Рассказы про «Катюшу»

Незримый фронт

Юркий вездеход бежал по размытой дождем дороге. Он то шумно расплескивал лужицы, то оседал в глубокую колею, выбрасывая из-под колес мокрый, шуршащий песок.

Была ночь. Тучи ушли за горизонт, открылись яркие августовские звезды.

Генерал Алексей Иванович Назаренко, устало откинувшись на спинку сиденья, курил и безучастно смотрел на дорогу.

Высоко в небе пронесся метеор, оставив позади огненный след.

— Видели, товарищ генерал? — спросил водитель. — И там, значит, на пост заступили.

— О чем ты? Кто заступил? — холодно отозвался командующий; он был занят своими мыслями.

— Дневальный заступил…

— Да что ты фантазируешь?

Назаренко стряхнул пепел с папиросы и посмотрел на водителя.

— Небесный дневальный, товарищ генерал, — ответил словоохотливый сержант. — Видели, как он под куполом пронесся? Ну, прямо циркач! Сам невидимка, а факел виден. Вон подлетел к Марсу, и смотрите — звезда уже горит.

— Сам придумал? — улыбнулся генерал.

— Сам… — но, глубоко вздохнув, водитель неожиданно заговорил о другом: — Да, тоже странничек, тоже покоя нет…

— Ах, вот ты о чем, — генерал понял намек своего шофера: устал он; уже пятый день находились они в пути.

— Может, служба надоела? Так прямо и скажи, — пошутил Назаренко.

— Что вы, не про то я! — смущенно ответил водитель.

— Не юли! — командующий дал понять, что разговор у них дружеский.

Высокий, ладно скроенный сорокалетний генерал, бывший для водителя олицетворением строгости, вдруг мягко, задумчиво сказал:

— Верно, Воротников, служба у нас беспокойная… Ну, что ж, тормози и пересаживайся на мое место.

— Разве я к тому? — забеспокоился водитель. — Я и до утра без дрема за баранкой просижу.

— Слыхал, что сказал?

— Виноват…

Вскоре вездеход бежал по шоссе, мощенному булыжником. За рулем теперь сидел генерал. Он возвратился к мыслям, ход которых был прерван разговором с водителем.

Вспомнился тихий майский день… Хутор, затерянный в лесах к востоку от Волхова. Изба с маленькими оконцами и низким потолком… Назаренко проводил совещание. Вошел адъютант и доложил, что прибыл подполковник Якушев.

— Якушев? — переспросил генерал. — Очень кстати… Зовите!

И вот он вошел, молодой, светловолосый, худощавый и стройный. Назаренко выслушал рапорт, поздоровался и, обращаясь к пожилому полковнику, сидевшему за столом, сказал:

— Прошу знакомиться. Это один из наших самых боевых командиров, — генерал указал на гостя и возвратился к столу.

Якушев покраснел, растерянно посмотрел на генерала, но, преодолев смущение, направился к полковнику. Перед ним был офицер в пенсне, с редкими поседевшими волосами.

— Командир девяностого гвардейского минометного полка гвардии подполковник Якушев, — представился молодой офицер.

Полковник поздоровался и назвал себя:

— Рутковский… Заместитель начальника оперативного отдела штаба артиллерии фронта.

Якушев сделал шаг вперед и поздоровался с другим полковником, сидевшим рядом с Рутковским. Это был Бережной, начальник штаба гвардейских минометных частей. Знакомые по службе, Якушев и Бережной обменялись приветствием, и с разрешения генерала командир полка тоже занял место за столом.

Якушев заметил, что начальник штаба почему-то растерян. Это выглядело смешно: крупный, полный силы человек, с круглым красным лицом, с большими глазами, над которыми нависали тяжелые веки, он то улыбался Якушеву, то с ребяческой опасливостью поглядывал на Рутковского. Нетрудно было понять, что между Назаренко и представителем фронтового артиллерийского штаба, видимо, произошел не совсем приятный разговор. Его, Якушева, появлением был прерван горячий спор, который задел и Бережного. Спор возобновится, как только он, командир полка, уедет.

Но генерал не спешил отпускать Якушева.

— Ваш вопрос решим позднее, — сказал Назаренко. — А пока приглашаю послушать, чем мы тут занимаемся… Товарищ Бережной, прошу, введите в курс дела гвардии подполковника Якушева. Полагаю, нам будет интересно знать и его мнение.

Бережной вновь опасливо посмотрел на Рутковского, но быстро встал и всем своим видом, тем, как он стоял, как говорил, чеканя едва ли не каждое слово, как бросал взгляд на карту, развернутую на столе, навязчиво стал подчеркивать, что главная его забота — точно передать гостю содержание разговора, происходившего до него.

Бережной сообщил, что генерал Назаренко, командующий гвардейскими минометными частями, обратился в Военный Совет фронта с докладом, в котором критиковал встречающиеся факты неправильного использования реактивной артиллерии. Но передавая содержание этого доклада, Бережной вдруг стал выбирать слова не только самые осторожные, но и самые «обтекаемые».

Генерал не выдержал этой игры Бережного и раздраженно заметил:

— Вы лучше прочтите соответствующее место в рапорте. Там, кажется, короче и яснее сказано.

Бережной густо покраснел и, откашлявшись, начал читать:

— Именно не используются, — вставил Назаренко. — Командующий фронтом приказал представить согласованный со штабом артиллерии возможный вариант перегруппировки реактивной артиллерии в связи с задачей, которая сейчас стоит перед фронтом. Этим мы и занимаемся. Но у нас совершенно разные взгляды.

Рутковский, который все эти минуты демонстрировал терпение, — носовым платком он протирал пенсне — вдруг попытался опередить генерала:

— Да, наша точка зрения несколько отличается оттого, что предлагает товарищ генерал. Но это естественно…

— Решительно отличается! — перебил Назаренко. — И это совсем не естественно.

— Зачем же так резко? Может создаться впечатление, что мы тут воюем между собой.

У Бережного выступил пот на лбу: человек осторожный, считавший, что с фронтовым начальством лучше ладить, чем спорить, волею обстоятельств оказался свидетелем, даже участником столь резкого разговора с Рутковским…

— Да, воюем! — подтвердил генерал. — И незачем этого бояться. Пусть фронт здесь незримый, но это борьба — борьба с косностью, равнодушием…

Генерал встал и зашагал по избе.

— Возможно, вам это неприятно, но это так, товарищ полковник. Будем откровенны…

— В таком случае позвольте и мне отвечать тем же, — отозвался Рутковский.

— Да, да, прошу. Только так мы сможем найти решение.

Бережной опустил глаза. Якушев, наблюдавший за поединком, уже понимал, какие доводы выставит Рутковский.

