Рама для молчания

Сегодня хозяева мы, и это, естественно, накладывает отпечаток на распорядок дня.

После завтрака едем в рай-столицу. До нее 25 километров. Столица нашего рая – город Зубцов, основанный, как сказано на большом щите при въезде, в 1216 году. Он так уютно расположился у слияния Вазузы и Волги, что войска Наполеона в 1812 году прошли мимо, не заметив и не разорив. Это был крепкий купеческий городок. Разорили Зубцов советская власть и немецкие оккупанты. Однако в последние годы город, состоящий преимущественно из деревенских изб, постепенно обретает современный вид, и мы проезжаем мимо ограды вокруг котлована с гордой вывеской, сообщающей, что возводится трехсекционный семиэтажный дом. Слава Богу, миновали те времена, когда местные обыватели таскали на себе продукты, в собственном районе произведенные, из Москвы. Суперуниверсам и просто универсам, но фирмы «Тверской купец», набором товаров ничем не отличаются от столичных. Из промтоваров самые востребованные здесь – хозяйственные. Эти запросы вполне вроде бы удовлетворят несколько москательных лавок и двухэтажный новый магазин «Стройка века». Но нет, при выезде из Зубцова обнаруживается новое почти готовое здание под нарядной синей крышей – «Всё для стройки». Мы, конечно, зайдем в эти столь привлекательные торговые заведения, но сейчас стоим перед выбором: «Тверской купец» или «Супермаркет Универсальный»? Решение подсказывают дороги: «Купец» расположен у самой трассы, а добраться до площади с универсамом – та еще проблема. Если Москва – Рига дорога мужества, то городские улицы Зубцова впору обозначить как автомобильный слалом. Лавирование между ямами глубиной до полуметра – экстремальный вид спорта. Кому не хватает адреналина – милости просим!

У каждого званого обеда должна быть своя изюминка. Мы, конечно, не старосветские помещики и «грибков с чабрецом, с гвоздиками и волошскими орехами» у нас нет, но по случаю несусветной жары всё взывает к холодному свекольнику. Кстати, очень точная примета: стоит в зной приготовить тот же свекольник или окрошку, как небо затягивается тучами, сиверко начинает свирепо дуть в полную силу. Поскольку сегодня лишь первый день жары, есть редкий шанс, что верная примета сбудется не сразу.

Событие вроде бы рядовое, но светское: дамы – в белых платьях, джентльмены тоже при параде, правда, без галстуков.

Тосты разнятся в зависимости от случая, но один неизменен. Родившись когда-то в пылу застольного вдохновения, он не был рассчитан на долгую жизнь, однако судьба распорядилась иначе. Ни одно пиршество теперь не обходится без здравицы «За нашу великую малую родину!». Патент на этот тост принадлежит М., причем по-восточному цветистый подход к финальному восклицанию всегда сочиняется заново. Рассказывают, что однажды, когда М. уехал в Москву и не мог присутствовать на очередном пиршестве, кто-то спросил: «А как же тост про великую малую родину?»

И еще одна традиция. Перед чаем кто-нибудь из нас читает гостям прямо с экрана ноутбука что-нибудь из свеженаписанного. На этот раз Е. «презентует» отрывок из новой повести.

Проводив гостей, пошли пройтись по деревне. Марыся, кошка с характером верного пса, увязалась за нами и, испуганно мяукая и распушив хвост, отважно прошла весь немалый периметр нашего Устья, да еще с выходом на берег Волги.

Устав от пережитого – долгого пути, внезапной встречи с рыжей собачкой неведомой породы Ларсиком, двумя незнакомыми котами, – Марыся свалилась с ног и разлеглась на пороге, не в силах переступить через него. Мы бы тоже не прочь последовать ее примеру, но вечер так завораживал изменчивым узором лилово-красных туч на закате, отблеском уходящего солнца на озолотившихся стволах сосен, что всякое желание улечься в сумрачной избе отлетело само собой.

Никакие интеллектуальные забавы нам уже не по зубам. Играем в кости, отбиваясь от комаров. Эти твари звенят с каким-то вдохновенным энтузиазмом – тоже радуются начавшемуся лету. Они-то и загоняют в дом спать.

