Рассвет мертвых

Глава 6

Нам часто снятся сны, о происхождении которых мы не подозреваем. Собранные из числа прошлых воспоминаний они путаются между собой, создавая новый мир, так похожий на нашу реальность, и путая сознание. Некоторые сны запоминаются и становятся прозрением, преследуя по пятам. Как еще объяснить дежа-вю? «Это мне уже снилось!». Да, кто-то предупредил заранее о поджидающей опасности.

Так и мне что-то приснилось, но я почти не помнила. Словно это было очень давно, и отчего-то только сейчас я решила вспомнить. В памяти всплывали красные волосы и мертвые белые глаза, но, наверно, мне казалось, что это были мои воспоминания. Чьи-то чужие. Кто-то спихнул эту гадость на меня, чтобы самому не страдать. Я объясняла свои провалы в памяти разным абсурдом. Мне подходили любые объяснения, которые затыкали беспокойства. Временно становилось легче.

Но напоминал, что сны были явью, длинный шрам.

Наутро Роберта говорила о завтраке и планах на день. Я отказалась от всего, что она предлагала и удрала от нее. Вернувшись домой, я села на диван и погрузилась в забытье.

Больше всего беспокойство вызывало равнодушие. Я думала о ведьме, но без страха перед ней. Вспоминала о произошедшем как о чем-то обыденном. Заталкивая событие в дальний ящик памяти, я закрыла его. Переживания на этом прошли.

День шел за днем без забот и тревог. Ночь сменялась ночью. В раздумьях слишком быстро шло время, и я выплыла из омута тогда, когда постучались в дверь.

На пороге стоял счастливый Ролан. В руках он держал мольберт.

— Держи обещанное!

— Спасибо.

И захлопнула дверь.

Я долго смотрела на мольберт, вспоминая, зачем он мне. К вечеру память сжалилась надо мной и позволила вспомнить о музее, картине и Вальтере. Я не представляла, сколько дней я просидела дома и не ходила к нему. Взяв мольберт и краски, я отправилась в архив.

Вальтера я не заметила. Он был мне не нужен. Устроившись в своей архивной комнате, я быстро сделала набросок карандашом. В верхней части я нарисовала тучное небо. Низ холста, занимавший одну треть картины, занимала земля. На поле шло сражение людей. Слева в небе находилось большая голова злого волка. Справа — страшное лицо человека. Я взялась за краски. Раскрашивала фон, который становился все мрачнее. Хмурые тучи нависали над воинами. Два главных идейных вдохновителя сталкивали лбами свои лагеря, приказав драться до последней капли крови.

Шею обожгло чем-то холодным. Я испугалась нового заключения. Вспомнилась темная тесная комната без света. В архиве не доставало только запах трав.

— Как у тебя дела? — спросил Вальтер. Он гладил шею и плечи, чтобы успокоить. Я убрала его руки.

— Хорошо. У меня все хорошо.

— Тебя долго не было. Я начинал беспокоиться, что ты покинула нас.

— Нет. Я… вдохновение искала.

Вальтер обратил взгляд на картину.

— Животное против человека. Интересно, но мне кажется, эта тема часто поднимается и разжевана до каши. Кто мы — животное или человек?

— Я пишу о другом. Это битва двух зол. Животное — это проклятие оборотня. Превращенного по своей воле для защиты рода, но озлобленного против врага. Чем добро лучше зла, если оно действует силой? Оборотни не могут быть на светлой стороне. Справа — это род мертвецов. Они сражаются против оборотней. Звери уничтожают их, потому что мертвые противопоставлены живому — им. Мертвецы тоже попадают в категорию зла, потому что убивают. Волк принес голод. Мертвец принес смерть. А человек — войну. Все они были людьми. Быть человеком, это ли не худшее проклятие?

Я повернулась к нему. Вальтер выглядел пораженным.

— Не нравится мне, как ты рассуждаешь.

— Тогда не мешайся, — ответила я ему и отвернулась.

Я рисовала до тех пор, пока не обнаружила себя дома. Легла спать и забылась до следующего дня. Дождавшись вечера, я шла в архив, садилась за рисование и опять забывалась. Сколько я могла жить такой жизнью, не замечая людей и забывая, как добралась домой? Иногда в архиве я обнаруживала еду. Значит, Вальтер заходил — беспокоиться. Сконцентрироваться не выходило. Дни пролетали, а я не могла зацепиться ни за один из них. На замену равнодушию приходили отчаяние и беспомощность. Я пыталась выплакаться, но не было слез. Жалеть себя тоже не получалось. Когда подходил Вальтер, я рычала на него и просила покоя. Он уходил, становилось тоскливо. Ролана и Роберту я давно не видела, а когда они приходили, не открывала им дверь. Я по-тихому всех ненавидела и готовилась взорваться. Мне было настолько плохо, что становилось тяжело. Чувства и воспоминания давили как груз, который тащить одной было невыносимо.

Я сильнее злилась, и картина выходила жестокой. Мазки кисти стали резкими. Рука рисовала грубо, чувствуя боль другой. Мертвец превратился в вампира, отрастив клыки.

Я не заметила, как закончилось лето, и наступила осень.

