Расстрижонка

Глава 405

По той же стороне стола, по левую руку от князя… что-то сильно блестящее.

Сверху… наверное, это называют «клобук». Вот это — нахлобучивают. Таких, конкретно, прежде здесь не видал. Довольно высокий белый цилиндр без полей с трёх-хвостой накидкой. Два хвоста перекинуты на грудь, средний висит по спине. Некоторые русские святители древности носили белые клобуки: святые митрополиты Петр, Алексий, Иона, Филипп…

Но здесь вижу знакомое… знакомую морду. Отнюдь — не святого митрополита. Но — претендует стать. Федя Ростовский. Факеншит! Братец Андрейша подстроил мне подлянку. Блестящую.

На выпущенных вперёд концах куколи сверкают золотом вшитые эмали: Рождества и Вознесения Иисуса. Эти же сюжеты будут на «Наплечниках Боголюбского» — подарочных плечевых браслетах, присланных Боголюбскому Барбароссой. Чуть ниже, на самих концах — шитые золотом изображения шестикрылых серафимов. Над лбом епископа на белом маковеце клобука горит синим огнём бриллиантовый крест.

Хорошо Феденька ободрал Залесье: почти догнал шапку Московского патриарха из 21 века.

Ниже простенько: белый подрясник. Длинное, до пят, с наглухо застегнутым воротом одеяние с узкими рукавами.

Епископ совершает все богослужения в подряснике, на который надевают святительские ризы. Риз нет — всё скромненько. Чисто на «пати» с утра зашёл. Если не считать золотого шитья по узкому воротничку и, куда более широкого, по рукавам. И не замечать белого шелка самого одеяния.

Подрясник — нижнее одеяние. У монашествующих он должен быть черного цвета. Но Федя… он же ахрипастырь! Причём — внесистемный: на Киевского митрополита наплевал всеобъемлюще. В том числе, наплевал и на уставную форму одежды.

В руках — чётки. Несколько непривычной древней формы: замкнутая лесенка, состоящая не из «зерен», а из янтарных брусочков. Называется «лествица» или «лестовка». Духовно означает лестницу спасения, «меч духовный», являет собой образ непрестанной вечной молитвы.

Должна быть из деревянных брусочков, обшитых кожей, или материей. «Должна» — кому? Федя в долгу — только перед ГБ. ГБ — не возражает, долгов — не взыскивает. Какие вопросы, православные?

Дальше висит наперсный крест. Для священников в Русской Православной Церкви — нетипично. До ХVIII века только епископы имели право носить наперсные кресты. Что Федя и делает. Крест прямой («крыж») золотой, толстый. Похож на два, сбитых вместе поперёк, казначейских бруска золота, только тоньше. С рельефным изображением распятого Спасителя на лицевой стороне и надписями в верхней части: «Гдь, Црь, Слвы» («Господь — Царь Славы») и в концах широкой перекладины «IС, ХC» («Иисус Христос»). Что писано по-еврейски — одними согласными… А шо ви хочите?

Чуть выше — панагия. Отличительный знак епископа. Тут — в золотом окладе, изукрашенная рубинами и сапфирами, маленькая икона Богоматери с младенцем, округлой формы.

В 21 веке епископы носят две панагии. При надевании первой диакон говорит:

При надевании второй:

Уж не знаю, что дух обновил в утробе Фединой, но он сыто рыгнул. Хорошо, что желудком, а не сердцем.

Снаружи не видать, но к таким декорациям вполне уместен и реквизит типа гребень архипастырьский. Например:

«Гребень для волос (арт.26844) Бивень мамонта, натуральные камни, деревянный футляр. Ручная работа. 245 000 руб»

Пересчитаем в серебро по 32 р./г. Мда…

А вон у стенки служка монастырский стоит, посох епископский держит. В ценах 21 века — миллиона полтора деревянных. Годовой гос. бюджет Суздальского княжества. Забрал палочку, продал пристойно и всем податным — на год освобождение от налогов.

А ежели Феденьку раздеть — можно и на три года. А ежели выселить с конфискацией…? Факеншит! Как бы не тридцать лет! Всему Залесью, а не отдельным слободам на пустошах да в неудобьях…

Коллеги! Знакомо ли вам слово «секуляризация»? Не-не-не! Я ж чисто спросить! Я ж понимаю, это ж святое! Нашенское! Русское, православное, исконно-посконное! Родненькое! Панагия с рубинами, чётки с тысячей янтарных «ступенек»… Как же без этого на «Святой Руси»?! Молитв же не посчитаешь!

