже вспоминаю её по ночам. Кстати, я осознанно не делаю вакцинацию против бессонницы. Это она научила меня не спать, если не хочется - всегда стоит услышать себя, уважить нервы и заняться тем, что разгоняет сон. "Уж если захотелось не делать ночь, таки кто может помешать?" - так она говорила. И вот бессонными ночами я предаюсь воспоминаньям.

Помять подсовывает случаи из жизни. Я фокусирую на ушедших событиях свою тонкую сеть системы ощущений и заново проживаю убежавшие мгновенья.

Вот мы идём на кулинарный урок, где впервые я узнаю о пирожках, которые бабушка настырно именует пончиками. Она держит меня тёплой, мягкой и сильной рукой. Я чувствую нестерпимый жар в ладошке и совершаю непозволительное - снимаю перчатку. Бабушка незаметно прикрывает мою незащищённую руку плащом и улыбается. А когда мы проходим мимо огромных жёлто-голубых цветов с бархатистыми слегка вибрирующими бутонами, она предлагает мне потрогать лист. Я останавливаюсь и аккуратно пальчиками прикасаюсь к живому, трепетному цветку, а бабушка, делая вид, что поправляет мой костюм, маскирует собою моё мелкое нарушение дисциплинарно-правовых норм. Я знаю, что оголённой кожей прикасаться к живому нельзя, но бабушка шепчет:

- Познавай и чувствуй.

И я, заглушая страх, чувствую и познаю изо всех сил.

- Он меня не укусит? - не умея сдержать восторг прикосновения, смеясь, спрашиваю я.

- Тише, мальчик мой, тише! Это мир, - бабушка обнимает и несильно подталкивает меня в сторону от великолепного цветка.

В шесть лет все люди казались мне одинаково взрослыми. И воспитательница поведенческих дисциплин тоже. Хотя была она совсем юной особой, от чего и не вызывала у бабушки доверия. Забирая меня из класса, она неизменно справлялась о прошедших занятиях у программного наблюдателя, у "этой девицы", у других детей и, наконец, у меня. После долгих расспросов бабушка редко оставалась довольна. Она с необыкновенным постоянством поучала молодую воспитательницу, после чего та редко и злобно смотрела в мою сторону.

Однажды вечером бабушка заглянула в группу, где мирно играли дети, и удивлённо вскрикнула:

- Ирина Григорьевна, уважаемая, где наш мальчик? Валик, Валик!

- Не пульсируйте. Сейчас его найдём.

- Что значит найдём? Вы что тут делаете? Голограммки разглядываете, когда надо с детьми заниматься! - быстро, с напором в голосе произнесла бабушка.

Она решительно прошла через всю комнату, заглянула в личностные пеналы, за угол пульта, под стол и через щель приоткрытой в туалет двери заметила меня. Я скромно и уже довольно давно, сидел на горшке. Сосуд прилип к моему заду и не давал встать на ноги. Обречённо и молча, я ждал помощи взрослых. Дождался. Высвобождая меня от конфузного плена, бабушка не ругалась. Она пыхтела и горячими ладошками трогала мою кожу, онемевшую от долгого сидения.

Потом спросила почти шепотом:

- Больно?

- Не знаю, - ответил я откровенно и почему-то заплакал.

Мои слёзы придали бабушке воинственности.

- Ирина Григорьевна! - громогласно произнесла она, - я понимаю, что между воспитанием детей и высадкой лука вы нащупали общий глагол "сидеть", но это же не даёт вам право экспериментировать во время работы! Мальчик плачет, я негодую, а Межгалактический Совет поведенческого наследия в полном составе пытается сообразить, что таки происходит! - и тут же задушевно мне, - Иди, иди, маленький, одевайся. Мы сейчас уходим. Бабушка только скажет пару слов за воспитание.

Она держала в руке горшок, хмурилась и говорила всё увереннее:

- Девочка моя, я дико интересуюсь, что это? - Бабушка возмущённо округлила глаза и подсунула злосчастный сосуд к лицу воспитательницы.

- Ритуальный горшок, - пролепетала та.

- Нет, вы слышали! - непонятно к кому обратилась бабушка, закатив глаза.

