"Орлы Наполеона"

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

У постели Сергея столпились шестеро: Марешаль, супруги Лавилье, мадам и мсье Арно, вдова Прежан. Неожиданный состав.

Знакомые люди выглядели по новому, словно сбросили привычные маски с истинных лиц спокойных и суровых. Куда-то исчезло выражение прелестного легкомыслия, так украшавшее личико мадам Лавилье. Утратила обычную вульгарность физиономия разбитного кабатчика мсье Арно. А в жёстком прищуре Марешаля появилась надменность, весёлому французу несвойственная.

Очевидно, что старшим здесь был он. К нему и обратился Белозёров, ошеломлённый внезапным пробуждением:

— Какой орден? Какие адепты? Спятили вы, что ли? Немедленно развяжите меня! — потребовал гневно. — Что здесь вообще происходит? Не заставляйте меня заорать на всю деревню!

— Орите на здоровье, — сказал Марешаль. — В гостинице кроме нас никого нет.

— А Долгов с Фалалеевым?

— А, эти… Спят мёртвым сном. Мы и вас-то еле добудились. У мадам Прежан чудесные снадобья. Вы все их сегодня за ужином отведали, хотя и нечувствительно…

— Рада служить нашему делу, — с достоинством откликнулась старая жаба.

— Благодарю, мадам. В рапорте старшим адептам непременно отмечу ваш вклад в операцию… А вы, Серж, не переживайте, — сейчас всё узнаете. Имеете полное право. Мы специально пришли пораньше, чтобы объясниться.

— В каком смысле "пораньше"?

— В прямом, мой друг, в прямом. — Марешаль достал из жилетного кармана часы и показал Сергею. — Видите, сейчас четверть двенадцатого ночи. У нас с вами примерно пятьдесят минут. Как только после полуночи наступит пятое мая, операция будет завершена. А пока можем общаться.

— Какая операция? Какого чёрта?

— Экий вы нетерпеливый… Мсье Арно, посадите мсье Белозёрова в постели. Ему неудобно общаться лёжа. Поухаживайте за жильцом.

Ухмыльнувшись, Арно легко приподнял Сергея (ну и ручищи были у трактирщика), усадил и подоткнул под спину подушку. Марешаль подсел ближе к изголовью и жестом предложил другим рассаживаться. Полюбовался на всполох молнии за окном. Повернулся к Сергею.

— Давайте по порядку, — сказал, закуривая папиросу. — Очевидно, вы хотели бы знать, что такое орден "Орлы Наполеона".

— Да уж ясно, что мерзость какая-то. Говорили мне, что во Франции по сей день полно рехнувшихся бонапартистов, а я верить не хотел, — процедил Сергей.

— Перед смертью на острове Святой Елены император Наполеон продиктовал секретное приложение к официальному завещанию, — начал Марешаль торжественно, не обращая внимания на прозвучавшую грубость. — Речь шла о создании тайной организации. Её целью было сохранить во Франции идеалы и дух бонапартизма. Отсюда вытекали главные задачи, рассчитанные на десятилетия: свержение Бурбонов, восстановление на троне династии наполеонидов, политическая и военная месть России. Полагаю, ненависть императора к вашей стране объяснять не надо. Раз уж именно Россия сокрушила Великую ар мию, а значит, и власть Наполеона… Пока всё ясно, не так ли?

— Ни хрена не ясно. Я-то тут при чём?

— Терпение, Серж, терпение… Исполнителями своей воли император назначил трёх генералов, последовавших за ним на Святую Елену: Бертрана, Монтолона и Гурго. Они-то и стали основателями ордена.

Голос Марешаля благоговейно дрогнул. "Ты ещё заплачь", — язвительно подумал Сергей, пытаясь расслабить верёвки, стянувшие ноги.

