"Вы просто не знаете, куда смотреть". Часть первая: "Бармен и его Швабра"

Глава 7. Односолодовый Директор

— Чел, ты меня засунешь в эту стрёмную конуру? Рили? Не надо так!

— Это точно такая же комната, как моя, — сказал я терпеливо. — Просто забита хламом. Если его вынести, открыть окно, отмыть и вычистить, будешь жить кум королю.

— Это ж какой гемор, чел!

— Камера в тюрьме тебе нравится больше?

— Блин, чел, не надо так! Ты меня теперь вечно будешь тюрягой стремать?

— До тех пор, пока ты не уяснишь, что никто тут тебе ничего не должен, а вот ты — ещё как. В любом случае, раскладушка в моей комнате — это было один раз и больше ни за что. Так скрипеть зубами во сне — это нечто! Мне снились фрезерные станки и лесопилки.

— Чел! Давай просто перенесём раскладушку, чел! Например, вниз…

— Я не оставлю тебя наедине с пивным краном. Он явно наводит тебя на криминальные мысли.

— Чел, ну какой криминал, чел? Это же просто пивцо!

— Ты видел, чтобы я или уборщица пили в баре?

— Не, чел, рили, не видел, чел. Вы трындец странный пиплз, чел. Я бы пил. Я бы лёг под краном, раскрыл рот и не закрывал его, чел! Это был бы парадайз, чел! Может быть, я бы лопнул, но лопнул счастливым!

— И зачем мне в баре лопнувший ты? Те, кто работает в баре, в нём не пьют. Это правило для всех.

— Рили, чел? — уныло переспросил панк.

— Абсолютли.

— Шит. Факинг шит. Чел, я умру так, чел!

— Ты слишком молод для алкоголизма, так что выживешь. В крайнем случае, в городе есть доктор. Как заключённый на общественных работах ты имеешь право на бесплатную медицинскую помощь. А сейчас вперёд, разбирать кладовку.

— Блин, чел, я думал, что это я говночел… Но ты рили говнее.

— Так я и постарше буду.

***

Кофе и выпечка приносят нам дневную кассу, но с ними бар превратился в гибрид женской гостиной и подросткового клуба. Сначала я сдвинул время открытия на час. Потом ещё на час. Потом сразу до полудня. Потом… В общем, теперь открываю в девять утра, но некоторые дамы ворчат, что надо раньше. А спать я когда буду? Почему бы им не ходить в кафе к Мадам Пирожок? Всё равно выпечка та же.

Швабра наотрез отказалась выходить на работу в такую рань, поэтому, определив Говночелу фронт работ, я, зевая, начал составлять стулья на пол сам. С утра на столах нет пепельниц, но лёгкий запах табака витает. Дети и женщины в моём баре не курят. Таково правило, и оно по разным причинам всех устраивает, хотя некоторые дамы выбрасывают сигарету у входа и закуривают сразу, как выйдут. Здесь вообще почти все курят, сначала я удивлялся, но потом привык.

— Когда вы поставите витрину с мороженым? — спросила меня Училка Два Мохито, располагаясь за стойкой.

Сегодня она мохито не закажет, не понедельник. Выпьет кофе, съест кусок пирога и уйдёт. Комплот местных жён её принципиально не кооптирует. «Я чёрная, я приезжая, а главное, у меня нет мужа, — объяснила она мне. — А значит, трижды третий сорт, да простит меня за это определение арифметика». Но продолжает приходить, демонстративно игнорируя тех, кто игнорирует её.

— Никогда, — кратко ответил я, запуская кофемашину.

Освоился с агрегатом и теперь почти его не боюсь. Разве что самую капельку, когда надо снять панель и подтянуть шланг. Мне всё время кажется, что он вдруг клацнет, как зубастой челюстью, и отфигачит мне руку по локоть.

