Рассвет мертвых

Глава 7

В музее произошел скандал. Мирослав Мрак изъявил желание купить картину «Борьба проклятий». Вальтер был против. Он говорил, что музейные экспонаты принадлежат одновременно всем, и никто не может забрать себе что-нибудь в частную коллекцию. Мрак смеялся над ним и шутил над его характером. Когда же дошла очередь до меня, то я ответила, что не против продажи. Деньги мне были необходимы. Мне нужно было обустраивать дом. Построить хотя бы баню, чтобы не беспокоить Роберту по мыльному вопросу. К тому же Роберта начала говорить о свадьбе. Нестор пока отмалчивался, и при мне об их отношениях не бывало разговоров, но подготовить подарок мне хотелось.

Вальтер сдержанно злился. Умеренно спорил с Мраком и выказывал нам холодное отношение. Почему к нам обоим? Как только я ответила, что хотела бы продать картину, Вальтер причислил меня к предателям, и мы с Мраком оказались в одном лагере. Я не собиралась воевать против Вальтера, но Мрак одобрял мое решение, что я приняла его сторону. Он часто подмигивал и шептал, что Вальтер скоро сломается, нужно только нажать на него. Я не понимала этого павлина и его планов.

— Ты хочешь того же, что и я.

— Нет. Я всего лишь высказала свое мнение, и оно не совпало с мнением Вальтера. Он теперь со мной не разговаривает.

— Он на тебя долго злиться не будет.

— Знаете, я лучше останусь в сторонке и буду наблюдать за вами издалека.

— Да ладно, наши цели совпадают. Если не первая, то вторая точно.

— Какая вторая?

— Подразнить Вальтера.

Умел Вальтер выбирать друзей.

— Как ему не повезло с вами.

— Зато повезло с тобой.

— Повезло. Потому что мы с ним друзья и если вы будете надоедать мне, он послушает меня и вас выгонит.

— Я услышал то, что мне нужно. Если проблема так легко решается, просто попроси Вальтера. Я правильно понимаю, он все сделает ради тебя?

Мрак приблизился. Темные глаза блестели. Свет свечи трепетал, и злые тени опасно играли на его лице. Он задумал что-то нехорошее. От его взгляда становилось тревожно. Мрак был обжигательным. Хотелось сбежать от него. В архив, где прохладно, где я чувствовала себя в безопасности, где я скрылась бы от его коварного взгляда.

Вальтер сидел в чайной комнате и пил свой странный чай. Я села рядом с ним, положив ноги ему на колени.

— Мирослав часто посещает нас, — задумчиво произнес он.

Вальтер завернул мне штанину и осторожно прикасался к белым ямочкам от укуса капкана.

— Скоро он уедет и не будет нас больше беспокоить.

— Он тебе не нравится?

— Если он был подальше, больше бы нравился. Не стоит ему много уделять внимания, он этого не достоин.

— Он вон какой музей отстроил, а ты говоришь, он не достоин.

— Ты переоцениваешь его. Мирослав не достоин твоего внимания и тебе не следует им увлекаться.

— Что за кошка пробежала между вами?

— То не кошка, а разные убеждения. Но не будем больше о нем.

Вальтер передал мне опустошенную чашку, и я поставила ее на стол.

— Нога быстро зажила, это очень хорошо.

— Да, я даже хромать перестала.

— Твоя подруга так мило за тобой ухаживала. Я мог наблюдать за вами вечность.

— Вальтер. Ты будешь злиться на меня?

— Я никогда на тебя не злюсь.

— Я хочу кое о чем попросить.

— Это связано с Мирославом?

— Да.

— Тогда я имею право злиться.

— На меня?

— На него.

— На него, пожалуйста, злись, сколько хочешь. Речь идет обо мне. Я писала картину, когда чувствовала себя плохо. В ней показано то зло, что я испытала. Я выплеснула его на холст. Выпала возможность избавиться от картины, и я хочу этого.

— Но я не хочу. Пойми, ты больше никогда не сможешь нарисовать подобное. Это случилось единожды и может не повториться.

— И не надо. Мне отчего-то кажется, что я никогда не была счастлива. Словно всю жизнь я во тьме провела. Это преследует меня, не дает покоя.

— Все мы счастливы, только не замечаем этого.

Я взяла руку Вальтера и потянула к себе.

— Хочешь послушать мое сердце?

Вампир не отказался. Холодная рука коснулась горячей кожи. Мы оба замерли. Вальтер слушал. А мне было интересно, чем это может для меня закончиться.

В конце концов, Вальтер дал согласие. Он объявил мне это и больше не показывался в музее. Мрак обещал зайти, как только у него появилось бы свободное время. Я его ждала вместе с Робертой, но он так и не пришел.

— Я поддерживаю Вальтера. Нечего продавать всяким… как ты сказала?

— Павлин.

— Наши потомки потом бы любовались твоей картиной.

— Нечем здесь любоваться. Страшная картина и страшные чудовища, которые заставляют людей проливать кровь.

— Мне кажется, искусство должно заставлять размышлять и ты с этим справилась.

— Все равно хочу избавиться от нее.

— Говорят, он очень красивый.

— Кто?

— Павлин твой. Черные бездонные глаза. Смотришься в них как в пропасть. Эта пропасть раскрывается и поглощает тебя. Увлекает за собой, кружит голову и как только наиграется, отпускает в мертвую пустошь. Но и здесь не найдет душа умиротворения. Демон не дал свободы, но позволил проститься. Красными губами он будет целовать до тех пор, пока не высосет душу.

