"Орлы Наполеона"

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В курительную комнату вошли двое — Стецкий и незнакомый человек средних лет с небольшой бородкой и живым, цепким взглядом карих глаз.

— Вот, Сергей Васильевич, хочу тебе представить своего старого товарища Геннадия Павловича Викентьева, — сказал Стецкий, делая жест в сторону спутника. — В университете учился спустя рукава, а теперь, вишь ты, в люди вышел. Издаёт кучу газет.

— Врёшь ты всё, — по-свойски огрызнулся тот, пожимая руку Сергею. — Нормально я учился. А газет у меня не куча, всего пять. Правда, на тиражи не жалуюсь.

Сергей с интересом смотрел на издателя. Газеты Викентьева он читал, а одну из них, "Столичные вести", даже выписывал, о чём и сообщил новому знакомцу.

— О "Столичных вестях" я с вами как раз и хотел поговорить, — сообщил Викентьев, усаживаясь рядом и доставая серебряный портсигар.

— Ну, вы тут беседуйте, а я к гостям, — заторопился Стецкий.

Викентьев хмыкнул.

— Иди, иди. Там Варенька Бобринская без тебя уже, поди, затосковала.

Стецкий сделал роковое лицо и удалился.

— Так вот, "Столичные вести"… — продолжал издатель, провожая приятеля ироническим взглядом. — Я специально просил Стецкого, чтобы нас познакомил. Хочу вас просить, Сергей Васильевич, чтобы вы дали газете интервью. Наш французский корреспондент уже сообщал, что выставка ваша в Париже пользовалась большим успехом. Дело редкое, грех не побеседовать с автором. Если, конечно, согласитесь.

Сергей про себя чертыхнулся. Давать интервью он не любил категорически. Но и отказать уважаемой газете со стотысячным тиражом повода не было. Согласился нехотя. А с другой стороны, чем плохо скромно поведать о себе, дорогом, удивившем взыскательного парижского любителя русской живописью…

— Вот и прекрасно! — произнёс Викентьев с довольным видом. — А журналист с фотокамерой к вам приедет, когда скажете. Но, конечно, лучше бы не тянуть, пока событие свежее. Я уж молчу, — важное. Отношения с Францией пошли в гору, тут ваша вы ставка как нельзя вовремя…

Перешли было на политику, но в курительную заглянул лакей Строгановой.

— Господин Белозёров, их сиятельства велели передать, что гости вас ждут, — отрапортовал почтительно. — Просили, чтобы вы возвращались.

Сергей, извинившись перед Викентьевым, поднялся.

— Минуту, Сергей Васильевич, — попросил тот, роясь во внутреннем кармане. — Чуть не забыл, склероз безвременный… — Достал небольшой конверт. — На днях наш французский корреспондент прислал для вас из Парижа. Его кто-то там просил передать отклик на выставку. Французский поклонник, не иначе. — Игриво улыбнулся. — Или поклонница…

Фамильярности Сергей не терпел, тем более от людей малознакомых. Внутренне поморщившись, он сунул письмо в карман и молча вышел вслед за лакеем.

…Разговаривали с Ефимовым там же, в саду. Вопросов у генерала было много, и рассказывал Сергей обстоятельно, по порядку. Ефимов, знавший ситуацию в общих чертах, требовал подробностей.

— Если разобраться, спаслись чудом… К номеру мнимых супругов примыкала хозяйственная каморка. Хозяйка послала туда Жанну за каким-то скарбом, а в это время у Лавилье сидел Марешаль. Обсуждали, как действовать ночью. Жанна через тонкую стену услышала, что нас должны опоить сонным зельем, а потом со мной расправиться. Поняла, что тут целый заговор, что хозяева гостиницы с Лавилье и Марешалем заодно… И кинулась предупредить.

— А какой у неё был мотив? — перебил Ефимов, с удовольствием вдыхая запах цветов и кустарников. Чудо, как хорошо было в посольском саду. — По вашим словам, супруги Арно прекрасно относились к девушке, но теперь-то она фактически их предала.

