Рассказы

Визит (Маленький рассказ)

Это было зимнею ночью. В стужу. Дул ледяной ветер.

В кабинете, — роскошном кабинете красного дерева, — было хорошо. В книжных шкафах золотом сверкали великие авторы в великолепных переплётах. В богатых рамах висели картины лучших мастеров.

Рубинами догорали угли в камине.

Иван Иванович, старый литератор, редактор, сидел в халате и грелся у камина.

— На завтра номер будет недурён. Эта статья не понравится министру Икс, но придётся по вкусу министру Игрек. Зато Икс получит компенсацию: ему понравится другая статья, которая не понравится Игреку. А публика скажет: как они смелы! В этом состоит газетное дело!

Иван Иванович улыбнулся улыбкой философа или старого плута.

Он встал, достал в письменном столе ключ, откинул пёстрый восточный ковёр, висевший в простенке между двумя книжными шкафами, — на одном стоял бюст Белинского, на другом — Щедрина, — и отпер вделанный в стене несгораемый шкаф.

Он достал оттуда пачки акций, облигаций, выигрышных билетов, денег, вкладных квитанций и с улыбкой понёс на кресло перед камином.

Тихая, радостная минута, которую он доставлял себе время от времени.

С нежною улыбкой он перебирал, пересчитывал пёстрые листы.

— И всем этим я обязан себе, — себе! Только своему таланту!

Гордость, — гордость рабочего поднималась в нём.

И благоговение охватывало его душу.

— Боже, благодарю Тебя за то, что Ты дал мне талант!

Позвонили.

Звон, протяжный, долгий, жутко прозвучал в пустой квартире.

Иван Иванович торопливо спрятал бумаги и деньги, запер шкаф, задёрнул ковёр и бегом пробежал к письменному столу, чтобы спрятать ключ.

— Должно быть, кто-нибудь заехал на огонёк из театра или из клуба!

Снова задребезжал электрический звонок.

Никто не отпирал.

— Василий или, по обыкновению, спит, или, по обыкновению, сидит в кухне у соседской кухарки.

А от звонка одному ночью в пустой квартире становилось всё жутче и жутче.

Звонили теперь сильно, отрывисто.

Так звонят к доктору, которого пришли звать к умирающему.

— Отопру сам!

Иван Иванович запахнул меховой халатик, вышел в переднюю и отпер дверь, — тяжёлую, резную, дубовую дверь.

Через порог шагнул молодой человек, посинелый, в одном пиджаке, с продранными локтями.

Шагнул и упал на высокий стул, стоявший около двери.

Иван Иванович затрясся.

Негодяй… Мерзавец… Задушит старика как котёнка.

И даже не найдёт в стене несгораемого шкафа. Схватит мелочь со стола, какую-нибудь серебряную вещь и завтра же попадётся… Мерзавец!

Иван Иванович, едва держась на ногах, спросил:

— Что… что вам нужно?..

Молодой человек поднял на него глаза, страдальческие и умоляющие.

— Хоть я и голодный, — не бойтесь меня. Я не могу вас задушить: у меня окоченели руки и ноги.

Иван Иванович с изумлением, которое росло и росло, смотрел в лицо молодому человеку.

Где он видел это лицо?

А он знает, знает…

Эти в лихорадочном жару и бреду горящие глаза. Эти исхудалые щёки. Заострившиеся черты. Белокурые волосы, падающие на лоб. Жидкую, реденькую, только пробивающуюся бородку.

Даже пиджак…

— Кто вы? кто вы?

— Я не ел, у меня нет квартиры, я замерзаю. Я — литератор. Меня нигде не печатают, нигде.

При слове «литератор» бешенство поднялось у Ивана Ивановича.

Так бешенство заменяет страх, когда мы разглядели таинственного врага, который казался страшным, благодаря таинственности. Который оказался жалким и ничтожным.

— Литератор! Который врывается! По ночам!

