Рассвет Ив

Он не опустил глаз, даже не взглянул на меня. Никто из охранников этого не делал. Как и жители этого места. За два месяца никто не заговорил со мной и не признал меня. Сообщение Салема в комнате для оргий было более чем эффективным. Это сделало меня невидимой.

Быть невидимой — чертовски одиноко.

Возможно, мне следует принять предложение Салема присоединиться к нему за ужином. Вот только там будут женщины. Я не могла находиться рядом с ними так, чтобы глаза не застилала красная пелена. Пока не узнаю, что он со мной и больше ни с кем.

— Я дам вам выбор, — я оглядела охранников, и мой голос эхом разнесся по гаражу. — Вы можете отпустить меня и больше никогда обо мне не слышать. Или вы можете стоять там, как шлепающиеся мошонки с отвисшими челюстями, и слушать мою нудную болтовню и опрометчивые предложения. Ну, у меня-то есть все время в мире, чтобы сплетать воедино неприятные оскорбления, нагруженные правдой. Я могу сделать это очень болезненным для вас.

Мои клыки удлинились на долю секунды раньше, чем я почувствовала движение позади себя. Я повернулась, и мой взгляд погрузился в сверкающее серебро.

Салем стоял в трех метрах от нас, расслабив руки и криво улыбаясь. Моя кровь загудела, согревая кожу.

Как долго он здесь пробыл? На противоположной стороне гаража дверь на лестницу была закрыта. Я бы услышала, как она открывается. Его охранники и бровью не повели при его приближении. Должно быть, он был здесь до моего прихода.

— Ты знал, что я приду сюда, — я держалась одной рукой за стальную дверь, не желая отпускать тепло солнца.

— Тебе нравится отвлекать моих охранников, — он подкрался ко мне, голый по грудь, в шортах, низко свисающих на узких бедрах.

Мой пульс участился.

— Они действительно хорошие собеседники.

Салем подошел ко мне и изучающе посмотрел со странной самодовольной ухмылкой на лице.

— Что? — я уперлась кулаком в свое бедро.

Он покачал головой, его улыбка растянулась в широкую ухмылку.

— Скажи мне, — я протянула руку, чтобы ущипнуть его за сосок.

Он схватил меня за запястье и развернул к огромной двери. Скользнув мне за спину грудью, он схватил меня за другую руку, поднял наши руки через решетку и прижал ладони к нагретой солнцем стали.

— Мне нравится твой ротик, — его губы коснулись моего уха. — Твой снисходительный сарказм, — он покусывал мою шею, вызывая дрожь в пальцах ног. — Я люблю твою кривую улыбочку и силу природы в твоих залитых солнцем глазах. Я уж молчу про твою ошеломляющую красоту, — его пальцы сомкнулись вокруг моих, прижатых к двери. — Я люблю в тебе все, Доун, дочь Ив.

Искренность сквозила в его словах, произносимых шепотом. Его лоб опустился на мое плечо, дыхание стало прерывистым. Он смягчался по отношению ко мне, открывался и дарил мне любовь без притворства.

Я повернулась в клетке его рук, мои руки поднялись к его груди, ладони прижались к мышцам, которые были сильнее и горячее, чем сталь за моей спиной. Мои ноги подкосились, и я покачнулась к нему, неуверенно заглядывая в глаза.

— Ты любишь меня? — прошептала я.

Его губы разомкнулись на выдохе, а сильные пальцы обхватили мое лицо с поразительной нежностью.

Ответная эмоция нарастала во мне, глубоко укоренившись и мощно накатывая. Он собирался это сказать. Это утверждение было прямо на его прекрасных губах.

Его руки дрогнули на моих щеках. Тень застлала его глаза, приглушая сияние и омрачая выражение лица. Нет, нет, нет. Что происходит?

Тепло его прикосновения исчезло. Дверь на лестницу распахнулась, и он исчез.

Глава 28

— Ну же. Ты можешь поднять вес и больше этого.

Внутри я вся закипела от хриплого голоса Салема, мои руки сильно дрожали под 54-киллограммовой штангой.

— Я поднимаю вес больше моего собственного, ублюдок, — я лежала на спине, напрягаясь с мучительным усилием, чтобы поднять штангу достаточно высоко и вернуть ее на стойку.

Мои мышцы горели и дрожали. Я не могла… толкнуть ее… вверх… Последние силы покинули меня. Мои пальцы потеряли хватку, и штанга накренилась.

Салем поймал ее в мгновение ока и легко поставил на стальные опоры одной рукой… бл*дский показушник.

С прерывистым выдохом я рухнула на скамейку, свесив руки к бетонному полу. Вонь моего пота пропитала тренировочный зал, тяжелый звук моего дыхания сотрясал спертый воздух. Жители делили это огромное пространство и все его причудливое оборудование, но сейчас мы с Салемом были предоставлены сами себе.

Он возвышался надо мной, его лицо нависало надо мной вверх ногами. Он нежно погладил меня по щеке и заправил за ухо мокрую прядь волос.

— Красивая, — его взгляд был таким же ярким, как летнее небо, пока он покрывал поцелуями мои покрытые хлопком груди, короткие шорты и голые ноги, прежде чем вернуться к моему лицу. — Иногда из-за тебя так чертовски трудно дышать.

Мое собственное дыхание застряло в горле.

Прошло три недели с тех пор, как он оставил меня безмолвной и барахтающейся в гараже. Три недели с тех пор, как я спрашивала его о других женщинах или требовала, чтобы он позволил мне укусить его. Я покинула гараж, сосредоточившись на одной вещи — его почти-признание в любви.

С тех пор я каждый день настаивала, подталкивала и умоляла. «Ты любишь меня?» «Пожалуйста, скажи мне». «Мне нужно, чтобы ты сказал это». Его реакция всегда была одной и той же — страстное желание в глазах, дрожащее на губах признание, за которым следовало полное и абсолютное молчание.

Мне не нужно слышать эти слова. Мне нужно, чтобы он сам принял их.

Теперь, глядя на него снизу вверх, я видела в его взгляде ту же напряженность, что и в последние несколько недель. Черт побери, это выражение не уходило из его глаз ни на секунду — в особняке, в лагере, и каждое мгновение, которое мы проводили вместе в его утопии.

Он любил меня.

Я позволила жестокости его предательства затуманить мое понимание и заставить поверить в обратное. Но вот о чем я не задумывалась, так это о его истинных мотивах. Он захватил меня в плен, потому что не мог убить. Лгал мне из страха потерять меня. Принудил меня к публичному сексу, чтобы защитить меня.

Он преследовал меня со всей грацией дьявола, его мораль была моралью победителя. Но он любил меня, по-своему, своими словами.

«Я хочу трахать тебя, лелеять и защищать до конца наших дней».

Его любовь была грубой и извращенной, темной и неохотной, но она была настоящей. Я видела это в том, с каким обожанием он смотрел на меня. Я слышала это в том, как прерывалось его дыхание каждый раз, когда встречалась с ним взглядом. Я чувствовала это в бессознательных движениях его пальцев в моих волосах. Вкушала это в самоотверженной сладости его поцелуев.

Когда он сбежал из гаража в тот день, я поняла, что он не просто любит меня. Он любил меня так сильно, что это приводило его в ужас.

Я знала, что он никогда раньше не был влюблен и никогда не получал любви от другого человека, даже от своей собственной матери. Хреновее всего было то, что я любила его и никогда не говорила об этом словами. Вместо этого я совершала бесчисленные покушения на его жизнь. Неудивительно, что он закрылся, когда я потребовала, чтобы он признался в своих чувствах.

Любовь могла бы победить все, но в его случае это было буквально. Любовь не просто победит его. Она может превратить его в пепел.

В моей груди вспыхнуло пламя, как бывало всегда, когда я думала о его смерти.

Салем опустился на колени рядом со скамейкой, его торс оказался на уровне моей головы, а перевернутое лицо — в нескольких дюймах от моего. Его пальцы нашли мои волосы, расчесывая их с болезненной нежностью.

«Я люблю тебя». Черт, мне просто нужно было сказать эти слова.

Он наклонился ко мне, и его губы терпеливо и скромно коснулись моих губ. Это не тот поцелуй, который ведет к сексу. Это его язык преданности. Каждое нежное прикосновение его языка говорило мне, что я прекрасна и лелеема. Отчаянная напряженность в его глазах говорила, что я необходима и любима.

«Я люблю тебя». Мне нужно сказать это так, чтобы это прозвучало, как будто я говорю это всерьез, хотя и не всерьез.

Мягкое скольжение его пальцев по моим ключицам прошептало тысячу извинений. Его прикосновение призрачно скользнуло по моей груди, оплакивая эмоциональные шрамы. Салем провел пальцем по моим ребрам, молча обещая свою защиту, поклоняясь мне, любя меня.

«Я люблю тебя». Если бы я могла изобразить это, то это не по-настоящему. Если бы это было не по-настоящему, мне не пришлось бы выбирать.

Но я не могла притворяться. Я пыталась. Бл*дь, я пытался каждую секунду каждого дня в течение нескольких месяцев. Не имело значения, что его предательство запятнало нашу связь. Моя любовь к нему выжила, пылая в сердцевине нашей связи так же сильно, как и всегда.

Мое сердце покрыто синяками, мое доверие разбито вдребезги, и если бы между нами был только секс, я бы приняла его в свое тело без раздумий и привязанностей. Но это не так.

Его пальцы прошлись по моей коже успокаивающе, смиренно и без претензий, и моя кровь запела. Дышащая, фундаментальная основа моей души была так глубоко пропитана его душой, что я оказалась бессильна против него.

— Что ты собираешься делать, Доун?

Я поймала его взгляд, и мой голос дрогнул.

— Что?

— Ты собираешься любить меня без всяких условий? Или убьешь меня, чтобы спасти человечество? Ты не можешь сделать и то, и другое.

Каждый мускул в моем теле напрягся. Все всегда сводилось к этому. Выбор между ним и будущим человечества. Как могло пророчество быть таким жестоким? Оно украло мою мать и опустошило моих отцов. Сколько еще людей нужно принести в жертву?

Я вынуждена была верить, что есть другой путь. Если бы Салем просто отпустил свой страх и предложил свою вену, я могла бы приманить живой яд в его крови. Я знала, что мои клыки предназначены для того, чтобы извлечь его и разорвать звенья. Я могла сделать это медленно, осторожно. Я бы остановилась, если бы это причинило ему боль. Ему необязательно умирать.

— Ты владеешь моим сердцем, — я села и с убеждением посмотрела ему в глаза. — Если ты отдашь мне свое, я его не уничтожу. Я буду осторожна.

— Ты хоть понимаешь, как это извращенно звучит? — он встал и прошелся по комнате, приглаживая руками волосы. — У тебя нет никакого подтверждения, никаких научных доказательств…

— У нас нет никаких доказательств или подтверждения, что мой укус убьет тебя, — я встала, расправив плечи, и мой голос звучал с силой. — Мы должны попытаться.

Опустошение исказило его лицо. Он не хотел отказывать мне. Я видела это в его струящемся взгляде, его потребность дать мне то, что я хотела, боролась с его страхом перед последствиями. Я знала, что он думает о том, как Кип испепелился под моим укусом. Я не просто просила Салема рискнуть своей жизнью. Я просила его рискнуть жизнью каждого гибрида под его крышей. Согласно пророчеству, я покончу с ними всеми.

Но на этот раз он не сказал «Нет».

Я осторожно приблизилась к нему, и мой пульс бешено колотился от ужасного противоборства в его взгляде. Мне очень хотелось успокоить его, и я ускорила шаг, скользя руками по его обнаженной груди.

Урчание завибрировало в его горле, и он обхватил меня руками, притягивая к себе и прижимаясь губами к моему лбу.

— Что ты со мной делаешь?

Я погладила его скульптурную грудь и выпуклые плечи. Салем соблазнял меня красотой и дразнил свирепым характером. Но именно та изысканная манера, в которой нас тянуло друг к другу, делала меня слабой в его присутствии.

Чем больше я прикасалась к нему, тем чаще дышал Салем. Он наклонил голову, касаясь своей щекой моей, и еще ниже, пока его горло не оказалось на расстоянии укуса.

Мои десны болели, отчего по зубам прокатился импульс. Он обнажил горло, и каждая жилка на его шее напряглась. Он предлагал или дразнился?

С колотящимся сердцем я схватила Салема за плечи и подалась к нему. Мои клыки оцарапали его кожу, и его тело стало совершенно неподвижным. Я стояла на краю пропасти, ожидая, когда он сделает следующий шаг. Выскочит ли он из комнаты или прижмется ко мне еще теснее?

Салем дернулся совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы мои клыки вонзились ему в горло, не повредив кожу. Я не шевелилась, не дышала.

Затем я почувствовала это — мгновение, когда тишина сменилась с надежды на отчаяние. Его мышцы напряглись, и все его настроение помрачнело, закрываясь от меня. Тепло покинуло его тело, и в следующее мгновение, единственным, что я держала, оказался холодный пустой воздух.

Я уставилась на вращающуюся дверь и пустой коридор за ней. Салем давно ушел и забрал мое сердце с собой. Но у меня осталось его сердце. Я потерла грудь. Связь между нами была чрезмерно чувствительной, но в то же время настойчивой и нерушимой. Он мог бы убежать на другой конец света, но не сумел бы избежать грубых эмоций, которые объединили нас вместе.

Я вернулась в нашу спальню и больше не видела его до того вечера, когда он принес мне ужин.

— Пойдем со мной в столовую, — он задержался в дверях.

Столп силы, заключенный в черную кожу — он владел самим воздухом, который окружал его. Но выражение его лица было настороженным, глаза смотрели куда угодно, только не на меня.

Моя нерешительность заставила его сжать челюсти, и он ушел без моего ответа, закрыв дверь и заставив мои клыки исчезнуть.

Могу ли я винить его? Я надела потрепанную ночную рубашку, не собираясь выходить из комнаты. Отвернувшись от двери, я уставилась на тарелку с едой, которую он принес. Мясо, вероятно, пахло восхитительно, но единственное, что я чувствовала, — это вонь собственной слабости.

Я хотела, чтобы Салем преодолел свои страхи и рискнул своей жизнью, но я не могла даже выйти в комнату к женщинам, которых он трахнул. Или не трахнул? Или все еще трахался с ними? Образы того, как он входит в Макарию, скрутили мой желудок. Мне нужно повзрослеть и избавиться от своей ревности. Он любил меня, и мы не сдвинемся с мертвой точки, если оба не приложим усилий.