Сергей помолчал.

— Девушка в меня влюбилась и решила спасти во что бы то ни стало, — сказал наконец негромко.

— Вот как? Впрочем, нечто в этом роде я и предположил… Продолжайте.

— Встал вопрос: что делать? В гостинице мы были у этой банды в руках. По той же причине побег исключался, — из деревушки просто не выпустили бы. Можно, конечно, было бы устроить засаду у меня в номере, привлечь Мартена с его людьми… — Сергей стукнул кулаком по подлокотнику скамьи. — Но в итоге я решил сделать по-другому.

— Почему?

— Тут что-то было не то. — Сергей замялся в поисках нужного определения. — Как-то странно, что ли… Убить меня они могли десять раз, но ведь и пальцем не тронули. Напротив, Марешаль пылинки сдувал. А теперь вот собрались… Я хотел понять, кто они, что собой представляют и чего добиваются. Чувствовал, что это важно. В конце концов, не уличная шайка, а группа людей, которых что-то объединяет, какая-то цель у них. — Сильно потёр лоб. — И потом, — ну как это так? Министерский чиновник, почтенные трак-тирщики, солидный негоциант с женой красавицей вдруг обратились в хладнокровных убийц, и все по мою душу? Уму непостижимо…

— И вы решили сыграть с ними в поддавки в надежде выведать, что к чему?

— Вроде того…

Ефимов выругался в тридцать три загиба. (Сергей с изумлением посмотрел на обычно сдержанного генерала.) Побагровел. Смерил Сергея тяжёлым взглядом, не лишённым, впрочем, уважения.

— Ну, знаете!.. Ваша храбрость мне известна, Сергей Васильевич, но тут вы сами себя переплюнули! Зачем было так рисковать? Да они же вам, сонному, горло могли перерезать, — вот и весь разговор.

— Ну, какой там сон, — неожиданно возразил Сергей. — Жанна, как и вдова Прежан, была травницей. Старуха приготовила сонное снадобье, а Жанна по моей просьбе сделала возбуждающий отвар. Это она умела. Такое, что ли, контрзелье. (Невольно вспомнил неприятный, горько-терпкий вкус спасительного напитка.) Мы его с Долговым и Фалалеевым перед ужином выпили, так что вдова, можно сказать, зря старалась. Ну, позевали за столом для вида…

— Хм… А дальше?

— Пока мы ужинали, в гостиницу с чёрного хода зашёл Мартен со своими жандармами. Жанна днём отнесла ему мою записку. Мол, готовится покушение, прошу принять меры и задержать злоумышленников… Теперь Жанна их тихонько провела в номер Бориса, который жил через стенку от меня. Там жандармы присоединились к Долгову с Фалалеевым. И стали ждать.

— А вы, стало быть, легли в постель, как ни в чём не бывало, и притворились спящим? Да ещё, небось, и храпели?

— Именно так. Я вот о чём думал… Зачем они всей толпой ко мне собрались? Хотели бы просто убить, так убили бы сразу, без затей. А собрались целой делегацией. Словно перед экзекуцией решили пообщаться. Вот тут как раз и можно было бы выведать, чего хотят, чем я им так интересен. С беззащитным и ошеломлённым что ж не поговорить, — напоследок-то… — Посмотрев на хмурого генерала, Сергей уточнил: — Риск был, и немаленький. Опять же, первым делом связали. Но я этого и ожидал. Главное, — за стеной сидела засада. Должны были прибежать по первому крику. В нужный момент и прибежали…

Да, риск был… Не стал Сергей говорить Ефимову, что пока его, как бы спящего, вязали, ощутил он вдруг мгновенный страх и горько пожалел о своём плане. Боялся, что выдаст мгновенно выступивший на лице пот (слава богу, не заметили), да и сердце колотилось так, что, казалось, слышно во всей комнате (и тут обошлось)… Однако быстро взял себя в руки, а дальше стало не до страха, настолько поразительные вещи излагал Марешаль…

Рассказал Сергей о ночной схватке, о стрельбе и трупах, о горькой участи бедняжки Жанны… О том, как гнал Марешаля по ночной деревне и в жестоком поединке у воющего замка одолел мастера борьбы сават. О том, как с Долговым допрашивали сломленного француза. Передал генералу пачку листов бумаги — начисто переписанный протокол допроса.