Ивану Ивановичу захотелось наказать его. Заставить страдать так, как он сам только что страдал.

— А-а! Страсть к оригинальничанью! А-а! Желаете обратить на себя внимание оригинальной выходкой?? Да?

— Я не ел. Я замерзал.

— Литература не богадельня, милостивый государь! Не приют для всех неудачников! Не место кормёжки! Не попечительство о не имеющих определённых занятий.

— Мне это уж говорили… Мне это уж говорили…

— А у вас есть талант! Да, да? Не правда ли? Огромный, огромный талант? Непризнанный? Да? Неоценённый? И вы врываетесь по ночам и пугаете… Ну, да, пугаете! Ну, да, пугаете людей! Как разбойник…

— Если вы меня выгоните, я замёрзну…

— Работать нужно, молодой человек! Работать, а не разбойничать! Как же! Таланту всё позволительно! Не так ли?! Талант! Талант! Мы, мы работали, — работали, милостивый государь!

Иван Иванович ударил себя в грудь.

— Голодали, холодали! Но работали-с! А не полагались на наш талант! Талант! Работой-с, трудом-с прокладывали себе путь, — работой-с, трудом-с добивались всего, что мы имеем-с. Надо дождаться, чтоб напечатали, — идите пока мести мостовую, таскать кули. Работайте! И мы работали. И никогда, слышите ли, никогда…

Молодой человек поднялся. Глаза его горели мольбою и ужасом.

— Не гоните меня… Отогрейте… Вспомните… Не было ли с вами… Когда вы были молоды… начинали… Вы были без квартиры и спали на улице… зимой… на табуретах около ворот… Дворники гоняли вас с места на место… и только это спасало вас от замерзания, от смерти… Вы ждали, — в утренний, предрассветный час, мороз крепчал, — когда где-нибудь зазвонят… Окоченелый вы бежали на звон, вмешивались в толпу нищих, отогревались и засыпали во время заутрени где-нибудь в тёмном уголке церкви… А потом опять шли на трескучий мороз… И вот однажды, не вытерпев, не выдержав, — не позвонились ли вы у подъезда известного литератора? Позвонились потому только, что у него был огонь…

Иван Иванович задрожал.

— Откуда… откуда… откуда… А!

Он узнал это лицо.

— Да это моё лицо… Это я… Я сам сорок лет назад… И тот… тот пиджак, который я потом продал татарину…

У него подкосились ноги. Он упал на стул.

А молодой человек, низко наклонившись к нему, продолжал:

— Вы вошли тогда, как вошёл я, — и испугали… Если бы он вас выгнал тогда, вы бы замёрзли… А он отогрел вас… Вы помните, посадил к камину… Вы весь дрожали… вы весь окоченели… Вы помните, как он пошёл и сам принёс вам поесть… Вы помните его смех? «Ничего, молодой человек, то ли бывает?»… Вы помните, как вы чувствовали себя маленьким ребёнком, потерянным и найденным, прижатым к груди матери… И как вы заснули в кресле перед камином, с лицом, мокрым от слёз… Вы помните? Вы помните?.. Всем, — всем, что вы имеете, вот этим всем и вашей жизнью вы обязаны ему! Вы замёрзли бы, если б он вас выгнал тогда!

В голосе молодого человека зазвенели слёзы, послышались всхлипывания, рыдания.

Он стоял, облокотившись о притолоку, бессильный, готовый упасть, беспомощный, и рыдал.

— Во имя того… того вечера… В память того человека, сделайте для меня…

Иван Иванович сидел мрачный, подавленный, угрюмый.

Он встал и подошёл к двери.

На лице его было страдание.

Он отпер дверь и толкнул молодого человека.

— Идите!

Он толкнул его сильнее и вытолкнул:

— Идите и лучше замерзайте! А то…

Иван Иванович, дрожа, захлопнул дверь, из которой несло ледяным ветром.

— Вы вырастете таким же, как я!