"Млечный Путь, Xxi век", No 1 (38), 2022

Элизабета Левин Глазами ребенка: эксперимент в истории XI века

В исторических текстах сложные времена часто упрощены и сводятся летописцами к какой-либо единственной черте, которая в их глазах затеняет все остальные. Казалось, что XI век, сотканный из нескольких различных по своему характеру фрагментов, проходил в тени одной, вышедшей на первый план, строки стихотворения Омара Хайяма (1048-1131):

В целом Омар Хайям довольно мрачно характеризовал своих современников. При этом корнем человеческих бед он считал не врагов внешних и далеких, а самых близких и родных людей:

А кто мог быть самым близким? Ближе отношений, чем связи в триаде "мать-отец-ребенок" в земном существовании не бывает. Выходит, что именно в крохотной семейной ячейке нам и следует искать корни враждебности, жестокости и зла 1], 2].

В наши дни в разных местах планеты все чаще ставятся вопросы о том, какова роль семьи и родителей в формировании облика будущих поколений. Некоторые исследователи начинают отмечать преобладание "мужской" точки зрения на историю и даже называют её "his-story" (букв. - его расследование, его рассказ). Примером тому может служить "История Флоренции" Никколо Макиавелли, где отсутствуют описания вклада женщин в развитие флорентийской республики. Все чаще раздаются требования уравновесить такой традиционный исторический анализ новым подходом "hеr-story" (букв. - её расследование, её рассказ), где бы развитие цивилизации рассматривалось с учетом женского взгляда на мир.

В данном историческом обзоре мне видится важным расширить оба подхода и ввести дополнительный взгляд на "heir-story" (букв. - история наследника) - историю под углом зрения ребенка. Ведь именно ребенок, "потом-ство", приходя в этот мир, идет по стопам родителей, дает продолжение их жизнедеятельности и определяет дальнейший ход развития. Именно ребенок становится проводником потока временных перемен (темпорологический фактор), лишающих историю её статического характера и делающих её живой, разнообразной и захватывающей.

Сравнивая истории жизни, изложенные по отдельности каждым из участников триады "мать-отец-ребенок", зачастую можно обнаружить существенные различия между ними. Строго говоря, многоплановую картину отношений в семье можно получить лишь путём объединения точек зрения всех членов семейной ячейки, получив таким образом "their-story" (их-историю). В итоге базисные отношения, составляющие их-историю, становятся тем стержнем, на котором выстраивается система взаимоотношений в обществе. В этом процессе формирования истории трудно переоценить роль семейной ячейки, поскольку то, что ребенок вынесет из прошлого, заключенного в семейных традициях, привычках и обычаях, станет настоящим будущих поколений.

В предыдущих исследованиях я несколько раз косвенно затрагивала эту тему, указывая на возможность объединить подходы темпорологии (науки о времени) с пренатальной психологией [2 - 4]. Постепенно эти исследования стали приобретать более широкую историческую перспективу. Важным наблюдением при этом стало то, что порой целые века характеризуются своим особым "духом времени", связанным с доминированием в них одной из стихий [5].

В этой работе на примерах биографий нескольких ключевых исторических фигур (папы римского, императора и философа) я попыталась сначала развернуть перед читателями "heir-story" - историю такой, какой она могла восприниматься глазами ребенка. В свете таких историй, связанных с пренебрежительным отношением к детству и неуважительным обращением с детьми XI века, нам откроется новое, углубленное и обобщенное понимание "their-story" - истории жестокости и безжалостности, царившей в огрубевшем обществе тех лет. Сравнивая затем XI век с нашими днями, мы увидим, насколько уроки того периода важны сегодня, и лучше поймем, в чем состоит их значимость для текущего момента.

Перед тем, как перейти к конкретным примерам, сделаю общее замечание о структуре последующего текста, состоящего из четырех частей. Первая часть кратко обрисовывает драматические события в жизни наших героев. Для ознакомления с этой частью не требуется дополнительных темпорологических пояснений, и её выводы представляют собой самостоятельную ценность. Во второй части те же события рассматриваются в свете хронологии их свершения и в соответствии с календарем доминирующих стихий, определенным по циклам Сатурна-Юпитера [5, 6]. Особое внимание в ней уделяется перекличкам длительностью в 800 лет между параллельными эпохами и характерными для этих эпох метафорами и образами. Третья часть посвящена анализу избранных ключевых моментов, упомянутых ранее, в свете метода часов Феникса [7]. Четвертая, заключительная часть, рассматривает новые возможности, открывающиеся перед людьми в наши дни, благодаря осознанию новых подходов к семье, к воспитанию детей и к "their-story".

На примере архетипичных моделей поведения и мировосприятия, которые объединяли таких разных на первый взгляд представителей XI века как французский философ Пьер Абеляр, папа римский Григорий VII и император Священной Римской империи Генрих IV, постараемся разобраться, что привело к противоречивости и непомерной жестокости людей в XI веке. Для этого рассмотрим сначала истории этих героев в хронологическом порядке, а затем сравним их с более близкими нам по времени ключевыми историческими фигурами, родившимися, через 800 лет после них, в XIX веке.

Начнем с папы Григория VII (ок. 1020/1025 - 1085), которого в миру звали Гильдебрандом, и который пробыл на папском престоле 12 лет, с 1073 по 1085 год. Этот папа сыграл важнейшую роль в укреплении католицизма тем, что он всеми силами пытался довести до победного конца усилия своих предшественников, церковных реформаторов начала X века. Григорию VII удалось нанести тяжелый удар институту брака, окончательно утвердив целибат для священников, и он вошел в историю своими крутыми мерами и радикальными шагами, предпринятыми для того, чтобы поставить папскую власть над императорской. Из-за его бескомпромиссного противоборства с императором Генрихом IV было нарушено тонкое равновесие между папством и императорством, служившим в Средневековье покровителем и защитником церкви. В итоге Григорий VII стал в центре самого затяжного конфликта XI века, поставившего под угрозу само существование католической церкви.

В целом биографические данные пап XI века, как и у большинства исторических фигур тех лет, крайне скудны, отрывочны и малодостоверны. Их года рождения неизвестны; зачастую невозможно подтвердить сведения об их жизни перед избранием на престол, а уж о детстве и юношестве и вовсе говорить не приходится. И все же известный русский историк-медиевист А. С. Вязигин (1867-1919) попытался приподнять завесу тумана и восстановить (пусть хоть и в общих чертах) обстоятельства формирования личности будущего папы Григория VII, стоявшего во главе католической церкви в дни одного из самых критических моментов её существования. В своем эссе 1898 года "Темная пора в жизни Гильдебранда" он одним из первых поднял вопрос о значимости наиболее ранней фазы нашей жизни - детства: "Впечатления же первых лет сознательной жизни ложатся неизгладимыми чертами на восприимчивую душу отрока, и противоречия природы Гильдебранда находят себе объяснения в той обстановке, среди которой слагался его характер и вырабатывались его стремления" [8, с. 294].

Сперва подчеркнем, что в XI веке понятия семейной ячейки "мать-отец-ребенок" в том виде, как мы ее себе представляем сегодня, не существовало. До XIV века семейная жизнь ускользала от внимания историков [9]. Картины беззаботного младенчества, проведенного в теплом домашнем кругу, основанном на родительской заботе о детях, в те годы не были частым или само собой разумеющимся явлением. Более того, по словам крупнейшего исследователя истории семейных отношений Филиппа Арьеса (1914-1984): "

Говоря конкретнее, в XI веке в Европе широко распространился обычай, при котором родители приносили обет отдавать в монастыри новорожденных и даже еще нерожденных детей. Не только родители и опекуны, но и монахи могли произносить обеты за малюток, якобы "добровольно" покидавших родной дом и вступавших в обитель. В те годы, по мнению Вязигина, родители, отдававшие малышей в монастыри, видели в этом акте своеобразный ритуал жертвоприношения. Ребенок приносился в искупительную жертву церкви, чтобы он молился и каялся за своих грешных родителей. Как показывают действовавшие в те годы уставы и правила монастырей, таким детям возврат в мир был отрезан пожизненно. В подтверждение этого Вязигин приводил постановление одного из соборов, каравшее отлучением таких подневольных иноков за любую попытку надеть мирское платье. С того момента, как за них был произнесен обет, судьба детей была предрешена без их согласия. Они становились "не-вольниками" и не могли уже "стряхнуть со своей выи иго устава" [8, с. 282].

Юные создания, против своей воли оторванные от семьи и отданные на "воспитание" в лоно церкви, назывались на латыни nutriti (букв. выкормыши) или puer oblatus (букв. предложенные мальчики). Замечу, что, цитируя тексты Григория VII, Вязигин повсюду переводил производные от слова nutriti, как кормление или вскармливание. Наверно, сегодня, привычнее бы звучали слова воспитанники и воспитатели.