— Не нравятся мне твои слова.

— Это не мои. Так Марселина говорила о нем.

— Что? Марселина?

Роберта выглянула в окно. На улице темнело.

— Я не могу больше с тобой оставаться. Я бы посидела с тобой еще, но за мной сейчас Нестор придет.

Вместе они собирались обустраивать новый дом. Нестор только построил им гнездышко, как Арина принялась прогонять дочь замуж с удвоенной силой. Нестор из-за этого перестал вовсе приходить к ним в гости. Роберта долго ругалась с матерью, но первой сдалась. Взяв с собой приданое, Роберта покинула родительский дом. Арина осталась одна, но была довольна собой.

Роберта ушла из музея. Я осталась стоять у картины. Походив по другому залу, я опять вернулась к прежнему месту. Мрак не приходил уже вторые сутки, хотя до этого посещал музей каждый день по несколько раз. Я маялась у входа музея, бродила туда-сюда. Выглядывала на улицу, но в темноте ничего не могла разглядеть. Я вновь оказалась у своей картины. Немного прошло времени, как я услышала шаги. Шли двое. Я думала, это Вальтер с кем-то. Но по длинному залу ко мне навстречу двигались Мрак и Марселина. Ведьма громко смеялась шуткам Мрака и вешалась ему на шею. Меня охватил ужас при виде ее. Вместе они выглядели как коварные хищники. Он — в черном, опасно-обаятельный. И она — красная и соблазнительно-жалящая.

— Грета, это Марселина, — представил он ее.

— О, птичка! Близость смерти нисколько не испортила тебя. Как твоя ручка?

Я оцепенела. Даже если нужно было позвать Вальтера, я бы не смогла.

— Вы знакомы? Я боюсь спросить, как это случилось.

— Птичка забрела ко мне, когда я искала последнюю душу. Очень вовремя. У меня получилось отравить девочку, но помешали…

— Оборотни! — вдруг обрела я голос. — Меня спасли оборотни.

Марселина улыбнулась. Она нисколько не смутилась.

— К моему сожалению. Волки часто портят мои замыслы, но сильнее мне докучает Вальтер. Он не убережет тебя, милая.

— Чем тебя донимает безобидный Вальтер?

— Своей живучестью. А ты бы мог мне помочь.

— Если бы я узнал о твоих планах раньше, то непременно оторвал бы тебе голову, — холодно произнес Мрак. Марселина от неожиданности отступила от него.

Мрак протянул мне конверт и сказал, что картину заберут завтра. Он развернулся, чтобы уйти. Марселина, взяв его под руку, обернулась через плечо:

— Мы еще увидимся!

Я ждала, когда они уйдут. Только они скрылись, я со всех ног побежала в архив. Там, за письменным столом с серьезным видом занимался писаниной Вальтер.

— Ты довольна? — вдруг спросил он, поднимая темные глаза к свету.

— Почти.

— Я сделал так, как ты хотела. Чего тебе еще не хватает?

— Не злись. Обещаю, я нарисую тебе картину, только не злись на меня. Он пришел не один. С ним была Марселина.

— И что?

Меня задела его жестокость. Я не смогла сдержаться, и глаза оказались на мокром месте.

— Она взяла мою кровь для своего любовника!

— Я тебя не понимаю.

Вальтер изображал удивление.

— Я знаю вашу тайну! Мне все рассказали про этих оборотней и мертвецов! Они превращаются в волков, в полнолуние сходят с ума, кусают и убивают! Настоящие звери! Мстительны, свирепы и кровожадны! Вампиры — люди, превращенные в мертвецов! Сохраняются веками, пьют кровь и не выходят на солнце! У них, бессмертных, не стучит сердце! Они злы и жестоки! Не ведают прощения, не ценят ни жизни людей, ни человеческих чувств!

— Нет, это неправда…

— Мучители! Кошмар всего человечества! Мертвые не знают сострадания и любви! Ими двигает безжалостность и неистовство! Убить, создать ад на земле! Власть принадлежит мертвым…

Вальтер вскочил и закрыл мне рот. Он был встревожен.

— Не произноси страшных слов, не могу их слышать. Не называй меня бессердечным. Оно не стучит, но я продолжаю чувствовать. Не было б у меня сердца, я бы покинул тебя, но не могу оторваться. Мне страшно оставаться в одиночестве. Снова тьма накроет, и я перестану жить. Ты — моя маленькая жизнь. Я живу, смотря на тебя. Вспоминаю, что могу чувствовать больше, чем привык.

— Пожалуйста, остановись.

— Ты не сбежишь от меня?

— Какое тебе дело, старому вампиру, до девчонки? — горько спросила я. Только что он выказывал озлобленность и тут же просил не покидать его.

— Когда остаешься один, такой луч как ты дороже золота.

Я улыбнулась и обняла его. Вальтер не потянулся ко мне. Он был неспокоен и с тоской смотрел на меня.

— Боюсь, даже из архива я теперь не смогу выйти. Марселина обещала встретиться со мной.

— Я убивал ее и не раз. Она сгубила не одну человеческую жизнь. Когда мы спасали тебя, Ролан разорвал ее на куски, а я сжег. Как видишь, это не помогло.

Вальтер расстегнул мне рукав и провел пальцем по моему шраму.

— Ведьма мертвых не может умереть, пока не передаст дар, — произнесла я, смотря за его движением.

