Эрленд сидел неподвижно в вычурном кресле в холле, сложив руки на коленях. Он слушал. Спустя целую вечность он услышал лифт, вскочил, открыл дверь и смотрел, как показалась голова Крюмме в узкой полоске стекла, которая все увеличивалась и, наконец, остановилась. Он распахнул дверь лифта.
— Почему у тебя выключен мобильный, Крюмме?! Времени девять часов вечера, сегодня пятница, я подумал, тебя снова сбила машина!
— Сидел на встрече с полицейскими, забыл включить телефон. На нас подали иск в суд, какие-то фотографии мы не достаточно хорошо заретушировали, с той драмы с заложниками в банке, помнишь же…
— Плевать! Наконец-то ты дома. Они беременны!
— Что?
— Обе!
— Господи, Боже мой!
— Нет, отец в этот раз не он. И я рассказал им о силосной башне! Они просто с ума сошли от радости! Они же обожают Норвегию! Ты знал об этом, Крюмме? Что они просто-напросто обожают Норвегию?!
— Мне надо сесть, — сказал Крюмме. Он опустился в одно кресло, Эрленд сел во второе. Они сидели молча несколько долгих секунд.
— Как ты? — спросил Крюмме.
— Напуган до смерти, — прошептал Эрленд.
— Я тоже. Значит, обе?
— Да. Обе.
— По-моему, это медицинская сенсация.
— Я тоже так сказал. Но Ютта считает, это — любовь, — ответил Эрленд.
— Попробуй только рассказать об этом паре, которая мучается годами.
— Они хотят, чтобы мы приехали.
— Конечно, мы приедем. Они тоже напуганы? — спросил Крюмме, он даже не снял своего кожаного пальто.
— Нет. Они ликуют. И потребовали, чтобы мы выпили за них обеих шампанского, они купили настоящего. Но знаешь, Крюмме. Сейчас мне даже не хочется шампанского…
— Ты заболел?
— Мне больше хочется какао со сливками.
— Точно. Ты заболел. Давай, поехали.
Они сидели, держась за руки в такси, Эрленд пытался изо всех сил думать об ожидающем его шампанском. Огни на улицах проносились мимо. Ребенок. Два ребенка. Его и Крюмме.
— Мы никогда не были на Великой Китайской стене, — сказал он.
— У нас есть еще девять месяцев, мы все прекрасно успеем, Эрленд. К тому же, до меня доходили слухи, что детей тоже пускают на стену. Боишься, что мир рухнет?
— Однозначно.
— Так им понравилась идея с трехэтажной силосной башней? — переспросил Крюмме.
— Она на них свалилась немного неожиданно, но они обожают Норвегию. Ты знал?
— Не впадай в истерику, я волнуюсь не меньше твоего.
— Я хочу рассказать обо всем Турюнн. И о… да, о хуторе, но сначала о том, что у нас будут… что я буду…
— Отцом, — сказал Крюмме.
— Именно.
— Только не по телефону, — сказал Крюмме.
— А мы можем поехать туда? Завтра!
— Завтра?! Кажется, ты торопишь события!
— Это же всего несколько часов, — сказал Эрленд. — Можем вернуться в понедельник. Заодно докажем себе, как легко можно сгонять к нашей башне и вернуться обратно. Из аэропорта в Трондхейме возьмем такси, оно стоит семь-восемь сотен, а Турюнн наверняка отвезет нас обратно в понедельник. Купим вкусной еды и выпивки, подбодрим их немного. Что скажешь?
— Ты ведь не сейчас это все придумал?
— Нет, — ответил Эрленд. — Я спланировал все, пока ждал тебя целую вечность, звонил тебе на мобильный, а в редакции сказали, ты в полиции, а когда я позвонил в полицию, там сказали, что никаких происшествий не было. И тогда я подумал, мы можем отправиться в Норвегию, если ты еще жив. Я представил себя отцом-одиночкой. Ты только подумай, Крюмме.
Крюмме сжал его руку, они приехали.
— Договорились, — сказал он. — Скатаемся в Норвегию завтра. И поднимем им настроение.
— Интересно, что скажет Маргидо, — сказал Эрленд, доставая купюры из бумажника. — Выдержит ли его высокодуховная мораль такую новость.
— Про силосную башню или про детей?
— Кажется, в Библии ничего про силос не сказано, Крюмме.
— По-моему, он обрадуется. Учитывая, что ты рассказывал о вашем разговоре. Теперь даже священнику показалось, что мы очень приятные люди…
— Сдачи не надо, — сказал Эрленд шоферу и открыл дверцу. — Пойдем к матерям. Конечно, я буду пить шампанское! Какао — для малышей.