Так или иначе, Григорий VII нигде не упоминал ни отца с матерью, ни место своего рождения. Считалось, что его родители были незнатного происхождения и занимались тяжелым трудом для того, чтобы прокормиться. На основе многих упоминаний Григорием VII своих ранних лет в школе Клюнийского монастыря, Вязигин подтверждал ранние предположения историков церкви, что Григорий VII был одним из малышей, отданных родителями в монастырь с ранних лет. Постоянно подчеркивая, что он не по своей воле оказался в монастыре (non libenter ad sacrum ordinem accessi), Григорий VII вспоминал, что "монастырские обеты были произнесены за него, и его участь была определена поступком его родителей" [8, с. 283]. Вдали от семьи образ родного отца стирался в памяти мальчика, а его место занимал святой Петр, которого будущий папа представлял себе "императором и властелином всей земли". Считая апостола Петра своим воспитателем или кормильцем, а себя его воспитанником, в критические моменты своей жизни Григорий VII обращался к нему с мольбой "услышать раба своего, вскормленного им с малолетства".

О том, какими методами воспитания руководствовались в XI веке монахи, можно составить себе представление по поучительной истории из жизни архиепископа Ансельма Кентерберийского (1033-1109). Однажды некий аббат пожаловался ему, что не знает, чего ожидать от своих воспитанников: "Злонравны они и неисправны; днем и ночью мы непрестанно их бьем, а они по-прежнему делаются самих себя хуже <...> Всеми способами утесняем мы их, дабы они исправились, они же нисколько не исправляются".

Ансельм изумленно переспросил: "Непрестанно их бьете и утесняете? Какими же они становятся с возрастом?"

"Тупы и звероподобны", - последовал раздосадованный ответ аббата [10, с. 326].

Ужасаясь услышанному, Ансельм пытался возразить аббату, что от такого неразумного стеснения в детях прививаются, умножаются и разрастаются многочисленные порочные черты и укореняются пагубные модели злобного поведения

Заранее заметим, что сам Ансельм с годами был вынужден подчиниться грубому физическому насилию над его волей. Когда он, будучи старым и больным, не хотел принимать пост архиепископа, другие епископы схватили его под руки и силой потащили к королю. Затем, также силой, они вытянули его правую руку - для принятия посоха, материального символа посвящения. Сопротивляясь, Ансельм так сильно сжимал пальцы, что епископам не удавалось их разжать. Тогда они грубо (так сильно, что Ансельм закричал от боли) прижали посох к его кулаку, завершив тем самым ритуальный обряд посвящения в должность. Ансельму не помогли никакие протесты против незаконности свершившегося, и ему не позволили избавиться от нежеланного ему поста [11].

Григорий VII во многом заметно отличался от Ансельма Кентерберийского. Он никогда не был склонен к философии, не отличался любознательностью, не стремился к углублению знаний в теории и считался слабым ученым и богословом. В детстве его прельщала рыцарская жизнь, и будь его выбор, он бы стал воином. Покорившись судьбе, продиктовавшей ему волю наставников и родителей, Григорий VII ощущал себя призванным любой ценой воплощать в жизнь идеалы своих воспитателей и рьяно отстаивать привилегии церкви, ставшей ему родным домом. Взойдя на папский престол, он видел себя не только естественным наследником и преемником Петра, а еще и наместником Бога на земле, обладающим ключами ко входу в царство небесное. Излюбленным методом притеснения Григория VII за большие и малые прегрешения стала анафема, а там, где отлучение не действовало, он насаждал свои церковные доктрины, прибегая к мечу.

При этом вполне реальный в его глазах "град" небесный был для него важнее, чем "град земной". Семья и дети оставались для него пустым местом. Как замечал Бертран Рассел в книге Брак и мораль, согласно христианской доктрине тех лет, "мужчина и женщина вступают в брак не ради рождения детей, а для того, чтобы удержаться от блуда". В итоге "искусство любви оказалось забыто, а брак ожесточился" [12]. В глазах Григория VII брак стал настолько греховным, что он требовал, под угрозой анафемы, безбрачия для священнослужителей и их разлуки с женами.

Ожесточение брака порождало детей, у которых понятия сочувствия и сострадания были атрофированы. Хотя Григория VII не обвиняли в садизме, но и назвать его милосердным человеком было нельзя. В плане личных черт характера у него наблюдалась отталкивающая смесь сентиментальности с жестокостью. С одной стороны, он проявлял себя как мягкий и кроткий человек, плачущий от умиления во время богослужения. С другой стороны, он был беспощадным по отношению к тем, кого считал врагами римской церкви и святого Петра. Современник и убежденный противник Григория VII, кардинал Бенно обвинял его в казнях без суда, пытках и несправедливых отлучениях. Британский писатель Джозеф Маккейб (1867-1955) описывал Григория VII как "грубого и жестокого крестьянина, мобилизовавшего свою грубую силу на службу монашескому идеалу, который он принял" [13]. Чтобы не оставаться голословными и хоть чуточку представить себе, до какой степени изуверства и бесчувствия доходил Григорий VII, упомяну, что он взял под свое покровительство аббата, приказавшего выколоть глаза трем приорам своего монастыря и отрезать язык еще одному за попытку противостоять его власти. Впоследствии сам Григорий VII так жестоко обращался с незаконно арестованными им послами Генриха IV, что по словам современников "подробный рассказ об этом бесчеловечном деле марает и перо и бумагу" [14, с.78].

Подчерку еще и еще раз, что Григорий VII ни в коей мере не был склонен к садизму. Все, что он делал, было следствием его попыток усовершенствовать этот мир, сделать его "справедливым", таким, как, по его мнению, он должен был быть. При этом в его глазах справедливость сводилось к тому, что непослушание папе римскому приравнивалось непослушанию Богу и требовало соответствующей кары. Тот колоссальный труд, который был возложен для достижения этой цели на его собственные плечи, приносил ему немало страданий. Порой ему хотелось бросить все и стать отшельником в уединенной келье, но он продолжал терпеть и стойко нести тяжкое бремя "возложенной на него" власти над душами и телами всего христианского мира. Никто не должен был мешать ему в его миссии.

Как следствие этого, в своем знаменитом документе Диктат Папы (1075) Григорий VII попытался оттеснить императора Генриха IV и поставить себя во главе мирового порядка. Будучи с детства приученным подчиняться диктату наставников, Григорий VII сам был склонен диктовать окружающим, при этом считая, что он лишь подчиняется знамениям, воспринимаемым им как божественные наказы: "с годами Гильдебранд обыкновенно искал указаний свыше, отдавался течению событий, отказываясь от собственной воли, уступая "насилию" и "принуждению" свыше, которым он отводил такую видную роль в своей жизни" [8, с. 286].

По мнению историков, задолго до Григория VII идея абсолютного главенствования духовной власти над светской развивалась в сочинениях многих христианских деятелей, "но никто из них не пробовал сделать её краеугольным камнем всего мирового порядка, всех земных отношений с такой неслыханной настойчивостью, как Григорий VII, посвятивший этому делу всю свою многотрудную и обильную превратностями жизнь [14, с.7].

Преуспел ли он в этом? Очевидно, не очень. Как и предполагал Ансельм Кентерберийский, ребенок, вскормленный насилием, продолжал множить насилие, которое впоследствии бумерангом обернулось против него. К концу правления, в 1084 году Григорий VII стал свидетелем того, как нормандцы, призванные им на помощь в борьбе против Генриха IV, обернулись против него самого, вторглись в Рим и подвергли город тяжелейшему опустошению и разграблению. Григорию VII пришлось тайно бежать в Салерно, чтобы остаток дней своих провести в уединении и изгнании.

К концу правления Григория VII часть районов Рима, уничтоженных грабежами и пожарами, оставалась разрушенной и нежилой. И не только к этому печальному итогу привело 12-летнее правление Григория VII. Впоследствии большинство насаждаемых им мер привело к результатам, противоположным задуманному. Требования безбрачия привело к тайному разврату; симония (коррупционная торговля церковными должностями) процветала под другими именами; устранение светской власти от замещения духовных должностей вызвало упадок духовенства; место прежних иногда очень образованных пастырей заняли невежественные монахи; поток грубейшего суеверия наводнил Европу. Суммируя результаты жизнедеятельности Григория VII, Вязигин заключал: "Верховный служитель христианского Бога, он уподобляет себя императору языческого Рима, бывшему и светским владыкой, и великим жрецом". Вместо того, чтобы возвышенная духовность церкви обогатила светскую жизнь, этот папа "приравнял римскую церковь с римской республикой" [14, с.102]. Вердикт истории был однозначным: "Коренные свойства человеческой природы и сила вещей победили гения" [14, с.104].

Но была ли в том повинна только человеческая природа как таковая? Возможно ли, что в формировании характера и судьбы Григория VII присутствовали элементы некоторых ошибочных типов поведения людей его эпохи, поддающиеся осознанию и изменению в будущем? Возможно, что ответ положительный. Многие описания характера и поведения Григория VII до боли напоминают и перекликаются с описаниями жизни двух селестиальных близнецов, родившихся в XIX веке - двух заместителей Гитлера, Альфреда Розенберга (1893-1946) и Германа Геринга (1893-1946) [15]. С самого рождения оба этих нацистских лидера ощущали себя сиротами. Отсутствие стабильности и недостаток родительской любви в детстве привело к тому, что жизнь их формировалась случайными внешними факторами и беспорядочными эмоциональными реакциями на них. В их характере отмечалась та же странная смесь мягкотелости малолетних детей с полной атрофией эмпатии, как и у Григория VII. В качестве защитной реакции они, как и Григорий VII, с юношеских дней возомнили себя маленькими божествами. Во время их 12-летнего пребывания в верхнем эшелоне власти Третьего Рейха оба жаловались на непосильную тяжесть возложенной на них ноши быть вершителями судеб всего мира. В конце жизни им довелось увидеть разрушенный Берлин и бесславный конец всех их планов усовершенствования мира.