Аборигены ближних сел называют нас дачниками. Мы себя таковыми не считаем. Но точного определения себе найти не можем. Как уже говорилось, даже мелким огородничеством нам заниматься неинтересно, так что признать себя сельскими жителями мы никак не можем. Аналогии приходится отыскивать в давно минувшем ХIХ веке. Вспоминается почему-то название тургеневской повести «Однодворец Овсянников». Вот мы, похоже, однодворцы и есть. Как люди, работающие со словом, мы мучаемся в поисках точного обозначения наших владений. Усадьба? Поместье? Уж очень отдает снобизмом, неловко произносить. Или отвратительное – участок? В нем чудится либо что-то полицейское, либо глубинно советское (Е. вспоминает: где-то не то в Мамонтовке, не то в Тарасовке бросилось ей в глаза объявление: «Продается участок в дачном кооперативе «Здоровый быт»).

Впрочем, слова, как и предметы, обладают удивительным свойством, пройдя стадию отвратительной «рухляди», превращаться, если доживут, в ценный «антиквариат». Вот, скажем, название колхоза, чьи поля простираются прямо за нашим забором, звучит трогательно-беззащитно – «Сознательный». И давно уж оно не вызывает ассоциаций с принудительной коллективизацией, страшной «ликвидацией кулачества как класса», с теми «сознательными» единоличниками, которые предлинной хворостиной гонят свою Буренку в общее стойло, а скорее с боевыми кораблями, по морской традиции именуемыми «Стремительный», «Отважный» или «Находчивый». Так что, может статься, зря мы стыдливо избегаем наименования «участок»? Нет, не зря, что-то казенное слышится в этом слове, протащившем полицейский смысл сквозь революции и мировые войны.

К тому же дачные участки по всему Подмосковью жмутся друг к другу, как опята на пне. Наша же деревня – анклав, зажатый в треугольнике Волга – Дёржа – пашня. Мы простодушно радуемся, что расширяться деревне некуда – между нами и реками водоохранная зона… Но ходят по району тревожные слухи, что берега Волги давно запроданы, а пресловутая зона не то сокращена до пяти метров вместо пятидесяти, не то вообще отменена. Местные власти упирают на то, что наши места – курортные, и под этим предлогом норовят запретить коровам пастись на заливных лугах и ступать поганым копытом в священные воды великой русской реки. Первая ласточка – отхвативший многие гектары вдоль этой реки «Волга кантри клаб отель бутик» (разве что слово «элитный» забыли впихнуть в это нелепое, многоэтажное имечко). На опоясанной железной сеткой огромной территории не то таджики, не то китайцы, не то марсиане без устали наводят европейский глянец, сооружая куртины из молодых березок и сосенок и каскады из мелководного ручейка. Однако посмотреть на это можно лишь издалека – будка, шлагбаум обеспечивают спокойный отдых чистой публике. Попытка по телефону зарезервировать столик для званого обеда получает вежливый отказ, мол, извините, мест нет, а про номер на уик-энд было отвечено, что все забронировано до конца сезона.

Пока еще можно от дома покойной Людмилы Зыкиной перейти дорогу и «свои ладони в Волгу опустить», но вот-вот и там, того гляди, возникнет полоса препятствий с устрашающей табличкой «Частное владение. Проход и проезд запрещен».

На противоположном берегу – строительная площадка, будущая президентская резиденция. В округе только и разговоров о том, что станет получше с электричеством, глядишь, починят дорогу, и ползет упорный слух, что район теперь присоединят к Московской области.

А вся наша надежда на то, что пора профсоюзных пансионатов с попсовой музыкой из репродукторов прошла, нынче мода на простор и тишину, а потому новых соседей, коли они появятся, будет не очень видно и слышно. Лишь бы лес и река остались доступны.

Но все это из той области, где царствуют распил бюджета и откат и куда нам, слава Богу, хода нет.

Такие нас одолевают за долгим завтраком неспешные рассуждения. День обещает быть ленивым и бездеятельным по случаю невыносимой жары. В Интернете ее почему-то именуют «аномальной», хотя на дворе вполне типичная летняя погода. И так лето в наших широтах короткое, по пушкинскому определению, «карикатура южных зим». Почему-то все рвутся в Египет да Турцию, где градусов на десять жарче – там «отдыхают», а в средней полосе в зной неизменно «мучаются».