— Император был несметно богат и значительную часть своего состояния оставил на хранение доверенным банкам во Франции, Италии и Германии. Теперь эти средства поступили в распоряжение генералов-основателей. И распорядились они сокровищами Наполеона как нельзя лучше, — продолжал Марешаль. — В считаные годы организация была создана. Она охватила всю страну. В неё вошли тысячи, а со временем и десятки тысяч адептов. Это были аристократы, офицеры, парламентарии, коммерсанты, банкиры, буржуа — все, кому ушедший император был дорог, кто желал Франции возрождения былого величия и готов был служить этой грандиозной цели. При дворе, в правительстве, в провинциальных департаментах, в городах и деревнях — люди ордена действовали повсюду.

Увлёкшись, Марешаль повысил голос и даже взволнованно прижал руку к сердцу. Полное впечатление, что читал лекцию. Аудитория была самая что ни на есть благодарная: сообщники слушали почтительно, а Сергею и деваться некуда.

— Орден добился многого, — говорил Марешаль. — Ещё при жизни генералов-основателей была полностью решена первая задача. Свергли Карла Десятого, а потом и Луи-Филиппа. В обоих случаях восстания были организованы и оплачены "Орлами Наполеона". Династия Бурбонов потерпела крах. А орден посадил на трон племянника императора. Затем пришло время мстить. В Крымскую войну Франция рассчиталась с Россией за позор двенадцатого года, за отступление из Москвы, за разгром под Березиной[37]… — добавил жёстко.

Сергей с трудом удержался, чтобы не плюнуть Марешалю в лицо. О Крымской войне в их семье старались не вспоминать. Отец-офицер, израненный под Севастополем, всю жизнь после этого болел, да и ушёл до срока.

— Увы, Наполеон Третий оказался лишь тенью своего дяди, — с горечью продолжал Марешаль. — Его правление контролировали советники ордена. До поры до времени он прислушивался к их советам и действовал вполне успешно. А потом… потом голова закружилась. А как же! Победоносные войны, всенародная любовь, международное влияние. Франция снова возглавила клуб великих держав. Но длилось это недолго…

— Ну да. Против Бисмарка жидковаты оказались, — с издёвкой заметил Сергей.

— Придержи язык! — рявкнул Лавилье.

Марешаль поморщился.

— Оставьте, Жак, пусть говорит. Отчего не поболтать с умным человеком, пока есть время?.. Вы правы, Серж. Война против Пруссии стала фатальной ошибкой. Разгром страны, низложение Наполеона, переход власти к республиканцам… Ордену пришлось затаиться. Пришло время переосмыслить цели и задачи, завещанные императором. Но месть России оставалась во главе угла, и, к счастью, в этом нас поддерживает вся цивилизованная Европа.

— Интересно девки пляшут… А мы, по-вашему, что же, — вне цивилизации?

Марешаль наклонился почти к самому лицу Сергея.

— А вы, собственно, кто такие, чтобы претендовать на цивилизованность? — спросил брезгливо. — Страшная, дикая страна, и только. У вас и рабство-то отменили лишь тридцать лет назад. Кроме Петербурга и Москвы всюду грязь, бездорожье, беззаконие, пьянство, воровство. А русское воинственное варварство неистребимо.

— Знакомая песня, — бросил Сергей с усмешкой. — Помнится, пел мне её один английский дипломат. Вот только плохо кончил. Обидели его варвары-то…

Марешаль отодвинулся.

— Я с вами дискутировать не намерен, — отрезал свысока. — Для Европы вы враги — неизбывные и смертельные. Примите как данность. Так было, так есть и так будет. К сожалению, нынешнее правительство Франции, опасаясь Германии, пошло на сближение с вами. Такого предательства орден, разумеется, не допустит.

— Слова-то какие — "не допустит"… Да что вы можете? Кучка взбесившихся бонапартистов! — запальчиво крикнул Сергей. — Вы и живы ещё, потому что забились по щелям и сидите тихо! Вот и сидите себе. Кончилось ваше время.

На удивление, Марешаль не обиделся. Тихо засмеявшись, оглянулся на сообщников.

— Мсье Белозёров до сих пор не понял своё положение и ведёт себя неправильно, — сказал почти весело.