Читал Ефимов быстро и внимательно. То морщил лоб, то высоко поднимал брови, то время от времени бросал на Сергея острый взгляд.

— Невероятно, — сказал тихо, закончив чтение и убирая листы во внутренний карман пиджака. — Семьдесят лет во Франции существует тайный орден, и вдруг раскрывает его русский художник… — С этими словами положил руку на плечо Сергея, крепко сжал. — Из всех переплётов, в которые вы попадали, Сергей Васильевич, этот — самый поразительный.

— И самый бесполезный, пожалуй, — добавил Сергей с невесёлой улыбкой. — Одно дело спасти государя или разоблачить внутренний заговор. И другое, — ну, на что нам сведения о тайном ордене во Франции? Где они и где мы? Любопытно, само собой, но не более…

Ефимов посмотрел на Белозёрова с бесконечной приязнью и чуть снисходительно.

— А вот тут, Сергей Васильевич, вы не правы, не правы… Сведения вы добыли ценнейшие. Теперь мы знаем, что внутри Франции действует мощная тайная организация, причём цели её противоположны целям правительства. Энергично действует! А это, знаете ли, серьёзный фактор влияния на политику страны. Да вот, пожалуйста…

Ефимов достал протокол Сергея и нашёл нужную страницу.

— О чём говорит Марешаль? Орден рассчитывает, что в случае новой войны с Германией удастся ликвидировать республиканский строй, восстановить империю и посадить на трон одного из внуков Наполеона.

Вообше-то молодцы. Как есть орлы. Масштабно мыслят, не отнять… Что из этого вытекает?

— И что же?

— Во-первых, Сюрте превентивно возьмёт под контроль обоих внуков. Их скорее пристрелят, чем позволят участвовать в орденских играх. Это очевидно. А во-вторых, становится особо важным предотвратить войну с Германией. Раз уж в тылу действует сильный предатель… А предотвратить можно лишь с помощью России. И предполагаемый договор о российской военной помощи становится не просто важен — сверхважен. Если кому-то во французском правительстве сие было невдомёк, то уж теперь станет до боли ясно… Вы ведь всю эту информацию прокурорским следователям в деревне сообщили?

— Пришлось.

— Вот и хорошо. А те, естественно, передали по команде, руководству. Пусть думают. — Прищурился, глядя куда-то поверх головы Сергея. — Мы ведь с Францией работать по-настоящему только начинаем. Как сложатся отношения, ещё до конца не понятно. И тут чем больше будет о ней информации, тем лучше, тем важнее. В своих планах будем учитывать всё.

— Но ведь, по сути, ничего уж такого нового я вам не сообщил. Вы же сами перед отъездом говорили мне, что во Франции полно бонапартистов!

— Но я не говорил, что существует бонапартистское подполье. Не знал. А теперь благодаря вам знаю. Опять же… — Откинувшись на спинку скамьи, расстегнул пиджак. Закурил очередную папиросу. — Через несколько дней у вас встреча с Карно. Ему уже наверняка доложили о ситуации. И получается, что вы не только привезли во Францию талантливые картины, но и разоблачили подрывную организацию, кото рая активно копает под действующую власть. Да родной брат не сделал бы подарка лучше! Вот вам ещё один резон для симпатии к России, разве нет?

— Ну, пожалуй…

— Не "пожалуй", а так точно. В политике мелочей нет, Сергей Васильевич. Так что, с какой стороны ни возьми, польза от вашего риска большая. — Вздохнул. — Жаль только, что Марешаль отказался назвать хоть какие-то имена. А теперь уже и не назовёт.

— Что значит "уже"? — вскинулся Сергей.