— Дар не позволяет ей умереть. Она сгорает, но восстанавливается из пепла. Тонет, но выбравшись на сушу, начинает дышать. Дело, конечно, не только в ней, но и в других ведьмах. Они защищают ее и не позволяют ей умереть. Охотятся за ее душой, как за самым редкостным сокровищем.

— Это и вправду сокровище.

— Держать в заточении душу и задавать ей вопросы? Нет таких вопросов, на которые ты не сможешь найти ответы. Сумасбродные ведьмы. Поэтому мы не ладим. Все должно подчиняться их воле. Какое свободное существо захочет выполнять чужие капризы?

Я отодвинула его вещи на столе. Что-то упало на пол, но Вальтер не обратил внимания. Я села на стол, подвинув Вальтера к себе, и взяла его лицо в руки, повернув глазами на свет.

— У вас у всех красные глаза?

— Да, — тихо сказал он.

— Что будет с тобой на солнце? Ты сгоришь?

— Нет. На солнце неприятно находится. Оно слепит, и мы плохо видим. Солнце показывает нашу настоящую сущность. Во тьме вампир кажется привлекательным, на свету видна наша тонкая иссушенная кожа и все, что под ней. Видны вены, по которым течет отравленная кровь, сосуды, капилляры.

— Покажи клыки.

Вальтер открыл рот. Клыки выдвинулись, становясь длинными.

— Хочешь пить?

— Меня всегда мучает жажда. Когда ты рядом.

— Чем ты утоляешь жажду?

— Консервированной кровью. Бочки в спальне наполнены ею. Вино, помнишь, ты использовала для ритуала, смешано с кровью.

— Ты и алкоголем балуешься?

— Иногда, — скромно улыбнулся он, — я не всегда сижу за книгами.

— А я пила то вино. Какая гадость! Подожди, а бочки с кровью откуда? Не сам же ты их наполняешь? В деревне столько людей нет.

— Ролан доставляет.

— И в пивную тоже?

— Тоже.

— Откуда он их берет?

— Привозит поезд вместе с остальными продуктами.

Этому ответу я была удивлена.

— Не подумай, что нас так мало и все мы живем в тайге. Мы разбросаны по всему свету, и вся эта орава кормится кровью. Вампиры давно занимаются консервами, а оборотни их распространением. Ким беспокоится за Долину, поэтому заставляет Ролана возить бочки. И волки сыты и овцы целы.

— Получается, оборотни вам прислуживают?

— Нет. Оборотень сильнее вампира и порвет за раз троих. Поэтому держать нас в страхе им не составит труда. Но постоянно жить, воюя, сложно. Консервы — это компромисс. Немногие из вампиров питаются одними лишь консервами, все равно идут на охоту.

— А ты когда в последний раз ходил на охоту?

— Я и не помню. Это было давно.

— И не хочется?

— Вот сравнение. Есть вчерашний хлеб — это для нас консервы. А есть свежеиспеченный. Я уверен, ты выберешь второй хлеб.

— Значит, я похожа на свежий хлеб? Хочешь укусить за горбушку?

Вальтер убрал от себя мои руки.

— Никогда не говори так. Я могу погубить тебя. Это преступление. Я никогда на это не пойду.

— Разве это преступление — кусать людей?

Вальтер не ответил. Он поднял с пола вещи, прогнал меня со стола и начал переписывать.

После новых откровений я иначе стала смотреть на Вальтера. Раньше я видела в нем живого человека, но теперь замечала за ним странности, которые не припишешь живому.

Вальтер не реагировал телом. Он не чесался, не зевал, не потягивался и спина у него не затекала. Он мог долго сидеть за писаниной, не отвлекаясь. У него не болело тело, ему не было ни холодно, ни тепло, он не уставал. Как человеку постоянно нужно ощупывать предметы, попробовать что-нибудь на вкус, так Вальтер был освобожден от этого. Его не интересовала поверхность деревянного стола, запах чернил и какой на вкус чай в чужой кружке. Иногда Вальтер уходил, чтобы налить себе чай из особого чайника. Я, конечно, залезла в его чашку и выяснила, что это мерзкая разбавленная кровь.

Вальтер рассказывал, что после обращения вампир резко тупеет. Исчезают необходимость в комфорте, в еде, в развитии. Вампира интересует только жажда. Удовлетворив ее, он ищет, чем развлечь себя. Но вампир может превратиться в животное, если его интересует только жажда. Утолив ее, он идет отдыхать в темное место до следующего прихода жажды.

Вампиры очень ленивы. Если вы встретили вампира, занимающегося музыкой или рисованием, то это удивительно. Каждый день для них похож на предыдущий. Представьте, что их жизнь — это затянувшийся день.

— Ты встаешь утром и открываешь глаза. Какие у тебя мысли?

— Сначала умыться и позавтракать. Потом занимаюсь разными делами по дому. Иногда помогаю Роберте. Когда наступает вечер, иду на работу. После домой спать.

— А вампир просыпается, чтобы утолить жажду и все. Нет чувств голода, нет потребности в разнообразии пищи, нет мотивов, ничего не хочется. Зачем идти на работу, если не нужны деньги? Зачем дом, если не чувствуешь холода?

Но насчет последнего Вальтер врал. Он чувствовал тепло и любил его. Он грел руки у лампы, прижимался к стенам музея, которые напитались днем солнечным теплом. Я грела его руками и ему это нравилось.