Злость ушла вместе с окончанием картины. Я сделала последний черный мазок и вздохнула с облегчением. Еще недавняя буря разрушала все на своем пути, вдруг осталась позади. Оказавшийся в центре шторма корабль вышел в спокойную воду. Люди поняли, что спаслись. Облака расступились, и выглянуло солнце. Такое нежное и любящее, что наслаждаешься, как оно ласкает своими лучами. И ветер из врага превращается в друга. Вот только он со всей ненавистью стремился уничтожить жизнь и неожиданно смилостивился. Стал мягким и ручным.

Вместе с солнцем оживляется все вокруг. Оно одаривает своим теплом и просто не остается иного выхода, как проснутся. Сквозь желтый свет увидеть, что не так плоха моя жизнь. Есть месту страху, от него никуда не деться. Есть разочарование — все мы учимся на своих ошибках. Но еще больше в наших душах занимает светлые чувства: прощение, радость, надежда и даже жалость. Я сожалела о своем поведении, грубо повела себя с Вальтером. Незаслуженно плохо отнеслась к нему.

Отчего-то бывает очень трудно сказать слова извинений. Я стыдилась подходить к нему и тем более оправдываться. Что происходило со мной последний месяц, я не знала. Шок ли это, апатия? Я боялась, что за это время Вальтеру от меня досталось.

Я пошла за ним, но не нашла в архиве. Осторожно со свечой в руке я поднялась по лестнице в библиотеку. С видом сорокалетнего затворника он склонился над книгой. Волосы выбились из ровного ряда и упали на лоб. Небрежно были закатаны рукава. Идеальный во всем Вальтер перестал следить за внешним видом. Я заметила рядом с ним еще несколько книг. Вальтер устало протер глаза и взглянул на меня.

— Ты пошла домой?

— Нет, я к тебе.

— Ко мне?

Он был удивлен и мне это не понравилось. Похоже, за месяц мы разучились общаться. Я не помнила его лица в последних воспоминаниях. Хотя за это время я многое успела позабыть. Даже то, что этому цветку нужно внимание. Я упустила его, но готова исправиться. Я улыбнулась, когда подошла к нему. Он тоже. Только по-прежнему выглядел состарившимся.

— Мне кажется, как будто прошло несколько лет. Ты успел постареть, пока меня не было.

— У меня те же ощущения. Я не только постарел, но и устал. Так сильно, что даже спать не хочется.

— Сколько ты здесь сидишь?

Я посмотрела на стопку книг. Английская проза девятнадцатого века.

— Надоело переписывать книги. Взялся за чтение. Перечитал несколько знакомых книг. Сегодня я побывал в старой Шотландии с ее идеальными героями и благородными разбойниками.

— Так вот о чем ты мечтаешь?

— Совсем нет.

— Тогда зачем тебе английские романы?

— Чем современнее писатель, тем меньше он уделяет чувств на описание. Легко представлять картину, когда она описана в мелких деталях и внимание уделено соответствующее. Наши же романы — это сухой сюжет, растянутый на большой объем страниц крупным шрифтом. Сплошная вода, словно попал в океан, и нет ни одного спасительного бревна. Не за что зацепиться и отдохнуть. Кажется, я сам очерствел, читая нынешние романы. Я узнал много нового, взамен забыв о старом. Забыл, какие чувства может вызвать даже одно слово.

— Например?

— Любое. Вставленное к месту слово заиграет новым смыслом. На улице гуляет ветер и тревожит покой деревьев. Слышишь, их ветки стучатся к нам через стены библиотеки? Я долго слушал, как они скребутся. Думал, так и проведу ночь в одиночестве с непогодой. Но кто-то сжалился надо мной. Ко мне пришла ты, а в руках свеча. Свет от нее горит ярче, чем от моей.

— Тебе кажется.

— Мерещиться ли мне? Комната ожила от твоего света. Ветер утих и непогода успокоилась. Знаешь, какое слово приходит мне на ум? Пришествие.

Я протянула ему руку, и он навстречу подал свою. Я даже забыла попросить у него прощения. Засмотрелась в его темные доверчивые глаза. Он и так все знал, без моих лишних слов. Они только оскорбили бы его.

— Сколько ты не спал, Вальтер? Посмотри на себя. Еще бледнее, чем прежде.

— Я не мог. Стоило отвлечься, как ты украдкой проскальзывала мимо меня и сбегала. Кругом шла голова от беспокойства из-за тебя. Сторожил днями и ночами, кабы чего не случилось. Ты могла сотворить с собой что угодно.

— Какой ты смешной. Идем. — Я потянула его к себе. — Идем за мной.

За руку я привела Вальтера в архивную комнату. Он остановился. Его глаза бегали по картине, цепляясь за светлые пятна на темном фоне. Просветы в небе, кровь, зубы и глаза против черного неба и страшных лиц. Вальтер зачарованно смотрел и не мог оторваться.

— Это «Борьба проклятий», — объявила я.

— Чудесно.

— Нарисовано по мотивам вашей легенды о проклятых.

— Ведьмы не хватает. Еще была ведьма.

Меня словно облили ледяной водой.

— Никаких ведьм!

— С тобой все хорошо?

