Расщепление ядра

ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ

Гости заняли места за столом. Зазвенели бокалы, зажурчала беседа. От погоды, через футбол и курортную страду, перешли к киноновинкам, а оттуда уже рукой подать и до театральных событий.

— Чуть не забыл! — воскликнул помреж Закулисный, извлекая из кармана пухлую рукопись. — Не желаете ли, вот летопись нашей новой постановки. Разрешите рассказать вам об одной своего рода трагедии подготовительного периода?

— Давайте, — любезно согласился хозяин дома драматург Бомаршов.

Помреж вздохнул, словно входя в образ, и эпически начал:

— Знаете ли вы, что такое окончательный вариант пьесы? Нет, вы не знаете, что такое окончательный вариант!.. Пять месяцев вся труппа не ведала, что ждет ее на следующей репетиции. И вот за два дня до генеральной авторы наконец-то объявили нам, что существенных переделок больше не будет… Что творилось в театре, что творилось! Авторы ходили по сцене, не чуя под собой ног. Первая и вторая исполнительницы главной роли, забыв былые распри, пили кефир в буфете на брудершафт. Главный режиссер впервые за время постановки комедии улыбнулся… Авторы торжественно поклялись, что данный текст является несокрушимым, непререкаемым, наконец, принципиальным вариантом их комедии «Заклепка»… Впрочем, я прочитаю, как приблизительно выглядел финал третьего действия.

Парк культуры и отдыха. Комната смеха. Клава и Владимир смотрят на себя в кривые зеркала и смеются счастливым смехом.

Владимир (вдруг становится серьезным, словно сидит в президиуме производственного совещания). Клавочка, ты такая красивая, что даже это кривое зеркало не может тебя исказить.

Клава (перебегает к другому зеркалу, кокетливо). А это?

Появляется директор завода, портфель нараспашку. За ним идет сторож-контролер комнаты смеха, глубоко фольклорный старик.

Директор (не переводя дыхания). Наконец-то я нашел тебя, Клавдия! Я рыскал по всем паркам города, Клавдия! Знаешь, зачем я рыскал, Клавдия?! Я понял, что был неправ!

Володя (мрачно). Хоть здесь не становитесь рационализаторам поперек дороги! (Клаве.) Уйдем отсюда! Уйдем на колесо обозрений!

Клава (игриво). А я еще не во всех зеркалах отразилась.

Старик сторож (с затаенным смыслом). Хорошо смеется тот, кто смеется у последнего зеркала!

Директор. Я не спал ночей, Клавдия! Я думал над нашими разногласиями… Клавдия, выслушай мое предложение по поводу твоего рацпредложения.

Клава (смотрит в зеркало). Ха-ха-ха!

Директор. Вот как?! Значит, я кажусь смешным? Хорошо же! РКК нас рассудит!

Уходит, по дороге заглядывая в зеркало и разражаясь самокритичным смехом. У входа в парк его ждет машина. Он спешит на заводу созывает совещание, ставит вопросу принимает развернутое решение при двух воздержавшихся и едет на прием к замминистра, где кается в зажиме критики и консерватизме.

Старик сторож (глубокомысленно). Уехал. Охо-хо! Не в свою галошу не садись. Охо-хо! Не плюй в колодец, вылетит — не поймаешь.

Клава. Мудрый ты, дедушка!

Володя. Клавдия, ты любишь директора?

Клава. Какой ты ревнивый, Володька! Ты же знаешь, у нас с ним шел разговор только о заклепочном автомате. Директор был против его усовершенствования. А теперь признался в своей косности.

Володя. Тогда что о нем говорить, о косном человеке?

Клава. Мой новый автомат даст тысячу заклепок в смену! Разве может быть большее счастье?!

Володя (уверенно). Может! (Уловив критический взгляд Клавы.) Две тысячи заклепок в смену!.. Значит, ты его не любишь? Значит, ты меня любишь?! (Он ее обнимает. Поцелуй. Еще поцелуй. Еще!).

Клава (в промежутках между поцелуями, мечтательно). Если со временем перейти на повышенное число оборотов, автомат сможет давать и две тысячи за смену. Ты прав, любимый! Разве может быть большее счастье?! Две тысячи…

Володя. Может, дорогая!.. Три тысячи заклепок! Взявшись за руки, молодые и счастливые Володя и Клава идут на колесо обозрений и другие аттракционы.

Музыка играет вдали что-то массово-лирическое.

Старик сторож (глядя вслед, очень значительно). Что с возу упало, того не вырубишь топором!

Вдали видно, как начинает вращаться на повышенном числе оборотов колесо обозрений. Занавес.

— Ну, вот, продолжал помреж, — с этим вариантом мы и принялись заново за работу. Постановщик снова развел мизансцены. Когда утренний репетиционный аврал кончился, мы все вышли в фойе покурить.

— А у меня-то, у меня, — простонал исполнитель роли Володи, — весь текст обновлен. Ведь раньше-то действие происходило не в комнате смеха, а на водной станции.

— Ничего, это в последний раз, — попытался успокоить его актер Пилястров, играющий старика сторожа. — Авторы же поклялись больше ничего не менять.

— Есть рационализаторское предложение, — трагически зашептал комик. — В присутствии авторов о пьесе не говорить. А то опять уцепятся за чью-нибудь мысль и начнут перелицовывать. А у меня уже нервы пошатнулись. Хоть бейся головой о суфлерскую будку!

В этот момент в фойе, бурно жестикулируя, показались оба автора. Мы, участники спектакля, сразу перевели разговор на нейтральную тему.

— А я скоро в новый дом переезжаю, — сказал актер Пилястров, невинно поглядывая на драматургов. — Дают квартиру на десятом этаже. Милости прошу к моему высотному шалашу!