Я узнала, что его раздражали люди, особенно толпа. Как ему казалось, человек неусидчив, часто менялся, дергался, много бегал и болтал. В отличие от спокойных вампиров человек пытался жить, поэтому он постоянно чего-то хотел, требовал, отбирал. С другой стороны Вальтер не одобрял свое недовольство. Ворчание не давало чувствовать, оттого у вампиров было ко всему холодное отношение. Они старики в юном теле, забывшие и о любви и, что кроме тьмы, в которой они существовали, был солнечный свет.

— Сколько тебе лет?

— Много.

— Ну, говори. Или я тебя буду пытать.

— Ты слишком смелая для человека. Я с трудом терпел твои шутки, а теперь ты мне еще и угрожаешь.

— Ты сам сказал, кусать не будешь. Так чего же мне бояться?

— Естественного страха. Мышь всегда боится кошки.

— Хорошо, я очень храбрая мышь. Сколько тебе лет?

— Девяносто семь.

— Какой ты старый.

— У меня нет ни одного седого волоса. Разве я старый?

— Как ты видишь мир? Старые люди все равно по-другому воспринимают его.

— Я уже говорил, для нас жизнь — как затянувшийся день. Тебе кажется, что мы видимся пять раз в неделю, для меня словно ты посещаешь каждые десять минут. Я не успеваю соскучиться по тебе и это хорошо. Я не думаю, что выдержал бы тоску. Но стариком я себя не чувствую. Трудно осознавать, что мир меняется. Я был поражен прогрессом, в особенности… Я обомлел от современного искусства — арта, правильно говорю? Свежо еще в памяти воспоминание о первом полете в космос, а на дворе новое время. Мне века нет, а за людьми трудно уследить. Тяжело общаться с новыми людьми.

— Мы с тобой быстро подружились.

— Может, мне кажется, но раньше люди были проще. Не стеснялись показывать своего настоящего отношения. Мы стыдились безразличия. Не могли не оказать помощь нуждающемуся. Я не имел понятия о ненависти и презрении, но знал об уважении.

— То есть время изменилось в худшую сторону?

— Нет, это я остался прежним. Позволительно ли мне судить о временах? Я видел многое. Но по возрасту меня можно сравнить с обычным стариком. Я недалеко ушел. Как старик бы не посмел подступиться к девице, так и я стараюсь не задавать нескромных вопросов.

— Как интересно, нескромные вопросы. О чем ты меня хочешь спросить?

— Я не говорил, что чем-то интересуюсь…

— А я и так все поняла. Выкладывай.

— Я не имею права спрашивать подобное, но какие отношения связывают тебя с Роланом?

— Обычные, дружеские.

— Он хочет… чего-то большего?

— Не знаю. Я не интересовалась.

— А если он будет настаивать?

— На что ты намекаешь?

Его вопросы рассмешили меня, но Вальтер оставался серьезным.

— Дружба с мертвецом ничего не даст тебе. Я остаюсь таким же из года в год и не меняюсь как ты. Живое существо в сравнении со мной лучше… Я схожу с ума в одиночестве. Тоска пожирает изнутри. Но я тебя не смею обрекать на заточение. Поэтому прошу. Не совершай ошибку. У тебя есть то, что я могу отобрать, но Ролан может сохранить. Он недоумевает, почему ты выбрала мое общество. Я обещал ему, что не буду очаровывать тебя, но мне льстит твое отношение ко мне. Поэтому я не могу от него отказаться. Я бы не хотел быть покинутым…

Вальтер говорил в ту ночь долго. Я понимала его и то, о чем он говорил. Мне было одиноко, но я смогла оставить это в прошлом. Его одиночество проникло даже в мой сон. Мучаясь во сне от чувств, я хотела позвать кого-нибудь. В небе из-за туч показалась луна. Фигура, стоявшая на пороге из-за светила отбрасывала длинную тень. Он пришел с холода. Просто наблюдал, как я спала. Во сне я тянула руки к Тени, приглашая к себе. Мне было одиноко, а ему холодно. Тень скользнула под одеяло. От его холодных прикосновений бегали мурашки по коже. Он старался обнять меня всю, сжал в комочек и погрузил в объятия.

Я тянула его к себе и прижимала. Он шептал о чем-то. Его дыхание было морозным, от чего я замерзала и тряслась. Он прикасался к моей коже губами, и я согревалась. Мне стало жарко от того, что он рядом. Тень шептала, что это будет приятно. Когда он присосался к коже, мне не было больно. Он обещал, что придет еще и испарился под утро. Как будто ничего не случилось.

Я проснулась в послеобеденное время. Голова жутко раскалывалась. Я встала с кровати и почувствовала себя нехорошо. Ощущалась слабость. Если мне что-то снилось, то этого я не помнила.

Кошмар повторился спустя несколько дней. Приходила Тень и пряталась под одеялом. Сопротивляться ему я не могла. Я его не боялась. Наоборот, мне хотелось согреть его теплом своего тела, поэтому я прижимала Тень к себе и поила. Он становился теплее, и рядом с ним я переставала мерзнуть. Я не хотела его отпускать, и он тоже не спешил уходить. Исчезнув под утро, он оставил о себе воспоминание.

Я пожаловалась Роберте на кошмар. Первым делом она подарила мне своего безымянного кота, которому велела охранять мой сон. Кот, похоже, не понял, чего от него требовали, но в новом доме остался и не сбежал. Вторым делом мы пошли к ведьме Леонор — царице лесов и земли.