Только зачем Господу тысяча одинаковых, монотонно повторенных молитв? Он настолько тупой? С одного раз не понимает?

«…монетизировать или узурпировать веру — абсолютное зло. Использовать веру в политических играх — абсолютное зло, обесценивание веры и надругательство над людьми и человечеством».

Вот именно этим «абсолютным злом» (по оценке священника 21 века), занимается вся «Святая Русь», всё средневековое человечество. Приведённая цитата — смертный приговор. Сказавшему такое здесь. Ересь с гос. изменой пополам. Смертельный исход гарантирован: русские иерархи «выписывают» за такие мысли сотни ударов кнутом. Хотя для смерти достаточно и десятков. Но — чтобы с гарантией. А государи рубят головы. Или жгут живьём на кострах.

«Надругательство над людьми и человечеством» — суть большой части истории. Почти всех конфессий, почти во все времена. Всякий попаданец, вляпавшийся чуть глубже отдельных веков в отдельных местностях, становится, по факту вляпа, соучастником этого «надругательства», одним из творцов того или иного варианта «абсолютного зла». Просто потому, что «все так живут». Ввиду отсутствия «здесь и сейчас» пресловутых атеизмов, гумнонизмов, либерастий и дерьмократий.

Янтарные чётки «лествицей» — красиво, богоугодно. А голодовки каждые 8-10 лет, когда неубираемые трупы лежат на улицах русских городов — некрасиво. Но тоже — богоугодно. Ибо покарал Господь грешников за грехи их. Кара Господня… она ж завсегда правильная! Кем-то, где-то, когда-то, за что-то… заслужена. Главное: жрать надо меньше! Смердам. Тогда золотое шитьё — и по подолу епископского подрясника образуется.

Между Федей, увлечённо перебирающим что-то в блюде с рыбой пальцами с драгоценными камнями так, что от той щуки запечённой — солнечные зайчики по стенам в семь цветов, и боярами с моего края — ещё два персонажа.

Один из духовных. Поскромнее: одежонка белая, но из шерсти. На голове скуфейка скромненькая. Деталь одежды для попа или дьякона — обязательная, снимается только при отходе ко сну и перед богослужением. Назначение — прикрывать гуменцо. После рукоположения в священный сан ставленники немедленно выбривают волосы на голове в виде круга (гуменцС), что означает знамение тернового венца.

Феденька — рыбку ковыряет, а сосед на него взгляды кидает. Кабы взглядом можно было дырку сделать — Федя уже давно насквозь бы просвечивал. Как решето.

С другой стороны, с обычным своим выражением лица степной каменной бабы, Феденьку рассматривает Боголюбский.

Последний в этом ряду, географически — в середине… Портоса с бородой представляете? Ну, типа, да. «Во на во» и шерсть лопатой. Сидит — будто лом проглотил. В отличие от остальных — чувствует себя не в своей тарелке. А также — не на своей лавке, не за своим столом, не в том месте и не в том время. Какое-то… попандопуло приблудное.

На столе… не густо. Вижу студень с чесночной заправкой, две миски с квашеной капустой, кислые щи, миска каши гречневой и миска — пшёнки, рыба печёная на блюде. У детей — молоко в кружках, у взрослых — квас. Спиртного… и не видать, и не слыхать. И на столе, и на запах.

Запах… есть. У окон и дверей стоят половцы. Охрана княжеская? От них пахнет… факеншит! Чем может пахнуть от степняка?! — Конём, конечно. А совсем не степью, как вы подумали.

Кроме сидящих за столом, ещё куча народа стоит. Стольники у каждого едока за спиной. Пара чашников — квас наливать, пара старших слуг — стольник с кравчим — со стороны надзирают и обозревают. У стенки пара… ярыжек жмутся, ещё трое в монашеских одеяниях — служки. Ну и мы тоже… место занимаем.

Ну что, Ванюша, огляделся? Теперь давай песни играть да мозги завивать.

– Здоровья тебе, княже, и долгих лет. И всей честной госпОде.