— Так объясните ему, Гастон, — попросила мадам Лавилье, кладя на плечо французу красивую узкую руку. — Будет несправедливо, если человек уйдёт в неведении…

При слове "уйдёт", имевшем в красивых устах женщины совершенно определённое значение, сердце Белозёрова заколотилось бешено.

— Разумеется, объясню, — сказал Марешаль снисходительно. Было заметно, что он упивается ситуацией и поучать беззащитного врага ему в удовольствие. — Итак, сближение Франции с Россией… К вашему сведению, Серж, адепты ордена есть во всех важнейших политических и административных органах республики. Разумеется, мы заблаговременно узнали, что к нам с выставкой русской живописи едет знаменитый художник, президент Национальной академии художеств мсье Белозёров. Навели о нём справки, и выяснилось чертовски интересное обстоятельство. Белозёров, судя по всему, — любимец императора Александра Третьего. Ведь так, Серж?

— А хоть бы и так… Вам то какое дело?

— Ну, не скажите! Старшие адепты решили, что судьба даёт превосходный шанс сорвать сближение наших стран.

— Это каким же образом?

Марешаль откинулся на спинку стула.

— А как, по-вашему, отреагирует Александр, если его любимец, его культурный посланник в ходе исполнения своей миссии во Франции будет зверски убит? Подчёркиваю, зверски? — спросил вкрадчиво.

Секундой спустя, осмыслив сказанное, Сергей бешено рванулся к Марешалю. Однако тяжёлые руки Арно придержали его за плечи.

— Так ты хочешь убить меня, скотина? — выкрикнул Сергей, пытаясь вырваться.

Француз и бровью не повёл.

— Отчего же я? Для таких дел у ордена есть официальный палач, большой мастер своего дела. Да вы ведь с ним знакомы.

Мсье Лавилье привстал со стула и с безучастным лицом слегка поклонился. Сергей ответил презрительным взглядом.

— Насколько мы понимаем характер русского императора, ваше убийство на территории республики он воспримет как тяжелейшее личное оскорбление. Если угодно, плевок в лицо, — продолжил Марешаль, потирая ладони. — О каком союзе с Францией после этого может идти речь, а? Вот то-то же…

Хорошо бы ему отрезать голову. Да-да, именно голову…

Мсье Лавилье (по-настоящему его звали Жак Боссэ) был профессиональным убийцей. Как только не доводилось убивать свои жертвы! Ножом и пулей, верёвкой и ядом. Топил, сбрасывал с высоты, сжигал заживо… Но больше всего он любил отрезать голову и делал это мастерски — наловчился. Потом, отпихнув ногой конвульсирующее обезглавленное тело, поднимал голову за волосы, ещё живую, смотрел в тускнеющие глаза, пытался разобрать, какие слова беззвучно шепчут губы, стремительно синея. Интересно же. А из обрубка шеи хлещет кровь…

Крови Лавилье-Боссэ не боялся — смолоду поработал на бойне, привык. А чего её бояться? Обычная тёплая водица, только красная. Повзрослев, от души повоевал за Наполеона Третьего в Европе и Азии. Наумелся убивать и однажды понял, что ему это дело нравится. Ротный командир, оказавшийся "орлом Наполеона", заметил палаческие наклонности сержанта Боссэ и завербовал его в орден. Людей, которых организация считала своими врагами, хватало. А значит, хватало работы и у палача.

Сейчас Лавилье-Боссэ со скучным видом слушал, как разливается соловьём Марешаль, однако внутри всё клокотало от нетерпения. Хотелось побыстрее приступить к делу. А может, всё-таки удастся отрезать голову? Не зря же Марешаль сказал, что посланник русского императора убит будет зверски…

— Так это ваши негодяи напали на меня в Париже во время открытия выставки? Почему же вы меня тогда защищали?