Соавторы насторожились. В их глазах зажглись охотничьи огоньки.

— Десятый этаж! — мечтательно сказал один. — Тут что-то есть!

— Идея! — закричал второй. — Товарищи артисты! Не расходитесь. Мы сейчас поднимем «Заклепку» на десятиэтажную высоту. Комедии нужен актуальный ветер!

И соавторы, не сходя с места, принялись колдовать над текстом. В толпе моих друзей поднялся ропот. А перестройка тем временем шла полным ходом.

— Клава и Володя уже поженились, — вещал один из соавторов, — им дали квартиру в новом доме. Это свежо! Это оригинально!

— А директор? — волновался другой. — Он же бюрократ! Он же не может подниматься на высоту положительного персонажа!!

— Эврика! — подхватил первый соавтор. — Реплики директора пойдут по телефону. Он будет звонить молодоженам из вестибюля. Консерватор не верит в прогресс техники и поэтому боится скоростных лифтов.

— По-моему, оригинально, — согласился второй. — По крайней мере без кривых зеркал. Как-никак, они искажают облик… Вместо них хорошо бы ввести что-нибудь зажигательное…

— Увеличительное стекло! — предложил первый.

— Нет. Куплеты или дивертисменты… И потом еще как-то у нас не вытанцовывается с директором. Не выпуклый он, не рельефный… Один телефон тут не выручит. А что, если сделать Клаву главой завода? А? Добавим ей десяток лет — получится очень солидно.

— Но тогда же конфликт отпадает, — засомневался его соавтор. — Кто будет мешать? Клава же не может сама себе ставить палки в колеса?

— А мы сделаем изобретателем Володю. Хватит ему баклуши бить!.. И ярче заиграют обе линии — общественная и личная. А какой конфликт! Он ее любит, она его любит, но она против его изобретения, а он против ее консерватизма.

— Иван Иванович! — закричал один из соавторов, завидев исполнителя роли директора. — Мы вас вымарали.

— Спасибо, дорогие, — сердечно сказал Иван Иванович. — Пойду брать отпуск. — И, провожаемый завистливыми взглядами коллег, он побежал в дирекцию.

…На следующий день — за сутки до генеральной репетиции — на свет явился еще один вариант пьесы. Я привожу отрывок из новой ситуации.

Квартира молодоженов на десятом этаже. В открытые окна видны проплывающие облака. Стол празднично накрыт. Клава и Володя входят, держась за руки, и задерживаются перед большим зеркалом.

Володя (вдруг он становится серьезным, словно увидал в зеркале нечто важное). Ты заметила, как на тебя смотрели в загсе посторонние? Ты была красивее всех!

Клава (игриво). Только там? А счастье?

Володя (теряя голову от счастья). Наконец-то ты моя жена! Наконец-то мы одни!.. Значит, ты согласна с моим рационализаторским предложением? Ты признаешься в зажиме критики, консерватизме и косности?

Клава. Как директор завода я не могу останавливать из-за твоего изобретения целый цех. Можете жаловаться, товарищ Зябликов!

Володя. Вы отсталая личность, товарищ Зябликова! Вы два года не хотите понять, что тысяча заклепок лучше, чем сто! Завод или развод?

Клава (на ее лице смена чувств). Вова! Милый! Не надо путать личное с производственным!

Володя (жестко, упрямо, решительно). Нет, надо!

Стук в дверь. Входит глубоко фольклорный старик, контролер ОТК Ерофеич. В руках, на вышитом полотенце он несет чернильный прибор, сделанный из несортных заклепок. Он поет песню передовых производственников:

Володя (увидев Ерофеича). Вот и старые специалисты меня поддержат.

Клава. Вы кто, товарищ?

Ерофеич. Али не узнала? Старик я… дежурный… контролер ОТК. А насчет автомата системы Зябликова так скажу: хорошо будет смеяться тот, кто будет смеяться… того… последним! (Преподносит молодоженам от имени цехкома чернильно-заклепочный прибор.).

Клава (сильно колеблясь). Но ведь риск-то какой!

Ерофеич (многозначительно). Что с возу того… этого… упало, того… этого… не вырубишь топором!

Клава (встревоженно). Это в каком смысле?

Ерофеич. Все в том же… В смысле не в свою галошу не садись!

Клава (просветленно). Ах, в этом!..

Володя. Завод или развод? Развод или завод?

Клава (с огромной душевной борьбой). Взвесила! (Все еще борется.) Оценила! (Кончила борьбу.) Поняла!

Ерофеич. Я так скажу: не плюй в колодец, вылетит — не поймаешь. (Садится за стол, выпивает и закусывает в честь молодоженов).

Клава и Володя, взволнованные и счастливые, выходят на балкон. Поцелуй. Еще поцелуй. Еще. Мимо пролетает самолет. Подоспевшее облачко скрывает Зябликовых от посторонних. Занавес.

…Гости подавленно молчали.

— Идея! — вдруг поднялся с места хозяин дома драматург Бомаршов. — Значит, в комедии у этих авторов директор молодой? Тут что-то есть… Прошу прощения, друзья, но вы ведь знаете, у меня пьеса готовится в театре… Скоро генеральная, надо вовремя внести поправки.

И Бомаршов прошел в свой кабинет. Через минуту оттуда донесся скрежет телефонного диска и раскатистый голос драматурга:

— Надо ввести в третий акт старушку… Ну, такую… сказительницу… А директор пусть будет ее сыном. Его роль придется передать кому-нибудь из молодежи… Сейчас это актуально. Через полчаса я продиктую вам окончательный вариант диалога.