Час спустя я топталась и тянула время перед зеркалом в полный рост, которое висело в ванной комнате. Черный кружевной корсет стягивал мою талию и приподнимал мои груди налитыми холмиками. Атласная юбка собралась в нескольких местах, создавая струящийся эффект на шлейфе, который шелестел в такт моим шагам. Соблазнительно короткий подол спереди напоминал мини-юбку, а сзади волнами спускался до пола.

Когда швеи в Канаде дали мне этот наряд, я отказывалась. Я не нуждалась в изысканном дерьме. Но каким-то образом тот наряд проник в мой рюкзак и в комнату Салема. Я подозревала, что он имеет к этому какое-то отношение.

Я натянула сапоги до колен на голые ноги. Несколько взмахов моих пальцев распушили волны рыжих волос, которые упали мне на плечи и вились локонами вокруг ребер. Я ущипнула себя за щеки и промокнула губы свекольным соком, чтобы немного окрасить.

Когда я отступила назад и посмотрела на свое отражение, у меня перехватило дыхание. Я выглядела иначе. В хорошем смысле иначе. Погранично жарко. Может быть, достаточно сексуально, чтобы побудить Салема стремительно вынести меня из этого зала ужасов обратно в спальню, где этот болезненный корсет разорвут в клочья так, что он не будет подлежать восстановлению.

Я боялась идти туда, но мне нужно это сделать. Я хотела этого, и не по тем причинам, которые должны были бы управлять дочерью Ив. Это должна быть расчетливая миссия, но это не так. Это просто я, страстно желающая вызвать улыбку на его лице, жаждущая сделать его счастливым.

Глубокий вдох приподнял мою грудь и пронзил болью ребра. Милостивый ад. Больше никакого дыхания.

Я напряженно зашагала по коридору к центральному узлу. Сначала показалась комната для оргий, где воздух вибрировал от музыки и был густым от запаха крови и секса. Гибриды выходили из столовой, смеясь, куря и загоняя в угол превосходящих их по численности женщин. Женщины улыбались и флиртовали в ответ. Двое из них были людьми. Никаких признаков Макарии.

Салема среди них не было, что подтверждалось отсутствием моих клыков. Я прошла в столовую. Никто не смотрел прямо на меня, но я чувствовала, как их взгляды обжигают мне спину. Моя кожа покрылась мурашками, а живот затрепетал от волнения, когда я обошла вокруг столов, ища единственное, которое я хотела бы видеть.

Почему мои клыки не удлинились? Где он, бл*дь? Я бы прошла мимо него, если бы он вернулся в комнату.

Я снова пронеслась взглядом по всему пространству, и поднялась паника. Мои ладони сделались липкими.

Эребус сидел за угловым столиком, его белокурая голова возвышалась над другими гибридами, с которыми он ел. Он не смотрел в мою сторону, но я чувствовала, что он наблюдает.

Я подошла к нему, осматривая каждого гибрида в комнате.

— А где Салем?

Он не обратил на меня внимание. Никто и бровью не повел в мою сторону.

Салема здесь не было, и Макарии тоже.

Отрицание заставило мой позвоночник выпрямиться. Он был лжецом, но любил меня. Это нельзя сымитировать. Он не предаст меня.

Он уже сделал это!

Но не так, как сейчас. Только не с другой женщиной.

Он никогда не говорил, что моногамен.

Колючие крючки сомнения впились в мое сердце.

Я попятилась от стола, тяжело дыша, мои руки дрожали. Ужас так яростно скрутился в моем животе, что каждый вздох стал мучительным уколом боли.

Комната продолжала гудеть шумом веселья, все мужчины и женщины ели и разговаривали, как будто меня не существовало. Я прижала медальон к корсажу и вышла на нетвердых ногах, проводя языком по зубам и призывая клыки появиться.

Несмотря на огненный шар в горле, я высоко подняла подбородок, прошла через комнату для оргий и вошла в зал, в который заходила всего пару раз. Мои клыки не появлялись, а кровь горела еще жарче. Как только я выскользнула из поля зрения, мое самообладание рухнуло. Мое лицо болезненно исказилось, дыхание стало хриплым, а ноги понесли меня вперед.

Я никогда не бывала в комнате Макарии, но я обратила внимание, где она. Я знала, по какому коридору она уходила и за какой дверью спала. Теперь я бежала туда, и рев моего сердца заглушал стук моих сапог.

Задыхаясь от горя, я остановилась у последней комнаты справа и взялась за ручку. Заперто.

Твердое дерево стояло между мной и тем, что ждало с другой стороны. Я подняла руку, чтобы постучать, но она сильно дрожала. Прежде чем мой кулак коснулся двери, раздался приглушенный звук. Мужское рычание.

Мои клыки удлинились. «Нет, нет, нет!» Я не могла разжать челюсти, и бритвенно-острые кончики пронзили мои губы. Кровь хлынула на мой язык. Влажное тепло стекало по моему подбородку, и слезы застилали мне глаза.

Очередной хрип заставил меня ударить кулаком в дверь. Я постучала сильно и быстро и зажала рот ладонью, чтобы подавить гортанный всхлип. Давление внутри меня было настолько невыносимым, что я не могла думать связно.

Мое прерывистое дыхание замерло, когда дверь открылась.

Салем стоял на пороге, без рубашки, в расстегнутых штанах, едва держащихся на бедрах, его лицо было напряженным и белым от шока.

Резкий звон ударил мне в уши, и ужасный болезненный звук сорвался с моих губ.

— Зачем?

— Доун, — сдавленный звук, полный сожаления.

«Этого не может быть. Этого не может быть».

Я убрала руку ото рта, мои пальцы были в крови. Мне нужно увидеть. Замкнувшись в туннельном зрении и сосредоточившись на единственной цели, я ударила его и протолкнулась мимо. Я должна знать.

— Нет, Доун. Стой. Послушай меня, — он схватил меня за бицепс, останавливая движение, но было уже поздно.

В другом конце комнаты обнаженная Макария лежала на кровати — светлые волосы веером рассыпаны по спутанным простыням, ноги раздвинуты, ладонь между бедер.

Я больше не чувствовала его пальцев на своей руке, не чувствовала вкуса крови на губах, не слышала его умоляющего голоса.

Все внутри меня затихло.

Ничего не чувствую.

Бескровная.

Не могу дышать.

Темнота.

Мне все равно.

Пустая.

Глава 29

Я вернулась в спальню как в тумане. Мои ноги двигались. Мои легкие набрали воздуха. Мое сердце качало кровь. Но я этого не чувствовала. Я ничего не чувствовала.

Зловещий шепот опустошал мои внутренности, питаясь остатками моей души, но я закрыла свой разум для него. Пока я в оцепенении, больно не будет.

В комнате я свернулась клубочком у сейфа, в котором хранились мой лук и кинжал, и погладила холодный металл. Демон с черными волосами и серебряными глазами сел на полу в нескольких футах от него. Его недовольство выражалось в ряби мускулов. Его губы шевелились, и сильные слова сотрясали воздух.

Слова.

Вранье.

Грязь.

Он погнался за мной обратно в комнату и попытался смыть свою грязь в душе, но она была в его крови, в его генах. Он истинный сын своей матери.

Слезы отвращения наворачивались на мои глаза, когда я смотрела на его монолитную осанку, расчетливую сексуальную привлекательность и смертельно красивые черты. Как наивно было думать, что он мой. Как отвратительно, что я вообще хотела его. Он мой мучитель, моя погибель и мой злейший враг.

Мокрые волосы прилипли к его резко очерченному лбу. Капли воды блестели на его лишенной вен груди. Он кричал и показывал на мой рот, его лицо пылало, но мой слух периодически ослабевал.

— Ты… слушаешь… я не… — его голос то стихал, то снова раздавался. — Может… вены… твои клыки…

Мне нравились эти отрезки тишины. Опустив плечи на пол, я свернулась на боку, прижав колени к груди. Периодическая тишина была странно умиротворяющей, как мерное дыхание перед смертью.

Холодные пальцы коснулись моего лица, нарушая мой уединенный покой. Его руки были кислотой на моей коже, его токсичность проникала в мои поры и находила свой след в моей груди. Ужасный рывок моего сердца ощущался так, словно его разрывали на части и опустошали.

Как же мое сердце все еще бьется? Я скорее умру, чем буду вынесу муку, которая терзала мое спокойствие. Страдание от его зла хотело поглотить меня. Оно хотело зарыться глубоко внутрь и заставить меня страдать. Я не могла допустить этого.

— Доун! Приди в себя, — потребовал он, и отчаяние в его хватке заставило меня посмотреть ему в глаза. — Я не вижу своих вен. А ты видишь? И твои клыки… — он приподнял мою губу, его глаза были дикими и лихорадочными. — Они исчезли.

Я провела языком по зубам с энергией улитки. Моих клыков там не было. Его грудь и шея не светились. Если только семьдесят с лишним гибридов не погибли или не сбежали на поверхность, связь между ними и Салемом была разорвана. Поджарена до пепла, как и узы, которые я разделила с ним. Если бы меня еще что-то волновало, я могла бы подумать о поэтической правильности его саморазрушения.

— Я не вижу твоих вен, — бесстрастно произнесла я, пряча лицо от его прикосновения. — Твои гибриды умерли?

— Нет, и меня это не волнует. Я не могу… — Салем толкнул меня на спину и прижал ладонь к моей груди. — Я не чувствую нашей связи, — его дыхание было поверхностным, рука дрожала на моей груди. — Я тебя не чувствую.

Я смотрела на него в холодном отчаянии.

— Ты сломал нас.

— Нет! — он схватил меня за волосы. — Я не…

— Ты не совал свой член в эту женщину? — я перекатилась на бок и повернулась к нему спиной.

— Не делай этого, — приказал он громко и достаточно агрессивно, чтобы задребезжал потолок. — Ты от нас не откажешься.

Я рассмеялась, звук был глухим и безумным, эхом отдаваясь в пустой пещере.

— Ты отказался от нас, как только вошел в ее комнату.

Он продолжал издавать шум, изрыгать отчаянную враждебность, его беспокойные движения вибрировали вокруг меня. Я отключилась от всего этого и сосредоточилась на себе, ища утешения в оцепенении. В конце концов, мне придется вытащить себя из этого и столкнуться с адовым пламенем жестоких эмоций. Но не сейчас. Прямо сейчас, мне просто нужно омертвевшее облегчение отрешенности.

Я не собиралась дышать, но воздух проходил через мои легкие, пока мое тело бездумно делало свою работу. Дыхание было болезненным, хотя и стесненным стальным каркасом корсета.

Он бубнил о том, как прекрасно я выгляжу в таком наряде, и в его голосе слышалось раскаяние. Затем моя одежда исчезла, и я уже лежала на кровати, закутанная в одеяла и запахи обмана.

Эребус приносил нам еду и шепотом говорил с Салемом, даже не взглянув в мою сторону. Салем никогда не покидал меня. Он не переставал прикасаться ко мне, не умолкал. Может быть, все это рычание выжжет его голосовой аппарат. Может быть, он избавит себя от страданий и выйдет на солнце.

Дни приходили и уходили. Может быть, недели. Потеря надежды на будущее держала меня в безвременном вакууме. Я не говорила и не двигала руками и ногами. Были целые вечности, когда я не открывала глаз.

Почему я не могу двинуться дальше? Потеря нашей связи ранила меня до глубины души, но было ли это хуже, чем обычное разбитое сердце? Может быть, моя потребность в нем была в каком-то смысле биологической, и отсутствие связи ослабило меня почти до смерти? Я должна была бы разозлиться и взбеситься, но внутри у меня ничего не осталось. У меня не осталось сил бороться. Поэтому я позволяла ему нести меня в ванную и обратно, купать, чистить зубы и загонять питательные вещества в мое горло. В какой-то момент, он перестал надевать на меня одежду.

Он мог каяться и смотреть на меня с океаном сожаления в глазах. Прощения не будет. Не от того безжизненного существа, которым я стала. Я была подвешена в постоянном состоянии отрешенности, где я не чувствовала горечи, не страдала от боли и не боялась смерти. Я также не заботилась о том, чтобы придумать свой собственный конец. Это было бы слишком трудно, так как он никогда не покидал меня.

Салем ходил вокруг кровати, его волосы торчали во все стороны от постоянного дерганья.

— Прошло уже десять дней. Десять гребаных дней, — его взгляд скользнул по моему телу, где я лежала обнаженная и безучастная на матрасе. — Что я могу сделать, Доун? Что я могу сказать, чтобы все исправить?

— Верни мне мои клыки, — мой голос был хриплым от неиспользования. — Чтобы я могла разорвать тебе глотку.

Он замер возле кровати. Неважно, что я говорила. Тот факт, что я что-то сказала, придал его лицу слишком много надежды.

— Я бы дал тебе твои клыки, если бы мог, — он придвинулся ко мне, оседлав мои бедра и обхватив ладонями мое лицо. — Черт, я бы тебе все отдал. Мою вену. Мою жизнь. Просто, пожалуйста, вернись.

— Ты чуточку опоздал, — я обнажила свои человеческие зубы в одеревеневшей, безжизненной улыбке.

— Мне очень жаль, — он прижался своим лбом к моему, и его голос был хриплым от отвращения к самому себе. — Так чертовски жаль. Я облажался, но я собираюсь исправить это. Просто поговори со мной.

Я уже сказала ему больше слов, чем он заслуживал, и желание сбросить его вес с себя становилось сильнее с каждой секундой. Но моя борьба возбуждала его. Любой признак жизни ободрял его.

Я закрыла глаза и ушла в себя, где чувства терялись под бесконечным черным небом.

— Нет, — его пальцы скользнули в мои волосы, сжимая пряди с осторожным собственничеством. — Вернись ко мне. Борись, Доун. Пожалуйста! Кричи на меня. Ударь меня. Вывали свои оскорбления, — его дыхание стало хриплым, клыки обнажились. — Бл*дь, ты мне нужна.

Мое сердце болезненно забилось, высекая искру из нашей мертвой связи. Я открыла глаза, но больше ничего не почувствовала. У него не было ни сил, ни желания снова разжечь эту связь. Вся сила в мире не смогла бы снова соединить нас вместе.

Холодная и неподвижная, я опустилась на матрас и отключилась от ощущения его веса на моих ногах.