— Эти? Нет, эти не наши Видите ли, Серж, ненавистников России и русских во Франции иного Бонапартистов тоже. В отличие от ордена они никак не организованы и подчас действуют запальчиво до глупости. Но это как раз хорошо. В их тени орден десятилетая напролёт сохранял своё существование в тайне. Пусть себе шумят… — Марешаль закурил очередную папиросу и с удовольствием затянулся. — Вот и в этот раз несколько болванов решили устроить скандал с мордобоем, чтобы продемонстрировать свою отношение к вам и к правительству, которое вас пригласило. Но у ордена в моём лице на вас были другие планы. И я вместе с нашим другом Борисом за вас вступился. Вступился и позднее, когда взбеленились местные крестьяне. Да я с вас пылинки готов был сдувать! Вы иве были нужны целым и невредимым к определённому моменту…

Вновь достал часы, посмотрел на циферблат.

— У нас ещё двадцать пять минут. Кстати, покурить не хотите? Развязывать не буду, но, полагаю, из рук Луизы… то есть мадам Лавилье…

— С удовольствием помогу мсье Белозерову, — великодушно сказала женщина.

— Обойдусь, — отрубил Сергей, с ненавистью гладя на красавицу.

— Ну, как знаете… Так вот, Серж: мы все рассчитали, и, надо сказать, вы нашим планам посодействовали. Очень.

— Это каким же образом?

— Да ведь вы сами попросились рисовать в провинцию, в глушь. Чего же лучше? Казнить вас можно и в Париже, но в столице это всё же непросто. Вы на виду, в окружении людей и всё такое. Гораздо проще действовать в захолустье. Уж точно, что никто не помешает. И мы выстроили комбинацию — несложную, быть может, но изящную.

Марешаль откровенно упивался ситуацией. Выражение лица, слова, взгляд — всё излучало самодовольство.

— Орден устроил так, что Министерство иностранных дел работать с вами назначило меня, — вещал он. — Я, со своей стороны, убедил вас ехать на этюды в Ла-Рош. Почему именно сюда? Единственную гостиницу в округе держит супружеская чета Арно — оба адепты ордена. По соседству в Сен-Робере также наш человек — мадам Прежан, чей супруг до самой смерти был верным собратом. Вокруг все свои. Наконец, в гостиницу заблаговременно заселилась почтенная супружеская чета Лавилье. То есть супруги-то они только по этому случаю, а на самом деле их объединяет лишь принадлежность к ордену.

— То-то она по ночам к вам шастала, — буркнул Сергей презрительно. — Я-то думал, амурные дела, а она за инструкциями…

— Одно другому не мешает, — невозмутимо откликнулся француз. Дотянулся до сидящей мадам, фамильярно потрепал по коленке.

— А подглядывать нехорошо, — сказала женщина Сергею с улыбкой, мило грозя пальчиком.

Неплохо оценив рисунки Луизы Мюрай (в Ла-Роше — мадам Лавилье), Сергей, сам того не зная, попал в точку. Луиза была профессиональной художницей, хотя и не особо талантливой. Жила на Монмартре, там же и зарабатывала, делая быстрые рисунки многочисленных туристов, приехавших полюбоватьсял Сакре Кёром. Красивая и раскрепощённая женящие жила на всю катушку, не отказывая себе ни в вине, ни в мужчинах. Ходили у неё в любовниках и художники, и буржуа, и военные.

Её вольный нрав однажды привлёк внимание одного из "орлов Наполеона". Ордену понадобилось скомпрометировать крупного дипломата, который настойчиво выступал за франко-российский союз — в противовес Германии. На свою беду, чиновник слишком любил женщин. Луизе дали хорошие деньги и организовали их знакомство. А дальше всё прошло, как по нотам: номер в роскошном отеле и страстная постельная сцена, прерванная появлением репортёров с фотокамерами. Последовал громкий скандал в прессе, закончившийся не менее громкой отставкой дипломата.

Правда, в политическом отношении орден, как выяснилось, ничего не выиграл — сближение с Россией поддерживал сам президент Карно. Зато команда "орлов Наполеона" пополнилась "орлицей"-авантюристкой, которая отныне охотно брала на себя исполнение самых пикантных поручений. Если у ордена есть свой палач, то почему не быть собственной шлюхе?