— То и значит… Пресс-атташе посольства зачитал мне сообщение из сегодняшнего номера "Матэн". Мол, накануне в тюремной камере покончил жизнь самоубийством бывший чиновник Министерства иностранных дел Гастон Марешаль, находившийся в предварительном заключении за антиправительственную деятельность.

Сергей ощутил мимолётный озноб. "Я человек конченый", — кажется, так выразился француз во время допроса? Предчувствовал…

— И вы полагаете, что это не самоубийство? — спросил хмуро.

— Я полагаю, что Марешаль, говоря о длинных руках ордена, не соврал, — отрезал Ефимов. И добавил после паузы: — Теперь, выходит, все концы в воду.

— Но есть же ещё женщины. Мадам Арно, вдова Прежан, Луиза…

— Ну да. Две провинциальные старухи и художница-шлюха. Наверняка адепты низшего звена. Что они могут знать? Хотя, может, и до них доберутся… Марешаль-то в иерархии ордена, судя по вашему протоколу, стоял намного выше.

Сергей в сердцах сплюнул.

— Но, может, следователи успели из него что-то выжать?

— А нам с вами какая от того польза? Сюрте сведениями уж точно не поделится. Впрочем, это мы скоро узнаем.

— Каким образом?

— Будем следить за их прессой, — хладнокровно пояснил Ефимов. — Коли в ближайшие недели появятся сообщения об убийствах или самоубийствах уважаемых лиц, то, значит, кого-то Марешаль всё же назвал. И орден постарается убрать засвеченные фигуры, чтобы тем самым пресечь дальнейшее разоблачение. Согласны?

— Вполне.

Рассуждения генерала, не лишённые доли цинизма, полностью совпадали с мнением самого Сергея. Однако лично он следить за французской прессой не собирался. Надоело… Он своё дело сделал, а теперь пусть работают те, кому по службе положено.

Кстати!

— Хочу поблагодарить вас за Долгова, Виктор Михайлович, — сказал от души.

Ефимов посмотрел на Сергея с нескрываемым удивлением.

— А почему, собственно, вы благодарите… — начал было.

— Ну, как это почему? Если бы Долгов не при стрелял Арно, трактирщик размозжил бы мне голову стулом. С его ручищами — раз плюнуть.

— Долгова и благодарите. Я-то при чём?

— Полноте, Виктор Михайлович, — невозмутимо сказал Сергей, щурясь не без хитринки. — Вы же не будете отрицать, что Борис — ваш офицер?

— То есть как это?..

— Для поручика староват, для майора молод. Значит, капитан. Разве нет?

Ефимов пожевал губами и улыбнулся.

— Долгов проговориться не мог, — сказал наконец убеждённо.

— И не надо, — подхватил Сергей. — Я сам догадался. Хотя только под конец.

— Каким же образом догадались, позвольте узнать?

— Дедуктивным. Для чиновника слишком хорошо орудует кулаками — это раз. Когда Марешаля с его бандой вязали, у Бориса вдруг оказался револьвер. Для чиновника, опять-таки, предмет нехарактерный. Это два. Допрос Марешаля провёл сам, и наилучшим образом. Я бы сказал, профессионально. Это три, и, наконец, каждый день бегал на телеграф, а то и дважды на день. Трудно представить, что министерство так часто требует отчёта. А вот пославшему его начальнику разведки сообщать об оперативной обстановке надо как можно чаще. С помощью закодированных телеграмм, само собой… Это четыре.

Ефимов развёл руками.

— Возразить нечего, — сообщил со вздохом. — Всё по полочкам разложили.

— Вспомнил, наконец, ваше беспокойство, с которым провожали меня во Францию, — добавил Сергей. — Трудно ли после этого представить, что вы негласно договорились с министерством и под видом чиновника приставили ко мне такого, что ли, телохранителя?

Генерал негромко поаплодировал.

— Браво, Сергей Васильевич, — сказал проникновенно. — Умеете вы дедуктировать.

Прозвучало комплиментом, однако Сергей лишь отмахнулся.