Изнывая от пекла и полуденной разморенной лени, беремся за том Булгакова с «Белой гвардией». И погружаемся в простуженный насквозь декабрь 1918 года, кошмары Гражданской войны, от которых не спасает никакое чувство юмора. Е. при чтении вслух печалуется, что, несмотря на красный диплом историка, не понимает отличия того же гетмана от Петлюры. М. терпеливо объясняет, что ужас – не в страхе вероятной гибели, а в полной сумятице, и цитирует:

«…Они не сделали, потому что ничего не знали и не понимали.

Да и никто ничего не понимал в Городе, и в будущем, вероятно, не скоро поймут».

Непонимание страшнее реальной угрозы. Мы сами пережили нечто подобное в 1991-м и 1993-м. Е. долго не могла оправиться, когда в октябре 93-го при переходе Садового кольца оголтелая толпа затаскивала ее перекрывать мостовую. Да и в 91-м было как-то не по себе, когда пришлось идти мимо ревущих моторами танков, торопясь успеть до комендантского часа. Мы тоже ничего не знали и не понимали. Прав поэт: неуютно жить в момент, интересный для историка.

На исходе восьмой главы язык чтеца заплелся, нас настигла испанская сиеста, когда только и хочется залечь в прохладной тени и спать, спать, спать, пренебрегая грядущей бессонницей.

Обед и тот ленивый. Собрав силу воли в кулак, крошим в тарелку зелень, редиску и огурец, режем на мелкие части баварскую сосиску, заранее сваренное яйцо, заливаем квасом – вот и окрошка. А уж поспать после обеда – дело святое. Исключительно деревенское – в Москве это никогда не удается. Продираем глаза где-то в шестом часу – зной почему-то только усилился. Ну да, сталинский декретный час плюс летнее время – по-астрономически только три пополудни…

Но на «Скрэббл» сил вполне хватает. М. много лет склонял Е. к этой причудливой игре, а Е., наслышанная легенд о его чемпионстве в играх со словами, робела, пока М. не доказал ей, что главное – не завоеванные очки, а красота сложных слов, когда к «заливу» добавляется «-ное» или «фигура» вырастает в «конфигурацию». И тогда М. стал играть сам с собой, укрываясь псевдонимами кота и собаки. Бурбон и Барон проявили в свое время немалую изобретательность в игре. На баронское слово «женщина» Бурбон мгновенно ответил: «мужчина». А еще у кота были «анамнез», «фаворитка», у пса же – «сераль», «озонатор».

Ни Барона, ни Бурбона в живых уже давно нет, а тетрадка с игрой хранится, и, когда показывается на глаза, веришь, будто на самом деле наши звери так проводили досуг.

Во всяком случае, участие четвероногих интеллектуалов в игре убедило и Е., что победа здесь не самое приятное. И, хотя выигрывает она, прямо скажем, нечасто, забаву эту полюбила. Нет-нет, да и сама одарит игровое поле «тождеством» или «центурионом».

Сонное течение дня прервано двумя событиями. Сначала – потекла труба под умывальником. О, тяжкая доля домовладельца! Хорошо хоть завтра обещал приехать мастер налаживать общий водопровод. А второе событие – из разряда особо противных: у Е. стала вздуваться щека. Народное средство – шалфей и ромашка лекарственная (не путать с нивяником, который за белые лепестки вокруг желтой сердцевины тоже именуют ромашкой). За шалфеем надо спускаться крутым скалистым берегом Дёржи, на что в такой зной нет никаких сил, зато ромашка произрастает на обочине овсяного поля в сотне метров от нас. Марысю мы оставили крепко спящей в глубине кресла. Едва зашли за калитку – здравствуйте! – семенит за нами, а угадав направление, забегает далеко вперед, останавливается и ждет, когда мы, изморенные, доползем.

Накануне день прошел в режиме ожидания (слово, заимствованное из компьютера). Должна приехать дочь Вита. И хотя освободится она от работы не раньше шести, с утра – перезвоны с уточнением времени и списком, что привезти из города. Все здесь есть, кроме разве что фруктов-ягод – местные еще не созрели. Выехала. Проходит час, другой, третий – Виты нет. Волнуемся, руки тянутся к мобильнику, но сдерживаемся, дергать человека за рулем – последнее дело. По нашим расчетам, ей пора въезжать в ворота. Это, конечно, банальность – отмечать относительность времени. Но все ожидания одинаковы, и тождество их как раз в растяженности минут: одна стоит доброго десятка пролетевших в спешке. А вот годы мчатся с умопомрачительной скоростью. Когда мы обустраивали свою альпийскую равнину, М. выкопал в лесу куст можжевельника – он весь уместился в корзинке для грибов и высотой не превышал полуметра. Сейчас это деревце выше человеческого роста. Оказывается, ровно десять лет прошло.