— Отлично. Не волнуйся.

— А я волнуюсь. Потому что не понимаю, что с тобой происходит. Ты сама не своя.

— Это пройдет. Должно пройти.

Вальтер обратился опять к картине.

— Как бы это плохо не звучало, но что бы с тобой не произошло, это стоило того. Черное солнце, фиолетовое небо. Облака горят холодным огнем. Коричневая кровь, смешанная с землею. Воюют небеса, но гибнут люди. Будут ли жить боги после смерти их прислужников? Я тебя хвалю. Ты выдала отличную битву через свою боль. Картина, писанная страданием.

— О чем ты говоришь?

— Ты не помнишь? Ты плакала, когда рисовала.

— Я не ревела. Я не соплячка, чтобы ныть.

— Как скажешь. Ну? — спросил Вальтер. — Когда откроем музей?

Начались теплые осенние дни. Желтела трава и с кустов падали листья. Я чаще выходила на улицу, чтобы погреться на солнце. Роберта умело плела венки из цветов и надевала себе и мне на голову. Они с Ариной уже готовились к зиме. Теперь у них в гостях я не бездельничала. Арина всегда находила мне работу. Я нанизала на веревочки грибы, разбирала ягоды, а Роберта их мяла и засыпала сахаром. Мыли дом, штопали заплатки на старых одеялах. Арина убирала летнюю одежду и доставала из шкафов зимние вещи. На чердаке мы с Робертой нашли старую вазу. Арине она оказалась не нужна, и я ее забрала в музей.

Вальтер вовсю готовил музей к открытию. Доставал из архива пыльные экспонаты, стряхивал с них ветхость и расставлял на полках. Вновь обрекшие цвета картины висели на стенах, и над каждой находилась лампа. В маленьком зале находились статуи, каменные и деревянные. Их сделали местные жители в прежнее время и подарили музею. Не забыл Вальтер о драгоценных камнях и тоже их выставил. Я была довольна проделанной им работе. Вальтер не позволил ему помогать. Архивные книги он мог мне доверить, но не картины.

— Хорошо, тогда я буду просто наблюдать, как ты работаешь.

— Разве это работа? Праздник для души.

— Ты, наверно, устал? Переставляешь с места на место эти статуи. Ты стал меньше спать и не ешь, только чай пьешь.

— Пока у меня есть желание, я буду заниматься музеем. Если на меня нападет хандра, ты потом меня не расшевелишь. Закрою музей, уйду в архив. Буду дни напролет заниматься книгами. Позабудусь в своем маленьком мирке. Не бойся, тебя я с собой заберу.

— И сколько длиться твоя меланхолия?

— Время проходит незаметно. Я не считаю дни и месяцы. Наступает момент, когда болезнь отступает. Хочется выйти из душного архива, увидеть живых людей, солнце, ветер, лес. Начинаешь опять жить и чувствовать. Хватаешься за все руками, спешишь услышать чужой голос, испытать…

Вальтер сдержал порыв чувств и ненадолго замолчал.

— Пока болезнь не нападет снова. Вместе с ней приходит смерть. Гаснет любовь. Все тише и глуше я слышу звуки сверху. В глубине рождается безразличие ко всему. Возможно, я и не любил этот мир, раз в моем сердце вновь и вновь возникает равнодушие. С каждым последующим разом сложнее разбираться в симпатии. Меня мало, что трогает. Ни природа: когда-то мне казалось она самой прекрасной, что может быть на свете, это таежное благолепие, ни местные люди. Простые, деревенские. Не знающие предательства, цинизма, порочности, лживой любви, изворотливости, эгоцентризма, лицемерия… и трусости. Я совру, если скажу, что не терплю греховности. Напротив, я не борюсь с проступками, стало быть, подвластен им…

— Вальтер…

— Прошу извинений. Я не должен взвалить свою муку на тебя.

— Нет, послушай. Я хочу спросить. У меня столько вопросов появилось к тебе. Что за лживая любовь?

— Мой ребенок, ты еще мала.

Молодившийся Вальтер опять постарел. Не тоска появилась в его глазах. Что-то сильнее и горче. Не просто печаль, а скорбь. Он нес в себе тайное горе, которое заставило его спрятаться в подвале. Скрыться в темноте как вор или убийца. Не выходить на свет. Боится, что его узнают.

— В день открытия надень, пожалуйста, платье. Сними свои ужасные штаны. Девочке больше идет юбка, — бодро произнес он.

Вальтер закрыл прежнюю тему и больше мы к ней не возвращались.

За неделю мы смогли приготовить музей к открытию. В конце зала Вальтер вывесил «Борьбу проклятий». Мы стояли перед ней и просто любовались.

— У тебя золотые руки.

— Только одна рука. Я правой рисовала.

Вальтер даже не улыбнулся моей шутке. Он смотрел на картину, а я его трепала за рукав, привлекая внимание.

В день открытия музей посетило много людей. Заходила Роберта, долго любовалась драгоценностями из сокровищницы Вальтера и поздравила меня с первой картиной. Ролан тоже заглянул и был возмущен, что оборотни не выигрывали битву.