— Что я с тобой сделал? — он перекатился на край кровати и уронил голову на руки, и напряженные линии его спины были искажены болью и чувством вины. — Что я наделал? Я никогда не собирался этого делать. Никогда не хотел причинить тебе боль. Я отправился к Макарии…

Ее имя на его языке выстрелило огненным ожогом в мою грудь. Он продолжал говорить, но я блокировала его голос, борясь с отчаянием, которое пробивалось сквозь мою защиту.

Он вскочил с кровати, уперев руки в бока, и бросился через комнату, одетый только в шорты. Его руки взметнулись вверх, сметая все на своем пути. Стулья ударились о стену. Каменные статуи рассыпались по полу. Подушки взорвались бурей перьев.

Его вспыльчивость ошеломила меня. Это заняло его и увеличило расстояние между нами. Мне нужно это расстояние.

Он посмотрел на меня с потерянным выражением лица. Затем он снова впал в ярость. Заревев сквозь клыки, он повернулся к стене шкафов и ударил кулаком в одну из дверей. Первая дыра из многих в последующие дни.

Перемены в его настроении измеряли ход времени. Иногда он топил меня в зловонии своего горя, гладил мои волосы, лицо и каждый дюйм моего тела, умоляя о прощении.

Я ничего не чувствовала.

В другие дни его отчаяние вибрировало от гнева. Злости на самого себя. Злости на мою невосприимчивость. Он взрывался, ломая еще больше мебели, его костяшки пальцев были разбиты и окровавлены. Но он всегда исцелялся.

Моя душа разлагалась, делая меня слабой, более вялой. Мне становилось все труднее вернуться из состояния мертвого существа, которым я стала. Но мне было все равно.

День ото дня его ненасытная потребность исправить непоправимое становилась все более неистовой и безрассудной. Его прикосновения становились все тяжелее, смелее и интимнее. Он целовал мои вялые губы, ласкал грудь, утыкался носом в бедра.

Я оцепенела.

Он просовывал свой рот между моих ног и бесконечно лизал меня.

Я была пустой.

Он поместил свой изменнический член внутрь моего тела и стал двигаться. Прижался своими губами к моим. Потер клитор. Укусил меня за горло. Потребовал, чтобы я кончила.

Я была мертва.

Он трахал меня несколько раз, превращая себя в страдающего несчастного зверя. Он отказывался испытывать оргазм без меня, и его неспособность доставить мне удовольствие заставила его упасть на колени, проклиная и стоная свое жалкое ничтожество.

Я отвернулась и возненавидела себя за то, что я так холодна. Я ненавидела себя за то, что сожалела о своей холодности. Но я возненавижу себя еще больше, если прощу его за то, что он причинил мне такую боль.

Комната лежала в руинах. Все картины и бесценные артефакты были разбиты вдребезги. На полу валялись обломки. Стены и мебель были изрешечены дырами. Казалось, ему было все равно, он пинал любое дерьмо на своем пути, пока ходил по своему обычному кругу.

— У меня есть кое-что для тебя, — сказал он после того, как Эребус принес один из наших обедов. Кровать прогнулась под его весом. — Посмотри на меня, Доун.

Я закрыла глаза.

Его вздох раздался между нами, его лицо находилось в нескольких дюймах от моего на подушке. Он вложил мне в руку листок бумаги, и мои пальцы крепко сжали его. Конверт. Я знала, что это письмо от моих отцов.

Тепло пробежало по моим щекам. Затем онемение вернулось.

— Открой его, — его голос был приглушенным, в нем звучала надежда.

Я открыла глаза и увидела конверт, запечатанный свечным воском. Все, что писали мои отцы — хорошие новости, плохие новости, признания в любви — представляло угрозу для моих тщательно выстроенных стен. Если боль обрушится на меня, это станет зенитом моей гибели. Я не выживу. Я этого просто не захочу.

Но я должна была прочитать его. Мне нужно знать, что они живы и здоровы.

Бесстрастно вздохнув, я сломала печать и прочла письмо, написанное тремя разными почерками. Демон одержимо следил за мной своими предательскими глазами, пока я просматривала нежные заверения, мягкие слова и искала подсказки, скрытые значения за выражениями, которые могли бы предположить, что мои отцы знали о моей ситуации.

Я ничего не нашла. Они думали, что я в Альберте, верили, что я счастлива, и ждали меня домой через два месяца.

Сложив письмо бесчувственными пальцами, я протянула его к ближайшей свече. Сохранив их теплые слова, я создам для себя искушение постоянно читать их. Воспоминания о них поглотят меня. Я подержала бумагу в пламени, наблюдая, как она загорается, как загибаются края и огонь поглощает ее в завораживающем сиянии.

Демон вырвал письмо у меня из рук и швырнул на пол. Отступив назад, он уставился на обугленные пятна пепла, и его глаза были немигающими и мрачными. Когда он поднял голову, все следы отчаяния исчезли, сменившись борьбой и безжалостностью, которые бушевали в его мерзкой крови.

— Разве так поступила бы твоя мать? — он сурово прищурился.

Нет. Она пронесла письмо от своего покойного мужа через весь мир, опираясь на его слова, чтобы обрести силу.

— Я не моя мать, — сказала я без эмоций.

— Нет, ты не она. Твоя мать была бойцом, — эти слова должны были резать, как самое острое лезвие.

Я ничего не чувствовала.

— Когда-то ты была бойцом, — он наклонился ко мне, положив руки на кровать рядом с моей головой, и его тон был вызывающим. — Я забрал это у тебя. Я знаю, что это так, и никогда не смогу выразить, как я сожалею. Но тебе пора дать отпор. Тебе пора начать драться, бл*дь.

Правда капала с этих мужественных губ. С тех же самых губ, которые доставляли удовольствие другим женщинам.

Острая боль пронзила мою грудь.

— Я хочу уехать, — я посмотрела ему прямо в глаза. — Отпусти меня.

— Это не драка! — он выпрямился, все его тело напряглось от разочарования. — Это бегство.

— Борьба с тобой ничего мне не даст, — гадкая улыбка искривила мой рот. — У тебя нет ничего, что мне нужно. Ты — ничто.

Он резко втянул в себя воздух.

— Я испугался.

— Для меня ты мертв.

— Я пошел к ней в комнату, потому что был, бл*дь, в ужасе.

У меня сдавило грудь, и я откатилась в сторону.

— Ну так и тащи свою жалкую задницу обратно к ней.

Одним быстрым рывком он оказался перед моим лицом, запустив руки в волосы, а налитые кровью глаза горели тысячью мучительных эмоций.

— Я люблю тебя.

— Нет, — дышать стало труднее, больнее. — Ты не имеешь права так говорить.

Он прижал меня к кровати всем своим весом и заглянул мне в лицо.

— Я люблю тебя.

— Ты так сильно любишь меня, что трахаешься с другими женщинами, — я смотрела сквозь него мертвыми глазами, мой голос был тонким и глухим. — Сколько других у тебя было? Нет. Знаешь что? Мне на это наплевать.

— Ты не слушала ничего из того, что я говорил, — он обхватил мою голову руками, не давая мне отвести взгляд. — Макария…

— Ты засунул в нее свой член?

— Слушай…

— Да или нет?

Он посмотрел мне в глаза — травмированный, измученный призрак былого взгляда.

— Да.

Все внутри меня отключилось. Он выкрикивал какие-то слова, но я не слышала его, не знала, как долго он продолжал. Все это не имело значения.

А потом случилось нечто странное. Он оделся и вышел из комнаты. Через мгновение он вернулся, одел меня в брюки и рубашку и усадил на неразбитое кресло посреди груды обломков. Дверь за его спиной открылась.

— Я не хотел этого делать, — он наклонился надо мной, загораживая мне обзор того, кто вошел в комнату. — Ты не оставила мне выбора.

Я смотрела на его суровое лицо и оставалась безразличной.

Пока его руки не коснулись моих, и он не отступил назад. Я дернула руками — бесполезное усилие. Этот ублюдок привязал меня к креслу.

Мой пульс участился, и от внезапного запаха цветов у меня скрутило живот.

— Что ты…

Он отодвинулся в сторону, открывая моему взгляду незваного гостя. Светлые волосы. Длинные ноги. Испуганные голубые глаза.

Макария.

Глава 30

— Очередная манипуляция? — я дернула за веревку, привязывающую меня к тяжелому креслу, и мое дыхание сделалось тяжелым и быстрым. — Ты бл*дский монстр.

Пихать свою любовницу мне в лицо было низко, даже для него. Но эффективно. Из всех трюков, которые он перепробовал за последние пару недель, вид Макарии оказался молотом, который пробил мою драгоценную отстраненность, расколов мою грудь и заставив боль хлынуть наружу.

Бледно-розовое платье обтягивало ее фигуру «песочные часы» и обнажало ноги длиной в милю — покрой, предназначенный для того, чтобы заставить мужчину фантазировать о том, что скрывается под тканью. Но демону не нужно было фантазировать. Он все это видел, и я тоже.

Волны ее золотистых волос и большие оленьи глаза перенесли меня в ту ночь. Она, распростертая и обнаженная на кровати. Он, открывающий дверь с расстегнутой ширинкой.

Пронзительный звук вырвался из моего рта, и его жестокий взгляд вцепился в меня.

— Каждый раз, когда я произношу ее имя, ты отстраняешься. Больше никаких пряток за стенами, — его голос поднялся до громогласной громкости. — Мы сделаем это прямо здесь, прямо сейчас.

Я отвернулась, мой желудок скрутило и вывернуло наизнанку.

Он зашевелился у меня на периферии. Сдвиг воздуха. Скорость звука. Когда я подняла глаза, он стоял в нескольких футах от нее, вцепившись кулаком в ее волосы и приставив кинжал к горлу.

— Салем? — ее лицо скривилось, и по щекам потекли слезы. — Зачем ты это делаешь?

Трюки.

Вранье.

Манипуляции.

Вот только решимость на его лице была такой же, как тогда, когда он убил детей-гибридов в особняке и нападавших в канадском лагере. Его немигающий взгляд обещал смерть.

Я откинулась назад и успокоила свое дыхание, пока она извивалась и царапала шею лезвием. Он не церемонился с ней. И почему нож? Он никогда им не пользовался. Его клыки более эффективны.

И более интимны.

Он знал, что вид его рта на ее горле столкнет меня в полную темноту. Я попыталась отправиться туда прямо сейчас. Его член побывал внутри нее. Я старалась не смотреть на его тело, прижимавшееся к ее спине. Мне нужно отвести взгляд от его пальцев в ее волосах. Я не могла остановиться, не могла сдержать свое сердце, которое колотилось, умоляя меня сделать что-нибудь.

Потому что ужас в ее глазах был неподдельным. Он стекал огромными каплями по ее лицу. Что бы это ни было, она в этом не участвовала.

Она была человеческой женщиной, такой редкой и важной. Возможно, я и потерпела неудачу в своей предреченной роли, но я никогда не стала бы саботировать шанс человеческой расы на размножение.

— Отпусти ее, — прошептала я, переводя взгляд на его лицо.

Его глаза встретились с моими, пылая отчаянием.

— Скажи мне, чтобы я убил ее, Доун. Я дам тебе ее кровь. Я дам тебе все, что ты попросишь.

Я поверила, что он ее убьет. Она завыла и вцепилась ему в руку, но он никак не отреагировал. Плевать я хотела на нее. Это шоу затеяно только для меня.

— Позволь. Ей. Уйти, — я стиснула зубы.

Он отпустил ее, и она схватилась за горло, безудержно рыдая. Мои собственные глаза наполнились слезами.

Обойдя ее вокруг, он не сводил с меня глаз.

— Расскажи Доун, что случилось в ту ночь, когда я пришел к тебе в комнату.

Тупой нож вонзился мне в сердце, открыв зияющую рану и вызвав агонию во всем теле. Вокруг не было ничего, во что можно было бы завернуться. Не осталось ничего, что могло бы защитить меня.

Я чувствовала все, и мне было больно. Бл*дь, это чертовски больно.

— Скажи ей! — он направил клинок на Макарию, кипя от нетерпения. — И не приукрашивай, мать твою.

— О-он… постучал в мою дверь. Я… — она посмотрела на него слезящимися глазами, шмыгая носом. — Я тебя не ждала.

— Скажи Доун, — прорычал он, тыча пальцем в мою сторону. — Скажи ей, почему ты не ждала меня.

Мои коренные зубы щелкнули друг о друга, когда я уставилась на него с тем, что могло быть только ужасающей болью в моих глазах. Я его не боялась. Я боялась слов, которые он заставит меня услышать.

— Я не ожидала его п-потому, что… — она заломила руки перед собой. — Он больше не приходил ко мне, — ее дыхание сорвалось на всхлип. — С тех пор как ты приехала, он не имел ничего общего ни с кем из нас.

— Ложь, — выдохнула я, и воздух вокруг меня сгустился.

Демон перестал рыскать, и его лицо было жестким и бесплодным, когда он уставился в пол.

— У меня нет причин лгать, — ее подбородок задрожал. — Я была его любимицей. А потом я стала никем.

Мои руки сжались в кулаки. Я ненавидела ее. Ненавидела за то, что она знала его так близко. Ненавидела за то, что чувствовала ее боль, сливалась с ее страданием. Она красивая женщина, а он превратил ее в жалкое существо с разбитым сердцем. Как и меня.

Он был раком для любви. Я могла бы сразиться с ним, убить его, но ущерб уже нанесен. Лекарства не существовало. Я никогда не смогу освободиться от него.

— Расскажи ей о сексе, — хрипло сказал он и швырнул клинок в дальнюю стену.

Ледяные мурашки пробежали по моим щекам.

— Нет…

— Я не могу, — покачала она головой.

— Расскажи ей! — крикнул он.

Она вздрогнула, и на ее заплаканном лице вспыхнул гнев.

— Он вошел. Потребовал, чтобы я разделась, — она тупо уставилась на стену с разгромленными шкафчиками. — Он был такой… холодный. Незаинтересованный. Даже не прикасался ко мне, — она быстро заморгала и смахнула упавшие слезы. — Но я скучала по нему. Хотела его. Поэтому я прикоснулась к себе. Ему нравилось, когда я так делала.

Мои собственные слезы хлынули, опаленные горечью и ревностью. Эти чувства вызывали у меня отвращение. Я не должна была испытывать к нему никаких чувств. Я даже смотреть на него не могла.

— Продолжай, — тихо сказал он.

