Расплата за жизнь

Глава 7. ПЕРЕСМЕШНИКИ

Быковы лишь через три месяца узнали, что решением суда Михаил Митрошин был оправдан за совершенное убийство Петра Попова.

Горожан такое известие сбило с толку.

— Это что же творится? Где закон? Теперь нас будут убивать, давить, как кур, сжигать, как мусор, а суд станет оправдывать бандитов да еще извиняться за то, что им пришлось тратить свои силы на установление справедливости?

— Нет, вы только подумайте! Его права были нарушены! Честь и достоинство семьи попраны! Здоровье бандитского выродка подверглось опасности!

— Их личности оскорбляли, подвергали унижениям! Как будто Мишка знает, с чем едят это достоинство! — судачили горожане, косясь в сторону старого дома с закрытыми наглухо ставнями и воротами.

— Суду видней! Собраны доказательства вины Петьки! Он, дурак, сам напросился на погибель…

— Ты что? Ослепла, старая? Погляди на Митрошина! Перед ним медведь мальцом покажется! Зверюга, а не мужик! А Петька? Иль ты мозги поморозила? Он смолоду недомерком был! На танцах у девок промеж ног мотался! Куда ему против Мишки! Это равно, что блохе с жеребцом задираться! — шамкали старухи на лавочках.

— Мишка свой! Трудяга мужик! Если что случилось по молодости, свое отбыл! Зато теперь вкалывает! Своими руками и горбом кормится. Никого не облапошил, ничего не украл. А Петька? Каждый год машины менял! Нынче на свои кровные не разбежишься! Дай Бог прокормиться. Уж не до жиру! А этот — бесился! Значит, воровал! Это уж ясно! Вот только на чистую воду его не успели вытащить! — говорили мужики в пивбаре.

— Туды его мать! И как удалось прохвосту выйти чистым из говна? Неужели волосатую руку заимел? Кто его из параши выволок? — удивлялся Димка Быков.

— Не о том думать надо. Этот козел теперь хвост распушит! Постарается достать всех, кто его девку огулял, кто дом взрывал, киоск подпалил, кто его сына сбил. Суд доказал факты. А прокуратура займется расследованием. И что тогда? — перебил брата Кешка.

— Что? Мы с тобой ничего не делали…

— Поймают исполнителей. А они выведут на организаторов. Понял? Тогда хана. Уже нам!

— Надо прикрыть ребят, — задумался Димка.

— Чем? Башли где возьмешь? И эти уплыли. Петькины! И надо было гаду взять его вместе с кейсом! — сетовал Кешка.

— Кому теперь загоним «Мерседес»? Я уже всем предлагал. Отказываются. Петька один клюнул. Эх, как кайфово все получилось и сорвалось в один миг! — сетовал Димка.

— Что машина? Чую, самим скрываться надо. Подальше от Орла! Чтобы не взяли за жопу!

— Чего это киснешь? Хрен что докажут! — отмахивался Димка, не любивший думать наперед, заглядывать в завтра.

Кешка умолкал, зная ограниченность брата, его неумение решать обдуманно вопросы, принимать верные решения, умение защититься от опасности заранее. Димка был боевиком. Кешка считал себя стратегом, домашним генералом. Его превосходство неоспоримо признавалось в семье, а потому ни одного шага не предпринималось без согласия и одобрения Иннокентия. Он был мозгом, Димка — силовиком. Они не могли обойтись друг без друга, Но вместе им было тошно.

Димка любил драки, горячие, жестокие, с кровью, увечьями и стонами. Особенно когда эта работа щедро оплачивалась. Он готов был измесить любого, лишь бы не даром.

Кешка не терпел драк. Сам в них не участвовал. Но… Организовал их множество. За результаты хорошо платили заказчики. Потом, случалось, были биты и они. Так уж закручивались ситуации. Кто больше платит, тот и хозяин бала.

Быковы считались в Орле самыми крутыми ментами. Их боялись многие. И только они — никого. Но вот теперь отчего-то все чаще портилось настроение Кешки. Да и было от чего.

Завелась у него любовница. Белокурая кудрявая бабенка. С голубыми улыбчивыми глазами, с ресницами до бровей. Пухлые губки сложены в капризный бантик. Прозрачные, розовые ушки. А шея… Нежная, белая, как шелк. Высокая грудь, тонкая девичья талия и точеные ноги сводили с ума многих мужиков города.

Ленка была самой обольстительной женщиной Орла. Она прекрасно играла на гитаре. Ее нежный голос, как пение малиновки, казался неземным.

У нее было много поклонников, воздыхателей. Но она отдала предпочтение Кешке, и Быков считал себя счастливцем. Ему завидовали все мужики. Еще бы!

О Ленке мечтали многие. Увидеть ее улыбку считалось подарком судьбы. Войти к ней — выигрышем в счастливую лотерею, обладать — неземным наслаждением.

Ленка никогда не любила многих. Только одного. Второму двери не открывались. Поэтому никто не бросил в ее сторону ни одного обидного слова, даже намека.

Ленку обожали, по ней вздыхали отцы многочисленных семейств, с тоскою глядя на своих обрюзгших, склочных жен, одетых в линялые халаты, истоптанные потертые тапки. Их груди, животы и зады были столь безобразно отвисшими, потерявшими весь былой вид и формы, что не только соседские, свои мужья отворачивались с отвращением, сплевывая досадливо в сторону расплывшихся либо иссохших жен. Что можно ожидать от таких, кроме тарелки супа, сваренного наспех. Об утехах и радостях не вспомнить. Лишь иногда, перед праздником, желая блеснуть осколками былого, накрутят бабы лохмы на бигуди, чтобы на другой день появиться перед своими толстозадыми мужьями в веселых кудряшках, с губами, накрашенными помадой морковного цвета. Но мужики еще долго помнят голову в бигудиных рожках, застиранные ночные рубашки, вылезшие из-под халатов. И украдкой от жен, краснея за себя, вспоминают Елену.

— Что за женщина! — вздыхали мужики, поворачиваясь спиной к женам.

Ленка никогда не выходила на улицу, не приведя себя в порядок. Всегда свежая, улыбающаяся, она казалась сотканной из солнечных лучей. Даже самые крутые парни, завидев ее, не решались не только приставать, заматериться, не смели дерзко посмотреть в сторону Ленки.

Кешка сам не верил в собственное счастье. Ленка стала его любовью и радостью.

Даже родной брат Димка жгуче завидовал Кешке и не понимал, почему она отвергла его — сильного, смелого, дерзкого? Что нашла она в Кешке, скучном и молчаливом?

Ленка всегда ждала Иннокентия. Она, едва он входил, обвивала его шею нежными руками. Целовала, гладила, называла так ласково, как никто другой. Он никогда не слышал таких слов от Тоськи. Все прежние любовницы в подметки не годились Ленке. Она умела любить так, что Кешка чувствовал себя с нею на вершине блаженства. Он верил, что нет на свете человека и мужчины достойнее, красивее, темпераментнее его. В этом Иннокентия убедила Ленка. Не верить ей он не мог.

Кешка гордился самим собою. Изо всех сил пытался оправдать лестные эпитеты любовницы. Он тщательно следил за собою и никогда не появлялся к ней в рубашке с грязным воротничком и манжетами, в неглаженых брюках или нечищеной обуви. Никогда не приходил без цветов и дорогих конфет, без марочного изысканного вина и подарка. Ему хотелось верить, что Ленка любит его не за это. Ведь отвергла более состоятельных поклонников. Значит, избрала по сердцу, не из выгоды, — думал, застегивая на белоснежной шее очередное дорогое колье или золотую цепочку, браслет, украшенный драгоценными камнями, перстень сказочной красоты. Или серьги, которые вызывали зависть всех горожанок.

Ленка принимала подарки, снисходительно улыбаясь, словно делала одолжение Кешке. Иногда целовала его в щеку, подчеркивая, что не даром ему рада.

Иннокентий старался изо всех сил угодить любовнице, удержать ее как можно дольше. И ни в коем случае не допустить ее разочарования, не получить отставку.

Ленка все это понимала…

Иннокентий стал ее любовником незадолго до появления в его семье третьего ребенка. И вскоре к Тоське остыл совсем, перестал замечать жену. Не прикасался к ней, старался избегать общения. Перестал водить к себе гостей и не появлялся с Тоськой на людях, не возил ее на машине.

Женщина думала, что это отчуждение из-за беременности, изменившей внешность. Тоська сама себя не узнавала в зеркале. Но знала, что беременность — явление временное. Стоит родить, как все наладится, вернется в норму. Она старалась реже попадаться мужу на глаза, чтобы не раздражать его. Но… Приехала к матери с отцом в Зеленый Ров вместе с детьми. Хотела до родов здесь пожить. А тут, как назло, соседская старуха приплелась на третий день. Ее в каждом доме боялись. Называли ведьмой. Ее никто не помнил в молодости. Все так и считали, что Алымиха родилась в черной шали, темной кофте и в длинной, до самых пят, юбке. Но не одежда наводила ужас на людей. Леденил душу взгляд старухи, пронзавший до самых костей. Ее глаза смотрели, казалось, из самой глубины головы, от затылка, из-под нависшего шишковатого лба и седых прядей, спадающих на лоб.

— Отдыхать приехала, бабонька? — глянула на Тоську пронзительно и захихикала скрипуче, едко. — Значит, дитя носишь ныне. Уже ему скоро и в свет появиться надо! Мальчонку родишь! Крепыша! Это как Бог свят говорю тебе. Но только стерегись, девка! Не любит больше тебя мужик твой! Другая у него на сердце имеется. Веселая, молодая, красивая! С ней в постели тешится, ей подарки несет. К тебе сердцем остыл и плотью. Не хочет думать о тебе. Она его сердце в плен взяла. Завладела накрепко. К тебе ничего не осталось. Даже к детям охладел супостат. Кобель окаянный!

— Не бреши, Алымиха! Не болтай напрасно! Кешка любит нас! И ни на кого не променяет. Откуда ты взяла про любовницу? Не до них ему. Мой муж — человек серьезный, — испугалась Тоська, вспомнив Кешкину холодность.

— Все они поганцы! И твой не легче! Ну, хочешь увидеть соперницу? — предложила Алымиха.

— Хочу! — вырвалось против воли.

— Налей воды в стакан. Дай сюда! Теперь теплой золы из печки. Свечу зажги! Смотри в стакан! — шептала старуха невнятно.

Тоська ждала недолго. Увидела в стакане воды, как в зеркале, Кешку с белокурой женщиной в постели.

— Ну что? Увидела? То-то! Говорю, что он кобель!

Тоська разревелась на весь дом.

Не вой. Помогу тебе, когда придет время. Не век кобелю без цепи жить! Надо их, шелудивых, в руках держать. В строгости! Под каталкой и ухватом!

Тоська уже не слышала слов Алымихи. Выла так, что мать с огорода прибежала.

— Ты чего?

— Кешка с бабами путается!

— Чего? Кто брехнул?

— Сама видела. Вон Алымиха показала в стакане, — еле выговорила Тоська.

— Нашла кому верить! Чего тебе, ведьма, надо? Зачем пришла сюда? Чего душу девке моей травишь? Иль греха не боишься? Иди к себе! Там воду и мути. Все никак не угомонишься, старая чума! Девка на сносях, ребенка ждет. А ты ей про мужнины пакости! Нашла время! Иди вон! — кричала Евдокия.

— Гонишь, дура! Ничего, в ногах станешь валяться, просить, чтобы помогла твоей Тоське! Она у тебя вдовой останется. Скоро! — засеменила Алымиха к двери, хохоча ядовито.

— Типун тебе на язык! — крикнула ей вслед хозяйка. И велела дочери замолчать. — Брехня все это! Заморочки, одурачивание! Не будь беременной, не поверила бы. У всех баб в это время нервы слабые! — успокаивала мать.

Но Тоська верила не ее словам, а своим глазам. Ночью у нее пошла кровь. Начались схватки. Отец, испугавшись, разбудил соседа, попросил отвезти дочь в больницу.

Кешка и впрямь был у Ленки, когда в дверь позвонил Димка и сказал, что Тоська умирает. Иннокентий не сразу сообразил, что произошло.

— Выкидыш! Понял? Давай в машину! Быстрее в больницу! — выдернул брата от любовницы.

К Ленке Кешка вернулся на третий день, заскочил на десять минут, чтобы извиниться за поспешный уход:

— Беда у меня, Ленка! Жена умирает!

— А разве она единственная на свете? — улыбнулась удивленно. — Или я тебе не подхожу? Или разлюбил меня? — обвила шею.

—Не только… У нас дети. Двое.

— Дети? Ну и что? Неужели ты так примитивен? Дети не должны отнимать жизнь у родителей. Они вырастают, а жизнь продолжается.

— Ты это к чему? — не понял Кешка.

— О себе подумай. И обо мне. Жизнь не вечна. Стоит ли расстраиваться по пустякам? Ею надо дорожить, каждой минутой. Жить себе в радость. Понял?

— Не совсем…

— Ох, какой непонятливый, — надула губки. И сказала жестко: — От меня ушел. Выходит, не любишь?

— Люблю, — поспешил убедить любовницу.

— Тогда почему торопишься? Куда спешишь?

— Она умирает…

— Что же с того? Разве ты ей сможешь помочь больше врачей? А если они не спасут, ко мне придешь? Да и помогут, ко мне вернешься. Или не так?

— Ты права. Но дети…

— А где они были, когда ты ко мне приходил?

— С женой…

— Почему тогда о них забывал?

— Помнил. И тебя любил.

— Разберись, кто дороже. Тогда и приходи! — указала на дверь. Он вышел не прощаясь. И пробыл у Тоськи в больнице до самой выписки.

