* * *

М. получил однажды справедливое прозвище Мастер анодированные руки. Е. в безнадежной попытке помочь мужу надорвалась и схлопотала межпозвоночную грыжу. Так что тяжелые работы, неизбежные при жизни на земле, – это не про нас. Слава Богу, работа головой изредка оплачивается, и вместо того чтобы приобретать необходимое, мы все средства бросаем на излишества.

Нормальные люди на кусочке собственной земли разводят огород – по знакомой формуле: «Редисочка своя, лучок свой». Так то нормальные – а мы вместо укропа и огурцов на альпийской равнине (на горку сил не хватило) холим и лелеем цветы модерна – ирисы, лилии, нарциссы. Мы бы и рады вырастить что-нибудь полезное, но, во-первых, полезное требует ежедневного ухода, на который нет ни времени, ни тех же сил, а во-вторых, люди городские, мы так и не научились различать ботву репы и листья сурепки. А потому обречены на помощь более компетентных и умелых людей.

В первые годы нашей жизни в Устье работал мастер на все руки беженец из Южной Осетии Малхаз вместе с братьями Джоном и Тимуром. Он построил нам два сарая, которые получились из задуманного навеса над дровами. Дрова же до сих пор сложены рядком вдоль забора и накрыты рубероидом. Еще он доводил до ума гостевой домик. Потом выяснилось, что это был его первый опыт в строительном деле; домик Малхаз поставил чуть ли не на голой земле, не озаботившись фундаментом. Зато в подарок Е. соорудил самый настоящий мангал, с которого, впрочем, пришлось потом снимать верхний ряд кирпичей. И заключительной акцией было возведение забора из гнилых перекладин. При всем том воспоминания о нем остались самые светлые. Последний раз мы встретили Малхаза в Зубцове заметно постаревшим и утратившим немереную свою силу. Это было в первые дни грузино-осетинского конфликта, во время которого был разрушен дом Джона. Джон и Тимур в Цхинвали уцелели, а Малхаз умер у телевизора, переживая беду своего народа.

Земли у нас теперь вдвое больше, чем при покупке дома. Приращение нашего участка по роковой случайности, а может быть, в силу неосознанного протеста совпало с финансовыми катаклизмами. В дефолт 1998 года, когда все закупали соль, сахар, спички и прочие необходимые в пору катастроф запасы, нам взбрело в голову невеликие наши сбережения бросить на приобретение семи соток заросшей иван-чаем, крапивой и пустырником земли. Хлопоты по приобретению еще трех соток десять лет спустя совпали с обрушившимся на весь мир финансовым кризисом, которому никакие экономисты не прогнозируют конца. Обошлись эти три сотки в полтора раза дороже тех семи, да еще обставлены новыми бюрократическими правилами: лежащее между забором и дорогой пространство, заселенное сорным кустарником и той же крапивой, надо было покупать на аукционе в беспощадной конкурентной борьбе. Правда, конкурента разрешили привести своего. В хождениях по инстанциям утешали мечты о кусочке дикого леса, который станет нашим наравне с газоном. Главным украшением нашей Новой Земли была не тундра, а роскошная береза, раскинувшая широкую крону над всякой мелочью: иргой и робкими осинками. Мелочь эту как не имеющую эстетической ценности вырубили, и тут выяснилось, что царственная береза вся насквозь прогнила и грозит в ураган, на которые щедро нынешнее лето, рухнуть на дом.

Конечно, не сами занимались вырубкой. Пригласили специалистов. За деньги, разумеется. Как у Чехова в «Скрипке Ротшильда»: «Какие страшные убытки!». Они работают с редкими перекурами, обливаются потом, а нам стыдно сесть за компьютер, будто мы в стрелялки играем, а не зарабатываем деньги, чтобы с ними же и расплатиться. А уж книжку открыть тем более неуместно. Устав от безделья, слоняемся, подбирая какие-то веточки – вроде бы для растопки. Да, не только работники из нас никудышные, но и роль помещиков для обоих как-то не очень органична. Ходить и указывать, когда видишь огрехи, и то неловко. Е. вздыхает: хорошо бы иметь управляющего. Была такая должность в старину.

В яму за забором, в которую несколько лет назад упала сломанная бурей береза, и лишь неподъемная часть ствола пересекает ее, швыряются вырубленные стволы и ветви рябин, ирги и осинок, как знамена потерпевшей поражение армии. Лихо горит, поднимая над пламенем ровный столб дыма, что предвещает назавтра ясную погоду.

Работы кончились, батраки уехали, получив гонорар, остался костер.

Не таясь, открываем на террасе ноутбук, любуясь на невидимые еще утром овсяное поле и рощу.

Мы работаем, пишем этот текст, споря о запятых, а костер горит, точнее – тлеет, исходя дымом. Пообедали. Костер дымит, изредка выбрасывая то там, то здесь острые язычки пламени. Почитали вслух «Белую гвардию». Костер дымит. Поужинали. Костер дымит. Хочется погулять, выйти на Волгу, сверкающую золотом закатного неба, но куда уйдешь от огня в пяти шагах от забора? Е., в детстве бывшая свидетелем настоящего пожара в дачном поселке, утверждает, что надо заливать. Да и здесь, в Устье, знойным летом 2003 года мы всей деревней тушили начавшийся лесной пожар над Дёржей и канистрами на машинах возили воду. Пожарного вызвали, конечно, хотя долго пришлось его будить, а когда наконец примчался за 15 километров, выяснилось, что в его бочке нет воды. Впрочем, мы справились своими силами. Сколько канистр понадобится сейчас? – задается вопросом Е. Пока мы раздумываем, мимо нас проезжает еще один работник – к нашим соседям устранять неполадки с давлением в водопроводных трубах. Его приезд имеет, оказывается, самое непосредственное отношение к вопросу Е. о канистрах. Водопровод пришлось отключить на целые сутки. Насовсем. Так что когда настала пора заливать костер, оказалось, что в кране нет воды. Почему-то вспомнились учрежденческие лестницы с шлангами за стеклом или щиты у корпусов пионерских лагерей: ведро, багор, лопата – все выкрашено в красный цвет.

Мастер возвращается и обнаруживает нас в полной растерянности у кострища. Бодро говорит, что засыплем песочком. Ведро, другое, третье… Горит. Вздыхаем: «Огнетушитель бы». Слава ГИБДД! Открываем багажник машины. Попутно выясняется, что пользоваться этим средством пожаротушения не умеем. Но мастер-спаситель еще с нами. Пшик! – струя невесть какого вещества, а костру хоть бы что. Берет из своей машины – пшик! – вроде бы затухает.

С изумлением обнаруживаем, что дело к полуночи. Вдруг защелкал запоздавший соловей-одиночка.

Так кончается самый длинный день в году.

Загрузка...