В "Селестиальных близнецах" приводились исследования, по которым "общим знаменателем многих известных исторических лидеров, как политических, так и религиозных, является то..., что большинство из них были сиротами, внебрачными детьми, подкидышами, или каким-то другим способом отвергнутыми своими родителями детьми" Процент сирот среди политиков был настолько велик, что пораженные авторы исследования задавались вопросом: "Можем ли мы спросить со всей серьезностью - неужели миром правят сироты?" [16, с. vii].

Воздерживаясь от столь далеко идущих выводов, приходится все же согласиться, что основным противником и соперникам Григория VII стал рано осиротевший Генрих IV.

В целом, в XI веке единственные достоверные исторические источники, свидетельствующие об отношениях внутри семейной ячейки, относятся к жизни в королевских семьях. Историк-медиевист Элеонора Херман в своей книге "Секс с королями: 500 лет прелюбодеяния, власти, соперничества и мести" показала, что, несмотря на все свое видимое величие, большинство средневековых королевских дворов напоминали клубки змей [17]. Политические соображения и нужды укрепления власти диктовали нездоровую практику династических браков, заключенных родителями между их малолетними отпрысками правящих династий. Дети в королевских домах, как мальчики, так и девочки, с самого рождения не рассматривались как самостоятельные личности, а считались неодушевленными инструментами для исполнения родительских намерений. Несмотря на богатство и статус, они оставались "не-вольниками", обреченными исполнять роль, предначертанную им родителями. При этом самым тяжелым испытанием для многих детей было то, что их женили или выдавали замуж насильно, когда они еще даже не достигали возраста полового созревания.

Принужденные вступать в брак против своей воли, молодые люди рано или поздно пытались вырываться из навязанных им брачных уз. В итоге такая практика порождала супружеские измены и ожесточенные конфликты. Соперничество, ревность и месть между женами, мужьями, любовницами и их потомками часто приводили к распрям, переворотам, детоубийству, отцеубийству и гражданским войнам. Во многих случаях "банальные" недоразумения и семейные разногласия приводили к полномасштабным кровопролитным столкновениям между странами, когда гибли целые армии из-за неразрешенных семейных неурядиц.

Трагическая история жизни будущего императора Священной Римской империи Генриха IV (1050-1106) становится ярким примером такого родительского диктата и пренебрежения врожденными нуждами ребенка. Хотя Генрих IV, как и Григорий VII, признается историками прагматичным политиком, вся его жизнь, наполненная постоянной борьбой, отражала внутреннюю противоречивость его характера. В то время как Григорий VII присвоил себе право низводить императоров с трона, Генрих IV провозглашал свою императорскую привилегию низлагать пап. Пытаясь установить безраздельную власть над всей империей, Генрих IV первым из императоров вступил в противоборство с папством за так называемую "инвеституру" (букв. - "облачение" или право светских владетелей вводить в должность епископов). В этой борьбе Генрих IV не смог одержать победу и запомнился в истории своим постыдным унижением в тосканском замке Каноссы, которое нанес ему Григорий VII в 1077 году. (Забегая вперед, отмечу, что борьба за инвеституру, попеременно то затухая, то разгораясь, длилась более 50 лет и перешла "по наследству" к сыну императора, Генриху V).

Что привело Генриха IV к узловой точке его судьбы 1077 года? Его родителями были император Генрих III и его вторая жена Агнесса де Пуатье. До него в семье было четыре дочери, а отцу для продолжения династии необходим был наследник короны. Предназначение мальчика было предрешено родителями еще до появления на свет малыша. Лишь только мальчик родился в ноябре 1050, Генрих III потребовал от подданных принести младенцу присягу как будущему императору. Торжественная церемония была проведена на рождество 1050 года, когда новорожденному еще не исполнилось и двух месяцев, и он даже не был крещен. Быть может, это событие стало судьбоносным, так как с первых дней его жизни малышу показали, что он должен быть, прежде всего, королем, а уж потом можно будет заняться его христианским воспитанием. Едва ребенку исполнилось три года, как на сейме 1053 года он был избран германским королём. Уже через месяц Генрих IV был пожалован герцогством Баварским; в 1054 году архиепископ Германн торжественно возложил на ребенка королевскую корону в Ахене.

Как только Генриху минуло 5 лет, император обручил его с Бертой Савойской, которой тогда было четыре года. Их свадьба состоялась, когда жениху было 15 лет. Неудивительно, что уже в 18 лет Генрих IV умолял имперских князей и папу римского Александра II разрешить ему развод с нелюбимой женой. Он жаловался, что она слишком юна; говорил, что брак не был консумирован, и что Берта оставалась девственницей. Ничего не помогало; закон есть закон. Император не был в состоянии разорвать узы навязанного ему силой ненавистного брака [18].

Возвращаясь к детству Генриха IV, казалось, что смерть ходила за ним по пятам. В 1053 году умерла его сестра Гизела (1047-1053). В 1055 году умер его единственный младший брат Конрад (1052-1055). В 1060 году умерла его 12-летняя сестра Матильда, которую уже успели выдать замуж за герцога Швабского. Ранее, в 1056 году его отец умер от отравления испорченной олениной, и шестилетний ребенок стал единственным монархом империи. Перед смертью, находясь на смертном одре, Генрих III заставил князей ещё раз присягнуть на верность мальчику и передал его под защиту папы римского Виктора II. Но и тут подростку не повезло, потому что всего через год Виктор II (ок. 1018-1057) неожиданно умер от малярии, не дожив до 40 лет. За последующие семь лет один за другим умерло еще три папы и два антипапы.

Жизнь осиротевшего ребенка продолжалась, переходя от кризиса к кризису. Поначалу регентом при юном короле была мать, а обучением ребенка занимались приглашенные ею министериалы из Швабии - светские должностные лица, относящиеся к прослойке мелкого рыцарства. Такое положение вещей было не по душе отцам церкви. Сначала, в 1061 году они заставили Агнессу отойти от государственных дел и удалиться в монастырь. Затем, в ходе переворота 1062 года, во главе которого стоял архиепископ Кельна Анно II, 11-летний дитя-король был хитростью заманен на корабль и похищен. Осознав происходящее, мальчик испугался, что его хотят лишить короны и жизни. Он бросился в реку и едва не утонул. Но не это было целью заговорщиков: они шантажировали его мать и силой заставили её выдать им императорские инсигнии - внешние знаки высшей власти. Так государственная власть официально перешла в руки архиепископа и прелатов, которые незамедлительно принялись опустошать императорскую казну и использовать её в своих целях. Наблюдая за происходящим, Генрих IV поклялся отомстить церковникам, как только обретет власть после достижения совершеннолетия.

А что было властью в понимании Генриха IV? Прежде всего - сила меча. Воспитанный с детства в духе рыцарства, Генрих IV уже в 13 лет принял участие в военном походе на Венгрию. В марте 1065 года, в 14,5 лет его посвятили в рыцари и признали совершеннолетним. Юный рыцарь незамедлительно вернул себе власть, и только мольба матери удержала его от мести и от того, чтобы он направил свой меч против некогда похитившего его архиепископа Анно.

Вступив на престол, юный Генрих IV повел себя как человек, с младенчества осознававший своё королевское происхождение и рассматривавший власть, как данную императору богом по праву его рождения. В его понимании все удельные княжества должны были подчиняться только ему и его центральному управлению. Так как в то время владельцы земель были также владельцами действующих на их территории церквей, то Генрих IV видел себя вправе властвовать и над назначениями клириков. Очевидно, что претензии на единовластие Генриха IV не могли сосуществовать одновременно с амбициями Григория VII, как не могли прийти к компромиссу между собой их носители -император и папа римский.

Отношения Генриха IV с церковью обострялись и по личным причинам. Как уже упоминалось, в раннем детстве он стал инструментом политических интересов своего отца, женившего его в пятилетнем возрасте на Берте Савойской. Став королем, Генрих IV всячески пытался добиться расторжения брака с нелюбимой женой. Свои доводы в пользу развода он обосновывал очень обстоятельно, говоря, что:

"Он не может своей жене ничего поставить в вину, чтобы этот развод оправдать, но в то же время он более не в состоянии жить в этом браке. Он просит поэтому её согласиться освободить его от оков под недобрыми звёздами заключённого союза, их развод принять с терпением и открыть путь к более счастливым бракам в будущем и для неё, и для него. А чтобы никто не мог укорить его жену при заключении нового брака в том, что она не девственна, то он клянётся в том, что она сейчас такова же, как и при заключении брака, незапятнанная и с ненарушенной девственностью" [18].