— Я не могла… — она вытерла шмыгающий нос тыльной стороной ладони. — Ничто из того, что я делала, не возбуждало его, и он не позволял мне прикасаться к нему, — она взглянула на него и, опустив глаза в пол, прошептала: — У него не встал.

Ему двадцать лет, и он не смог добиться эрекции. Как неловко. Я должна была хохотать до упада. Должна была смеяться так сильно, чтобы мое лицо покраснело, а внутренности скрутило. Но все, что я чувствовала, — это отчаяние, и оно лилось рекой по моим щекам. Он не интересовался ею, не хотел ее, так почему же, во имя всего святого, он трахал ее?

Она откашлялась и склонила голову в его сторону.

— Ты хочешь, чтобы я сказала ей…

— Да, — он стиснул зубы.

Я не думала, что колющее давление в моей груди может стать еще хуже. Но оно усилилось, угрожая согнуть меня пополам под невероятной болью. Из носа у меня текло, глаза жгло, а горло горело огнем. Я просто хотела, чтобы это закончилось.

Она вытерла ладони о платье.

— Он погладил себя, чтобы стать твердым, но как только он оказался внутри меня… — ее дыхание прервалось. — Он не смог… он потерял эрекцию.

Стоя в нескольких футах от меня, он опустил голову и сцепил руки за шеей. Эта удрученная поза была столь же нехарактерна для него, как и то, что он становился мягким во время секса. Он был воплощением мужественности, силы и сверхчеловеческой выносливости. Так что же произошло? Какие-то эмоциональные или умственные нарушения? Я не знала, что с этим делать. Мне было все равно, но я не могла перестать плакать.

— Я вызвала у него отвращение, — ее лицо осунулось. — Он даже не взглянет на меня. Не прикоснется ко мне или…

— Прекрати, — я обратила свой влажный взгляд на него. — Ты и так причинил ей достаточно боли. Отпусти ее.

Вместо того чтобы положить конец этому кошмару, он в течение пугающего момента всматривался в меня. По какой причине? Чтобы посмотреть, как я сломаюсь столь эффектно, что наконец-то его прощу? Этого никогда не случится.

Я сдержала слезы, и он отвернулся.

Шагнув к двери, он жестом пригласил ее следовать за ним.

— Твои вещи собраны?

Она кивнула, обхватила себя руками за талию и поплелась за ним.

— Подожди, — я дернулась в путах. — Куда это она собралась?

— На поверхность, — он потянулся к двери, выстуживая воздух своим хладнокровным поведением. — Ей завяжут глаза и бросят куда-нибудь, чтобы она не смогла найти дорогу назад.

Она крепче обхватила себя руками, ее губы поджались и дрожали. Он выбрасывал ее, как кусок мусора? Чему я удивляюсь? Буквально мгновение назад он был готов убить ее.

— Ты не можешь просто бросить ее где-то снаружи, — я сильнее задергалась в наручниках. — Отвяжи меня, мать твою!

— Еще рано, — его тон оставался твердым.

— Ах ты сукин сын! — мой голос дрожал от грохота моего сердца. — Если ты оставишь ее там одну, то к ночи ее изнасилуют и укусят, — я посмотрела сурово, смаргивая слезы. — Проводите ее до ближайшего лагеря людей. Они защитят ее.

Она вскинула голову, и ее широко раскрытые глаза встретились с моими.

— Этого ты хочешь? — он посмотрел на меня с подозрением.

— Этого ты должен хотеть. Она — личность, а не инструмент для твоих игр.

— Это не гребаная игра! — проревел он. Затем взял себя в руки и провел рукой по лицу. — Я пытаюсь все исправить.

— Это невозможно исправить, но ты сделаешь еще хуже, если не защитишь ее, — я дрожала от желания сорвать эти проклятые путы и ударить его по глупой физиономии. — Проводи ее в безопасное место. Обещай мне.

Он провел рукой по волосам и кивнул.

— Я обещаю.

Не глядя в ее сторону, он открыл дверь.

Она двинулась за ним, съежившись, опустив подбородок и ссутулив плечи. Этот ублюдок здорово повлиял на ее самооценку.

— Макария, — позвала я и подождала, пока она повернется ко мне. — Только ты определяешь свою ценность. Его неспособность видеть тебя — это его собственная дисфункция, — я втянула в себя забитый слезами воздух, принимая свои слова близко к сердцу.

Ее лицо побледнело, и она оглядела комнату, как будто видела разрушение в первый раз.

— Он уничтожил все, носясь по кругу как бешеный и теша свой вялый член, — я попыталась засмеяться, но смех вышел сдавленным. — Тебе будет лучше без него. Он живет в дряблом мире истерик с маленькими кулачками и проблем с эрекцией. Я сомневаюсь, что он смог бы заставить своего дружка встать, даже если бы его член был привязан к птице в полете.

Она прикрыла свой ахнувший рот, и ее глаза метнулись к Салему.

Я почувствовала тяжесть его взгляда и притворилась, будто не замечаю его. Я била лежачего и ненавидела себя за это. Но я была привязана к креслу, а мое гребаное сердце валялось на полу. То, что он сделал со мной, было намного хуже любого оскорбления, которое я могла бы бросить в его адрес, и прямо сейчас оскорбления были всем, что у меня осталось.

— Сотни мужчин будут сражаться друг с другом за возможность полюбить тебя, — сказала я. — Горячие, красивые мужчины, которые знают, как доставить удовольствие женщине. Просто… — моя грудь наполнилась накатывающей волной горя. — Оставайся в живых и не оглядывайся назад.

Она прижала руку к горлу и уставилась на свои ноги.

— Теперь я понимаю.

Мои ресницы дрогнули, и по щеке скатилась слеза.

— Что?

— Я понимаю, почему он так тебя любит, — она выпрямилась, плечи ее расслабились, и она прошептала: — Спасибо.

Она проскользнула в зал, миновала Эребуса и скрылась из виду. Он вошел в комнату и, наклонив голову, слушал, как Салем дает ему указания относительно ее сопровождения.

Я вцепилась руками в веревку, страшась предстоящего разговора. Без сомнения, он держал меня привязанной, чтобы контролировать и заставить выслушать его угрызения совести. Я не смогу отгородиться от него так же, как не смогу вытереть слезы теперь, когда они потекли.

Страдание засело у меня в груди, как разбитое сердце, которое отбивало оцепенение. Оно треснуло и кровоточило, и я знала, что боль только началась.

Глава 31

Я ждала в темноте своего разбитого сердца, где не существовало ни солнца, ни жизни, ни будущего. Это было намного хуже, чем отсутствие надежды. Это смерть, пока ты еще дышишь.

Без него я была пуста, бездушна, больше не жила.

С ним я была растоптанной, оскорбленной, жалкой версией самой себя.

Бежать некуда.

Он закрыл дверь и засунул пальцы в передние карманы брюк. Его фарфоровое лицо было бы безупречным, если бы не взгляд, который сверкал, как молния в буре лжи.

Опустив подбородок, он посмотрел на меня из-под тени своих бровей.

— Истерики с маленькими кулачками?

— И с вялым членом, — из-за слез мои слова звучали сипло.

— Ты вернулась, — его прерывистое дыхание звучало отдаленным громом, эхом, отдававшимся из ниоткуда и отовсюду.

Я чувствовала себя еще более потерянной, чем когда-либо.

— Я больше не вернусь.

Он шагнул ко мне, и гром стал громче, сотрясая мои кости и сжимая сердце. Это он, прокладывающий себе путь внутрь меня.

— Все те разы, когда я спрашивала, есть ли другие женщины… — в моем голосе было столько негодования, что воздух потрескивал.

— Это была всего лишь она. Только один раз.

Несмотря на его приглушенный шепот, я съежилась от резкости его слов. Я не хотела ему верить, но он говорил с такой беспомощностью, что я поняла: он не лжет. Но это не имело значения. Один раз — это слишком много.

Мне нужно было понять, почему.

— До той ночи ты мог бы сказать мне, что моногамен. Ты проявляешь жестокость просто ради удовольствия быть жестоким?

— Я не понимал этой концепции. Я никогда не… хранил верность? Это то самое слово? Я никогда не был только с одной женщиной, не был в отношениях, и я терял равновесие, — он сократил расстояние с чисто человеческой осторожностью и опустился на колени у моих ног. — Я испугался. Я считал свою верность слабостью. Ты кастрировала меня быстрее, чем я мог убежать.

Каждое слово было ударом клинка, боль внутри меня далеко не уменьшилась.

— Это называется любовью, тупой ублюдочный изменник.

— Тогда я этого не знал. Я никогда не чувствовал ничего подобного раньше, — он вцепился в подлокотники кресла, и его руки находились в нескольких дюймах от моих связанных запястий. — Ты как будто вышла на миссию убийцы, соблазняя меня своими глазами и манипулируя своим телом.

— Нет, это не так, — ложь прозвучала жалко.

Он выгнул бровь, разжигая тихую бурю между нами. После напряженного молчания я сдалась.

— Да, хорошо, я пыталась притвориться, — я согнула пальцы на подлокотниках. — Я пыталась заставить тебя полюбить меня, не отвечая взаимностью. Но это не повод…

— Я видел эту ловушку за милю и не смог удержаться, чтобы не свалиться в нее. Я уже был опасно влюблен в тебя, — его глаза горели, пока огонь не затмил мрачное выражение его лица. — Я был готов умереть за тебя, дать тебе свою вену и позволить тебе превратить меня в прах. Я был готов пожертвовать своей жизнью и жизнями моих друзей, потому что я люблю тебя.

— Слова, — яд пронзил мое тело и поразил мою израненную душу. — Все это чушь собачья. Ты говоришь одно, но…

— В тот день в тренажерном зале я склонил перед тобой шею. Я предложил тебе свою жизнь, — в его взгляде бурлил поток эмоций. — Ты помнишь, что случилось?

Боль внутри меня усилилась, и слезы потекли по щекам.

— Я колебалась. Я не могла это сделать.

— Да, — шепот. — Ты не могла укусить меня, потому что любила, — серебряные глаза горели изумлением. — Тогда-то я и понял. Я жертвовал не только своей жизнью. Но и твоей, — он смотрел на меня, сдвинув брови, как демон, сбитый с толку любовью. — Что происходит с женщиной, когда она убивает того, кто держит ее сердце?

— Она спасает человечество.

— И уничтожает саму себя.

Сила его слов перенесла меня в воображаемое место, где я родилась не как пророчество, и моей единственной целью было любить и быть любимой темным принцем. Эта мысль пробудила глубоко укоренившуюся тоску, которая душила мое тело.

— Ты не хотел, чтобы я уничтожила себя, — задохнулась я. — Итак, ты засунул свой член в Макарию. Как по-твоему, что должно было случиться? Мы излечились бы от любви?

— Да.

Это одно ужасно сильное слово ударило в то место, где мои раны кровоточили и где он был всем.

— Я пошел к ней, — сказал он, сжимая мои связанные руки, — потому что думал, что это заставит меня ненавидеть себя больше, чем я люблю тебя. Что ты увидишь мою неполноценность и тоже возненавидишь меня, — свет в его глазах померк. — Если бы ты ненавидела меня, то не уничтожила бы себя, спасая мир.

У меня вырвался всхлипывающий вздох, но он еще не закончил.

— Я потерпел провал по всем пунктам, — его голос был мягким, но диким в своем отвращении к самому себе. — Я уничтожил нашу связь. Забрал твои клыки. Уничтожил мою способность освобождать гибридов. Я чертовски презираю себя, но все равно люблю тебя еще больше.

— Не надо…

— Я люблю тебя так сильно, что едва могу это вынести.

Ужасный спазм моего сердца угрожал превратить меня в мяукающее разбитое месиво. Он был не единственным виноватым в этом. Я плохо к нему относилась. Вместо того чтобы превратить его в пыль, я превратила его в безвольную тень мужчины, который пытался заставить меня ненавидеть его. Потому что он не хотел, чтобы я уничтожила себя.

Я любила его. Я все еще любила его, и каждый кровоточащий вздох моего тела хотел сочувствовать ему. Мне пришлось заставлять себя злиться на него, потому что, черт возьми, я охереть как сильно хотела его. Мужчина, демон, его нежность и жестокость — я хотела всего этого. Я жаждала насилия. Жертва моего собственного безумия.

Но я ему этого не прощу. Он ушел к другой женщине вместо того, чтобы прийти ко мне. Он сломал нас самым ужасным образом. Сама мысль об этом злила меня. Так чертовски злила, что я позволила гневному жару ненависти скручиваться и скручиваться, пока все не взорвалось.

— Ты отвратителен, — закипела я.

Он кивнул.

— Я не заслуживаю тебя.

— Ты никого не заслуживаешь, — я заерзала на кресле, хватаясь за обидные слова. — Ты — вирус тупости.

Он взял меня за подбородок и посмотрел прямо в глаза.

— Я знаю.

— Не смей пытаться смягчить мой гнев.

— Вовсе не пытаюсь. Я с тобой согласен.

— Ты не можешь соглашаться. Ты не имеешь права на мнение. Ты… Ты… — мой голос дрогнул. — Ты трахнул мое доверие в задницу. Ты… ты, бл*дь, разбил мне сердце, — воздуха нет. Не могу дышать. Вверх, вверх, пока не утонула. — Я не могу поверить, что ты такой жестокий.

— Мне очень жаль, — он обхватил мое лицо ладонями, глаза его были пусты и остекленели от слез.

— Твои слова ничего не значат, — я вырвалась из его объятий, и каждый дюйм моего тела боролся с болью. — Ты — высший класс жестокости. Мета-жестокость. Транс-жестокость. Сверхчеловеческая жестокость.

— Ты закончила?

— Нет. Ты настолько катастрофически жесток, что выходишь за рамки научных законов жестокости и попадаешь в совершенно иной ад жестокости, — слезы текли по моему лицу. Мне было так больно, что я даже не могла придумать хорошего оскорбления. — Ты канцероген жестокости и…

— Ты закончила.

— Развяжи меня.

Он уставился на мои запястья, поколебался, а затем перегрыз веревку.

— Куда мы пойдем отсюда?

— Мы никуда не пойдем, — я встала и поискала среди обломков свои теннисные туфли. — А вот я пойду.

— Нет, — раскаявшийся мужчина исчез, и на его месте стоял похититель, который обманывал, лгал и манипулировал. — Я не позволю тебе бежать.

— Мне нужно восстановить силы, — я нашла туфли и надела их. Затем я выбежала за дверь.

