"Вы просто не знаете, куда смотреть". Часть первая: "Бармен и его Швабра"

Глава 8. Директриса Чизкейк

— Босс, открывай, босс!

— Что ты орёшь? — свесился я из окна спальни. — У тебя же ключ есть.

— Если я открою подсобку своим ключом, то выгружать придётся тоже мне, — честно ответила Швабра. — А если ты спустишься, то сам всё перетаскаешь. Я и так пёрла эту телегу со склада. Давай, спускайся.

— Предлагал же перепоручить доставку Говночелу, — сказал я, спустившись и открыв дверь. — Всё равно дрыхнет без дела.

— И ты ему доверишь бутылки с алкоголем?

— Нет, — признал я, — это и правда плохая идея. Но могу отправлять тебе в помощь. Он будет грузить, таскать и катить, а ты за ним присматривать и командовать.

— Соблазнительно, — согласилась Швабра, — всю жизнь мечтала кем-нибудь покомандовать. Просто для разнообразия. Присылай его завтра к складу. Ух, как я поглумлюсь!

— Не перегибай… — добавил я безнадёжно, но, разумеется, был проигнорирован.

Пока я сгрузил с тележки и расставил припасы, уже пришла пора готовиться к утреннему открытию. У Швабры рабочий день ещё не начался, но она не уходит, а сидит на стойке, глядя, как я расставляю стулья и меняю салфетки. Помочь мне даже не дёрнулась — время не оплачено.

— Босс, напомни, зачем мы это делаем?

— Чтобы заработать денег, которыми я потом заплачу тебе жалование. Ты же любишь деньги.

— Не. Я не люблю деньги.

— Внезапно, — удивился я.

— Они мне нужны, факт. Позарез нужны. Но я их не люблю. Это разные вещи, босс.

— И в чём разница?

— Я им не радуюсь.

— А ты вообще хоть чему-то радуешься?

— Я что, по-твоему, какое-то унылое говно? — разозлилась Швабра.

— Нет, ты удивительно жизнерадостный позитивный подросток, неизменно демонстрирующий оптимизм и эмпатию.

— Издеваешься, — констатировала уборщица. — Ну-ну, я запомню.

— Мы с тобой знакомы уже… Ого, почти месяц. Я видел, как ты злишься, ругаешься, плюёшься, вредничаешь, занудствуешь, говнишься… Но знаешь, чего я не видел?

— Чего? — подозрительно спросила Швабра.

— Как ты улыбаешься. Ты вообще улыбаешься когда-нибудь?

— Если ты сейчас поскользнёшься и грохнешься жопой об пол, я буду ржать, как ненормальная, — мрачно сказала девушка. — Честное слово.

— Поверю на слово, — ответил я, поправляя салфетки на столике.

Да, чёрт побери, у нас теперь салфетки. Только утром и только на трёх столиках, но первый бастион пал. Этак мы невесть до чего докатимся.

Швабра спрыгнула со стойки, подошла ко мне вплотную, посмотрела снизу вверх и сказала сердито:

— Ну, а ты сам, босс? Твоя-то улыбка куда делась? Ну, давай, покажи. Это же так просто — уголки губ вверх! Младенец справится. Что, никак? Может, тебе анекдот рассказать? Рожу скорчить? А, босс? Почему я унылое говно, я знаю. А почему ты?

— Не твоё дело.

— То-то и оно. Я к тебе в душу не лезу, и ты ко мне не лезь. И всё у нас будет…

— Хорошо?

— Нормально. Поверь, босс, для меня это уже много.

— Как скажешь, — не стал спорить я. — Поднимись, разбуди Говночела, если не сложно. Чего это я работаю, а он дрыхнет.

— Не пойду, — помотала головой Швабра, — сам буди.

— Почему?

— В прошлый раз он открыл мне дверь. В одних трусах.

— Так в трусах же.

— Если бы он был без трусов, я бы его пнула по яйцам, а потом убежала блевать. Но мне и так было достаточно гадко. Фу. Голые мужики омерзительны. И вообще, я не на работе сейчас. Просто жду подружку, она обещала сюда прийти.

— За цветочками поухаживать?

За прошедшие дни белобрысая Ведьмочка выдернула все сорняки, взрыхлила землю, аккуратно обложила клумбу камешками, подсадила к фиолетовыми лилейникам такие же тёмные флоксы, подстригла вокруг траву при помощи извлечённой из сарайчика косилки. А я даже не знаю, где от этого сарайчика ключ.

— Типа того, — немедленно помрачнела Швабра.

— А чего она у себя дома такую клумбу не заведёт? — поинтересовался я.