Все старания императора были впустую. Папа Александр II не разрешил развода. Идеалом средневекового аскета было стремление к девственной жизни. Брак рассматривался как неполноценное состояние - законный выход мужской похоти; женщины, в свою очередь, должны были стыдиться самой мысли, что они женщины. При преобладании такой идеологии трудно в принципе было представить себе возможность счастливого союза равных партнеров. По мнению церкви, каждый, кто сделал свой выбор вступить в брак, должен был терпеть, страдать и молча нести свое бремя.

Может быть, для человека, рожденного под другими звездами, императив жить без любви было бы терпимым. Но если верить документам, Генрих IV родился под знаком Скорпиона и стихии Воды. Для таких людей именно сфера чувств является важнейшей жизненной целью. В этом плане Генрих IV родился в недобрый для него век, более всего ценивший земные материальные аспекты жизни. В его глазах родители совершили над ним насилие и преподали ему урок нелюбви. Прибегая к метафоре Достоевского, тоже рожденного в Скорпионе, он чувствовал себя "униженным и оскорбленным". С тех пор жизнь Генриха IV продолжала сопровождаться чередой болезненных унижений. Кульминацией этого травматического опыта стало его легендарное хождение на Каноссу в 1077 году.

Серьезный полувековой конфликт между императором и церковью начался, когда на папский престол в 1073 году взошел Григорий VII. Как уже упоминалось, этот папа видел себя абсолютным и единоличным наместником бога на Земле. Он был уверен, что именно ему принадлежала прерогатива назначать и смещать епископов. Не так полагал Генрих IV, в глазах которого право облачать епископов (инвеститура) было монополией помазанников божьих, то есть королей. Обе стороны ни на йоту не уступали друг другу и пошли на лобовое столкновение, когда в 1076 году Григорий VII совершил неслыханно дерзкий по тем временам акт, отлучив Генриха IV от церкви.

Генрих IV понимал, что отлучение, сопровождавшееся тем, что папа освобождал всех его вассалов от клятвы верности императору, могло стоить ему трона. Положение становилось критическим, и он вынужден был пойти на уступки. Григорию VII этого показалось мало, и не удовлетворяясь политическими соглашениями, он потребовал закрепить их символическим актом прошения прощения королем. Папа потребовал от Генриха IV прийти к нему в замок Каноссы, где он гостил в то время у маркграфини тосканской, Матильды. И не просто прийти, а прийти по холоду пешком, без свиты, без охраны и без королевских регалий. Вместе с женой король должен был три дня поститься, не принимая никакой пищи. Три дня, с 25 по 28 января 1077 года, королевская чета простояла на коленях босиком в ледяном холоде под стенами Каноссы, чтобы дождаться папской аудиенции. Примирение с церковью стало до боли унизительным уроком для императора. Он не забыл и не простил. Это преувеличение власти отозвалось папе бумерангом в конце жизни, когда перед его глазами рушилось все, что он с таким трудом выстраивал.

Не забыла о таком нещадном унижении и германская история. 800 лет спустя эти события стимулировали объявленную рейхсканцлером Германии Отто фон Бисмарком борьбу за установление государственного контроля над Римско-католической церковью. В ходе этой борьбы, которая в 1873 году стала называться "культуркампф", Бисмарк заверял соотечественников: "Мы не отправимся в Каноссу - ни телом, ни духом!"

Возвращаясь к Генриху IV, очевидно, что подобное унижение оставило очередной глубокий след в его и без того израненной душе. Сказывалось это, в первую очередь, на его личной жизни. Несмотря на то, что Берта пыталась завоевать его любовь или хотя бы симпатию, он не смог ответить на её чувства. По свидетельству саксонского хрониста Бруно Мерзебургского, Берта была настолько ненавистна Генриху IV, что "он её после свадьбы никогда - без вынужденных обстоятельств - не видел, так как он и саму свадьбу справлял не по собственному хотению".

Безысходность, злость и ненависть настолько возобладали в душе Генриха IV, что помыслы о "счастливом браке" уступили место ненасытной похоти. По словам Бруно Мерзебургского, "одновременно он (Генрих IV) имел двух или трёх любовниц, но и этим он был недоволен. Если он слышал, что у кого-либо есть молодая и красивая дочь или жена, приказывал он доставить её ему даже путём насилия".

Очевидно, что, как и у Григория VII, эмоциональный аспект личности Генриха IV оставался недоразвитым или подавленным. Говоря о внутренней противоречивости его характера, современники короля поражались, как порой проявляя милость к бедным и терпимость к иноверцам, он в то же время был человеком жестоким, вероломным, грубым и распутным.

До каких пределов огрубела душа Генриха IV, говорит эпизод, найденный российским историком Н. М. Карамзиным в одной из хроник того века. Речь шла о гипертрофированной ревнивости императора и его желании быть уверенным, что никто не смел посягать на его собственность. Так как жена, по его понятиям входила в круг собственности, то и посягать на неё никто права не имел: император требовал абсолютной преданности от жен и от вассалов. Следует добавить, что Генрих IV был женат дважды. После того, как Берта умерла, когда ему было 37 лет, он женился во второй раз. Его второй женой и императрицей Священной Римской империи стала в 1089 году дочь киевского князя Всеволода Ярославовича, Евпраксия (1069/ 1072- 1109). К тому времени она приняла католичество, звалась Адельгейдой или Агнесой и была юной вдовой маркграфа Генриха Штадена. Об их шокирующих взаимоотношениях свидетельствовал отрывок из летописи, который по мнению Карамзина, относился к Евпраксии, но по мнению некоторых других историков, говорил о первой жене императора:

"Желая испытать целомудрие Агнесы, Генрих велел одному барону искать её любви. Она не хотела слушать прелестника; наконец докуками его выведенная из терпения, назначила ему время и место для тайного свидания. Вместо барона явился сам император, ночью, в потемках, и вместо любовницы встретил дюжину слуг, одетых в женское платье, которые, исполняя приказ императрицы, высекли его без милосердия, как оскорбителя её чести. В мнимом бароне узнав своего мужа, Агнесса сказала: 'Для чего шел ты к законной супруге в виде прелюбодея?' Раздраженный Генрих, считая себя обманутым, казнил барона, а целомудренную Агнессу обругал с гнусной жестокостью: нагую показал молодым людям, велев им также раздеться".

Мало того, что Генрих IV не получил радости от своих браков, его сыновья тоже не стали ему утешением. Единственный ребенок Генриха IV и Евпраксии умер при рождении. Старший сын Берты, Генрих, умер, не прожив и месяца. Второй её сын, Конрад, восстал против отца и умер в 27 лет. Третий сын, Генрих V, также пошел против отца, победил его, вынудил бежать из Германии и закончить жизнь в изгнании. Впоследствии Генрих V остался бездетным и стал последним представителем Салической династии.

Показательно, что Генрих IV, которого отец заставил жениться против его воли, сам надругался над чувствами самых близким ему людей. Так, в "Штаденских анналах" упоминалось, что ревность императора не знала границ: "Конрад, сын Генриха от первого брака, восстал против своего отца по следующей причине. Король Генрих возненавидел королеву Адельгейду, свою жену, да так, что ненависть была еще сильнее, чем страсть, с которой он ее прежде любил. Он подверг ее заключению, и с его позволения многие совершали над ней насилие. Как говорят, он впал в такое безумие, что даже упомянутого сына убеждал войти к ней. Так как тот отказывался осквернить ложе отца, король, уговаривая его, принялся утверждать, будто он не его сын, а одного герцога, на которого названный Конрад был чрезвычайно похож лицом".

Ни Конрад, ни Евпраксия не могли долго сносить подобные унижения. Символично, что Евпраксии удалось при помощи Матильды бежать в тот же замок Каноссы, где ранее Генриху было нанесено позорное унижение. Впоследствии на церковном соборе в Констанце (1094) и на синоде в Пьяченце (1095) Евпраксия свидетельствовала против Генриха IV, обвинив его в принуждении к супружеским изменам, к сожительству с его сыном Конрадом, в оргиях и сатанизме. Жалобы Евпраксии были признаны справедливыми, а её брак с императором недействительным. Папа Урбан II в очередной раз предал Генриха анафеме, на сей раз за "безбожные и вовеки неслыханные дела, совершенные над собственной законной женой". После этого развода Евпраксия вернулась на родину, приняла постриг и закончила жизнь в монастыре. А что касается императора, по иронии судьбы, церковь, отказавшаяся расторгнуть его первый брак, подвергла Генриха IV еще одному унижению, удовлетворив требование его второй жены о разводе.

Последние годы жизни Генриху IV пришлось провести в постоянной борьбе с многочисленными мятежами, пока он не был отстранён от власти своим собственным сыном. Он умер, проклинаемый церковниками и мирянами: первыми - как человек, бросивший вызов наместнику Бога на земле, вторыми - как император, покусившийся на права и привилегии своих подданных. Перед смертью он в качестве символа прощения послал своему сыну Генриху V меч и кольцо - регалии императорской власти, которые хранил у себя до последних дней.