Кешка сам себя истерзал. Да, Ленка стала лучиком в его жизни. Его гордостью и радостью. Он не шел, а летел к ней как на крыльях. Он никогда не был так привязан ни к одной из женщин. Тоська в молодости лишь нравилась ему. Он долго не ухаживал за нею. Уже через два месяца обладал девкой. А когда она забеременела, решил жениться. Тоська согласилась с радостью, без уговоров. Но нот теперь она не выдерживала никакого сравнения с Ленкой. И если бы не дети… Хотя… А может, Ленка права?

— Нет, нет! Дети мои! Хватит! Они не помеха! Ну и что, если люблю Ленку? Дети — при мне!

Он злился на Тоську за то, что та невольно помешала ему своей болезнью. Он молча сидел рядом, равнодушно смотрел в окно.

«Как там Ленка? Что делает? Простила его или все еще обижается? Ничего! Эта болезнь не вечна! Я вернусь! И она простит, все забудет», — думал Кешка, невольно улыбаясь, и внезапно поймал на себе пристальный, изучающий взгляд жены.

— О своей блондинке задумался? — спросила Тоська холодно. Кешка вздрогнул от неожиданности. Уж слишком внезапный был вопрос.

— Уходи! Не мучай себя! И меня не терзай. Я проживу без тебя! — сказала жена жестко.

— Тось, ты о чем? У нас дети, — увидел врача, появившегося в дверях.

— Дети мои! И ты о них забудь! — ответила жена, глядя на Кешку с ненавистью.

— Ты сначала выживи! — сказал он ей, когда они снова остались вдвоем.

— Если сдохну, мать моя их вырастит, без тебя!

— Замолчи, дура!

— Уходи! — потребовала Тоська твердо.

— Куда?

— К ней! К своей потаскухе грязной!

— Не смей ее обзывать! Ты не знаешь ее! Она не шлюха!

— Вон!

Только появление свекрови заставило замолчать обоих. Тоська, отвернув лицо, плаката. Еще бы! Сам сознался! И обдумывала, как жить дальше.

Успокоить себя саму непросто. Но к вечеру мать привела детей. И Тоське стало до бесконечности жаль их.

— Неужели им придется сиротствовать? Ну кому они нужны будут, когда меня не станет? Родители старые, долго не протянут. Не успеют на ноги поставить. А этому кобелю — не до них. А значит, надо выжить. Для них и для него, — приложив руку к животу, почувствовала, как в нем зашевелился ребенок.

— Успокойся, мой мальчик, мой сынок, я жива! И никому не дам тебя в обиду, — пообещала про себя.

Иннокентий тогда старался не оставаться наедине с женой. И навещал ее вместе с матерью и братом либо с тещей. Отлучался ненадолго. Старался избегать опасных тем. Ленку не посещал. Не до. нее было. Состоялся у Кешки разговор с матерью, она вмиг уловила неладное в отношениях сына и невестки. И, вернувшись из больницы, заставила признаться во всем.

— Идиот! Дурак! Кто так поступает с женой! Все мужики имеют любовниц, но никто не рекламирует это. Такое прячут, как грязное исподнее. Не умеешь втихаря, оставь это. Не можешь с нею расстаться? Разберись в себе! Но бросить троих детей, осиротить их я тебе не позволю! Никто не навязывал Тоську! Сам выбрал. О детях надо думать.

— Я не собираюсь их бросать, отказываться от них! Они мои! Но я люблю Ленку!

— Этих Ленок в твоей жизни будет много, а жена одна! И ради сучки, да еще в такой момент, не позволю тебе рисковать семьей. Потеряешь навсегда. А эта фифа неизвестно какою будет. Пока ты с нею сожительствуешь, все хорошо. А когда женишься, она тебе зубы и покажет!

— Она порядочная! Не сучка!

— Порядочные семьи не разбивают! И не путаются с женатыми. Не отбирают отцов у детей. Так поступают шлюхи! Последние, подзаборные, у которых нет ни стыда, ни совести. Они лишь одно ценят — деньги или подарки. А ты попробуй приди к ней с голыми руками. Да не один раз. Вот тогда ты узнаешь истинное отношение к себе.

— Ну нет! Ленка к подаркам равнодушна!

— Тем более! — усмехнулась мать криво.

— Пусть Тоська поправится.

— Конечно, не теперь, не сломя голову. И помни. Все любовницы хороши. Но женами они не становятся. Лишь в редких случаях. Детям никто не заменит родную мать. Это доказано жизнью. Я не хочу, чтобы ты убеждался на своей судьбе.

Тоська тем временем понемногу приходила в себя. Она обдумала все. И, посоветовавшись с матерью, решила сразу после больницы перебраться к ней в Зеленый Ров. С Кешкой надумала определить отношения после родов.

Евдокия тоже не теряла времени зря. Найдя Алымиху, попросила сказать правду о судьбе дочери. И, если сумеет, помочь Тоське выправить судьбу.

Старуха долго отказывалась. Не хотела слушать Евдокию, гнала из дома.

— Ты не меня, внуков пожалей. За них прошу. Они чистые! Им помоги, коли сможешь! — просила баба Алымиху.

— Им моя помощь не нужна. Вот появится третий. Здоровый малец, крепкий, как и судьба его. Нигде не споткнется. Он не в отца! Не в Быковых. Светлым человеком будет. И руки, и ноги, и мозги на своих местах. Счастливым станет! У старшего внука— потрудней. Здоровье хлипкое. Остальное — терпимо. У внучки муж забулдыга будет. Но недолго с ним промается. Второй — ее судьба. С ним и дети. С ним до смерти жить станет, — говорила старуха.

— А Тоська? Она-то как?

— Поживет с Кешкой. Покуда помирятся. Успокоится он. Но не в полюбовнице его беда. Не в ней погибель. Но девка твоя не без головы. Свою судьбу сама сумеет устроить со временем. Ей моя подмога без надобности.

Едва зашел разговор о выписке, Тоська сказала Кешке, что поедет к матери, чтобы там спокойно дожидаться родов.

Быков с радостью согласился и вскоре отвез семью к теще, сам вернулся домой и тут же позвонил Ленке.

— Представляешь, как я по тебе соскучился? Приезжай ко мне. Я один. Побудем вместе.

Ленка не сразу откликнулась. Ответила через паузу:

— Нет. К тебе не приеду. Не хочу светиться перед соседями. Ты приезжай, если хочешь увидеться.

Кешка решил навестить Ленку, но, как советовала мать, с пустыми руками.

Любовница, встретив Кешку, удивленно посмотрела на него. Но виду не подала, ничего не сказала. Лишь спросила:

— Как надолго остался один?

— До родов. Так сама жена решила.

— И дети с нею?

— Хочу привезти их через неделю, — ответил ей.

— А зачем? — удивилась Ленка, но спохватилась. — Хотя, конечно, ты отец. Скучаешь без них.

— Скажи, Лена, если бы я тебе предложил остаться со мной, насовсем, ты бы согласилась?

— Это как понимать? Ты делаешь мне предложение? — Вспыхнули щеки женщины ярким румянцем.

— Ну предположим, да! — решился Кешка проверить любовницу.

— Надо подумать. Так сразу не скажешь!

— Почему? Ведь ты говорила, что любишь меня.

— Все так. Но я люблю тебя одного! И ни с кем делить не собираюсь.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты любишь сразу многих. Не только меня. Это всегда непрочно. Такие отношения теперь считаются устарелыми.

— Ты о ком?

— О твоей семье. Ты еще не расстался с нею. А мне предлагаешь руку. Не сказал, свободным придешь или нет. Ты собираешься разводиться с женой?

— Если решим жить с тобой, то безусловно.

Ленка вздохнула облегченно:

— Тогда и мне решать будет проще.

— Так ты согласна?

— Подожди. Еще скажи, как ты представляешь наше будущее? Где мы будем жить?

— Ну, наверное, у тебя. Не могу же я жену с двумя детьми выгонять из квартиры!

— У тебя уж скоро трое будет, — напомнила Ленка.

— Дочку старшую придется взять к себе. Или сына. Жене одной трудно будет растить троих.

Ленка отодвинулась на край дивана:

— Ко мне? Да еще с ребенком? Я должна растить его? С чего ты взял? Что за глупость? Ты долго это придумывал? Ты хоть соображаешь, кто себе на шею хомут повесит? Или ты считаешь меня ненормальной?

— Эх, Ленка… А я верил, что любишь.

— Ничего себе! Вздумал на меня свои заботы спихнуть, запрячь, как лошадь. Да еще вселишься в мою квартиру! Хорош муженек! Да таких по городу знаешь сколько? Не пересчитать. Это я должна чужих детей растить? С чего бы? Мне что, жизнь осточертела? Ты их наделал, сам и расти. А нет — отдай матери, пусть воспитывает внуков, исправляет твои ошибки. Почему я должна за них отвечать? Явился соколик! Жениться решил, — рассмеялась в лицо зло.

— Я уже женат. С тобой пошутил. И не собираюсь разводиться с женой. Хотел тебя проверить. А ты вся и вывернулась наизнанку. Показала свою любовь. Мне наука впредь. Ладно. Спасибо за урок. Он затянулся немного. Ну да ничего. Все обойдется!

— Тоже мне проверяющий выискался! Иди! И ни шагу ко мне! Никогда! — открыла двери и, пропустив Кешку, защелкнула двери на ключ.

Кешка шел, тупо уставившись в асфальт. Он сам не знал, куда податься, куда деть свою осмеянную, изгаженную душу. Ее заплевала Ленка, та, которую он действительно любил. Ему нелегко было решиться на такую проверку. Он сам едва вынес все услышанное, зато взамен получил определенность.

— Уж лучше такая, зато с легкой душой ушел, — ухватился за покалывающее сердце. Впервые почувствовал боль. Постоял возле чужого дома, хотел идти, но в висках ломило. Он остановил такси, поехал домой. А через полчаса в двери позвонили. Пришел Димка и сказал, что по заявлению Митрошина в прокуратуре заведено уголовное дело по фактам изнасилования, наезда на сына, взрыва во дворе, поджога киоска. По увольнению разбираться нечего, там половину работяг выставили на улицу.

— Что делать будем? Дело поведут самые сильные следователи. Так мне сказали, — говорил Дмитрий и постарался успокоить себя и Кешку: — Ну что теперь докажут, сколько времени прошло!

— Кому дело поручено? — спросил Кешка.

— Помимо прокуратуры, его отдали под контроль «конторы».

— Что? — удивился Иннокентий.

— Так услышал. Наше начальство вроде уже вызывали. Он с самого утра до обеда где-то был. Когда вернулся, закрылся в кабинете на ключ. Я стучал, он не открыл. А секретарша сказала, что занят…

— Значит, отколоться решил. Ну и хрен с ним! Посмотрим, у кого это лучше получится, — ухмыльнулся Кешка.

— Наверное, срываться нам надо! — предложил неуверенно Димка.

— Куда? На Севере нас знают. Тут же засветят при розыске. Там и прикрыть некому. Спрятаться негде.

— Север большой, — не согласился Димка.

— Дурак! Если по своей системе, то без перевода ни шагу! Это через управление или министерство. А нам нужно без обратного адреса. А значит, без погон. Но и это мимо. На Севере туго. Сокращения везде. Зарплату по году не выдают. Люди оттуда мечтают уехать, да не на что. Куда головы суем? — перебил Кешка. — А если в Мурманск или Владивосток?

— Не суетись. Дай подумать. У нас есть время. Поспешный отъезд может насторожить. Давай выждем, — предложил Димка.

— Ну и влипли мы из-за Петьки! Он, падла, в жмуры свалил, а мы расхлебывай.

— Кончай ныть! Сам знаешь, почему кентовались. Не в нем навар. Он так и не раскололся, гад, где кубышка. Все за нос водил. Все вокруг да около. На интересе держал. Уже казалось, вот-вот проболтается. Сколько поили его до усеру? Специально. Но заткнулся. Ровно все монеты разом проглотил.

— Но сам он не мог вынести. Кишка тонка.

— Без тебя знаю. Кто-то помогал. Сам он не справился бы с этим. А значит, кто-то знает. Но кто?

Братья помолчали, обдумывая каждый свое.

— Кажется, я знаю, у кого искать! — сказал Димка и выдохнул: — У Любови Ивановны. Другому Петька не доверил бы. Только ей. Он у нее под каблуком всю жизнь жил. Что она говорила, так и думал. В чужие руки не отдал бы. У себя держать не рисковал. Да и бабе не доверял, сам знаешь. А матери чего не поверить, если она, выкупив квартиру, даже завещание Петьке оставила на нее. Ты слышишь? — толкнул брата.

— Молодец, братан! Думать научился! Взрослым стал. Вот о завещании вспомнил. Неспроста оно. Хотя куда бы она ее дела. Ведь кроме Петьки — никого.

— Ты вспомни! Она никогда, никого не впускала в спальню! Даже когда болела. На карачках выползала в зал, а спальню запирала на ключ. И это при том, что сама никуда уходить не собиралась, — вспомнил Димка.

— Ан и все верно! Зачем, что ей прятать там? Хотя, может, и всегда такою была. Мы не бывали у них до жмуровства Карпова, — думал Кешка.

— Если бы тряслась только за барахло, держала бы на замке шифоньер. А тут всю спальню.

— Но ведь и Петька туда не заходил.

— Это при нас…

— А что, если навестить ее? — предложил Димка. — Зайти можно. И повод найдем. Но как проверить? Вдруг у нее какой-нибудь хмырь ночует? Она не угомонилась. И кстати, где она своих козлов укладывает, если не в спальне?

— У нее в зале диван. Все хахали говорили, что в спальню не впускает никого.