— Извольте, — сказал полковник. — Точка зрения артиллеристов, не подверженных мимолетным увлечениям, покоится на том непреложном факте, что гвардейские минометные части — это, простите меня, артиллерия пока больше символическая… Можно ли в самом деле всерьез считать артиллерией огневое средство, которое воздействует только по площадям? Реактивные установки не могут вести прицельный огонь. А раз так…

Генерал не вытерпел:

— Подобное, товарищ Рутковский, мы уже слышали. Да, огонь наш специфический. Но это означает только, что и задачи нам надо ставить такие, которые соответствуют нашим возможностям, большим возможностям, товарищ полковник! Не распыляйте наши части, когда нужно наносить концентрированный удар. Шире используйте нас, когда нужно внезапно обрушиться на врага. Мы быстрее и скрытнее, чем любая другая артиллерия, сосредоточимся… Наш удар массированный… Мы можем в несколько минут создать на больших участках плотность огня, достаточную для разрушения многих оборонительных сооружений противника и подавления его живой силы… Правильно я говорю, товарищ Якушев? Вы ведь ближе к войскам, скажите свое мнение?

Якушев был молодым, выросшим в боях офицером. Сын потомственного рабочего, сам в прошлом слесарь Брянского паровозостроительного завода, он пришел в армию по комсомольской путевке, окончил артиллерийское училище, учился в академии и, как только началась война, прибыл на фронт. Здесь прошел путь от командира батареи до командира полка… Человек по натуре прямой, порой даже излишне открытый, он и сейчас ответил прямо, что думал:

— Простите, товарищ полковник, — он взглянул на Рутковского. — Но вы здесь не все сказали. Есть у нас «врожденные ствольники», которые говорят даже более откровенно. «Ах, «катюши»?.. Да это же музыкантские команды: приедут, поиграют и ходу! А толк какой? Шум один… Конечно, — говорят эти артиллеристы, — в сорок первом, когда немец атаковал во весь рост, когда у нас было мало артиллерии, «катюши» были незаменимы. Но теперь противник зарывается глубоко в землю, строит прочные укрепления. Оттуда надо его выбивать, разрушая каждую траншею, каждый дзот. Нужен прицельный огонь… А «катюше» это не под силу… У нас теперь, слава богу, хватает и пушечных, и гаубичных частей… «Катюшам» остается только одно: шуметь, так сказать, для страху».

— Что ж, в основном верно, — с подчеркнутым хладнокровием заметил Рутковский.

— Верно?.. Нет, товарищ полковник, не верно! Так рассуждают артиллеристы, которые нас не знают… Согласен, одна боевая машина не может прицельным огнем разрушить дзот. Но зато залп бригады БМ-31 наносит такой удар, что рушится оборона целого узла сопротивления!..

— Так, так… Вы все умеете, — проговорил Рутковский.

Он аккуратно сложил носовой платок и надел пенсне.

Якушев в долгу не остался:

— Не все, конечно… Но если бы нам довелось заполнить анкету, я написал бы: «Мы можем одновременно поражать цели, расположенные на значительной площади… Ни один другой вид артиллерии пока не может сравниться с нами в маневренности… В ствольной артиллерии один мотор везет один ствол, а у нас — сразу шестнадцать…»

Рутковский достал карманные часы, посмотрел на них и снова спрятал. Бережной тихо кашлянул.

— Мы, кажется, слишком отвлеклись, — заметил Рутковский. — Предлагаю заняться своим прямым делом.

Назаренко вспылил:

— А разве мы чем-нибудь другим занимаемся? То, о чем говорит здесь командир полка, имеет самое прямое отношение к выполнению возложенной на нас задачи. Напоминаю: мы должны представить командующему артиллерией фронта, а затем и командующему фронтом согласованные предложения о возможном распределении гвардейских минометных частей. Я правильно говорю, товарищ полковник?

— Да, — вежливо, но неохотно согласился Рутковский. Однако тут же добавил:

— Предложения, а не рассуждения…

— Да, да, — горячо отозвался Назаренко. — Но предложения должны исходить из принципиальной оценки наших возможностей. Вы не верите в эти возможности, а мы верим. Кто прав? Это покажет практика… Прошу…

И генерал изложил свой план перегруппировки реактивной артиллерии. Якушев его горячо поддержал. Бережной отмолчался.

…Дождливым утром, на рассвете 12 июля 1943 года, началось общее контрнаступление наших войск на Курской дуге. Военный Совет Брянского фронта, вопреки мнению некоторых консерваторов-артиллеристов, поддержал идею создания мощных группировок «катюш» на решающих участках наступления. Залпы бригад и полков реактивной артиллерии помогли прорвать немецкую оборону на западном берегу реки Зуша под Новосилем. Опорный пункт Вяжи-Заречье — главное препятствие на пути наступающих войск 3-й армии — был так перепахан реактивными снарядами, что наша пехота прошла здесь во весь рост, не встретив сопротивления со стороны противника. В то же утро на правом крыле Брянского фронта, в полосе наступления 61-й армии, массированным огнем 2-й гвардейской минометной дивизии был ликвидирован Толкачевский узел сопротивления, расположенный на отвесном берегу Оки и занимавший площадь в 112 гектаров (1,5 километра по фронту и 0,75 километра в глубину). Все здесь было: и минные поля, и проволочные заграждения, и линия траншей с ходами сообщения, и дзоты, и противотанковые орудия. В первые минуты артиллерийской подготовки участок прорыва обрабатывали тяжелые пушки и гаубицы. Под прикрытием этого огня передовые стрелковые батальоны спустились к реке и начали сосредоточиваться для переправы. В этот момент грянули залпы реактивной артиллерии. Полки БМ-13 открыли огонь по ближайшим тылам противника, а тяжелые гвардейские минометные бригады из состава 2-й гвардейской минометной дивизии подвергли огневой обработке Толкачево. В течение полутора — двух минут они обрушили на этот узел сопротивления около 4800 снарядов М-31. Наша пехота ворвалась в Толкачево, когда там еще не рассеялись клубы дыма и пыли от разрывов. Атака была столь стремительной, что через восемнадцать минут Толкачево было взято.

— Мы встретили незначительное сопротивление, — рассказывали участники этого боя.

— Из пятисот солдат и офицеров Толкачевского гарнизона уцелело только двадцать восемь. На нашем участке после залпа «катюш» не осталось ни одного блиндажа, ни одного орудия, — показали пленные.