— Эх, Виктор Михайлович, когда-то умел… А сейчас, похоже, в академических-то хлопотах, и разучился.

— С чего это вы взяли? — изумился Ефимов. — Скромничаете, батенька.

— Да если бы… Я ведь мог насторожиться и раньше. Тогда и ситуация, глядишь, по-другому сложилась бы. Поздно сообразил.

Ефимов с интересом посмотрел на Сергея.

— Вы меня интригуете, — откликнулся живо. — Ну-ка, выкладывайте, что вы там поздно сообразили.

Вместо ответа Сергей встал и, потянувшись, подошёл к дереву. Сорвал пятипалый каштановый лист. Покрутил в руках.

— Понимаете, — сказал задумчиво, — вокруг всегда существуют какие-то нюансы. Мелочи, детали, штрихи. Если хотите, — подсказки, заметив которые делаешь тот или иной вывод. Всё искусство сыска в том и состоит, чтобы наблюдать и делать выводы.

— Очень любопытно, — оценил Ефимов нетерпеливо. — Будем считать, что это была теоретическая часть. Переходите к практической.

— Как скажете, господин генерал… Мадам Лавилье… ну, Луиза… показала мне свой альбом. Рисунки хорошие, но не суть. Был там и портрет Марешаля в карандаше. Он то меня и насторожил…

— А почему? Сами же сказали, что между ними была связь. Могла она изобразить любовника?

— На радость мужу, который в любой момент может поинтересоваться творчеством жены? Но дело даже не в этом. Портрет Марешаля был в самом на чале альбома. После него шли наброски парижских улиц, собора Сакре-Кёр, Триумфальной арки и так далее. Потом было несколько деревенских зарисовок, сделанных уже в Ла-Роше.

— И что?

— Так ведь Марешаль познакомился с Лавилье только в деревне. Практически у меня на глазах. Каким же образом его портрет предшествует парижским видам? Допустим, Луиза зачем-то вырвала рисунок из середины альбома и вклеила в самое начало. Но я бы склейку заметил. Остаётся самое простое — предположить, что Марешаль и художница были знакомы ещё до приезда в Ла-Рош, в Париже, но по какой-то причине своё знакомство скрывают. Вопрос: зачем? и, главное, от кого? И с какой целью они одновременно приехали в эту глушь? Поворковать на глазах у мужа, что ли? Очень всё это непонятно…

Ефимов сдвинул кепи на затылок.

— Логично, — согласился он. — Что ещё странного наблюдали?

— Кое-что наблюдал… Например, пару раз видел, что Марешаль о чём-то беседует с Арно. Довольно-таки оживлённо беседует. О чём, спрашивается чиновнику разглагольствовать с простым трактирщиком? Внешнюю политику, что ли, обсуждать?

Или другой случай. Мадам Арно как-то за ужином подавала на стол и вдруг уронила с подноса тарелку с закуской. Так Лавилье мгновенно поймал её возле пола, да так ловко, что закуска даже не рассыпалась. Ясно, что сделал это чисто машинально. Для болезненного, медлительного человека телодвижение довольно необычное…

В общем, поводы задуматься и присмотреться к окружающей компании были. Да ещё и Жанна…

— Что Жанна? — спросил Ефимов, хмурясь.

Сергей на миг прикрыл глаза, — такая грусть нахлынула внезапно.

— У неё, похоже, был дар предвидения, — сказал через силу. — Говорила, что от матери с бабкой передалось, а тех в деревне считали колдуньями… Она твердила, что мне в Ла-Роше угрожает какая-то опасность, что надо всё бросить и бежать. А я, болван, отмахивался и не принимал всерьёз… Вот и выходит, отказала мне в этой поездке дедукция. Замечать замечал, а выводы не делал. Расслабился, что ли. Уж где-где, а в этой богом забытой деревушке подвохов ну никак не ожидал…

Ефимов тоже поднялся и принялся разминать ноги. И то сказать, — засиделись. Начали разговаривать ещё утром, а теперь время самое что ни на есть обеденное.