— Как узнать, одна ли она дома? — тихо заговорил Кешка, загоревшись новой идеей.

— Позвонить ей. Поговорить. Набиться в гости. А на месте видно будет, — рассмеялся Димка и продолжил: — Если обломится та «кубышка», нам сам черт не страшен. С нею мы куда угодно смоемся. Везде примут. Хоть за рубеж…

— Дурак! Ту коллекцию знают во всем свете. Засвети — и тут же крышка! На месте возьмут. Все знают, чья она! Слышали, что украдена. Как нас примут? Секешь? — охладил Кешка брата.

— Можем в Ригу махнуть. Там не выдадут.

— К Маркову? Ну, Анатолий Фомич надежный кореш. Тот хоть черта спрячет, — согласился Кешка и вспомнил о семье. Задумался.

— Ты чего?

— Нужна стенка. Если нам придется линять в Ригу, наших надо обеспечить. Твоих и моих. Понял?

Димка только теперь вспомнил о своей семье. Но ненадолго. И, подтолкнув Кешку, спросил:

— Ты со своею прощаться будешь? Или сквозанешь молча?

— Ты о Ленке? Мы расстались с нею.

— По-хреновому? Или тихо? На время?

— Навсегда.

— Это совсем хреново!

— Почему?

— Ленка не сама по себе. У нее в руках игрушек много. Как знать, кто станет следующей?

— Ну и что? — удивился Кешка.

— Она тебя с потрохами заложит. Любому. Все, которые от нее ушли, добром не кончили. Не зря ее зовут роковой.

— И липнут к ней, — заметил Кешка.

— Все любят рисковать. Но знай, от нее без пакости не отвяжешься.

— Кончай стращать. Давай-ка лучше позвоним Поповой. Еще не поздно к ней в гости прийти. Уж пора нам с коллекцией определиться, — взялся

Кешка за телефон.

Любовь Ивановна не сразу взяла трубку. Узнав Быкова, поздоровалась. На вопрос о здоровье сказала, что чувствует себя нормально. Вчера вот расстроилась. Побывала на могиле сына. Все вспоминала, каким хорошим он был. И ночью долго не могла уснуть.

Мы навестим вас, если вы не против. Давно не виделись. А ведь Петр был нашим другом, может, наша помощь нужна? Мы с радостью! Только скажите! — торопился Кешка. Но в ответ услышал:

— Нет, Иннокентий! Мне, право, не до гостей. Я отдыхаю. В другой раз. Когда-нибудь. Если понадобитесь, я позвоню. В Петиной записной книжке есть ваш номер телефона. Спасибо, что помните о нас, — положила трубку.

— Старая сука! — разозлился Димка, узнав о разговоре.

— Нужен повод. Но такой, когда она не сможет отказать нам.

— Но какой?

— Теперь надо подождать немного. Что-либо придумаем. Навязываться самим не стоит. Если «кубышка» у нее, она будет опасаться любого и нас тоже. Меня даже радует, что она отказалась встретиться. Значит, монеты там. И она не хочет рисковать, — говорил Кешка.

— Кобелей не боится, а нас испугалась.

— К ней заходят знакомые. Но они либо не знают о коллекции, либо она их не интересует. Старуха, как видишь, в гостях разборчива, — усмехался Кешка.

— Так что придумаем?

— Не спеши, само придет.

— Успокоил, мать твою. У нас земля под ногами может загореться. И тогда уже не до монет нам будет! — злился Димка.

— Пока следствие раскрутится, у нас есть запас времени. Посмотрим, куда оно повернет. У меня в прокуратуре есть свои люди, Они, в случае чего, предупредят меня! — успокоил брата Иннокентий. И решил для себя, что для него нет более подходящего момента помириться с женой, привезти ее вместе с детьми домой и пожить тихо, не влипая ни в какие скандальные истории. То же самое посоветовал и Димке. Тот, подумав, согласился.

В этот же вечер Кешка уехал в Зеленый Ров. Теща, завидев его, глазам не поверила. Тоська, услышав шум мотора, выглянула в окно, увидела мужа, но не поспешила к нему навстречу. Мысленно она уже простилась с ним.

Кешка пытался примириться со всеми одним духом. Детям целую сумку конфет дал. Разных. Тестю — бутылку петровской водки поставил. Теще — новый халат на плечи накинул, к нему — тапки теплые, новые, махровые. Подошел к Тоське, она отвернулась. И вместо приветствия спросила язвительно:

— Явился, купец? Что тебе от нас нужно?

— Поехали домой, хватит в гостях жить! — не хотел заметить обидное.

— А я дома! Вот у тебя — в служанках жила!

— Тось! Хрен со мной! Подумай о детях! Они наши, твои и мои. Мы с тобой сами разберемся. Они не должны страдать.

— Иди к своей шлюхе!

— У меня кроме тебя и детей — никого! А ты жена мне!

— Надолго ли?

— Навсегда! Собирайся! Дом без вас — сирота! А я в нем, как покойник в могиле! Не могу без вас! Прости меня, дурака. Не повторю глупость. Поверь в последний раз.

Тоська смотрела на мужа, не зная, верить ей или нет. Но тут мать вмешалась:

— Чего душу томишь? Всю ночь ревела. Разве так перед родами годится? Ведь сам приехал, кается. Иль сердца не стало у тебя? Прости его! Уж если он еще раз спаскудится, тогда все! На порог не пущу злодея!

Тоська быстро собрала детей. Впихнула в сумки свои вещи. И уехала домой. В городскую квартиру.

Кешка, как и обещал ей, теперь все время возвращался с работы. Сам приносил все продукты, гулял с детьми во дворе. Редко виделся с друзьями. И жил, как примерный семьянин, избегая острых ситуаций.

Теперь не только соседи, даже начальство на работе удивлялось переменам в Быковых. Они ни с кем не скандалили, не выпивали, не спорили, перестали ходить в гости и к женщинам. И даже выходные проводили в семье.

— Кто-то им подпалил пятки, что вдруг остепенились. Неспроста это! — говорили торговцы на базаре. И только Быковы понимали, что именно теперь им ни в коем случае нельзя сорваться. Ведь дело в прокуратуре не лежало под сукном. По нему шла работа. Пока они, Быковы, оставались вне подозрений…

…Потапов и Соколов три недели были в командировке. Они многого не знали. А тем временем события не стояли на месте. И каждый день приносил свои новости.

Ленка, бывшая любовница Быкова, прождав Иннокентия с неделю, все думала, что вернется он к ней с повинной просить прощения за грубую выходку, не дождавшись, подарила улыбку другому. Тот давно ждал своего часа. И тут же вошел в дом Ленки, горя желанием стать ее фаворитом. Но женщина оказалась коварной и прощебетала голосом раненой иволги:

— Если любишь, отомсти за меня. Помоги очистить мое имя. Не щади ради нашей будущей любви. Он не должен смеяться и радоваться, не дай нам жить под одним небом. Пусть каждый вздох его станет живым стоном. Пусть не водой, а слезами и кровью умывается. И вместо хлеба грызть ему землю, чтобы в горе своем не только детей забыл, а и свое имя! Когда это случится, я стану твоей навсегда…

Она до глубокой ночи рассказывала новому избраннику все, что, знала о Кешке. Тот слушал внимательно, боясь упустить хоть слово о будущем враге. А вечером, усадив Ленку в свой «Ситроен», повез ее, чтобы та показала ему, где живет мать, брат да и сам Кешка. Иннокентий гулял с детьми, когда у его дома остановилась машина. Он увидел Ленку. Та скользнула по его лицу равнодушным взглядом, отвернулась, как от незнакомого. У Быкова это пренебрежение отозвалось болью в глубине души. Но Кешка не подал виду. Он глянул на того, кто сидел рядом, на водителя, нового, счастливого обладателя самой обольстительной женщины города. И вздрогнул от ужаса. Холодные мурашки побежали по спине.

Кешка видел его не раз. Мимоходом, проездом, случайно. Лично они не были знакомы. Да и кому в голову придет дурное желание — познакомиться с ним лично? Да еще добровольно. Его обходили и опасались все, даже милиция, наслышанная об изощренных пакостях мерзкого скандального человека, известного горожанам склочника и сплетника, самого гнусного во всем Орле — патологоанатома Савву, которого горожане называли Потрошителем. Он работал судмедэкспертом. Знал многие тайны и подноготную жизнь горожан, какую нередко выворачивал наизнанку на потеху города. Он не смотрел на должности и положение. Не считался ни с чьим именем. Он не щадил ни женщин, ни мужчин, ни девиц, ни детей. Он никого не боялся.

Кешке не доводилось сталкиваться с Саввой. Но ему показали и рассказали о нем многое. Предупредил Быкова даже начальник милиции, что лучше иметь во врагах сатану, он — ребенок в сравнении с Саввой.

Сколько раз униженные, осмеянные горожане пытались убить или хотя бы измесить его. У них ничего не получалось. Тот был словно заговоренный и продолжал свое, посмеиваясь и жестоко мстя незадачливым мстителям. Они были игрушками в его руках. Савва крутил ими, как хотел.

Он был старым, убежденным холостяком. Никогда не имел ни семьи, ни детей. И горожане шепотом рассказывали друг другу, что Потрошитель живет с покойницами. Из его рук ни одна не уйдет па погост девицей. Всех обесчестит. Не гнушается даже пожилыми бабами.

Никто этого не видел. Но упорные слухи за Саввой ходили хвостом.

— А почему иначе он до сих пор не женился. Ить мужик! И у него все, что надо, промеж ног на месте имеется. И конечно, тоже чешется, как у всех. Куда ему от того деться. Вот он и приспособился — трупоебом стал, пес окаянный, — говорили пожилые бабы, живущие вблизи морга, где работал Савва, боясь и смерти, и предстоящего осквернения.

Никто из них не поверил бы в мужскую сдержанность. Каждый судил по себе. Никто из горожан не знал и предположить не мог, что Савва давно и безнадежно был влюблен в Ленку, какая была много моложе его. А он рядом с этой цветущей розой смотрелся кустом репейника.

Савва давно уже потерял надежду на благосклонность женщины. У ее окон и порога толпились молодые красавцы. Он не мог выдержать конкуренцию. А потому страдал поодаль, в стороне, неприметно для других. Но Ленка знала, видела все.

Савва был вне себя от счастья. И Ленкино условие его ничуть не покоробило, не испугало и не остановило, раз он взялся за такую авантюру.

До этого дня он проделывал то же самое, но безвозмездно, ради собственного кайфа. Теперь ему за это засветило обладание Ленкой и ее любовь, выстраданная, долгожданная. А Савва по натуре был садистом и не умел жалеть свои жертвы ни в жизни, ни на работе.

В тот же день он обдумал, как и с какой стороны взяться ему не только за самого Кешку, но и за всю семью Быковых. Он понимал: чем весомей результат, тем лучше будет вознаграждение.

Иннокентий враз затих. Способности Саввы знали все. Он видел, слышал даже то, о чем лишь думала его жертва.

Кешка тут же позвонил Димке. Сказал, с кем видел свою любовницу. Тот, по своему обыкновению, не придал значения услышанному и ответил: мол, если надо будет, зароет Савву живьем, благо, далеко уносить не надо, кладбище рядом…

… Потапов с Соколовым занимались проверкой аэропорта, когда по городу первым громом грянул слух, что братья Быковы хотели изнасиловать мать Петра Попова, старую кокотку. И что теперь их будут судить. Мол, не миновать обоим сроков, таких долгих, как дорога на Колыму.

— Не хватило им, похабникам, своих жен, позарились на старушку, никого в покое не оставят, охальники. Всех баб и девок понасиловали, за старух взялись. Теперь и нам надо ставни на ночь запирать, — шамкала девяностолетняя Ульяна, жившая в одиноко покосившемся домишке в глубине двора.

— Тебе уже чего бояться? Скоро едино на тот свет отправишься. А вот мне с Дарьей еще жить. А что как среди ночи, как к Попихе, заберутся фулюганы, понасилуют обоих, с сестрой вместе, и живи потом в сраме до гробовой доски, — вытирала вспотевшее лицо шестидесятилетняя Лукерья.

— А как же они это утворили?

О том говорили на каждом перекрестке. В скверах, на скамеечках, на кухнях.

— Забрались к ней ночью в окно.

— Она же в многоэтажке живет. В «кукурузе». Дом такой, полукруглый. Чуть не под небом. К ней только на лифте приехать можно. Не в шалаше живет. Так-то вот запросто никто не влезет. А только те, кому сама отворит.

— Они и приехали на лифте. Не в окно забрались. А открыла им, потому что Быковы с ее Петькой дружили.

— А зачем среди ночи их пустила? Иль другого времени не было? Иль она забыла, какой час?

— Какая разница? Это и белым днем может случиться. Так вот как было. Зашли они к пей в квартиру и враз за собой дверь на ключ. А сам ключ в карман, чтобы старуха выскочить не могла. Враз ей рот зажали. Димка ихний поволок бабку в спальню, на ходу халат с нее сдернул. А Кешка, вот поганец, стал враз повсюду шнырять.

— А чего искал?

— Знамо дело. К ней мужчины не за спасибо ходили все эти годы.

— Во, срамотища! Выходит, они не только понасиловали, а и обокрали!

— Да, голубушка! Такие нынче друзья.

На базаре торговцы хохотали:

— Нашим Быковым ихние бабы в постелях поотказали. Налог потребовали с мужиков. Да такой, что легавым не по карману стало со своими бабами спать! К старухам начали прикипаться. Вдвоем на одну бабку влезли! А ей и половины мужика много! Как заорала! Соседка услыхала, подняла на ноги весь дом. Люди двери вышибли. Глядь, старая в спальне голышом валяется. А эти два быка по веревке на нижний балкон лезут. Оттуда на площадку и в лифт. Там в свою машину и удрали.