Двадцать лет разделяло Григория VII и Генриха IV - императора и папу, которые в глубине души так и оставались обиженными детьми, нужды которых не признавались и не уважались ни средой, ни их родителями. Еще через 30 лет родился один из наиболее просветленных персонажей XI века, французский философ и богослов Пьер Абеляр. Историкам он казался едва ли не совестью и умом своего времени. Но что бы мы, сегодняшние, могли извлечь из его печальной истории, побудившей и его окончить жизнь в одиночестве и изгнании?

Уже более 1000 лет прошло со времен Абеляра и его жены Элоизы, но их трагический роман и уникальная переписка остаются одним из самых популярных мифов и исторических памятников Средневековья. Отношениям этих двух прославленных влюбленных было посвящено множество стихов, а также литературных и философских текстов. Но только сравнительно недавно, в 1998 году появилась одна из первых попыток расширить тему и рассмотреть не только взаимоотношения между Абеляром и Элоизой, но и отношения их обоих к сыну, которого Элоиза назвала Астролябий (1118 -1157?) [1, 19].

Как и у большинства представителей XI века, подробности биографий Элоизы и Абеляра остаются скрытыми от историков, и информация об обоих крайне скудна. До сих пор неясно, где и когда Элоиза родилась. Практически ничего не известно о её родителях и детстве. Исследователи полагают, что она рано осиротела, воспитывалась в монастыре и была на десять или двадцать лет моложе Абеляра. Когда девочка подросла, опекунство над ней взял её дядя Фульбер, влиятельный парижский каноник.

О детстве Абеляра известно с его слов, что он необычайно быстро учился и рано преуспел в искусстве диалектики. Вместо типичного для тех дней рыцарства он выбрал интеллектуальные занятия, и в отличие от отца, отказался от военной карьеры. К тридцати годам он уже был признанным философом и популярным учителем, посеявшим семена нового мышления во многих учениках. Элоиза, наделенная ярким интеллектом, стала одной из его учениц и поклонниц.

Между учителем и юной ученицей сложилась сложная система взаимоотношений. В автобиографическом повествовании о своих несчастьях Абеляр настаивал на том, что он никогда по-настоящему не любил Элоизу, и что им двигало лишь плотское желание обладать её телом [20]. По-видимому, Элоиза относилась к их связи иначе, и её согласие поддаться на его уговоры вступить в интимную связь вытекало, прежде всего из того, что она боготворила учителя. Трудно с позиций сегодняшнего дня судить о чувствах и поступках средневековых людей. Некоторые современные исследователи открыто обвиняют Абеляра в непристойном поведении и изнасиловании. Из переписки любовников видно, что сама Элоиза так не считала, но её дядя опекун, именно так и расценивал поведение уже немолодого по тем временам теолога.

Как только дядя Элоизы узнал об этом романе, он попытался разлучить любовников, но они продолжали встречаться тайно. Когда Элоиза забеременела, Абеляр отправил ее из Парижа к своей семье в Бретань. Там она родила сына, которого назвала в честь сложного научного инструмента - Астролябия. (Было ли показательно, что мальчику дали имя неодушевленного предмета, да еще и предсказывавшего фатальность судеб звезд и людей?)

Чтобы успокоить дядю, Элоиза и Абеляр поженились в его присутствии. Факт брака держался в тайне от окружающих, так как Абеляр боялся, что его женитьба помешает дальнейшим занятиям и карьере. В свою очередь, Элоиза в необычайно трогательном письме предупреждала Абеляра о тяготах супружеской жизни и отцовства, недоумевая, как можно сочетать ученые занятия с домашними заботами, сочинение книг с качанием колыбели.

Далее в том же письме Элоиза призывала Абеляра прислушаться к советам таких философов, как Теофраст (ок. 370 г. до н.э. - ок. 285 г. до н.э.), дабы избежать невыносимых неприятностей и бесконечных забот супружеской жизни. Говоря конкретнее о родительстве, она писала еще категоричнее: "Какой человек, сосредоточенный на своих религиозных или философских размышлениях, может вынести плач детей, колыбельные няни, старающейся их успокоить, или шумную неразбериху семейных тягот? Кто может вынести непрекращающийся беспорядок и грязь? "

Абеляр с легкостью принял аргументы Элоизы, что те, чьи умы заняты религиозной или философской мудростью, должны избегать всех прочих занятий и никогда не прерывать учебу. В этом он вполне был солидарен с духом своего времени и с папой Григорием VII, ответственным в те годы за окончательное принятие католической церковью целибата,

Впоследствии Элоиза долго пыталась убеждать себя, что замужество её не интересует. Она даже осмелилась сравнить институт брака в целом с контрактной проституцией (800 лет спустя подобное сравнение приводится в книге Бертрана Рассела Брак и мораль). Позже, уже будучи монахиней, Элоиза писала в своем первом письме Абеляру: "Я предпочла любовь браку, свободу узам".

Вскоре после рождения Астролябии эта история приняла зловещий оборот. Пытаясь защитить Элоизу от возможных преследований, Абеляр отправил её в тот монастырь, где она сама воспитывалась ребёнком. В свою очередь, думая, что она может этим помочь Абеляру получить повышение и освободить его от отцовских обязанностей, Элоиза сказала дяде, что сама расторгла свой брак. Дядя немедленно обвинил Абеляра в том, что тот соблазнил девушку, а когда она от него родила, избавился от неё, отправив в монастырь. Месть дяди была жестокой, ужасной и типично средневековой. Он нанял шайку бандитов, чтобы те ночью ворвались в дом Абеляра и кастрировали его. После той трагической ночи Абеляр вынудил Элоизу (несмотря на ее робкие протесты) принять обеты монахини.

Абеляр, в свою очередь, решил стать монахом и заперся в монастырской келье. Если бы не был вовлечен ребенок, мы бы сказали, что не было ничего страшного в выборе двух взрослых людей разойтись и уединиться в монастырях. Проблема заключалась в том, что их личная свобода также подразумевала освобождение от "уз" родительских обязанностей или даже от чувств по отношению к новорожденному младенцу.

Их единственный сын Астролябий принадлежал к нежелательной категории неприятностей в жизни его родителей, предпочитавших вести размеренный монашеский образ жизни. Он был заброшенным и игнорируемым ребенком, оба родителя которого пренебрегли своими обязанностями по отношению к нему. Имя мальчика ни разу не упоминалось в чувственных и эрудированных письмах Элоизы Абеляру. Судьба сына не обсуждалась в прославленных сочинениях его отца. На протяжении столетий историков не интересовала судьба ребенка двух наиболее просвещенных и "просветлённых" представителей Европы XI века. Практически ничего не известно о жизни Астролябия, за исключением записи о его смерти, как 29 или 30 октября неопределенного года.

Роль ребенка в этой истории не обсуждалась, и его историческое значение в рождении мифа о легендарных любовниках оставалось вне поля зрения историков. Полагая, что Абеляр и Элоиза были едва ли не самыми "положительными" и "любящими" персонажами своего века, писатели и поэты называли их чувства "любовью". Тем не менее, с точки зрения философии стихий, настоящая любовь включает как минимум четыре уровня: Огня (устремления, дух), Земли (воплощение, тело), Воздуха (осознание, разум) и Воды (чувства, сердце) [21]. Рассмотрим все четыре уровня, чтобы ответить, можно ли с этой точки зрения назвать отношение родителей к Астролябию "любовью"?

Из переписки Элоизы и Абеляра следует, что Астролябий был нежеланным ребенком, и его родители лишили его любви как минимум на уровнях трех стихий: в той любви не было Огня (он не был желанным ребенком); не было Земли (он был лишен физического контакта с родителями); не было Воды (отсутствие эмоциональной вовлеченности родителей). Можно ли назвать такие отношения хотя бы "частичной любовью"?

По мнению современных ученых, негативное отношение будущих родителей к появлению на свет ребенка имеет деструктивные последствия, даже если оно испытывалось до его рождения. Еще в материнской утробе такой ребенок уже испытывает чувство отвержения, стыда и / или ненависти. Это крошечное существо испытывает страх за свою жизнь и может впоследствии испытывать бессознательную потребность отомстить [22].

В младенчестве дети нуждаются в заботе и питании. Этот "земной" аспект любви настолько важен, что Бертран Рассел подчеркивал: "можно ожидать, что дети, воспитанные вдали от родителей, будут, к лучшему или к худшему, значительно отличаться от нормальных детей" [12].

С первых минут беременности каждый ребенок вносит резкие перемены в жизнь своих родителей. Каждая беременность вмешивается в наши прежние планы; требует обновлений; вводит и диктует новые распорядки дня. Будущим родителям приходится приспособиться к быстро меняющимся физиологическим и физическим реакциям. Вдобавок все это сопровождается появлением новых эмоций. Для родителей это непростой опыт. Размышляя об этом, Рассел писал, что семья важна тем, что она обучает родителей новым чувствам и искусству действовать бескорыстно

Стихия Воды помогает родителям действовать бескорыстно и посвятить себя воспитанию нового человека. Абеляр и Элоиза не осмелились совершить прыжок в отцовство и материнство. Смог ли их сын понять или почувствовать мотивы, отношения, чувства, намерения своих родителей? Должен ли он обвинять своих родителей в том, что они отвергли младенца или пренебрегли им? Мы не можем знать наверняка. Но мы можем начать задавать вопросы, и уже в романе Луизы Ринзер (1911-2002) Любовь Абеляра эта легендарная средневековая история приобрела черты архетипических проблем взаимоотношений: проблемы между мужьями и женами; значение отношений "любовь-ненависть"; борьба ребенка за любовь, заботу и признание родителей. Современный немецкий медиевист Альбрехт Классен пошел еще дальше: по его мнению, последствия этой любовной драмы были ужасными как для отца, так и для сына: "в то время как Абеляр был кастрирован физически, Астролябий считал себя кастрированным в душе" [23].