Теперь Рутковский в присутствии офицеров гвардейских минометных частей не осмеливался высказывать свое мнение. Но втихомолку, среди своих единомышленников продолжал посмеиваться: «Попробуй докажи, кто разгромил Толкачево или Вяжи-Заречье: все туда стреляли…»

«…Если бы на фронте был один Рутковский, — думал генерал, — не стоило бы копья ломать. Но рутковские есть и в штабах армий, и в штабах корпусов, и даже в штабе гвардейских минометных частей…»

Продолжая управлять машиной и зорко всматриваясь в темную даль августовской ночи, Назаренко как бы снова видел перед собой старого полковника, видел и Бережного, но теперь уже не столь скрытного и осторожного, как три месяца назад… «Откуда у этих людей такие взгляды на новую артиллерию? Возможно, они покоятся на вере в незаменимость классической артиллерии, которая служит уже пять веков?.. Рутковский стал артиллеристом еще до первой мировой войны, был поручиком царской армии. В гражданскую войну служил в Красной Армии в качестве «военспеца», потом работал преподавателем в военных училищах. Старая, слепая вера в то, «чему поклонялся», закрыла ему глаза на то, что совершается вокруг. Ствол и лафет — это для него артиллерия, это освящено веками, это Рутковский признает… Где ему увидеть, что в истории артиллерии началась новая, примечательная глава!.. А Бережной?.. Разве в его поведении сказывается только нежелание портить отношения с начальством? Несколько дней назад позвонили из Москвы и предложили написать статью для журнала «Военная мысль», поделиться опытом, поспорить с теми, кто недооценивает новое оружие. Бережной, узнав об этом, как повел себя? Сначала проговорил что-то невнятное, а потом отважился: «Ну, стоит ли, Алексей Иванович… Оружие наше молодое, опыт невелик, зачем торопиться с выводами?» Разговор затянулся допоздна, а когда поужинали, Бережной сказал еще откровеннее: «С ветряными мельницами, что ли, воевать? Я лично собираюсь возвратиться в ствольную артиллерию»…

Машина свернула на проселочную дорогу, проехала несколько километров по лесу и остановилась перед шлагбаумом. Генерал дал себя разглядеть часовому и медленно подкатил к пятистенному дому с палисадником.

Несколько минут спустя Назаренко сидел за столом, и его большая жилистая рука быстро скользила по листу бумаги. Переносная электрическая лампочка, прикрепленная к потолку, освещала стол. Генерал писал, почти не останавливаясь. То, что было обдумано в пути, как бы само ложилось на бумагу…

Телефонный звонок заставил генерала отложить карандаш.

Спустя несколько минут Назаренко снова был в пути, его вызвали в штаб фронта.

Участок «в аренду»

Во второй половине августа 1943 года войска Брянского фронта подошли к Карачеву. Отсюда лежал кратчайший путь к Брянску. Но лобовой удар по Брянску не сулил успеха. Начались поиски другого решения. С неделю на фронте было затишье. Назаренко счел нужным объехать свои полки и бригады, чтобы иметь личное суждение об их готовности к новым боям. Он побывал и в штабах армий, корпусов, беседовал с командирами стрелковых дивизий и полков, был в стрелковых батальонах. Хотелось как можно лучше разобраться в сложившейся практике боевого использования реактивной артиллерии. Возвратившись ночью в свой штаб, Назаренко под свежим впечатлением принялся писать статью для журнала «Военная мысль». Тогда и раздался телефонный звонок, заставивший генерала спешно выехать в штаб фронта.

Военный Совет фронта принял уже решение, как дальше развивать наступление на Брянск. Участок для прорыва был выбран в районе населенных пунктов Орля — Калинино, южнее города Кирова. Это был сравнительно «тихий» участок. Наши войска подошли сюда еще в марте 1942 года. Задержанные на этом рубеже, они перешли к обороне. Противник тоже стал укреплять свои позиции. Прошло больше года… За это время войска Западного и Брянского фронтов провели большую наступательную операцию, в результате которой был срезан северный фас «Орловского выступа» (июль — начало августа 1943 года). Линия фронта выравнялась до рубежей, удерживаемых противником в районе города Кирова. Теперь этот район замыкал левый фланг немецкой обороны, возведенной гитлеровцами вдоль лесного щита перед Десной — водным препятствием, окружающим Брянск с трех сторон: с севера, востока и юго-востока. Эта оборона опиралась на «лесные городки» — сложные сооружения с двойными деревянными стенами, между которыми была засыпана земля; на углах городков были возведены дзоты и вышки, в стенах прорезаны бойницы. Все подступы к «городкам», напоминавшим древние «остроги», были сплошь заминированы.

Хотя прорвать эту оборону было нелегко, но при наступлении из района Орля — Калинино открывалась возможность нанесения флангового удара для прорыва в юго-западном направлении и выхода в тыл главным силам противника и основным его инженерным сооружениям, прикрывающим Брянск.

План, намеченный нашим командованием, предусматривал проведение операции силами войск 50-й армии под командованием генерала И. В. Болдина. В прорыв намечалось ввести 2-й гвардейский кавалерийский корпус.

Замысел этой операции раскрыл перед Назаренко командующий артиллерией фронта.

…Уже рассветало, когда невысокий, худой, шестидесятилетний генерал-артиллерист отошел от карты. Говорил он лаконично, не вдаваясь в подробности, излагая лишь самое существо дела. Теперь он пригласил Назаренко сесть.

— Вы только что закончили инспектирование своих частей? — спросил командующий.

— Да.

— И что же, как полки? Потери велики?.. Как с боеприпасами, горючим?

Назаренко коротко обрисовал положение.

— Ясно, — одобрительно отозвался командующий. — Теперь нам нужно решить самое важное — что мы можем выделить 50-й армии?

Командующий артиллерией фронта ценил Назаренко за его энергичность и беспокойный характер и, хотя не всегда разделял его взгляды на роль тех частей, которыми он командовал, неизменно советовался с ним, когда дело касалось боевого использования реактивной артиллерии.

— У нас есть что предложить генералу Болдину, — сказал Назаренко. — Мы имеем десять полков БМ-13, тяжелые бригады 2-й гвардейской минометной дивизии… Но сейчас, к сожалению, эти части разбросаны по всему фронту…

— «Всем сестрам по серьгам?» — улыбнулся командующий. — Я это знаю. После 12-го июля разбрелись. Что ж, будем «грабить» других, чтобы «обогатить» генерала Болдина. Кстати, он прежде всего просит придать ему бригады из 2-й дивизии.

— Не возражаю, — решительно сказал Назаренко. — Генерал Болдин прав: без залпа бригад тяжелых установок М-31 лесные «остроги» не взять.

— Но это не все…

— Нужно переподчинить 50-й армии не менее семи полков БМ-13.