— Почему, Роберт? — она так произносит это «Роберт», что я иногда думаю: «А не из-за меня ли она приходит сюда почти каждый день?» Сложно найти менее подходящего человека для отношений, чем я, но, возможно, так проявляется инстинкт матери-одиночки. Училка — умная женщина, но инстинкты сильнее.

— Потому что это не кафе, а бар. Ваши ученики и так вынудили меня завести холодильник с лимонадом, что уже на грани приличия для такого неприличного заведения, как моё. Но в лимонад можно хотя бы добавить водки, сделав коктейль. Мороженое? Я вас умоляю. Что дальше? Цветы? Кружевные занавески? Вышитые салфетки с котятками? Детское меню?

— Почему нет? — смеётся Училка. — Знаете, я бы предпочла, чтобы дети были хотя бы под таким надзором, как ваш.

— Я не люблю детей, они отвечают мне взаимностью, но мне доводилось слышать, что детишки не переносят надзора. Хватит с них и школы со строгой учительницей… — постепенно я привык к исходящим от Училки педагогическим эманациям, и мне даже не требуется постоянно протирать стаканы. Все мы ушиблены школой.

— Почему-то с содроганием жду начала учебного года, — призналась женщина. — Как будто кончится лето — и всё. Словно каникулы держат что-то на паузе, а потом полетит-покатится…

— Все ждут осени, как будто Силы Зла летом отдыхают, а первый школьный звонок будит их, призывая из адских глубин, или где там они проводят обычно каникулы.

— Если бы вы поработали в школе, Роберт, — вздохнула Училка, — эта идея не казалась бы вам такой уж забавной.

***

Попрощалась и ушла Училка, отщебетали своё за кофе Приличные Жёны Достойных Мужей, как именует себя этот дамский курятник. Первая дневная пауза. Смена посуды. Кофейные чашки и тарелки из-под пирога отправились в мойку, дожидаться Швабру. Приходит время лимонадных стаканов.

Подростки меня предсказуемо раздражают и почти не приносят денег, но хуже всего — они бесят Швабру, которой обидно быть уборщицей при одноклассниках.

— Ненавижу их, — сообщила она мне, явившись, как всегда, ровно в полдень.

Уборщица теперь работает с полудня до полуночи, и это, наверное, не совсем правильно. А может, даже и незаконно, ведь она несовершеннолетняя. Но всех всё устраивает, особенно её. Из-за сверхурочных. Моей помощнице по-прежнему нужны все деньги мира, но она готова начать с моих.

— Чего так? — спросил я рассеянно.

— Вонючие снобы. Смотрят на меня как на самоходную швабру.

Я, не удержавшись, хмыкнул, за что был прожжён насквозь злобным подозрительным взглядом.

— Что такое? Чего ты хмыкаешь, босс?

— Ничего.

— Нет, ты надо мной смеёшься!

— Успокойся, над тобой я только плачу.

— Почему? — ещё сильнее ощетинилась девушка.

— Потому что очень жадный. Каждый раз, как выдаю тебе жалование, ухожу в сортир рыдать.

— Что-то я не замечала твоих слёз!

— Я не делаю это мимо унитаза.

— Тьфу на тебя, босс! Но учти, я еле сдерживаюсь, чтобы не плюнуть им в лимонад!

— А ты сдерживаешься?

— Можно я не буду отвечать на этот вопрос под присягой?

— Слушай, — осенило меня вдруг, — есть идея.

— Босс, ты меня пугаешь!

— Она принесёт тебе денег.

— Пугай дальше!

— Не хочешь поработать стажёром бармена?

— Как ты себе это представляешь?

— Сейчас ты с унылым видом слоняешься по залу с тряпкой или подпираешь стену со шваброй в обнимку на глазах у твоих одноклассников. А представь, что ты встречаешь их, за стойкой? Наливаешь лимонад, подаёшь пирог, а главное — берёшь у них деньги!

— Мне нужны деньги!

— Будешь получать процент с продаж.

— Ой, что они там покупают! Больше понтов.

— И чаевые.

— От этих жадин?