— Здесь никто не выигрывает и не проигрывает, — объяснила я. — На картине показан сам момент битвы. Как два проклятия борются друг с другом и…

— Но оборотни сильнее, чем вампиры!

— Нет.

— Серьезно я тебе говорю.

— Да откуда ты знаешь?

— Оборотни — это свирепые волки! Они едины с природой. У них знаешь, какая сила! А эти вампиры, кто они? Вылезли из своей преисподней и не знают, зачем живут. Только сосут кровь и дрыхнут под землей.

— В книгах написано, что вампиры следят за историей и сохраняют культуру для человечества.

— Ничего глупее не слышал. Они враги оборотней, поэтому должны проиграть.

— Ролан, ты варвар!

Ролан все ближе подходил ко мне, пока не оказался рядом. Он положил свою руку мне на талию. Неожиданно мы услышали голос Вальтера. И, кажется, оба испугались.

— Как тебе картина, Ролан?

Ролан, оборачиваясь к нему, отпустил меня.

— Отличная! Я предлагаю Грете перерисовать ее. Оборотни сильнее вампиров и победа в войне достанется им.

— Не будь самоуверенным.

— Да любой оборотень легко раскидает штук пять вампиров.

— Не силою дерутся, а уменьем.

— По-твоему, оборотни сильные и тупые?

— Я больше не буду с тобой спорить. Грета пусть рассудить нас.

— Вальтер, пожалуйста, — попросила я его. Я не хотела влезать в их спор.

— Почему бы не доказать Ролану, что он не прав?

Я ушла от них. Покинула музей и вернулась в архив в чайную комнату. Я легла на диван, подобрав под себя ноги, но уснуть не удалось. Появился Вальтер.

— Что с тобой?

Он выглядел обеспокоенным и мне это понравилось.

— Думаешь, опять началось «это»? Нет, я просто устала. Из-за музея я мало сплю и хочу отдохнуть.

— В этой комнате не отдохнешь. Пойдем в другую.

Напротив чайной комнаты за запертыми дверями оказалась спальня Вальтера. У стены стояла кровать, покрытая темным покрывалом с узорами. Другой мебели не было. Кроме бочек, занимающих большую часть комнаты. Собственных ламп в спальне не оказалось. Мы находились в темноте. Но благодаря свету из коридора я видела силуэт Вальтера.

— Ролан говорил, что ты живешь в библиотеке, но я не думала, что в прямом смысле.

— Отдохни. Здесь тебя никто не потревожит.

— Я как похищенная принцесса в логове дракона.

Вальтер издал смешок и удалился. В комнате я осталась одна. Полностью раздевшись, я заползла под толстое одеяло и быстро погрузилась в сон.

Даже во сне я не смогла выкинуть Вальтера из головы. Я думала над его словами, о чем еще он хотел рассказать, но умолчал. Его тревожило прошлое. Он пытался его заткнуть, но оно вырывалось. Кричало о себе. Что случилось с жизнью Вальтера? Когда в ней появились предатели и трусы? Какая женщина с ним плохо обошлась, если их любовь он обозвал лживой?

Жалость к Вальтеру затмила мою болезнь. Проснувшись ночью, я поняла, что вылечилась окончательно.

Ночью в музее тускло горел свет. Я ходила по залу как посетительница, рассматривая по очереди картины мастеров. Здесь были работы Рембрандта ванн Рейна «Христос во время шторма на море Галилейском», Микеланджело Караваджо «Рождество со святыми», «Концерт» Яна Вермеера, «Река Истра» Исаака Левитана, «Натурщица» Валентина Серова. Мне легко представлялось, как Вальтер прохаживался мимо них, ревностно охраняя от чужих глаз. Ему досталось больше, чем просто картина. Это обрывок из чей-то жизни, почти что кусочек души. Художник отдает часть себя, когда пишет картину. И к смерти для себя у него ничего не остается.

В конце зала оставалась моя картина, но у нее кто-то стоял. Осторожно выглянув из-за угла, я увидела Вальтера. Рядом с ним стоял незнакомый мне человек. В сравнении с ним Вальтер выглядел тихим черным вороном. Незнакомец держался уверенно и говорил громко, размахивая руками.

— Тебя давно не было. Я начинал беспокоиться. Быть может, ты сгинул или другая оказия заразила тебя своими безумными замыслами. Как это бывает с тобой. Не успели поманить пальцем, а ты бежишь. Ничто не останавливает тебя.

— За несколько лет ты нисколько не изменился! Скажи, тебе не скучно от самого себя? В мире столько неизведанного, а ты пропадаешь в подвале. Человек сходит с ума в одиночестве. Постепенно, с каждым днем разуму все сложнее распознавать фантазию от натурального. Пока не поймешь, вымысла нет. Что было до, кажется нереальным. Да здравствует безумие и подлое сознание!

— Я не верю своим ушам! Ты ждешь моего сумасшествия?

— Предугадываю. Я доволен, что ты открыл музей до своего помешательства. Давно пора. Вместе с картинами и ты наконец-то увидел мир. Скупец! Затаился с кладом в своей темнице. Надеялся, я забуду о тебе? — весело упрекал незнакомец.