— Не бреши — словили их! Теперь в больнице лежат, под стражей, до самого суда их не выпустят. А там — расстреляют, как зверей.

Все было похоже, но не так. Переборщили горожане. Услышав что-то в пересказе, так приукрасили, домыслили и извратили, что от первоначального слуха не осталось ничего. Слушок, брошенный в толпу, обрастал такими деталями и подробностями, что уже через несколько часов возвращался к рассказчику в таком виде, что тот своей информации не узнавал.

Судмедэксперт хорошо знал способности горожан к фантазии и домыслам. Этим приемом он подмочил репутацию многих людей, так и не очистивших свое имя. Иным из них пришлось из-за этого навсегда уехать из Орла.

Савва запустил свой первый шар, поймав маленькую информацию от дворника, увидевшего, как братья Быковы поднялись к Поповой уже под вечер. Шли они к ней с цветами, кульками и пакетами поздравить бабку с днем рождения. А вышли вскоре под ее брань, несущуюся из окна. Туда же вылетели все гостинцы и даже подарки. Быковы их не подобрали. Сели в машину и умчались вскоре.

Что произошло в квартире Поповой, рассказала Вадиму Соколову и Александру Потапову соседка Любови Ивановны, приглашенная в числе немногих гостей на день рождения.

— Любовь Ивановна не звала их в гости. О том она сама сказала. С нею нас было всего пятеро. Да и кто теперь устраивает пышные праздники. Хватило бы на еду на каждый день. А тут звонок в дверь. Мы, ее гости, уже хотели расходиться по квартирам. Зная, что Любовь Ивановна теперь рано ложится спать. Но тут всех разобрало любопытство. Кто же пришел к ней? Чтоб было о чем завтра посудачить, — созналась осведомительница и продолжила: — Вошли братья Быковы. Громадные букеты роз принесли. Все в подарках. Засыпали ими Любовь Ивановну. Та от неожиданности растерялась и онемела. А нам стыдно стало за свою бедность. Что не смогли прийти достойно на день рождения и подарки принесли скудные. Мы все съежились от неловкости. Ну куда нам, пенсионерам, тягаться с возможностями милиции? Ну, Быковы оглядев стол, враз все из своих сумок повыложили. Вино, сыры, ветчину, колбасы, икру лососевую, торты и конфеты, на столе свободного места не осталось для тарелок. Цветы по вазам. Закуску по тарелкам разметали. Вино откупорили. Подарки на хозяйку высыпали. Она в них совсем потерялась. И в коридор пошли, чтобы не глазеть на чужое угощение, какое не про нашу честь выставлено. Трое уже вышли на площадку, а меня Любовь Ивановна успела в дверях прихватить и остановила: «Куда это ты убегаешь? Посиди со мной». Я отговаривалась, что не хочу мешать ей побыть с гостями. А Любовь Ивановна впилась в руку: «Прошу тебя. Вернись». Я и пришла обратно вместе с хозяйкой. Глядь, а Быковы оба уже в спальне. Один, чуть старше, во все углы заглядывает. Любовь Ивановна, как увидела их там, аж заколотилась. Лицо пунцовым сделалось, вспотело. Подскочила она к Быковым да как закричит: «Чего вы здесь забыли? Кто разрешил входить сюда? Кто звал?» — «Мы с Кешкой хотим помочь вам ремонт квартиры сделать. Смотрим заранее, что нужно, какие материалы потребуются. Еще Петр, когда живой был, все мечтал сделать у вас евроремонт. Мы, в память о нем, за него сами справляемся». — «Какой ремонт? Кто просил вас о том? И Петр без моего ведома не мог бы ни к чему пальцем прикоснуться. Он у себя хозяином был. Но не здесь! Но кто позволил входить в спальню без моего разрешения? Как посмели?» — взбеленилась Любовь Ивановна. «Мы хотели сюрприз сделать. Приятное для вас. Не думали, что обидим», — удивились и опешили братья. Они не поняли, что Любовь Ивановна не терпит, когда к ней в спальню чужие заходят. Считает такое недостатком воспитания, признаком плохого происхождения и дубового интеллекта. У нее даже кошка не входит в спальню. О людях и говорить нечего. Она никому это не позволяла. А тут такая беспардонность! Любовь Ивановна открыла им двери настежь и велела выметаться вон: «Как посмели, вошли, как к базарной торговке! Будто я с вами накоротке! Или вы в лесу родились, или мать вас в свинарнике на свет произвела, что не знаете элементарных правил этикета? Кто из уважающих себя людей сует свой нос в чужую спальню? Только безмозглое животное, которому недоступно понятие о совести и порядочности! Научитесь себя вести! А уж потом решайтесь приходить в гости. Кстати, для этого получают приглашение. Не появляются незванно». — «Но мы друзья вашего сына. Считали своим долгом поздравить вас! Не думали, что этим оскорбим вас. Наш друг говорил нам, что его мать — человек воспитанный и умный, с тонким чутьем и пониманием жизни и людей. К сожалению, мы в этом не убедились. И вы себя теперь ведете, как базарная торговка. Что из того, что мы вошли в спальню, где нет никого? Кому помешали? Кого смутили? Мы хотели сделать доброе дело, просто помочь вам. А вы обозвали нас, нахамили, опозорили перед посторонним человеком. Но за что? Пусть мы не воспитанны. Родились в конюшне или свинарнике, но никого не унизили. И за добро не плевали в душу!» — сказал тогда младший Быков. Его Дмитрием зовут. Он позвал брата. Сказал уходя: «Наша совесть чиста перед покойным другом. Это главное. Не удалось выполнить его желание, но не по нашей вине». «Что?! Волю Петра? В моей квартире? Разве он был здесь хозяином? Я что, умерла? А ну пошли отсюда прочь! Чтобы духу вашего здесь не было!» — вытолкнула обоих из квартиры и выкинула им вслед через окно все привезенное. Ругала их так, что все соседи слышали. «Старая дура!» — крикнули они, садясь в машину. Весь дом смеялся над ними и хвалил старуху, что не стала дружить с легавыми. Не клюнула на их подарки и жратву. Что и в старости уважала в себе женщину, хозяйку, не позволившую мусорам обитать в ее квартире. Высказала им все в лицо и выкинула, как шпану.

Но что бы ни говорили соседи по дому, по городу ползли другие слухи. Дошло до того, что Быковы убили и закопали Попиху на кладбище. Но ее нашли. И теперь обоих ждет тюрьма.

То, что Быковы спокойно появлялись в городе и на рынке, никого не смущало:

— Под подпиской о невыезде находятся. Это лишь до конца следствия. Дальше захлопнется клетка!

Над ними потешался весь город. В лицо и вслед летели оскорбления. Стоило им появиться на базаре, люди обзывали их грязно, обидно. Около пивбаров — не остановись. Пришли в Софкин притон за долей — им в уплату предложили расчет натурой — с хозяйкой. Одной на двоих.

— Она даже моложе Попихи, — хохотали девки, высмеяв милиционеров при всех клиентах. — Им с нами слабо справиться. Уважают курвятину с душком.

Никто из Быковых и предположить не мог, что их репутацию опорочил Савва. Слухи в городе не прошли бесследно. И обоих Быковых вызвали в прокуратуру, потребовали объяснений случившегося.

— Женщина пока не подала заявление. Это и понятно. Не хочется марать свое имя. Портить реноме. Если бы такое заявление было от нее, вы бы уже не гуляли на свободе. Но вот соседи Поповой просят вас наказать. И утверждают, что обидели Любовь Ивановну во время вашего визита. Так что давайте, чистосердечно выкладывайте, что там у вас произошло.

Вызывал Быковых и начальник милиции. Не встал, по своему обыкновению, навстречу братьям. Остался сидеть за столом. Смотрел на обоих глазами, налитыми кровью. И спросил грубо:

— Вы что? Перебухали, скоты? С чего на старую клячу полезли?

Он с недоверием выслушал обоих. Но сомнения у него остались:

— На кой ляд поперлись вы к ней?

— Поздравить хотели с днем рождения.

Генерал хорошо знал Кешку с Димкой и не

поверил им. Понял — что-то скрывают братья. Без выгоды не то что подарков не принесут, и не оглянутся.

— А зачем в спальню поперлись? Примерялись?

— С ремонтом хотели помочь ей…

— Что? С каким ремонтом? Вы что это мне на уши вешаете? Какой ремонт? А ну, колитесь, как на духу, что там шарили? Или сию минуту обоих из органов под сраки! Не хватало мне здесь всяких засранцев! На ваше место желающих хватает! Вон сколько их! — кивнул на пухлую папку с заявлениями.

— Мы ничего плохого не сделали! — вспотел Кешка.

— Я тебя о чем спрашиваю? Мне плевать, что сделано иль нет! Что вы в спальне ее шарили? — грохнул кулаком по столу так, что телефонный аппарат, подскочив, упал в ноги Быковых.

Иннокентий молча посетовал, что позволил генералу так хорошо изучить себя. Но деваться было некуда и он сознался во всем.

— «Кубышка»? Я так и понял, что неспроста. Но с чего вы взяли, что коллекция у нее?

— Сами посудите. С чего бы ей такой хай поднимать? Подумаешь, в спальню вошли! Она аж зашлась. Значит, есть причина бояться и не впускать туда никого.

— Ну а сами успели что-нибудь заметить?

— Нет, она тут же фурией влетела. И нас выкинула, — вздохнул Кешка.

— Так-так… Выходит, вы взяли клубок в руки. Стоит лишь за нитку дернуть, — задумался генерал и предупредил: — Без согласовки со мной ничего не предпринимать! Тем более с этой бабой. Я сам все обдумаю. Потом решу, что делать дальше. А вы идите. И о коллекции никому ни слова. Понятно!? — кивнул на дверь, давая понять, что разговор закончен.

Быковы вышли из кабинета начальника растерянные и злые. Им пришлось выдать самих себя. Они понимали, что им не простится то, что они хотели умолчать о коллекции Карпова, решив сами взять ее, и уж, конечно, не для того, чтобы поделиться. Генерал это смекнул и затаил злобу до поры. Неизвестно еще, чем отрыгнется им незадачливая скрытность, когда коллекция будет найдена и окажется в руках начальника. Он может дать им понемногу. Но тогда же Быковы перестанут быть нужными, и он их вышвырнет из органов под любым предлогом. Может ничего не дать, взамен оставив их на работе. Может и вовсе передать монеты казне, присвоив себе все лавры. А Быковых опозорить за то, что хотели присвоить монеты, и с треском, грохотом, позором выгнать из милиции.

— Что же он решит? Как поступит? — думали братья, не сумевшие распознать своего начальника до конца. Они терялись в догадках. А по городу пошел новый слух.

— Братья Быковы предложили взятку в прокуратуре, чтобы там прекратили дело о попытке к изнасилованию Любови Ивановны Поповой. И там, в прокуратуре, не согласились с суммой, предложенной Быковыми. Потребовали втрое больше.

— А сколько они давали?

— Десять миллионов!

— Выходит, запросили тридцать?

— Может, и больше! Чтобы от Колымы спастись, рады будут и шкуру снять!

— Да что для Быковых тридцать миллионов! Гроши! Они их себе за неделю вернут! — рассуждал на базаре Филя.

— Господи! И откуда у людей такие деньги? Тут на хлеб нету. А они миллионами ворочают, — сетовали старухи.

— Слыхали? Быковых в прокуратуре тряхнули! Тридцать тысяч долларов взяли с них за старуху. Чтоб неповадно было впредь.

Все эти разговоры долетали до прокурора. Тот морщился, досадовал. Но на следующий день услышал, что именно он на деньги Быковых купил сыну квартиру.

— Вот они какие нынче, эти законники! Что им простой люд! Пусть насилуют всякие скоты, лишь бы им жилось самим вольготно и сытно. Глянь-ка! Прокурор фронтовиком прикидывался. А нонче на машине Быковых на рыбалку ездит! Все они такие…

Прокурора от этих слов в дрожь бросило. Но городу не докажешь. Не привезешь же всех жителей в трехкомнатную хрущевку, где много лет жил прокурор с женой и двумя взрослыми детьми, со своим отцом и матерью, которых привез из деревни, где продал за гроши старый дом, купил для сына подержанный «Москвич». На нем, когда выпадало время, ездили всей семьей за грибами, ягодами и орехами.

Невезучим считали прокурора в семье. Не скопил деньжат на черный день. От получки до получки еле хватало на питание семье. Полегче стало, когда дочь пошла работать. Экономист на кирпичном заводе, она получала немногим меньше отца. Сын пошел работать слесарем в автопарк. Мать с отцом получали мизерную пенсию и молча переносили тяготы жизни.

Прокурор, услышав о себе злое, пытался успокоить самого себя. Но слухи валились на него снежной лавиной и он не выдержал. Позвонил начальнику милиции.

— Когда разберетесь с Быковыми? — спросил раздраженно. И добавил: — На весь город опозорились. Так мало этого, другие из-за них страдают. Виновны они или нет, разберитесь в ситуации. А до этого отстраните от работы. Поймите меня, случайных сплетен не бывает в отношении ваших работников. Примите меры. Я не хочу быть в одной упряжке с Быковыми.

— Сейчас я не могу отстранить их от работы. Они выполняют важное оперативное задание. Кому-то в городе очень нужно опорочить их, чтобы они не успели довести дело до конца! — ответил начальник милиции.

Прокурор не стал интересоваться заданием. Поверил на слово. И все же раздраженно закончил разговор:

— Держите своих подчиненных под контролем. Уж слишком грязно говорит о них город. Такое не бывает случайным.