Поднаторев в искусстве обольщения, Луиза рассчитывала, что Белозёрова соблазнит без труда. Мало ли мужчин падало к её ногам? Опять же, свой брат-художник… Однако русский живописец оказался крепким орешком. Послужной список прелестницы пополнился первой осечкой. Луиза чувствовала себя оскорблённой и даже испугалась, не стареет ли, не подурнела. Поэтому смотрела сейчас на связанного, беспомощного Белозерова без капли жалости.

Ах. как свистел за окном ветер…

— Словом, Серж, к вашему приезду всё было готово. Декорации выставлены, актёры на месте…

Справедливости ради, не всё пошло по плану. Чуть не смешал все карты ваш соотечественник Звездилов. Счастье ещё, что он снял в Сен-Робере комнату именно у мадам Прежан, о чём она сразу меня известила запиской через соседского мальчишку. Ей, как и мне, показалось подозрительным, что следом за одним русским художником в нашу глушь приехал другой русский художник. Не многовато ли? Простое ли совпадение? К тому же, тайком порывшись в вещах постояльца, она увидела револьвер… В общем, когда я обнаружил в лесу следящего за нами человека, я уже догадывался, кто он и с какой целью прячется неподалёку. Другого варианта просто не было.

— Пу, так и дали бы пристрелить меня, — насмешливо буркнул Сергей. — И мороки меньше. Какая разница, кто прикончит?

— Ну, что вы, Серж, огромная! Смерть царского любимца, которого на чужбине пристрелил ненормальный соотечественник, — это повод для сожаления, и всё. А вот если тот же любимец падёт во Франции от руки француза… ну, тут причина для разрыва напрашивается сама собой. Или как минимум для серьёзного охлаждения, после которого союз между нашими странами станет невозможен… В общем, Звездилов мог сломан, всю игру. И мне пришлось отрядить в Сен-Робер мсье Лавилье, который, как всегда мастерски, решил проблему, — с помощью мадам Прежан, разумеется.

Старуха равнодушно кивнула.

Откровенно говоря, особой помощи не понадобилось. Напоила жильца чаем со своей травкой. Выждала, пока он захрапит на весь дом. Впустила Лавилье и вручила ему орудие убийства. А вот тут вышла промашка… Надо было бы дать обычный хозяйский нож, палачу без разницы, чем убивать. Но пожадничала: потом ведь придётся выкинуть, ни хлеб, ни мясо таким резать уже не станешь. И достала кинжал покойного мужа. А тому клинок достался от отца, служившего в егерском полку императора. Приметный такой кинжал, с клеймом в виде наполеоновского орла.

И всё бы ничего, но, на беду, разбираться с убийством начал жандарм Пифо. А он ещё мальчишкой прибегал в кузницу к покойному мсье Прежану и с детства заприметил необычный кинжал. Теперь вот вспомнил и, заявившись к вдове, спросил напрямик, где, мол, егерский клинок? Не он ли торчал в груди убитого живописца?

Ответить было нечего. Поэтому, когда Пифо на миг отвернулся, вдова размозжила ему голову чугунной сковородкой. Спрятала труп в подполе, кухню от крови отмыла. А ночью разрубила тело на куски и, уложив в мешок вместе с формой и увесистым камнем, сбросила с обрыва в реку.

Жалела ли старуха жандарма, которого знала ещё ребёнком? В общем, нет. Он её разоблачил, и, значит, оставалось одно из двух: либо ей на каторгу, либо ему в могилу. Она вообще никогда никого не жалела уж такой характер. Даром, что ли, ещё покойный муж её побаивался…

И уж менее всего она жалела русского художника, жить которому остались считаные минуты. Так-то, само собой, мужик видный — статный, синеглазый, усы вразлёт. Лет двадцать назад, может, и пригорюнилась… Но мужчины вдову уже давно не интересовали.

