Рассказы про «Катюшу»

Поправка к наставлению

Москвин приехал после полудня. Его запыленная, со множеством вмятин «эмка» остановилась в саду, среди старых раскидистых яблонь. Здесь располагался дивизион: в саду, под густой листвой, стояли боевые машины, в овраге, под камуфляжными сетями, — грузовики с боеприпасами и бензозаправщик.

Москвин прошел в хату и приказал ординарцу вызвать начальника штаба и командиров батарей.

Собрались быстро.

Капитан-лейтенант Москвин, командир 14-го отдельного гвардейского минометного дивизиона, был морским артиллеристом. Командиры батарей, взводов, боевых машин и разведчики тоже пришли из флота.

Осенью 1941 года комендоры[2] сражались на Западном фронте. На вооружении у них были ствольные артиллерийские орудия. В трудные дни московской обороны моряки попали в окружение… Кончились боеприпасы, вышли из строя орудия. Но комендоры продолжали сражаться. Они поднимались в атаку, идя в рост, сбросив бушлаты, оставаясь в одних тельняшках… Фашистская пехота не раз откатывалась назад.

Однажды моряков атаковали немецкие танки… Мичман Шахов первым выдвинулся вперед и гранатами подорвал головную машину. Его товарищи подбили еще один вражеский танк. Комиссар Белозерский вновь поднял краснофлотцев в атаку. Комиссара сразила вражеская пуля. Смертельное ранение получил и командир дивизиона. Командование принял на себя капитан-лейтенант Арсений Москвин, боевой балтиец… Орудия, брошенные немцами, комендоры повернули на врага. На помощь пришли соседи-артиллеристы, тоже выходившие из окружения. Действуя согласованно, они выбили немцев из трех деревень и вырвались из кольца окружения.

В начале ноября моряки были уже в Москве. Воинам, прошедшим трудные испытания, вручили новую технику — боевые машины реактивной артиллерии. Так родился 14-й отдельный гвардейский минометный дивизион. Он был в числе тех, кто остановил врага на последних рубежах перед столицей, кто гнал его по заснеженным полям Подмосковья.

Хотя моряки давно расстались со своим кораблем, но они по-прежнему называли себя комендорами, друг друга звали мичманами и старшинами, повара именовали «коком», а лесенку, по которой поднимались в штабную машину, — «трапом».

— Мы только временно на берег списаны, — говорили о себе гвардейцы-моряки.

Боевая спайка, приобретенная в буднях корабельной жизни, помогала и в боевых делах на суше.

…Москвин, собрав офицеров, объявил:

— Я только что возвратился со сбора командиров частей. Командование оперативной группы ставит перед нами новую, скажу прямо, небывалую задачу: овладеть стрельбой прямой наводкой по танкам, мотоколоннам, атакующей пехоте…

Он оглядел присутствующих и увидел на их лицах недоумение.

— Прямой наводкой по танкам, — твердо повторил Москвин. — Я вижу, вы удивлены. Наши наставления требуют вести огонь только с закрытых позиций и по заранее разведанным целям. Знаю. «Выходить на огневые позиции, имея прикрытие в составе взвода автоматчиков…» — учит наставление. И это известно. Но сейчас все это устарело.

Последнее слово он произнес почти по слогам, словно желая предупредить возможные возражения.

— Мы — новый вид полевой артиллерии и должны воевать так, как положено такой артиллерии…

Москвин говорил убежденно, чувствовалось, что он сам уже поверил в это, убедился на практике во время сборов, и доводов в защиту новой тактики у него хватит.

— На Западном, Ленинградском и Юго-Западном фронтах гвардейцы уже стреляют прямой наводкой, и результаты хорошие.

— С какой дальности они ведут огонь? — спросил командир батареи Бериашвили, высокий плечистый грузин, не очень разговорчивый, но в делах горячий.

— 1500 метров.

Бериашвили пожал плечами.

— Не верится?