С точки зрения ребенка, необходимо чувствовать, что он зачат с любовью. Для этого его родителям необходимо признать, что Человеческая Любовь имеет по крайней мере четыре уровня, один из которых является Земным, телесным аспектом сексуальной близости. Но могли ли его родители в полной мере наслаждаться своим телом? В те времена церковь в лице Григория VII провозглашала это грехом. В этом вопросе Абеляр не пытался ему перечить, и в автобиографии философ резко осудил свою интимную близость с Элоизой, как "грязь", в которой они оба "погрязли".

Для Элоизы ситуация была еще тяжелее. Средневековая концепция любви не позволяла женщинам выражать ни Землю (чувственность), ни стихию Огня (инициативу). Страстное желание, волеизъявление или сексуальное удовольствие были запрещены женщинам, и для них было "правильным" лишь "подчиняться" или "уступать" своим соблазнителям и их "грязным" требованиям. В результате эта история описывает отношения между двумя интеллектуальными личностями, в отношениях между которыми не оставалось места для любви к ребенку. Оба родителя Астролябия потерялись в пространстве абстрактных знаний и пренебрегли своим самым ценным творением: настоящим чудом жизни - их живым сыном.

Однако можем ли мы винить родителей тех лет? В историческом контексте XI века исследователи склонны рассматривать Абеляра и Элоизу как жертв диктата той эпохи. Жена могла стать жертвой безответственных действий мужа. Мужа можно было считать жертвой немыслимых ограничений церкви. Обоих можно было рассматривать как жертв эмоциональной безграмотности своего исторического периода. Вдобавок, Элоиза сама росла сиротой. Может, это порочный круг, в котором каждая сторона видит себя вправе винить все предыдущие поколения? Да, это так. Сможем ли мы разорвать эту цепочку взаимных обвинений?

По мнению основателя общей семантики Альфреда Коржибского (1879-1950), одной из важнейших ценностей цивилизации является то, что он называл "связью времен" -

способность учиться на ошибках прошлого, без необходимости проходить через них самим. Будучи оптимистом в возможности установления необходимой связи времен, Коржибский, однако, не определили, как и в каких исторических временах нам следует искать спасительную подсказку. Ответ на это попробуем дать во второй и третей части этой работы.

С деталями темпорологических подходов можно ознакомиться в ряде предыдущих публикаций [3, 5, 7, 21]. Не вдаваясь в подробности методов, описанных ранее, замечу лишь коротко, что предложенный исторический календарь совмещает в себе датировки привычного календаря, основанного на 19-летнем метоновом цикле солнечно-лунных затмений, с более долгосрочными календарями, основанными на соединениях (затмениях) медленно движущихся Сатурна-Юпитера и Нептуна-Плутона.

Уже 1000 лет тому назад такие ученые, как Авраам Бар Хия и Авраам Ибн Эзра показали, что анализ подобных календарей, основанных на квазициклической периодичности соединений между различными медленно движущимися небесными телами [5, 6], позволяет составить себе картину основных этапов развития человечества. В частности, было найдено, что на протяжении многих лет серия соединений Сатурна и Юпитера происходит в знаках Зодиака, относящихся к одной и той же стихии. Упрощенно говоря, раз приблизительно в 200 лет (с возможными небольшими перерывами) эта серия заканчивается, и новая серия соединений происходит уже в другой стихии. Требуется порядка 800 лет, чтобы соединения опять вернулись в изначальную стихию.

Каждый период пребывания соединения в одной стихии задаёт "дух эпохи" - общий исторический фон развития, основную систему ценностей и понятий, превалирующих в соответствующих десятилетиях. Вкратце, в период доминирования сферы Огня, на первый план выходят духовные устремления; для Земли характерно воплощения планов в жизнь, для Воздуха на первый план выходят слова и умозрительные заключения, а для Воды самым ценным становится голос сердца, вознесенный над разумом. При этом каждому такому периоду доминирования любой стихии соответствуют определенные наборы образов, метафор и слов, отвечающих духу эпохи.

Для развития человечества все эти этапы важны, и все они, шаг за шагом, очень медленно, но уверенно ведут нас по пути эволюции. Наряду с этим, у каждого отдельного человека преобладают свои доминирующие стихии и свой врожденный потенциал, который может отличаться от общего "духа времени". Некоторым людям удается попасть в струю и проникнуться духом времени, а другим тяжело приспособиться, чтобы жить "не в своей стихии". Последние либо увядают, либо пытаются передать свои ценности и образность будущим поколениям, которые постфактум констатируют, что такие индивидуумы сумели "опередить свое время".

С точки зрения такого подхода часов Сатурна-Юпитера, XI век был переломным и разделялся на четыре периода. В начале, с 1000 по 1007 год продолжалась сфера доминирования Огня, которая устойчиво превалировала на протяжении всего предыдущего X-ого столетии. С 1007 по 1027 год мир впервые после распада Римской Империи стал свидетелем возврата доминирования Земли. При этом переход от доминирования Огня к Земле шел поэтапно, и в 1027-1047 годах наблюдался короткий завершающий отблеск возврата Огня. Затем с 1047 года до конца столетия все соединения Юпитера-Сатурна происходили уже в стихии Земли.

С точки зрения темпорологии, Григорий VII, родившийся около 1022 года, родился как раз с первым вступлением короткого аккорда доминирования сферы Земли. К тому времени начались ощущаться резкие перемены в ходе истории, когда, по словам немецкого историка Карлрихарда Брюля, в годы правления Генриха II Святого (1002-1027) "впервые почувствовалось ледяное дыхание политики национальных интересов" [24].

Символично, что рождение Григория VII, как и появление "не-вольных" детей-иноков связано в XI веке с переходом от сферы Огня к Земле. В аллегорическом представлении одна из важных черт представителей Огня - их необузданный нрав. Огонь не знает границ, и своей дикой силой способен испепелять все на своём пути. Земля всей толщей своей пытается преградить ему путь, удержать в рамках и "об-уздать" его стихийный порыв и своеволие. Многие историки церкви связывают X век (период постоянного доминирования Огня) с невообразимой разнузданностью нравов, которой необходимо было немедленно положить предел. Григорий VII с самого детства испытал на себе всю жесткость воспитательных мер Земли для ограничения свободного выбора индивидуальной личности.

Не таким бы хотелось видеть мир Ансельму Кентерберийскому (1033-1109). Он родился в короткий период завершающегося отблеска Огня (1027-1047), и для него было естественным бороться за свободу воли всех людей, включая детей. Сама мысль об "утеснении" детского волеизъявления казалась ему неприемлемой. До конца дней своих он пытался отстаивать свободу, но, как мы видели, в 1093 году, в период стихии Земли, ему это не удалось. Акт возведения его в архиепископы сопровождался грубым физическим принуждением.

Генрих IV (1050-1106) был на четверть века моложе папы Григория VII. Его рождение, жизнь и правление протекали уже в стабильном периоде доминирования сферы Земли, последовавшем сразу после заключительного 20-летнего отблеска Огня (1027-1047). Показательно, что Генрих IV единогласно признается историками прагматичным политиком (Земля), активно занимавшийся возведением монументальных сооружений и пытавшимся объединить раздробленные земли под своим центральным управлением.

Показательно, что конфликт между папой и императором не имел ничего общего с духовными, мистическими или философскими запросами людей. Борьба за инвеституру между Генрихом IV и Григорием VII велась исключительно в плоскости светских и экономических интересов с использованием традиционных мирских средств. Хороший глава церкви по тем временам - это, прежде всего, умелый администратор и храбрый воитель.

Символично, что словарь ассоциаций, который относится к Генриху IV и Григорию VII, связан с набором практичных, материальных, земных вещей. Борьба между светской и церковной властью за инвеституру сводилась к вопросу, в чьих руках будет право вручать посох, скипетр, перстень или кольцо при назначении должностных лиц. При этом все символы власти, вручаемые в знак владения, оставались сугубо земными предметами. Также оставались земными и щедро раздаваемыми властителями привилегии. Перевязь, рыцарский пояс и золотые шпоры могли носить только посвященные в рыцари.

Григорий VII вошел в историю и тем, что был первым папой, облачившимся в ставшие после этого традиционными бело-красные одежды - белые ряса и носки, и красные колпак, моццетта и обувь. Символично, что "инвеститура", за которую так ожесточенно боролись папа и император, изначально означала именно "облачение".

В итоге любая власть в период доминирования Земли связывалась у людей с ритуалами, церемониями и обрядами, такими как коронование железной короной, хиротония, возведение на престол. Анализируя причины, приведшие Рим к трагедии разрушения 1085 года, а церковь к краю пропасти, Арнольд Тойнби в Исследовании истории отмечал, что папство в те дни превратилось в свою противоположность из-за "замены духовного меча материальным". Как следствие, "папством завладел демон физического насилия" [25, с. 604].