— Чтоб у тебя черти язык вырвали, босс! — крикнула внезапно девушка и выбежала на улицу.

Очень эмоциональная барышня.

***

«Утренний клушатник» называет Швабра это собрание. Первый случай, когда девушка отказалась от денег из принципа. Пока не предложил ей обслуживать утром дамский столик, думал, что такое вообще невозможно.

— Они дают хорошие чаевые, — соблазнял я. — А ты всё равно болтаешься без дела, пока каникулы.

Меня, если честно, «клушатник» бесит — денег они бару приносят чуть, потому что основная прибыль — выпивка, а дамы с утра не пьют. При этом нервов требуют чертовски много. Сбросить их на Швабру казалось мне хорошей идеей, но она оказалась категорически против.

— Не, босс, — сказала она решительно, — у меня обезвоживание начнётся, столько плевать.

— Что так?

— О, я знаю, как это будет выглядеть! Вот, представь, я такая подхожу к их столику…

Швабра чеканным шагом промаршировала к столу и обращаясь в пустоту спросила: «Что будете заказывать?» Тут же села за столик и, приняв надменный вид, сама себе ответила чрезвычайно противным сюсюкающим тоном: «Ах, бедная девочка! Как жаль, что тебе приходится работать в столь юном возрасте! Все эти туалеты… Фи! Принеси-ка нам для начала кофе…»

Девушка вскочила и сделала вид, что записывает заказ и уходит, потом быстро села на другой стул, скорчила скорбную рожу и сказала: «Эта девица… Как её можно допускать к работе с приличными людьми? Да от неё смердит!» Перескочила на соседнее место, изобразила лицом что-то совсем уже гадкое: «Я не понимаю, почему она вообще учится в городской школе? Там же наши дети!» Новая смена места и выражения лица: «Таких, как она, вообще нельзя учить, даже грамоте! Сразу начинают думать, что им всё позволено!» Снова на первый стул: «Ах, и не говорите! Отродье, как есть отродье!» Швабра махнула рукой и встала, не закончив мысль.

— Всё так плохо? — уточнил я.

— Даже хуже. Мне нужны деньги, но их чаевые я забила бы им в глотки шваброй. После того, как наплюю им в пирог и нассу в кофе, разумеется.

— В кофе сложно нассать, чашки маленькие.

— Я бы очень постаралась, босс. Так что не проси меня их обслуживать, ладно?

— Как скажешь…

***

— Прошу, дамы, — пришлось открыться раньше, не заставлять же ждать десять минут женщин, не умеющих смотреть на часы?

— Латте, — небрежно бросает Директриса Чизкейк, — и чизкейк.

Директриса — это не должность, а принадлежность. Супруга Директора. Стервозная, но очень ухоженная дама возраста тридцать плюс. С неё-то и начался «клушатник». Точнее, с того, что Односолодовый Директор решил со мной «серьёзно поговорить». Он и раньше порывался, но всё время ему была обстановка не та: то Училка не того цвета, то Калдырь не в том состоянии, то Помойка Бурбон воздух озонирует. А в тот раз ему повезло, бар был пуст.

— Лучший односолодовый, — велел он.

Ну, разумеется. Для него и держу эту пафосную бутылку. Каждый раз так и подмывает проверить, отличит ли он дорогое, как жидкая платина, пойло от обычного вискаря, если налить в ту же тару? Но это было бы как-то не по-барменски. Или наоборот, слишком по-барменски, не знаю. Я же не настоящий бармен.

— Нам надо поговорить, Роберт. Серьёзно.

Я кивнул и взял стакан с полотенцем. Барменская магия. Бар-вуду.

— Мне кажется, Роберт, вы недооцениваете важность вашей позиции.

— Моя позиция за стойкой, — заметил я спокойно.

— Именно! Вы естественный центр притяжения. Своего рода пример.

— Может, дело в напитках?

— Бар — общественное место. Бармен — социальная функция.

Я молча пожал плечами. Функция так функция.

— Ваше отношение к маргиналам и сомнительным личностям задаёт обществу неверные ориентиры.

— А каковы верные?

Директор помолчал, внимательно на меня глядя. Сверлил недобрым взглядом, как злой колдун, но полотенце и стакан работают, у меня даже жопа не зачесалась.

— Лето заканчивается, Роберт.

— Факт, — не стал я спорить с календарём.

— Вам придётся делать выбор. Всем придётся. Вы меня понимаете?

— Нет.

— Вы должны подать верный пример.

— Я подаю только напитки.

— Такова ваша позиция?