Большую часть следующей недели я провела, бегая по коридорам. Приводя мягкие мышцы в тонус. Выгоняя свою боль упражнениями. И думая. Иногда он бегал со мной. Большую часть времени он оставлял меня в покое. Он не прикасался ко мне, не давил на меня, но всегда спал рядом.

По непонятным мне причинам я принимала все предложения присоединиться к нему в столовой. Я не стала наряжаться. Гибриды продолжали игнорировать меня. Женщины были там, но все лица были новыми. Остальных он отослал прочь. Я старалась не позволить продуманности этого поступка проникнуть в мою решимость.

Я застряла в петле между летаргией и действием. Я перешла от полной отключки к острому осознанию, мой разум был поглощен бесконечной гонкой за истиной. Возможно, он предал меня по правильным причинам. Может быть, он любил меня так сильно, что это повредило ему мозг. Возможно, мне не хватало какого-то потрясающего ответа на все вопросы.

Любовь должна была победить все. Пророчество должно было спасти будущее человечества. Я чувствовала себя полностью уничтоженной обеими этими вещами.

Я думала обо всем этом. Потом мы с ним бесконечно говорили об этом. Соглашаясь, споря, мы снова и снова вели одни и те же разговоры и никогда не могли отойти от холодных твердых фактов.

Наша метафизическая связь была прервана.

Мои клыки и способность видеть его вены были потеряны.

Я не могла его простить.

Он отказывался отпустить меня.

Поэтому я бегала по коридорам. Я бегала, чтобы направить эмоциональную боль, очистить голову и убежать от источника моих страданий. Но как бы далеко я ни убегала, он был со мной, рыскал где-то на краю моего сознания. Когда он физически находился рядом, мое тело воспламенялось, гудя и пульсируя от вспомнившегося удовольствия.

Я всегда буду желать его, и хотя я достигла уровня вежливости в наших отношениях, я не буду, не смогу заниматься с ним сексом. Он не получит эту часть меня. Конечно, он мог взять ее силой, но не сделал этого.

Быть с ним и в то же время не быть с ним — это особый вид ада. Я любила его, но не могла простить. Он любил меня и говорил мне это по сто раз на дню. Я была несчастна. Он был несчастен. Нужно было что-то менять.

Месяц спустя тьма рассеялась.

Он отпустил меня.

Глава 32

Я прижала дрожащую ладонь к огромной двери в гараже и впитывала тепло стали. Четыре месяца назад я оставила своих отцов под темным холодным небом в поисках правды. Казалось весьма уместным, что я вернусь к ним при дневном свете, поцелованная солнцем и светящаяся ответами.

Вот только у меня не было ни ответов, ни лекарства, ни моментальных решений для будущего человечества. Я настолько отклонилась от своего пути, что уже не знала, кто я и что я.

Мое время с Салемом изменило меня. Моя кожа сделалась бледной. Под глазами залегли синяки. Я потеряла свои клыки, надежду и сердце. Я никогда не буду прежней. Я и не хотела быть прежней. Та наивная девочка мертва.

Позади меня работал двигатель. Мой транспорт уже готов. Я испустила прерывистый вздох, который ощущался как сплошное облегчение. Где я? Как далеко мне придется ехать? И вопрос, который тяжелее всего давил на мой разум… Достаточно ли я сильна, чтобы сказать «прощай»?

Разбудив меня этим утром, он только и сказал, что: «Одевайся и иди в гараж». А потом ушел.

Я прибыла через несколько минут и увидела, что мои вещи лежат в рюкзаке, в котором мы приехали из Канады. Я проверила сумки, вооружилась луком и кинжалом моей матери и стала ждать, когда придет успокаивающее ощущение полноты. Оно так и не пришло.

Эребус сидел на водительском месте, бесстрастно наблюдая за мной.

Салема нигде не было видно.

Он отпускал меня на свободу.

Последний месяц я требовала, чтобы он меня отпустил. Теперь я этого добилась, и вместо того чтобы заорать на Эребуса, чтобы он побыстрее увез меня из этого проклятого места, я избегала грузовика. Высматривала в гараже Салема. Сдерживала слезы. Я не могла дышать. Я только чувствовала эту скручивающую боль в животе вокруг узла это-ощущается-неправильным.

Мичио сказал мне прислушиваться к своей интуиции. Моя интуиция доверилась Салему четыре месяца назад, когда я покинула канадский лагерь. Он изменил мне, а моя интуиция хотела дать ему еще один шанс.

Ни за что. Я не могла так поступить, потому что… Выучила! Свой! Урок!

Раздался громкий лязг, вибрацией прокатившийся по полу. Я отдернула руку от стали. Гибридные охранники отперли замки и откатили внутренние ворота в сторону. Я шаркающими шагами отошла назад, широко раскрыв глаза и задержав дыхание.

С тяжелым металлическим стоном стальная дверь начала подниматься к небу, складываясь на направляющих под потолком.

Застыв в шоке, я уставилась на полоску света вдоль пола, наблюдая, как проем становится все больше и светлее. Я мельком глянула на грузовик возле себя и нашла стально-голубой взгляд Эребуса. Никакой повязки на глаза?

Он не шевелился, не моргал.

Они позволят мне увидеть местоположение их дома? Если я узнаю ландшафт, я могу привести своих отцов. Может, они не сумеют поймать Салема, но они убьют его друзей и разрушат его дом.

Во мне вспыхнуло желание защитить. Вопреки всему случившемуся, я не была заинтересована в мести. Я буду сражаться с каждым, кто попробует на него напасть.

Я повернулась обратно к поднимающейся двери. Если я узнаю, где он живет, я смогу вернуться. Поэтому…?

— В старом мире существовала популярная поговорка, — низкий рокот тембра Салема раздался поверх скрежета двери.

Я резко развернулась и обнаружила его стоящим в тени на расстоянии трех метров от меня. Его руки были засунуты в передние карманы кожаных штанов, рубашка туго натянулась на накачанной груди. Локти отведены от боков, плечи сгорбились вперед. Его поза была напряженной, неловкой, столь ужасно неестественной. Такой не в духе Салема.

Солнечный свет и жар лились позади меня, постепенно поднимаясь по моим ногам сзади. Как бы мне ни хотелось увидеть пейзаж снаружи, я не могла отвести от него взгляд.

— Согласно поговорке… — он смотрел на желтый свет, растягивающийся по бетону и устремляющийся к его ботинкам. — Если любишь ее, отпусти. Если она вернется к тебе, то останется твоей пленницей навеки. Оковы применять по желанию.

Мою грудь сдавило, губы дернулись в чем-то среднем между улыбкой и рыданием.

— Поговорка звучит вовсе не так.

— Сойдет, — он отступил на несколько шагов, гонимый подступающим светом. Его взгляд не отрывался от моих глаз. — Я буду ждать тебя.

Тоска и горечь охватили меня, и мой подбородок задрожал от битвы эмоций.

— Я не вернусь, Салем.

Он кивнул — дерганое движение, наполненное болью — и его глаза светились под темными бровями.

— Я буду ждать вечно.

«Пожалуйста, скажи, что ты не серьезно. Я не смогу это вынести».

Дверь завершила подъем, вынуждая Салема отступить еще глубже в гараж, окутанный тенями. Жар на спине манил меня, упрощал задачу отвернуться от него.

Золотистый песок усеивал земляной склон. Я побежала к нему, выскочила на ослепительный свет и ахнула. Солнце ударило по глазам и купало мою кожу в жаре. Ощущение было столь ошеломительным, что я пошатнулась, со свистом втягивая воздух. Это. Было. Изумительно. Я стояла там несколько долгих секунд, впитывая свежий воздух и подставляя лицо великолепному синему небу.

Солнце высоко стояло над бесконечной пустыней. Несколько бетонных башен возвышались вокруг меня как зазубренные пики в песке. Ландшафт, сухой жар, горный хребет вдалеке… все это было знакомым. Мое сердце гулко ударилось о ребра. Это мое надеющееся воображение или…?

Я резко обернулась к гаражу и пошатнулась назад, мой взгляд поднимался вверх, вверх, вверх по массивной стене обломанного бетона. Постройка, располагавшаяся над подземным домом Салема, ее узнаваемые изогнутые очертания и огромный размер служили известным ориентиром в руинах Лас-Вегаса.

Да ну нахрен. Я всего в шестидесяти километрах от дома!

Я свежим взглядом окинула окрестности и узнала кое-какие горы крошащегося бетона. Когда последние люди забросили этот засушливый город двадцать лет назад, пустыня забрала то, что принадлежало ей. Монолит, возвышавшийся надо мной, был одним из немногих руин, которые по-прежнему выглядели как здание. Во всяком случае, так выглядел его фасад, истыканный квадратными дырами — окнами без стекол, которые некогда принадлежали роскошному отелю. Вся задняя часть отсутствовала, верхним этажам недоставало огромных кусков. Такое ощущение, будто рука Ив потянулась с небес и выхватила отдельные части.

Стоя спиной к далеким горам, я смотрела на восток, в направлении плотины Гувера и моей семьи.

Четыре месяца назад Салем забрал меня из Канады и привез домой. Все это время я была дома.

С комом в горле я побежала обратно в гараж и нашла его там же, где и оставила. Плечи напряжены, руки в карманах — он наблюдал за моим приближением с жидким пламенем в глазах.

— Почему ты построил это здесь? — я остановилась на расстоянии вытянутой руки от него и зеркально повторила его позу.

— Город был заброшен, и тут целые мили подземных туннелей.

— Это не единственная причина.

— Нет, — мускул на его щеке дернулся. — Мне нужно было находиться поближе к тебе.

Жестокие вещи, которые он делал со мной, оставили неизгладимые шрамы. Но эта выворачивающая наизнанку несправедливость разлуки с мужчиной, которого я буду любить всю свою оставшуюся жизнь, была зараженной раной, которая никогда не заживет.

Я не смогла удержать себя от того, чтобы подойти к нему. Его объятия раскрылись, и я продолжала идти, пока не оказалась вжатой в его грудь, стиснутая в его крепких объятиях и дышащая воздухом, который больше никогда не будет пахнуть так вкусно.

Это не был запах обмана. Он был свирепо искренним. Он пахнул, как снег в метель. Аромат чая из сосновых иголок и очага, в котором горит дерево. Это был смех, мечты, нежная ладонь в моих волосах, искра в моей груди. Это был запах его глубокого вздоха, когда он целовал мою шею. Это была любовь. Бескорыстная любовь. Сильная. Теплая. И она была со мной в каждом вздохе.

Со вспышкой надежды я внутренне сосредоточилась, ища связь, которая некогда гудела между нами.

Тишина. Мертва. Она не вернется.

Я обхватила его руками, вдыхала его и запоминала каждый каменно-твердый изгиб его торса, крепкую мощь спины и ощущение его подбородка, лежащего на моей макушке. И я плакала. Громко, сотрясаясь плечами, хныкая и проливая слезы горькой муки. Я плакала так сильно, что не могла выдавить ни единого связного слова. Но мне и не нужно было.

Он гладил меня по волосам, и его грудь вздымалась так тяжело, как я никогда прежде не чувствовала.

— Уходи, — прошептал он, и это прозвучало как «Останься». Затем громче, грубее. — Уходи!

Я отцепила свое тело от него, и его руки вернулись в карманы, каждый дюйм его тела напрягся и застыл.

«Он сделал это с нами. Отвернись. Уходи. Не смотри ему в глаза. Не…»

Я подняла взгляд и обнаружила, что эти переливчатые глубины пропитаны влагой, что они сделались такими бесплодными и опустошенными, что я прочувствовала его агонию до самых костей и даже глубже. Я умирала от желания поцеловать его. Я ужасно хотела остаться. Я хотела выбрать эту растоптанную, поруганную, жалкую версию себя вместо пустой, бездушной и уже не живущей.

Но остаться означало отринуть человечество. Здесь уже не осталось ничего, что могло бы нас спасти. А там у меня были мои солдаты, мои кулаки и мои стрелы. Там я могла направить муку на благородную цель.

Я заставила свои ноги шагать, рыдая, и вышла на свет, где он не мог за мной погнаться. К тому времени, когда я добралась до пассажирской двери, я отчаянно заливалась слезами. Даже само солнце не могло пробиться сквозь слезы в моих глазах. Они были подобны ливню, хлещущему с затянутого облаками неба — тяжелые, злые и бесчисленные.

Скользнув на пассажирское сиденье, я захлопнула дверь и поймала его отражение в боковом зеркале. Он беспрестанно рыскал по краю залитого солнечным светом пола, сердито глядя на полосу света. Пойманный в ловушку, как лев в клетке.

— Поезжай, — сказала я Эребусу. «Пока я не передумала».

Он надавил на газ и поехал вверх по склону на солнце. Я вытирала слезы и смотрела в зеркало, с разрывающимся сердцем наблюдая, как Салем падает на колени на тенистом краю своей тьмы. Он нарочно отослал меня днем. Он не мог побежать за мной, и я окажусь в безопасности за стенами плотины Гувера прежде, чем сядет солнце.

Пока мы уезжали, стальная дверь начала опускаться, и взрывной грохот вибрацией донесся из гаража. За этим последовал ужасающий рев, и я отвернулась, стиснув край сиденья, и расплакалась еще сильнее.

Пустыня простиралась вокруг нас, но я ее не видела. Вообще ничего не видела в своем страдании.

Викинг возле меня держал клыки за губами и не отводил взгляда от песка.

В итоге я взяла себя в руки, вытерла лицо и повернулась к нему.

— Что тебе мешает убить меня?

— Публичное заявление прав Салема защищало тебя в нашем доме. Теперь… зная, насколько ты для него важна, я бы никогда не причинил ему такую боль, — его пальцы сжались на руле. — Никто из нас этого не сделал бы.

— Это… — я покачала головой. — Это довольно нешуточная преданность.

— Все те дикие гибриды, которых ты убиваешь своими стрелами? — он бросил на меня сердитый взгляд. — У них есть страхи, надежды, мечты. Они чувствуют все то же самое, что и люди, но они в ловушке. Порабощены ментальной упряжью. Представь себе это. Представь, что ты все чувствуешь и можешь думать, но в твоем мозгу живет инфекция, которая управляет твоими действиями. Твой отец, доктор, он знает. Он был порабощен тем же ментальным программированием. Твоя мать помогла ему освободиться. Именно это Салем сделал для нас. Он нас освободил.

Я сглотнула и тупо уставилась на ветровое стекло.