Леонор оказалась странной девушкой. Она двигалась плавно, почти парила над землей. Ее лицо не выражало эмоций. Смотрела словно сквозь предметы и прислонялась ухом к деревянным стенам, слушая, о чем они шептались. Ведьма была одета в естественные цвета: желтый, зеленый, коричневый. Голос был тонким, хрустальным. Волосы у нее вились. Леонор была ни красивой, ни страшной, но ее поведение точно привлекало внимание.

— Хотите чаю? У меня есть прекрасный напиток, — приветствовала нас ведьма у своего домика.

Внешне ее дом не отличался от других, но внутри он оказался полностью деревянным. Стены, пол, потолок, мебель и посуда. Леонор налила ароматный чай в деревянные кружки.

— Давно не заходила, Роберта.

— Меня не приглашали.

— Что за гости, если их нужно звать? Нужно приходить, когда не ждут. Гости подразумевают под собой секрет. Я начинала тосковать без твоего общения.

— В люди нужно выходить. Ты целые дни проводишь в лесу.

— Прибывает зима. Деревья впадут в сон. Их нужно подготовить.

— Леонор, мы пришли не просто на чай.

— Я знаю.

— Меня зовут Грета. Мы пришли из-за меня. Мне снятся кошмары…

Леонор посмотрела сквозь меня и замерла. Она прислушивалась к голосам. Ведьма наклоняла голову в одну сторону, то в другую. Сколько я не силилась, ничего не услышала.

— Я знаю даже больше, чем положено, — слабо улыбнулась Леонор. — У стен тоже есть уши. Помните.

Ведьма взяла пустые кружки и отнесла на кухню.

— Что это было? — спросила шепотом я у Роберты.

— Она слышит, как разговаривают деревья. Стол, если он из дерева, тоже говорит. Боюсь, Леонор теперь все знает о тебе.

Леонор вернулась с зеркалом в руках.

— Расскажи, что тебя беспокоит.

Я собралась с мыслями и закрыла глаза, чтобы вызвать воспоминание.

— Мне снился сон. В гости приходила Тень. Холодная как ночь и одинокая как луна в небе. Тень искала утешения и нашла ее в моих объятиях. Зачем приходит Тень??

Она поставила передо мной зеркало и зажгла свечи.

— Мы спросим у самой Тени. Посмотри в поверхность зеркала и скажи, кого в ней видишь.

Дверь открылась. В дом вошел Игорь, таща за собой мешок. Он бросил его у входа и сел за стол.

— Налей! — потребовал он.

Леонор уплыла на кухню и сразу же вернулась с кружкой в руках. Игорь отпил и выплюнул красную жижу. Он начал грязно выражаться.

— Чего бы ты не съел и не выпил, все превратится в кровь. Ты будешь жаждою томим, ты будешь голоден, но не утолишь своих желаний.

— Тебе нравится меня наказывать, противная женщина!

— Опять крутишь шашни с Марселиной! — разозлилась Леонор. — Воспитываю тебя, но проку нет.

— И не будет! Что мне до твоих дурных намерений.

— Тебя наградила горбом женщина со зла и будешь его носить как проклятие. До тех пор будут умирать деревья в саду, пока не осознаешь вину.

Леонор хлопнула в ладоши.

— А теперь иди и помоги деревьям.

Игорь проклинал Леонор, но послушно встал и ушел.

— Попробуй отучить мужчину пробираться в женскую постель. Игорь проклят ведьмой, любившей его. Ей обещал герой и золото со дна реки и кучи изумрудных гор, но тайно посещал другую. И не одну. Любитель женской красоты, таким он и остался, хотя минуло много лет. Лицо осталось прежним, но исказило тело проклятие любви. Отвернулись женщины, увидев мерзкий горб. Но он не отставал от них и так плетется, падая к ногам, даря им поцелуи и улыбки. Ничему не научился наш любовник. И я той ведьмы правнучка. Служить он будет мне до тех пор, пока не вырастут деревья в парке. Тогда отвалится и горб.

Леонор вновь зажгла свечи и повторила просьбу. В зеркале должен был кто-то появиться. Но никто не приходил. Я видела только свое лицо.

— Леонор, это был сон. Кошмар. Тени не существует. Он выдумка моего сознания.

— Пришел во сне, придет к нам и сейчас. Нужно лишь желание увидеть образ тот.

Она права. Не было у меня ни желания, ни веры. Я отложила зеркало.

— В таком случае, пей.

Ведьма передала мне кружку Игоря. Ожидая, что там окажется кровь, я сморщилась, делая глоток. Но оказалось еще хуже. Это была водка. Я выплюнула в кружку.

— Я не могу это пить!

— Глотка достаточно для усмирения Тени. Напиток защитит, и спать спокойней будешь.

Леонор пообещала тихую ночь. Но я долго не могла уснуть. Ждала, что что-то случится, но было спокойно. Рядом со мной на постели мурлыкал кот.

— Ты будешь защищать меня от призраков? — спросила я у него. Кот не ответил. Он спрыгнул с кровати и ушел из спальни, виляя хвостом.

Я задула свечу и заснула.

Что-то шуршало на крыше. Потом кто-то мягко трогал дверь. Замок щелкнул и открылся. Тень стояла у двери. Черная и невидимая. Его лица я не могла разобрать. Сплошное темное пятно. Не было губ, но он целовал. Мягкие и холодные. Тень когда-то была человеком.