— Я думал, не к чему затевать веселье. Время идет своим чередом. Все по-тихому, ничего не меняется. Если бы произошло знаменательное явление, я бы ни в чем не отказал тебе.

— Ждать твоей услуги? Освободи себя от этой обязанности. Ты мне не должен.

— Не должен, но ты пожаловал ко мне. Известия о твоем приезде мне было бы достаточно, — без улыбки произнес Вальтер.

— Сначала ты был рад меня встретить. Но что же случилось, мой друг? Откуда такая недоброжелательность?

— Если бы ты не был бездушным, понял меня.

— Никогда не понимал и не сочувствую тебе.

— Тогда мы можем распрощаться. Я благодарен, что ты зашел навестить меня. Рад видеть тебя в здравии и надеюсь на твое здравомыслие.

— После одного дела. Я хочу забрать один экспонат. Ты стараешься, пытаешься ухаживать, но твои попытки жалки. Я не собираюсь тратить ни время, ни собственных сил.

— Хватило же у тебя наглости…

— Я не прошу. Я предупреждаю, чтобы потом не было лишних домыслов.

— Я тебе за такое руки оторву.

Вальтер сказал зло и тихо. Боясь, что между ними может произойти ссора, я выскочила из-за угла и набросилась на незнакомца с обвинением.

— Вальтер бережно хранит экспонаты. Следит за картинами и статуями. У него никогда ничего не украли. И открыл он музей, когда пришло время. А вы кто такой?

На незнакомца не подействовали мои слова, он почти смеялся.

— Грета, это Мирослав Мрак. Это он построил музей и привез картины и скульптуры, — чувствуя за мое поведение неловкость, произнес Вальтер. Напряжение между ними вмиг исчезло. Они вновь стали добрыми приятелями.

— А это твоя маленькая художница? — спросил Мрак у Вальтера.

— Да, моя маленькая гордость, вдохновившая на открытие музея.

— Славно.

Мрак попрощался с Вальтером и ушел. Вместе мы следили за ним за его удаляющейся фигурой.

— Вот павлин! Ты где его встретил?

— Здесь, в музее. Мирослав пришел на выставку и заодно меня проведать.

— Вы с ним друзья?

— Нет, просто знакомый. Он местный, его дом на другом конце деревни.

— Я его раньше не встречала.

— Он редко появляется у нас. Мирослав занимается обустройством деревней. Его компания проводит электричество, строит дома и гостиницы. Привлекают людей для житья в тайге, туристов в лесные лагеря, на охоту и рыбалку.

— Почему он не обустроит вашу деревню?

— Мы сами не хотим. Наша деревня — тихое место. Мирослав тоже отдыхает здесь от работы.

— Все равно павлин.

— Мне приятно, что ты защитила меня.

— Я не могла просто стоять и смотреть, как этот павлин обвиняет тебя в несовершенном преступлении.

— Но больше так не делай.

— У тебя забыла спросить, как мне поступать.

Вальтер вздохнул и ничего не ответил.

Ролан пил молоко прямо из банки. Отрываясь, он откусывал хлеб, не разжевывая, глотал и запивал молоком. Я удивлялась, как в него все это влезало. Угощать мне его было нечем, и предложила то, что было.

— Давно не пил молоко.

— Злата предложила. Она даже хлеб сама печет. Пирожки еще предлагала, но я не взяла.

— Жаль.

— Я дома почти не живу. Есть некому. Отнесла бы к Вальтеру, но он отказывается.

— Ха, Вальтер! Как он, кстати, там? Нормально себя чувствует?

— А ты сам зайди и спроси. Вы с ним давно не виделись. Он, кроме как со мной, ни с кем больше не общается. Твоя компания разнообразила бы его круг общения.

— Вальтер случайно не ревнует тебя ко мне?

Я села рядом с ним.

— С чего ты взял?

— Навалил на тебя работу. Эти проклятые музей и архив, из-за них мы почти не видимся. А еще в музее, я только обнял тебя, а он тут как тут.

— Глупости.

— Он забрал тебя к себе и не хочет делиться.

— Музей я потребовала открыть и слежу только тогда, когда Вальтер спит.

— Днем — музей, ночью — архив. Ты когда спишь?

— Когда Вальтер разрешит, — ответила я так, чтобы позлить его.

— О, нет! Я поговорю с ним!

— Ролан, ну, если бы у меня появилось более интересное занятие, тогда я бы не торчала в архиве. Я там читаю и рисую, а в пивной мне не интересно. Вы выпьете, посмеетесь, обязательно подеретесь с Сильвестром. Уйдете разбираться с ним и меня даже не берете! Потом я жду, когда вы закончите, и мы пойдем домой. Как в вас столько пива только влезает?

— Если тебе скучно, идем на охоту. Я уже час тебя уговариваю.

— Я не хочу. Я ничего в этом не понимаю и вообще буду обузой.

— Ничего страшного. Я проведу тебе экскурсию.

— Нет.

— Нас там Нестор заждался.

— Нестор? Я думала, вы с ним враги.

— Потому что мы плохо о нем говорим? Это из-за прошлых раздоров. А так мы с ним приятели.

Я подбежала к окну и увидела Нестора. Он сидел у забора и ножом стругал палочку.