Борьба между Генрихом IV и Григорием VII велась не на уровне принципиальных разногласий в вере или философских идеях. Эта борьба, не преследовавшая никаких духовных целей, велась за верховенство папского престола над императорской короной. Скорее всего, это была борьба между светским и церковным прагматичными администраторами, каждый из которых ставил победу над другим самоцелью.

О Григории VII писали, что никаких богословских новшеств он не вносил. Тем не менее, символично, что он поддержал решения пасхального синода 1050 года (произошедшего уже в период Земли), занимавшегося полемикой по поводу учения Беренгара Турского (ок. 1000- 6.1.1088). В своем главном сочинении "О святой трапезе" Беренгар выступал против учения о реальном присутствии Христа в таинстве причащения. Для него, родившегося в период уходящего Огня и олицетворявшего его мировосприятие, была естественной символическая, аллегорическая трактовка таинства. Земля же все требовала принимать буквально, и учение Беренгара было отвергнуто и осуждено церковью.

Абеляр родился в годы правления Григория VII, когда его с детства растили в доктрине целибата и отношения к интимной близости, как "к грязи". В этом плане он, как и Элоиза, остались людьми, действующими предпочтительно на телесном уровне (в категориях Земли), и не пытавшимися расширить сферу своих отношений в сферу чувств стихии Воды.

Говоря об Абеляре, как о философе, пытавшемся "заразить молодых людей болезнью мышления", недостаточно ограничиваться только часами Сатурна - Юпитера. Для того, чтобы лучше понять, почему католическая церковь прилагала все усилия направить нетипичного монаха на пусть истинный, осуждая его за еретические воззрения, желательно перейти к рассмотрению XI века с точки зрения модели часов Феникса.

Метод часов Феникса - это составление календаря на основе квазициклического астрономического явления, при котором два небесных тела - Нептун и Плутон - наблюдаются в соединении с периодичностью порядка 493 лет. Этот период назван годом Феникса, а длительность соединения Нептуна и Плутона, когда угловое расстояние между ними не превышает 10╟, названа часом Феникса.

Начиная с 1071 года до н. э., и до 1398 года, все часы Феникса происходи в стихии Земли. В этом плане XI век не был переломным. Тем не менее, то, что соединения Сатурна-Юпитера происходили в те дни в стихии Земли, еще больше усилило проявления именно этой стихии. В этой связи символично, что XI век - это век усиленного роста городов, возведения монастырских комплексов и средневековых замков. Тогда же начался процесс создания романского стиля, который продолжился еще с большим размахом в следующем веке.

Вдобавок к выявлению доминированию стихий, предложенный метод позволяет разделить каждый 493-летний год Феникса на восемь неравномерных фаз, повторяющихся в одинаковом порядке внутри каждого отдельно взятого цикла. Эти восемь фаз напоминают фазы Луны или смену шекспировских возрастов человека - зарождение, детство, подростковый кризис, возмужание, кризис среднего возраста, зрелость, кризис старения и закат жизни. В истории эти фазы обычно рассматриваются как серия различных дискретных периодов. Не так происходит в методе часов Феникса, который позволяет рассматривать эти периоды как последовательное развитие одной и той же идеи, зародившейся в час Феникса и развивающейся в течение всего последующего года Феникса.

В модели часов Феникса XI век стал переломным столетием перехода от первой фазы детства и быстрого роста ко второй фазе подросткового кризиса. Этот перелом второй фазы пришелся на середину столетия, и вторая фаза длилась до конца века. Люди, жившие или родившиеся в периоды второй фазы, как правило, отличались противоречивостью своего характера и последующей неоднозначной оценкой их действий историками. В конкретном взаимном расположении Плутона и Нептуна во второй половине XI века (аспект квадрата между Плутоном в Рыбах, Вода и Нептуном в Близнецах, Воздух) люди ощущали необходимость разрешать видимые противоречия между чувствами и логикой, между верой и рассудком, между философией и церковью, между сердцем и разумом. В таком понимании противоречивость и внутренний конфликт императора Генриха IV и философа Абеляра могут служить символами своей эпохи. Авраам Ибн Эзра, также родившийся в XI веке, суммировал это ощущение такой емкой фразой: "Как ты можешь ожидать, что я стану идеальным, когда я полон противоречий?"

В итоге XI век оказался разделенным надвое не одним, а сразу двумя значительными факторами - переходом от стихии Огня к стихии Земли по часам Сатурна-Юпитера и переходом в те же годы к кризисной, второй фазе по часам Феникса. Такое совпадение значимых переломных моментов нашло отображение в необычной силе конфликта между Генрихом IV и Григорием VII.

Безусловно, что на личном уровне, разные люди обладали индивидуальными особенностями и выражали свои конфликты по-разному. Важным для нас является то, что в корне духа их десятилетий было конфликтное состояние, и это то, что было общим для большинства людей того века. Именно поэтому политика, насаждаемая папой и императором, процветала на благодатной почве и воспринималась современниками как само собой понимающееся поведение.

Чтобы досказать историю борьбы за инвеституру, начавшуюся между Генрихом IV и Григорием VII, добавлю, что она продлилась около полувека, до Вормсского конкордата 1122 года, заключенного с церковью сыном Генриха IV, Генрихом V. Условия этого соглашения, заключенного в четвертой (кризисной фазе) часа Феникса, на практике вели к отделению церкви от государства. По этим соглашениям папа получал права духовной инвеституры, то есть право выбирать и посвящать епископов и аббатов, вручая им жезл и посох. За императором оставались права светской инвеституры, то есть право раздавать тем же епископом и аббатам земли и княжеские привилегии, беря с них ленную присягу. В понятиях часов Феникса это означало, что одно из важных звеньев в цепочке событий, связанных с отношениями между светской и церковной властью, произошло при квадрате Нептуна-Плутона во второй фазе года Феникса, а следующее значимое звено этой цепочки произошло при противостоянии Плутона-Нептуна, в начале четвертой, поворотной, фазы года Феникса. Возможность отслеживания таких последовательностей, складывающих разрозненные события в звенья одной цепи, было предсказана еще Геродотом, называвшим такие эпизоды "сцеплениями". Введение в историю хронологии, основанной на координатах положения планет, позволяет выявлять целые семейства подобных сцеплений.

Эффективность подобного исторического анализа была выявлена еще в работах уроженцев XI века Авраама Бар Хии и Авраама Ибн Эзры. Тем не менее, при всей комплексности их подходов, их анализ не стал всеобъемлющими. К сожалению, в их работах, как и у всех их современников, полностью отсутствовал элемент значимости семьи, детства и отношений в семье. Нужно отдать должное Бар Хии, что он ясно понимал неполноту доступных ему данных. В его дни Плутон и Нептун еще не были открыты, и все, что связано с их циклом, названным годом Феникса, оставалось вне поля зрения прошлых поколений. Сейчас границы нашего знания и наших возможностей расширились, что позволяет выразить осторожный оптимизм в отношении будущих возможностей человечества.

Что от нас зависит в будущем?

Эта статья начиналась обвинительным вердиктом поэта XI века Омара Хайяма. Будучи также философом и астрологом, Хайям писал о законах, диктуемых планетами и стихиями:

(Дополнительное важное замечание: четверостишия Омара Хайяма (рубаи) были утеряны и забыты на протяжении 800 лет, пока английский поэт Эдвард Фицджеральд (1809-1883) дал им новую жизнь в 1860-х годах).

Как человек, родившийся в 1048 году, при переходе от Огня к стихии Земли, Хайям болезненно ощущал предел, поставленный свободе воли безусловным господством материальных законов и детерминизма. По его мнению, единственным выбором для него было либо смириться и подчиниться, либо отключить мышление и сознание, чтобы бежать от внутренних противоречий с помощью разрушающего личность алкоголизма. Других путей он, по-видимому, не искал.

Как и Генрих IV, Хайям пришел в мир, где вокруг него шли кровопролитные войны. С ранних лет насилие и смерть были неотъемлемой частью его действительности. Естественно, появляется вопрос, всегда ли переход от доминирования духовного начала (Огонь) к материальному (Земля) должен быть связан с проявлениями насилия? Во второй части я уже приводила слова Тойнби, по мнению которого папство в те дни превратилось в свою противоположность из-за "замены духовного меча материальным". Позволю себе в этом не совсем согласиться с Тойнби.

Проблема, по всей видимости, не заключалась в подмене духовной природы меча на материальную: ведь перенос акцента с духовного плана на материальный был вызван циклической сменой доминирования стихий. С положительной точки зрения, эта смена сигнализировала готовность человечества перейти от вынашивания планов (Огонь) к их материализации, воплощению (Земля). И действительно - это был период бурного строительства и создания монументального архитектурного стиля. Проблема крылась в самой факте вынимания меча.

А меч возникал из природы его носителей - тех подневольных детей, которых с детства лишили права на выбор и которые выросли людьми с атрофированной способностью к доброте и с несформировавшимся умением уважать других.