Савва плел свои сети со всех сторон. И не оставлял Быковых в покое ни на минуту. Сам был в тени от подозрений.

Стоило Быковым появиться в притоне Софки за долей, где они бывали неоднократно, по городу прошел новый слух.

— Слышали, Быковы в бардаке устроили погром! Говорят, сифилисом заразились! Всех потаскух и бандершу избили. Все деньги у них отняли. Себе на лечение. Собирались их живьем сжечь, да не получилось. Потушили пожар. И клиенты выкинули Быковых. Мол, довольствуйтесь малым. Имея жен, в притонах не возникают. А коль подцепили на руль, себя вините! Чуть не убили Быковых в притоне!

— Это еще что! Вот я слышала, что у детей ихних — врожденный сифилис. И. выяснилось, когда легашат в садик устроить хотели. Их на обследование в поликлинику понесли, там и раскрылась болезнь.

С того дня стоило детям Быковых появиться во дворе, все дети начинали их дразнить, забрасывать камнями. А родители зорко следили, чтобы, Боже упаси, не контактировали с детьми Быковых.

Слухи слухами, но Тоське — жене Иннокентия — пришлось пережить немало неприятных минут. И сослуживцы на работе потребовали, чтобы она обследовалась и принесла справку, опровергающую слухи.

Было обидно. Но… Пришлось считаться с требованием коллектива. И принести справку из вендиспансера. Но это не остановило сплетни. Савва придумывал новые.

Быковы тем временем стали понимать, что кто-то упорно выдавливает их из милиции. Знали и другое. Стоит им лишиться погон и работы, многие захотят свести с ними счет за прошлое. Им припомнят все. И тогда они станут доступны любому обывателю. Ими немедленно займется прокуратура. Желающих рассчитаться с Быковыми за их обиды было больше чем достаточно. А все прежние друзья стали сторониться, избегать общения с Кешкой и Димкой, чтобы самим не оказаться замешанными в грязных делах. Докажи пойди городу, что не испачкался.

Быковы лишь поначалу посмеивались над сплетнями. Но вскоре поняли их страшный результат. От них самих, от их семей отвернулся весь город. На работе — настороженная неприязнь. Они оказались в кольце надуманных подозрений, какие были не в силах разорвать.

— Черт! Сколько можно терпеть? Какая сволочь все это сочиняет? — злился Иннокентий.

— Послушай! Я уже не могу! Кулаки чешутся! Узнаю, кто брешет, голову сверну! — терял терпение Димка.

— Самое жуткое — впереди. Чую, выпрут нас с работы вот-вот. Куда деваться? Нас нигде не возьмут. Придется сматываться из Орла. Но куда? Конечно, можно в Ригу К Маркову. Он примет… Но… Сам волокешь — нужны деньги. И немалые.

— Что предлагаешь? Кого тряхнуть? — оживился Димка.

— Попиху! Только ее надо расколоть на монеты, — сказал Кешка тихо.

— А как генерал?

— Что он мне? Иль не врубаешься, что петля вокруг нас затягивается? Базар у нас забрали. Теперь там другие навар снимают. Перевели на самые хреновые участки, заставили с подростками воевать. Что мы с этого имеем? Ни хрена! Уже два месяца с пустыми карманами! Тебе или мне сказали, почему нас убрали с базара? Никто ни слова. А когда я хотел о том спросить, меня в кабинет не пустили. Сказали, занят. Ему не до нас. Почему я о нем должен думать? Он хрен вспомнит. В любой день выкинет. И что тогда? Надо опередить. Уж если уходить придется, так хоть не порожняком.

— Попиха? Я уже придумал, как ее взять, — похвалился Димка.

— А у меня и помимо нее идея есть. Но здесь мам не обойтись без Маркова. Навестить надо. Обговорить кое-что. Пригласить к себе, или самим к нему. Но свидеться пора…

— Что задумал? — поинтересовался Димка.

— Машины… Он продает машины. А кто-то их покупает. За баксы. Врубаешься? Вот этих клиентов можно тряхнуть классно.

— За колесами теперь в одиночку не мотаются. И клиенты, кроме баксов, стволы имеют на кармане. Попробуй зажми таких? Они сами из любого душу выпустят! — глухо отозвался Дмитрий, которому идея Кешки не пришлась по душе.

— Мне Анатолий Фомич сам рассказывал, что иные клиенты приезжают в одиночку. Устраиваются в гостинице. Живут там по нескольку дней, пока оформят машину Вот таких можно прижать.

— Для того надо жить в Риге. И спину там иметь. Чтобы шухера не было. Иначе нас самих зажмут, — предупреждал Димка.

— Нам таких клиентов всего троих или четверых наколоть. Чтобы сколотить на дорогу. И уже с коллекцией махнуть подальше. Чтобы никто не достал. Отсидеться тихо, года два никуда не высовываясь. А потом, когда все уладится, пронюхать и тихо сбыть монеты за хороший навар. Заживем безбедно. Только спешить не стоит. А вот из Орла как можно скорее. Лафа вот-вот прикроется.

Кешка эту идею вынашивал давно. Обдумывал каждую деталь. Он доподлинно знал, как обрабатывают в Прибалтике покупателей иномарок. Слышал о бандах, занявшихся этим бизнесом. Видел, бывая в Риге, как живут рэкетиры. Они не боялись никого. Их обходила и никогда не трогала полиция, опасаясь расправы крутых за вмешательство.

Кешка еще тогда завидовал им. В бандах рэкетиров было мало прибалтов. Местные предпочитали держаться подальше от уголовщины и риска. Среди крутых прижились в Риге русские и украинцы, белорусы и армяне, грузины и чеченцы. Зачастую они трясли своих земляков.

Кешка решил позвонить Маркову, хотел напомнить о себе, узнать, как живет, чем занимается человек, не забыл ли их — Быковых, и будто между прочим спросить его, примет ли их в гости.

Иннокентий понимал, что слухи здорово ударили по репутации и вынудили начальство принять хоть какие-то меры.

Может, именно потому перевели обоих братьев на другой участок работы, подальше от толпы и разговоров, от сомнительных слухов. Но… Именно на работе с подростками погорели многие. Не справились. Их убирали из фараонов навсегда. Уволенные не жалели о потере. На этом участке, живя на голый оклад, люди теряли здоровье. Жить без приработка не хотел никто. Быковы после базара и вовсе потеряли интерес к работе. Жили надеждой, что о них вспомнят, вернут на хлебное место. Ведь намекнул генерал, что коллекцию Попова он возьмет с участием Быковых. Но шло время. А начальник не звал братьев. Забыл, а может вздумал избавиться от них. И братья забеспокоились, что их опередят.

— Пока мы в Риге будем канать, «кубышку» расколют. А мы останемся с носом. Попробуй ему выскажи, взашей выгонит. А сам не мычит, не телится. Сколько ждать будем? Надо монеты взять до Прибалтики! — торопил Дмитрий.

— Как возьмем? — спрашивал Кешка.

— Пришьем старуху и все тут!

— А она нам не откроет. Как войдешь? Хотя… Есть ход. Через Маркова. Он у нее даже ночевал. Пусть приедет. Обговорим с ним все.

Кешка этим же вечером позвонил Анатолию Фомичу. Пригласил его в гости. Тот не спешил согласиться, сослался: мол, много работы. Когда управится со срочными заказами, тогда можно будет.

Иннокентий, обдумав все, торопил. Они с Димкой обсудили многое.

— Послушай, твои потери компенсируем. У нас к тебе разговор есть нужный. Дело предложили выгодное. Но это при встрече.

Анатолий Фомич пообещал приехать через неделю. Раньше никак не мог. А Кешка с Димкой решили узнать, навещал ли кто Любовь Ивановну из прокуратуры или милиции.

Выведать они вздумали через своего знакомого — старого почтальона, обслуживающего дом, в каком жила Попова. Он разносил пенсии и был беспрепятственно вхож в любую квартиру.

Старик был обязан Быковым за внука, угнавшего мотоцикл с чужого двора. За это у пацана могла быть крупная неприятность. Но Кешка сжалился. Не дал ход делу И вернув мотоцикл владельцу, пожурил подростка. А вот деду сказал, от какой неприятности уберег внука. Тот в слезах благодарности чуть не утопил обоих братьев, больше нечем было благодарить. Зато теперь Кешка его вспомнил.

Старик-почтальон, узнав, что от него требуется, враз согласился. Да и в чем сомневаться, если женщину хотят уберечь от неприятности. Ведь вот и его не стали срамить, внука уберегли от колонии. И туг в память о Петре решили оградить бабу от разных бед. Что в этом худого? Не говорить ей про Быковых? И не надо. Коль вздумали помочь безымянно, это их дело, — подумал почтальон и через два дня, как и полагалось, принес пенсию.

Любовь Ивановна, ничего не подозревая, предложила чай. Присела напротив, разговорилась со стариком.

— Одиноко живу? Да нет. Заходят соседи, знакомые, иногда друзья навещают. Хотя, конечно, не то, что прежде. Случается и поскучать у телевизора. Слухи всякие по городу ходят. Видно, от тоски. Иль делать людям нечего. Я редко из дому выхожу, — говорила женщина.

— А я слышал, что тебя замучили из прокуратуры и милиции. Допытываются про всякое. Не замарана ли честь органов проходимцами? — смеялся старик.

— Ложь все это! Никто ко мне не приходил и ни о чем не спрашивал, — ответила Любовь Ивановна.

… Услышав это, братья Быковы вздохнули. Всю ночь не спали, обдумывали тонкости предстоящего дела, казалось, ни одной мелочи не упустили.

— Пусть он увезет старуху в ресторан. Уговорит ее, облапошит. Не согласится в ресторан, в театр ее отведет. Лишь бы из дома. Нам много времени не надо. За полчаса управимся. А там махнем из Орла подальше. В тот же час. Пока старая хватится, мы уже далеко будем. Сейф, я уверен, в шкаф вделан. Или за ним. Надо отодвинуть. А уж расколоть его — пара пустяков.

— Конечно! Ведь к ней с обыском не приходили, никому и в голову не стукнуло, где искать надо. Дурье, слабаки! — говорил Димка, довольно потирая руки.

— Одно меня удивляет, как Петр сумел нас обвести? Сколько времени прошло, и никто не догадался. И мы не в раз поняли. Исподволь выпытывали у него. А разгадка, вот она! Сама напрашивалась… Стоило подумать, понаблюдать…

Быковы встретили Маркова по-королевски. Тот приехал в Орел не на поезде, как обычно, а на черном «Форде». Своем. Сумел подсобрать и купил машину, которой несказанно гордился и берег.

Быковы поздравили его с приобретением, предложили обмыть колеса. Анатолий Фомич рассказал братьям, как и за сколько купил машину. Поделился, сколько зарабатывает. Выпив, вовсе расслабился, разоткровенничался. Быковы не жалели коньяка. Главное — стереть фактор времени, разлучивший почти на полтора года. А там ближе к теме, но не раскрывая подробностей, решили между собой.

— Иначе долю запросит немалую.

— Хрен ему! Самим надо! Дадим малость. Если все на мази будет! — говорил Димка. И уже на следующий день решили обработать гостя.

— Увезешь старую клячу куда-нибудь из гнезда. В ресторан постарайся уволочь. Она кабаки уважает. Давно там не была. Небось от счастья с ума сойдет, что выпал шанс молодость вспомнить, тряхнуть стариной. А то ведь плесенью покрываться стала! — хохотал Кешка.

— Упои ее до свинячьего визга. Чтобы она в кабаке мозги посеяла! — поддержал брата Димка.

— А зачем вам это нужно? Почему сами не смогли упоить ее? — не протрезвел Марков окончательно.

— Нам нельзя самим ее приглашать. Понимаешь, мы не с нею, с Петькой ее корефанили. Она нам была до фени. Потому не сдружились. Да и сама старуха не уважает ментов.

А зачем вам нужно, чтобы я ее уволок из дома?

— Кое-что глянуть хотим…

— А что именно? — любопытствовал Марков.

— Там право на наследование лежит. В документах. Ей этим уже не воспользоваться. Петька мог за этот дом получить. Нам за ту бумагу обещают бабки хорошие дать. У нее она просто сгниет даром.

— А сколько дадут?

— Посулили…

— Погодите… А я что с этого иметь буду? — поинтересовался гость.

— Если все получится, еще один «Форд» купишь, — пообещал Кешка.

Анатолий Фомич задумался, прикидывая в уме свое. И спросил:

— На кабак сами обеспечите?

— Конечно…

— Ну и на визит! Не могу же я к ней заявиться ни с чем! Весь вечер мне придется перед ней комедию ломать да прикидываться идиотом. На трезвую голову — не поверит. А ведь мне ее в кабаке надо удержать до полуночи. Верно понял?

— Час или полтора нам хватит, — сказал Кешка уверенно.

— Одно не пойму. Почему я ее должен уломать? Иль не сыскали в Орле ни одного хахаля из прежних ее кобелей? Почему меня подставить вздумали? — засомневался Марков.

Быковы растерялись. Ведь прежде чем позвать Маркова, они обдумали все варианты бывших любовников Поповой. Но не могли обратиться ни к одному по той простой причине, что все прежние действительно любили Любовь Ивановну. И никогда, ни за какие деньги не согласились бы предать, устроить пакость женщине, с которой встречались искренне. А уж тем более не стали бы разговаривать о ней с Быковыми.

— Не подставить тебя позвали. Ведь ты тут совсем в стороне остаешься. Ты будешь с ней, и тебя мало касается остальное. Нам надо успеть. Ее прежние хахали чуть выпьют, тут же разболтают о нашей просьбе. Старая лярва шухер поднимет. И дело лопнет. А ты побыл и уехал. Ни твоего адреса, ни черта она не знает. Да и в чем заподозрит? Ни в чем!

