Рама для молчания

Елена Холмогорова Послесловие, или Двадцать пять лет спустя

Вот уж не думала, что вернусь когда-нибудь к этому сюжету. Он казался завершенным: книжка [1] вышла, одобрительные отклики были получены, интерес мой постепенно переместился в другие области. Конечно же, я неравнодушно проходила и проезжала по улице, которая в свою пору была исхожена вдоль и поперек, год за годом отмечая перемены вывесок, надстроенные дома, шлагбаумы, перегородившие въезды в когда-то проходные дворы. А с этим домом каждый раз про себя здоровалась, потому что никто на белом свете не знал о нем больше, чем я.

Двадцать пять лет – срок немалый. Прежде всего, другой стала я, но и страна поменяла очертания, а улицы той даже на карте Москвы не найдешь. Хотя, надо признать, улице повезло: ее счастливо миновали революционные переименования, не стала она ни Пролетарской, ни Коммунистической, не увековечила в очередной раз Карла Либкнехта или Степана Халтурина, а гордо несла на своих табличках фамилию великого русского писателя Чехова. Более того, в отличие от многих московских улиц, названных безо всякого смысла, совершенно случайно, здесь присутствие Антона Павловича было оправданно.

Даже сейчас, обходя в самых разных районах Москвы металлические ограждения, я подмигиваю объявлению ОАО «Горнопроходческих работ № 1». Более того, даже испытываю некоторую гордость, будто имею хоть какое-то отношение к мощной технике, буравящей московский асфальт, чтобы люди могли спастись под землей от машин, а не топтались в дождь и стужу у края мостовой в ожидании зеленого сигнала светофора или, хуже того, кидались, озверев, наперерез бездушному железному потоку.

А тогда… Украдкой, «аки тать в нощи», стараясь ступать как можно тише, я жалась к облупленным стенам неширокого, типично учрежденческого советского коридора. Глаз мой жадно шарил по сторонам, пытаясь уловить контуры, знакомые по архивным планам. Однако бедное мое воображение отказывалось оживлять тени прошлого. Чего я боялась? Почему смело не шагнула в приемную главного начальника, не сообщила секретарше тоном, не предусматривающим отказа: «Я занимаюсь историей этого дома, мне необходима помощь вашего руководства»? Не знаю. Может быть, была молода и глупа? А может быть, боялась неверной реакции? Как бы то ни было, я сама себя наказала. Первый визит был безрезультатным, но обошелся без последствий. Во второй раз меня засекли бдительные сотрудники, и в кабинет руководства я вошла едва ли не под конвоем, сопровождаемая шепотком: «Все что-то высматривает, вынюхивает, во все углы заглядывает…» Начальник был любезен, я предъявила документы, уверила его в абсолютной безопасности моих намерений. Мне было обещано полное содействие, а я в ответ предложила рассказать сотрудникам о замечательном прошлом их рабочего места.

Горнопроходчики в тот день закончили свои дела на час раньше и собрались в зале, куда обычно приходили на профсоюзные и открытые партийные собрания. Слушали меня внимательно. Я начала с того, что Малая Дмитровка – одна из старейших московских улиц – по-современному говоря, магистраль между исстари важными русскими городами. Об этом свидетельствует и название самого древнего из сохранившихся зданий – церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Путинках, или, как еще говорили, «на путях», построенной в середине ХVII века. Местность эта находилась в так называемом Земляном городе и была занята различными торговыми и ремесленными слободами. Участок, на котором стоит дом 12, много раз переходил из рук в руки. Среди его владельцев, например, «капитана Степана Иванова сына Змеева жена вдова Авдотья Афанасьева дочь», «коллежский асессор Илья Иванов сын Беляев» и другие. С начала ХIХ века цепь владельцев уже выстраивается полностью. Почти все столетие он принадлежит дворянскому семейству Шубиных, с 1895 года переходит в руки князя Владимира Оболенского, но вскоре становится собственностью коммерции советника А.Е.Владимирова, который был его хозяином до 1917 года.

