"Орлы Наполеона"

ГЛАВА ПЯТАЯ

В дверь номера деликатно постучались.

— Oui, entrer![18] — громко сказал Сергей, не упускавший возможности попрактиковаться в языке.

В это время он в одной рубашке и брюках брился у открытого окна. Быстро стёр полотенцем мыльную пену со щёк. Обернулся.

В комнату вошла худенькая девушка в чепце и застиранном фартуке поверх кофты и широкой серой юбки в оборках.

— Доброе утро, мсье, — сказала она, слегка приседая. Голосок был приятный, звонкий.

— Доброе утро, мадемуазель, — машинально ответил Сергей, бросая полотенце на подоконник и снимая пиджак со спинки стула. — Проходите, присаживайтесь. Чему обязан?

Девушка сделала шаг вперёд.

— А вы меня не узнаёте? — спросила смущённо.

Сергей присмотрелся. Совсем молоденькая, лет никак не больше восемнадцати. Лицо миловидное, незнакомое.

— А мы где-то уже встречались? — в свою очередь спросил с улыбкой.

Девушка помедлила.

— Ну да. Вчера вечером. Только я была в плаще, и стемнело уже…

Чёрт возьми!

— Так это были вы?! Та самая Жаннет?

— Я, мсье. И это вы меня вчера спасли, просто спасли. Если бы эти негодяи добились своего, я бы не пережила такого позора. Я утопилась бы, богом клянусь…

Она молитвенно сложила руки на груди и посмотрела на Сергея полными слёз глазами с такой благодарностью, что у него неожиданно защемило сердце.

— Ну, полно, полно, — заговорил он с наигранной бодростью. — Вы спасены, мерзавцы получили своё, всё хорошо… Вы присядьте, а я вам сейчас воды налью, — добавил поспешно, видя, что Жаннет никак не успокоится.

Девушка робко присела на краешек придвинутого стула, и Сергей только теперь увидел то, чего сначала не заметил во время разговора лицом к лицу.

Жаннет была горбунья.

Не красавица, нет. И рот великоват, и нос отягощён внушительной горбинкой, и щёки впалые… Но большие карие глаза под плавными дугами бровей лучились добротой и кротостью. А густые каштановые волосы, выбиваясь из-под чепца, очаровательно обрамляли бледные щёки, не знавшие румян. В облике девушки ощущалась прелесть юности и чистоты, которую Сергей как художник, да и как мужчина, всегда ценил в женщине выше всего.

Но этот горб…

Рука Сергея со стаканом воды невольно дрогнула. Должно быть, на лице обозначилось некое замешательство, потому что Жаннет произнесла с грустной улыбкой:

— Да, мсье, что есть, то есть. Уж такой уродилась. И если эти канальи вчера мной не побрезговали, то только потому, что им с пьяных глаз всё равно, кому юбку задирать, была бы женщина… — Помолчав, добавила с оттенком вызова: — А вы, небось, уже и не рады, что в драку полезли, — из-за горбуньи?

Сергею стало нестерпимо стыдно. Неужто на его лице ей померещилось отвращение к своему физическому уродству? Но ведь это не так. Жалость, сострадание, сочувствие — всё, что угодно, но только не отвращение. Какие же подонки эти вчерашние насильники, решившие обидеть девушку, и без того на всю жизнь обиженную судьбой и природой… А она, бедная, привыкла, должно быть, что окружающие сторонятся её, спешат мимо, разговаривают неохотно. Ведь как ни крути, телесные изъяны сплошь и рядом делают человека изгоем. В сущности, приговаривают к одиночеству.

— Что за глупость вы сейчас сказали, Жанна, — с чувством произнёс Сергей, хмурясь. — Как вам вообще такое пришло в голову? Я очень рад, что вчера смог вам помочь. Довелись опять, — заступлюсь точно так же.

— Правда? — спросила девушка несмело.

— Чистая правда… Хотя вчера у вас нашлась защитница посильней меня.

— Вы про мадам Арно?