— Ладно! Но мою долю когда получу?

— После ресторана, — ответил Кешка.

— Половину отдадите до того. Иначе не согласен.

— Хорошо. Уламывай старуху на кабак, — согласился Дмитрий за обоих.

Марков набрал номер телефона Поповой. Долго рассыпался в комплиментах женщине, пока та не спросила, давно ли в Орле и откуда звонит.

Анатолий Фомич сказал, что в городе он всего ночь переночевал. Скоро ему возвращаться домой. Не мог уехать, не позвонив ей, не поблагодарив за прошлое гостеприимство. Что ее радушие он помнил всегда и преклоняется перед нею — хозяйкой и женщиной. Всегда тепло вспоминал ее.

Любовь Ивановна ответила, что если он найдет время, то может навестить ее. Она будет рада встретить Петькиного знакомого.

Они условились встретиться на следующий вечер. И Анатолий Фомич, положив трубку на рычаг, протянул руку к Быковым:

— Гоните половину, как договорились…

Всю ночь ворочался в постели Кешка. Никак не мог уснуть.

«Кто знает, может, эта ночь в Орле последняя? И завтра уже махну отсюда навсегда! — оглядывается вокруг и вспоминает, что Тоська опять уехала на выходные к матери. Вместе с детьми. Приедут автобусом лишь послезавтра ночью. — А меня уже не будет. Далеко упорхну. От всех разом. Заново жить начну. Сам. Если совсем повезет, свое дело заведу. Займусь чем-нибудь. Может, бизнесом. Димку — в охрану возьму, чтобы деньги не проматывал. На большее он не годится. Так и останется в боевиках при мне. Тоже дело нужное. Где ни живи, без своей крыши не продышишь. Сегодня мы с ним последнюю ночь в ментах. Завтра все изменится», — мечтал Кешка, уставясь в темный потолок. Он и сам не заметил, как наступило утро.

Быковы в этот день были особо возбуждены. Они ждали назначенного времени. Марков должен был прийти в гости, побыть у Поповой недолго. Как говорил Анатолий Фомич, первый визит нельзя затягивать.

— Приглашу ее в ресторан. Но скорее всего она перенесет это приглашение на следующий день. Женщины ее возраста долго и тщательно готовятся к таким вечерам, чтобы появиться в обществе достойно! — говорил Марков.

— Ни хрена себе! Она еще выламываться будет, старая кикимора! А если ты раздумаешь тащить ее в кабак? Прежние уже не пригласят. Сами на чай да на кисели перешли. Если не ты, она до конца жизни больше не побывает в кабаках! — смеялся Димка.

— Знаешь, Дмитрий, женщины такого склада лучше откажутся от ресторана, чем появятся там, не приведя себя в полную боевую готовность. Ну, по-бабьи, в полном блеске! Такова их натура. Они не позволят себе ударить лицом в грязь. У них должна быть хорошая прическа, соответствующий туалет, прекрасное настроение и достойный приятель. Если хоть что-то не ладится, они спокойно откажутся от ресторана, — говорил Марков.

— Тогда уведи ее в театр или в кино!

— Театр требует не меньшей подготовки. А в кино я не приглашу. Возраст у нас не тот. Это неприлично даже предлагать.

— Ну а к твоему приходу она должна была подготовиться? — вспомнил Иннокентий.

— Вот на это я и надеюсь.

Он ушел в шестом часу вечера. А Быковы ждали, сидя внизу, в машине, какую поставили незаметно поодаль от дома. И не сводили глаз с подъезда и черного «Форда».

Поедет ли Попова с Марковым в ресторан, или он вернется один сообщить об отложенной встрече?

Марков перекрыл условленное время и, вопреки собственным убеждениям, пробыл у Поповой почти два часа. Он вышел из подъезда неторопливо. Огляделся по сторонам.

— Сорвалось! — сплюнул Димка. И добавил: — Старая кикимора не разучилась выдрючиваться.

— Видимо, отвыкла от кабаков. Отказалась! — согласился Кешка, увидев, как Марков подошел к машине. Сел в нее, завел, сделал разворот.

— Поехали! Какого черта ждать? — злился Димка на всех разом.

— Погоди! Видишь, он перед самым подъездом стал. Дверцу открыл, — зашлось дыхание у Кешки. И в это время из подъезда вышла Любовь Ивановна.

Братья Быковы видели, как Анатолий Фомич подал ей руку, бережно придержал за локоть, подвел к машине и, открыв дверцу пошире, помог Поповой поудобнее устроиться на сиденье, поднял край платья, свесившийся на подножку, и, поцеловав руку женщине, осторожно закрыл дверцу. Он умело играл в прожженного ловеласа.

— Во, старый хрен! Учись! Этот всегда держит порох сухим. Сумел уломать! — обрадовался Димка и пригнулся, чтобы Попова, проезжая совсем рядом, не увидела их. Кешка отвернулся от машины Маркова, выжидая, когда он проедет и скроется в конце улицы.

— Вот и все. Шустри! — достал Кешка ключи от квартиры Поповых. Когда-то, подвыпивши, Петр обронил ключи от квартиры матери. Быковы вернули ему их на следующий день, сделав дубль на всякий случай. Теперь вот пригодились.

Ни одна живая душа не выглянула из дверей. Пуста была и лестничная площадка. Кешка мигом открыл двери. Братья вошли в квартиру, осторожно ступая.

Дверь спальни оказалась закрытой на защелку. Димка легко справился с нею. Первый вошел в комнату. Кешка открыл шифоньер, оттуда на него пахнуло духами, нафталином. Одежда женщины переполняла шифоньер и выпирала из него пестрой, разноцветной радугой.

Он раздвинул одежду с трудом. Потом сорвал все платья, осмотрел шифоньер. Но ничего, кроме плесени, там не увидел. Торопливо повесил одежду на место. Вместе с Димкой отодвинул шифоньер, осмотрел стены, окрашенные белилами. Никакого намека на сейф, ни малейшей трещины в стене. Лишь свисающая с потолка паутина зацепилась за шифоньер…

Лица братьев покрылись испариной.

— Давай под койкой смотри! — крикнул Кешка. Димка сдвинул кровать. Под нею — некрашеные доски, старые, пыльные. Под ними — панельные плиты. Это братья знали.

— Давай матрасы глянем!

Легкий поролон разозлил обоих.

— В подушках смотри! — рылся Кешка в линялом чемодане с Петькиной одеждой.

За полчаса спальню поставили на дыбы. Но тщетно. Монет не было нигде.

— Чего же эта старая курва выпендривалась? С какого хрена держала эту клетуху под замком? Над чем тут дрожать, твою мать? — злился Димка, проверяя под подоконниками, за радиаторами, на полках в шифоньере перетряхнул все белье. Зимние шапки вывернули наизнанку, даже сапоги проверили, пересмотрели нижнее белье.

— Ни хрена здесь нет! — дрожал подбородок Димки. Он всегда тяжело переносил поражения и неудачи.

— Давай в зале проверим. Смотри внимательно! — дрожали руки Кешки.

Диван и сервант, кресла, все стены под коврами были ощупаны и проверены. Не оставили без внимания кухню и ванную. Антресоли в прихожей обшарили насквозь. Но напрасно. Кроме старомодных брошей, нескольких колец и цепочек ничего не нашли Быковы в квартире Любови Ивановны.

Они ушли в двенадцатом часу ночи. Пропахшие нафталином и пылью, старушечьими духами и тряпками. Братья сели в машину притихшие. Их разочарование было столь велико, что даже и говорить не хотелось.

На вопрос Маркова, вернувшегося во втором часу ночи, Кешка ответил зло:

— Такого прокола не было со мной никогда! Пусто! Теперь хоть сдохни! Эта была последняя надежда. Ничего не осталось, ни малейшего шанса! Если только к тебе смыться. В Ригу! Там трясти твою клиентуру.

— Это еще зачем? — возмутился Марков и, вспыхнув до самых корней волос, закричал грубо: — С меня хватит! Я привозил вам стволы! Верил, что и вправду для работы нужны. От бандитов и рэкета уберечься нужно! Я считал вас порядочными людьми! Способными зарабатывать без крови! А вы кем оказались? Меня решили подставить? Моих клиентов грабить? Нет, это уж слишком! Не знаю вас больше! Гоните расчет за мою работу! На том и простимся!

— Какой расчет? Мы ни хрена не поимели!

— А мне какое дело? Я свое выполнил. Ваш прокол — ваша проблема. А мое отдайте, как договорились, — кипел человек.

— Чего базлаешь? Что дали авансом, на том и стопорись! Не раскрывай хлебало шире задницы! Подавишься! Иль не секешь, что кто много хочет, ни хрена не имеет. Угомонись, порядочный! Кто бы вякал! — подошел Димка вплотную, положил руку на плечо гостя, вдавил в диван.

— Вот как! Ну что же! Будь по-вашему! — резко встал. Начал собираться в дорогу.

— Чего заполошился? Утром слиняешь! Кто в ночь уезжает? Не дергайся! — подошел Димка сзади.

— Отвали! — оттолкнул его Марков. И пошел к двери.

— Погоди, Фомич! Невежливо уходить, не простясь с хозяином! — заметил Кешка.

— Да уж не до бонтона! Связался с проходимцами!

— Не нарывайся, плесень! — сжал Димка кулаки. Но Кешка отодвинул брата:

— Успокойтесь оба! Слышите! Тихо! Мы не впервые увиделись! Давайте простимся по-доброму, без шухера!

— Какая разница? Я навсегда от вас ухожу! — сказал Марков. И, толкнув дверь, пошел к выходу, не оглядываясь. Кешка кивнул Димке, шепнув коротко:

— За ним!

Анатолий Фомич мигом выехал со двора и, проскочив широченные центральные улицы Орла, повел машину по магистрали. Он остановился лишь на последней заправочной станции и залил полный бак. Набрав скорость, поехал по прямому, как стрела, шоссе.

Он не сразу понял, что случилось. Думал о семье, о доме, о том, как вернется к своим, когда вдруг машину занесло на встречную полосу, чуть не под колеса КамАЗа. Водитель грузовика едва успел затормозить. «Форд» Маркова уткнулся в колесо. Но не помялся. Лишь слегка погнулся бампер.

— Покрышка подвела! Пробило ее! Запаска есть? — трясло водителя КамАЗа.

— Ну и повезло тебе, браток! Давай помогу! — предложил водитель Анатолию Фомичу и, откатив «Форд» на обочину, помог достать запаску из багажника.

— Теперь я сам управлюсь. Спасибо, браток, езжай. Нам всем спешить надо, — подал руку человеку пришедший в себя Марков.

Он снял спустившее колесо, понес его в багажник и только тут приметил машину, стоявшую неподалеку. У нее были выключены фары. Лишь габаритки осветили силуэт машины. Анатолий Фомич вмиг узнал ее.

— Ну вот, встретились снова! Знай, плесень! Наперед никто не загадывает. Хиляй вперед! — услышал голос Дмитрия Быкова.

Пустая трасса терялась в ночи. Ни одной машины, ни огонька впереди. Будто все умерло на земле. Лишь короткий, едва слышный хлопок, да едва различимый стон нарушили тишину. Но вскоре и эти звуки поглотила ночь…

А на следующее утро чекистам поведали соседи Любови Ивановны странный случай.

— У Поповой обыск провели. Вы не знаете, кто побывал там? — рассказала осведомительница, как вернувшаяся из ресторана Любовь Ивановна не смогла узнать свою квартиру.

— Все было перевернуто, разбросано! Даже в ванной! Но ничего не взято! Значит, не воры побывали! Обыск устроили! Но что искали? Любовь Ивановна всю ночь порядок наводила. Плакала горькими слезами. Кому такое в радость? С чего это соседку заподозрили? В чем? Ведь живет тихо, никому не мешает.

— А с кем она была в ресторане? — поинтересовался Вадим Соколов.

— Со знакомым из Риги. Представительный, обходительный мужчина. Руки целовать не разучился. Он на своей машине к ней прикатил. Аж из Прибалтики! Богатый! Машина у него импортная. И в ресторане, как соседка говорила, не скупился. Все ей про чувства намекал. Мол, всяк день вас вспоминаю. И забыть не могу. Такой не мог устроить пакость. Уж очень приличный человек.

— Он у нее ночевал?

— Ни в коем разе! Он просто навестил ее. Как приятельницу. Меж ними ничего не было. Он семейный. Не кобель, — уточнила женщина.

— Он проводил ее после ресторана?

— До двери. В квартиру не зашел.

— Он обещал прийти еще?

— Нет, он уезжал домой рано утром.

— А где остановился, не сказал?

— Говорил, что у знакомых.

— А номер его машины помните?

Женщина назвала…

Ни прокурор, ни начальник милиции не подтвердили своего разрешения на проведение обыска у Поповой.

Но пожилой генерал понял сразу, кто побывал в квартире Поповой, и, включив селектор, связывающий со всеми постами и участками, потребовал, чтобы братья Быковы либо все, кто их увидит, передали им — немедленно явиться к нему в кабинет.

Между тем по городу поползли новые слухи о Быковых.

— Слышали? Быковы в подвале подростков поймали. Те курили втихаря от родителей. Девки и ребята. Они пацанов вышибли вон, а девчонок изнасиловали. Всех до единой!

— Не бреши, Федосеевна! Нынешние девчонки сами кого хочешь оттянут. И легавых тоже. Разве путевые курят? Только испорченные шлюхи!

— Чего напраслину несешь? Не все нынче такие! Зачем Быковых покрываешь? Матери тех девок в суде плакали! Сама видела! Испозорили, осквернили детей ироды проклятые!

