Распутин. Почему? Воспоминания дочери

Глава 10 Божий человек Григорий Ефимович

Мой отец никогда не называл мне точной даты своей первой встречи с царской семьей, но, вероятно, это случилось 31 октября 1905 года, так как на следующий день, первого ноября, царь записал в своем дневнике: «Мы встретили Божьего человека — Григория Ефимовича из Тобольской губернии».

Вот как пишет Коковцов: «Из приближения императрицы первыми узнавшими о появлении в столице этого «старца» были великие княгини Анастасия и Милица Николаевна, дочери князя Николая Черногорского, замужем — первая за великим князем Николаем Николаевичем и вторая — за братом его великим князем Петром Николаевичем. Они, бесспорно, говорили императрице о том, что видели «старца», который произвел на них глубокое впечатление всем складом его речи, большою набожностью и каким-то особенным разговором на тему о величии Бога и о суетности всего мирского.

Но не подлежит никакому сомнению, что значительно большее впечатление о том же появившемся на петербургском горизонте человеке произвели на императрицу слова преосвященного Феофана, ректора С.-Петербургской духовной академии, которого императрица знала, принимала его, охотно беседовала с ним на религиозные темы и оказывала ему большое доверие. Он был короткое время ее духовником.

Сам человек глубоко религиозного настроения, широко известный своей аскетическою жизнью и строгостью к себе и к людям, епископ Феофан принадлежал к тому разряду русского монашества, около которого быстро сложился обширный круг людей, искавших в беседах с ним разрешения многих вопросов их внутренней жизни и потом громко говоривших о его молитвенности и каком-то особенном умении его подойти к человеку в минуту горя и сомнения.

В одно из посещений императрицы преосвященный Феофан рассказал ей, что к нему пришел и живет уже некоторое время около него крестьянин Тобольской губернии.

Он долго присматривался к Распутину и вынес затем убеждение, что он имеет перед собой во всяком случае незаурядного представителя нашего простонародья, который достоин того, чтобы о нем услышала Императрица, всегда интересовавшаяся людьми, сумевшими подняться до высоты молитвенного настроения.

Императрица разрешила епископу Феофану привезти Распутина и после краткой с ним беседы пожелала не ограничиться этим первым свиданием, а захотела ближе узнать, что это за человек.

По словам некоторых приближенных к ней людей, императрица сначала не могла хорошенько усвоить себе его отрывочную речь, короткие фразы мало определенного содержания, быстрые переходы с предмета на предмет, но затем незаметно Распутин перешел на тему, которая всегда была близка ее душе. Он стал говорить, что ей и государю особенно трудно жить, потому что им нельзя никогда узнать правду, так как кругом них все больше льстецы да себялюбцы, которые не могут сказать, что нужно для того, чтобы народу было легче. Им нужно искать этой правды в себе самих, поддерживая друг друга, а когда и тут они встретят сомнение, то им остается только молиться и просить Бога наставить их и умудрить, и если они поверят этому, то все будет хорошо, так как Бог не может оставить без своей помощи того, кого он поставил на царство и кому вложил в руки всю власть над народом. Тут он ввел и другую нотку, также близкую взглядам императрицы, а именно, что царю и ей нужно быть ближе к народу, чаще видеть его и больше верить».

Дополнение Гурко: «Одна из существенных причин расположения Александры Федоровны к Распутину состояла именно в том, что она почитала его за выразителя народной мысли».

Обращу внимание на слова Коковцова о том, что царица сначала не слишком хорошо понимала, о чем говорит отец. Это весьма интересное замечание. Еще когда он вернулся в Покровское после странствований, общавшиеся с ним обратили внимание, что он «стал говорить непонятно». Речь идет не о косноязычии, а о том, что суть его речи была для слушающих затемнена. И только после того, как отец «настраивал», как сказали бы мы сейчас, собеседника на свой лад, приходило ощущение ясности.

Приведу здесь только одно из многочисленных свидетельств. Труфанов: «Феофан рассказывал: Вот Божий человек! И говорит-то не так, как мы, грешные. Было раз так. Государь, государыня с наследником на руках, я и он сидели в столовой во дворце. Сидели и беседовали о политическом положении России. Старец Григорий вдруг как вскочит из-за стола, как стукнет кулаком по столу. И смотрит прямо на царя. Государь вздрогнул, я испугался, государыня встала, наследник заплакал, а старец и спрашивает государя: «Ну, что? Где екнуло? Здеся али тута?» — при этом он сначала указал пальцем себе на лоб, а потом на сердце. Государь ответил, указывая на сердце: «Здесь; сердце забилось!» — «То-то же, — продолжал старец, — коли что будешь делать для России, спрашивайся не ума, а сердца. Сердце-то вернее ума…» Государь сказал: «хорошо», а государыня поцеловала его руку, произнесла: «Спасибо, спасибо, учитель».

Труфанов, разумеется, привел этот случай, чтобы посмеяться. Но урок — в другом. Чтобы не дразнить гусей, не буду говорить о боговдохновенности. Умному — достаточно.

Приведу здесь слова Гурко. В них важно все, но особое внимание обращу на конец отрывка: «Ненависть столичного общества к Распутину государыня объясняла себе, между прочим, и тем, что он принадлежал к крестьянству, а не к тому избранному кругу, который почитал доступ во дворец своим исключительным правом. Между тем членов этого общества государыня величала не иначе как «бриджистами», а то обстоятельство, что Распутин принадлежал к народным массам, в глазах царицы было его большим преимуществом: она думала, что слышит от него как бы голос земли».