Поклон сдержанный, кивок головой глубокий, спина прямая, но плечами поклон обозначил, шапка снята, рука к сердцу. Поклон не сильно младшего, но — старшему. Уважение с почтением без подчинения. Почти равный, но без претензий. Низкопоклонство — чисто ну очень тонким намёком.

Я бы ещё, для выражения приязни, кудрями тряхнул, да нечем.

О-хо-хо…. Эти средневековые этикеты… Я в них — как свинья в апельсинах. Против Андрея, который все эти… манёвры повидал и в греческом варианте, и в половецком, и в святорусском, и в… Одна надежда, что он мои промахи простит, сделает вид, что не заметил. А не сделает вид — так я пошлю. Я дело делать пришёл, а не коленца выкаблучивать.

– И тебе здоровья. Воевода Всеволжский. По добру ли дошли?

Снова куча оттенков, которых я не понимаю, куда смотреть, что думать — неизвестно.

Да, факеншит же! Мне по пытошным застенкам гулять — привычнее, чем на государевом приёме речь держать!

Застолье пребывает в полной нейтралке. Зацепление мозговых шестерёнок… Наверняка — полным ходом. Но без внешних признаков. Никто не рискует не только высказать своё мнение — хоть бы обозначить отношение к происходящему.

Хозяин к гостю как? Дружественно или враждебно? Гостю улыбаться надо или скалиться?

Приём идёт в малой трапезной. Значит: Ванька — не государь, даже не посол серьёзной державы типа княжества Рязанского. Приём идёт утром, что есть указание на низкий, мелкий статус встречи — серьёзные люди приходят к обеду. Нету кучи атрибутов, слуг, вещей, словесных оборотов, свидетельствующих о важности гостя.

Но за столом — все мужчины княжеской семьи. Что уже само по себе… Но нет женщин и детей — не по-родственному. За столом епископ и важные воеводы. Но далеко не все. Окольников, к примеру — ни одного.

Всем известно уже и про вчерашний наш с Андреем визит к Манохе, и на пристань с невиданной лодочкой, и про мои разборки у Лазаря на дворе. Да за одно последнее — за убийство людей вольных! — любой должен уже в кандалах перед судом стоять! А я стою вольно и в трапезной.

За стол не зовут. Но и собак не спускают.

У меня такое чувство, что я здесь для Андрея так, повод для чего-то. Что он играет какую-то свою, ко мне мало относящуюся игру. Игры. Несколько сразу. И понять это я смогу, если смогу, только частично и сильно потом.

Ну и фиг с ним. Наше дело — откатать обязаловку, и хай воно горит.

– Благодарствую, Андрей Юрьевич, дошли — добре. Дозволь подарить тебе наши подарки скромные.

Прокол! Блин! Ответ на вопрос о дороге должен содержать отсылку к божественному. Типа: с божьей помощь, вашими молитвами, Царицы Небесной попущением… Проспал.

А вот имя-отчество без титула… тут «проверка на прогиб». Он-то ко мне — чисто официально, без имени, «товарищ лейтенант».

Вообще, вот прямо сейчас идёт позиционирование статусов. Официальных. Человеческие между мной и Андреем — уже есть и дальше ровняться будут отдельно. А вот показуха… Причём не только — между нами на людях, но и отношение его людей ко мне. И, соответственно, к моим людям.

«Жалует царь, да не жалует псарь» — русская народная мудрость.

Мне это «не жалует» обеспечено изначально. Просто фактом существования. Но важно, чтобы здешние «псари» своё «не жалует» выражали только шёпотом жене под одеялом.

В голове крутятся всякие… расчёты с предположениями, а язык лепит текст как задумано:

– Как ты знаешь, сам видал, мы люди бедные, новосельные, прибыткам большим взяться неоткуда. Ты уж извини-прости нищету нашу. Подарков дорогих — не сыскать, не выкупить. Зато — от чистого сердца. От него, от самого — вот тебе три блюда больших золотых деревянных.

Поныл, поскулил, «сиротой казанской» прикинулся. И, естественно, последнее слово несколько проглотил. Пока из рук Лазаря вырывал стопку наших блюдов, завёрнутых в платки.

Его ж просто клинит в собрании! Может, ему спиртяшки перед высочайшим присутствием прописывать? Был у меня знакомый из комсомольских лидеров. Ему врач перед каждым выступлением по 30 граммов медицинского выдавал. Речь по теме: «любовь, комсомол и весна» — только под дозой.