— Ну да. По-моему, её тут побаиваются.

Девушка кивнула.

— Вот вы шутите, мсье, а почти так оно и есть. Мадам Арно в деревне уважают. Рука у неё тяжёлая. А вообще женщина она душевная, добрая очень, и ко мне относится хорошо. Работать к себе взяла. А то кому я нужна, калека…

— Так вы работаете в гостинице?

— Конечно, мсье. Зал убираю, комнаты. Вашу вот тоже. Ну, и всякое другое, что понадобится. Так-то я проворная и работы не боюсь. Хозяйка мной довольна.

— Ну, и слава богу, — пробормотал Сергей.

В комнату с коротким стуком бодро ворвался Фалалеев.

— Доброе утро, Сергей Васильевич, завтрак уже остывает…

Увидев девушку, осёкся. Вопросительно взглянул на Белозёрова.

— Вот, Жанна, хочу вам представить своего товарища и помощника мсье Фалалеева, — несколько церемонно сказал Сергей.

Фалалеев сдержанно поклонился. Девушка, привстав, вежливо кивнула.

— А это, Семён Давыдович, мадемуазель…

— Биньо, — подсказала девушка.

— Мадемуазель Биньо. Та самая, которую мы вчера защитили.

— Замечательно! — воскликнул импресарио, широко улыбаясь и окидывая девушку быстрым цепким взглядом. Конечно, увидел проклятый горб. Однако, умница, и бронью не повёл. — Рад видеть, что вы в добром здравии, мадемуазель, — добавил галантно.

Не привыкшая к любезному обхождению девушка раскраснелась и поспешно встала.

— Пойду я, а то хозяйка хватится. Ещё раз хочу сказать спасибо вам от всей души. Вы вчера прямо как рыцари за даму сражались. Только вот дама не прекрасная…

Чувствовалось, что грустные слова вырвались помимо воли. Махнув рукой, Жанна выскользнула из комнаты. Мужчины озадаченно смотрели ей вслед.

— Бедняжка, — негромко сказал Сергей.

Фалалеев пожал плечами.

— Увы и ещё тридцать раз увы… Но тут ничего не поделаешь. Пойдёмте завтракать, Сергей Васильевич. Марешаль сказал, что надо кое-что обсудить.

К завтраку, как и накануне, кроме Сергея с Фалалеевым и Долгова с Марешалем, вышли мадам и мсье Лавилье. Муж выглядел не выспавшимся и вялым, зато жена, поглощая омлет с сыром, оживлённо щебетала за двоих.

— Без всякого преувеличения, господа, вы были вчера великолепны! — заявила она, глядя на Белозёрова. — Я всё видела в окно. И мерзкое мужичьё проучили, и за женщину заступились, — браво! Вот не знала, что художники так умеют драться… Р-раз — в челюсть, два — под дых!..

— Мсье Белозёров — бывший офицер. Он ещё и не так умеет, — чуть ревниво пояснил Долгов, и сам внесший лепту во вчерашний разгром противника.

— Проучили, заступились — это всё, конечно, хорошо, — строго сказал Марешаль. — Но, говоря официальным языком, вчера имело место нарушение общественного порядка в общественном же месте. И формальным зачинщиком, увы, является не кто иной как мсье Белозёров.

— И что с того? — буркнул Сергей. О формальной стороне дела он как-то не задумывался.

— Как что? Утром принесли повестку из мэрии. Пострадавшие вчера крестьяне нынче ни свет ни заря пришли жаловаться на действия мсье Белозёрова. Этого я, кстати, и боялся, но что-то уж очень быстро… Короче, нас ждёт местный мэр мсье Бернар.

— Вот мерзавцы! А ведь вчера мировую пили, — заметил Долгов. — Эти трое больше всех вылакали.

— Местный мэр… Слова-то какие, — проворчал Фалалеев. — Вся деревушка меньше воробьиного клюва. Скажи уж — сельский староста.

Марешаль недовольно посмотрел на него.