- Что? - не поняла воспитательница.

- Ритуальный! Да чем думал тот идиёт, что внедрял такие методы воспитания. Я найду кому сказать и кому послушать за сидячую жизнь молодого поколения, когда воспитатель изучает голограммы!

И бабушка решительно приблизилась к воспитательнице. Та что-то щебетала в своё оправдание, но слова рассыпались пылью, не долетая до уха.

Вы видели тигрицу, защищающую своих котят от всякого, рискнувшего им навредить? Так вот, бабушка в тот момент агрессивностью зверя превосходила. Она загнала испуганную воспитательницу под пульт и, размахивая горшком, норовила всучить ей этот ритуальный инвентарь. Шум привлёк программного наблюдателя, других воспитателей и "бабушек". Все что-то громко говорили, кивали в мою сторону и качали головами.

Я услыхал сакрально-страшное, невозможное: "Сбой программы" - и запаниковал. Конечно, это про бабушку, про мою ИМЭП. Всё, что касается обучения детей, находится под пристальным контролем множеств комитетов и советов!

Межгалактический поведенческий, о котором говорила бабушка, самый безобидный в этом списке. И, если о случае с воспитательницей станет широко известно, бабушку заберут и перепрограммируют. Меня обуял страх, в горле запершило, но сдерживая слёзы, командирским голосом, как можно четче, я скомандовал:

- ИМЭП, Валик ждёт.

Бабушка затихла, обернулась и, закусив губу, шагнула в мою сторону. Потом, словно неожиданно осознав возможные последствия происходящего, она встрепенулась, подошла к пульту и вытащила из-под него воспитательницу. Зачем-то отряхнула той плечи, спину и максимально нежно, глядя в глаза, произнесла:

- Прошу прощения. Метод инициации лидерских качеств подопечного.

Она приставила ко лбу сложенную лодочкой ладонь, козырнула и неслышной поступью направилась ко мне. Приблизившись, она жестко отрапортовала:

- ИМЭП готова к сопровождению.

Мы вышли на улицу. Меня трясло мелкой противной дрожью, никого не хотелось видеть. Я зажмурился и так шёл, не глядя на дорогу, держась за бабушкину горячую руку. Она вела уверенно и легко, а я представлял каждую мелочь на нашем пути так, словно видел мир её глазами и слышал её ушами.

Разбуженное в тот день состояние единения с ИМЭП сопровождает меня до сих пор. Стоит закрыть глаза, возникает эмоционально-логическая и сенсорная связь. Этот невербальный контакт действует всегда и везде. А когда Межгалактическим советом на семь лет моей третьей фазы развития (ИРУП) была определена Галактика Барнарда, связь усилилась и приобрела новое качество.

Я начал чувствовать, как бьётся бабушкино сердце - уверенно и ровно, если всё спокойно, и часто, с замиранием, в момент подстерегающей меня опасности. И только я знаю, сколько раз был спасён её любящим сердцем! Впрочем, у программных биороботов ИМЭП сердца нет. У всех.

Кроме моей...

Пауль Госсен Благородное сердце Атоса

КМО-21 был погрузочным роботом с габаритами три на два метра. Он превосходно чувствовал себя в просторных подлунных ангарах или на космодроме размером с приличный стадион, что разместился рядом со станцией "Аист" в полуразрушенном кратере. В помещениях же самой станции КМО-21 постоянно цеплялся за различные приборы и - о ужас! - кадки с пальмами: те рушились, создавая хаос, приходилось тормозить и хаос ликвидировать. В святая святых станции, в детскую, он и вовсе не мог попасть по причине ширины своих плеч, оставалось одно - просунуть серебристую голову в дверь и поприветствовать малышей: "Доброе утро!"

Сегодня была пятница тринадцатое (точнее - 13 февраля 2099 года). Если исходить из людских суеверий - день далеко не лучший, может, это и послужило причиной того, что роботу никто не ответил. Какое-то время его единственный рубиновый глаз внимательно изучал шесть двухъярусных кроватей, расположенных у стены напротив, надеясь отыскать затаившихся в скомканных одеялах сорванцов. Не получилось. Тогда КМО-21 повернул натруженную металлическую шею влево - здесь обнаружился шкаф, забитый учебниками и игрушками.