— И это помимо обычной почасовой оплаты.

— Хм… А что-то в этой идее есть.

— Тут главное статус. Что написано на той табличке?

— «Мы можем отказать вам в обслуживании без объяснения причин. Администрация», — прочитала Швабра.

— Вот. Если ты бармен, то сама решаешь, кого обслуживать, кого нет.

— Серьёзно? Я могу выгнать любого из этих надутых болванов пинком под зад?

— Тогда ты не получишь с него денег.

— Босс, нельзя ставить девушку перед таким тяжёлым выбором!

— Жизнь — боль, поверь мне.

— Ладно, допустим, я согласилась. А ты что будешь в это время делать, босс?

— Спать пойду, — душераздирающе зевнул я, — из-за нового графика постоянно не высыпаюсь…

Я ни секунды не сомневался, что Швабра согласится. И она, разумеется, согласилась.

***

Разбудил меня стук в дверь.

— Босс, а босс!

— Чего тебе?

— Уже пятый час, скоро подтянутся твои алкаши, а мне нельзя торговать алкоголем.

— Дай мне пару минут.

— Зачем? Ты там, надеюсь, не голый?

— Какая тебе разница, дверь закрыта.

— А вдруг я себе это представлю и меня стошнит? Голые мужики омерзительны. Не давай мне повода, босс.

— Убирать блевотину — это обязанность уборщицы.

— А вот и нет! Моя обязанность — убирать в баре! А второй этаж это уже не бар! Это типа твоё жилье и всё такое. Приватная территория, убираешь сам. Кстати, выходит у тебя паршиво, тут кругом пыль и на полу разводы. А ещё куча какого-то хлама в коридоре, я еле прошла.

— Ох, — спохватился я, выходя, — я и забыл про него. Это мой подкидыш вьёт себе гнёздышко в бывшей кладовке.

— Слы, чел, — сказал высунувшийся в коридор панк. Он стал гораздо грязнее, чем был утром: потёки пота по чумазому лицу, серые от пыли руки, паутина в растрёпанных волосах. — Зырь, чо я надыбал, чел! Это рили круто! Отвал всего, чел!

— Ну, что там? — спросил я, с тоской созерцая превратившийся в свалку коридор. Удивительно, как это помещалось в небольшой комнате.

Панк выволок на свет небольшой винтажный сундук из потемневшего дерева.

— Во, гля! — он потянул за ручку, и тот раскрылся вверху, разложившись на две части лесенками, как переносной ящик для слесарного инструмента.

Вот только инструмент этот не слесарный.

— Вот это найфы, чел, скажи? Рили, кул! Такими кого хочешь подрезать можно! А это, гля! Колья! Заточенные, прикинь, чел! Фигасе у тебя коллекция, чел. Во ты кринжмэн, рили!

Содержимое сундука напоминает канонический набор охотника на вампиров: массивное металлическое распятие, острые деревяшки, жутковатого вида ножи, аптечные флаконы тёмного стекла — не исключено, что со святой водой, — самопальные наручники как бы не из серебра, толстые кожаные перчатки с металлическими накладками, защитные очки на ремешке, инструменты, похожие на примитивный набор средневекового хирурга, и крючья с резьбой, видимо, для фиксации жертвы к деревянным поверхностям. Я бы принял это за попытку косплея Ван Хельсинга, если бы не выглядящий совсем не старинным комплект для снаряжения патронов — пресс, пулелейка, банка с порохом и так далее. Сами патроны тоже в наличии. Интересно, они подходят к тому дробовику, что спрятан у меня под стойкой? Отчего-то мне кажется, что да. И пули в них почти наверняка серебряные. Какая прелесть.

— Слы, чел, нафига тебе это всё вообще? Знаешь, это, конечно, кул и всё такое, но чот я начинаю тебя рили сцать. Гля, колья как будто даже в засохшей кровище.