Назаренко воодушевился. Это было то, за что он сам ратовал. Он охотно поддержал этот план, и оба командующих перешли к уточнению деталей предстоящей перегруппировки реактивной артиллерии…

Через несколько часов гвардейские минометные бригады и полки получили приказ выступить в район Орля — Калинино.

К назначенному сроку войска 50-й армии и приданные ей средства усиления, в том числе части реактивной артиллерии, были готовы к наступлению.

На рассвете 25 августа, за день до начала операции, командующий Брянским фронтом приказал на участке предполагаемого прорыва произвести разведку боем.

После небольшой артиллерийской подготовки к немецким траншеям двинулось несколько наших стрелковых подразделений. Однако через час — полтора им пришлось возвратиться на исходные рубежи… Итоги были неутешительные. Противник обрушил на эти подразделения шквал огня — пулеметного, минометного и артиллерийского. Гитлеровцы перешли в контратаку. Подтвердилось, что немцы располагают здесь сильной обороной, включающей хорошо развитые инженерные сооружения и большое число огневых средств.

Военный Совет Брянского фронта, оценив данные разведки, решил отказаться от активных действий в районе Орля — Калинино и, не меняя общего плана операции, осуществить прорыв немецкой обороны несколько севернее, на участке Большие Савки — Шипиловка, предварительно и там провести разведку боем.

Вновь в движение пришли войска. В новый район были переброшены основные силы артиллерии, в том числе и гвардейские минометные части.

Вторая разведка, начавшаяся утром 4 сентября, проводилась более интенсивно. Но теперь наши подразделения встретили еще более упорное сопротивление. Все свидетельствовало о том, что противник и здесь располагает глубоко эшелонированной прочной обороной. Он обнаружил сосредоточение наших войск и принял контрмеры. Командующий Брянским фронтом, лично руководивший разведкой боем, пришел к выводу, что прорвать оборону в этом районе можно лишь ценой больших усилий, потерь, и не исключено, что здесь пришлось бы вести затяжные бои, которые не могли сулить успеха.

Поздно вечером на станции Киров в вагоне командующего фронтом состоялось заседание Военного Совета фронта.

Генерал Назаренко в это время находился в штабе 2-й гвардейской минометной дивизии. В два часа ночи его вызвали к командующему фронтом. Заседание уже закончилось, и в вагоне были только командующий и член Военного Совета фронта.

— Сколько потребуется времени, чтобы перебросить шесть — семь ваших полков на расстояние 50—60 километров? — спросил командующий, как только Назаренко доложил о своем прибытии.

— Состояние дорог? В какое время суток должен совершаться марш? — попросил уточнить Назаренко.

— По песчаным большакам, ночью. Дороги, видимо, не отличные, но проходимые.

Назаренко задумался. Он знал здешние дороги, изъездил их достаточно. Мысленно он прикинул возможные варианты перегруппировки к северу и югу от Больших Савок.

— Если выступите с наступлением сумерек, за ночь сможете передислоцироваться и утром, часов в десять — одиннадцать, открыть огонь? — спросил командующий.

— Сможем, товарищ командующий, — ответил Назаренко и приготовился слушать приказ.

— Прошу к карте, — сказал командующий.

Карандаш в его руках скользнул между двумя населенными пунктами, расположенными юго-западнее города Кирова.

— Удар наносится здесь…

Назаренко удивился: эти населенные пункты находились севернее разграничительной линии между Брянским и Западным фронтами.

Командующий заметил недоуменный взгляд своего собеседника. В свою очередь Назаренко увидел, что член Военного Совета следит за ним, присматриваясь, как он реагирует на этот план.

— Да, да… Забираемся на время в «чужие владения», — пошутил член Военного Совета. — Берем, так сказать, участок «в аренду». Правый сосед, — он имел в виду командующего Западным фронтом, — согласился «пустить» нас. Сделаем свое дело и войдем в собственные границы.

— Новый план одобрен Ставкой, — сказал командующий, и карандаш его снова стал быстро перемещаться по карте. Назаренко узнал не только общий замысел операции, но и задачи, которые возлагаются на гвардейские минометные части.

В последние сутки командующий почти не спал. Все выдавало в нем крайнюю усталость: и складки на лбу, и морщины под глазами, и покрасневшие веки. Но когда он заговорил о новом плане, то так воодушевился, что Назаренко больше чем когда-либо понял, сколько скрытой энергии в этом человеке, какая сложная, истинно творческая работа, была проделана, прежде чем родилось это оперативное решение.

— Я помню ваш доклад Военному Совету, — сказал, заканчивая, командующий. — Как видите, складывается такая обстановка, что реактивная артиллерия может показать свое лицо… Желаю удачи, товарищ Назаренко. — Разъясните своим людям, что они держат серьезный экзамен… Приказ получите утром… Действуйте, — сказал в заключение командующий и подал руку.

Из приемной, где сидел адъютант, Назаренко позвонил своему начальнику штаба и приказал поднять по тревоге всех офицеров. Он приедет через полчаса. К этому времени подготовить уточненную сводку о наличии в полках автомобилей, которые можно привлечь для срочной переброски боеприпасов.

Штаб теперь располагался в лесу восточнее Кирова. Назаренко поехал туда. Сидя в кузове вездехода, он положил на колени блокнот и стал подсчитывать, сколько боекомплектов снарядов имеется в полках, сколько находится на складах и на подходе. Считал заправки горючего и количество машин, которые необходимы для доставки боеприпасов в новый район, вспоминал, что еще нужно сделать, предусмотреть, выяснить, подсказать, чтобы ничто не помешало выполнить в срок приказ командующего фронтом… Он думал и об особенностях предстоящей операции, понимая, что нарастающие события имеют прямое отношение и к тем теоретическим вопросам, которые его занимают, и к тому сражению, которое он ведет с рутковскими.

Приехав в штаб, генерал Назаренко приказал собрать офицеров. Бережного в штабе уже не было, его должность занял полковник В. И. Задорин, офицер с большими знаниями и опытом. Начальник штаба доложил Назаренко, что сведения, о которых он говорил по телефону, подготовлены.

Генерал взял сводку, прочитал ее, сделал на полях какие-то пометки и, не теряя времени, приступил к докладу о полученной задаче. Он говорил вполголоса: слишком важно было то, о чем он докладывал.

— Противник уверен, что мы будем наступать из района южнее Кирова. Он видит, что наши войска предпринимают там одну атаку за другой. В районе Больших Савок сосредоточены наши крупные силы. Он, безусловно, знает и это… В день наступления противник получит «новые доказательства», что наше намерение не изменилось… В районе Больших Савок пока остаются все главные силы 50-й армии, все тяжелые артиллерийские полки, все бригады БМ-31. Кавалерийский корпус пока тоже стоит в лесах восточнее Кирова…

Назаренко заметил нетерпение офицеров. Они уже поняли, что решающий удар будет нанесен не в районе Больших Савок… Но где именно?