На верхней полке, зажатый томами "Истории Древней Греции", барахтался MOMO-4, тоже робот, но совсем крошечный. Он был преподавателем кибернетики и, по капризу конструкторов, имел вид щенка пуделя. КМО-21 выбросил вперед гибкую трехметровую руку, раскидал учебники и притянул MOMO-4 к себе.

- Конничива! - пропищал перепуганный преподаватель.

MOMO-4 был изготовлен на Окинаве, и, скорее всего, это было приветствие на японском, но КМО-21 не стал уточнять.

- Где дети? - прошипел он.

Щенок отчаянно заскулил.

- Где дети? - повторил КМО-21.

- Ушли! - ответил MOMO-4. - Все ушли!.. Даже девочки.

- Вижу, что ушли... Но куда ушли?

- На космодром!

- На космодром?

КМО-21 решительно развернулся и, не выпуская MOMO-4, ринулся назад по коридорам станции. Кадки с пальмами так и полетели во все стороны, но теперь было не до них.

- Да, на космодром, - пищал щенок. - Вчера перед сном я читал детям Фенимора Купера. Всем очень понравилось. И Андрюша-чан предложил лететь на Землю, чтобы помочь индейцам. Но Наташа-чан и Криста-чан были вначале против. Они сказали, что вы, КМО-21-сан, все равно никого не отпустите, а лететь без разрешения - это обман и, следовательно, подлость... Но Дариo-чан...

- Так. Давай без "чанов".

- Хорошо, - согласился пудель. - Дариo и Нгуен поддержали Андрюшу. Они сказали, что подлость - это бросить людей в беде. Наташа и Криста снова заспорили, но тут заплакала Джаннин...

- Ясно. А ты куда смотрел?

- Я протестовал! - на минуту щенок залился звонким лаем. - Я собирался позвать вас... Но Андрюша-чан... то есть Андрюша... взял меня за шкирку и поставил на верхнюю полку... Это возмутительно! Я же все-таки сэнсэй!

Коридоры наконец-то закончились, впереди была шлюзовая камера. Роботы промчались сквозь нее, не останавливаясь - им не требовались скафандры.

От станции "Аист" к космодрому шла широкая пятикилометровая трасса, по которой ходили электробусы, но КМО-21 не стал тратить время, вызывая один из них. Вспыхнули четыре сопла в нижней части его туловища, и робот стал плавно подниматься над лунной поверхностью. Потом вспыхнули два сопла в районе огромных металлических лопаток, и КМО-21 понесся к кратеру, опоясавшему космодром. Щенок, зажатый в кулаке, отчаянно скулил. Звук не распространяется в безвоздушном пространстве, но MOMO-4 стал транслировать свой скулеж в виде радиосигнала.

- Отключись, - приказал КМО-21. - Не до тебя!

- Я волнуюсь! - пропищал MOMO-4.

- Заткнись, - повторил робот-погрузчик, крепче сжал кулак, и преподаватель кибернетики замолчал.

Неровный край ударного кратера стремительно приближался. КМО-21 отчаянно сканировал лунную поверхность впереди и под собой, но беглецов нигде не было. Тогда он пронесся над краем кратера, погасил сопла на лопатках и завис над космодромом.

Три транспортных корабля целили серебреные носы в темное небо, где среди звезд ярко сияла Земля. Детей по-прежнему нигде не было видно.

КМО-21 разжал кулак. Изрядно помятый MOMO-4 затряс ушами.

- Где дети? - в который раз вопросил гигантский робот.

- На "Альбатросе", - ответил пудель. - Про него говорил Андрюша.

- Точно! - согласился КМО-21. - Только на "Альбатросе" осталось горючее.

Он погасил два из четырех нижних сопел и стал терять высоту. Вскоре и без сканирования стал различим электробус, оставленный недалеко от "Альбатроса", а потом и цепочки следов, тянущихся между ними.