Я с увлечением рассказывала, что пересмотрела горы планов в Московском городском историко-архитектурном архиве, Центральном государственном историческом архиве города Москвы. Чтобы развлечь моих слушателей, призналась, как по дороге туда заходила в аптеку пополнить запас таблеток – у меня обнаружилась аллергия на бумажную пыль, и мое громкое чиханье то и дело оглашало тишину архивных залов. Но все усилия и муки были вознаграждены. Я узнала, что уже в самом начале XIX века владение имело сегодняшние очертания и размеры, и на плане 1806 года нанесены два каменных строения – сегодняшние боковые флигели и центральный корпус – деревянный, но имеющий ту же конфигурацию, что и реальный дом сегодня.

Нашествие Наполеона и пожар Москвы в 1812 году уничтожили более 90 процентов домов на Малой Дмитровке. Но дальше открылась вещь поразительная. Как ни странно звучит «типовой дом первой трети ХIХ века», но только благодаря тому, что существовали альбомы «образцовых» проектов жилых домов, строительство шло быстрыми темпами. Проект каждого дома необходимо было утвердить в строительной комиссии, которая, кстати сказать, выдавала ссуды и продавала застройщикам кирпич и лес дешевле, чем у других торговцев. Руководство «фасадической частью» было возложено на знаменитого мастера Осипа Ивановича Бове, и все чертежи прошли через его руки. «Типовые» тогда вовсе не означало «одинаковые»: разнообразие новым домам придавали арки, колонны, портики и другие архитектурные детали. Как знать, быть может, и на проекте нашего особняка великим архитектором были сделаны какие-нибудь изменения или дополнения! Вообще, чтобы представить масштабы работы, достаточно сказать, что только в 1813 – 1816 годах в Москве было построено 4486 деревянных и 328 каменных домов.

К сожалению, мне почти не удалось найти сведений о внутренней планировке дома, неоднократно подвергавшейся изменениям. Единственное, что можно утверждать, – парадные комнаты располагались во втором этаже и выходили окнами на улицу, скорее всего, растянувшись анфиладой. Жилые помещения смотрели во двор и занимали мезонин. Конечно же, в сегодняшнем обиталище служебных кабинетов немногое напоминает обстановку дворянского особняка. Но вы каждый день привычно поднимаетесь по широкой лестнице с изящной балюстрадой, оглядываете себя в полный рост в зеркале… А если оторвать глаза от чертежей и документов, на потолке можно увидеть лепнину: цветы, венки, женские головки.

Но знаменит этот особняк стал прежде всего не своими архитектурными достоинствами, а людьми, в разное время становившимися его обитателями.

Здесь мне все чаще приходилось скашивать глаза на часы, лежавшие по лекторской привычке на столе. Потому что о Михаиле Федоровиче Орлове я могла бы говорить не один час. Герой войны 1812 года, тот самый генерал, чья подпись стоит под условиями капитуляции Парижа. Во время выступления декабристов Михаил Федорович был в Москве, но известно, что в планах заговорщиков ему отводилась значительная роль. Последовал арест, Алексеевский равелин, допрос, сделанный лично Николаем I, толстое обличительное «дело». Но Алексей, родной брат Михаила Орлова, на коленях вымолил у императора прощение для государственного преступника. Как замечательно точно заметил А.И.Герцен, если Орлов «не попал в Сибирь, то это не его вина, а его брата, пользующегося особой дружбой Николая и который первым прискакал со своей конной гвардией на защиту Зимнего дворца 14 декабря». Ужас гражданской смуты: братья по разные стороны баррикад! Михаил Орлов был женат на дочери прославленного генерала Н.Н.Раевского Екатерине, а ее младшая сестра Мария, бывшая замужем за Сергеем Волконским, последовала за ним на каторгу, куда отправились и многие друзья Орлова. Да, он избежал Сибири «не по своей вине», но осужденные декабристы недоумевали, а приближенные императора, напротив, негодовали по поводу мягкости приговора. И чем измерить муки совести перед товарищами, гниющими в нерчинских рудниках, сосланными рядовыми на Кавказ… Всего полгода провел Михаил Орлов в Петропавловской крепости, а затем был вывезен под конвоем в свое имение Милятино Калужской губернии без права въезда в столицы. Полицейский надзор не был снят с него до конца дней, и когда ему было высочайше разрешено вернуться в Москву, милость сопровождалась распоряжением «смотреть за Орловым должно и строго». Дом Шубиной на Малой Дмитровке, где поселился Орлов в 1833 году, не стал великосветским салоном, но, как вспоминал поэт Яков Полонский, «вся тогдашняя московская знать, вся московская интеллигенция как бы льнула к изгнаннику Орлову; его обаятельная личность всех к себе привлекала… Там, в этом доме, я встретил впервые Хомякова, проф. Грановского, Чаадаева, И.Тургенева». Интересы хозяина дома были разнообразны. Может быть, мы сейчас находимся в его кабинете (шепоток пробежал по рядам), отделанном тогда под мрамор или оклеенном по моде того времени фисташковыми обоями, где он написал книгу «О государственном кредите».