— Так точно! — искренне признался командир батареи. — Направляющие на наших боевых машинах как поставлены? — спросил Бериашвили.

— Известное дело, они расположены поверх кабины водителя, — улыбнулся Москвин.

— Значит, направляющие всегда имеют довольно большой угол возвышения. А нам надо стрелять на малую дальность? Как же уменьшить угол возвышения?.. А рассеивание… Ближние снаряды будут ложиться в двухстах — трехстах метрах от боевой машины.

— Так, так… На сборах командиров частей я задал точно такой же вопрос, — мягко, с улыбкой, оказал Москвин. — Давайте разберемся.

Он пригласил офицеров к столу… До позднего вечера сидели они, слушая новости, привезенные командиром дивизиона, разбираясь, какие новшества применяют гвардейцы, действующие на других фронтах.

Происходило это в конце мая 1942 года под Ростовом-на-Дону. Дивизион капитан-лейтенанта Москвина находился на отдыхе. Но с того часа, как Москвин возвратился со сбора командиров частей, отдых гвардейцев был весьма относительным.

В четыре часа утра дивизион выехал в степь. Туда двинулись боевые машины и грузовики с людьми и боеприпасами.

Для учений выбрали неглубокую балку среди древних песчаных курганов.

Построились. На правом фланге стояли командиры батарей Бериашвили, Павлюк и Сбоев, за ними — командиры взводов и боевых машин.

— Мы должны на практике отработать стрельбу прямой наводкой, — объяснил личному составу командир дивизиона. — Такая стрельба обеспечивает быстрое выполнение задачи с наименьшим расходом боеприпасов. Правда, дело это трудное. Работать надо на виду у противника, под его огнем. Но при хорошей подготовке, быстроте действий, искусной маскировке потерь с нашей стороны не будет, а успеха достигнем наверняка.

Москвин увидел на лицах гвардейцев недоумение, однако они внимательно, с интересом слушали своего командира.

Москвин прошел вдоль строя и продолжал:

— Если оставить в стороне моральный фактор, вся сложность стрельбы прямой наводкой — я говорю о реактивной артиллерии — состоит в том, что она ведется на малые дальности. Возникает вопрос: как уменьшить угол возвышения, чтобы боевые машины могли стрелять на полтора и даже на один километр? Возможно ли это?.. Старшина второй статьи Глинин, как вы думаете?

— Не знаю, товарищ гвардии капитан-лейтенант, — признался командир боевой машины.

— А вы? — он указал на Ампилова, командира другой машины.

— Надо помозговать…

— Другие же стреляют на такие дальности. Допустим, что у нас есть время заранее подготовить огневую позицию. Там, где станут передние колеса боевых машин, вы заблаговременно отроете аппарели глубиной, скажем, 30—50 сантиметров. Конечно, крутизна аппарелей должна быть такой, чтобы боевая машина могла легко въехать в аппарели и выехать из них. Что же произойдет? Направляющие вашей боевой машины получат самый малый угол возвышения. Следовательно, изменятся условия, от которых зависит характер траектории снаряда. Уже проверено: при разной глубине аппарелей можно стрелять на дистанции в 1000—1200 метров.

— Верно. Совсем просто, — согласился Глинин.

— А если надо стрелять с ходу? — заинтересовался Ампилов.

— Есть выход и из этого положения, — отозвался Москвин. — На любой местности можно найти холмик, бугорок. Наезжайте на него задними колесами. Вот и опять получите такой угол возвышения, какой вам нужен.

— Совсем просто! — снова согласился Глинин.

Москвин рассказал, как на сборе командиров частей он сам практически отработал стрельбу прямой наводкой и как важно всем этому научиться.

— Противник располагает большим количеством танков, и с этим нам надо считаться, — сказал Москвин. — А у нас еще мало противотанковой артиллерии. Нам могут сказать: «Товарищи гвардейцы, и вы должны действовать против танков и мотоколонн». Тут и понадобится наш огонь прямой наводкой.