Тень жаловалась, что я пахну мертвой. Мне было смешно, я тянула его к себе. Тень прижималась, впитывая тепло, и целовала. Он грустил от того, что я пошутила над ним. Живой человек пахнет как мертвый. Уходя, Тень просила, больше так не делать.

Бедный Вальтер! Он ждал, когда я исполню обещание. Но я откладывала рисование. Мне не хотелось брать карандаш в руки. Я оправдывалась, что вдохновение покинуло меня, что я устала и не высыпаюсь по ночам. Он не верил и пытался обидеться. Когда обида проходила, он возвращался в мою архивную комнату и наблюдал, как я переписывала старую книгу.

Я не хотела с ним общаться, чтобы не выслушивать его упреки. Он пробовал заговорить, я молчала. Он прекращал разговор, и мы сидели в тишине.

— Так и будешь хранить молчание?

Я посмотрела на него и продолжила писать.

— Хорошо, тогда слушай. Давным-давно, в 1947 я был человеком. Измученным, исхудалым, покалеченным, но человеком. Из всех чувств, что я мог испытывать, я испытывал только отчаяние. Тогда люди были все одинаковы и все мы чувствовали одно и то же. Отчаяние висело в воздухе. Мы вставали с ним и вместе ложились спать. Победа со вкусом горечи. Выигрыш. Но для меня поражение. Конец всему. Жизнь заканчивалась. Это видел я. Об этом знала и Изабелла.

— Изабелла?

— Моя жена. Она дарила мне остатки своих дней, чтобы я жил. Держала тонкими как прутья руками меня и просила умереть только после нее. Она не желала видеть мое тело безжизненным. Худой мертвый муж. Она была уверена, что сойдет с ума. Не выдержит и обратиться в безумие. О чем она говорила, я не понимал. Безумие уже наступило. Изабелла не выходила из дома потому, что боялась. Знаешь, что я видел из окна своего разрушенного дома? Люди ели людей. Голод довел нас до крайней меры. Граница стерлась, и человек перестал быть человеком. Он превратился в животное. Хлеб из глины и крапивный суп не спасали от голода, наоборот возбуждал еще больший аппетит. Поэтому мы перестали есть, чтобы просто остаться людьми. Желание остаться человеком довело меня. До самоубийства.

Я подняла к нему глаза, не веря его словам.

— До самоубийства… Самое забавное, что мне даже не было на чем повеситься. Но я знал, стоило выйти на улицу… Достаточно одного взгляда и люди возгорались как спички. Это все от отчаяния. Люди не стеснялись убивать, так они вымещали злость. А тело скинули бы на гору трупов. Для них даже ям не рыли — не успевали хоронить. Целый день я шатался, надеясь отыскать смерть. Вконец измучившись, я сел под деревом. Наступала ночь. Я почти спал, кажется, дремал. Возвращаться домой я не собирался. Что меня там ждало? Жалкая умирающая жена. Как она выживала, одному богу известно. Я думаю, Изабелла сильно жалела, что выбрала меня. К чему я привел ее? К смерти. Длительной и мучительной. Мы видели, как умирали вокруг нас. Мы видели, как медленно умирали мы. С каждым днем по частичке мы теряли самих себя. Мы перестали разговаривать, перестали смотреть друг на друга и перестали жить. Она просто ждала, когда умрет. А я ждал, когда умрет она, чтобы потом наложить на себя руки.

В ту ночь, когда я спал под деревом, ко мне кто-то подошел. Наверно, то был мой освободитель, думал я. Лицо странника я разглядеть не мог. Темь скрывала его. Освободитель спросил:

— Ты умираешь?

— Нет, но желал бы.

— У тебя еще жена не умерла.

— Знаю.

— Могу чем помочь?

— Да. Освободи меня.

— Что я получу взамен?

Я ему ответил, все, что он только пожелает. Хоть мою душу. Только пусть избавит от бренного тела. Я думал, он быстро убьет меня. Но он склонился и укусил за руку. Долго он пил кровь, пока я не начал чувствовать холод. В ногах, руках. Холод пробирался выше, к самому сердцу, а столкнувшись с ним, превратился в тепло. Тепло двигалось обратно к рукам. Становилось жарко, и я дышал с трудом. Я готовился к смерти, но не знал, что перед уходом окажусь, словно в кипятке. Тело горело, я мучился от боли и к утру умер. Я с наслаждением открыл глаза и увидел рядом с собой ангела. Он был красив. Белоснежная кожа, пухлые губы, темные мягкие волосы. Точно ангел, он не мог быть человеком. Идеальный, благородный и великодушный. Он улыбался одними лишь губами, и я знал, он простил все мои грехи. Я смеялся и не мог остановиться.

— Нравится тебе?

— Я в восторге! Я хочу петь и танцевать!

— Я выполнил свою часть уговора, теперь ты должен мне. Я приду за тобой через несколько дней, и ты последуешь за мной.

Я не знал о жизни после смерти. И еще не знал, что рай похож на ад земной. Я вернулся в свой дом. На кровати лежала Изабелла. Белая, невинная, угасающая. Бог услышал ее мольбы. Ее душа отходила, и она вслед за мной должна освободиться. Но ангел не приходил за ней. Мне так стало ее жаль как никогда. Женщина столько пережила: смерть родителей и своих детей, нищету, голод, войну. Она видела самое дно человеческого существования, его низости, подлости и бесчестье. Она побыла в аду, так почему ее не забирают на небеса? Ее, свидетельницу всего бесчеловечия, обязаны помиловать. Я прижал ее тело к себе. Изабелла была еще тепла. Я гладил ее, не желая отпускать. Для того ли я хранил любовь к ней, чтобы теперь расставаться? Я ласкал ее тело и плакал над ней. И меня привлек запах ее тела. Я не знал, что не меня нашло. Сначала я целовал Изабеллу, а потом укусил. Она вздохнула. Из раны потекла кровь.

