Расщепление ядра

ЗНАТОК ЖИЗНИ

Художник Хлептиков ворвался в комнату приятеля с огорчением на вдохновенном лице:

— Прозаик! Ты мне друг или ты мне недруг?

— Я тебе друг, — поспешно подтвердил писатель Ракурсов, распахивая объятия. Его худощавые щеки подвижника увлажнились от слез. — Но что с тобой? На тебе творческого лица нет.

— Какое может быть лицо у человека, изувеченного критикой? — расслабленным голосом сказал художник, усаживаясь в кресло.

— А что, уже побили? — спросил Ракурсов.

— Уже, — вздохнул Хлептиков и протянул приятелю газету.

Статья, расстроившая художника, была написана местным критиком Сливянским. Изящным слогом рецензент излагал свои прогнозы относительно предстоящей художественной выставки. Абзац, который касался Хлептикова, заключал в себе хотя и доброжелательные, но несколько колкие замечания по поводу творчества «одного из крупных мастеров кисти области».

«Весьма надеемся, — писал критик, — что на предстоящем смотре местных дарований П. Н. Хлептиков изменит своему многолетнему методу самопознания. Весьма надеемся, что на этот раз наш талантливый живописец вместо автобиографического цикла: „Я в своем кабинете“, „Жена поливает фикус“, „Владик за чертежом“, „Трезор лает на прохожих“ и натюрморта „Наш ужин“ представит нечто более актуальное, отобразив грандиозные преобразования в городах и селах нашей области».

— Ах, талантогубитель! — возмущался Хлептиков. — Нет, ты скажи, почему он в меня критические булыжники мечет? Пропадает труд, выношенный в муках! Искания! Взлеты фантазии!

Ракурсов в задумчивости прошелся по комнате. Взгляд его упал на кипу бумаг, испещренных путевыми записями. Подымая в своем творчестве пласты жизни, прозаик глубоко вкапывался в детали бытия.

— А ведь он прав, этот Сливянский. Вот ты раскипятился. Опять, верно, задумал семейную сюиту? Ну брось наконец вариться в комнатном — соку, в этих, прошу прощения, суточных щах…

— Позволь, позволь, — запротестовал Хлептиков. — Есть же вечные сюжеты? Могу я отстаивать право на яркую индивидуальность? Могу. Еще древние говорили: «Самопознание — путь к совершенствованию».

— Именно древние, — жестоко сказал прозаик. — А где у тебя ветер современности? Где у тебя новые повороты? Нет у тебя ветра. Нет у тебя поворотов.

Художник порывисто вскочил с места и, страстно восклицая: «Алмазная у тебя голова! Именно современность, именно новые повороты!», бросился прочь.

…Мы не будем приводить подробный рассказ о вернисаже, состоявшемся спустя полгода после описанных событий. Открытие выставки походило на любую подобную церемонию, точно две ученические копии на картину маститого руководителя изостудии. Толпа приглашенных, томясь в ожидании, пока наиболее почтенный в городе живописец разрежет ленточку, переговаривалась о картинах, находящихся в Третьяковской галерее. Знатоки пейзажей, просочившиеся неведомыми ходами в залы, уже разглядывали полотна и одобрительно цокали языками…

Хлептиков победоносно прохаживался мимо своего персонального стенда. Чутким ухом он пытался уловить шепот восторга.

— Ого! — донеслось до художника. — Взгляните в каталог. Вот так Хлептиков! Какие темы! Какой размах!

Хлептиков поднялся на цыпочки, чтобы увидеть над гущей зрителей голову говорившего. Он разглядел суровые брови Славянского, местного критика и своего недоброжелателя.

Славянский продолжал:

— Название первой картины: «За изучением классического наследия». Любопытно. Где же она? Гм… Странно… Странно…

В голосе критика прозвучало что-то такое, от чего Хлептикову поскорее захотелось выбраться поближе к выходу.

— Нет, вы взгляните только! — призывал Сливянский. — Дыхание времени ворвалось в дом Хлептикова. «За изучением классического наследия»! Каково?! И поворот иной. В прошлогодней картине Хлептиков сидел около стола. А нынче склонился над неразрезанными книгами. Прогресс!

На голос критика сходился народ. Подле картин Хлептикова становилось все теснее и теснее.

— «По стопам Мичурина»! — восклицал Славянский. — Очень современная тема. И очень знакомое лицо…

— Жена, — подсказал кто-то.

— Совершенно верно, — быстро согласился критик. — Жена. Только прошлый раз она поливала фикус, а сейчас…

— Герань, — заметил тот же голос.

Это становилось похожим на детскую игру «Угадайка!» Ее участники читали вслух названия полотен и старались сообразить, чем они отличаются от предыдущих вариаций из трогательной серии: «Семья и быт П. Н. Хлептикова».

— «Молодой архитектор обдумывает габариты высотного здания»? — вопрошал Сливянский. — Кто помнит?

— Все! Все! «Владик за чертежом»!..

Игра продолжалась. Уже за табличкой «Чистота — залог здоровья» была разгадана «Домработница Глаша, убирающая комнаты». В картине «Условный рефлекс» узнан любимый пес художника Трезор, лающий на прохожих. Не остался без внимания и небольшой натюрморт, изображавший груду снеди и столовый инструментарий — от половника до консервной дрели. Только сейчас он назывался не «Наш ужин», а несколько обобщенно — «Изобилие».

Сливянский, воодушевленный поддержкой развеселившейся публики, не мог удержаться от язвительного резюме:

— Я не имел чести быть в гостях у Хлептикова. Но могу наверняка сказать, что его квартира состоит из трех комнат. В столовой на стене — текинский ковер, стоит ореховый гарнитур и четыре вазона. Его сын Владик, очевидно, второгодник: два года подряд корпит над одним чертежом… Да и у самого Хлептикова не все, видимо, ладно со здоровьем. Это подтверждает однообразное меню натюрморта…

…Прозаик Ракурсов долго не отваживался навестить старого друга. Однако на третий день после вернисажа его преданное сердце не выдержало.

Около дома художника заметно было необычное оживление. На крыльце стоял сам Хлептиков и прерывающимся голосом отдавал приказания жене. Вид у него был очень внушительный: в дорожном плаще, коричневых жокейских крагах и охотничьем картузе с пуговкой. Рядом с супругой, держа в руках огромный узел, горько плакала Глаша. Двое дюжих грузчиков втискивали в личную машину художника добротные чемоданы. Продолжительный скорбный вой неожиданно отвлек прозаика от созерцания этой картины. В конце улицы он увидел рослого мужчину, уводившего на поводке Трезора.

И Ракурсов, кажется, понял.

— Наконец-то! — радостно сказал он. — Наконец-то выезжаете на оперативный простор! Давно пора хлебнуть свежего ветра впечатлений!

— Нет уж, дудки! — подбоченясь, отвечал художник. — Хлептикова не так-то легко сбить с позиции! Меню им не нравится! Сменю меню… Трезор несимпатичен! Продал Трезора… Глашу уволил без выходного пособия… Вазоны отдал в чайную… Освежаю обстановку! Словом, переезжаю на новую квартиру…

И воинственно взмахнув перед носом приятеля кулаком, художник бросился помогать грузчикам.