Генерал показал на карте участок, о котором минувшей ночью говорил командующий фронтом:

— Противник считает этот участок безопасным: он видит, что здесь нет ни наших танков, ни авиации, ни артиллерии.

Офицеры склонились над картой. Обстановка ясна. А какова будет новая расстановка сил?

— Приведу вам слова командующего фронтом, — оживился Назаренко. — Он сказал: «Сманеврируем резервами пехоты и вашими полками, товарищи гвардейцы! Успех операции зависит от того, насколько скрытно мы соберем силы в районе Дубровки и насколько внезапно обрушимся на врага. В этом главное… У нас нет времени перебрасывать к Дубровке большое количество ствольной артиллерии. Поэтому берем пока только полки БМ-13».

Заканчивая, Назаренко сообщил:

— В новый район уже вышли две стрелковые дивизии и одна танковая бригада. До полутора суток отводится на марш пехоты и танков. Для марша полков БМ-13 отводится одна ночь. Вот и все…

— Прошу уточнить, — сказал начальник штаба. — Артиллерийская подготовка будет проведена силами только наших частей? Правильно я понимаю?

— Да, в основном это так. Но намечается еще использовать до пяти пушечных полков, которые на время будут «одолжены» у соседей. Больше они не могут дать…

— Ясно. У них свои дела, — согласился начальник штаба.

— А на перемещение семи наших полков отводится только одна ночь и не больше? — словно в чем-то сомневаясь, переспросил начальник штаба.

— Да. В течение одной ночи все полки должны перейти к Дубровке, — повторил Назаренко.

— Шестьдесят километров за одну ночь и сразу семью полками, — задумчиво сказал начальник штаба. Он представлял, как это сложно!

— Общий план наступления, как я понял, остается прежним? — вновь заговорил начальник штаба.

— Да. После прорыва немецкой обороны в бой вводится кавалерийский корпус. Вместе станковой бригадой он устремится на юго-запад. Задача — с ходу выйти к станции Жуковка, перерезать железную дорогу Смоленск — Брянск и форсировать Десну. Как только в районе Дубровки обозначится успех, туда будут направлены главные силы 50-й армии. Они тоже подойдут к Десне, форсируют ее, и тогда судьба Брянска решится скоро…

Встав из-за стола, генерал закурил. Он чувствовал, что офицеры думают об одном: предстоящая операция — это нечто новое, чего еще не было в их боевой практике, что должно многое подсказать на будущее.

— Нам следует уяснить особую роль реактивной артиллерии в этой операции, — сказал Назаренко. — Обстановка сложилась так, что нужно нанести совершенно внезапный удар по противнику. Причем времени на сосредоточение большого числа ствольной артиллерии нет. Да и дело не только во времени. Требуется предельно ограничить передвижение войск, иначе противник обнаружит перегруппировку. Стало быть, сама жизнь подсказывает: тут нужна такая артиллерия, которая обладала бы одновременно несколькими качествами — высокой подвижностью, огромной огневой мощью и в то же время предельной экономичностью в отношении количества привлекаемой техники и живой силы. Сложная задача… Но такая артиллерия в Советской Армии есть! Это — реактивная артиллерия, оружие стремительного маневра и внезапного массированного огня. Решение командующего фронтом основывается именно на такой оценке возможностей наших гвардейских минометных полков. Теперь это надо доказать на деле.

Заседание продолжалось недолго. Каждый, кто вышел в это утро из штабного автобуса, имел ясную и четкую программу действий. Дел было много: нужно было не только материально обеспечить полки, но и подготовить людей к выполнению сложной задачи.

Напряженная работа началась у офицеров штаба. Подсчитывали наличие боеприпасов, горючего и продовольствия по каждому полку в отдельности, планировали пополнение боезапасов, отдавали необходимые распоряжения. Где-то на прифронтовых железнодорожных станциях задержался эшелон со снарядами, и офицеры связались с управлением военных сообщений, упросили принять все меры, чтобы скорее продвинуть эшелон на станцию Киров. Где-то обнаружилась задержка с горючим — «одолжили» у соседей, клятвенно уверив, что отдадут точно в обещанное время. Поверили, горючее уже «вытягивали» вперед, к северу от города Кирова.

Непрерывно звонили телефоны. Офицеры отвечали четко, внятно и кратко, как и подобает людям, дорожащим каждой минутой… Прибывали и уезжали офицеры связи. Они были тоже немногословны, торопливо вручали донесения и, выслушав распоряжения, исчезали.

Двадцать два часа

Днем 6-го сентября на участке юго-западнее Дубровки командующий 50-й армией генерал Болдин провел рекогносцировку, на которой определил также и район сосредоточения гвардейских минометных частей.

Генерал Назаренко и сопровождавшие его командиры полков выехали в этот район. Это был лес, примыкавший к деревне Образцовка.

Среди командиров частей, которым генерал Назаренко сейчас отводил места для огневых позиций, были герои Сталинграда — гвардии полковник К. Г. Сердобольский, командир 93-го гвардейского минометного полка и молодой подполковник Плотников, командовавший 85-м полком московских комсомольцев. Встретились как «соседи» по огневым позициям Н. В. Скирда, командир 312-го полка, и М. А. Якушев, командир 90-го полка, бок о бок воевавшие еще на юге летом 1941 года. Но тогда они были командирами дивизионов, а теперь командовали гвардейскими минометными полками. Огневые позиции были выбраны и для 310, 313 и 40-го гвардейских минометных полков. Ими командовали мужественные офицеры, участники многих трудных боев — гвардии подполковник Н. М. Ковчур и гвардии майор В. Е. Зырин. На самом правом фланге было отведено место для 10-го отдельного гвардейского минометного дивизиона, входившего в состав 2-го гвардейского кавалерийского корпуса.

Этим офицерам не нужно было долго разъяснять, что они должны делать, какая ответственность на них ложится.

Закончив рекогносцировку, генерал посмотрел на часы:

— Сейчас, товарищи, двенадцать часов, — сказал Назаренко. — Готовность — завтра в десять часов. Значит, в нашем распоряжении осталось двадцать два часа. За это время предстоит совершить 60-километровый марш, оборудовать огневые позиции, подвезти боеприпасы, установить связь с пехотой, спланировать огонь. Да, времени мало…

Генерал сделал паузу. Фуражка, плащ, сапоги — все на нем было покрыто дорожной пылью: с рассвета он успел снова побывать в полках и на фронтовом артиллерийском складе. Дважды побывал и в штабе фронта. Он не спал уже несколько ночей подряд. Заканчивая, генерал пошутил:

— Надо еще найти время, чтобы после залпов выпить чарку за успех пехоты…

Все рассмеялись.