— Любительскому театру, который захочет поставить спектакль по мотивам любимой радиопостановки, не придётся долго искать реквизит. Эй, у вас при школе случайно нет театрального кружка? — я поднял глаза и увидел, что Швабра стоит белая, как простыня, глаза её полны ужаса, а руки прижаты ко рту. — Ты чего?

Она метнулась мимо меня и исчезла в туалете. Оттуда донеслись звуки рвоты. Я огляделся. Омерзительных голых мужиков в коридоре не появилось, значит, дело не в них.

— Чой-та с жабой, чел? — озадачился панк.

— Может, съела чего-нибудь, — я закрыл ящик и поднял его с пола. Тяжёлый!

— Эй, чел, ты его что, забираешь, чел?

— А что, ты собирался сегодня ночью поохотиться на вампиров?

— Блин, чел, ты меня не стремай, ладно, чел? Вампиров же не бывает, рили?

— Не бывает, — подтвердил я, — они не выдержали пищевой конкуренции с налоговой.

— Ты как там, — я деликатно постучал в дверь сортира, — помощь не нужна?

— Сама прекрасно справляюсь, босс, — послышался сдавленный голос из-за двери, — отвали.

— Как скажешь, — сказал я и отправился вниз. Не стоит оставлять бар без присмотра.

***

— Мне нужен отгул, — сказала мрачно Швабра. — До завтра.

Выглядит девушка действительно бледной и какой-то… не такой. Не то напугана, не то расстроена, не то всё вместе.

— Да что случилось-то?

— Не твоё дело, босс. Мне надо срочно уйти. Можешь даже, чёрт побери, не платить мне за сегодня, — через силу выдавила моя уборщица. — Но чаевые драгоценных придурочных одноклассников, чур, мои!

— А что, большие чаевые?

— Фигня вообще. Но видел бы ты их рожи! Так отпустишь?

— Ну, учитывая, что ты отработала почти месяц без выходных… Будь тут профсоюз малолетних уборщиц, меня бы уже распяли на городской площади с табличкой «Эксплуататор» на груди. Но лучше бы ты предупредила заранее.

— Я не могла знать заранее, блин! Так бывает! Какой-то там мажор.

— Форс.

— Что?

— Форсмажор.

— Да-да, ты усраться какой умный, босс, я поняла. Отпустишь?

— Ну, не за ногу же тебя привязывать. Вали. Считай оплаченным выходным.

— Серьёзно? В честь чего ты такой внезапно щедрый?

— Как ты любишь говорить: «Не твоё дело». Каприз. Но как я буду один крутиться весь вечер?

— Сегодня вторник, народу будет немного, — утешила меня Швабра. — Пол мыть даже не пытайся, только грязь размажешь, стулья на столы составь и всё. Я приду завтра пораньше и сама помою.

— Пепельницы, — напомнил я. — Стаканы со столиков кто-то должен возвращать.

— Ты забыл? У тебя есть бесплатный работник. Такой сложный инструмент, как швабра, я бы ему не доверила, но заменить пепельницу и принести стакан он, вероятно, сумеет. Может, не с первого раза, но если хорошо объяснить…

— Ладно-ладно, я тебя понял. Рискну выпустить его в люди, посмотрим, что будет.

— Так я пошла?

— Проваливай.

***

— Нет, так не годится, — сказал я, осмотрев панка. — В таком виде тебя не то что в бар, в свинарник нельзя выпускать. Хрюшки от ужаса опоросятся досрочно.

Если я и преувеличиваю, то не очень сильно. Панк одет в мою старую майку на три размера больше и казённый рабочий полукомбинезон, выданный городом. Город, надо сказать, на одежде не разорился — комбез выглядит как мешок из-под картошки на лямках. Грязный мешок — разбор кладовки добавил к сомнительному имиджу опустившегося пролетария очарование многолетней пыли, переместившейся с хлама на одежду, руки и лицо.

— Слы, чел, ну что ты меня чморишь опять, чел? Ты сам дал мне эти стрёмные хоботья. Отдай мой прикид, чел, и всё будет норм, рили!