— Вы вот что, Сергей Васильевич, лишнего не переживайте, — посоветовал твёрдо. — Ситуация настолько необычная, что никакой дедукции не хватило бы разобраться. А если в конечном счёте всё же разобрались, то лишь благодаря мужеству своему необыкновенному. И благодаря ему же оказали государству нашему большую услугу. Впрочем, вам не впервой… Как это у вас получается всегда оказываться в нужное время в нужном месте, — ума не приложу. Словно специально приключения ищете…

Сергей только вздохнул. "Не можешь ты без приключений", — сказала однажды Настенька. "Это они без меня не могут", — возразил ей тогда. Вот и ещё раз подтвердилось.

— Пойдёмте обедать, Виктор Михайлович, — позвал Ефимова. — В посольстве кухня хорошая, а посол гостеприимный. Накормить не откажется.

— Идём, идём, — согласился Ефимов. — Вроде бы переговорили обо всём. Хотя…

— Что "хотя"?

— Кто бы ещё объяснил, отчего замок воет, Ла-Рош этот… Интересно! Этак и впрямь в привидения поверишь.

— Да нет там никаких привидений, — сказал Сергей вдруг. — Думаю, что и не было никогда.

Остановившись, Ефимов придержал Белозёрова за рукав. Посмотрел удивлённо.

— Вы что-то узнали?

— Узнал. Отчего же не узнать…

В гостиной было оживлённо и шумно. Под звуки рояля несколько пар кружились в вальсе. Устроившись на диване, Сергей внутренне зевнул и принялся соображать, когда можно будет, не нарушая приличий, покинуть общество. Получалось, что скучать придётся ещё полчаса, не меньше. После этого можно совершить вежливый побег.

Рядом уселась Варвара Бобринская в небесно-голубым платье и спросила:

— А что же вы не танцуете, Сергей Васильевич?

— Годы уже не те, Варвара Фёдоровна, — пожаловался Сергей самым серьёзным тоном. — Только и осталось на молодёжь смотреть, завидовать…

Глядя на Белозёрова, которому до сорока было ещё не близко, Бобринская засмеялась. Художник и сам не выдержал — улыбнулся. В старики себя он, естественно, не записывал, рановато, однако вкус к танцам с годами утратил. А ведь когда-то любил, в гусарскую-то пору. Бывало, обнимешь партнёршу за талию, посмотришь в глаза дерзко (та, естественно, потупится), и "раз-два-три", "раз-два-три", "раз-два-три"… А потом хватишь фужер шампанского, — и снова танцевать. Эх, молодость, молодость…

— Я к вам с просьбой, — скромно сказала Варвара, заранее краснея.

И было от чего! В руках молодая вдова держала… Ну, конечно, альбом. И в нём, разумеется, были рисунки. И просьба, естественно, касалась просмотра и оценки её художественных упражнений. И уж, само собой, отказать не было ни малейшего шанса, экий карамболь… А так хотелось! Но в салоне его просто не поняли бы.

— Давайте, — меланхолически сказал Сергей, протягивая руку.

Рисунки Варвары были по-детски непосредственны и по-детски же неумелы. Домашний интерьер, садовый пейзаж, пригревшаяся на подоконнике кошка… Листая страницы альбома, Сергей мрачно размышлял, как бы потактичнее объяснить начинающей художнице, что говорить пока не о чем. Варвара, чуть дыша, заглядывала ему в глаза. За спиной сопел Стецкий, весь вечер не отходивший от Бобринской. Ну, как было казнить надежду и ожидание похвалы?

— А что, — сказал Сергей наконец, презирая себя. — Мило. Очень мило. Мне нравится.

Глаза Варвары широко раскрылись.

— Правда? — пролепетала она, часто-часто обмахиваясь веером.

— Талантливо, не так ли? — подхватил Стецкий.

— Н-ну, о таланте говорить ещё рано, — возразил Сергей. Ври, да знай меру. — Видите ли, Варвара Фёдоровна, кроме таланта надобно ещё и ремесло. Проще говоря, в живописи, как и в любом деле, есть своя техника. И пока человек ею не овладеет, художник из него не получится. Рекомендую вам как следует позаниматься с педагогом. Год или два.