— За дело, товарищи!

Командиры полков поспешили к своим машинам.

Генерал задержал лишь подполковника Якушева.

— Все распоряжения в свой полк передайте через начальника штаба, — сказал он Якушеву. — А вы поедете со мной в штаб 50-й армии.

— Слушаюсь…

Заняв места в автомобиле, генерал и подполковник заговорили о том, что всегда неизменно приходит на память, когда встречаются старые друзья: есть ли письма от родных и боевых друзей, какие новости… Вскоре, однако, генерал отвлек своего спутника от этих тем. Он сказал, обращаясь к Якушеву:

— Полковник Рутковский передает вам привет.

Якушев понял шутку:

— Он сидит еще в штабе?

— Сидит, не поднимаясь.

— Представляю, как он теперь там себя чувствует… «Что такое?» — и протер пенсне. — «Опять эта артиллерия или нарочно?» — Это он так наши части называет: «Артиллерия или нарочно»… Странная поговорка. Кстати, как случилось, что план разработан без его участия?

— Решение исходило от Военного Совета фронта… Впрочем, пакостить можно и на нижних ступенях лестницы, — зло добавил генерал. — Рутковский еще пишет бумаги.

— Но в данном случае от него ничего теперь не зависит? — поинтересовался Якушев.

— Ничего. Но если будет неудача, этот «спец» выльет на нас всю свою желчь, а ее у него много.

Помолчали.

— Нам следует хорошо продумать план ведения огня, — сказал генерал, выражая вслух беспокоившую его мысль. — Надо обеспечить хорошую плотность огня…

…Встреча с генералом Болдиным состоялась в густой березовой роще. Командарм стоял, прислонившись к бронеавтомобилю, и по карте что-то объяснял полковнику-авиатору.

Назаренко и Якушев представились командарму.

— Очень хорошо, что уже прибыли, — отозвался генерал Болдин. — Времени у нас в обрез…

Закончив разговор с полковником, командарм пригласил Назаренко и Якушева в палатку, где располагалось полевое управление штаба армии.

На большом складном столе лежало множество карт и схем. Это были разведывательные данные о противнике. Их передала дивизия, которая раньше брала Дубровку и продвинулась на юго-запад. Донесения поступили и от разведчиков, высланных еще вчера.

На картах и схемах были обозначены линии проволочных заграждений, минные поля и огневые средства противника — его артиллерийские и минометные батареи. «Адреса» нахождения этих огневых средств были найдены не только визуальным наблюдением, но и подтверждены данными артиллерийской инструментальной разведки. Несколько часов назад над немецкими позициями пролетали наши самолеты-разведчики. Полковник-авиатор только что доложил командующему о результатах этих наблюдений: противник продолжает подтягивать резервы в район южнее Кирова, а здесь усиливает минные поля, роет новые траншеи, ставит спирали Бруно (гигантские ловушки из колючей проволоки).

Командарм сообщил Назаренко, что прорыв немецкой обороны решено осуществить на участке Мокрое — Крайчики. В первом эшелоне действуют 369-я и 324-я стрелковые дивизии, во втором — 108-я и 413-я стрелковые дивизии. Как только обозначится успех, в прорыв войдет 2-й гвардейский кавалерийский корпус. Его поддерживает танковая бригада. В дальнейшем сюда будут подтянуты основные силы 50-й армии.

— Таков план, — заключил командарм. — Исходя из этого и надо строить артиллерийскую подготовку.

В течение двух часов генерал Назаренко и Якушев вместе с командующим артиллерией армии изучали данные разведки. Нужно было определить, какие участки на переднем крае немецкой обороны наиболее насыщены инженерными сооружениями и огневыми средствами, где расположены немецкие артиллерийские батареи и командные пункты, в каких районах следует ожидать сосредоточения ближайших резервов противника.

— Полагаю, длительность артиллерийской подготовки следует определить в 20 минут, — предложил генерал Назаренко. — Мы должны нанести удар не только внезапный, но и кратковременный. Семь полков БМ-13 смогут одновременно поразить цели, расположенные на всей площади, где намечается прорыв обороны. При этом на площади наилучшего поражения можно создать плотность огня, достаточную для подавления и уничтожения живой силы, а также для разрушения значительной части оборонительных сооружений противника.

Командующий армией утвердил это предложение. Была согласована и схема построения артиллерийской подготовки.

Теперь предстояло назначить конкретные цели каждому полку и дивизиону, отработать множество боевых документов. Генерал Назаренко вызвал в район Дубровки группу офицеров и приказал к 19 часам закончить эту работу.

Вечером Назаренко выехал в Большие Савки. Навстречу по лесным дорогам спешили стрелковые части. Они заканчивали марш в район Мокрое — Крайчики. Вскоре генерал свернул влево и поехал другой дорогой — по маршруту, где должны были пройти гвардейские минометные полки. Здесь еще было пустынно. Лишь на перекрестках дежурили офицеры, ждавшие подхода своих частей.

Генерал Назаренко прибыл в 310-й полк. Боевые машины все еще стояли на огневых позициях. Но связисты уже снимали телефонные линии, водители опробовали двигатели, заправляли машины горючим…

Выслушав рапорт командира полка гвардии подполковника Ковчур, генерал вместе с ним отправился в подразделения, чтобы побеседовать с командирами боевых машин.

Ответ держал молодой сержант. Он доложил бойко и кратко:

— Наша машина снимается с огневых в девятнадцать ноль пять. На опушке леса ждем подхода других машин. В девятнадцать двадцать наша батарея выходит на большак…

Генерал беседовал и с офицерами. Он убедился, что командиры батарей и дивизионов сделали все, чтобы марш прошел быстро и скрытно.

Маршрут движения полков лежал через ряд населенных пунктов. Командирам частей было указано, в какое время их полки должны пройти каждый из этих населенных пунктов. Это позволило всем частям продвигаться одновременно, но рассредоточенно, не мешая друг другу.

Ночь была темная. Но боевые машины и автомобили шли с потушенными фарами. Были выключены даже подфарники. Водители зорко всматривались в темноту. Как правило, шли небольшими колоннами, по четыре машины. На замыкающей машине в каждой колонне сигнальщик периодически включал и выключал электрический фонарь с зеленым светом. Это помогало ориентироваться колонне, идущей позади. На поворотах дороги также были выставлены сигнальщики.