Именно «голос земли» слышала Александра Федоровна и он давал ей неизмеримо больше, чем хор голосов «бриджистов».

Интересно представить себе, как внешне могли выглядеть беседы отца и Александры Федоровны.

У отца и после прибытия в Петербург, естественно, остался его прежний, сибирский выговор. Он произносил слова на о, например, — милой и т. п. Интонации у него тоже были особые, сибирские. Его речь даже чисто внешне не была похожа ни на что ранее слышанное Александрой Федоровной.

Русская же речь императрицы по-своему отличалась от правильного выговора. Она сохранила сильный акцент. И тем не менее, они прекрасно понимали друг друга.

Отец повторял: «…не на словах, а духом действительно…» (Есть нечто подобное и в его «Житии…»: «Всегда нужно… считать себя низким, но не на словах, а духом действительно»). Я понимаю это так, что речь идет о «действительном духе», позволявшем отцу не подчинять своей воле, как ошибочно трактуют многие, а объяснять и показывать выход.

Собственно слово при этом играло важную роль, но роль только облечения духа в «словесную плоть».

Отмечу и другое. Некоторые из тех, кто оставил воспоминания об отце, говорят, что строй его записок различался в зависимости от темы и назначения. Дескать, когда надо было решить какой-то практический вопрос, «у старца находились ясные слова». Но ничего странного в этом как раз и нет. Ответ уже дан в приведенной фразе. «Практический вопрос» не требует такого особого напряжения, как наставления.

Раньше я уже приводила слова отца о том, что его словно вело в Петербург. Подтверждением этого могут послужить следующие слова Юсупова, если читать их, не пребывая в обычной для князя злобе: «Обыкновенный мужик легко бы растерялся в столице. Он запутался бы в сложных нитях и сплетениях придворных, светских и служебных отношений, не говоря уже о том, что у него не хватило бы смелости, особенно на первых порах, держать себя так независимо, как держался Распутин. Распутин вошел в царский дворец так же спокойно и непринужденно, как входил в свою избу».

Отца в самом деле никогда не охватывало стеснение или чувство неудобства от появления в обществе, не только ему не знакомом, но такого, какого он не мог себе представить и к какому никогда сам не стремился по причинам, названным уже мной.

То, с какой простотой и естественностью он вошел в высокие круги, как раз и говорит о предопределенности произошедшего.

Для дальнейшего повествования важно и интересно привести случай, описанный Труфановым. Он относится к более позднему времени, но сейчас станет понятно, почему я говорю о нем: «Ты хочешь знать, как у меня явилась новая фамилия, Новый? Слушай! Когда я однажды поднимался во дворец по лестнице, в это время цари, дожидаясь меня, сидели в столовой. Государыня держала на коленях наследника, тогда еще не говорившего ни слова. Как только я показался в дверях, то наследник захлопал ручонками и залепетал: «Новый, Новый, Новый!» Это были первые его слова. Тогда царь дал приказ именовать меня по фамилии не Распутин, а Новый».

Ребенок назвал отца «новым человеком». Повинуясь инстинкту, он выразил главное — отец действительно оказался новым, не таким, как другие люди схожего с ним рода, бывавшие во дворце. Он был «новым старцем».

Между прочим, он был первым из ряда появившихся во дворце и не подосланных при этом никем.

В отличие, например, от юродивого Мити — протеже Труфанова. Последний рассчитывал на то, что Митя, совершенно ничего собой не представляющий, сможет, направляемый соответствующим образом, проводить линию, нужную неким силам. Но Труфанов и стоявшие за ним слишком прямолинейно воспринимал увлечение Александры Федоровны и Николая Второго «святыми людьми».

При всей их погруженности в этот мир (многим казалось, даже религиозной экзальтированности) они оставались людьми своего времени, то есть вполне рациональными. И если Николаю удавалось часто демонстрировать это, то Александре в этом смысле было значительно сложнее (она по статусу не могла проявлять себя публично в необходимой в данном случае мере).

Я приведу свидетельство Гурко, относящееся ко времени начала большой войны: «По существу, царицу занимали, захватывали ее мысль, а порой и волновали вопросы широкого значения. Так, в письмах своих к государю она касается самых разнообразных тем. Тут и своевременное обеспечение городов, а в частности столицы, продовольствием и топливом, и понижение, в интересах бедных людей, цен за проезд по городскому трамваю, тут и необходимость наблюдения за производством заводами боевых припасов. И надо признать, что, в общем, суждения ее по этим вопросам отличаются здравым смыслом и подсказаны горячим желанием облегчить положение неимущих и содействовать благоустройству в стране. С большим мужеством, ввиду ее немецкого происхождения, высказывается она против поднятой во время войны травли балтийских немцев и бессмысленности преследования лиц, носящих немецкие фамилии. В этом отношении ярко сказывается, насколько Александра Федоровна отличалась рассудительной деловитостью и практичностью».

Здравый смысл не может появиться вдруг, под воздействием минуты. Он присутствовал в Александре Федоровне всегда и не оставлял ее никогда.

Все это важно понимать, когда пытаешься разобраться в груде трудов, доказывающих, что мой отец подчинил себе волю русских монархов.