- Погрузочный робот КМО-21! - радиоволны принесли голос автодиспетчера. - Повторяю: погрузочный робот КМО-21! Немедленно покиньте территорию космодрома! До старта транспортного корабля "Альбатрос", выполняющего рейс Луна-Земля, осталось пятнадцать минут.

- Они улетают! - снова заскулил щенок.

- Конечно, улетают, - согласился КМО-21, продолжая снижаться. - Для того они и сбежали на космодром.

- Пожалуйста, свяжитесь с кораблем! - взмолился MOMO-4. - У вас же авторитет! Уговорите их остаться!

- Пробовал, но они не отвечают, - ответил КМО-21. - Взломаешь блокировку?

- Сейчас сделаю! - Преподаватель кибернетики был мастак в таких делах, и связь действительно восстановилась.

Сигнал прошел напрямую в блок памяти робота-погрузчика, он отключил свой рубиновый глаз и увидел детей. Шесть мальчиков и шесть девочек в оранжевых скафандрах, пристегнутые ремнями к пассажирским креслам, ожидали старта. Лица у семилеток были на редкость серьезные, глаза блестели, щеки покрывал румянец. Дети понимали, что творили, и это не могло не вызвать уважение. КМО-21 на мгновение залюбовался ими. И этого мгновения малышам хватило, чтобы перехватить инициативу.

- Простите, КМО-21, что мы без спроса... - сказал Андрюша. - Но вы же сами нас учили, что за справедливость надо бороться... - Он улыбнулся, и веснушки на его щеках побежали во все стороны. - Мы все сделаем и вернемся...

Остальные дети засмеялись, замахали руками, и связь снова пропала.

- Как у вас все просто! - не то вздохнул, не то позавидовал КМО-21.

Погасли последние два сопла, и погрузочный робот опустился на лунный грунт неподалеку от "Альбатроса". При всех своих габаритах КМО-21 казался крошечной игрушкой рядом с исполинским корпусом транспортного корабля.

- Погрузочный робот КМО-21!.. - снова начал автодиспетчер.

- Отстань! - ответил робот, и автодиспетчер умолк.

КМО-21 сделал пару шагов к "Альбатросу", остановился, задрал голову к блестящему носу корабля.

- У меня есть план! - подал голос MOMO-4. - Мы останемся здесь, под соплами корабля, и дети не смогут стартовать, ведь это навредит нам.

- Не говори ерунду, - отрезал КМО-21. - Нельзя ставить детей в безвыходную ситуацию. У меня другой план: я сканирую и покажу им Землю.

У маленького пуделя шёрстка встала дыбом.

- Не надо! - запищал он. - Это ведь такой шок...

- Настоящий шок будет, когда они доберутся до Земли, - ответил робот-погрузчик. - И никого не будет рядом, чтобы утереть им носы.

- Нет! - заныл MOMO-4. - Нет!

- Помолчи! - КМО-21 вырастил из правого плеча блестящую дискообразную антенну. - Я начинаю сканирование. А ты, MOMO-4, кончай дрожать и взломай сервер "Альбатроса". Мне нужен канал, по которому я пущу полученный с Земли сигнал.

Преподаватель кибернетики дрожать не перестал, но с сервером справился в один момент. КМО-21 тоже не терял времени. Сигнал до Земли идет чуть больше секунды, столько же обратно. Еще полминуты понадобилось КМО-21 на то, чтобы просмотреть полученный материал и удалить наиболее шокирующие моменты. Потом он отослал кадры на "Альбатрос" и через взломанный сервер вывел их одновременно на все экраны, что имелись на транспортном корабле.

- Что же теперь будет? - вздохнул MOMO-4.

- Готовься принимать детей! - ответил КМО-21.

- Вы уверены?

Робот-погрузчик не ответил.

Прошла минута, вторая... MOMO-4 не утерпел и в очередной раз попытался затеять скулеж, но его прервал автодиспечер:

- Старт транспортного корабля "Альбатрос", выполняющего рейс Луна-Земля, отменяется. Повторяю: старт транспортного корабля...