— Не будет, — покачал головой я. — Твой, как ты выражаешься «прикид», не найдёт понимания у такой консервативной аудитории, как местная. У меня не подвальный панк-клубешник, а приличный бар.

— Да, — пригорюнился Говночел, — вы тут все рили тугие цивилы. Не рубите фишку. Без обид, чел.

— Сочту за комплимент, — не стал спорить я. — Но с тобой придётся что-то срочно делать.

— Блин, чел, не стремай меня, чел! Я не спрашиваю за эти твои колья с наручниками, у всех свои приколы, но ты иногда рили стрёмный чел.

— Ты даже не представляешь, насколько. Но в этот раз обойдёмся без кольев.

— Рили отлегло, чел.

Панка я отправил мыться, а потом в магазин.

— Купишь джинсы в размер, — велел я. — Классическую модель, синие, простые, без выпендрёжа. Впрочем, тут других и не продают. Рубашку. Нет, две. И футболки. Тоже две. Без рисунка, белые. Хотя нет, три — уговняешь же сразу. Носков, трусов, что там ещё… Ах да, кеды, что ли, какие-нибудь, а то задрал топать своими бутсами. И быстро! Ты мне нужен в зале через час.

— Слы, чел, это ж, блин, совсем некруто, чел… Я буду как какой-нибудь цивильный обсос! Не надо так, чел!

Я стою и молча требовательно на него смотрю.

— Не надо напоминать про тюрягу, чел, — вздохнул панк, — я всё понял, чел. Но блин, как же это обломно, чел! Прикинь, я сегодня умылся — и татухи на фэйсе почти облезли! Рили, потёр — пальцы почернели, как будто они фломастером рисованные. Как так, чел? Может, тут вода такая, чел? Может, мне не умываться вообще, чел?

Я присмотрелся — действительно, татуировки на его лице заметно побледнели.

— Обломно, чел, — пожаловался он снова. — Мне их, знаешь, какая крутая отвязная герла била? Я думал, мы с ней рили затусим, но наговнял, как всегда, и она меня послала. Мой крэш. Но тебе же рили насрать, да чел?

— Угадал, — не стал отпираться я. — Вот тебе деньги. Сделай всё, как я сказал, в точности, и не наговняй. Владелец магазина ходит в бар, так что я узнаю.

— Рили, чел? Кэш? Кул. А я смогу на сдачу купить пивцо, раз уж ты мне не наливаешь?

— Не в моём баре.

— А тут есть другой?

— Нет.

— Говнямба, чел…

***

Справляется Говночел сносно. Ноет, бухтит, говнится, но пепельницы меняет и стаканы со столиков приносит. А что тайком допивает остатки — так и чёрт с ними. В целом, можно сказать, что проблем с ним нет. Проблема есть не с ним.

— Знаете, Роберт, — заявил Односолодовый Директор, — мне кажется, что полиция напрасно выдала этого… — он покрутил напиток в стакане, подбирая слово. — Малоценного члена общества на поруки именно вам.

— Отчего же? — спросил я без интереса.

— Это слишком лёгкий и не имеющий воспитательной составляющей труд.

— Надо же с чего-то начинать.

Говночел уже дважды сообщил мне, что «вкалывать вообще некруто» и «я творческий чел, чел!», так что, как по мне, Директор недооценивает его страдания.

— Его следовало отправить на Завод. Это была бы настоящая трудотерапия!

— И что бы он там делал?

— То же, что и все, трудился бы на благо города! Без рабочей квалификации это позиции грузчика или уборщика, но, возможно, со временем, он дорос бы до сборочного конвейера, принося реальную пользу.

— И что вы там собираете?

— Продукцию, — ушёл от ответа Директор. – Согласно технического регламента.

Вряд ли Говночел горит желанием приносить пользу. Он даже стаканы приносить ленится, приходится его отправлять. Кроме случаев, когда клиент не допил пиво. Тут он, конечно, бегом бежит.

