Рассказы

У российского консульства

Наконец-то я первая! Одной рукой опираюсь о стенку перед собой, силясь выдержать давление сзади, другой — вцепилась в телефонную трубку. Глухо застекленное окошко расположено, согласно замыслу садиста-проектировщика, слишком низко, и, чтобы увидеть чиновника, я нагибаюсь и ору в трубку. На мне лежит молодой хищный красавец-палестинец. Он одет в черную с широкими желтыми полосами рубашку, это подчеркивает его тигровую красоту. Скалится, обнажая клыки. Ягодицами и спиной я чувствую жар его тела, плотно прижатого к моему, и на своем затылке — его дыхание. При других обстоятельствах я не преминула бы выразить свое недовольство или же, наоборот, одобрение, но не сейчас, не после двухдневного изматывающего ожидания и когда я наконец первая в очереди. На палестинце лежит его жена — простенькая хорошенькая русская девочка. На ней — студент в очках, в разношенных библейских сандалиях, на вид левый интеллектуал и путешественник. На студенте — милая пожилая петербургская супружеская пара. На супружеской паре… дедка на репке, жучка на внучке.

— Заполните анкеточку, молодой человек, — работница консульства подбегает к палестинцу с бумагами, — вот здесь, здесь подпишитесь. Значит, так, вы хотите взять гражданство вашей жены?

— Да, хочу, — отвечает саблезубый араб по-русски.

— Вам необходимо указать причину. Почему вы решили стать российским гражданином?

— Она не нрависа.

— Вам не нравится Россия?

— Нет, что вы, — русская девочка вступается за мужа, — что вы, Ахмеду очень нравится Россия и все русское. Это я не хочу оставаться здесь.

— А чем вы собираетесь заниматься в России, у вас есть специальность?

— Бомбы он там будет делать — это его работа по специальности! — громко шепчет кто-то.

— А жена ваша кем работает?

— Детский садик.

— Вот и применение его бомбам найдется, — реплика из очереди.

— Поглядите, у него оранжевый паспорт, не такой, как у нас, израильтян, — студент обращается на иврите к впереди и сзади стоящим (лежащим) гражданам, — паспорт другого цвета! У нас голубой, а у него — оранжевый! Не удивительно, что они взрывают наши автобусы. Когда палестинское государство будет создано — а оно будет создано! — они сами, вы понимаете, сами решат, какого цвета будут их паспорта. А пока палестинцы страдают от дискриминации, унижений, безработицы. Вы, конечно, очень страдаете от дискриминации?

— Я, — недоумевает Ахмед, — почему страдаю? Я не страдаю. Я — русский!

Шепот крепнет, и иронизируют уже над студентом:

— …и от медицинского обслуживания на высоком уровне, которое им предоставляет Израиль, и от оружия страдают, которым их снабдил Израиль, и от международного мнения, которое всегда на их стороне, какую бы каннибальскую акцию эти страдальцы ни предприняли…

— Тр-р-р-ры! — Ребенок, скажем, Хасан-Алеша таранит очередь, словно израильского врага, врезаясь без разбору в ноги стоящих под умильные родительские взгляды.

— Помогайте бабе, помогайте! — Бабуля рязанского вида в платочке потеряла свое место в очереди, и ее не пускают обратно.

— Где вы стояли?

— За мужчиной.

— А куда делся этот мужчина?

— Ушел…

— Вот и вы уходите.

— Так я же стояла, вот беда какая!

— Что-то вас не видели, за кем же это вы стояли?

— За мужчиной.

— А куда делся мужчина?

— Ушел…

— Вот и вы уходите.

На бабкино горе отзывается долговязый религиозный старик-еврей. На фоне цветной толпы он — как черно-белая с желтизной, недопроявленная фотография в стиле ретро. Серо-желтая борода, такого же цвета пейсы, совершенно идентичные по цвету лицо и рубашка. Его можно было бы назвать «благообразным», если бы не не в меру оттопыренные уши. Они будто поставлены задом наперед, так, как если бы лицо находилось на затылке. Старик пытается раздвинуть очередь и вклинить бабусю в строй. Неудача. Вторая попытка — никакого эффекта. Тогда религиозный человек устанавливает пожилую женщину перед собой и ритмичными ударами своего таза умело вколачивает ее в строй.

— И-и, взяли!

— Спасибо, добрый человек!

— И-и, взяли!

— Спасибо, соколик!

Рязанская бабушка втиснута на вожделенное ею место и застывает — вся благодарность.

Посетителей в помещение российского консульства впускает порциями по несколько человек охранник — вертлявая кукла на разболтанных шарнирах: крутится вокруг своей оси, припадает то на одну, то на другую ногу, хватается то за гениталии, то за кобуру с пистолетом, проверяет, наверное, все ли на месте, орет:

— Тафсику балаган о ло этен ле аф эхад лехиканес! Ани кан махлит![20]

Очередь понимает только «балаган», строится, замирает на несколько мгновений. Но тут уже какие-то энергичные тетушки пробиваются вперед, тычут ему в лицо свои документы и, захлебываясь, пытаются посвятить его в свои проблемы.

— Иврит, — кричит, — иврит, ло мевин русит![21]

К охраннику время от времени подбегает нетерпеливая тощенькая девица, показывает на часы, мол, скорей бы! Она обнимает парня за шею и виснет на нем, вытягивает губы хоботком-присоской и обозначает на лице счастливчика мелкие поцелуи. Потом они долго смотрят друг другу в глаза, забыв обо всем на свете, кроме своей любви.

Чиновник, исчезнувший с моим паспортом минут на двадцать, возвращается:

— Мы получили для вас приглашение из Министерства культуры России, из Москвы, но ваша виза еще не заверена. Вам придется прийти еще раз.

— Но ведь я лечу послезавтра!

— Придете завтра.

— Очередь меня не пропустит, да и охранник тоже!

— Вот вам талончик «Без очереди».

Милая петербургская пара (пришли встать на консульский учет):

— Вас можно поздравить? Все с вашей бесплатной визой улажено?

Мы едва знакомы, но они настойчиво приглашают меня у них остановиться и диктуют адрес.

— Мы покажем вам наш Петербург.

— И я покажу вам свой Петербург…

— Так что же с визой, получили?

— Не совсем. Придется прийти снова, но мне выдали талончик «Без очереди».

— Поглядите, вон там — очередь тех, кто получил талончики «Без очереди».

Длинная вереница плотно прижатых друг к другу суровых людей скрывалась за углом. Значит, мне снова придется прийти сюда, чтобы встать в очередь, которая называется «Без очереди»… последней.