— У нас это называется по-другому. Впрочем, — хоть так, хоть этак, — мсье Бернар представляет в коммуне муниципальную власть. И он хочет слышать наши объяснения по поводу вчерашнего инцидента.

— Хочет — услышит, — отрезал Сергей, невольно представляя кроткое личико и нелепый горб Жанны Биньо. Вспомнил, как она вчера с жалобным криком билась в сильных руках пьяного Жака. "Надо было ему ногой добавить, скотине. И другому тоже…"

Мадам Лавилье взволнованно прижала руки к груди.

— Держитесь, мсье Белозёров! Если понадобится, я готова свидетельствовать в вашу пользу, — пообещала она.

Что ж, поддержка красивой женщины всегда приятна.

Коммуна Сен-При-Ла-Рош была невелика, это верно. И всё в ней было маленькое. Хотя и настоящее.

Узкие улочки-ручейки между аккуратными двухэтажными домиками из серого камня в зелёных разводах винограда и жимолости. Небольшая приходская церковь, чей шпиль вознёсся над деревней. Крохотная площадь, украшенная круглым строением под черепичной крышей, — местный рынок. Ещё одна площадь, тоже карликовая, гордо именуемая ратушной. Именно здесь находился самый большой дом в деревне — трёхэтажный. Ратуша.

— Это, можно сказать, местное правительственное здание, — комментировал Марешаль по дороге. — Но не только. Мэрия занимает третий этаж. На втором — полицейский участок. На первом — почтовое отделение и телеграф.

Сергей поразился:

— Здесь что, и телеграф есть? В этой глуши?

— Да почему же нет? — удивился Марешаль. — Франция, мсье, со времён Наполеона страна технически развитая. Телеграф у нас есть повсюду, в самых отдалённых уголках. Вот подождите: лет через десять — пятнадцать сюда и телефонную связь проведут, и электрическое освещение наладят. Не век же керосиновые лампы жечь. Прогресс!

Сергей только диву давался. Вообще ему тут нравилось. Всюду чисто, аккуратно, улицы вымощены булыжником. По сравнению с родными русскими деревнями Сен-При-Ла-Рош казался уютным кукольным городком. Даже не верилось, что на самом деле это сельская местность, и за околицей начинаются луга, пастбища и пшеничные поля. Да ещё за оградой каждого дома растёт собственный яблоневый и вишнёвый сад, огороды всходят.

По крутой скрипучей лестнице поднялись на третий этаж. Помощник мэра ввёл их в кабинет и с поклоном удалился.

Кроме самого мсье Бернара в комнате находились ещё двое. Один в синем форменном мундире, как выясни лось, был начальником местного полицейского участка сержантом Мартеном. Другой, в длинной чёрной сутане, оказался приходским кюре[19] по имени отец Жером.

На фоне здоровяка Мартена и дородного священника невысокий худощавый, очень живой мэр казался морщинистым, рано облысевшим подростком, перетянутым в талии поверх коричневого сюртука трёхцветным шарфом — символом муниципальной власти.

— A-а, вот и вы! — воскликнул мсье Бернар, как только гости переступили порог. Подскочив на расстояние удара, поочерёдно проинспектировал каждого пронзительным взглядом. — Кто из вас мсье Белозёров?

— Это я, — сдержанно сказал Сергей, несколько удивлённый бесцеремонным обращением.

— А кто мсье Марешаль?

— Я, — лаконично произнёс француз, наклоняя голову.

— Очень хорошо. А кто эти двое?

— Мои помощники и свидетели вчерашнего инцидента, мсье Долгов и мсье Фалалеев, — пояснил Сергей.

— Свидетели — это хорошо, — веско обронил Мартен, поглаживая пышные усы, чёрные с проседью.

— Да? Ну, ладно. Прошу садиться, господа. Без церемоний, кому где удобно.

Долгову стула не хватило, и он прислонился спиной к стене, — без церемоний.