Наконец звонок. Больше часа объяснялась с гаишниками в Волоколамске – грозились отобрать права. Сама виновата, конечно, разогналась до ста двадцати, еще не выехав из границ города. Пришлось привлечь по телефону приятеля, у которого связи в ГИБДД, и они решили дело миром. Мы облегченно вздыхаем, а в душе рады случившемуся, глядишь, пугнули, будет ездить потише.

К нашей радости, Вита бывать здесь любит, старается вырваться каждую неделю. Нам кажется, что она тут здорово отдыхает, тем более что делать, как правило, ничего не приходится. Известно, что люди с возрастом забывают, какими были в молодости, потому и требуют от детей невозможного. Но, к счастью, Е. хорошо помнит, как на родовой подмосковной даче (которую она любила с детства) бабушка, уже потерявшая былую силу, все время требовала соблюдения того порядка, который был, когда на участке возились она сама, домработница и привлеченная рабочая сила – «рубль в час», по тогдашним ценам. Ее было жаль, но умозрительно, теоретически. Понятно было, что ей тяжело смотреть на приходящие в упадок клумбы с пионами и розами, зарастающие густой снытью бывшие грядки с ремонтантной земляникой, облезающую краску на садовых скамейках. Но поддержание этого хозяйства требовало постоянных усилий, на которые мы не были готовы ни физически, ни морально. Мучительная смесь стыда за собственную лень и почти ненависти к лишенной смысла деятельности (ведь все опять зарастет и облезет!) отравила многие годы. Теперь же бабушки давно нет на свете, а Е. признается, что все чаще узнает ее в себе. И занудные эти работы вовсе уже не кажутся бессмысленными, а, напротив, отвоевывают в душе все больше места.

Приезды Виты – прежде всего общение. Зимой это удается куда реже. Но допрежь разговоров ей надо выспаться. У нас этой культуры нет. Много лет не будучи связаны началом рабочего дня, мы, тем не менее, встаем всегда довольно рано, а Е. вообще жалуется, что постепенно превращается в жаворонка. Вита же – сова и поспать на свежем воздухе горазда. Мы давно позавтракали, стараемся не шуметь. И тут со второго этажа приходит эсэмэска: «Не хлопайте дверью, плз». М. изумляется странному набору букв, а Е. как раз недавно просветили, что «плз» на эсэмэсном языке всего-навсего форма вежливости – «пожалуйста», от английского “please”.

Для нас после обеда, для Виты после завтрака отправляемся с ней и зятем Мишей в лес. Надежд на грибы никаких – разве что лисички. Но мы едем в места, где их заведомо не будет. Грибам же благородным – подберезовикам, белым и подосиновикам не пришел срок: рожь еще не начала как следует колоситься. Так что мы просто гуляем по особо живописным опушкам. М. проводит сквозь густые заросли, вцепляющиеся в платья, к поваленной березе, у которой издавна садится покурить. Усаживается и проваливается в мягкое кресло: за зиму ствол прогнил и обрел новое качество.

Мы оказываемся на краю ржаного поля, мигающего под ветром синими вспышками васильков. Чтобы не возвращаться совсем уж с пустыми руками, собираем васильки и колокольчики, белый подмаренник и ромашки (тот самый нивяник). Заодно обнаруживаем, что не прав поэт: колокольчики вовсе не темно-голубые, а лиловатые. Темно-голубые вырастут через неделю в глубине леса на смену ночным фиалкам, которым суждено благоухать на террасе нашего дома: в избу их пускать нельзя, дабы избежать утренней головной боли.

Возвращаемся усталые, но расслабляться нельзя: Вита привезла статью, которую надлежит внимательно прочитать на предмет проверки благозвучия фраз и расстановки знаков препинания. Больше ничего не требуется: дочь у нас вполне грамотная, а что до содержания, мы каждый раз поражаемся, в кого она такая умная. Ее наука – психология – выше нашего разумения.

Ужин превращаем в действо. В мангале разжигаем священный огонь, засыпаем углями и, когда костер созревает и горит без пламени, жарим на решетке куриные крылышки и разные овощи: кабачки, помидоры, красный лук, баклажаны. На наше счастье, Миша – муж Виты – справляется с этим куда лучше нас. Трапезу совершаем на крыльце при свечах.