— Если я не буду их убивать, они уничтожат человеческую расу. Сражение — это единственный известный мне способ.

— Найди другой способ.

— Найти способ, при котором мы не будем защищать собственные жизни? — изумленно переспросила я.

— Салем привел нас к этому, — он показал между нами, словно имея в виду, что мы можем находиться в одной машине, не убивая друг друга. — Но я по-прежнему раб этого, — он сверкнул клыками. — Меня все еще преследуют такие порывы, которые не дают спать ночами.

Я задрожала.

— Но ты же контролируешь жажду крови?

— По большей части, — он поерзал на сиденье. — Постарайся не пораниться и не… кровоточить иным образом в следующие два часа.

Мое дыхание перехватило. Вот почему Салем не позволял мне покидать его комнату, когда у меня были месячные. Я знала, что запах крови влиял на него. Но другие? Твою ж мать. Семьдесят с лишним гибридов в замкнутом пространстве, и все с пеной у рта жаждут моей крови? Этой крови? Я подавила тошноту и выбросила эту мысль из головы.

Остаток дня мы ехали в молчании. Поездка от Вегаса до плотины была короткой в сравнении с тем, какие путешествия я преодолевала в прошлом. Поездка до Канады, особняка и дома Салема продлилась год.

Прошел год с тех пор, как я видела Ши, спала в своей кровати и посещала сад своей матери.

Но когда на горизонте появился каменистый ландшафт дома, я почувствовала себя более пустой, более холодной. Лишенной смысла. Я взглянула в боковое зеркало, и пустое эхо прежней меня смотрела оттуда в ответ.

Это не вариант.

— Останови грузовик, — прошептала я.

— Нет. Мне приказано отвезти тебя прямиком…

— Останови грузовик! Я просто… — я закрыла глаза и потерла голову. — Мне нужно подумать.

Он остановился на холостом ходу.

Буквально за этими скалами, тридцать минут езды по петляющей дороге, и я буду дома. Я вернусь к борьбе, сражениям, бесконечному циклу бессмысленного ада. Сопротивление еле как сохраняло в живых нынешние поколения. Армия стрел — это не решение проблем для будущего нашего вида.

«Найди другой способ».

— Ты вернешься к нему, — сказал он будничным тоном.

— Нет. Ш-ш-ш.

Возле меня раздался вздох, затем двигатель затих.

Закрыв глаза, я заставила себя расслабиться на сиденье и просто дышать. Вдох. Выдох. Я упускаю что-то очень важное. Каково мое предназначение?

Призрак Анни предсказал, что существа будут эволюционировать. Моя мать истребила тлю. Пауки были следующей волной эволюционировавших существ, но их бесплодие уничтожило их. Пророчество Анни относилось к гибридам.

Я не была бесстрашной и могущественной, как моя мать. Я не могла стереть их силой мысли. Я была человеком — глупой девчонкой, которая не сумела сохранить клыки, чтобы защитить собственное сердечко. Может, когда-то у меня был мятежный дух, но я никогда не была достаточно храброй, достаточно сильной, чтобы меня называли спасительницей.

Может, мне никогда не было суждено сражаться стрелами и клыками. Может, мне вообще не суждено сражаться.

Я открыла глаза и посмотрела на грубые черты лица Эребуса. Я охотилась и убивала его вид всю свою жизнь. Для этого меня взрастили, и это ничуть не приблизило человечество к спасению.

— Почему ты на меня так смотришь? — Эребус прищурился.

«Найди другой способ».

Я никогда не пыталась узнать, каково это — быть гибридом.

Я никогда не проявляла милосердие.

Что, если мне суждено спасти его вид?

Пророчество гласило, что моя мать не сможет спасти последующие поколения от инфекции, но ее дочь сумеет это сделать.

Без человечества именно гибриды являлись последующими поколениями.

Мое сердце бешено заколотилось. Вот оно? Вот ответ? Это их я должна спасти?

Адреналин заструился по моей крови и заставил дыхание участиться. Я дернула ручку двери и выскочила наружу.

— Погоди, — Эребус последовал за мной и с топотом обошел передний бампер. — Возвращайся в грузовик.

Я подняла палец, а другую руку прижала к пустому сердцу.

Окружающая пустыня простиралась до массивных скал на востоке. Серое небо отбрасывало на бесплодный ландшафт чудовищные тени, загоняя солнце за горизонт позади меня.

Впереди лишь тьма. Дневной свет вернется, но если я заберусь обратно в грузовик, если я позволю ему отвезти меня домой, я буду пятиться назад, начинать с начала. Сражения. Сопротивление. Смерть. Только в этот раз я буду пустой тенью той, кем была раньше.

Ответ, будущее, находился не на плотине Гувера. Салем прав. Я бежала. Но решение крылось и не в нем. Если бы я осталась, то его присутствие в конечном счете соблазнило бы меня. Я бы поддалась томлению своего сердца и простила бы его из-за своей слабости.

Мне нужно простить себя. Мои манипуляции причинили ему столько же боли, сколько он причинил мне. Мне нужно простить себя за то, что я поставила свои мотивы и свое сердце превыше его. Мне нужно простить себя за то, что не поняла связь между моими клыками и его венами. Мне нужно простить себя за то, что я любила его вопреки всему этому.

Хоть раз в своей чертовой жизни мне нужно поступить правильно и через этот поступок обрести освобождение.

— Если ты не вернешься обратно в грузовик, — сказал Эребус, делая решительный шаг в мою сторону, — я затащу тебя силой. Мы на открытом пространстве, и в этой местности всегда есть гибриды.

Я это знала и не собиралась возвращаться в тот грузовик.

— Ты раньше охотился на меня, — песок хрустел под моими ботинками, пока я шла к блеклому горизонту. — Это было нечто инстинктивное?

— Ты возглавляла анти-гибридную армию, решительно настроенную нас истребить. Инстинкт убить тебя — это практическое решение.

— По сей день? — я обернулась к нему через плечо. — Ты все еще хочешь моей смерти?

— Забирайся в грузовик, — он ткнул напряженным пальцем в сторону двери.

— Ты сказал мне найти другой способ.

— Чем дольше мы стоим здесь, и твой запах пропитывает воздух, тем более опасной становится эта маленькая остановка, — он просканировал темноту, черты его лица напряглись. — Поговорим в машине.

— Да все вечно сводится к этому. Я разговаривала, искала и ломала себе мозг годами. Я все еще не знаю, что делает меня особенной, или что я должна с этим сделать. Я сражалась и проиграла. Я проиграла свое бл*дское сердце, — образы Салема пробудили огненное жжение в груди, боль была невыносимой и нескончаемой. — Но есть одна вещь, которую я никогда не пробовала.

Я шаркала ботинками по песку, мой страх не унимался и полз по коже, пока окружающие тени становились темнее, гуще. Я оставила лук в грузовике, но он мне не нужен. Кинжал висел на моем поясе.

Останься в живых? Моя мать нарушила собственное правило.

— Не знаю, что ты творишь, — прошептал он, — но ты, бл*дь, заставляешь меня не на шутку нервничать. Салем вырвет…

— Тогда уезжай, — я обхватила себя руками, и все мое тело затряслось под пугающим бременем того, о чем я думала. — Или останься. Скажи ему, что отвез меня, но останься. Мне нужна твоя помощь.

Что-то царапалось в окружающей тьме, обширные земли эхом разносили каждый звук. Шорох шагов. Затем еще шаги. Они могли находиться в нескольких метрах или в целой миле отсюда, но они приближались.

Эребус тихо метнулся ко мне, и его жесткий взгляд не отрывался от кромешной тьмы пейзажа.

— Стой, — я вытащила кинжал моей матери и прижала кончик к внутренней стороне моего запястья, когда слезы ужаса переполнили мои глаза. — Я не собираюсь с ними сражаться.

— Ты с ума сошла? — он потянулся ко мне.

Я полоснула лезвием по своему предплечью — маленький порез, но достаточно болезненный, чтобы у меня перехватило дыхание. И достаточно глубокий, чтобы выступила кровь.

Он резко зажал рукой нос и отпрянул назад, глаза смотрели жестко и свирепо.

— Беги! — его клыки удлинились из-под этой огромной ладони, дыхание сделалось сиплым, последние капли контроля погибали. — Забирайся в грузовик и запрись. Я не хочу тебя кусать.

— Ты не можешь меня заразить, — кровь пульсировала в моих венах, стуча в одном ритме с лихорадочным биением сердца. — Больше никакого убегания. Больше никакого сопротивления.

Я поднесла лезвие к другому запястью и пронзила кожу. Огонь полыхнул вверх по моей руке, и я всхлипнула от боли. От всемогущего страха. Бл*дь, я так боялась, что мои ноги подкосились.

Я рухнула на колени и уставилась на реки крови, пальцами сжимая рукоять кинжала моей матери. Того же кинжала, которым она вскрыла свои запястья и излечила нимф. Мое нутро окаменело от ужаса, но сомнений не было. Это ощущалось ужасающе правильным.

Эребус прижал тыльную сторону ладони к своему носу и напряженно, сердито расхаживал туда-сюда на расстоянии трех метров. Топорики и клинки позвякивали на его поясе, но он не хватался за них. Он не хотел убивать гибридов, и я тоже.

— Твоя кровь нас не излечивает, — прорычал он.

— Нет, не излечивает, — прилив слез душил мой голос. — Но моя смерть излечит.

— Что? — его глаза полыхнули гневом. И голодом. — Откуда ты знаешь?

Моя мать не хотела беременеть после распространения вируса. Она противилась идее принести жизнь в этот несчастный мир. Но как только она забеременела и определила свою судьбу, она смогла уничтожить тлю. В итоге именно обещание ее смерти истребило их.

Я пыталась убивать гибридов оружием. Пыталась остановить их размножение. Пыталась кусать их. Пыталась кусать Салема. Пыталась победить это все любовью.

— Моя смерть — единственное, что я еще не пробовала.

Его лицо исказилось, как будто он разрывался между тем, чтобы укусить меня, остановить меня и собственноручно убить меня.

Приближающиеся шаги становились все громче, и мой пульс участился.

Мои отцы будут безутешны, но они понимали предсказания как никто другой. Пророчество было всезнающим, всемогущим, и его нельзя избежать. Оно забрало мою мать, и оно намеревалось забрать меня. Уже забрало. Я умерла в тот день, когда потеряла свою связь с Салемом.

Салем.

Рыдание накатило, безжалостное в своей атаке.

Он провел бы всю оставшуюся жизнь в ожидании меня. Одинокий и несчастный. Но в этом нет необходимости. Он мог двигаться дальше. Он освободил меня, и я хотела сделать то же самое для него.

Мое сердцебиение зашкаливало, посылая дрожь паники по моим конечностям. Я твердо оставалась на песке и простила себя за свои слабости. Я простила себя за все.

Из тьмы появились силуэты. Клыки. Рычание. Бешеный, хищный голод.

Пришла пора мне сделать то, что суждено. Пора проявить милосердие, простить Салема и предложить свою кровь.

Пришла пора мне умереть.

Глава 33

Ночь давила со всех сторон, пока я стояла коленями на песке и дрожала от желания убежать. Накатило головокружение, и звук собственного сердцебиения грохотал в ушах.

Четыре самца-гибрида выбежали из тьмы с дикими от голода глазами и сверкающими в лунном свете клыками, направляясь прямиком ко мне.

Всякий раз, когда гибрид встречал человеческую женщину, в нем пробуждался инстинкт трахать и оплодотворять, кусать и заражать. Но я не была обычной человеческой женщиной.

Десять метров, девять метров… они замедлились. Узнав мои рыжие волосы, они остановились как вкопанные. Их шок при виде дочери Ив, стоящей на коленях без своего лука, поразил их и заставил остановиться. Но их колебание не продлится долго.

Они верили, что я являлась единственной и крупнейшей угрозой для их вида. Они не станут кусать, чтобы заразить. Они будут кусать, чтобы убить.

— Эребус… — мой ужас был столь сильным, что я уже не чувствовала пульсации в запястьях.

Он стоял в стороне, часто дыша через рот, глаза не отрывались от моих окровавленных рук.

Ожесточенная дрожь сотрясала меня, моя кожа покрылась потом и похолодела. «Я не хочу умирать».

— Не дай им изнасиловать меня, пожалуйста, — слезы переполнили мои глаза. — Позволь им осушить меня, но не давай им… снимать с меня одежду.

Он издал низкий, полный боли рык, клацнув клыками как двойными лезвиями.

— Я не могу подойти ближе. Не могу!

Если он меня укусит, это не имело значения. Почему он переживает? Может, он не хотел быть частью этого, даже если Салем никогда не узнает.

Один из гибридов присел, склонив голову и принюхиваясь к воздуху.

— Это уловка, — голос гибрида охрип от голода, выражение сделалось хищным. — Ты что-то скрываешь, Дочь Ив.

Они страшились меня не меньше, чем я их, но инстинкт укусить возьмет верх.

— Моя кровь не ядовита. Это лишь слухи, — я выронила кинжал и протянула свои окровавленные руки, пока слезы катились по моим щекам. — Я хочу спасти вас.

Недоверие прокатилось по их рядам, но это продлилось лишь мгновение. Их сопротивление сломилось с гортанным ревом, и они кинулись в атаку.

Не было ощущения замедленного воспроизведения, не было задержанного дыхания, замершего момента во времени. Атака была молниеносно быстрой и безжалостной. Они врезались в меня. Моя спина упала на землю, и воздух выбило из моих легких. Их клыки были всюду, раздирали мои запястья, пронзали бедра через брюки, прокалывали шею. Я закричала от боли жестоких повторяющихся проколов, и все мое тело превратилось в бушующий пожар агонии.

Инстинкт повелевал моим рукам и ногам биться, сопротивляться. Бесполезно. Слишком поздно менять мнение. Поздно бежать. «Охбл*дьОхбл*дьОхбл*дь. Я умру».

Надо было сказать Салему, что я его простила. Надо было сказать Салему, что я его любила. Я больше никогда его не увижу, и это всеобъемлющее сожаление добавило маниакального отчаяния моему страху.

Тяжелые рыдания душили мои крики. Я ничего не видела из-за слез, не могла дышать из-за невыносимой боли. Моя спина выгнулась над землей, каждый мускул напрягся и дрожал. Я боялась смерти намного больше, чем физической муки. Что, если это ошибка? Что, если я не должна умереть? Я ненавидела сомнения. Умерев, я никогда не узнаю, поступила ли я правильно. Эта мука в разы хуже клыков, раздиравших плоть моего горла.