— Господа, повод для встречи у нас не из лучших, — заявил мэр, усевшись за стол. Третьего дня меня известили правительственной телеграммой, что нашу коммуну почтит присутствием знаменитый русский художник мсье Белозёров в сопровождении чиновника Министерства иностранных дел мсье Марешаля. Я уже обдумывал приём в честь нашего гостя. И вдруг выясняется, что прямо в день приезда русский художник устраивает в гостинице дебош, избивает трёх наших жителей…

— Двух. Третьего бил я, — подал реплику Долгов.

— Какой же вы тогда свидетель? Вы соучастник, — мрачно сказал Мартен.

— Неважно, — нетерпеливо перебил мэр. — И я в щекотливом положении. Мсье Белозёров некоторым образом гость правительства. Это обязывает оказать ему почёт и уважение. Но одновременно мсье Белозёров является зачинщиком драки, в которой жестоко пострадали жители коммуны. Сломанный нос, утраченные зубы, отбитые внутренности. И как должностное лицо я должен дать законный ход жалобе наших сограждан. Никому нельзя калечить французов, тем более иностранцам. И уж менее всего русским. Сейчас не четырнадцатый год, чёрт возьми! Что скажете, господа?

По-птичьи склонив голову набок, он с любопытством переводил взгляд с Белозёрова на Марешаля, с Долгова на Фалалеева. Сергею вдруг показалось, что втайне Бернар наслаждается ситуацией, которая всколыхнула монотонную сельскую жизнь.

Затянувшуюся паузу прервал Марешаль.

— А знаете ли вы, господин Бернар, по какой при чине мсье Белозёров был вынужден… гм… применить силу к указанным жителям коммуны? — вкрадчиво осведомился он.

— Знаю, конечно, — невозмутимо откликнулся мэр. — Жак Бошан, Анри Деко и Жильбер Обен оказали… гм… чрезмерное внимание служанке Жанне Биньо. И мсье Белозёров…

— В сущности, предотвратил мерзкое преступление — изнасилование девушки, — подхватил Марешаль. — Давайте же его за это бросим в застенок! Навесим кандалы! Сошлём на каторгу! Так, что ли, господин мэр? — Марешаль тяжело посмотрел на Бернара. — Или всё-таки поблагодарим за спасение девичьей чести? А заодно зададим вопрос: каковы же нравы, царящие в коммуне, если пьяные негодяи беспрепятственно волокут женщину в кусты, и лишь иностранец вступается за несчастную?

Как ни странно, гражданское негодование, прозвеневшее в голосе Марешаля, отнюдь не смутило мэра. Напротив, он расхохотался.

— Вы что, и впрямь решили, что я хочу посадить мсье Белозёрова в кутузку? — спросил, потирая ладошки. — Напрасно! Я пригласил, чтобы поблагодарить его! Защитить женщину — это очень галантно. Браво! Не было ли у вас в роду французов, мсье?

Сергей не успел и глазом моргнуть, как мэр, выбравшись из-за стола, оказался рядом и принялся трясти ему руку.

— Присоединяюсь, — подал голос Мартен. — Вы действовали благородно, мсье. Эти негодяи получили по заслугам. Я как полицейский к вам вопросов не имею.

— Трижды негодяи, — поддержал молчавший до этого кюре. — Ничего святого за душой. Покуситься на несчастную девушку-калеку… Я на них такую епитимию[20] наложу, — бить поклоны замучаются.

Мэр вернулся за стол и принял озабоченный вид.

— Претензий к вам нет, мсье Белозёров, — заявил он. — Однако есть опасение…

— Что за опасение? — насторожился Сергей.

— Простое и очевидное, мсье…

Мэр понизил голос:

— Насколько я знаю, вы собираетесь пробыть у нас недели две-три. И где гарантия, что обиженные вами негодяи вместе с дружками и родственниками не захотят взять реванш? Не подкараулят, чтобы рассчитаться за побои? Да мало ли какой подлости можно от них ждать…

Резонно. Сергей об этом не подумал.