— Я все равно не уйду, пока ты не согласишься.

Еще раз взглянув на скучающего Нестора с колышком в руках, я согласилась.

— Давно бы так. Но нет, вам, девушкам, нравится мучить парней…

— Ролан, заткнись! — крикнула я из спальни.

Ни уговоры, ни угрозы не помогли угомонить ворчание дворняги-Ролана.

— Похоже, ты ревнуешь меня к Вальтеру, а не наоборот.

— Кто? Я? Да никогда!

Мы вышли с ним к Нестору. Парень тосковал настолько, что на моем новом заборе вырезал имя своей девушки.

— Ну, вы долго собираетесь, — произнес, потягиваясь, Нестор. За плечом у него висело страшное ружье.

— Мы можем себе позволить. У нас тоже есть свои дела.

— Скорее, у Греты есть дела с Вальтером, чем у тебя с ней. В твоих подружках в последний раз числился Герман.

Ролан разозлился и пошел быстрее нас, вырвавшись вперед. Мы с Нестором переглянулись и не стали догонять его.

Мы переступили границу цивилизации и дикого мира. Там были заросли мхов и лишайников, кустов и деревьев, лабиринты тропинок и оврагов. Нестор сгибал ветви ели, освобождая для меня дорогу, и проходил сам. Обходили болото, перепрыгивали ямы. Нестор показывал заячьи тропы, их следы и точенные зубами ветки кустарников. Я видела сидящих на дереве птиц и как они пели. Разглядывала их оперение, но чаще птицы внезапно срывались с места и улетали, теряясь в зеленых макушках. Земля была прорыта туннелями мышей. Наверно, рядом где-нибудь таились лисы, охотники на грызунов.

Ветра в лесу не было. Деревья стояли ровно. Падали листья и мирно ложились на землю. Особо красивые листья я собирала в букет, чтобы потом подарить его Роберте. Она сделает из них интересную поделку или сложит в книгу и оставит сушиться до следующего года.

Нестор шел по какой-то своей тропе. Он не разрешал сходить, и мне можно было идти только за ним. Нестор иногда останавливался и прислушивался. Я следила за ним, повторяя его движения.

— Ролана так легко разозлить.

— Если наступать на больную мозоль. Обычно он добрый и отзывчивый. Когда перегорит, он вернется, и будет вести себя, словно не обижался никогда.

— Как Вальтер. Он прощает мне плохое поведение.

— Удивительно, что он не выгнал тебя, когда ты обозвала его чудиком. Он не терпит к себе неуважения. Это только за спиной его обзывают, но в глаза боятся сказать, что думают о нем.

— Вальтер все-таки жалуется на меня?

— Один раз.

— Я тогда сказала, что Ролан так говорит о нем и после боялась, что из-за меня у них испортится дружба.

— Вальтер и так знает, как к нему относится Ролан. Ему неприятно, что и ты также относишься к нему. Сейчас объясню. Ты просто переняла чужое отношение и применила к нему. То есть воспроизвела стереотип.

— А какая разница? К нему все так относятся, а мне нельзя.

— Вот посмотри на Ролана. Чинит машину, таскает на себе ящики с продуктами в магазин, через день дерется с Сильвестром и всем старается доказать, что он мужик. Ни в ком не нуждается, все может — прямо герой. Но знаешь, чего не хватает гераклу? Девушки, которая будет восхищаться им, требовать от него защиты. Обидно ему, что ты больше обращаешь внимания на Вальтера, чем на него.

— И не обидно мне вовсе, — вынырнул Ролан из кустов. — Идем, я покажу тебе кое-что.

Ролан схватил меня за руку и повел за собой. Нестор остался стоять на тропинке. Его лицо вскоре исчезло в темных ветвях деревьев, словно они поглотили его. Ролан уходил все дальше вглубь, потом замедлил шаг и полуголосом рассказывал:

— Сейчас самое время идти на лося. Он сбрасывает рога и становится очень раздражительным. Кричит, зовет соперников на бой. К ним лучше не соваться. Один удар копытом и все — клади в гроб.

— Если лось сейчас злой, зачем вы пошли на охоту?

— Так интереснее.

— Вы самоубийцы.

— Тихо!

Я замерла, но не видела того, что видел Ролан. Мы выждали несколько минут и двинулись дальше. Ролану как-то удавалось идти бесшумно и скользить между ветками, чего не скажешь обо мне. Я со своей слоновьей грациозностью наступала на самые шумные листья и ломала с треском ветки, за которые пыталась держаться.

— Иди по моим следам.

— Зачем?

— В лесу есть капканы.

— Отлично. Я хороший сапер и быстро нахожу ловушки. Первый же капкан будет моим.

— Не говори так. Такими вещами разве можно шутить?

— Я говорю, что я неуклюжая. Зря ты взял меня с собой.

Ролан опять остановился и меня попросил о том же. Недалеко слышался хруст веток. Где-то, вскричав, взлетели птицы.

— А тут водятся медведи?

— Конечно, это же тайга. Но медведь сейчас сыт — не нападет.

Мы продолжили красться, но недолго. Ролан повернулся и прижал меня к себе. Он попросил не кричать и осторожно обернуться. Лучше бы я этого не делала. Недалеко от нас стоял волк.