К столу подается джин производства фирмы «Вереск» из города Кашина.

Заканчиваем день партией в маджонг. До чего ж приятно ощущать пальцами старинную слоновую кость! Составляем причудливые комбинации с экзотическими восточными названиями: «Хвост дракона», «Ветряные ворота», «Ряд, пунг и пара», «Три великих ученых». М. сегодня вообще несказанно повезло: он достал «Луну со дна моря». Маджонг – занятие для долгих зимних вечеров, но зимы у нас такие суетные, что коробку с игрой мы так ни разу и не открыли, тем более что партнеров – Виту с Мишей – на длинную игру заполучить нелегко. Хочется закончить хотя бы «круг зюйда», но азарт зажигает одну Виту – она выспалась, а у нас веки будто медом смазаны. С трудом завершаем «круг иста».

О, тяжкая доля собственника! Приобретение дома – а ведь каким новеньким и крепеньким казался, когда осматривали его впервые: уж на наш-то век хватит! – сулило буколические радости. Впрочем, любого нормального хозяина такие смотрины рассмешили бы – ну кто станет покупать дом, не войдя вовнутрь (в тот день бывшие владельцы забыли в Москве ключи)? Е. только обошла вокруг, приникая к каждому окошку (что она там разглядела?), ощупала теплые бревна и вдруг поняла: этот дом – мой. А М. для принятия решения хватило трех белых на участке, что росли под высокой березой.

Когда «мышеловка захлопнулась», т. е. были получены все бумаги, удостоверяющие наши права на дом, и прошла эйфория, выяснилось, что он, как и всякая собственность, требует ухода и, соответственно, вложения капиталов. Это урок всем, кто хочет хоть чем-нибудь владеть. То крыша, то ступеньки, тут прогнило, там расшаталось… Так что первое десятилетие ушло на полное обустройство: водопровод, сараи, клумба. Сажали и плодовые деревья: сначала яблони, погибшие от морозов, зайцев и подземных крыс, потом – две вишни (третья тоже не выжила), давшие за все годы целых девять ягод, да и те склевали птицы.

Покончив с необходимым, принялись за излишества. Возникла пристройка с душевой кабинкой и теплым ватерклозетом. Е. слышала по радио, как представитель риелторской фирмы расхваливал квартиру в элитном доме, напирая на то, что там площадь ванной комнаты целых девять квадратных метров. Ну прямо как наша пристройка – три на три! И как верх разврата вдруг смертельно захотелось сидеть вечерами у горящего камина и глядеть на живой огонь…

И вот в углу красуется камин, но терраса завалена строительным мусором, что приводит впечатлительного М. в ужас. Впрочем, всякое нарушение порядка в первую минуту повергает М. в шок: кажется, что никогда мир не вернется в свое привычное, удобное состояние. Но на это есть великолепная пословица: глаза боятся, а руки делают. Сейчас этих рук в наличии три. Две левые и одна правая. Непрошеный возраст артритом постучался к Е. и вывел из игры ее правую руку. Закованная в лангету, она может исполнять только подсобную роль, как та же Е. назвала одну из своих книг – «Лучшая роль второго плана». Зато очень способствует исполнять должность главнокомандующего. Приказов хватило бы на добрую дивизию, но М. один, мнит себя офицером, которому меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют. Да вот беда, куда б ни послали, солдат не придали, и все надо делать самому.

Как ни странно, порядок воцарился тем же вечером. А сейчас проблема: какие васильки собрать для окончательного украшения террасы. Во ржи васильки высокие, норовят обогнать колосья, в овсах – низенькие, но широковетвистые, на одном стебле три-четыре цветка. Побеждает лень: за высокими надо идти в горку, потом – через поле клевера и тимофеевки, а низенькие – вот они, за забором через дорогу. Тут вдруг встал лингвистический вопрос: почему «во ржи», но «в овсах»? Не скажешь ни «в овсе», ни тем более «во ржах».

Вернувшись с васильковым по цвету и ботанической сути букетом, обнаруживаем, что камин уже используется. Кошка Марыся уютно свернулась клубочком в самом его жерле. Е. хватается за фотоаппарат – картина презабавная. Ничего, опробуем вечером камин – не полежишь.