— Но ведь в коммуне есть полиция, — сказал он, глядя на Мартена. — Надеюсь, она в состоянии защитить меня и моих спутников?

— На это не слишком-то рассчитывайте, мсье, — угрюмо откликнулся тот, отрицательно качая головой. — У нас тут одно название, что полицейский участок. На три окрестные деревни — я да ещё трое полицейских. Прикажете им каждый день ходить за вами по пятам? Я, конечно, тем негодяям велю, чтобы не рыпались ("Я тоже", вставил отец Жером), но поможет ли это, — большой вопрос.

— М-да… — протянул Марешаль несколько растерянно. — Съездили на этюды, называется. Тут впору с револьвером в кармане ходить…

Мэр поднял руку.

— Есть один выход, — произнёс многозначительно.

— Это какой же? — мрачно спросил Сергей.

— Надо откупиться, — твёрдо сказал Бернар. — Только так! Дайте каждому по двадцать франков… ну, скажем, за увечья… и выбросьте из головы эту историю.

В разговор вступил Фалалеев.

— А где гарантия, что, взяв деньги, они откажутся мстить? — спросил деловито.

— Гарантия в местных обычаях, — пояснил Мартен. — Если ты взял у обидчика деньги, считается, что ты его простил. Традиция такая.

— Да, это выход, — согласился кюре.

— А может, хватит по десяти на брата? Ну, в крайнем случае, по пятнадцати? — заволновался Фалалеев. — Двадцать франков — это ж пятьдесят рублей! У нас не каждый офицер столько в месяц зарабатывает. А тут всего и делов — рыло начистили! Нет, воля ваша, больше чем по десять не дадим. В крайнем случае, по двенадцать.

— Подожди-ка, — прервал Сергей Фалалеева, чья привычка торговаться всегда смешила. Но теперь было не до смеха.

Повернулся к мэру. Белея гатчинским шрамом, сказал твёрдо:

— Не дам ни копейки. Я не скупердяй, но платить этим… За малым ведь над девушкой не надругались! А теперь за это ещё и деньги получат? Вот им, а не деньги!

Не сдержавшись и не стесняясь священника, Сергей сделал неприличный жест. Ощущение, что французы его поняли правильно. Повисла пауза.

— Ну, что ж, — сказал мэр, пожимая плечами. — Ваш выбор, мсье Белозёров, понятен и достоин уважения. Но, увы, других вариантов обеспечить безопасность у меня для вас нет. Разве что через час-другой пожелать счастливого пути и помахать вслед вашему экипажу…

— Это с какого перепугу? Я сюда приехал работать, и я буду работать, — сказал Сергей сквозь зубы. — А этой шушере при случае передайте, чтобы под ногами не путались. В другой раз прибью!

Он был в ярости, и собеседники это видели. Перегнувшись через стол, мэр хлопнул его по плечу.

— Ну-ну, успокойтесь. Возможно, мы сгущаем краски и преувеличиваем степень опасности…

— Не думаю, — возразил Мартен хмуро. — Знаю я эту публику, десять лет уже тут служу. С такими лучше не шутить.

— А со мной и подавно, — отрезал Сергей, набычившись.

Марешаль поднялся и заговорил официальным тоном:

— Как чиновник правительства Французской республики считаю недопустимым, чтобы с головы мсье Белозёрова упал хотя бы волос. Он — гость Франции, это ясно? Ответственность за его безопасность возлагаю на вас, господин Бернар, и на вас, господин Мартен. Как вы её обеспечите, меня не касается. О ситуации я нынче же буду телеграфировать в министерство. У меня всё.

Следом поднялся мэр.

— Не надо пугать правительством, мсье Марешаль, — негромко сказал он. — Министерство далеко, а негодяи близко… Сделаем, что в наших силах, — добавил, повысив голос, в ответ на протестующий жест Марешаля.

— Ну, вот и договорились, — подытожил Сергей.

Прощаясь, мэр спросил:

— Так что вы собираетесь тут рисовать, мсье?