— Таков принцип работы бара. Наливаю всем, кто не мешает пить другим.

— Что ж, — сказал Директор, вставая, — мы, несомненно, ещё вернёмся к этому вопросу. А пока… моя супруга ищет место, чтобы встречаться с подругами, но вечерняя атмосфера вашего заведения для них чересчур токсична. Почему бы вам не открываться утром?

— А почему бы дамам не пойти в кафе?

— В забегаловку для дальнобойщиков? К этой вульгарной женщине? Мы не считаем её частью города. Она сама по себе. Никто из городских туда не ходит. Это, в конце концов, просто неприлично. Я прошу вас, Роберт, пойдите мне навстречу! Поверьте, моё расположение дорого стоит.

Так у нас появился «утренний клушатник». И чёртово радио.

***

— Роберт, время! — напоминает капризным тоном Директриса, и я тащу к ним на столик тяжеленный радиоприёмник.

Культурная программа — прослушивание утреннего выпуска радиопостановки «Отродья Ведьмы». Под мой кофе и бисквиты от Мадам Пирожок. В кафе к ней ходить они, значит, брезгуют, но выпечку наворачивают так, что только успевай подносить.

— …Он уверен! — возмущённо начинает голос. — Он, видите ли, точно знает!

Это, значит, главный герой. Тот самый человек с пылающей зад… гражданской ответственностью, так и норовящий ею что-нибудь поджечь. Сейчас мне кажется, что у него голос Директора, но антикварный ламповый приёмник довольно сильно искажает звук, и я не поручусь. Просто ощущение от персонажа такое же — наглое пафосное чмо, уверенное в своей правоте по умолчанию.

— …Но, может быть, и правда, девочка не отродье? — сомневается кто-то из его соратников. — Всегда есть вероятность ошибки. Зло коварно.

— Время уходит, и лучше ошибиться в эту сторону, чем в другую. Вы хотите, чтобы отродья заполнили город?

— Не дай Господь! — вздыхает его собеседник. — Не дай Господь…

Действие разматывается так медленно, что даже из тех обрывков, что я услышал, начинает складываться какая-никакая картина происходящего. Это радиопостановка по мотивам не то книги, не то комикса, не то комикса по книге, не то книги по комиксу… Я ничего такого не читал, но не могу не признать, что актёры, как минимум, стараются. Некоторое переигрывание и излишняя мелодраматичность постановки сначала раздражают, но потом привыкаешь. Принимаешь как жанровую особенность. Мистический триллер, в котором Древнее Зло Возвращается, требует изрядной порции пафоса, иначе превратится в плохую комедию. Нет, правда, как это вообще можно воспринимать всерьёз? Но дамы волнуются и трепещут, нервно заедая стресс выпечкой. Жаль, что, в отличие от алкоголя, зарабатывает на этом в основном Мадам Пирожок.

Возможно, дело в том, что действие происходит в таком же маленьком городке, и им легко представить себя в эпицентре событий. Хотя событий как таковых мало, всё больше рассуждений разных лиц о том, что «грядёт», и «вот-вот начнётся». В данный сюжетный момент интрига крутится вокруг того, что группа граждан с зашкаливающей социальной инициативностью решила, что дочь одного из горожан — некое «отродье». Почему именно она, я пропустил. Поэтому сложилось впечатление, что основными симптомами признаны: «она красивая» и «ей семнадцать». Скажите мне, какая девчонка не красива в семнадцать? Ладно, а кроме Швабры? Девочку хотели «проверить». Не знаю, как именно, но в Средние века, кажется, ведьм бросали в воду. В кандалах. Выплывет — ведьма. Утонет — похороним, как честную женщину. Беспроигрышный метод, но я понимаю, почему отец против.

— …Её мать умерла от горячки вскоре после родов, — отвечает из хриплого динамика папа подозреваемой.

— Это было семнадцать лет назад, — напирает главный герой, — старый доктор умер, и мы знаем это только с твоих слов.

— Остались его записи.

— Он мог написать что угодно за порцию выпивки. Не скажу дурного про старого дока, но мы оба знаем, что он изрядно закладывал, от чего и помер.

— Я не знаю, от чего умер доктор. Но моя жена умерла от горячки, оставив мне дочь. Вы и близко не подойдёте к моей девочке. Никто из вас. Если с ней что-то случится, однажды ночью ты проснёшься от арбалетного болта в башке и успеешь посмотреть на свой труп вылетевшими из глазниц глазами. Я достаточно ясно сказал?

— Более чем, — зловеще ответил его собеседник, — более чем. Но лето заканчивается. Скоро всё изменится. И нас будет много.