Вечера ждать не пришлось. Атлантический океан перегрелся, испарился, кажется, весь и опрокинулся неслыханным ливнем на нашу бедную землю. А где-то там, в отливах, обнажилась, выйдя на поверхность, загадочная страна из древнегреческих сказаний. Ее не обнаруживают с воздуха лишь потому, что в такие часы погода нелетная. Природа, истомившаяся зноем, ликует, раскатываясь веселыми громами, а Е. печалуется: «Опять дорогу размыло!» После такой грозы ожидается солнышко, голубоватый пар над изумрудной травой… Дудки! Ливень перешел в унылый нескончаемый дождик, мгла за окном не рассеялась, а только сгустилась, объяв пространство ранними сумерками.

Давно ждала своего часа бутылка белого вина, привезенная весной из поездки сквозь бескрайние виноградники Эльзаса и Лотарингии. Сегодня есть достойный повод – премьера камина. Дело тормозит очередной лингвистический казус.

М. утверждает:

– Затопим камин.

Е. кипятится:

– Топят печку, а камин разжигают.

М. настаивает:

Что ж, камин затоплю,

Буду пить.

Хорошо бы собаку купить.

Была у нас собака… Не просто собака, а самая лучшая на свете. Так и видно ее сейчас в отсветах пламени. Лежит задумчиво, положив морду на лапы, вздыхает. А кот Бурбон пристроился где-то рядом. Они любили друг друга, и пес умер от тоски через две недели после смерти кота. Бедная Марыся – чудная девочка, перед которой все время стыдно за невольные сравнения. А собаку новую мы едва ли купим… Гроза не прошла даром. Отключили электричество. И мы оказались обречены провести вечер не просто у камина, а вдобавок при свечах. Настоящий романтический ужин. Что ж, не бывает худа без добра.

Каждой пятнице, как известно, предшествует четверг. Для М. это особый день – надо убрать дом, чтобы встретить Е. в полном блеске, а еще наполнить вазы цветами. Лучшие цветы произрастают на берегу Дёржи. Вдоль спуска из сорока ступеней, когда-то выложенных старательным односельчанином, ярко-желтыми солнцами горят пупавки, их оранжевая разновидность в Сибири называется жарками. И ярко-голубыми фонарями то здесь, то там вспыхивает цикорий. Ближе к реке качаются синие султанчики шалфея. И свысока на мелочь посматривает желтый коровяк. За ноги цепляет липкая травка с белыми мелкими цветочками – ясменник. Мы сравнительно недавно такие грамотные в ботанике. Сосед из деревни Мозгово сделал М. поистине царский подарок: вручил ему в какой-то торжественный час двухтомный определитель «Травянистые растения СССР». Оттуда почерпнули прелестное название травки, в наших палестинах не растущей, только на Дальнем Востоке: джефферсония сомнительная. «Погодка джефферсонится», – говаривает Е., когда в час, предназначенный для прогулки, небо вдруг обкладывается грозовыми тучами. Возвращается М. с полной охапкой, а потом добрых два часа составляет букеты по росту и цветовой гамме. Искусству икебаны он не обучался, но для дилетанта, по мнению Е., получается неплохо.

Каждая наша машина обретала имя собственное. Как с наречением младенцев и зверей, чаще всего это действо носит инфернальный характер, и результат не поддается разумному объяснению. Впрочем, бывают и вполне логичные имена – в честь кого-нибудь или по каким еще признакам. Вот была, например, у нас машина Мурёнка, поскольку в техпаспорте ее цвет морской волны был обозначен как «мурена», потом – Бацилла (уменьшительно-ласкательное Циля), поскольку буквы ее номера составляют фамилию великого микробиолога – КОХ, а сейчас опять Мурёнка, поскольку согласные в номере РНК.

В пятницу утром по крышу в пыли или грязи в зависимости от погоды, преодолев путь в двести пятьдесят километров, Мурёнка въезжает в распахнутые ворота. Разгрузив багажник, М. непременно спрашивает:

– Что нового в столице?

Но Москва бедна новостями. Даже в ту пору, когда не было мобильников и Интернета, особых происшествий не случалось: разве что ураган в июле 1998 года и дефолт в августе. Теперь же при ежедневной безлимитной связи вопрос и вовсе превратился в ритуальный. Что раньше, что теперь деревенских новостей неизмеримо больше. В тиши полей и лесов событием становится всё: у кого потек холодильник, у кого кошка пропала на трое суток, кто в знойную неделю умудрился принести с десяток белых, у кого пионы распустились на неделю раньше срока – да мало ли важного случается здесь каждый день.