Я присосался к ней как пиявка, глубже вонзая зубы. Она хотела меня оттолкнуть, но у нее не было сил. Изабелла беззвучно стонала и в конце смирилась с судьбой. Я ее обескровил и стал ждать, когда она очнется.

Ангел пришел, но было поздно. Изабелла умерла, не дождавшись спасителя.

— Когда наступила ее смерть?

— Недавно.

— Подождем один день.

Только одни сутки и мы с Изабеллой воссоединимся вновь. Опять она окажется в моих объятиях, и после мы никогда не расстанемся. Смерть больше не сможет разлучить с нас. С такими мыслями я ожидал ее возвращения. Ангел тем временем следил за нашей безопасностью. Он часто выходил из дома и присматривал за округой. В конце первого дня, ночью она проснулась. Я ликовал. Я благодарил небеса за подарок и обещал и им и ей, что не оставлю ее. Всеми возможными способами сохраню ее душу. Но как позже выяснилось, я рано радовался.

Изабелла оказалась ненасытной. Тонкая увядающая женщина оказалась сильной кровожадной демоницей. Мы с ангелом наблюдали за ее аппетитом, как она убивала одного за другим и сжирала его плоть. Ангел хвалил ее неудовлетворенность, а я ужасался. Чудовище не просто выпивала кровь. Оно набрасывалось на людей, вгрызалось зубами и разрывало тело несчастной жертвы. Она пила не только кровь, но и пожирала мясо. Большие куски запихивала к себе в черную бездну и продолжала чувствовать голод.

Днем мы скрывались, а ночью выходили накормить зверя. Ангел питался мало, я еще меньше. Одна Изабелла могла позволить себе пировать. В то время за количеством людей не следили. Никто не интересовался чужими судьбами. Они знали, чем больше умрет людей, тем больше им достанется зерна. Поэтому Изабелла изо дня в день праздновала. Моя Изабелла стала настоящим чудовищем. Она не слышала и не видела меня. Ее единственным желаньем было только утолить голод. Я звал ее к себе, просил вернуться. Мы еще могли быть счастливы как раньше. Счастье можно было возвратить, только бы достучаться до нее. Оказалось бесполезно. Изабелла перестала слушаться даже ангела.

Вместе с нами волновались люди. Умирало слишком много. Их пугали недоеденные трупы, брошенные на улице. Мы не успевали прибираться за Изабеллой. Безопасность ее перестала интересовать. И люди начали охоту за монстром. Две недели я жил в страхе. Я ходил за ней, преследовал Изабеллу. Боялся, что она выдаст себя. Но ей как-то удавалось выуживать людей по одному. Ангел тоже присматривал за ней, убирая всякий раз ненужных свидетелей.

Однажды случилось то, чего я боялся. К нам пришла анемия, и Изабелла напилась больной крови. Под утро я ушел отдыхать, зная, что она должна вернуться. Орущую и плюющую кровью ее схватили люди и привязали к столбу. Они хотели сжечь чудовище. Ангел прознал об этом и разбудил меня. Вместе мы отправились ее спасать. Ангел готов был вытащить ее из огня, но я остановил его. Он видел, как в огне умирала одна из нас, а вокруг плясали убийцы. Я же видел испуганных людей. Я знал их, они были моими соседями. Такими же, как и я раньше. Отчаявшиеся, голодные, замученные до смерти, а теперь и обезумевшие от страха. Изабелла выглядела устрашающе. У нее торчали длинные когти и клыки, рот в черных подтеках крови, лицо обезображено животной маской. Она все еще испытывала голод. Освободи ее и она добьет этих скелетов.

Я позволил им сжечь Изабеллу. Смотрел, как она визжала, пожираемая огнем. Ее силы были подорваны, и она не могла порвать гнилые веревки. Она так слаба, но все еще кровожадна. Сгорая, Изабелла хотела убивать, смотрела на людей и старалась дотянуться. Она не чувствовала боли, не знала, что уничтожается ее тело. Обращалась ни во что, но продолжала хотеть крови. Это случилось в 1948 году.

Так давно, это было так давно. Я почти ничего не помню. Стерлось из памяти. Я почти не помню, как она выглядела. Все, что было до смерти, чаще всего забывается. Со мной случилось то же. Ярким воспоминанием остался костер, в котором погибла Изабелла. Она не просила спасти ее, но я позволил ее убить и ощущаю за собой вину. В вопросах я провел вечность, так и не найдя ответов. Правильно ли я поступил? Предал ли ее? Должен ли я мстить людям? Я только уверен, что это была моя вина. Больше я никого не обращал.

Вальтер затих. Лицо он отвернул от света и спрятался в тени. Он открылся. Рассказал, что давно мучило его внутри. Мне хотелось быть ближе к нему, но Вальтер в эту минуту был далек от меня.

— Это необычная история.

— История… Это моя жизнь, милая, — горько усмехнулся Вальтер. — Трудно сохранять себя, когда кроме жажды ничего не интересует.

— Но ты справился. Почему ты не обезумел?