Несколько минут спустя Москвин занял место командира боевой машины и приказал следовать на огневую позицию, намеченную заранее. Здесь капитан-лейтенант показал, как нужно выезжать для стрельбы, как вести огонь.

— А теперь действуйте вы, — приказал он командиру батареи Бериашвили.

В тот день в районе Ростова, за десятки километров от фронта, до глубоких сумерек не стихали разрывы реактивных снарядов. Командиры батарей, взводов, боевых машин отрабатывали новый для реактивной артиллерии вид стрельбы…

В Красном Крыму танки…

С 28 июня развернулись самые трудные сражения летней кампании 1942 года. В степях Украины, Нижнего Поволжья и Дона, в горах Кавказа противник попытался взять реванш за поражение, понесенное минувшей зимой на снежных полях Подмосковья.

Во второй половине июля немецко-фашистские войска развили наступление на Ростов. Дивизион гвардии капитан-лейтенанта Москвина сосредоточился в Северном поселке близ города. 23 июля командира дивизиона вызвали к командующему артиллерией 56-й армии.

— Фронт прорван, — сказал командующий. — Вам надлежит немедленно занять огневые позиции в районе аэродрома. Быть готовыми к отражению атак танков.

Москвин выслушал приказ и достал карту, чтобы нанести сведения о противнике. Но генерал предупредил:

— Все данные уточните на месте. Обстановка все время меняется. А в общем положение следующее… Фронт прорван, — повторил генерал, давая понять, насколько серьезна обстановка. — 1-я танковая армия немцев частью сил наступает на Ростов. Севернее Красного Крыма уже замечены танки противника. Они продвигаются на юг. В Красный Крым посланы три артиллерийских полка. Вы пойдете к ним на поддержку. Если будет туго, мы вовремя снимем вас и отведем за Дон. Действуйте!

— Есть! — ответил Москвин.

— Обстановку уточните на месте, — еще раз предупредил генерал.

Москвин поспешил в дивизион.

Из штаба армии Москвину предстояло проехать несколько километров на восток — до Северного поселка. Несмотря на то что путь был недолгий, да и шофер гнал старую «эмку» на предельной скорости, Москвин успел во всех деталях обдумать план предстоящих действий.

Изучая карту и наблюдая за местностью, он пришел к выводу, что по этой же дороге (но в обратном направлении) можно будет провести дивизион к улице Буденного, пересечь железную дорогу и там, где начинается шоссе, ведущее в Красный Крым, занять огневые позиции. Это недалеко от аэродрома. Москвин решил две батареи поставить справа от шоссе, а одну, батарею Бериашвили, — слева, у самого аэродрома. Если позволит обстановка, эту батарею можно продвинуть вперед, севернее противотанкового рва, прикрывающего подступы к Ростову.

Приблизившись к Северному поселку, Москвин понял, что осуществить намеченный план будет нелегко. В вышине прошли три немецких бомбардировщика. С ревом и свистом полетели вниз бомбы. Послышались взрывы…

— Неужели по дивизиону?.. Если немцы нащупали его, то не отстанут.

Москвин на полном ходу въехал в поселок. Да, прямое попадание в боевую машину. Есть убитые и раненые… Врач, фельдшер, санитары бросились на помощь.

Медлить было нельзя. Отдав нужные распоряжения относительно раненых и убитых, Москвин вызвал Бериашвили.

Старший лейтенант Давид Бериашвили, или Дидико, как ласково называли его друзья, был одним из самых отважных и уважаемых воинов в дивизионе. Под стать командиру были и его подчиненные, как и он, молчаливые, несколько угрюмые, но в делах горячие. Командиры боевых машин Глинин и Гусев, разведчик Шустров еще со времени боев под Москвой славились своей отвагой.