График продвижения полков был точно выдержан. Дежурные офицеры, выставленные на контрольных постах, в назначенное время, пользуясь позывными частей, докладывали в штаб: «Девяностый прошел…», «Сороковой прошел…»

К пяти часам утра марш закончился, и полки стали занимать огневые позиции. Там уже были готовы аппарели для боевых машин, ровики для боеприпасов, укрытия для личного состава. Все это сделали гвардейцы, прибывшие в район огневых позиций еще вечером. Офицеры заранее произвели топографическую привязку боевых порядков. Радисты и телефонисты установили связь между полками и командным пунктом командующего армией, связались со штабами стрелковых дивизий, в подчинение которых полки переходили после артиллерийской подготовки.

Это была трудная ночь! Солдаты рыли землю, сбросив с себя пояса, пилотки и даже гимнастерки. Телефонисты, пробираясь в темноте по густым лесам и кустарникам, до крови исцарапали руки и лицо, но точно в назначенный час связь подготовили! А сколько тонн груза пришлось перетаскать в эту ночь! Нужно было снять с грузовиков более четырех тысяч тяжелых ящиков, часть разложить по погребкам, часть раскрыть, извлечь из них снаряды и подвесить к направляющим боевых машин. Нужно было разгрузить сотни автомобилей, перебазировавших фронтовой артиллерийский склад. Но и эта работа была закончена в срок.

Началось!

Стрелковые дивизии, сосредоточившиеся на участке Мокрое — Крайчики, были готовы к наступлению лишь около десяти часов утра. Командующий фронтом приказал начать артиллерийскую подготовку. Но не в этом районе, а на прежнем участке — у Больших Савок!.. Да, первыми открыли огонь наши батареи, остававшиеся южнее Кирова. Артиллерия всех калибров повела стрельбу по многим целям, но ограниченным числом снарядов. Это была ложная артиллерийская подготовка… Тем не менее гитлеровцы всполошились. Они привели в действие всю свою артиллерию, стали подтягивать резервы… Они были уверены, что упрямые русские не отказались от своего плана начать именно здесь большое наступление.

Наши стрелковые батальоны, поднявшись в атаку, вскоре залегли, но и после этого продолжали демонстрировать активные действия. Артиллерия тоже наращивала темп и силу огня. Вражеские батареи отвечали тем же. Как показали потом пленные, немецкие связисты уже докладывали в свои штабы: «Русские начали наступление у Больших Савок… Первые атаки отбиты…»

Тем большей неожиданностью для противника оказался наш удар из района Мокрое — Крайчики.

Стояло на редкость тихое солнечное утро, была пора «бабьего лета». В воздухе носились белые паутинки. Березы роняли первые листья… Трудно было предугадать, что всего лишь через несколько минут эта тишина будет нарушена, что именно здесь произойдут решающие события.

Стрелки часов подползли к одиннадцати. Радиостанция 90-го гвардейского минометного полка приняла условный сигнал «Приготовиться». На левый фланг боевого порядка полка вышел гвардии подполковник М. А. Якушев. Он стал несколько впереди фронта боевых машин и, подняв правую руку, скомандовал:

— Внимание!

Эту же команду продублировал телефонист, стоявший рядом с подполковником. — «Внимание!» — прозвучало на огневых позициях всех полков: там командиры частей тоже встали перед фронтом «катюш». Гвардейцы быстро ушли в укрытия. Командиры машин, оставшиеся в кабинах, включили рубильники, вставили и повернули ключи приборов управления. Сто семьдесят шесть «катюш», сосредоточенные в лесу, на участке радиусом 2—3 километра, были приведены в боевую готовность.

Старший на огневой позиции стал несколько впереди фронта боевых машин.

Ровно в 11.00 Якушев резко опустил руку.

— Огонь! — продублировал телефонист.

— Огонь! — повторили командиры полков.

Скрежет и свист разорвали тишину. Почти две тысячи восемьсот реактивных снарядов понеслись в сторону врага. Началась двадцатиминутная артиллерийская подготовка. Одновременно с «катюшами» открыли огонь два легких пушечных полка, включилась дивизионная артиллерия. Над позициями гитлеровцев прошли самолеты нашей штурмовой авиации… После первого залпа гвардейские минометные части продолжали стрельбу отдельными батареями и дивизионами по мере перезарядки боевых машин. Это длилось пятнадцать минут. Огонь заметно стих. Но через две — три минуты снова грянул залп всех полков М-13. Снова в расположении противника поднялся огненный смерч…

За двадцать минут артиллерийской подготовки гвардейские минометные полки выпустили по врагу свыше 6000 фугасных и фугасно-осколочных снарядов, которые легли на фронте шириной 4 километра — в районе наиболее укрепленных позиций в главной полосе обороны противника. На отдельных участках плотность огня составила 12—15 снарядов на гектар.

Огневой ливень обрушился на противника совершенно неожиданно. Это оказало на него огромное моральное воздействие.

Атака нашей пехоты и танков была стремительной. Наши воины продвигались по изрытой снарядами земле. Вокруг чернели воронки. На большом протяжении были разрушены линии проволочных заграждений противника. Разведчики отметили много прямых попаданий в блиндажи, где находились немецкие наблюдательные пункты и узлы связи. Валялись брошенные противником минометы, разбитые орудия, автомобили и тягачи. Горели населенные пункты Мокрое, Березовка, Горлачевка, — там взорвались склады боеприпасов. Гарнизоны, захваченные врасплох, были большей частью уничтожены.

Понеся огромные потери, противник лишь спустя полтора — два часа смог оказать сопротивление. Но к этому времени наши передовые части уже прошли наиболее укрепленный рубеж немецкой обороны и, введя в бой резервы, быстро отбили вражеские контратаки.

Гвардейские минометные полки теперь вели огонь по узлам сопротивления, удерживаемым противником на флангах прорыва, помогали отражать контратаки, обстреливали районы сосредоточения живой силы и техники врага.

К исходу дня оборона противника была прорвана на всю тактическую глубину. Танковая бригада, поддерживая пехоту, устремилась на юго-запад. В 19 часов 30 минут командующий фронтом ввел в бой 2-й гвардейский кавалерийский корпус. За ним двинулась одна из стрелковых дивизий 50-й армии. К ночи наши танки и кавалерия уже появились в тылу немецких войск, продолжавших обороняться у Больших Савок.

Вместе с кавалеристами и танкистами в прорыв вошли 40-й гвардейский минометный полк и 10-й отдельный гвардейский минометный дивизион.