— Значит, хорошо, что я запасся болтами.

На этом драматическом моменте прозвучала музыкальная кода — передача закончилась.

— Как он может! — возмущённо сказала Директриса. — Какой чудовищный эгоизм! Ставить свои интересы выше безопасности города!

— Всё же дочь… — позволила себе проявить преступное несогласие с линией партии одна из подружек. — Я бы тоже задумалась…

— О чём бы ты задумалась! — взвилась Директриса. — Как тут вообще можно задуматься? Это же отродье!

Остальные дамы единым фронтом выступили на стороне лидерши, вогнав провинившуюся в бледность и дрожь:

— Ну ты даёшь!

— Скажешь тоже!

— Надеюсь, ты пошутила?

— А вдруг не отродье? — слабо возразила та. — Это же ещё неизвестно?

— Ну и что? — возмущается Директриса. — Даже если так, это один человек, а на кону общие интересы! Неужели непонятно, что лучше перестраховаться? Подумаешь, какая-то девчонка…

— Да-да, конечно, извини… — тут же сдалась та. — Разумеется, ты права. Да и девчонка, конечно, отродье. По всему видно.

— Да-да, все признаки налицо!

— Без сомнений!

— Ошибка исключена! — загомонили облегчённо дамы.

Конфликт был исчерпан.

***

Швабру и её белокурую подружку я обнаружил на заднем дворе. Моя уборщица мрачно смотрит на то, как девушка, надев защитные перчатки, выдёргивает из клумбы сорняки.

— Лезут и лезут, — жалуется та, — ну что ты будешь делать.

— Я? — злится почему-то Швабра. — Ничего не буду. У меня от этого места озноб и тошнота.

— Просто тебе страшно. Тебя всегда тошнит, когда ты боишься, я же знаю.

— А тебе нет? Тебе, правда, не страшно? Хочешь такую же клумбочку? У себя, там?

— А ты будешь ухаживать за этой?

— НИ ЗА ЧТО!!!

— Тогда не хочу. Кстати, мне кажется, получилось довольно мило. Фиолетовое мне всегда шло.

— Угу. Ты ещё табличку поставь.

— Какую табличку? — спросил я.

— Никакую, — буркнула Швабра. — Не подслушивай чужие разговоры. Чего надо, босс?

— Скажи, — обратился я к блондинке, собирающей садовый инструмент, — у тебя что, ключ от моего сарая?

— Нет, он без ключа открывается. Замок для вида висит. Дверь просто надо чуть-чуть приподнять.

Она продемонстрировала это, убрав туда грабли и ведро.

— Надо же. Не знал. Хочу закинуть вещи из бывшей кладовки, а то они коридор загромождают.

— Я вам помогу! — сказала девушка.

— Серьёзно? Зачем?

— Мне нечем заняться, и я люблю копаться в старом барахле. Можно?

— Я планировал поручить Говночелу, но, если хочешь, можешь поискать там что-нибудь интересное.

— Мы там уже нашли интересное, — мрачно сказала ей Швабра. — Наручники, ножи и колья. Ничего не напоминает? Оно тебе надо, подруга?

— Обожаю всё винтажное, нуарное и готичное! — засмеялась блондинка. — Как в комиксах, да?

— Дурочка сумасшедшая, — проворчала уборщица себе под нос.

— Да ладно, это забавно, — пихнула её кулачком в костлявое плечо подружка.

— Чёрта с два! — ответила Швабра, но всё же поплелась за нами.

***

— Слы, герла, ну ты ваще отпад, герла! — сказал обалдевший панк. — Я рили в крэшах. Май херт брокен.

— Только потяни ручонки к моей подруге, — рявкнула на него Швабра, — и я смету твои зубы с пола веником!

— Слы, жаба, не агрессируй! Я рили прусь от беленьких! Ты же рили блонда, герла? Никаких женских штучек?

— Это мой натуральный цвет, — приветливо улыбнулась ему блондинка, — а ты забавный.

— Ха! Забавный? Да я рили фронтмен крутецкой панк-руппы «Кринжовые Факеры»! Найди мне гитару, и я всем тут дам просраться!

— Штаны не забудь снять, просракер, — вызверилась на него Швабра.

— Слы, ну ты обломщица, жаба! Я ж не виноват, что ты на рожу стрёмная.

— Ах, я стрёмная? — зашипела на него Швабра. — Ну, всё…— Слы, босс! — спрятался за меня панк. — Ты на неё намордник надевай, что ли. У неё ж небось, укус, как у кобры!

— Так, закончили, — сказал я веско.