— Батарее следовать в район аэродрома, — приказал Москвин. — Вот здесь у дороги, — он показал точку на карте, — оставить часть людей и оборудовать запасные позиции. Боевые машины вывести севернее противотанкового рва. Там занять основную позицию, хорошо окопаться. Подготовить аппарели для стрельбы прямой наводкой. Впереди вас к Красному Крыму пойдут две разведывательные группы — младшего политрука Абызова и главстаршины Шустрова. Держите с ними связь.

Батарея Бериашвили немедленно двинулась в путь. Опережая ее, на грузовиках с радиостанциями выехали разведчики.

Абызов и Шустров не раз ходили на опасные и трудные дела. Поэтому, инструктируя их, командир дивизиона говорил лишь об обстановке и сигналах для связи. Разведчики понимали Москвина с полуслова.

Вслед за боевыми машинами Бериашвили в район аэродрома направились две другие батареи… Предчувствие Москвина оправдалось. Как только дивизион оказался в пути, на горизонте появились немецкие бомбардировщики… Пять… Десять… Пятнадцать… Они шли широким фронтом, прочесывая степь. Самолеты бомбили войска, отходившие к Ростову.

Москвин приказал дивизиону рассредоточиться. Вокруг была голая степь. Лишь местами виднелись поля подсолнухов — «защита» явно ненадежная; для маскировки — места тоже не подходящие. Но другого выхода не было. Боевые машины рассеялись среди подсолнухов. Гвардейцы залегли и стали ждать…

Дивизиону была придана зенитная батарея 37-мм автоматических пушек. Зенитчики заняли огневую позицию рядом с боевыми машинами.

Не меняя курса, немецкие самолеты прошли над гвардейцами. Но фашистские летчики, видимо, не заметили наших «катюш» и ни одной бомбы не сбросили.

— Пронесло! — облегченно вздохнул Москвин.

Но как только гвардейцы возобновили марш, на горизонте вновь появились немецкие самолеты.

Три бомбардировщика, отделившись от своей группы, развернулись над батареей Бериашвили и, снизившись, сбросили бомбы. Гвардейцы открыли стрельбу из автоматов, ружей, пистолетов… Заработали автоматические зенитные пушки.

В продолжение двух часов вражеские самолеты появлялись группами с интервалами в десять — пятнадцать минут. Гвардейцы приспособились к этой тактике вражеской авиации и продолжали выдвигаться на огневые позиции своеобразными «перебежками». Как только «юнкерсы» уходили, «катюши», все еще рассредоточенные по степи, на полном ходу мчались вперед и останавливались к моменту нового появления вражеских самолетов…

Москвин еще был в пути, когда севернее Ростова, километрах в шести от него, в степи вдруг возник знакомый гул залпа. «Стреляет Бериашвили» — понял командир дивизиона. «Но почему так скоро?» Москвин не ожидал, что Бериашвили будет вынужден с ходу вступить в бой. И куда он ведет огонь? По Красному Крыму? Туда еще утром ушли три наших пушечных полка. Неужели противник их смял и уже достиг Красного Крыма?

Командир дивизиона помчался к Бериашвили.

Над степью висели густые облака пыли. Москвин ехал навстречу войскам, продолжавшим отступать к югу, за Дон. Шли разрозненные полки и дивизии, потерявшие большую часть своего личного состава и тяжелого вооружения. Тылы были настолько дезорганизованы, что пехота отходила почти без патронов, автомобили сжигали последние килограммы горючего… Подобное Москвин видел только летом сорок первого года на дорогах Смоленщины. «Кто же будет защищать Ростов?» — невольно спрашивал себя Москвин. Он знал, что наше командование задерживает у Дона части и подразделения, которые ранее успели оторваться от противника и привести себя в порядок. Одновременно к северу выдвигаются некоторые резервные части. Но смогут ли эти малочисленные войска сдержать противника настолько, чтобы выиграть время, необходимое для создания обороны на левом берегу Дона?.. Москвин понимал, что его гвардейцам предстоят трудные дела: на Ростов идут танковые и мотомеханизированные дивизии врага, их удары стремительны, опасность столкновения с ними велика… Но Москвин верил: его люди, закаленные еще в боях под Москвой, знающие силу своего оружия, и на этот раз проявят стойкость, достойную Советской Гвардии.