Обнаружив в своем тылу советские войска, гитлеровцы попытались повернуть против них артиллерию, которая до этого была направлена на восток. Но тщетно! Огнем 40-го гвардейского минометного полка, танковых орудий и артиллерии кавалерийского корпуса немецкие батареи были разгромлены. Расчеты бежали, бросив на огневых позициях более двадцати орудий 150-мм калибра.

Так скрытно подготовленный и внезапно осуществленный удар позволил нашему командованию начать большую, важную операцию.

Ночью 7 сентября советские кавалеристы и танкисты уже заняли станцию Жуковка; передовые части форсировали реку Десну. В этом стремительном рейде приняли участие и батареи «катюш» из состава 40-го гвардейского минометного полка и 10-го отдельного гвардейского минометного дивизиона.

Фашистское командование попыталось восстановить положение. Были трудные дни: дважды противнику удавалось отрезать советские части, прорвавшиеся к Десне. Гвардейские минометные части вели уничтожающий огонь по немецким заслонам. Стойко держались и те батареи, которые вышли к Десне. Они помогли кавалеристам отразить многочисленные атаки, предпринятые противником с разных направлений. Гвардейцы мужественно перенесли лишения, вызванные недостатком продовольствия и боеприпасов, выдержали атаки немецких бомбардировщиков и ответные удары немецкой артиллерии.

Помощь пришла. На соединение с частями, прорвавшимися к Десне, были брошены крупные силы пехоты и артиллерии. Прибыли туда и гвардейские минометные полки. И вот уже к Жуковке прорвалась наша стрелковая дивизия. Другие дивизии 50-й армии, расширив участок прорыва, нанесли удар по противнику южнее Кирова. Клин, вбитый в неприятельскую оборону, проник на глубину до ста километров… Из района Карачева ударила наша 11-я армия… 17 сентября над Брянском взвился победный красный флаг.

Наука, рожденная в боях

Пятнадцать лет спустя военные историки написали о боях у города Кирова:

Всего лишь несколько строк! На фоне событий Великой Отечественной войны эта операция была лишь одним из боевых эпизодов. Но для гвардейских минометных частей она оказалась особо поучительной. При этом не подвиги отдельных героев — об этом можно было бы рассказать особо — составили отличительный характер этой операции. Под Кировом гвардейцы держали коллективный экзамен: испытывались маневренность и огневая мощь реактивной артиллерии, притом в особых условиях, когда в силу сложившейся обстановки гвардейские минометные части должны были совершить стремительный фланговый маневр и почти самостоятельно (с привлечением небольшого числа орудий ствольной артиллерии) решить задачу артиллерийской подготовки при прорыве обороны противника.

«Возможно ли это? Достигла ли реактивная артиллерия такой зрелости?» — вот вопросы, которые были поставлены боевой практикой. Если бы в решении этих вопросов одержали верх рутковские, они наверняка ответили бы: «Нет!» — и тогда, возможно, не было бы событий 4—7 сентября. Но победу одержала новаторская военная мысль, и это принесло успех.

…В начале октября на фронте наступило затишье. Наши войска, остановившиеся на реке Сож, получили отдых. Только теперь генерал Назаренко мог закончить статью для журнала «Военная мысль».

Он писал ее, и ему все время казалось, что он видит перед собой Рутковского и заканчивает затянувшийся с ним спор.

Он писал о Кировской операции, как о наглядном примере маневренности реактивной артиллерии, мощи огня ее… Сто семьдесят две боевые машины прошли за одну ночь 60 километров и к утру были готовы к открытию огня.

Сто семьдесят две боевые машины — это, по существу, две тысячи семьсот пятьдесят два ствола, т. е. свыше ста полков ствольной артиллерии! Разве за одну ночь можно было бы незаметно передислоцировать такое количество артиллерийских частей?.. Факты, взятые из боевой практики, говорят сами за себя. Гвардейские минометные части — оружие мощного и внезапного огня, мощного удара; поэтому оно должно применяться только массированно и внезапно. Оружие, рожденное для стремительных маневров и ударов, нельзя надолго приковывать к огневым позициям… Автор статьи не скрывал и недостатков, которые были тогда присущи реактивной артиллерии. Он говорил и об опыте соседей. На всех фронтах тогда появились своеобразные «полевые университеты»: генералы и офицеры гвардейских минометных частей непосредственно в боях изучали важнейшие вопросы теории и практики тактического и оперативного использования реактивной артиллерии. Речь шла о планировании огня, об «огневой производительности» дивизионов, полков, бригад и дивизий. Составлялись таблицы, которые давали возможность при получении боевой задачи в течение одной — двух минут определить, какую плотность огня необходимо создать, чтобы уничтожить данный узел сопротивления или опорный пункт, и сколько для этого требуется боеприпасов и боевых машин…

В один из снежных декабрьских дней полковник Рутковский был вызван в Москву. Приехав в столицу, он сразу же направился в штаб командующего артиллерией. Здесь, на широкой, устланной ковром лестнице, он увидел генерала, лицо которого показалось знакомым. Не по годам подвижный, генерал быстро спускался вниз.

Рутковский остановился, отдавая честь и уступая дорогу. Генерал замедлил шаг и удивленно спросил:

— Полковник Рутковский?

— Так точно, товарищ генерал…

Рутковский узнал своего старого учителя, профессора академии.

— Давно не виделись. Кажется, с начала войны?..

— Так точно, с сорок первого.

— Где воюете, какие успехи? Рассказывайте.

— Воевал, а теперь сюда, в Москву, вызвали.

— Новое назначение?

— Нет, — замялся Рутковский.

— А что же?

— Осечка небольшая… Сами знаете, молодежь идет в гору. Погорячился, вот и ожегся.

— Как, как? Ошибся? — настораживаясь, переспросил генерал.

— Нет, ожегся…

— Ну, ну, слышу.

И он сдержанно улыбнулся.

— Какая уж там ошибка, — зло пошутил над собой Рутковский, — если с побитой физиономией являюсь сюда.

— Вот как? Впрочем, в нашем деле, любезный, что ни ошибка — то печать на физиономии. Вы сейчас с какого фронта?

— В резерве был.

— А до этого?

— На Брянском.

В глазах профессора промелькнуло озорство:

— Так и знал!.. Последний номер «Военной мысли» читали? Видели, что напечатали там товарищи с Брянского фронта?

Рутковский сознался, что не читал.

— Стыд, батенька, стыд! — неожиданно возвысил голос генерал. И разговор как-то разом оборвался. Так часто бывает: начнут, горячо, заинтересованно, а промелькнет такое, что мигом обдает холодком.

— Вы оттуда, а мне туда. Надо разобраться, фантазируют там товарищи, или на их стороне правда… Прощайте, — и генерал продолжал путь.