Володя часто думал про своего брата Сашку. Который умер совсем молодым, Так и не узнав точную дату своего рождения, Володя не знал, отчего умер Сашка. Никто этого не знал. Даже усталые, вечно замордованные медики из номерной городской больницы. Но им-то было всё равно, а Володе нет. Иногда ему казалось, что если бы его брат наверняка знал, когда он точно родился в самом конце мая – 29-го или 30-го или 31-го, то он бы, быть может, и не умер бы так рано.
Когда Володя поделился своими размышлениями с Петром Семёновичем-Сергеевичем, то отец и одновременно отчим его, в основном молчащей, жены, ничего внятного не сказал. Только ограничился, – как обычно, как всегда – многозначительным покачиванием своей кривой, обезображенной головы. Вообще-то Володе изрядно надоели частые родственные визиты Петра Семёновича-Сергеевича, которые особенно участились после того, как тому сообщили из Москвы, что он уволен. Володе не хотелось почему-то тратить время на изнурительные многочасовые чаепития; Пётр Семёнович-Сергеевич умудрялся за полтора-три часа своего пришествия сольно высосать ничуть не менее двух самоваров. Да ещё и постоянно предлагал разделить с ним компанию. В таких объемах даже самый изысканный, даже самый твёрдый, даже самый бретонский чай не был Володе интересен. Но поскольку тотально молчащая жена Володи Татьяна-Марина за стол не садилась, и всё время суетливо фланировала – перемещалась – передвигалась – ползала по квартире, вытирая пыль на отсутствующих серванте – секретере – журнально-газетном столике и этажерке, то Володе поневоле приходилось брать огонь общения и совместного чаепоглощения с Петром Семёновичем-Сергеевичем на себя. Его раздражало это. Ему это надоело.
Володе захотелось рассказать Петру Семёновичу-Сергеевичу, утомительно и однообразно покачивающему своей кривой, обезображенной головой, что-нибудь несуразное, нелепое, нескладное, абсолютно бессмысленное, и даже неприличное. Да, он уже готов был поступить именно так. Как вдруг подумал, что не только Сашка, который недавно умер совсем молодым, не знал точной даты своего рождения, но что и он, Володя, тоже точно не знает когда родился! Значит, и он может умереть! Пусть Володя был постарше Сашки, всё равно с ним могло случиться тоже самое, что и с его братом.
Отчего же их родители не знали точной даты рождения своих сыновей? Отчего? А?
Пётр Семёнович-Сергеевич совершенно не представлялся больше Володе объектом, достойным доверия. Впрочем, так, в сущности, и прежде было. И уж тем более – теперь. А Пётр Семёнович-Сергеевич или, если угодно, Петр Сергеевич-Семёнович – да и не всё ли равно! – продолжал без устали пить твердый бретонский чай. И покачивал, покачивал, покачивал своей кривой, обезображенной головой. Кроме чаепития его ничего – похоже – явно – видимо – очевидно – не интересовало.
День подходил к концу.
Заканчивалось бабье лето.
Rolling Stones выложили в сети новый альбом.
Бретонский чай стал ещё более твёрдым, чем в прошлом году.
Сашка умер совсем молодым.