Как же я ухитрился себе такого… «деревянного посла» подобрать? А что, у меня выбор был?! Боярин — одна штука. Из того и выбирал. Зато — честный. «Зато» — за что? — А за всё! Средневековое сословное общество.

Общество, не всё средневековое, а чисто застольное — лязгнуло челюстями. Возвращая выпавшее — в исходное. Слова: «три блюда больших золотых» — распахивает рты туземцам не хуже, чем динамитная шашка — дверцы простенького сейфа.

Вы что, думаете — я тут понты кидаю? — Отнюдь. В подарках князю не должно быть никаких традиционных товаров. И — ничего в товарных объёмах. В словах — никаких «блюдом кланяемся», «прими подношение». Чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что здесь — именно подарки, выражение личного уважения. Дарение. А не, не дай бог, дань. Или иная форма подчинённости Всеволжска Суздалю.

Это в 21 веке этикетки клепают: это — налог, это — благотворительность, это — кредит на развитие и реформирование, трансферт из федерального центра… В Средневековье просто: раз даёт — значит обязан. Гунны думали, что греки им дань платят, а греки рассуждали о доброте и благосклонности басилевса, выразившейся в помощи диким степнякам в трудном деле приобщения к высотам греко-римской многовековой культуры.

Что такое «золотое блюдо» на «Святой Руси» — я уже рассказывал. Типа… порше в Мухозасиженске. На него можно только смотреть, плакать от увиденной красоты и предполагать, что где-то там, далеко по ту сторону телеэкрана, есть места, где живут люди, которые используют это… эту хрень. По её хреновому назначению.

Все молчат. Но по-разному. Андрей… — он и настоящие золотые блюда, явно, видал. А после ряда эпизодов общения со мной, после «Ласточки» вчера, он готов к тому, что… что у меня бывают небывальщины.

Народ у Андрея за столом — выученный. Рты открывают-закрывают, но ни слова. Будто караси на воздухе. Один Глеб, младшенький, не выдержал. Глаза в распашку, голос тоненький, аж дрожит:

– Они чего… они вправду… из золота?!

– Да ну что ты, княжич. Были бы из золота — мы б их не снесли, тяжело. Возьми рукой, полёгай. Они из дерева. Однако и на стене висят красиво, и рыбу не горячую на них положить можно. Только ложкой сильно сребсти не надо.

Народ выдохнул. И обиделся. На себя, что поверили. На меня, что поверили мне. Ну, на всякий чих не наздравствуешь, гоню дальше:

– Зима была снежная, делать было нечего, вот умельцы мои и сварганили. Красоту такую. Ещё делаем миски, чашки, ложки. Все — вот такого образа. Думаем продавать по городам и весям Руси Святой. Для — людям радость да жизни украшение. Ежели надумаешь себе, в дом свой — скажи сколько чего. Тебе, светлый князь Андрей Юрьевич — завсегда в первую голову. И — недорого.

То, что я делаю… За такое бьют. А то — и убивают.

Я пришёл просить милости. Какой-то мутный туземный князёк, пусть и в важном месте, но нищий, может только умолять о благосклонном внимании государя к его нуждишкам мелким. Вместо того, чтобы, помня о своём месте, низко кланяться, просить соблаговолить принять подношения бедные, шкурки пушные, медок лесной… — прими, благодетель ты наш, не побрезгуй отец родной… а уж мы-то тебе!.. мы ж за тебя!.. мы ж всех-всех затебее!.. я выложил на стол невидальщину. Которая их всех потрясла.

Всё, дяденьки, теперь нос передо мной задирать… можно. Только это уже смешно будет. Я вас умнее, искуснее. И вы моё превосходство — уже ощутили.

Важный оттенок: монополия. У меня, не — у вас. Этот товар — я буду делать и продавать. И не только вам. Вы не купить — не можете. Бедность, не по чести. У других — есть, а тебя в дому — дырка. И другим запретить купить не можете. Начинается гонка визуального выражения вятшизма и гоноризма. У кого какого размера, раскраски, рисунка, формы… Надо не просто иметь — надо иметь первым. Раньше всех других. Которые там где-то обретаются, за границей вашего «Садового кольца», людишки второго сорта.