Бериашвили встретил своего командира, как встречал всегда во время боя, доложил несколько громче обычного, несколько лаконичнее и взволнованнее:

— Товарищ гвардии капитан-лейтенант! Произведен батарейный залп по северной окраине Красного Крыма. Цель — танки.

Москвин выслушал рапорт, спокойно переспросил:

— Танки? Кто давал указание открыть огонь?

— Командир стрелковой дивизии. Его части стояли севернее Красного Крыма, а теперь отходят к Ростову.

— Понятно. А где артполки, выдвинувшиеся к Красному Крыму?

— Их не слышно, товарищ гвардии капитан-лейтенант.

Это осталось загадкой до самого конца труднейшего боя за Ростов.

— Что докладывает наша разведка?

— Группа Шустрова по-прежнему находится в районе Красного Крыма. Но сведений пока нет. Абызов действует левее. Там пока спокойно…

Надо было считаться с возможностью прорыва танков непосредственно на огневые позиции батареи. Москвин распорядился выслать дополнительную разведку, выдвинув ее на два — три километра вперед и поддерживая с ней связь по радио. Взводу боепитания он приказал развезти снаряды по запасным позициям.

Батареям Павлюка и Сбоева командир дивизиона дал указание остановиться южнее противотанкового рва.

Москвин не успел еще отдать все распоряжения, как со стороны Красного Крыма показался грузовой автомобиль.

— Это главстаршина Шустров, — сказал Бериашвили.

Автомобиль остановился перед командиром дивизиона.

— Немецкие танки прошли Красный Крым, идут на Ростов, — доложил из кабины главстаршина. Водитель, сидевший рядом, помог Шустрову открыть дверцу.

— Вы сами видели? — спросил Москвин, не подозревая, что случилось.

— Сами, товарищ гвардии капитан-лейтенант. — Вот отметка. — И Шустров, превозмогая боль, показал свою спину. Гимнастерка и тельняшка были изорваны. Из открытой раны на спине сочилась кровь.

Разведчики, прибывшие вместе с Шустровым, пояснили, что близ Красного Крыма они столкнулись с авангардом немецких танков и были обстреляны.

— Понятно, — стараясь сохранять хладнокровие, проговорил Москвин. — Шустрову отправиться в госпиталь. Батарее готовиться к бою. Зарядить боевые машины!

И вот уже со стороны Красного Крыма явственно донесся гул танков. Москвин принял решение открыть по ним огонь. Он запросил разведчиков, находившихся впереди, уточнил местоположение целей, указанных группой Шустрова, и приказал Бериашвили методически повторять залпы одной — двумя установками:

— Создадим видимость, что нас тут много, — сказал Москвин.

В течение получаса батарея Бериашвили почти не смолкала. Она вела огонь по Красному Крыму, изнуряя противника и мешая ему сосредоточиться.

Около 17 часов на фронте в районе Красного Крыма вдруг наступила тишина. Смолк гул танков; не появлялись больше вражеские самолеты. Противник, очевидно, решил подтянуть силы для решающего броска к Ростову.

Москвин приказал Бериашвили прекратить огонь, но оставаться на месте. Сам поехал к двум другим батареям, расположившимся полтора — два километра южнее противотанкового рва.

Вечерело. В батареях Павлюка и Сбоева командир дивизиона увидел знакомую картину. Гвардейцы, обнажившись по пояс, рыли аппарели для боевых машин и ровики для боеприпасов. Блестели на солнце заступы, с хрустом врезались они в высохшую, твердую, как камень, землю.