А потом из входного шлюза стали выскакивать дети, и связь с ними сразу восстановилась. Дети ревели так, что КМО-21 в какой-то момент показалось, что блоки памяти начнут плавиться. А вот MOMO-4 не растерялся. Сорвавшись с ладони робота-погрузчика, он приземлился на плечо Джаннин и вколол ей сквозь ткань скафандра дозу успокоительного. Девочка стала медленно оседать. MOMO-4 знал, что слабая лунная гравитация не даст ей разбиться, и ловко перепрыгнул на плечо Кристы...

Через полчаса электробус возвращался на станцию "Аист" с минимальной скоростью. Дети спали на сидениях, и сквозь прозрачную крышу КМО-21, летевший ста метрами выше, видел, как MOMO-4 перебегает от одного ребенка к другому - никак не нарадуется, что все нашлись.

...Девять лет назад наладчик, настраивая КМО-21, по ошибке загрузил в его блок памяти "Трех мушкетеров". Роботу-погрузчику вовсе не полагается читать книги, разве что инструкции и правила, но так уж получилось, и книга эта пусть и не литературный шедевр, но потрясла КМО-21. Он узнал о тех человеческих качествах, которых были лишены роботы, да и люди, до того имевшие с ним дела. Благородство, честность и преданность своей мечте так заинтриговали, что КМО-21 стал украдкой качать и читать книги. Мало кого интересует, чем занят оставленный в подлунном ангаре погрузчик, но на всякий случай он отключался от Сети. И в тот день, когда компьютерный вирус, пришедший с Земли, заразил роботов, КМО-21 единственный избежал беды. Пока роботы в коридорах станции плющили друг друга и рвали на куски подвернувшихся людей, он плыл с Гекельберри Финном на плоту по Миссисипи и был, без сомнения, самым счастливым роботом на свете.

А когда он дочитал книгу и покинул ангар, все было кончено - от людей остались кровавые ошметки, от роботов груды металлолома. КМО-21 сканировал Землю, Марс, спутники Юпитера - безрезультатно. Кадры, пришедшие оттуда, были еще более ужасны, чем то, что робот наблюдал на Луне - там успели нажать ядерные кнопки.

Он похоронил останки людей, похоронил обломки роботов. А потом случилось чудо - на одном из складов он обнаружил MOMO-4, присланного с Земли, но еще не распакованного. Вместе они стали восстанавливать станцию, и тут случилось второе чудо... Станция не зря носила название "Аист". В ней находился Инкубатор, способный из набора ДНК конструировать космических рейнджеров. И Инкубатор был исправен. Биоматериала, правда, уцелело совсем немного - на дюжину ребятишек. Но у людей появился шанс.

Когда КМО-21 запустил Инкубатор, перед ним вспыхнуло меню: следовало выбрать параметры будущих рейнджеров - степень их агрессивности, уровень ненависти к противнику... И КМО-21 задумался, чем займутся эти дети, когда вырастут? Ведь в них изначально заложен только один талант... На помощь пришел MOMO-4. Щенок взломал программу, и КМО-21 загрузил в Инкубатор данные из прочитанных книг. У человечества уже были Чингиз-хан, Александр Македонский, Наполеон... А вот капитан Немо, Гулливер, Пеппи Длинныйчулок... Прежде они жили только в книгах. Пусть новые люди будут похожи на любимых героев, решил он.

От воспоминаний КМО-21 отвлекло движение внизу, и он просканировал электробус. И точно, Андрюша потянулся и открыл глаза. Он больше не плакал, а просто смотрел сквозь прозрачную крышу на голубой диск Земли. MOMO-4 залаял и вдруг лизнул мальчика в ухо.

КМО-21 был ужасно зол на себя. Конечно, нужно был рассказать все детям, как только они стали задавать вопросы. Не стоило их щадить - пусть даже из самых лучших намерений. Тогда всего, что случилось сегодня, можно было бы избежать... Поймут ли они его теперь? Не потерял ли он доверие? "Ну уж нет, - решил робот. - Ведь они добрые и дружные дети. И у одного из них благородное сердце Атоса". КМО-21 не знал, кому из мальчиков достался его самый любимый герой, да это и не важно...

Он прибавил скорости и, обогнав электробус, помчался к станции. Следовало срочно навести порядок - поднять кадки с пальмами.