Запах железа пропитывал воздух. Мое тело похолодело, кожа сделалась липкой. Дыхание становилось неглубоким, крики стихали. Сила уходила вместе с потерей крови, и хищные звуки рычания и чавканья приглушились. Когда руки начали хватать мою одежду и обнажать нижнюю часть тела, я безмолвно взмолилась о смерти.

«Нет, нет, нет, — я беззвучно плакала, слишком ослабев, чтобы сопротивляться. — Пожалуйста, не делайте мне больно там».

Гибриды кормятся в тумане бездумного голода. Они уже не в силах связно мыслить и не смогут сдержаться, чтобы не трахнуть меня.

Рык Эребуса раздался где-то у моих ступней. Поверх моих ног завязалась борьба. Тяжелый вес переместился и скатился. Но я не могла поднять голову. Я лежала вялая и сломленная в бездыханном ужасе, пока заостренные зубы раздирали мою плоть и опустошали мои вены. Я жаждала полного забытья, ужасалась мысли, что последним, что я почувствую, будет полное опустошение из-за того, что меня насиловали до самой смерти.

Но ничто не прикоснулось и не проникло между моих ног. Эребус, похоже, давал им отпор, даже если сам не мог превозмочь свою нужду. Где-то на размытом краю моего бокового зрения его светловолосая голова опустилась над моим бедром, клыки пронзили мою кожу, и он начал кормиться со злыми мучительными звуками.

Еще один рот вернулся к моему горлу, прожорливый в своей атаке. Я больше не чувствовала кровь, струящуюся по моей шее. Но я осознала тот момент, когда он проколол нечто жизненно важное, ощутила звук лопающейся артерии в горле. Я потеряла последний контроль над мышцами. Моя голова безвольно скатилась набок. Дыхание требовало усилий от всего тела, и вот уже не осталось ни воздуха, ни звука моего сердцебиения, ни боли, вообще никаких ощущений.

Гибриды перестали кусать? Что-то случилось, нечто большое, но я уплывала от этого, дрейфуя в безлюдной пустоте. Мертвая. Вот как ощущалась смерть?

Импульс золотистого света набухал во тьме, становясь ближе, ярче. Вот оно, а я не готова. Но я не могла отвернуться. Свечение окутывало меня со всех сторон, обнимая фантомными руками и экстраординарным теплом, которое нельзя измерить или ощутить физически.

Прозрачные желтые частицы собрались вокруг меня, и медленно, завораживающе сформировали образ. Волны золотистых волос каскадами обрамляли изящное женское лицо с красивыми чертами, изогнутыми в милосердной улыбке губами и золотистыми глазами. Моими глазами.

Я узнала ее не по вырезанным статуям и картинам с ее образом, а той фундаментальной частью меня, которая любила ее врожденно и безусловно.

— Мама, — я заговорила без дыхания или голоса, это беззвучное слово отразилось в мире, которого я не понимала.

— Моя прекрасная девочка, — ее ладонь была лучом света, пульсирующим силой и ослеплявшим мои органы чувств, когда она коснулась моей щеки. — Я люблю тебя больше жизни.

Я не могла пошевелиться, не чувствовала своего тела.

— Я мертва?

— Да, — ее голос был грохочущим сердцебиением, но ни одна из нас не дышала.

— Меня было достаточно? — я зачарованно всматривалась в ее лицо. — Меня было достаточно, чтобы спасти их?

— Тебя всегда было достаточно. Намного больше, чем достаточно, — ее золотистые глаза горели невероятной яркостью. — Ты их спасла.

Блаженное ощущение умиротворение исходило от ее внешнего света. Но что-то вибрировало по краям, царапая периметр нарастающей тьмы, которая съедала ауру моей матери.

— Я люблю тебя, — я жаждала прикоснуться к ней и прижать ее к себе, но мои руки не работали.

— Я так тобой горжусь, — ее образ дрогнул, ее лицо размывалось и тускнело.

Влага капала на мои губы и наполняла рот. Густая. Темная. С насыщенным вкусом. Ее так много. Так много… крови? Почему я ощущаю вкус крови?

— Укуси, — ее лицо исчезло, и тепло ее свечения ушло. — Укуси его.

— Нет! — мое сердцебиение вновь ожило. — Мама, пожалуйста, не уходи!

— Укуси меня, — другой голос заменил ее — глубокий, более знакомый резонирующий звук. — Бл*дь, да укуси же ты меня!

Леденящий холод окутал меня, и ее прекрасное лицо скрылось за одеялом тьмы. В этом месте было другое лицо, более бледное, резкое, мужское. Салем.

Глубинный душевный подъем боролся с ужасным уколом страха. Почему он здесь? Он умер? Где моя мать? Что происходит?

Я закашлялась от медной жидкости во рту, поперхнувшись, когда еще больше полилось мне в горло. Откуда вся эта кровь? Ночное небо давило на меня. Я все еще находилась в пустыне. Почему мне так холодно?

— Ты умираешь! — заорал он с бешеными глазами, стуча зубами. Без клыков. — Я не смогу вернуть тебя еще раз. Тебе нужно укусить меня. Сейчас же!

Я лежала онемелая и потерянная в облаке непонимания, наблюдая, как шевелятся его губы. Где его клыки? Что случилось с Эребусом и другими гибридами? Я попыталась спросить, но в реке крови слова превращались в бульканье.

Салем излечился? Или умер? Мое зрение настолько исказилось, что я не доверяла своим глазам.

Он повернул шею и прижал кончик кинжала моей матери к порезу на своем горле. Еще больше крови закапало мне на губы, и ревущий звук грохотал в моих ушах. Мое сердцебиение?

Бум-бум, бум-бум, бум-бум.

Эхо умножалось, стуча лихорадочным барабаном в моей голове.

Его сердцебиение.

Часто заморгав, я попыталась прояснить свое зрение, и там, в темноте мерцали следы светящихся веточек, вздувавшихся и пульсировавших под его кожей. Серебристые ленты гибридного яда плыли по его венам, маня меня. Укуси, укуси, укуси.

Я облизнула губы разбухшим языком и зацепилась за что-то острое. Я повторила движение и тогда почувствовала это. Ноющее ощущение в деснах. Бритвенно-острые кончики клыков. И энергичная искра нашей связи. Она не просто искрила. Она воспламенилась, полыхая обжигающим зарядом по живой связи между нами.

Я хотела заплакать от счастья, но мои глаза не работали. Мое тело не отвечало. Его голая грудь скользнула по моей промокшей рубашке, и мягкий материал сбился в кучу у моего горла. Я жива? Если у меня и был пульс, то слабый. Слишком слабый, чтобы вернуться.

Он прижал свою шею к моим клыкам.

— Укуси меня, черт подери!

Нет! Моя мать умерла ради меня. Я больше никому не позволю отдать жизнь за меня. Особенно Салему.

«Я прощаю тебя». Мой голос не производил ни звука, губы отказывались шевелиться. «Я люблю тебя».

Связь между нами полыхнула таким жаром, что пробилась сквозь холодность моего тела. Я уцепилась за это ощущение.

— Укуси меня! — взревел он эхом слов моей матери.

«Укуси его».

Зачем? Моя мать сказала, что гибриды спасены, и у Салема нет клыков. Он излечен!

Он обхватил мой затылок, раскрыл мне рот и толкнул мое лицо к ране на своей шее. Как только мои клыки пронзили его кожу, желание пить завладело мной, и вкус его крови оказался слишком соблазнительным. Я не могла заставить свои челюсти не шевелиться, не втягивать животворную эссенцию этих серебряных лент в свое тело.

Я пила жадно, еще сильнее, внезапно поддавшись желанию поглотить его. Опаляющий жар пронесся по моим венам. Мои легкие наполнились питательным воздухом, нервные окончания ярко ожили. Пока я питалась с безумным отчаянием, я начала острее осознавать его вес на мне, его тело, переплетавшееся с моим, и гортанное звучание его стонов. Он отяжелел, напрягся, дышал и давал мне дыхание.

На вкус он был как выживание и любовь. Каждая капля давала мне энергию, забрасывала в фантастический мир, где я была сильной, ослепительно счастливой и цельной.

Биение его сердца начало замедляться, а моего — ускоряться, становясь сильнее и растягиваясь. Мои внутренности пели от эйфории, каждая молекула в моем теле пульсировала жизненной силой, пока целебные свойства гибридного яда вибрировали в моей крови.

Боясь выпить слишком много, я замедлила питье до ленивого посасывания, кружа языком по его коже. К моим рукам вернулась сила, и я вцепилась в его спину и голову, прижимая его к себе в объятиях. Милостивая праматерь, я любила того мужчину. Бл*дь, я любила его так сильно и никогда не хотела отпускать.

Он обнимал меня так же крепко. Его бедра терлись об меня, прерывистое дыхание срывалось на хриплые стоны. Его член набух в штанах, и он приподнял нижнюю часть тела.

Я схватила его за крепкую задницу и прижала к себе, умирая от желания ощутить, как мой укус повлиял на него. Сила нашей связи и лихорадочное слияние нашей любви кружило вокруг моей души, заштопывая и исцеляя сломанные частицы.

Его мышцы напряглись, и он попытался отпрянуть, как будто противясь приближению оргазма. Я не была возбуждена, мои внутренности испытывали слишком много ощущений, пока я продолжала исцеляться. Но я хотела его разрядки. Жаждала ее. Так что я продолжала посасывать его вену, и каждый глоточек заставлял его крепче льнуть ко мне.

Он уронил ладони на песок. Все его тело напряглось, и он издал хриплый стон, от которого по нашей связи пронеслось электричество, ударившее меня в сердце и укравшее мое дыхание.

Затем все исчезло во взрыве света.

Глава 34

Первое, что я ощутила, — это умиротворение, спокойствие и теплоту неподвижного воздуха. Я лежала на матрасе и скользнула ладонью по мягким тканям, ища Салема. Чей-то резкий вздох заставил меня распахнуть глаза.

На меня уставились огромные карие глаза, за которыми последовала мягкая улыбка.

— Малышка.

— Ши! — тепло распространилось по моей груди. — Я так по тебе скучала.

Она окутала меня облаком длинных черных кудрей и сильных рук.

— Ох, дорогая, я сходила с ума из-за беспокойства за тебя.

— Прости, — я вдыхала успокаивающий запах ее кожи.

Она пахла безопасностью и семьей. Я была дома, и это осознание вызвало тысячу срочных вопросов.

Пока она обнимала меня, я не ощутила ни одного укола боли. Кто-то одел меня в хлопковые штаны и футболку. Наверное, Ши. Движением языка я ощупала свои зубы. Клыков нет. Я прикоснулась к своей шее, кожа ощущалась гладкой и мягкой. Никакие раны или шрамы не пятнали мои обнаженные руки. Гибридный яд в крови Салема полностью исцелил меня.

— Где Салем? — спросила я.

— Он здесь.

Стрелы обрамляли бетонные стены, черно-белая картина моей матери висела над моей кроватью. Я никогда не проводила много времени в своей комнате, и теперь она казалась спартанской и пустой.

— Мне нужно увидеть его, — сказала я. — Он…?

— Жив и в безопасности.

Я тяжело выдохнула.

— Он привез тебя сюда прошлой ночью, — она провела нежной рукой по моим волосам. — Он и светловолосый мужчина.

— Мужчина? Ты имеешь в виду Эребуса? У них есть клыки? Гибриды… они…?

— Притормози, — она обхватила мое лицо руками. — Я знаю, у тебя есть вопросы. Просто… дай мне посмотреть на тебя, пока твои папы не ворвались сюда и не захватили все.

Ее кожа цвета мокко покрылась морщинами от беспокойства, пока она всматривалась в мои глаза. Может, она была лучшей подругой моей матери и биологической матерью Эдди, но для меня она была матерью во всех важных отношениях.

Я стиснула ее запястья, и нежданная пелена слез размыла все перед глазами.

— Я умерла, Ши.

— Я знаю, — мягко сказала она. — Салем нам все рассказал.

Все? Я в этом сомневалась. И даже если так, он не знал одного.

— Я видела ее, — на глаза навернулось еще больше слез, повисших на ресницах. — Она… она говорила со мной.

Ши была сильной женщиной, одной из самых сильных людей, которых я знала. Так что когда ее подбородок задрожал, я не выдержала. Рыдание сорвалось с моих губ потоком эмоций, которые я уже не могла сдерживать. Она обнимала меня, пока я плакала, и звук ее собственного плача заставлял меня рыдать еще сильнее.

Я рассказала ей о своей смерти, об ослепительном свете ауры моей матери, о словах, которыми мы обменялись, и об умиротворении, которое она источала. Мой голос дрожал, излагая детали, и когда я дошла до части про угасающий свет и прилив темноты, позади меня кто-то резко втянул воздух.

Я обернулась через плечо и увидела своих отцов, стоящих на пороге открытой двери. Судя по мучительным выражениям их лиц, они слышали каждое слово.

— Мы потом договорим, малышка, — Ши обхватила мое лицо ладонями и поцеловала меня в лоб. — Полегче с ними, ладно?

Это я-то полегче? Если Салем им все рассказал, то это им нужно давать такой совет.

Она направилась к двери и по дороге сжала ладонь Джесси.

Я выбралась из постели, шокированная энергией и силой в моих ногах, и поспешила к ним. Они не поморщились, не улыбнулись, не подались вперед, чтобы обнять меня, их позы оставались напряженными. Один лишь тот факт, что они не орали на меня, заставил меня помедлить.

— Что-то не так? — я окинула их взглядом с головы до пят, осматривая их мускулистые фигуры, поношенные брюки и массивные ботинки.

Ничто не выглядело подозрительным, но все в них ощущалось каким-то… не таким.

Рорк напряг руку, опущенную вдоль бока, и я заметила лопнувшую кожу на его костяшках.

О нет. Я шагнула к нему и схватила за запястье.

— Прошу, скажи мне, что получателем этого был не Салем.

Он поджал губы, и его зеленые глаза сверкнули нечитаемой эмоцией.

Кровь возле ранок уже подсохла, но рана не зажила. Мое сердце загрохотало.

— Ты не исцеляешься? — неужели это случилось? Я подняла взгляд к его рту. — Дай мне посмотреть на твои зубы.

Его губы дрогнули, затем разомкнулись. Никаких клыков.

Я ахнула и уронила его руку, на шатких ногах повернувшись к Джесси и Мичио. Не успела я попросить, как они обнажили свои прямые человеческие зубы.