Позади, в нескольких километрах, виднелся Ростов. Он был в дыму пожаров. Немецкие самолеты продолжали бомбить жилые кварталы, переправы через Дон и войска, скапливавшиеся вдоль берега… Здесь же, севернее Ростова, стало заметно стихать. Прошли главные силы отступающих войск. Окопались, заняли оборону наши части прикрытия. Обойдя позиции гвардейцев, залегли бойцы, вооруженные противотанковыми ружьями. Туда же на север прошли и две зенитные батареи, которые тоже получили приказ быть готовыми к борьбе станками…

Приближались решающие часы сражения за Ростов.

«…Огонь на меня!»

Около 19 часов к Москвину приехал офицер связи из штаба артиллерии 56-й армии и передал приказ: в случае прорыва немецких танков действовать по своему усмотрению, при необходимости отойти за Дон.

Стало темнеть. Москвин занял наблюдательный пункт, оборудованный на высотке, проверил радиосвязь с Бериашвили и разведчиками, находившимися впереди.

— Доложите обстановку! — приказал командир дивизиона младшему политруку Абызову.

— Немцы подтягивают танки, — отозвался командир группы разведки. — Слышу нарастающий гул.

— Ясно. Через десять минут доложите снова.

Но еще раньше этого срока в наушниках послышался голос младшего политрука Абызова.

— Танки подходят к моему ПНП… Ориентируйтесь!

Москвин запросил Бериашвили:

— А что вам видно?

— Идут, дьяволы! — выругался Дидико. — Идут, как на параде! Развернутым строем, весь горизонт закрыли.

— Сколько их?

Разгоряченный Дидико на время потерял самообладание:

— Товарищ гвардии капитан-лейтенант, да что вы меня допытываете? Давайте команду!

Командир дивизиона по голосу в радионаушниках понял подлинное настроение Бериашвили. Он мягко сказал:

— Спокойно, Дидико, спокойно…

Дело в том, что именно в этот момент на горизонте вновь появились немецкие самолеты. Нужно было принять решение: открывать огонь всем дивизионом или побатарейно. Была опасность, что по трассам летящих снарядов авиация противника сможет обнаружить местоположение батарей, и тогда гвардейцам несдобровать: самолеты разбомбят дивизион раньше, чем он сможет нанести какой-либо вред противнику.

Но вот в радионаушниках снова послышался голос Абызова:

— Прошу огонь на меня!

Теперь уже и с наблюдательного пункта Москвин увидел, что противник бросил в бой большое число танков.

Пришлось рисковать, рисковать так же, как рисковал Абызов, вызывая огонь на себя.

Москвин мысленно простился с разведчиками и приказал всем трем батареям произвести залп по району расположения наблюдательного пункта Абызова.

Разрывая сумерки, взметнулись вверх и понеслись над степью яркие длиннохвостые факелы. Свист и скрежет снарядов заглушили гул вражеских самолетов, летевших к Ростову. Еще несколько мгновений — и вот уже впереди, там, где стали падать снаряды, все затряслось, глухо зарокотало, будто забили гигантские молоты, которым под силу все перемешать и сплющить под собой. Но не успел стихнуть первый залп, как Москвин приказал подготовить второй, при этом перенести огонь в глубину.

Прошло несколько минут. И снова в трех местах, где стояли батареи, взметнулись языки пламени, словно огненная масса из трех гигантских ковшов брызгами рассеялась по всему небосклону.

После двух залпов разведчики подсчитали, что горят одиннадцать фашистских танков. Это ободрило гвардейцев. Еще бы! Одиннадцать поврежденных машин на двенадцать стреляющих установок. Неплохой результат!

После первого залпа…

Залпы гвардейцев заставили врага на время рассредоточиться. Но силы были слишком неравные. На Ростов наступало не менее двухсот танков. Чтобы противостоять этому натиску бронированных машин, нужны были мощные противотанковые средства. Под Ростовом у нас их было недостаточно. Противник, почти не задерживаясь, прошел рубежи, занимаемые батальоном ПТР и нашими зенитными батареями. На юг стали откатываться наши стрелковые части…

Ночной поединок

Гвардии капитан-лейтенант Москвин приказал батарее Бериашвили отойти южнее противотанкового рва и рассредоточиться перед огневыми позициями, подготовленными гвардейцами Павлюка и Сбоева. Две другие батареи он также отвел южнее с задачей быть готовыми оказать помощь Бериашвили.