Я эту стратегию форсированного потребления, обосновываемую не функциональностью, а сравнением социальных статусов, многократно проходил в своё время, те же ай-фоны, к примеру. Важно оказаться максимально близко к началу цепочки продаж. Откуда — «проистекать будет». Цена ставится не от себестоимости, не «по Марксу» — от «затрат общественного труда», а от емкости. Ёмкости карманов гоноровых.

Снова — не ново.

И дело не только в фокусах рыночных игр 21 века, в брендах, трендах и дизайнах. Дело в том, что именно так, на гоноре, строится почти вся средневековая торговля. Потому что, из-за убойных транспортных расходов, основной товар здесь — предметы роскоши. Почти весь средневековый товарооборот — способ почесать эго одного процента населения: аристократии, духовенства, высшего купечества. Обозначить их, внутри-одно-процентный, относительно друг друга, социальный статус. Помассировать их вятшизм, претенциозность, гордыню.

В 21 веке, даже и без средневековой проблемы транспортных расходов, это называется «концепции демонстративного потребления». «Эффект Веблена»: чем выше стоимость товаров, тем больше уровень спроса на них. Богатеющих китайских потребителей характеризовали, как «абсолютно не сдержанных» в демонстрации атрибутов своего состояния. Здесь, в средневековье, такая «несдержанность» — постоянный элемент существования правящих социальных групп.

Ради этого «почёсывания» с «демонстрированием» — всё остальное население, которого 99 %, загоняется в нищету. Изымается не только прибавочный продукт, не только необходимое для расширенного воспроизводства, но и просто необходимое.

Следствием существования вот тех миленьких, высокохудожественных и сильно-блескучих цацок, которые я сегодня вижу на светских и церковных вельможах, являются регулярные русские голодовки. Неубранные трупы на улицах русских городов — не по воле божьей, не в результате стихийного неодолимого бедствия. Да, бываю климатические флуктуации, засухи, заморзки… Для их преодоления создают запасы. Я уже рассказывал как ссыпают зерно в хлебные ямы. Где оно сохраняет всхожесть три года. А само может храниться — десятилетиями.

Созданное, сохранённое — изымается. Отбирается этими… «золочёными крысами», превращается в то, что им ценнее, в великолепно выполненные эмалированные картинки, в бриллианты с рубинами и изумрудами. А потом приходит зима. И менее ценное — люди русские — дохнут от голода по канавам. По воле Господа. За грехи свои.

По воле какого «Господа»?! За какие «свои» грехи?!

Я не могу изменить восемь миллионов людей, что нынче живут на «Святой Руси». Не откусить, не прожевать. Пока.

Я могу лишь чуть-чуть пошевелить этот… крысятник. Это… «узорчье русское», «лутших и вятших» людей. Дав им возможность чуть сильнее себя подгонять. Чуть быстрее бегать, чуть выше подпрыгивать, чуть сильнее крысятничать. Ради очередной скребницы для их «гонореи» — ублажению собственного гонора. Путём демонстрации моей инновации — «золотых блюд из дерева».

Конечно, «крысятник» зашевелится. Из податных начнут выжимать ещё чуть-чуть больше. Не сильно. Сильно — неоткуда, не из чего, ума — не хватает, «с дедов-прадедов, отродясь..» — не думали, не умеют.

Всем русским людям податным, преждевременно умершим от голода, холода, болезней, нищеты… мои соболезнования.

Каждая из моих крашенных деревяшек обернётся чьей-то смертью. И — не одной. Сожалею. Только…

Никогда не слыхали? А вы даже не на бой — ко мне на Стрелку задницы поднять не осмеливаетесь. Теперь — спите спокойно.

Только не за «жизнь, честь и свободу», а за чесалку для статусности очередной «золочёной крысы».

Что ж, мы люди взрослые — «за базар отвечаем». Это ваш выбор.

А вот у «крыс» выбора нет. Они в системе, им нужно позиционироваться, им нужно постоянно доказывать и демонстрировать. Что они не хуже других. «Других» — «крыс». Гонка в колесе серых зверьков, увешанных цацками и блестяшками, продолжается.

Теперь добавляется ещё один, отнюдь не самый важный параметр: получить первым «деревянное золото». Оказаться в начале цепочки продаж. А начало цепи — у меня. Потому и говорить со мной будете ласково.

Чтобы я соизволил принять у вас, конкретно, вашу денюжку побольше и пораньше, чем у других.