Надо, надо остановиться, минуты текут, а все до главного имени еще не добралась! Вот оно: Пушкин! Их знакомство состоялось еще в 1817 году, когда они оба были членами литературного общества «Арзамас». В письмах Пушкин чаще всего называет Орлова арзамасским прозвищем Рейн. Очень сблизились они во время южной ссылки поэта, в Кишиневе, где Орлов командовал пехотной дивизией. В анонимном доносе на него корпусному командиру сообщалось: «Нижние чины говорят: дивизионный командир – наш отец, он нас просвещает, 16-ю дивизию называют Орловщиной»… У меня нет прямых доказательств, что Александр Сергеевич поднимался по этой лестнице и фигура его отразилась на мгновение в парадном зеркале. Но многочисленные встречи друзей в Москве дают основание для таких предположений…

Дальше приходится в перечислительном порядке: рисовальная школа – прародительница знаменитой Строгановки, женское заведение княжны Мещерской, Училище драматического искусства А.Ф.Федотова – одно за другим занимают этот дом.

А в 1899 году в его двери входит Антон Павлович Чехов. К этому времени изменился облик Москвы, рядом с особняками росли многоквартирные «доходные» дома, строившиеся по заказам купцов, уверенных, что у них «денег хватит на все стили». Малая Дмитровка оставалась островком стародворянской Москвы, и Чехов не без иронии пишет своему другу архитектору Ф.О.Шехтелю: «Я уже аристократ и потому живу на аристократической улице». Но именно в тот год Малая Дмитровка стала первой улицей города, по которой прошла линия электрического трамвая. Его звонки заглушали стук карет и экипажей, извозчичьих пролеток и линеек. Всего три дня прожил здесь Антон Павлович. Было бы время, рассказала бы подробно, чем были они заполнены, но примите на веру, что в эти апрельские дни решалась сценическая судьба пьесы «Дядя Ваня».

А после революции дом опять дает приют учебному заведению: в двадцатые годы здесь располагается Государственный институт журналистики, готовящий кадры для красной печати. Один из студентов вспоминал: «Двухэтажный особняк на Малой Дмитровке… Остатки былой купеческой роскоши и грубо сколоченные, некрашеные столы и табуретки в тесных комнатенках, в коридоре – сбитая из досок пепельница». Здесь родилась так называемая «живая газета» – знаменитая «Синяя блуза».

Когда институт расширился, он переехал в другое помещение, а дом опять стал жильем. Основательные и временные перегородки, безбожно перерезав лепнину на потолке, превратили залы и аудитории в комнаты коммунальных квартир с их непременными атрибутами: шумными кухнями, тесными коридорами. А потом произошло очередное превращение. И комнаты вновь стали кабинетами, теперь – вашими. Вкратце история такая. А кому интересны подробности – скоро будет книжка!

Доклад был выслушан с неожиданным для меня вниманием, задавали вопросы, вздыхали: «Вот люди жили…». Когда поток иссяк, подошел невзрачный человек, такой классический, почти карикатурный «советский инженер», и ошарашил: «Только вы можете мне помочь!». А потом добавил совсем уж несуразное: «Я здесь начальник пожарной охраны».

Итак, я решила навестить «свой» дом двадцать пять лет спустя.

«Чеховский» флигель кажется живым и даже процветающим. Угловой полукруглый балкон наполовину загроможден огромным кондиционером, обеспечивающим комфортный климат для трудящихся на курсах иностранных языков и торгующих вояжами на пятизвездном круизном лайнере водоизмещением 160 000 тонн (это, впрочем, мало что мне говорит) и длиной 339 метров (что производит впечатление, если учесть, например, что, согласно официальным данным, длина всей улицы Малая Дмитровка равна 650 метрам). Со двора вход в «Винный подвальчик» с весьма завлекательной витриной. Во флигель я не пошла – ничего интересного там не было и четверть века назад, не то что в центральном корпусе.