— Ты, — указал я на Швабру, — иди вниз, готовь столики к школьной программе. Иди, иди, потом в тарелку ему плюнешь.

— Рили, босс? Ты чо? — возмутился панк. — Ты ей разрешаешь?

— Она всё равно плюнет, разрешу я или нет, — заметил я философски. — А панков такие мелочи волновать не должны. Или ты не тру панк?

— Ха! Да трушнее меня пункера не найти, рили! Кринжовые Факеры, воу! — и он сделал пальцы «козой».

— Ты, — велел я ему, — будешь таскать в сарай вещи из коридора. Девушка хотела их разобрать, так что поступаешь в её распоряжение.

— Я рили весь твой, герла! — закивал панк. — Всё, что скажешь!

Швабра, злобно топая и бросая на Говночела многообещающие взгляды, ушла вниз. Я бы на его месте накладывал себе в тарелку только сам. Белобрысую подружку происходящее явно забавляет.

— Так, если не сложно, подавай вещи сюда, — скомандовала она.

— Без трабла, герла, рили!

— О, так вот куда они делись… — сказала девушка, открыв пакет с ношеной одеждой.

Я снова нашёл её в шкафу, засунул обратно в мешок и убрал в кладовку.

— А куда должны были?

— О, просто маленькое недоразумение… — улыбнулась она. — Можно вас кое о чём попросить?

Она достала из пакета рубашку и рассеяно понюхала её.

— Попроси.

— Не убирайте её из шкафа. Там много места, просто отодвиньте в сторону.

— Хм… Мне, вероятно, не стоит спрашивать, откуда ты знаешь, сколько места в шкафу?

— Вы знаете ответ.

— Ты ведьма, да. Я помню.

— Это всё объясняет, согласитесь?

— Как скажешь, — не стал спорить я.

Как по мне, ничуть, но я не лезу в загадки, за которые мне не платят.

— Развлекайтесь, — сказал я и ушёл вниз.

***

За столиком уже толкаются, рассаживаясь, одноклассники моей уборщицы. Ах, да, не уборщицы. Барвумен-стажёрки! Швабра с лицом сложным и строгим стоит на моём месте за стойкой. Идти к столику? Да щаз-з! «Не переломятся», — сказала она мне гордо.

Пять подростков — две девочки, три мальчика. Или «девушки» и «юноши», если угодно — в семнадцать лет человека можно отнести как к детям, так и к взрослым. Швабру я позиционирую, скорее, во второй категории, а вот этих, скорее, в первой. С ними мальчик помладше, лет двенадцати, средней темнокожести мулатик. Это сын Училки, и она привела его за ручку, чем явно доставила пареньку чудовищные моральные страдания в и так слишком взрослой для него компании.

Подростки косятся на него слегка пренебрежительно, но не гонят — всё же сын учительницы.

— Да, Роберт, — сказала она, — я понимаю, что это не лучшая среда общения, но сверстников у него нет, а всё время сидеть одному дома неправильно.

— Неужели он в школе не познакомился с кем-то поближе возрастом? — удивился я, наливая ей мохито. — Хотя бы с разницей в класс или два? Что ему делать с выпускниками?

— В школе всего один класс, — покачала головой она. — Доучу, и на этом моя работа закончится. Последний сентябрь в этом городе.

— То есть, — уточнил я, — всех школьников собрали в один поток, вне зависимости от возраста? Их так мало?

— Город маленький, да, но вы не правы — они все одного возраста. Всему классу исполнится в сентябре восемнадцать.

— Всем-всем?

— Да, в городе нет детей, которым не семнадцать. Ну, кроме моего сына, но мы приехали вместе пять лет назад.

— Чтобы занять вакансию?

— Нет, случайно вышло. Я собиралась… Неважно уже куда. Остановилась на ночь, думала ехать дальше, но как-то так вышло, что осталась. Прошлый учитель куда-то делся, меня попросили хотя бы временно заместить, но я так и проработала пять лет, замены не нашлось. А теперь и не найдётся — какой смысл брать на год?

— А когда следующие подрастут?

— Не знаю, — пожала она плечами, — ни разу не видела тут младенца. Даже если жители начнут немедленно размножаться, следующий учитель им понадобится через семь лет. Не могу же я семь лет сидеть без работы?

— И что будете делать?

— Не знаю. Не решила. В конце концов, ещё целый учебный год впереди… Пойду, спасибо за мохито. Приглядывайте краем глаза за моим, ладно? Ребята неплохие, но подростки не особо внимательны к детям, им хватает своих проблем.

— Всем нам хватает своих проблем, — согласился я.