А еще приезжает автолавка. Это огромный крытый грузовик, дребезжащий всеми сочленениями на ухабистой дороге. На подъезде к деревне он начинает оглушительно сигналить, оповещая народ, как вечевой колокол. Но мог бы и не затрудняться – народ уже образовал очередь. В этом году случилась полная победа капитализма: по разным дням недели стали приезжать машины из двух конкурирующих магазинов и бороться за покупателя.

Любопытства ради – нам от автолавки ничего не нужно, ее клиенты – старики-пенсионеры или «безлошадные» отпускники – М. идет на вечевую площадь. Только закрыл калитку, из-под ноги раздается:

– Мяу!

Марыся, как уже было сказано, – кошка с характером верного пса. Куда бы М. ни пошел, она увязывается за ним, как Санчо Панса за своим повелителем. Сколько хитростей изобреталось, чтобы отвлечь ее внимание – все напрасно. Раньше она боялась овсяного поля: в его зарослях она чувствовала себя, как Данте, прошедший жизни путь почти до половины. И, едва ступив на тропинку, делала несколько шагов, панически мяукала и возвращалась домой. А тут она как-то вдруг осмелела, сначала робко, с каждым шагом все отважней и отважней, пересекла поле до конца, прошла рощу, а там второе поле – и не струсила, порой даже обгоняла хозяина на пару шагов. Как М. ни щадил кошку, а километра четыре в азартных поисках лисичек проделал. И кошка с ним. Слава Богу, в отличие от покойного анархиста Барона, не отлучалась, жалась к ноге и путешествие выдержала достойно.

А уж в родной деревне сам Бог велел увязаться за М. И не только ей – тут у автолавки целый зоопарк. В соседней деревне одна московская дама держит стойло с двумя лошадьми и ослом. Конюхом там служит гастарбайтер из Средней Азии. Он и въехал к автолавке, как в Иерусалим, на осляти. А еще со своими хозяевами пришли три собаки. Марыся за авантюризм расплатилась паническим страхом и забилась под грузовик, откуда никакими мольбами извлечь ее было невозможно, пока М. не догадался зайти домой за кошачьим лакомством. На этот раз автолавка привезла массу самых экзотических продуктов – от килек пряного посола до ананасов, но почему-то не догадались привезти хлеба. Ой что было!!!

Это новости деревенского масштаба.

Но есть и районные. Местную зубцовскую и ржевскую прессу мы покупаем регулярно. Нам интересно все: ремонт дорог и газификация, привесы и надои, ход уборочной и происшествия, среди которых случаются весьма экзотические.

А еще один важный источник районных новостей – страховщица. Каждый ее приход (благо, платить за сезон можно частями), хоть и отнимает в силу словоохотливости агента не меньше часа-полутора, приносит массу новой информации. Ведь она, как когда-то сельский почтальон, знает все и про всех. Тут вперемешку сплетни и высокая политика: от мордобития на субботней дискотеке и кражи поросенка до хода стройки дома новой главы района и (полушепотом) пресловутых последствий появления по соседству резиденции Самого… Легка на помине! На велосипеде с привязанной к раме папкой к нашей калитке приближается страховой агент. Е. вздыхает: выключай компьютер – конец сегодняшней работе, да и трату эту планировала на следующую неделю. Что поделаешь…

Хозяйственные дела найдутся всегда. Давно ждут своего часа в кульках из газет разнокалиберные гвозди и шурупы, которые Е. педантично раскладывает по соответствующим коробочкам из-под чая; надо залить в раковины прочищающую жидкость, а главное – засыпать в оставшуюся от прежних, некомфортных времен отхожую яму чудо-порошок с изысканным названием «Уборная сила».

Телевизора мы здесь не заводим не из принципиальных протестных соображений, а просто за ненадобностью. Потребность в этом источнике правдивой информации возникает раз в два года – чемпионаты Европы и мира по футболу. Сейчас как раз тот самый случай. М. идет болеть к соседям и приносит сенсационную весть – голландцы вышибли из турнира самое Бразилию.

Но летом мы не только зрители, а участники состязаний. Шахматы, бильярд и, наконец, крокет. Сегодня как раз предстоит сражение. И воротца на газоне у наших друзей уже расставлены. Азарт пробуждает аппетит, и куриные крылышки, румянящиеся на мангале, оказываются весьма кстати, особенно под хорошее вино.