Можете, конечно, попробовать сдвинуть меня «наехалом». Только… Да поздно, блин, предки!

Это в Киеве меня пугать можно было, в Рябиновке по-первости. А теперь, после Бряхимова и Янина, после «Ледового побоища» и Усть-Ветлуги, после дел моих с ушкуйниками, марийцами, мордовцами и мещеряками… Пугать — не получится. А всерьёз побить… Опасаются. Пока — Боголюбского. Но и обо мне… Бренд «Лютый Зверь» — уже заставляет задуматься. Не всех, не всегда. Остальные…

«Не спрашивай: по ком звонит колокол? — Он звонит и по тебе».Если ты — дурень.

«Бьют не слабого — бьют трусливого» — русская народная мудрость. Меня побить… теперь — вряд ли.

– Сии вещицы, княже, сделаны из дерева да красок. Сделаны трудами да умениями людей моих. Ныне, за цену разумную, буду продавать людям добрым. Ещё дозволь, княже, подарить тебе и изделие кузнецов моих. Сии браслеты сделаны из железа. Дабы показать их пользу надобен мне охотник один. А, вот, боярин — ростом велик и силушкой не обижен. Дозволь, княже, на твоём сотрапезнике испытать.

Сидевший с мрачным каменным лицом «Портос» растерянно задёргался. На равнодушном лице Андрея появился слабый интерес.

Конечно, работать с добровольцами из публики — «особ статья». Вообще, активная работа с залом… За всю Демократическую Россию могу вспомнить едва ли одного-двух. Не считая нашего главного вербовщика. Но у него — принципиально другой жанр, текст и аксессуары.

– Ты, боярин, не волнуйся, это не страшно, не больно, совсем даже просто, сам же видишь — простые, тонкие, железки гладенькие. Тебе-то, при твоей-то силище и смотреть не на что… ты ж, поди, и подковы в пальцах разгибаешь… а тут-то… ручки-то давай вот сюда, опусти чуток, согнуться придётся малость… вот и хорошо… экая у тебя лапища могучая… ещё чуток пониже… вот и всё.

Я поднялся с колена, на которое пришлось опуститься возле «Портоса». Он сидел, криво согнувшись на лавке, опустив, по моей просьбе, кисти рук по обе стороны, спереди, между колен, и сзади, за спиной, сбоку. Под лавкой я и застегнул браслеты. Довольно неудобное положение. Руки у мужика длинные, но всё равно — пришлось ему изгибаться, и браслеты сошлись внатяг.

Не очень зрелищный вариант. Но больше его пристегнуть не к чему. А реализовывать «британский» вариант, как я сделал вчера у Лазаря на подворье — не пройдёт. У мужика сапоги такого размера, что на щиколотку просто не налезет. Даже самые большие «браслеты».

В Боголюбово мы привезли с десяток наручников и пяток ошейников. Чисто на показ. Как оно на рынке пойдёт — непонятно. Николай сомневался и по конструкции — у нас есть три варианта, и по размеру — тут тоже три.

Откуда образцы? — Когда Прокуй меня сильно доставал от своего безделья, я частенько посылал к нему Христодула. А тот, естественно, заказывал именно такие изделия. Часть, в самом деле, нужна. Но контингент у Христодула стабилизировался. В смысле: сколько прислали — столько и закопали. А личные… гигиенические принадлежности — переходят к следующему «терпиле». Вот и образовался некоторый запас на складах.

– И чего теперь?

– А — всё.

Застольные члены рассматривали меня с недоумением. Феодор громко фыркнул и весело посмотрел на Андрея. Андрей, как ему свойственно при любых непонятках, собрался рассердиться. И — остановился. Он очень внимательно меня рассматривал, явно подозревая продолжение. Я тянул паузу, ожидая его прямого вопроса. Вот тогда, с чувством глубокого превосходства и с позиции недосягаемой компетентности, я, пожалуй, объясню этим всем… так это, особо доходчиво. Для ещё недоразвитых и уже затормозивших.

Ваня, понтов — меньше. Забыл, что в кругу дети? А у них реакция быстрее и непосредственнее.

– А «всё» — это что? Что теперь должно случиться?

Глеб, почувствовав мой дружественный тон при обсуждении предыдущего подарка, не удержался. И задал тот риторический вопрос, который я хотел бы получить от самого князя.