— А потом?

— А потом вы научитесь рисовать, и, возможно, перед вами откроется дорога в искусство. Пока же позвольте дать вам маленький наглядный урок…

С этими словами Сергей достал из внутреннего кармана визитки изящный футляр с карандашами (всегда носил с собой, — мало ли где и когда накроет вдохновение) и на чистом листе альбома в течение трёх минут набросал портрет Варвары. Конечно, то был эскиз, но эскиз, хорошо передающий красоту и молодую женственность Бобринской: нежный овал лица, прямой носик, маленький пухлый рот, большие глаза и по-девчоночьи очаровательные кудряшки у висков…

— Вы просто волшебник! — выдохнула Варвара, заворожённо следившая за быстрыми, уверенными движениями Белозёрова.

— Ничуть, — сказал Сергей, заканчивая портрет. — Я просто умею рисовать. Чего и вам желаю. Учился этому долго и, надеюсь, не зря…

— Да уж точно, что не зря, — сказал Стецкий, переводя взгляд с оригинала на портрет.

— A-а, вот и Дмитрий Матвеевич! — воскликнул Сергей, угрожающе занося карандаш. — Поди-ка сюда…

Неожиданно им овладело весёлое настроение. Повинуясь ему, так же быстро изобразил приятеля. При этом слегка подправил изображению нос, чуть увеличил глаза и придал лицу мужественное выражение. Теперь в альбоме на соседних листах было два портрета. Варвара смотрела на Стецкого, а Стецкий на Варвару. Понимай, как хочешь… Кажется, Стецкий замысел Сергея понял правильно и украдкой, с чувством, пожал руку. А Бобринская вдруг заалела и улыбнулась.

Вернув пунцовой Варваре альбом, Сергей спрятал футляр с карандашами в карман. Рука наткнулась на плотный бумажный прямоугольник. Это было письмо из Парижа, которое передал издатель Викентьев. Сергей достал конверт. Он был надписан по-французски крупным твёрдым почерком. "Господину Белозёрову лично". Интересно всё-таки, кто же пишет, поклонник или поклонница? Хотя почерк вроде мужской…

— Сергей Васильевич, можно вас отвлечь? громко и чуть капризно позвала Строганова с другого конца гостиной. — У нас тут вышел спор по поводу парижских достопримечательностей…

Сергей со вздохом спрятал конверт в карман, поднялся и обречённо побрёл к хозяйке салона. Вежливый побег откладывался на неопределённое время.

…Смотреть на Ефимова сейчас было забавно. В глазах сурового разведчика горело ребяческое нетерпение пополам с любопытством. Очень уж ему хотелось узнать тайну Ла-Роша. И Сергей томить генерала не стал.

— За день до отъезда из деревни я отправился в замок…

— Что, один? — перебил Ефимов. — После всего, что произошло?

— А почему бы и нет? Страшное было уже позади. К тому же погода хорошая, время дневное. Долгову было плохо, отлёживался. С Фалалеевым беседовал следователь… В общем, собрался и пошёл. Страшно хотелось напоследок разобраться, что же там происходит, в этом несчастном замке. Я в привидения не верю, но ведь что-то там воет, да ещё как…

Вспомнил безумные глаза Марешаля и собственный тошнотворный ужас. Покрутил головой.

— Продолжайте, — поторопил генерал.

— Ну, перешёл по мосту через ров, углубился внутрь. Там сам чёрт ногу сломит. Весь пол завален камнями, мусором каким-то. Замок практически разрушен, однако подобие планировки внутри всё же сохранилось. Начал я бродить по залу, по комнатам. Чего ищу, — сам не знаю. — Усмехнулся. — Но всё-таки нашёл…

Нашли — что?!