— Где Нестор с ружьем?

— Не бойся. Волки охотятся стаей. В одиночку они не нападают.

Волк был большим, со светлой шерстью. Морда крупная. Уши стояли торчком. Тело при вдохе сильно раздувалось и казалось, что волк становился еще больше. Он двинулся к нам. Страх заставил меня сделать шаг назад. Ролан держал меня за руку и не отпускал. Он не боялся зверя. Волк остановился и прижался к земле, готовясь к прыжку.

— Ролан, — потянула я его за собой. Но он стоял и просил не двигаться.

Волк прыгнул вперед, щелкнул пастью, и я пустилась в бег. Страх подгонял меня, но убежать далеко я не смогла. Я сошла с тропы, и железная челюсть капкана сомкнулась на правой ноге. Я закричала. Ролан бросился спасать меня. Но я билась, хватаясь за ногу, и мешала Ролану разомкнуть капкан. Железные зубы впились в мягкую кожу, прокусив ткань штанов, которая быстро напитывалась кровью.

Волк куда-то исчез.

У Ролана получилось освободить меня. Он порвал штанину, стянул ногу ниже колена веревкой и пытался успокоить кровь. Я подтянула к себе ногу, но он опять вытянул ее. Он думал, что еще мог сделать. Боль усиливалась. Я старалась не плакать и закусила губу. Ролан посмотрел на меня. В его глазах был испуг, дикий и страшный. Не зная, что предпринять, он вдруг кинулся слизывать кровь.

Когда я увидела, как он присосался к ране, то вскричала от ужаса. Я била и пинала его, пытаясь отделаться. Здоровый Ролан не чувствовал моих слабых ударов. Он не отбивался от ударов, но пытался удержать за ноги, когда я хотела отползти. Мне кажется, я сама обезумела от его кровожадности. Смертельно испугавшись, я заревела.

Откуда-то вынырнул Нестор. Он отбросил окровавленного Ролана, схватил меня и побежал прочь от него. Я умоляла его защитить меня и не подпускать ко мне обезумевшего. Нестор был взволнован. Я схватилась за его куртку и ни за что не отпустила бы.

— Успокойся, все нормально, — говорил Нестор.

Мы вышли к деревне, и Нестор пошел обычным шагом. Боясь, что Ролан нас догонит, я вцепилась в него и попросила быстрее отнести меня в архив. Но Нестор посадил меня на лежавший ствол дерева и присел на землю.

— Посмотри на ногу. Кровь остановилась.

Кровь перестала идти. Рана запекалась. Но меня еще продолжало трясти.

— Ролан сам испугался, когда увидел такое количество крови. Он не придумал лучше, чем исцелить рану слюной. Слюна у нас быстро заживляет.

— Что?!

— Ничего, идем в больницу.

Нестор опять взял меня на руки и быстро побежал.

— Я ничего не поняла.

— Потом. Все потом объясню.

Нестор принес меня в маленькую деревянную больницу. Нас приняла врач по имени Чеслава. Она велела Нестору положить меня на операционный стол. Вместо всяких инструментов Чеслава принесла кувшин с водой и пару пузырьков с чем-то. Нестор остался в кабинете и сел неподалеку от другого пациента, который постоянно чесался.

В кабинете врача отсутствовала аппаратура. Комната была самой обычной, как в любом деревенском доме.

— Не унывай. Сейчас быстро вылечим твою ножку, и побежишь домой, — сказала врач, оттирая ногу от крови. — Вон этому чесоточнику повезло меньше, чем тебе. С ним еще придется возиться. Блох, видишь ли, опять подхватил. Где ты их только находишь, пес окаянный?

— Я что, специально? — сказал он хрипло.

— Где капкан-то нашла? — спросила у меня Чеслава.

— Мы на охоте были, — ответил Нестор.

— Хорошие охотники. Большую птицу поймали. Девку угробить захотели?

— Нет, познакомить со всем, но испугалась она и в капкан попалась.

— Пока в капкане сидела, и нужно было с волками знакомить. Никуда бы не сбежала.

— Ну, Чеслава…

— Пошел вон, в коридоре подождешь. И ты тоже, блохастый. Смотри парня не зарази! С вами, собаками, и так полно забот.

Они вышли. Чеслава начала промывать рану вонючим содержимым из первого пузырька. Ватный тампон еле дотрагивался до болезненного места, но зелье попало в ямочки от железных зубов, и кожа возгоралась адским пламенем. Со всех я дула на рану, чтобы успокоить ее. Но она так нестерпимо жгла, что я задыхалась от боли.

— Рана быстро заживает. Оборотень постарался?

— О чем вы?!

— Сразу видна их работа. Мог бы постараться и до конца долечить. А то оставили мне. Не бойся, я не брошу тебя как твои приятели, а вылечу до конца. Людей лечить проще, не то, что этих собак. Ох, знаешь, сколько с ними хлопот? Блохи, вши, глисты. Шерсть приходится выстригать, а когда начинается линька… Хоть с ума сходи. Постоянно чешутся, трутся о деревья, в шерсти всякая дрянь застревает и опять все заново. Хорошо, если у него есть жена. А если как у этого блохастого?