— А замок ваш. Древний, говорят, и красивый.

Отец Жером вздохнул.

— Что древний, то древний…

— А что с ним не так? — насторожился Сергей, уловив в голосе кюре некое сомнение.

— Ну, как сказать… Не любят у нас этот замок. Со времён крестоносцев тут столько крови пролилось, что место считается недобрым. Чем дальше от него, тем лучше.

Мартен согласно кивнул. И даже мэр посмотрел на Сергея словно бы с сочувствием.

Поздним вечером Белозёров курил во дворе гостиницы и бездумно смотрел в ясное, звёздное небо. Он был чрезвычайно недоволен собой. Уже второй день, как приехал, а к работе всё ещё не приступил. Сначала дурацкий разговор в мэрии… Это ж надо, предложили откупиться от насильников, чтобы только оставили в покое! Так, на всякий случай… Осторожный народ в Европе, трусоватый. Вроде бы о тебе же и заботятся, а всё-таки неприятно. У нас, в России, власть решительнее будет…

Потом в них вцепился святой отец и повёл знакомить с деревней. Показал свою маленькую церковь, рынок показал (Фалалеев прикупил местного сыра и вина), водил по улочкам, рассказывая о них и живущих тут людях. Экскурсия была небезынтересна, но заняла много времени. А, кроме того, чем больше Сергей смотрел на аккуратные чистенькие дома с огородами и садами, тем больше разбирало недоумение. В красивых жилищах и люди должны жить нормальные, а не мерзавцы, вроде вчерашней троицы… Или всё проще, — в семье не без урода, а так-то люди как люди? Чёрт его разберёт за два-то дня…

Из гостиницы вышла мадам Лавилье, зябко кутаясь в шаль (что называется, конец апреля: днём уже тепло, а вечерами холодно). Направилась к Сергею.

— Добрый вечер, мсье Белозёров!

— Скорее уж доброй ночи, мадам, — заметил Сергей.

— Действительно… Муж уже третьи сны видит, а мне что-то не спится. Решила вот свежим воздухом подышать. — Улыбнулась. — Как закончился ваш поход в мэрию?

— Отлично закончился. Пожали руку и поблагодарили за спасение девушки.

— Ну, слава богу… Вы настоящий мужчина, мсье. С таким любая женщина чувствует себя под защитой. — Взгляд жгучих чёрных глаз с интересом окинул Сергея, и тот почувствовал себя неловко.

— Мужчина как мужчина, — возразил он. — За женщину любой на моём месте вступился бы.

— Ну, не скажите… Муж, как и я, видел всю сцену в окно, однако ему и в голову не пришло выскочить во двор, чтобы спасти несчастную девушку.

— Ну и хорошо, что не выскочил. Там было трое, один другого крепче, а у вашего супруга, судя по виду, не всё ладно со здоровьем…

Мадам Лавилье вздохнула.

— Это правда, — сказала грустно. — Мы ведь зачем в эту глушь приехали? Дышать чистым воздухом, пить родниковую воду и наслаждаться тишиной. В общем, лечим расшатанные нервы и не только…

— Так что вы от мужа-то хотите? Драка — лечение так себе.

Женщина тихонько рассмеялась.

— И то правда, — сказала, потягиваясь. — Пойду-ка я спать, уже поздно. А вы?

— Да я ещё постою, покурю…

— Тогда спокойной ночи, мсье.

Проводив взглядом мадам Лавилье, Сергей поморщился. Хаять собственного мужа при постороннем — дело непочтенное. Разве что со смыслом. Намекает, мол, что семейная жизнь у неё не сахар и что не прочь развлечься… А если прибавить интерес, с которым она пять минут назад на него смотрела…

Сергею вдруг стало неприятно. Швырнув окурок, он вернулся в гостиницу и быстро поднялся на второй этаж.

Успел заметить, что мадам Лавилье проскользнула в приоткрытую дверь номера. Только вот номер был не её.

В этой комнате поселился Марешаль.

М-да… Одно слово — французы.