По всей степи был слышен скрежет стальных гусениц танков. Казалось, по земле перематывается бесконечная тяжелая цепь. Скрежет все нарастал, приближался.

Москвин вызвал к себе Бериашвили и командиров его боевых машин:

— Действовать самостоятельно! — приказал он. — Каждому командиру сделать пробные выезды на огневые позиции, пристрелять противотанковый ров и по обстановке выходить на стрельбу прямой наводкой. По сигналу зеленой ракеты отходить к югу. Сборный пункту шоссе.

…Старшина второй статьи Глинин вместе со своим водителем прошел к месту, где находились аппарели, подготовленные для стрельбы прямой наводкой. Стало уже совсем темно. Надо было подготовить свои ориентиры. Глинин и водитель расставили колышки-вехи, обозначив ими рубеж, до которого они доедут, место, где водитель затормозит, где остановится для стрельбы и где развернется, чтобы отойти на перезарядку. После этого они совершили пробный выезд, пристрелялись и, возвратившись, стали ждать.

Впереди, в темноте, черным жгутом вился противотанковый ров. Глинин всматривался в темную даль степи, определяя, насколько приблизились немецкие танки. И вот уже четко обозначилась траектория трассирующих снарядов. Немцы начали обстрел рва, ожидая, очевидно, встретить там наши противотанковые орудия.

Боевая машина Глинина была уже заряжена.

— Всем уйти в укрытия! — приказал старшина. — А мы с тобой, Ванюша (так звали водителя), в путь, — по-дружески закончил Глинин.

Оба заняли места в кабине: Глинин — у прибора управления огнем, водитель — у руля.

Машина быстро набрала скорость и скрылась в темноте.

Вражеские снаряды ложились совсем рядом. Но теперь уже ничто не могло остановить ни Глинина, ни его товарища. Они выехали на огневую позицию в тот самый момент, когда передовые танки уже подходили ко рву.

Достигнув огневой позиции, Глинин скомандовал водителю:

— Стой!

Тот сбросил газ, остановил машину, но двигатель не выключил. Теперь дорога была каждая секунда.

Глинин включил рубильник и, крикнув в сердцах: «Эх, мать, степь донская!» — произвел залп.

Шестнадцать снарядов, один за другим, со свистом и страшным шипением сорвались с направляющих… Собственно, все это было привычным. Любой залп происходит таким же образом. Но впервые Глинину пришлось стрелять на виду у противника, притом на расстоянии, не превышавшем 1200—1300 метров.

Как только снаряды сошли с направляющих, водитель включил скорость и повел машину в тыл. Глинин тем временем высунулся из кабины, чтобы посмотреть, что происходит у противотанкового рва. Снаряды уже разорвались, и в местах их падения возникли красные, с клубами черного дыма огни. Вот один такой факел, вот второй… Глинин понял: он поджег два немецких танка… Другие, на время остановившись, открыли бешеную стрельбу. Видимо, они искали «катюшу», так дерзко обрушившую на них смертоносный огонь… Но напрасно! Боевая машина Глинина уже скрылась, и снаряды то не долетали до нее, то ложились в стороне.

— Эх, мать, степь донская! — повторил свою веселую присказку Глинин. Его машина остановилась. Он первым выскочил из кабины, и трудно было узнать в нем прежнего молчаливого и медлительного старшину второй статьи.

— Ну, как? — бросились ему навстречу товарищи из боевого расчета.

— Разве отсюда не видать? — с достоинством вмещался водитель.

— Полно разговаривать! Заряжай! — скомандовал Глинин. Он вновь был готов к делу.

Командир боевой машины решил еще раз выйти на прямую наводку.

— Товарищ старшина, может, теперь кому другому поехать? — спросил кто-то из темноты.