Значит — не судьба. Не в этот раз.

– Главное, княжич, что теперь должно НЕ случиться. Вот тот добрый человек, боярин, большой и очень сильный, теперь не сможет свободно двигаться. Вот был бы на его месте какой-нибудь плохой человек, я бы его так пристегнул. И ушёл по делам. Стражу, там позвать, или кваску попить, а он бы…

Й-ё-ё! Мать моя женщина! Гос-с-поди! Ну нельзя же так!

«Портосу» было очень неудобно сидеть. Он успел чуток подёргаться, ощутил свою беспомощность, ограниченность.

В смысле: перемещения, распрямления и рукоположения.

В смысле: рук — на стол.

Положение рук его не устраивало — он дёрнул.

Безрезультатно: руки — под лавкой, лавка — под попой. Под его, массивной такой, знаете ли, кормовой… Перепугался, взбесился, заревел, рванул и встал.

Вместе с лавкой. И всеми на ней седоками.

Вратибора я поймал в последний момент.

Просто инстинкт сработал — как у хамелеона на пролетающее. Только не языком.

Остальные «седоки» ловили сами. Пол. Кто спиной, кто затылком, кто… другими частями тела.

Все кричат, слуги орут, охрана визжит.

Половцы — что возьмёшь, у них боевой клич такой… визгливый.

«Портос»… бедняга. Выпрямится не может, стоит, над столом согнувшись. Поскольку руки — в ж… э… в между ног. И орёт прямо в лицо сидящей, по другой стороне стола, княжеской семье.

Старшенького, Изяслава, которому этот ор со слюнями прямо в лицо, от неожиданного акустического удара — с лавки снесло, только сапоги над столом воздвиглись.

Соседа его, братика Мстислава, пестун с лавки сдёрнул. Очень корректно. С точки зрения безопасности. А вот по критерию: соприкосновение тыковки княжической с полами каменными… не очень. Ещё одна пара красных сапог над столом торчит — пятками болтают.

Сам пестун — бывалый, видать, мужичина — ножичек нулевого размера вытащил, в сторону «Портоса» — по-тыкивает, голоском матерным — по-рыкивает. Хорошо — не достаёт. В смысле: ножиком. Так-то по ушам… всем.

Тут «Портос» меняет тональность рёва из чисто удивлённой на более целенаправленно озлобленную. И начинает этой дубовой лавкой, освободившейся от всех задниц, кроме его собственной, изображать… хвост райской птицы в период добрачных игр.

Не в смысле: свернуть-развернуть, а в смысле: поверни налево — поверни направо. И — покрасоваться. Во я какой! Краше меня в мире нету! А хто бачил краще — хай повылазит!

Я уже говорил, что «нахлобучивать» от слова «клобук»? Во-от…

Как «Портос» скамейку из-под всех выдернул, так Федя с неё и слетел. Хорошо слетел: стук затылка епископского об полы белокаменные — я и в общей суматохе расслышал. Такой… внятно дубовый стучок был. Со нежным звоном от эмалей, херувимов, бриллиантов и панагии.

Ну и оставался бы там! Так нет же! Он же епископ, ему же больше всех надо!

Второй-то духовный с первого раза лёг по-покойницки. Вытянулся вдоль стеночки, ручки на груди сложил, пятки — вместе, носки — врозь, и молится втихаря. А Федя вставать вздумал.

Высунулся. Весь в этой своей… панагии. На клобук нахлобученной. А тут навстречу… «хвост райской птицы» на развороте. При выходе из виража типа «плоская бабочка». Сверхзвука ещё нет, но уже жужжит. Тесина дубовая в хайло мерзопакостное. Ёйк… И, с обоснованной паузой на долетание — юкк-гхх-кха!

Снова: характерный деревянный стук человеческого черепа об полы белокаменные. И индустриальное шипение от проездки обильной плоти человеческой — по оным же.

Помните ли вы, как с помощью наждачной бумаги отучить кота вытирать задницу об ковёр? — «…До батареи только глаза доехали». Тут центрального отопления нет, а так-то…

И — стихло. Жаль — не покатилось.

Куколь на голове — хорошо. Но — мало. Надо и в голове хоть чуток иметь. А то — отвалится. Вместе с выхухолью. Ой, виноват! — С куколью!