— Это непросто описать, Виктор Михайлович… Ну, вот представьте: в одной из комнат донжона стоит на полу такая, что ли, нелепая с виду конструкция. Собрана из полых трубок различной длины и диаметра. Причём трубки по отношению друг к другу расположены под разными углами. Довольно массивная конструкция, объёмная. А трубки сделаны из чего-то вроде обожжённой глины. — Сергей выдержал паузу, давая собеседнику осмыслить сказанное. — И вот стою возле этой машины и слышу вдруг, что она воет. Тихонько так, но противно до жути.

— Почему же это она воет?

— Я так понимаю, согласно законам физики и акустики… Уже после возвращения домой я тут кое-что почитал, кое с кем из умных людей пообщался. Ну, описал машину… Короче, конструкция эта — не что иное, как акустический прибор для улавливания воздушных потоков, которые служат основой для создания звукового резонанса.

Ефимов не выдержал, засмеялся.

— Вы где таких слов набрались, Сергей Васильевич?

— Я же говорю, — почитал, пообщался… Заметьте, погода замечательная, а эта зараза всё равно воет, хотя и тихонько. Всего-то лёгкий сквозняк внутри замка от разрушенных окон с бойницами и прохудившейся крыши. А представьте, что творится, когда на дворе ураган? Убойная сила необыкновенная, до сумасшествия может довести, а то и до разрыва сердца. Пробовал, знаю…

Ефимов взялся за голову.

— Откуда ж появился в такой глуши этот прибор-убийца? — спросил поражённо. — С неба, что ли свалился?

Сергей отрицательно покачал головой.

— Из замка я направился к мэру Ла-Роша Бернару, — продолжал, закуривая. — Вроде как попрощаться перед отъездом. Тот сидит словно пришибленный — после всех событий-то. Ну, кое-как разговорились. Спросил я его: мол, столько веков существует деревня, каких только интересных людей здесь не было… Оживился он. Верно, говорит, у нас тут в народе многих помнят. И начал перечислять. И силач тут когда-то жил необыкновенный, лошадь мог на плечах поднять. И женщина какая-то лет сто назад одним духом пятерых родила — потом не знала, как прокормить…

— А дальше, дальше?

— Наконец, вспомнил одного человека по имени Антуан Перье. Жил в начале нашего века. Обычный крестьянин, а поди ж ты, — наукой интересовался. Искусный механик, вечно что-то изобретал, какие-то опыты ставил. Ну, в деревне народ тёмный, в чём-то и дикий. Косились на него, не любили, чуть ли не колдуном считали. А когда привёз из Орлеана большую подзорную трубу и установил на крыше, местный кюре на проповеди заявил, что изучать небо, где живёт Господь с ангелами, — дело сатанинское. Много ли деревенским мужикам надо, чтобы подхватиться? Перье били смертным боем, телескоп его растоптали и велели убираться из Ла-Poшa, пока дом не сожгли.

— Прямо целая коллизия…

— Короче, спустя неделю этот Перье из деревни уехал навсегда. Говорят, перед отъездом проклял Ла-Рош и жителей его до десятого колена. Дом свой он, между прочим, сам поджёг…

— То есть, вы полагаете, что конструкция в замке — его рук дело? Так сказать, соорудил на память землякам?

— Уверен. Перье этот, сдаётся мне, был кем-то вроде нашего Кулибина[44]. Прибор свой сконструировал и установил в замке, с которым и без того связано немало тёмных историй. Конечно, это была месть всей деревне, и ведь удалась на славу! Уже почти сто лет во всей округе замка боятся, как огня, десятой стороной обходят. Сам исчез, а страх после себя на века оставил.

— Ну, так уж и на века…

— Может быть. Говорят, обожжённая глина — материал чрезвычайно долговечный. Так что пока замок не рухнет или не найдётся какой-нибудь смельчак, желающий найти источник воя…

— А Бернару вы ничего не сказали?

— С какой стати? — ответил Сергей вопросом на вопрос. — Я ж не местный. Приехал-уехал. Пусть сами разбираются. — Добавил не без злорадства: — И не могу сказать, что в деревне меня принимали уж очень гостеприимно…