Массивную главную дверь украшало грозное объявление: «Вход строго по карточкам». Но справа обнаружился звонок. Гордо неся перед собой предусмотрительно захваченную книжку и тыча пальцем в фотографию фасада на обложке, пытаюсь втолковать охраннику, что она вполне может заменить пропуск и даже неведомую мне карточку. Заявляю о готовности предъявить паспорт, чтобы он удостоверился, что автор – и впрямь перед ним. Никакого пиетета перед печатным словом, тем более перед профессиональным литератором, охранник не выказал, но дверь приоткрыл, и я проскользнула внутрь.

Ничего, благодаренье Богу, не исчезло. Та же широкая лестница с выщербленными ступенями и лепными балясинами вела наверх, и – о радость встречи! – зеркало, спасенное мною от злых брандмейстеров, отразило мой, увы, изрядно изменившийся облик, а ничуть не постаревшие кариатиды безучастно посмотрели сверху вниз своими холодными античными ликами. Коридор все так же темнел пятнами дверей, под ногами блестел бесчувственный ламинат. Было тихо, голоса из кабинетов звучали приглушенно, зато за спиной демонстративно покашливал и вздыхал покинувший пост охранник. Напрягая зрение, я смогла прочитать несколько табличек на дверях: что-то аудиторское, какой-то «консалт» и тут же вылетевшее из памяти не то «чудо-путешественник», не то «ветер странствий» – туристические фирмы, одним словом. Я обернулась к охраннику: «А что, треста горнопроходческих работ здесь нет?» Он посмотрел на меня еще более подозрительно, чем прежде, и ответил уклончиво: «Такого не знаю. – И раздраженно: – Ну что, посмотрели?»

И на том спасибо. Обошла дом вокруг. Вспомнила указ московских властей позапрошлого века «О неупотреблении грубого цвета красок». И впрямь негрубый, но решительно не поддающийся словесному описанию колер вдобавок еще зияет проплешинами, а со двора – и вовсе мерзость запустения: штукатурка осыпалась, местами обнажив дранку, и кажется, что дыры насквозь пронзили старые стены.

Вернулась на улицу. Красуется на облупленной стене массивная доска: «В этом доме…». Помянуты и Михаил Федорович, и Антон Павлович, а в конце обнадеживающее «Охраняется государством». Доска эта появилась не в последнюю очередь благодаря моей книжке. Нескромно, наверное, но не все ж молчать… Да только не спасет ни от чего чугунная охранная грамота.

Здесь впору удариться в «плач Ярославны» по погибающей московской старине, и будет это не ново, но справедливо. Я понимаю, что не приходится мечтать о реставрации. Да пусть бы хоть новодел, но по старым чертежам! А главное – вывезти и сохранить зеркало. Оно столько видело…

Когда я писала свою книжку, мне не было знакомо слово «Интернет». А сегодня по запросу «Малая Дмитровка» Яндекс был готов предоставить мне 236 тысяч страниц. Вот так, столько информации – не выходя из дома, не чихая в пыльных архивах, не перерывая груды книг… Конечно, настоящие исследования и сейчас потребовали бы настоящих источников, но многое, как многое можно было бы почерпнуть из этой таинственной кладовой…

Появились понятия, которых просто-напросто не существовало, когда я составляла перечень того, что могло бы представлять интерес. Эти загадочные слова не были придуманы: «точки доступа wi-fi на улице Малая Дмитровка», гостиница «Голден Эппл», кафе «Кофе Хауз», ресторан «Трам».

Малая Дмитровка оказалась в списке наиболее «сосулькоопасных» в столице, а также одной из тех, где не рекомендуется парковать автомобили – эвакуаторы здесь частые гости.

Много чего выскакивает по ссылке «Малая Дмитровка». В блоге неведомой москвички, о которой только и смогла узнать, что год рождения – 1981-й, нашлась запись от июня 2004 года: « На улице Малая Дмитровка есть старенький домик-развалюха, на домике вывеска «улица Чехова, 12». Наверно, в этом домике всегда вчера».

P.S. А доблестных горнопроходчиков я все же нашла. Переписала телефон с картонного щита, огораживавшего котлован, и набрала номер. Они стали частью ушедшей истории дома на Малой Дмитровке и теперь обитают на иных московских просторах…