— Твою ж мать, — я стиснула собственное горло. — Вы стали прежними во всех отношениях? Ваша сила, скорость…?

— Успокойся, — Мичио стиснул мою руку и притянул в свои объятия. — Мы утратили наши клыки и другие гибридные черты вчера сразу после наступления сумерек.

— Когда я умерла, — прошептала я. Внутри меня вспыхнула надежда. — А что насчет гибридов?

Джесси взрывом движения заметался по комнате.

— Ты пожертвовала своей жизнью? — он резко развернулся, и медные глаза полыхали яростью. — Ты хоть на один бл*дский момент подумала, что твоя жизнь сделает с нами?

— Да, — я подняла подбородок и расправила плечи. — Это был единственный способ. Я должна была умереть за них.

— За них? За гибридов? — проорал он. — Откуда, бл*дь, ты это знала?

— Наказание за грех — это смерть, — вот только я выжила.

— Грех? — Джесси уставился на меня с яростным неверием. — Какие такие грехи?

— Послание к Римлянам 3:23, — Рорк накрыл пальцами свой подбородок, и его выражение омрачилось болью и изумлением. — Потому что все согрешили и лишены славы Божией.

Я всю свою жизнь слушала поучения Рорка и временами опиралась на аспекты его верований, но религия не имела никакого отношения к моему решению умереть. Однако вера была определяющим фактором. Вера в мою мать, в себя и в человечество.

— Я допустила много ошибок, — тихо произнесла я. — Я была слишком гордой, чтобы прощать. Слишком жестокой, чтобы проявлять милосердие. Я перепробовала все, чтобы выполнить свою роль в пророчестве, но на деле мне нужно было просто быть скромной, испуганной и человечной.

— Иисусе, Доун, — Джесси обнял меня, но это продлилось лишь мгновение. Он отпустил меня, чтобы опять начать расхаживать по комнате, потирая лицо.

— Это сработало? — прерывистый вздох нарушил мою решительность. — Что случилось с гибридами? Салем и Эребус излечились?

— Они излечились, — тихий голос Мичио донесся из-за моей спины. Когда я повернулась, он сказал: — Мы послали патрули и не нашли ни одного гибрида в радиусе двадцати миль.

— Зато нашли кучу сбитых с толку, только что излечившихся людей, — Рорк обхватил мое лицо своими большими ладонями. — Бог принял жертву Его агницы и исполнил еще одно пророчество, подняв ее из мертвых, — его глаза смягчились, и он прижал мою щеку к своей груди. — Ты спасла их, моя прекрасная девочка.

У меня сердце подскочило к горлу.

— Не все мы разделяем твои верования, Рорк, — Джесси расхаживал вокруг меня, и его сердитый взгляд обжигал мои щеки. — Салем рассказал нам, что он сделал с тобой. После такого травмирующего опыта — после всей его лжи и измен — самоистязание напоминает способ очнуться от онемения, — он ткнул пальцем в сторону двери. — Он отослал тебя, а ты…

— Он отпустил меня! — жар прилил к моей коже, и я отстранилась от Рорка, чтобы в упор посмотреть на Джесси. — Я приняла решение умереть не потому, что я была отвергнутой женщиной. Это не был какой-то драматичный жест «да пошел ты на х*й» в адрес Салема. Это даже не было самоубийством. Я не обрывала свою жизнь. Это сделали гибриды.

— Ты не давала им отпор! — взревел Джесси. — Не так я тебя воспитывал.

— Джесси, — Рорк прищурился.

— Нет, па, — я прикоснулась к руке Рорка. — Он прав. Я не давала отпор. Оставив Салема, я была опустошена, потеряла надежду и страдала. Может, при других обстоятельствах я бы не приняла такого решения. Но я сделала это. И это. Ощущалось. Правильным, — я повернулась к Мичио и прижала ладонь к своему животу. — Это ощущалось правильным, папа.

Мичио обнял меня одной рукой.

— Джесси это знает. Мы все это знаем. Но это не значит, что нам это по душе.

— Но они излечились, — я стиснула его рубашку сзади. — Моя смерть их излечила, верно?

— Мы узнаем больше завтра, когда вернутся остальные наши отряды, — Мичио погладил меня по спине. — Судя по той версии событий, которую рассказал Эребус, он и остальные гибриды лишились клыков в тот момент, когда твое сердце остановилось.

— А что насчет Салема? Почему он был там? — я была вне себя от волнения и желания поговорить с ним, увидеть его, обнять его.

— Он хотел удостовериться, что ты безопасно добралась домой, — Мичио положил руки на мои плечи. — Он сказал, что когда покинул Лас-Вегас на закате, у него все еще была его нечеловеческая скорость.

— Он сказал вам, что он мог бегать быстрее скорости звука? — спросила я.

— Да, и он сумел пробежать большую часть расстояния…

— Пока я не умерла, — я украла его силу и мощь, поистине кастрировала его во всех отношениях. Мое сердце ухнуло вниз.

Мичио закрыл глаза, кивая.

Джесси сел на край кровати и обхватил голову руками. Рорк присоединился к нему, положив руку на шею Джесси сзади и уставившись в пол.

Мичио посмотрел мне в глаза.

— Салем почти добрался до места, когда твое сердце остановилось. Он пробежал остаток пути на человеческой скорости. Он все еще видел свои вены и знал, что гибридный яд не покинул его кровь. Так что он порезал себя и попытался заставить тебя выпить из его вены.

— В надежде, что яд излечит меня, — я потерла кожу на запястье, где не осталось ни единого следа. — Он спас меня. Все это время те серебристые штуки в его крови…

— Они не должны были спасти людей или гибридов, — Мичио поцеловал меня в макушку. — Они должны были спасти тебя.

— Почему я потеряла сознание во второй раз… после того как укусила его?

— Бл*дь, да тебе сонную артерию разорвали, — грубо сказал Джесси. — Твое тело отключилось, чтобы залечить травмы.

Ком в моем горле ожесточился.

— Что, если бы я укусила его, пока он еще обладал чертами гибрида?

— Полагаю, ты бы сохранила в себе яд до тех пор, пока он тебе не понадобился бы, — сказал Мичио. — Может, это не дало бы тебе умереть. Может, ты бы умерла от потери крови, а яд вернул бы тебя к жизни. В отношении Салема… не знаю. Ты укусила его, когда он был полностью человеком, и, наверное, поэтому он не обратился в пепел. Мы не узнаем наверняка.

Полностью человек. Мой пульс участился от внезапной мысли.

— Который час? Он выходил наружу?

— Солнце не встанет еще полчаса, — сказал Мичио.

— Где он? — я метнулась к двери.

— В старой комнате Элейн, — сказал Рорк.

— Что? — я развернулась, и моя кровь вскипела. — Зачем вы его туда отправили?

— Показалось уместным, — Рорк поиграл разбитыми костяшками. — Этому парню повезло остаться в живых, бл*дь.

Да ну нах*й. Я выбежала из комнаты и понеслась по коридору, купавшемуся в желтом свете потолочных лампочек. Успокаивающий запах известняка и старого цемента витал в воздухе — аромат, глубоко въевшийся во многие замечательные воспоминания.

Мои отцы не последовали за мной, пока я неслась из туннеля в туннель, минуя многочисленные закрытые двери. Жители все еще спали, но это не продлится долго. Солнце вставало. Я ускорилась.

Мгновение спустя последний туннель привел меня в длинный коридор. Один из отцов Эдди, Пол, стоял возле комнаты, которая была выпотрошена и пустовала двадцать лет.

Его огромные глаза широко раскрылись, темная кожа озарилась улыбкой.

— Вот и ты!

Я крепко обняла его.

— Ты хорошо заботился о Ши, пока меня не было?

— Я пытаюсь, — он рассмеялся. — Ты же знаешь, каково это.

Проблемы и трудности отношения? Да, это мне знакомо. Мне также знакомо, что если приложить усилия, то отношения могут принести радость в чистейшей форме.

— Нам многое надо наверстать, но мой приоритет — в этой комнате, — я подтолкнула его к выходу из коридора. — Дальше я сама. Скажи Эдди-старшему, что я умираю с голода и жду огромный завтрак.

— Будет сделано, — он взъерошил мои волосы. — Рад вновь видеть тебя, малышка.

Я посмотрела, как он вперевалку уходит прочь, затем открыла дверь в комнату.

Двое мужчин вскочили на ноги, и мой взгляд безошибочно устремился к тому, кто владел моим сердцем.

Салем стоял в своем тенистом царстве, окутанный соблазнительной тьмой, где не существовало ничего, кроме него, меня и связи, гудящей между нами. Больше никаких оглядываний назад. Никакого недоверия. Все померкло, оставив лишь мужчину с призрачными глазами, которые пожирали меня с головы до пят. Я ответила тем же, шагнув ближе, чтобы внимательно изучить мужественные черты его идеального тела.

Мое дыхание перехватило при виде его лица. Разбитая кожа вокруг его прозрачных глаз набухла, нос покосился и налился синяками. Рорк сделал это с ним, а я отняла способность Салема залечивать урон.

— Мне так жаль, — я прикрыла рот ладонью. — И эта комната… — я поморщилась от холодной пустоты пространства. — Они не должны были приводить тебя сюда.

— Плевать я хотел на комнату. Иди сюда, — его команда прозвучала низко, бескомпромиссно и так аппетитно в духе Салема.

Я двинулась к нему, взглянула на другого мужчину и остановилась. Эребус широко улыбнулся мне — улыбкой, которая вздулась под воспаленными ссадинами. Он щеголял такими же опухшими глазами и носом, а рукой обхватывал ребра, словно баюкал другие травмы.

— Рорк и тебя побил? — спросила я, сжимая руки.

— Это сделал я, — в глазах Салема мелькнул вызов.

— За что? — мой желудок ухнул вниз от чувства вины. — Я просила его остаться со мной. Он — причина, по которой меня не изнасиловали.

— Он, бл*дь, укусил тебя. Ему чертовски повезло, что он все еще дышит.

То же самое Рорк сказал про Салема.

Я повернулась к Эребусу и нашла его взгляд среди этих жутких синяков.

— Ты… освободился? Это сработало?

— Я впервые в жизни человек, — его лишенная клыков улыбка затмевала все синяки.

— Я никогда не чувствовал себя таким живым. Я бы тебя обнял…

Рык Салема разнесся по комнате.

— Но придется довольствоваться просто благодарностью, — он склонил голову.

Мои клыки не вернулись в присутствии Салема, да я и не ожидала когда-либо вновь увидеть их. Они выполнили свое предназначение.

Во мне зародилось ощущение невесомости.

— Спасибо тебе, Эребус, что остался со мной прошлой ночью.

— Всегда пожалуйста.

Оба мужчины были одеты в позаимствованную одежду, волосы были влажными, раны — промытыми. Я могла лишь вообразить себе, каким количеством крови они были покрыты — моей крови и своей собственной.

— Ты здесь не пленник, — сказала я Эребусу. — Ты волен уйти. Или остаться. Завтрак обычно подают в семь.

— Я немножко задержусь, — он улыбнулся Салему, приподнял подбородок в кивке и вышел из комнаты.

Когда за Эребусом закрылась дверь, я сделала глубокий вдох и повернулась к Салему.

Он маячил в дальней части комнаты, черные волосы стояли дыбом из-за постоянного дерганья, взгляд был чрезмерно блестящим и остекленевшим. Но не ссадины и синяки на лице придавали ему сломленный и терзаемый вид. А то, как напряженно он держался, с какой бдительностью следил за каждым моим движением, как задерживал дыхание, словно малейшее движение заставит меня убежать. Теперь, когда мы остались наедине, вся его манера держаться говорила о неуверенности.

Я посмотрела ему в глаза.

— Я прощаю тебя.

Его осязаемое облегчение выразилось в приоткрывшихся губах и расслабившихся мышцах лица.

— Я люблю тебя, — я шагнула к ему. — Я любила тебя еще с Канады, и мне невыносимо плохо от того, что я ждала аж до этого момента и не говорила тебе.

— Доун… — прокаркал он, двинувшись ко мне.

Я встретила его на полпути и метнулась в его объятия.

— Ты отпустил меня, — я отчаянно вцепилась в него, уткнулась носом в шею и вдохнула запах, который уже никогда не надеялась почувствовать. — И все же ты здесь.

— Я никогда не говорил, что не последую за тобой. Я намеревался следить за тобой издалека, присматривать…

— Сталкер, — я поцеловала его. Не смогла сдержаться.

Он стиснул меня, прижимая к себе, и его руки обнимали ох-как-крепко, и ответил на поцелуй. Затем мы закружились, моя спина врезалась в стену, а мое тело придавили лучшим способом из возможных. Мощное напряжение его мышц было не таким сильным, как прежде. Движения его языка не были такими же молниеносно быстрыми. Но связь между нами пылала как никогда жарко.

Я восстала из эмоционального онемения и физической смерти с такой ясностью, от которой каждое прикосновение ощущалось как первое. Скольжение его языка по моему пробудило мои нервные окончания к жизни. Всюду, где наши тела контактировали — губы, руки, бедра, груди — возникали разряды статического электричества. Жадная торопливость его дыхания, жар его кожи через одежду, царапанье его бакенбардов…

— Какого…? — я обхватила пальцами его шею сзади, чтобы не дать отстраниться. — У тебя щетина.

Ее едва можно было назвать небритостью, волоски почти нельзя было различить невооруженным взглядом. Я приподнялась на цыпочки и притянула Салема к себе, потираясь щекой об его щеку и упиваясь царапающим жжением.

— Я так понимаю, тебе нравится, — он усмехнулся, и этот звук отозвался приятной дрожью на коже.

— Я люблю тебя, — я медленно поцеловала его, тая в объятиях и проклиная каждый дюйм хлопка, разделявший нас. — Я так сильно по тебе скучала, — выдохнула я ему в рот. — Я была такой тупой, глупой и упрямой, что не могла почувствовать тебя. Но теперь я чувствую тебя, твой жар вокруг меня, силу в твоем теле, твою любовь, искрящую в нашей связи, — я облизала губы, куснула его за подбородок и вернулась к его губам, переплетая его язык со своим. — Ты ненавидишь меня за то, что я сделала тебя человеком?

— Бл*дь, я люблю тебя, Доун, — он дернул меня обратно для очередного поцелуя, сминая мои губы.

Я отстранилась.

— Когда я укусила тебя, ты знал, что выживешь?