А на другой день и того не легче:

— Во! Змеи эти Быковы! Приехал к ним знакомый из Прибалтики. Погостить хотел. А они его убили. За деньги! И машину забрали. И самого закопали где-то. Вся милиция труп разыскивает. А эти гады скрылись куда-то. Нету их нигде. Убийцы! Кровососы треклятые! Чтобы под их ногами земля горела!

— А кто видел, что убили?

— Ну как? К ним приехал, ночевал у Кешки. А домой не воротился, и машины его нет. По трассе ни одной аварии. Куда делся человек? Где его искать? Где его машина? Не мог же раствориться во мраке! И Быковы, знамо дело, неспроста удрали из города. Знаем мы их. Кокнули мужика. Теперь прячутся.

— Сколь кувшин по воду ни ходит, конец ему едино будет! Голову потеряет! — заметил пожилой человек и добавил: — Убивцев сам Бог накажет! От него и под землей никуда не денутся. Взыщет с лиходеев.

— Жаль вот человека. Загробили изверги ни за что! Ну да сыщут убивцев. Двое легавых — не иголка в стогу сена.

… Милиция и впрямь сбилась с ног, разыскивая Быковых. О них справлялись и искали везде.

Вернувшись утром с детьми от матери, Тоська не удивилась отсутствию Кешки. Сочла, что ушел на работу. И, открыв окно, решила проветрить квартиру от стойких запахов табака и спиртного. Пока убирала в квартире, о Кешке не думала. Но внезапно зазвонил телефон:

— Иннокентий дома? Из управления беспокоят.

— Нет, конечно. Он всегда в это время на работе, — ответила, растерявшись.

— Нигде его найти не можем.

— Значит, у брата.

— Туда уже звонили. Если появится, передайте, чтобы немедленно явились к начальнику, оба.

— А что случилось?

— Этого я не знаю! Передаю поручение руководства. Вы не забудете?

— Нет-нет, — поспешила заверить Тоська. Предчувствие беды сковало женщину: «Разыскивают обоих? Их нет нигде? А куда делись? Что натворили? От кого прячутся?» — и попросила нижнюю соседку, Варвару, подняться с картами: — Кинь на меня.

— Да на тебе лица нет! Что стряслось?

— Сама не знаю. Кешку с Димкой ищут на работе. А их нигде нет. И дома тоже…

— Погоди… Не реви загодя! Дай гляну! — разложила карты и ахнула.

— Ну что там? — подошла Тоська поближе.

— Крепись, девонька! Больше мне сказать нечего. Ради малышни твоей держись. Им ты нужна всегда. Поняла меня? Коль родила — перед Богом за них в ответе. Они — твоя жизнь и радость. В них твоя судьба, — погладила дрожащие руки.

— А что с Кешкой? — спросила Тоська тихо.

— Нынче говорить о нем не стану. Одно тебе скажу — не жди его.

— Как? Почему? А дети?

— Вырастишь! Я своего растила сама. Да сколько баб сами на ноги детву поднимают? И поверь, вырастают не хуже, да еще и лучше, трудягами и сердечными, непьющими людьми. Ну скажи, что твой Кешка для детей сделал? В свет пустил! А дальше? Он помогал тебе их воспитывать? Или тебя жалел? Не было такого! Так о ком переживаешь, бабонька? Оглянись вокруг. Ведь жизнь не кончилась. О детях и себе подумай. Хватит о нем! Не стоит думок и слез твоих. Побереги себя, лапочка! Ты же такая хорошая! Крепись! Уж и так на судьбу твою горькая доля выпала! — сложила карты и ушла к себе. А Тоська до глубокой ночи не ложилась спать. Все ждала. А вдруг придет, тихо откроет дверь своим ключом. Все будет, как и прежде.

Но ни ночью, ни утром Кешка не пришел. Не позвонил. И Тоське стало страшно. Она позвонила жене Димки. Та тоже ответила, что муж дома не ночевал. И целый день не приходил. Мол, свекрухе звонила. Та обругала. Сказала, что от хороших жен мужья не уходят к любовницам. Не ее сыновей винить надо, а к самим себе присмотреться. Женщины в свете не перевелись. И ты не единственная.

— Короче, выставила меня дурой. Сказала, что ее сыновья из дому не убегали от нее, от матери. А от плохих жен — так и удивляться нечему Я не пастух им. Я — мать! И нечего ко мне звонить! Так-то вот и поговорила со свекрухой, черт бы ее побрал вместе с ее выродками. Надеюсь, опять в притоне бухают! Им не впервой! Я уже все тряпки собрала его. Когда появится, закину на загривок! И самого под жопу коленом! Пусть катится к своей мамочке! Нам он больше не нужен! Негодяй, кобель и пьяница! И твой пес такой же! — бросила трубку, как будто Тоська была виновата во всем.

Женщина выглядывала в окно. А может, появится? В притоне не задержится. Все равно домой вернется, — успокаивает себя баба, не поверив, что Кешку никогда не дождаться.

Через два дня позвонила в Зеленый Ров своим. Мать велела к ней собираться. Услышав о Кешке, что снова запропастился, сказала, темнея лицом;

— Допрыгался, гад! Туда ему дорога! Не о ком реветь и душу рвать. Чего сопли распустила? Сколько срама набрались из-за него. Тебе мало? Зато с нас достаточно! Поехали домой! А эту гниду из сердца выковырни!

В тот же день Тоська приехала в Зеленый Ров. Мать с отцом даже не говорили о Кешке. Сами взялись растить детей. Тоська только ночью вспомнила, что ее Кешка не объявился: то ли другую нашел, то ли сбежал навсегда, решив выкинуть из сердца или из души всех разом.

Ни свекровь, ни невестка не навестили Тоську. Может, отказались от нее, а может, нечего было им сказать. А рвать душу лишний раз не хотелось.

Савва тем временем не бездействовал и от сплетен и слухов перешел к действиям.

Он единственный из горожан видел, как машина Маркова остановилась у дома Поповых. Видел, как рижанин вошел в подъезд. Приметил стоявшую неподалеку машину Кешки. Быковы не знали, что за ними наблюдают. Что все это время их пас судмедэксперт. А Савва терпеливо выжидал в своем «Ситроене», как будут развиваться события.

Он увидел, как увез Марков в ресторан Любовь Ивановну, а братья Быковы вошли в ее подъезд. Смекнул, что между рижанином и Быковыми был сговор. Потом Быковы вышли из дома, но в руках у них ничего не было. Оба вернулись злыми. Резко захлопнули дверцы машины. Но уехали не сразу. Приходили в себя. Оба поехали в гости к Кешке. Потом на своей машине вернулся рижанин.

Савва уже хотел возвращаться домой. Но заметил, как гость Быковых выскочил из дома, как ошпаренный. В руках — небольшой чемоданчик. Он закинул его в машину, быстро сел за баранку и поехал к магистрали. Минуты не прошло, как братья Быковы отправились следом за ним.

Савва видел, как машина Быковых нагнала гостя уже на центральной улице. Не постаралась обогнать, остановить. Держалась в полусотне метров.

Быковы не ожидали, что гость решит свернуть к заправочной станции и на повороте к ней едва не проскочили мимо машины Маркова. Но вскоре спохватились. Следом не поехали. Сдали назад. И поджидали Маркова за поворотом. Им хорошо видна была заправочная и машина гостя. Вся территория и площадки прекрасно освещались. Чтобы не привлекать к себе внимание, Быковы полностью выключили свет в машине. То же самое сделал Савва, вплотную прижав «Ситроен» к бордюру. Он заметил, как Быковы поехали следом за гостем, едва тот покинул заправочную станцию. Они не включили фары. Чтобы не привлекать к себе внимание водителя, поначалу держались на почтительном расстоянии, давая возможность тому уехать подальше от Орла.

Время было позднее. На магистрали пустовато. Последние машины встретились километрах в тридцати от города.

Когда машина гостя набрала хорошую скорость, Савва увидел, как из машины Быковых, из открытого окна, сверкнула вспышка. Савва понял, что кто-то из братьев выстрелил в покрышку передней машины. Вот тут-то с проселочной дороги на магистраль внезапно вывернул КамАЗ. Он еще не набрал скорость, потому затормозить успел, когда машину рижанина вынесло на встречную полосу. Все обошлось благополучно. Водители не поскандалили, расстались дружелюбно. Грузовик поехал, не дожидаясь, покуда сядет за баранку рижанин.

Савва тут же запомнил номер КамАЗа. Он заметил, что прибалтиец разглядывал спустившее колесо. Не ждал погони. Но в тот момент, когда он понес его в багажник, братья Быковы разом выскочили из машины.

О чем они говорили, Савва не слышал. Но видел, как Быковы толкнули приезжего от машины к кювету. Тот пошатнулся. Его сдернули вниз, подталкивая, поволокли в темноту, в кусты. Оттуда послышался негромкий звук выстрела и что-то, похожее на стон.

Савва видел, как Кешка вернулся к своей машине. Открыл багажник. Недолго поковырявшись, достал небольшую лопату. Спустился вниз. Минут через двадцать оба брата поднялись на магистраль.

Кешка сел в свою машину. Дмитрий, забросив пробитое колесо, сел в машину гостя. Оба продолжили путь по шоссе.

Савва за ними не последовал. Он понял все. И на следующий день рассказал об увиденном прокурору. Тот не поверил в услышанное. Не признавал, не уважал Савву. Знал, был наслышан о мерзком, склочном характере человека, отказавшемся наотрез изложить свои показания в письменном виде. Это и вызвало недоверие к услышанному. А Савва не хотел стать официальным свидетелем по делу, зная заранее, как отнесется к такому милиция, и предпочитал оставаться инкогнито.

Прокурор все же рассказал начальнику милиции об услышанном от Саввы. Тот не поверил. И велел своим сотрудникам разыскать Быковых.

Савве не доверяли ни в прокуратуре, ни в милиции еще потому, что знали, как этот человек умеет плести слухи и делать из мухи слона. На своей шкуре убедились.

Случилось прокурору поехать с адвокатом в его «Мерседесе». Назавтра весь Орел говорил, что прокурор купил себе иномарку за взятку от Быкова.

Привез в подарок сотрудникам-новоселам недорогой торшер, Савва сочинил, что прокурор купил сыну квартиру. И снова на деньги Быковых.

Не остался в стороне и начальник милиции. К нему на дачу, по сплетням Саввы, Быковы приезжали, как к себе домой, и генерал сам жарил для них шашлыки и угощал братьев, словно родных сыновей. А все потому, что они привозили ему деньги. Не пачками — чемоданами. Оттого он на все их пакости и смотрит сквозь пальцы. Все им прощает.

— Купили Быковы всех с потрохами, — это слышали не раз и прокурор, и начальник милиции.

— Вон своему генералу знаете, что Быковы подарили на день рождения? — судачили обыватели со слов Саввы. — Импортный телевизор — экраном на всю стену и видеомагнитофон. К тому — видеокамеру. На все про все — мешок денег ушло. Где же после того правду искать? У любого от таких даров мозги заклинит. И совесть усохнет. Неспроста Быковым все позволяет…

Краснел начальник милиции. И кто о том прознал? Кто увидел и донес? Откуда просочилась информация? — недоумевал человек.

Подарили братья Быковы своему генералу на день милиции два импортных спиннинга и резиновую лодку с мотором. Знали — вместе с прокурором едут на охоту и рыбалку. Назавтра о том весь город говорил на всех перекрестках:

— Ничего себе подарочки у легавых! За цену спиннинга можно весь месяц целой семье харчиться, сало салом заедая! Уж не за уважение такое дарят! Чтобы на черные дела глаза закрывать!…

Подвез Кешка дочь прокурора с базара на своей машине. Назавтра город сделал из них любовников.

— Вонючка! Подлец! — нервничал прокурор.

Но избавиться от Саввы никто не мог. Он был непревзойденным специалистом в своем деле — прирожденным судмедэкспертом. Равных ему просто не было нигде. Его заключение никогда не подвергалось сомнениям и проверкам. После его вскрытий ни разу не проводились эксгумации. Ни одной жалобы за все годы, ни одного замечания не имел человек. Он обучал своему делу молодых специалистов — терпеливо и долго. Он сам выбирал себе учеников и работал с ними, не жалея ни сил, ни времени. Он проверял их, закалял. Как металл. Конечно, не все выдерживали. Иные в ужасе выскакивали из моргов, где проводил практические занятия Савва.

— Он заставлял меня нюхать говно покойника! И велел по нему установить причину смерти! — плакала, жаловалась преподавателю студентка мединститута, наотрез отказавшаяся посещать занятия Саввы.

— Зачем вы издеваетесь над выпускницей? — спросили Савву. Тот удивился неподдельно:

— Да помилуйте! Это было рядовое занятие, не унижающее никого! Я сам, ставя диагноз, определял причину смерти, проверив четко все. В том числе и фекалии, то есть экскременты. Они своим запахом, цветом, консистенцией первыми показывают, был ли отравлен организм человека перед смертью. Чем именно и в какой дозировке. Я по виду точно могу сказать, как жил, чем питался человек за неделю до смерти. Отравился рыбой или грибами. Пищевые отравления дают кислый запах экскрементов. Они бывают темными, жидкими, в них много углекислого газа. А вот молочные — светлые. Химические отравления, как правило, имеют свои особенности и никогда не проявляются внешне. Экскременты не имеют резких запахов, их цвет не изменяется. Консистенция никогда не бывает разжиженной, наоборот, загустевшая…

— Послушайте. Ради Бога, достаточно об этом! — затыкал нос преподаватель, которому четко представлялся предмет разговора, какой не хотелось продолжать.