Но Глинин и слушать не хотел:

— Сам пойду, — ответил он тоном, не терпящим возражения.

И снова сел в кабину.

Где-то справа тоже возникло знакомое шипение реактивных снарядов. И вот уже летят они в высоте… Прошло с полминуты, и снаряды появились слева, затем еще справа и дальше по фронту… Это открыли огонь другие «катюши» из дивизиона Москвина.

— Быстрей! — скомандовал Глинин водителю.

Несколько минут спустя Глинин произвел второй залп.

В течение всей этой трудной памятной ночи «катюши» Москвина вели огонь почти непрерывно. Рассредоточившись на широком фронте, все три батареи вступили в борьбу с немецкими танками. Подразделения Павлюка и Сбоева стреляли с закрытых позиций, а гвардейцы Бериашвили, подобно Глинину, в продолжение многих часов до самого рассвета выходили на трудные поединки, встречаясь с врагом лицом к лицу…

Там, где сражались гвардейцы, враг не прошел. Он преодолел противотанковый ров в другом месте, и только тогда Москвин приказал дать сигнал зелеными ракетами. «Катюши» стали отходить, но при этом они то и дело останавливались и в упор расстреливали немецкие танки.

Вражеский снаряд повредил боевую машину, командиром которой был старшина второй статьи Ампилов. Что делать? Ампилов приказал своему расчету занять круговую оборону, а одного матроса послал в тыл, чтобы он привел какую-нибудь машину: возможно, удастся взять установку на буксир. Но этот план не удался. Танки противника приближались. Тогда Ампилов зарядил подбитую боевую машину, пристрелял участок и, когда вражеские танки приблизились, произвел залп… В предрассветной степи вспыхнул еще один факел.

Расчет Ампилова продолжал защищать подбитую машину. Лишь когда был ранен командир и стало ясно, что вывести боевую машину не удастся, ее взорвали.

Благодарность командарма

К рассвету бой не стих, он только переместился ближе к Ростову, а затем и на окраины города.

Утром гвардейцы узнали о судьбе Абызова и его разведчиков. Они настолько хорошо замаскировались и окопались, что остались не замеченными противником. Разведчики уцелели и после залпа, вызванного ими на себя. Ночью, скрытно, Абызов и его товарищи вошли в Ростов и присоединились к дивизиону.

К переправе через Дон батареи Москвина подходили одновременно. Все улицы Ростова были запружены людьми, машинами, повозками, лошадьми. На дорогах, ведущих к реке, образовались «пробки». Они растянулись на полтора — два километра… Город был объят пожарами. Над переправами все еще висели вражеские самолеты.

Гвардейцы с трудом пробились на улицу Энгельса, а затем по переулкам — к реке. По понтонному мосту боевые машины и грузовики переправились сначала на Зеленый остров, возвышающийся посреди Дона, а затем на южный берег реки.

К пяти часам утра переправа дивизиона закончилась.

…Возле Батайска группу гвардейцев-моряков остановил генерал, командующий армией. Он ехал в машине и, увидев на дороге реактивные установки, покрытые чехлами, приказал остановить колонну.

— Какой дивизион? — спросил он.

— Четырнадцатый отдельный гвардейский Ставки Верховного Главнокомандования Красной Армии!

— Моряки? — уточнил командующий.

— Так точно.

— Под Ростовом хорошо дрались. Молодцы! Передайте это всему личному составу.

— Служим Советскому Союзу! — отозвался гвардии лейтенант Бескупский, старший в группе.

Командующий уже хотел ехать дальше. Но Бескупский приложил руку к фуражке:

— Товарищ генерал, разрешите доложить: вы, может быть, прикажете письменно передать вашу благодарность?

Командарм улыбнулся:

— Письменно? Разве так не поверят? — Он раскрыл полевую книжку и крупно, размашисто написал:

Закончив, генерал передал записку Бескупскому:

— Теперь вам поверят?

— Так точно, товарищ командующий!