Сладко потянувшись, Марешаль пожаловался:

— Вообще заставили вы нас поволноваться. Мыто рассчитывали, что Луиза вас соблазнит. И тогда, в нужный момент… может быть, прямо в постели… она приведёт вас в бесчувствие. Удар по голове или сонный напиток из её рук, — ну, тут уже детали. Это был бы самый простой вариант. Но — не вышло. Вы оказались чересчур верным мужем, Серж. Ни открытые намёки, ни даже демонстрация её прелестного обнажённого тела — ничто на вас не подействовало. А время шло.

И тогда мы решили поступить иначе. Мадам Прежан принесла своё снадобье, вы съели его вместе с ужином и заснули мёртвым сном. А мы смогли беспрепятственно проникнуть в номер и связать вас, чтобы спокойно, без помех пообщаться до полуночи… Вот, собственно, и всё.

Сергей закрыл глаза. Дежавю[38] какое-то. Не раз приходилось ему быть на волосок от смерти — и всякий раз его удивляла потребность палача выговориться перед жертвой. То ли хочет похвастать умом и ловкостью, то ли сбрасывает болтливостью неизбежное нервное напряжение…

— А вы мужественный человек, Серж, — услышал голос Марешаля. — Держитесь спокойно, как ни в чем не бывало. Другой на вашем месте уже бился бы в истерике, пытался освободиться. Толку, разумеется, никакого, но ведь пытался бы…

— А я дёргаться вообще не люблю, — ответил Сергей, не открывая глаз. — Это вы, я вижу, все время дёргались — комедию ломали, в друзья набивались, заботу проявляли, в постель тащили… Клоуны.

Всплеснув руками, Марешаль восхищённо оглянулся на сообщников.

— Он ещё над нами смеётся! Нет, вы положительно очень смелый человек.

— А вы дураки, — сказал Сергей. — Или предатели. Ну, прикончите вы меня. Ну, рассвирепеет император и похерит союз с Францией. Вас же Германия потом без нашей помощи схарчит и косточки выплюнет. Вы этого добиваетесь?

— Пусть вас это не беспокоит, — окрысился Марешаль. Похоже, реплика Белозёрова его зацепила. — С Германией мы как-нибудь договоримся. Европейцы европейцев поймут. А договариваться с Россией — это как с медведем дружить. Опасным грязным медведем… Это говорю вам я, внук генерала Гурго!

Сергей открыл глаза и с интересом посмотрел на Марешаля.

— Какого Гурго? Того самого?

— Представьте себе. Дед умер ещё до моего рождения, но в семье его чтили как святого и меня воспитали на его примере.

— Хороший вырос внучок… А как же трудное детство в парижских трущобах? Папа плотник, мама прачка?

Марешаль расхохотался — от души.

— Вы, русские, народ сентиментальный и доверчивый. Расскажи трогательную историю, у вас уже и глаза… как это по-вашему… на мокром месте. А от жалости до дружбы недалеко… Мне же надо было с вами как-то подружиться, чёрт возьми.

— А как же сават?

— Чтобы научиться савату, жить в рабочем квартале не обязательно. Он вполне популярен и среди наших аристократов. Любят же в Англии лорды боксировать…

С этими словами француз в очередной раз взглянул на часы и поднялся. Пригладил волосы. Расправил плечи.

— Дамы и господа, внимание! — произнёс с волнением в голосе. — Пятое мая наступило.

Сообщники встали вслед за Марешалем и почтительно склонили головы. В комнате повисло торжественное молчание.

— Ну, наступило, и что? — настороженно спросил Сергей.

— Надо бы знать историю лучше, Серж, — назидательно сказал Марешаль. — Именно в этот день семьдесят лет назад на острове Святой Елены умер великий император.

Сергей поразился.

— Вот как? И вы, значит, специально тянули время, чтобы…

— Ну, конечно! Просто убить вас мы могли в любой момент. А казнь русского в день смерти Наполеона — это сакральное жертвоприношение. — Марешаль торжественно указал пальцем вверх. Так решил глава орденского капитула[39].