— Вы слишком лояльны ко всяким… — подвесил многозначительную паузу Директор. — Напрасно. Сначала эта девица… Кстати, что-то её не видно, где она? Теперь разрисованный как папуас вырожденец. Вы просто притягиваете к себе маргиналов, Роберт. Это может негативно повлиять на вашу репутацию!

Надо же. У меня есть репутация. Не знал. К счастью, отвечать необязательно — всегда можно кивнуть и начать протирать стаканы. Барменская магия работает.

— Слы, чел, — сказал в конце дня панк, — я работал, рили.

— Этот позорный факт твоей биографии скрыть не удастся, — кивнул я, поднимая стулья на столы. — Все видели.

— Да, полный отстой, чел, но я не об этом. Может, заплатишь мне, чел? Литл кэш, чел? Ну, рили, не будь говном, чел.

— Обнаглел? Ты вообще-то мой с потрохами, пока город не решит, что ты отработал условку. И только от меня зависит, как долго это будет продолжаться.

— Не надо так, чел! — панк поставил очередной стул и встал передо мной, уперев руки в бока.

Кажется, он всё же додопивался из стаканов. Я обошёл его и направился к следующему столику.

— Эй, чел, у меня есть права, чел!

— Нет, — коротко констатировал я.

— Слы, чел, давай разберёмся, чел!

Ах, вот, значит, как. А ведь я этого говнилу за личные деньги сегодня приодел. Чёрта с два мне город это компенсирует. Ну да, с расчётом, что он отработает, но всё же.

Я развернулся в проходе, подошёл вплотную и посмотрел ему в глаза. Панк попытался отвести взгляд, но не смог, глядя, как сурикат на удава.

— Разобраться? — сказал я так, что он вздрогнул и побледнел. — Можем и разобраться. Объясняю один раз: у тебя нет прав. У тебя нет имущества. У тебя нет жизни. Всё это принадлежит мне и городу. И твоё последнее дурацкое счастье в том, что мне тоже. Город тебя бы сожрал и высрал, а я, может быть, пожую и выплюну. Но это не точно. Ты не понял одну штуку — если я тебя пристрелю, то меня никто даже не спросит «за что». Я выкину твой труп в контейнер, как дохлого опоссума, его вывезет утром на помойку мусорщик, а депьюти максимум попросит расписаться в ведомости. Не за тебя, за казённые штаны.

Выдержав паузу, заполненную размазывающим по полу давлением, добавил:

— Вопросы? Пожелания? Предложения?

— Нет, чел, — выдавил из себя бледный, покрывшийся нервным потом и совершенно трезвый панк, — я всё понял, чел. Никогда больше, чел. Рили сорьки. Что ещё надо убрать? Помыть? Покрасить? Отнести?

— Стулья составь на столы и иди спать. Только помойся сначала.

— Йес, чел. Помыться мне рили надо. Кажется, я обоссался, чел.

Я аккуратно поднял с последнего столика мужа Мадам Пирожок и привычно подставил ему плечо. Надо будет попросить, чтобы она теперь собирала корзинку для двоих. Буду отдавать ей компенсацию, которая мне положена от города за кормление этого кретина. Кроме того, надо дозаказать кофе, подтвердить завтрашний заказ на пироги, написать заявку на пиво и виски… Может, и правда, спросить насчёт холодильника для мороженого? В лизинг или аренду может выйти недорого, а Училка порадуется. Да и подростки наверняка будут заказывать… Нет, к чёрту! Буду твёрд — бар есть бар, и из десертов в нём должен быть только лёд в виски.

— Слы, чел… — робко окликнул меня в спину панк.

— Что? — повернулся я к нему, стоя в дверях.

— Это же шутка, да? Ну, про пристрелить? Скажи, что шутка, чел!

— Шутка, — подтвердил я очень серьёзным тоном.

— А почему тогда от тебя так стрёмно, чел?

Я ничего ему не ответил.