Конфигурации небесных светил уникальны для каждого дня и для каждой эпохи. Картина небес меняется, и с ней изменился сегодняшний мир. В наши дни темы исключительной значимости первых лет жизни ребенка были подняты представителями удивительного поколения первопроходцев, которое пришло в час Феникса 1885-1900 годов, происходившего уже в стихии Воздуха. Детским и даже пренатальным периодом жизни стали заниматься такие психологи как Жан Пиаже (1896-1980), Анна Фрейд (1895-1982) и Густав Ханс Грабер (1893-1982). Сегодня, после публикации работ Алис Миллер (1923-2010), кажется почти банальным, что травматический опыт лишения родительской заботы и тепла в младенчестве может привести к само-разрушительному или агрессивному поведению. Последующие исследования детей-сирот предполагали, что реакция гнева в результате лишение родительской заботы в детстве может впоследствии трансформироваться либо в выдающиеся достижения, либо в крайне антиобщественное поведение [16]. Возможно, именно поэтому библейские пророки учили нас необходимости проявлять исключительную заботу о сиротах.

Жизнь постоянно предоставляет нам много встреч со сменами стихий. История XI века помогает понять, как на рубежах между сменами доминирования стихий возникали опасные конфликты. Отсутствие равновесия между стихиями и нарушение меры влекло за собой взаимные нападки, преследования, обвинения и отлучения. Тем не менее, сам по себе факт существовании законов чередования стихий не предопределяет возникновение неразрешимых противоречий и кровопролитных войн. Темпорология подразумевает, что каждый человек отличен от другого и имеет свои слабые и сильные качества. Каждому человеку более доступны восприятия качеств одних стихий и недоступны восприятия других. Можно увидеть в этом нашу ограниченность, а можно рассмотреть в этом залог разнообразия мира и его удивительного богатства.

На каждом этапе доминирования любой из стихий людей ожидает выбор - идти ли по пути надстройки и гармонической интеграции всего накопленного опыта, или осмеять непонятные взгляды представителей других стихий, назвав их ересью, недостойной права на существование. Для того, чтобы научиться жить в гармонии с миром, нет необходимости быть наделенным в равной степени способностями всех стихий. Да это и невозможно. Достаточно осознать необходимость сосуществования различий и развить в себе способность любви и уважения ко всему сущему. Когда каждый человек осознает важную роль каждой стихии, то поймет и принципы их чередования в различные исторические периоды. Это понимание приведёт к признанию факта, что мир наполнен людьми с различными типами мировосприятия, но наделёнными способностью сосуществовать с другими путём уважительного и доброжелательного отношения к разным мнениям и сомнениям.

В "Селестиальных близнецах", в главе о Германе Геринге и Альфреде Розенберге я писала о том, как два ребенка, лишенных детства, направили свои отчаяние и месть против всего человечества. Эти нацистские лидеры настолько утратили чувство гармонии, что в очередном периоде доминирования Земли (1842-1982), проводили политику физического уничтожения всех, кто стоял на пути к их мировому господству. Завершая рассмотрение их судеб, я выражала надежду, что "Новый взгляд на формирование характера; новый подход к проявлению любви, к уважению таких качеств, как сочувствие, родительская теплота и нежность, а также признание необходимости уважения к детям - вот то, что должно предотвратить появление нового фюрера" [15].

Начиная с 2021 года, по часам Сатурна-Юпитера мы вошли в сферу доминирование стихии Воздуха. С точки зрения темпорологии, это означает, что ударение сместилось на необходимость изучения законов, управляющих нашим сознанием. Со времен Абеляра и Элоизы прошло два года Феникса. В период 2060-2070 годов вновь повторится вторая фаза года Феникса при таком же положении Плутона и Нептуна, как было в дни рождения родителей обездоленного Астролябия. Основная темпорологическая разница состоит в том, что на этом историческом витке часы Феникса, начиная с 1398 года, относятся к стихии Воздуха. Это вселяет надежду на то, что новые знания приведут людей к осознанию необходимости уважения к каждой личности, включая маленьких детей.

С каким духовным багажом и отношением к семье придут ко второй половине XXI века поколения наших детей и внуков? Рождение и воспитание детей - это непростой опыт для всех родителей. Сегодня, как и в прошлом, не существует рецептов или точных математических формул родительской любви. Соглашаясь с Расселом, что семья важна тем, что она обучает родителей новым чувствам и искусству действовать бескорыстно, я хочу расширить его выводы. Семья важна не только тем, что она позволяет родителям приобрести опыт бескорыстной любви, она важна и тем, что она обучает ребенка искусству уважения и доброты ко всему сущему. Мы не можем никого обучить или насильно заставить любить, но мы можем подать детям пример уважения к ним, как к самостоятельным уникальным личностям. Когда каждый ребенок вынесет из детства урок уважительного отношения к себе, мир станет местом, где вместо конфликта между "his-, her- & heir -story" он превратится в пространство созидания более гармоничной "their-story" - их-истории.

Литература:

1]] Elizabetha Levin. Challenges of Parenting During Periods of Rapid Changes. // Change- Birthing & Parenting at Times of Crisis, eds. Jon RG Turner, Troya GN Turner & Olga Gouni, Athens: Cosmoanelixis, 2021, pp. 67-121.

2]] Elizabetha Levin. Exploring the Mother-Father-Child Triad: a Fresh Insight on the Roots of Latent Violence. The Papers of Independent Authors. Vol, 52, 2021, pp. 118-176.

[3] Elizabetha Levin. Time, Elements & Emotions: Temporological Aspects of Prenatal Psychology. International Journal of Prenatal & Life Sciences, Vol. 3, No.3. 2019.

[4] Elizabetha Levin, Prenatal Period in the Light of the Effect of Celestial Twins (ECT) // Prenatal Psychology - 100 Years, eds. Jon RG Turner, Troya GN Turner & Olga Gouni, Athens: Cosmoanelixis, 2018, pp. 481-513. DOI: 10.24946/IJPLS

[5] Элизабета Левин. История иудаизма в свете темпорологии. // Вестник дома ученых Хайфы, No. 48, 2021, c, 50-94.

[6] Elizabetha Levin. Various Times in Abraham Ibn Ezra"s Works & their Reflection in Modern Thought. KronoScope, Brill Academic Publishers,18, Issue 2, 2018, p. 154-170.

[7] Элизабета Левин. Часы Феникса. - Иерусалим: Млечный путь, 2013; - М.: Аввалон-Ло Скарабео, 2014.

[8] A. C. Вязигин. Темная пора в жизни Гильдебранда // Журнал министерства народного просвещения, CCXV, С.-Петербург, 1898, с. 278-299.

[ 9] Philippe Ari?s. Centuries of childhood, Harmondsworth Middx: Penguin Books, 1973.

[10] П. С. Таранов. Мудрость трёх тысячелетий. - М. : АСТ, 1999.

[11] Francis Palgrave. Reviews, Essays and Other Writings. The Collected Historical Works of Francis Palgrave, K. H. Vol.1. Cambridge University press, 1922.

[12] Bertrand Russell. Marriage & Morals. London: George Allen & Unwin. 1929.

[13] Joseph McCabe. The Popes and their Church. London: Watts & Co. Section I, Chapter V: The Papacy at its Height. 1918.

[14] A. C. Вязигин. Григорий VII. Его жизнь и общественная деятельность. C.- Петербург, 1891.

[15] Элизабета Левин. Селестиальные близнецы. - М. : Амрита-Русь, 2006.

[16] M. Eisenstadt [et al.], Parental Loss and Achievement, Madison Conn., International University Press, Inc., 1989.

[17] Eleanor Herman. Sex with Kings: 500 Years of Adultery, Power, Rivalry, & Revenge. William. 2005.

[18] Alison Creber. Breaking Up is Hard to Do: Dissolving Royal and Noble Marriages in Eleventh-Century Germany// German History, 2019.

[19] Luise Rinser. Abelard's Love, tr. Jean M. Snook, Lincoln: University of Nebraska Press. 1998

[20] Peter Abelard. The Story of my Misfortunes, tr. Henry Adams Bellows, Global Grey, 2020.

[21] Элизабета Левин. Картография эмоций. - Тамбов - Москва - С.-Петербург - Баку- Вена - Гамбург - Стокгольм - Буаке - Варна: Изд-во МИНЦ "Нобелистика", 2019.

[22] Grigori Brechman (2018) Renaissance of Parenting as a Way of the Prevention of Pre-Perinatal Trauma in the Future Generation of People . // Prenatal Psychology - 100 Years, eds. Jon RG Turner, Troya GN Turner & Olga Gouni, Athens: Cosmoanelixis, p. 333-385. DOI: 10.24946/IJPLS.

[23] Albrecht Classen. Abelard & Heloise's Love Story from the Perspective of Their Son Astrolabe: Luise Rinser's Novel "Abelard's Love, Rocky Mountain Review of Language & Literature Vol. 57, #1. 2003, pp. 9-31.

[24] Br?hl C. Die Anf?nge der deutschen Geschichte. - Wiesbaden, 1972. - S. 177.

[25] Арнольд Дж. Тойнби. Исследование истории. -М.: АСТ, т.2009, Т.1.