Расчёт вслепую

Глава 19

Лодка с новым килем шла хорошо, и на команде, кажется, не сказался трехдневный перерыв. Мы провели холодный мокрый день, болтаясь по участку моря южнее Зубьев. У «Колдуна» было чутье, как у плоскодонного лихтера[59]; яхта более, чем когда-либо, походила на огромный ялик, а именно этого я от нее и добивался. И только когда мы на большой скорости скользили по направлению к дому, я дал послабление правилу: на ходу никаких разговоров — и решил потолковать со Скотто.

Криспин, второй рулевой, взял штурвал, а я и Скотто сидели, спустив ноги под наветренные леера, глядя на мрачные серые облака, идущие в сторону острова Уайт.

— Все говорят, что Миллстоун заполучил «Кристалл», — сказал он. Слухи распространялись с поразительной быстротой.

— Слышал.

— Недурная посудина.

— Мы можем побить ее.

Скотто ударил по палубе огромной рукой:

— Конечно, можем.

Опять мы играли в детские игры. Я поднялся и отошел от ограждения.

— Хорошо, — сказал я, — последнее упражнение. Обветренные лица команды, повернувшись ко мне, не выражали никакого энтузиазма. Позади был длинный тяжелый день.

— Фарватерный буй к маяку гавани. Попробуем трирадиальный[60].

Фарватерный буй отмечал крайнюю точку фарватера Пултни. Это была красная клетка с колоколом, пережиток тех дней, когда гаванью пользовались большие суда моего отца. Теперь он служил удобным знаком для яхт, когда хотели срезать путь, подходя к гавани. Более того, буй находился точно на расстоянии одной мили от маяка на конце причала, так что соперники, наблюдавшие из яхт-клуба, могли иметь приблизительное представление о пути, который проходили лодки конкурентов.

Буй приблизился к правому борту. Когда огромный красный с золотом парус обрушился, его меньший брат расцвел, и передняя часть «Колдуна» поднялась, пока указатель прохождения грота-шкота не показал 100 градусов от ветра. Никто не разговаривал, так как кокпит качнулся, и нас обдало брызгами. «Колдун» круто накренился, а вода скользила под ним и била вверх от вздернутого транца веером тонких струек, что означало высокую скорость. Снасти стонали, и яхта наклонилась еще на градус или около того; затем последовала легкая дрожь корпуса, и лодка опять выпрямилась.

Скорость гоночных яхт когда-то ограничивалась длиной их ватерлинии. Яхта обычно поднимала и носовую и кормовую волны и шла на подошве между ними. Теоретически максимум скорости для «Колдуна» с его сорока тремя футами ватерлинии был менее девяти узлов. Но, очевидно, никто об этом «Колдуну» не сообщил, потому что яхта скользила по воде, как плоский камешек, без передней волны и с U-образным веером брызг сзади, в то время как указатель прибора колебался около отметки четырнадцать узлов.

— Бог мой! — сказал Скотто.

Нам потребовалось не более пяти минут, чтобы взять маяк гавани.

— Спустить паруса, — отдал я команду.

— Вряд ли стоит утруждать себя, поднимая их, — заметил один из шкотовых, и все засмеялись. Это была разрядка после напряжения, а наше веселье объяснялось тем, что впервые «Колдун» показал такое время. Внезапно мы стали не просто хорошей командой на старой лодке, но отличной командой на яхте, которая может такое проделать.

Я поднял бинокль и навел его на балкон яхт-клуба. Несмотря на облачное небо и холодный ветер, там стояло несколько человек. Я немного сдвинул бинокль, и оказалось, что я смотрю на другую парочку объективов, которые направлены на меня над хорошо сидевшим блейзером Фрэнка Миллстоуна. Я помахал. Миллстоун быстро опустил бинокль и повернулся к группе людей, стоявших рядом. Я узнал Гектора Поллита, Джека Арчера и Джонни Форсайта. Джонни сказал что-то, возможно о перемене скорости «Колдуна», и все засмеялись, качая головами. Но Миллстоун не смеялся. Он опустошил бокал и быстро прошел внутрь через французское окно. За окном я увидел знакомую фигуру женщины — Эми.

Когда мы подходили к портовому бассейну, я созвал команду.

— У нас осталось чуть больше двух недель до начала отборочных, — сказал я. — Будем выходить каждый день. Теперь «Колдун» показал, что может с новым килем. Я хочу, чтобы он все время так шел. Но лодка — это еще полдела. Давайте держаться подальше от пива, и никаких драк с медведями гризли. Будьте осторожны, и мы победим.

Последовали улыбки и серьезные кивки. На этом этапе подготовки слово «победа» для команды означало то, чему они себя всецело решили посвятить. Бесплатные авиабилеты и деньги на проживание были все-таки не главным. Наградой была победа. Это единственное, над чем не подшучивали, и воля к победе отличала их от прочих людей. Кто-то мог назвать их одержимыми или сумасшедшими.

Я остался, чтобы поговорить со Скотто, после того как все остальные по прибытии испарились.

— Будь осторожен, — сказал я.

— Что произошло?

Я глубоко вздохнул:

— Я думаю, что кто-то поджег индюшатник Эда, для того чтобы вынудить его продать свою лодку.

— Полагаешь, Миллстоун?

Я пожал плечами:

— Способен он сделать такое?

— Понятия не имею.

— Он дурак, если устроил подобную пакость.

— А кто бы мог еще?

Нашлись бы и другие. Например, Гектор Поллит. Или Эми. Любой, кто ни перед чем не остановится, чтобы добыть яхту для Миллстоуна.

— Обратись в полицию, — посоветовал Скотто.

— Пока нет, — сказал я. — Это попадет в газеты. Хегарти потеряет большинство своих клиентов. А если дойдет до суда, Миллстоун найдет за миллион адвоката, и дело прикроют из-за отсутствия доказательств.

— Сдается мне, доказательств куча, — заметил Скотто.

— Суд вправе пожелать неопровержимых фактов, чтобы не осталось никаких разумных сомнений. А те, что имеются у нас, скорее совпадения.

Скотто покачал массивной головой.

— Итак, то, что нам надо, — это побить его на отборочных.

— Ты собираешься ждать так долго?

Я попытался улыбнуться ему, но чувствовал, что мое лицо искажено и натянуто.

— У меня есть одна идея. Если мы победим в первой гонке отборочных соревнований, я смогу кое-что предпринять.

— Мы в силах всего лишь попытаться, — сказал Скотто. — У тебя есть определений план?

— Расскажу позже, — пообещал я. Идея была настолько ужасной, что я с трудом заставлял себя думать о ней.

— Я все еще сплю на борту? — спросил Скотто.

— Боюсь, да.

— Там внизу чертовски вонючее болото.

— Ничего, выживешь.

Он кивнул.

— А что, если я возьму с собой Джорджию?

— Почему бы нет? Но там двоим на койке тесновато.

— Ничего. — Скотто помолчал. — Джорджия говорит, что в ней течет кровь краснокожих. Ее предки занимались этим, стоя в каноэ.

Я засмеялся и прыгнул на пирс. Выехав со стоянки, я автоматически повернул к дому Салли. Затем вспомнил о прошедшей ночи и, развернувшись, направился в Пултни. Детские игры, которые кончаются слезами.

Но на этот раз это будут не ее слезы. И не мои. Миллстоуна.