— Сложно ответить. Каждый сам выбирает, чему он подчиняется. Убив один раз, понимаешь, что придется это сделать еще и еще. А потом убийство становится обыденном делом. Как человек отрубает курице голову, так и у нас. Чтобы добыть, нужно убить.

— Думаю, после таких слов я должна остерегаться тебя.

— Я не хотел тебя пугать. Просто говорю, как есть. Мне этого не избежать, так заложено моей физиологией.

— Хорошо. А с памятью у вас что за проблемы?

— Я рассказал свою историю, а ты спрашиваешь о моей забывчивости? Я думал, тебя заинтересует нечто иное.

— Про иное есть в книгах, а про память ни слова.

— Вместе с нами умирает наша память. Поначалу воспоминания сохраняются, но они блеклые. В памяти всплывают не отрывки из прошлого, а факты. В 1917 году я родился, в 1939 — женился. У меня был брат, он погиб на войне. После себя он тоже не оставил детей. Такими обрывками я помню о прошлой жизни. Но некоторые вещи не забываются. Идем.

Вальтер открыл комнату напротив первого архива. Последняя комната, в которой я еще не была. Вальтер зажег свечи, и я смогла разглядеть, что там. Это оказалась мастерская. Посередине комнаты стоял гончарный станок, а на диске лежала глина.

— Ты занимаешься лепкой? — удивилась я.

— Изабелла научила. Но полюбилось занятие только после ее смерти.

Я склонилась к посуде, скопленной в комнате. Чего только не было: кувшины, вазы, тарелки, чашки и горшки. Они занимали пол, шкафы, полки. Вальтер лепил и сам раскрашивал.

— Какой она была твоя Изабелла?

— Удивительной. Она была красива. Нежной, хрупкой как цветок. Она напоминала мне белую лилию, — Вальтер засмущался и спрятал лицо в ладонях. — На самом деле я не помню. Я рисую себе ее такой. Влюбленной в меня, улыбающейся, с ямочками на щеках, круглые синие глаза и лицо с выражением обиды. Потом прихожу в себя и понимаю, я нафантазировал себе чужое лицо. Это не она. Кроме тонких белых рук о ней я больше ничего не помню.

— Ты ее любишь?

— Спустя столько лет, да. Когда-то я ее выбрал, и она согласилась быть моей спутницей в жизни. Наверно, между нами была любовь, если я после смерти остался неравнодушен к ее рукам. Единственное, что я сохранил от тех времен и с чем не смогу расстаться.

— А как же ангел? Кто он? Что с ним случилось?

— Много лет я называл его своим ангелом и не замечал, что он из рода демонов. Я не осуждал его. Я преклонялся перед ним. Он преподнес мне дар, а после сделал сильным таким же как он. Мы много путешествовали с ним. Он многое показал и многому научил. Мне было с ним интересно, ему — скучно. Я наслаждался своим благословением, для него оно стало проклятием. Он мучился, я заставлял его двигаться дальше. Он смеялся: «Ты знаешь, что значит дальше? Мы не скованы обязательством. Мы не должны этому проклятому богу. Он обрек нас на вечные скитания. Знаешь, что дальше? Одно длинное мучительное волочение мертвого тела по грешной земле. У нас много власти и не перед кем держать ответ. Незачем двигаться дальше. Для нас оно не существует».

— Он умер?

— Жив, к сожалению. Обрел смысл жизни.

— Неужели? Это возможно?

— Когда человек находиться на волоске от смерти, он начинает хотеть жить. Так и он. Ввязываясь в сражения, он чувствует жажду жизни.

— А ты? Почему вы с ним разошлись?

— В жизненном пути он всего себя растратил. Он не научился видеть прекрасного в недоступном и добиваться цели с помощью своих сил. Он не знал нищеты, поэтому не ценил богатства. Не любил, значит, не страдал. Он превратил меня в вампира от скуки. Ему нужен был друг. Я его не бросал, но знал, что однажды мы разминемся. Мой демон отпустил меня, когда пришло время.

— Больше вы с ним не виделись?

— Почему же? Я знаю, что он жив и чем занимается. Когда он завершит свое дело, он вернется за мной. Но, я думаю, что никуда с ним не пойду.

Вальтер сел за гончарный станок. Он двигал ногами круг и диск вращался. Длинные пальцы скользили по мягкой глине. Вальтер ловко управлял ей, вытягивал в длинную стройную вазу. Я смотрела, как он без усердия лепил красоту. Он не уставал, руки у него не дрожали. Ваза получилась ровной.

— Человеком было труднее лепить, но интереснее. Сейчас интереса нет. Не для кого стараться. Попробуешь?

Вальтер достал из ящика глину.

— Нет, я только кисть умею держать.

— Садись.

Он посадил меня за станок и сам сел сзади. Вальтер задрал мне рукава по локти. Я заставляла двигаться круг, а Вальтер моими руками выводил узоры на глине.

Мы занимались в тишине. Я даже боялась вздохнуть, чтобы не испортить изделие. Ваза медленно росла. Пока я гладила ее бока, Вальтер запустил внутрь руку, делая вазу объемнее.

Он водил носом по моей коже, дотрагиваясь до шеи. Было щекотно. Я наклоняла голову, закрывая ему доступ.

— Если ты будешь отвлекать, я могу все испортить!

Вальтер зубами потянул воротник рубашки, оголяя шею, и неожиданно коснулся губами. От испуга дрогнули руки, и одна сторона вазы ушла внутрь. На круге вертелась непонятная ерунда.