— Погодите, сударь! Я еще не все сказал! — ловил Савва за локоть преподавателя. — Я за своих учеников не должен краснеть в будущем. Я им обеспечиваю всестороннюю поддержку. Ведь патологоанатом не косметолог. Он не должен брезговать ничем, что имеет прямое отношение к диагностике. И тут нет места мещанскому подходу к экскрементам! В морге нет кисейных девиц! И вы обязаны знать, что патологоанатомы — особая категория врачей.

— Хорошо, хорошо! Я это учту на будущее! — торопился преподаватель поскорее уйти от Саввы.

Случалось, иные студенты падали в обморок на занятиях в морге. Не все могли переносить спокойно вид умерших. И только Савва умел весело шутить с мертвецами, разговаривать, как с близкими приятелями, гладить, похлопывать, трепать по плечам и головам, отпуская в адрес каждого соленые, колкие шутки.

Работа в морге была его обычными буднями. Ее он скрашивал как мог.

Недостаток общения, понимания и тепла Савва компенсировал своеобразно, не думая и не боясь последствий. Он знал, что все неприятели рано или поздно окажутся в морге на холодном, обитом железом столе. Голые и беззащитные. Когда-то и его самого вскроет нерадивый ученик, высказав уже мертвому всю правду в лицо. Зная, что в ответ ничего не услышит. А безнаказанность всегда была родной сестрой подлости. Ее попробуй выковыряй из натуры. На такое не решился бы ни один врач…

Савва знал, что несколько дней подряд милиция разыскивает Быковых. Но безуспешно. На пятый день пришел запрос из Риги на Маркова Анатолия Фомича, поехавшего в Орел к Иннокентию Быкову по приглашению последнего. До сих пор Марков не вернулся домой и не звонил в Ригу. Хотя должен был вернуться еще пять дней назад.

«Помогите в розыске указанного человека», — заканчивался запрос. И начальник милиции был вынужден принять все меры, чтобы разыскать Маркова, вернуть в Ригу. Живым или мертвым…

Вот когда ему пришлось обратиться к Савве.

— А черт его знает? Или, может, он в этот раз ничего от себя не добавил? Ведь в любой его брехне есть доля правды, — подумал краснея.

Вскоре следователь милиции вместе с судмедэкспертом и оперативниками выехали на место происшествия.

Савва ликовал. Наконец-то Быковы будут привлечены к уголовной ответственности. И условие Елены выполнено! Он сможет прийти к этому спокойно и уверенно. Он станет ее любовником надолго, навсегда…

— Вот здесь остановитесь! — попросил Савва милицейского водителя и вслед за следователем и оперативниками вышел из машины.

— Куда они пошли? — спросил следователь Савву, имея в виду Быковых.

— Давайте за мною! — предложил Савва.

— Нет! Не смейте! Укажите. Сами подождите в машине. Мы сами посмотрим и найдем….

Через полчаса следователь вернулся молчаливый, злой.

— Нашли? — спросил Савва.

— Да, конечно. Действительно — труп. Но никаких документов, подтверждающих личность. Может, это вовсе не тот, кого разыскиваем.

— Можно пригласить родственников или Попову на опознание.

— Лицо изувечено. Выстрелом в голову разнесено все. Только лоб и подбородок уцелели, — говорил следователь, пряча фотоаппарат.

А через два дня по городу уже ползли слухи, что жена Дмитрия Быкова до полусмерти избила свекровь.

— За что же, батюшки?

— Знамо дело, за мужа-выродка! За добрых детей благодарят. За хреновых — колотят!

— Да разве она виновата, что сын ублюдок?

— Не один — оба такие!

— Слыхала, что она своего Димку у свекрухи нашла. Он там с девкой шашни крутил. Она как увидела, враз в прокуратуру позвонила. За ним приехали и взяли. Прямо голого из постели вытащили. Так нагишом по лестнице и вели в машину. Уже в наручниках. Под автоматом…

— Не бреши! Такого не бывает!

— Сама видела…

Ты свово мужика с Димкой спутала. Это твово в вытрезвитель повезли. А Быковых все ищут.

Тоська, воспользовавшись выходными, помогала матери в огороде, когда услышала, как кто-то окликнул ее. Оглянулась.

Опершись на забор, ее поджидала жена Димки, полнотелая грудастая Верка.

— Иди сюда, поговорить надо.

И едва та подошла, заговорила громким шепотом:

— Я свекруху оттыздила.

— За что?

— Привезла ей Димкины шмотки. Хотела их в морду швырнуть и сказать, что не пущу ее змея даже на порог. Глядь, а у нее какая-то блядь сидит. Вся из себя. Вырезы спереди и сзади такие, что платье снимать не надо. Все наружу. Я ее раньше никогда не видела. И спрашиваю, мол, кто такая? А свекруха, старая шлюха, и отвечает мне:

Это подружка моих мальчиков. Они давно друг дружку знают. Приехала к нам погостить. А Димы и Кеши дома нет. Наверное, на рыбалку сбежали от вас…

— Я чуть не задохнулась от злости. Ее козлов милиция повсюду ищет, а она нас обсирает. Бросила шмотки своего хорька да как кинулась на свекровку. Всю морду ей изодрала, все тряпки в клочья пустила, кудерки ее проклятые ободрала. И кричу во все горло:

— Мало Димка надо мной изгалялся столько лет, теперь ты вздумала изводить, старая сука? Всяких блядей принимаешь с коньяком. Мы еще живы. А ты замену нам нашла? А кто детям нашим помогать будет? Она? Или ты? Твоих выблядков милиция ищет по всему городу. Ты хоть об этом знаешь, курва?

— И хорошо сделали, что ушли от вас. Пока молоды, не поздно им жизнь заново начать. С умными, порядочными девочками, а не с чучелами. Как вы! — свекруха мне в ответ.

Я ее за горло прихватила. Тут эта шлюха ко мне бросилась. Вцепилась в волосы, от свекрухи отнимает. Я тут как с ума сошла. Хватила ее за все вырезы разом. Как тряхнула. Глядь, а в доме уже милиция. Когда и как вперлись, я не видела. Только все хохочут. Никто в нашу свалку не полез. Та сучонка, увидев мужиков, в халат свекрухин нырнула. В нем так и отвезли в ментовку. А меня прямо у свекрухи и допросили.

— А о чем? — спросила Тоська.

— Все про козла. Сколько с ним жила, как он относился к семье? Часто ли выпивал? Когда возвращался с работы? С кем общался? Кто его друзья? Сколько денег приносил домой? Бил ли меня и детей? Давно ли испортились отношения со свекровью и почему? Ссорились ли мы перед его последним уходом? Просили подробнее вспомнить тот день.

— Они хоть нашли их? — спросила Тоська.

— Если бы нашли, с нами не говорили бы…

— А за что их ищут?

— Ничего мне не сказали. Только попросили, если появятся, тут же сообщить им. Я, конечно, сказала: мол, когда придет, я его по башке утюгом огрею, и сама его к вам принесу в зубах! — расхохоталась баба звонко и беззаботно. — Ну и посмеялись легавые, как им ответила. Спросили: «Видно, допек тебя муж, что ни жалости, ни любви к нему не осталось?» Я и ответила им, что столько чаю не пила, сколько слез пролила. Каждый день мята и клята. Всякий кусок поперек горла стоял. Все, что в девичестве купила, то и носила. От него ни хрена за все годы не видела. Если бы не дети, давно бы от него ушла. Опротивел, надоел, хуже собаки стал. Пусть бы его поймали поскорее да в каталажку. Да на подольше! Чтобы наши глаза его не видели. Мы хоть отдохнем от него. И я, и дети. Мне дважды не повезло. И с мужем, и со свекрухой. Вот она, небось, точно знает, где эти кобели шелудивые прячутся. У каких проституток. И эту, нынешнюю, скрутите в жгут! Пусть вякнет все! Такие просто так не заявляются к свекрухе. Может, у нее они? Глянула на свекровь, а у нее аж морда зеленой стала. И как шарахнется мордой об пол! Обмороки с нею приключились! С хрена ли? Видите ли, в точку попала! Ее водой начали обрызгивать. А мне — смешно. Сама очухается, говорю, пугало болотное. Ну мне и сказали, что я могу домой идти, а они остались. Со свекрухой. Так я чего приезжала! Эта сучка, что у свекрови была, оказалась с Прибалтики. Уж и не знаю, зачем она в Орле? Но сказала, будто тебя знает и навестит.

— Может, у нее Кешка с Димкой живут?

— Вот ни хрена! Тебе их жаль? — удивилась Верка и искренне покрутила пальцем у виска.

— Я не знаю, что случилось?

— Да уж ни с хрена не убегают из города! Значит, такое отмочили, что хуже некуда. Говорят, что человека убили, кого-то из Прибалтики. И за городом закопали. И машину его взяли. На ней уехали, — говорила Верка.

— Неужели Маркова? Анатолия Фомича? Он и впрямь бывал у нас в гостях. Но за что? Он очень хороший человек.

— Все они хорошие! Когда в гробу лежат! Тихие да смирные. Но покуда живы, нету среди мужиков порядочных. Это точно! Все козлы вонючие! Скоро сама поверишь! Ты бы только глянула, кого они прислали к свекрухе! Жуть, срам! Как у нее глаза не лопнули! Вот с такими им, нашим гадам, хорошо было! Так пропади они пропадом! Когда к тебе придут легавые, не жалей никого! И эту блядищу, что к нашим мужикам пристроилась. Навряд ли ты ее знаешь…

— Нет, у меня нету таких знакомых, — ответила Тоська, порывшись в памяти.

— Я знала всегда! Ты не станешь дружить с лярвой. И верно сказала: врет сучонка! Зажмите, чтобы правду сказала!

Тоська тогда не придала значения услышанному. Верку, жену Дмитрия, она всегда недолюбливала.

Скандальной и горластой была младшая невестка с начала. У нее ни с кем не сложились отношения. С Димкой она поскандалила уже после того, как он привел ее к себе. Верка не захотела жить со свекровью и закатила громкий скандал:

— Ты чего меня привел к этой жабе? С хрена ли я стану жить по ее указке! Покуда не ополоумела!

— Да тише, Верка! — пытался успокоить женщину, но та только набирала обороты.

— Чего рот затыкаешь? Я что, подзаборная или тебе на шею повисла? Или ты меня с панели снял? Чего эта кикимора следом за мной ходит? Я без ее бельм переодеться не могу. Вылупится бараном и стоит, не отвернется! Я — в ванну, она тут как тут. Вчера в моем белье копалась! Чего она там забыла? Зачем в спальню по ночам заглядывает? Каждый кусок хлеба считает! Почему ты ей виски не надерешь? Я не согласна жить с дурковатой!

— Угомонись, Верка! — просил муж.

— Чего меня успокаивать? С ней — старой дурой — разберись! Я дня тут жить не стану. Себя не прокляла!

— Потерпи немного! Квартиру обещают!

— Когда получил бы, тогда б и женился! Привел на издевательства! — собирала свои вещи в чемоданы.

— Куда ты?

— К отцу и к матери! Ухожу из змеюшника! А тебе мои братья башку свернут за все! И отец с работы тебя выкинет!

— Остановись! — откинул в кресло.

Верка вскочила фурией. Влепила звонкую пощечину. Едва Димка попытался оттолкнуть, схватила со стола тяжеленную хрустальную вазу, разбила на голове мужа и принялась швырять в него все, что попадало под руку.

Свекровь, увидев семейную бурю, скользнула в свою комнату, сидела тихо, как мышь, чутко прислушиваясь, что еще разбила невестка, подсчитывала убытки.

Верки Димка боялся неспроста. И женился на ней не случайно. Думал, облапошит, натешится простушкой, сдобной, веселой девчонкой, а потом, как и прочих, забудет навсегда. Но просчитался. У Быкова взыграло самолюбие. Решил добиться своего силой. И вот тогда получил такой отпор, что с неделю не мог разогнуться. А тут еще Веркины братья встретили. Добавили. Пригрозили, что если увидят возле сестры, снесут голову.

Другой бы забыл имя девчонки. Но не Димка. Он всегда добивался своего и, взрослея, не знал отказов. Его ни одна не отвергала… А тут…

Едва прошли синяки и шишки, снова отыскал Верку. Извинения просил, угостил мороженым, предложил встретиться. Она отказалась. Целый месяц носил ей цветы. Привыкал к Верке незаметно для себя. Так долго ни за одной не ухаживал. А на второй месяц уговорил ее погулять с ним в парке.

Едва под руку взял — тут же улетел в кусты, Верка не спеша уходила по аллее. Он нагнал ее. В тот же день объяснился ей в любви. Сам не знал зачем. В ней его подкупила недоступность, умение постоять за себя. Надоели податливые. Эти, как ему казалось, всю жизнь станут изменять. Коли ему отдавались бездумно, то и другим уговорить труда не составит.

— С этой я спокоен! Верной будет! Не опозорит! — говорил матери.

— Сколько же ей лет? — поинтересовалась она тогда.

— Моя ровесница!

— Вот это да! Почему же помоложе не нашел? Столько лет в девках! Знать, не стоит ничего, коль до сих пор ее замуж не взяли?

— Она неприступная! Сама выбирает!

Еще через месяц они расписались… А через неделю ушли от матери на квартиру. К чужим. Полтора года ждали свое жилье. За это время Верка родила дочь. И была на пятом месяце беременности вторым ребенком. Потому и получил Димка трехкомнатную квартиру.

Верка считала себя полновластной хозяйкой и с первого дня запретила свекрови приходить к ним. Димку она не любила. Это понимали все, побывав в этой семье хоть однажды.

Она, случалось, неделями не разговаривала с мужем. Никогда за все годы не готовила ему завтраки. Ни одного доброго слова не сказала. Она не верила ни одному его слову. И даже детей, как говорила, родила для себя.