Чеслава взяла следующий пузырек и обработала рану промоченным ватным тампоном. Огонь стих и ногу обдало холодом. Кровь остановилась, а кожа, казалось, начала сковываться льдом. Я терла ногу рядом с раной, но она не хотела согреваться.

— Жены нет, детей нет. Лучше бы уж жена пила кровь, чем его блохи. Жена не задерет и от блох поможет избавиться. А так приходится мне, взрослого мужика купать в ванне. Потом дам себе волю, как следует, отхлещу его веником полыни. Он после спит без задних ног на матрасе из осиных стружек. Ох, как не нравится блошкам запах опилок! Ну, ничего. Оборотень все-таки живой в отличие от вампиров и всяко приятнее с живым, чем с мертвым. Но мертвецы в больницу и не ходят. Если же только смертельный перелом головы. Приходится опаивать паразита кровью. Раны у них быстрее собачьих заживают. Сразу покидают больницу и, слава богу! Я бы не вытерпела их похотливых взглядов на мои сосуды. Подай мне левую руку.

Чеслава из шкафчика достала шприц и штатив с пустыми пробирками. Из вены она взяла кровь, распределив ее по нескольким пробиркам.

— Мертвецы потом спасибо тебе скажут.

— Вы их лечите обычной кровью?

— Какой же еще, животной что ли? Главное, чтобы после вампир тебя не выследил и не загрыз.

Чеслава засмеялась, а мне было совсем не до смеха.

— Да ладно, тут все свои. Тебя не тронут, если ты только сама этого не захочешь.

Она вылила на мне ногу из кувшина воду. Та пролилась на пол, унося за собой кровь. Я не поняла, зачем Чеслава так сделала, но, наверно, так она лечила. Кажется, кроме зеленки и марганцовки у нее на столе ничего не было.

Чеслава намочила руки и стала водить ими вокруг раны, не прикасаясь кожи. Боль совсем ушла и нога успокоилась. Я заметила, что вода, оставшаяся на столе, шевелилась. Она поднималась по ноге, забивалась в рану и выходила вместе с грязной кровью. Чеслава манипулировала водой. Прочистив, она нанесла мазь на ногу и забинтовала.

— Нога быстро заживет. С недельку похромаешь, а потом забегаешь. Любой оборотень позавидует моему исцелению.

Вечером я была дома. Меня принес Нестор. Мы с ним не сказали друг другу ни слова. Он оставил меня на диване и ушел. Но вскоре пришла Роберта. Она бросилась обниматься, спрашивая, что случилось. Я ей рассказала о капкане. Она опять полезла обниматься, успокаивая меня. Но я была спокойна.

— Больше ничего не случилось?

— Больше ничего.

Роберта достала из своей сумочки букетик цветов.

— Ролан передал. Он извиняется. Он не думал, что ты вырвешься из рук. Если честно, парни совсем думать головой не умеют. Хотели покрасоваться перед тобой, но не все предусмотрели.

— Знаешь, я почти верю словам Чеславы о вампирах и оборотнях, но готова к тому, что это окажется розыгрышем.

Роберта немного помолчала.

— Это не розыгрыш. Легенды правдивы. Ролан, Виктор, Мстислав, Герман и Нестор — оборотни. Я ведьма, хотя никудышная…

— Никудышная? Ты ученица этой… красноволосой ведьмы!

— Марселины? Да, но этого она хочет. А я не понимаю ее штучек.

Роберта вынула из сумки мешочек. Из него она высыпала разноцветные камни с символами на них.

— Это ее подарок. Камни души. Они могут ответить на любой вопрос.

— Зеленая бирюза должна была достаться мне.

— Но не досталась. Ролан с друзьями и Вальтер спасли тебя. Я заметила твою пропажу и начала искать. Но ты словно испарилась. Я побежала к Нестору, он позвал остальных. Один Вальтер смог выследить тебя по запаху.

— А Вальтер?

— Вампир. Поэтому я его боюсь. Надеюсь, ты не испугаешься нашей тайны?

В окно постучались. Роберта помогла мне добраться до двери. Во дворе мы увидели Нестора. Он позвал нас.

Только мы вышли за порог, как Нестор вдруг начал превращаться в волка. Одежда рвалась на нем. Кожа покрывалась густой светлой шерстью. Тело становилось большим и мускулистым. Нестор увеличился втрое. Лицо вытянулось, превратившись в волчью морду. На руках и ногах появились когти. Спина сильно сгорбилась. В конце превращения Нестор встал на четыре лапы. Это был тот самый волк из леса.

Я подошла к нему и дотронулась до морды. Волк лениво моргал глазами. Роберта запустила в густую шерсть руки и начала гладить его. Довольный волк прилег на землю. Роберта, по-детски смеясь, запрыгнула к нему на спину и обняла за шею. Повторять ее подвиг я не стала. Я стояла рядом и удивлялась его огромности.

— Почему вы мне раньше не сказали?

— Раньше ты была чужой. Ты могла рассказать о нашей тайне другим, враждебным людям и они убили бы нас. Но теперь мы точно знаем, ты сохранишь секрет.