Разговоры запросто

ΑΣΤΡΑΓΑΛΙΣΜΟΣ, или игра в бабки

Квирин. «Лишь от ученых учись», — говорит Катон[551]. Вот я и хочу у тебя поучиться, мой дорогой Утенхове[552]: объясни мне, почему древние наставники в благочестии распорядились, чтобы клирики носили одежду до лодыжек, или, как они говорили, «до бабок».

Карл. Я полагаю, по двум причинам. Во-первых, ради скромности, чтобы глазу не открывалось нагое тело. Ведь в старину не был еще известен тот вид штанов, что покрывает тело от пупка до подошвы, не были в употреблении и подштанники. (По этой же самой причине стыдятся носить короткое платье женщины — заботясь о целомудрии своего пола.) И во-вторых, чтобы не только нравами, но и внешним видом отличались клирики от народа, среди которого кто всех дальше от благочестия, тем короче любит одеваться.

Квирин. Это вполне похоже на правду. Но от Аристотеля и Плиния я выучился, что у человека бабок нет, а есть они только у четвероногих, и вдобавок не у всех, но преимущественно у тех, что имеют раздвоенное копыто, да и у них — лишь в задних ногах. Как же о платье, которое носит человек, можно сказать «до бабок»? Разве что люди некогда были четвероногими — по Аристофановой притче[553]!

Карл. Ну, если верить Эдипу, среди людей есть и четвероногие и двуногие[554]; с войны нередко возвращаются одноногие, а когда и совсем безногие. Что же до слова «бабки», у тебя было бы еще больше оснований удивляться, если бы ты прочел Горация, который и драмам на театре приписывает бабки. В «Искусстве поэзии» он говорит, мне помнится, так[555]:

Квирин. Поэтам разрешается говорить что угодно. Их послушать, так и у Тмола есть уши[556], и корабли пускаются в беседу, а дубы — в пляс.

Карл. Но ведь и твой Аристотель мог тебя научить, что бывают еще полубабки, которые он зовет ημιαστραγαλους и которые, по его словам, свойственны роду рысей. Он прибавляет, что подобная кость есть и у львов, но очень неровная; Аристотель называет ее λαβυρινθωδεσ, а Плиний переводит: «извилистая». Наконец, везде, где кость сочленяется с костью, для удобства вращения выступ строго соответствует впадине, и обе части окружены и как бы выстланы скользким хрящом, чтобы сами себя не поранили трением, — как учит тот же Аристотель. Почти в каждом из таких сочленений помещается нечто схожее с бабкою и по внешнему виду, и по назначению. Так, в самом низу голени, у пяты, там, где поворачивается вся стопа, выступает кость, напоминающая бабку; греки называют ее σφυρον[557]. Далее, в коленном сгибе, — то, что они называют, если не ошибаюсь, ισχιον[558] а некоторые зовут «позвонком». Нечто подобное находим и в бедрах, и в плечах, и в суставах пальцев на руках и на ногах. И как бы удивительно это для тебя ни звучало, но греки сообщают, что названием αστράγαλοι[559] лучшие авторы обозначали даже кости, на которых держится спинной хребет, особенно в шейном отделе. Приводят такой стих:

Поскольку Аристотель утверждает, что передние ноги служат для скорости бега, и потому лишены бабок, а задание — для устойчивости, ибо на них приходится главный вес тела, придавая силы тем животным, которые разят врага копытами, Флакк, желая высказать мысль, что комедия не была освистана, но что ее доиграли до конца, говорит: она стояла на крепких бабках. Он приписывает бабки комедии совершенно так же, как мы говорим о «голове» шествия или «крыле» войска.

Квирин. Ты прекрасно исполняешь роль грамматика.

Карл. А чтобы и последние сомнения рассеялись, узнай, что греческие ученые производят слово αοτραγαλον от στρέφω[561] и отрицательной частицы а: то, что не повертывается, но сохраняет неподвижность. Впрочем, иные считают, что ρ в αστραγαλον — вставное и что первоначально было ασταγαλον: то, что не способно устоять на месте из-за гладкости и верткости.

Квирин. Так можно долго и на разные лады угадывать. Проще признаться: «Не знаю».

Карл. Гадания покажутся тебе не столь уж нелепыми, если ты рассудишь, в каком мраке скрывается происхождение слов. И затем, противоречия здесь нет. Всмотрись поближе: сама бабка отличается верткостью, но сочленению, в котором она заключена, сообщает устойчивость и кость с костью связывает так, что препятствует вывиху.

Квирин. Ты, я вижу, и на роль софиста годишься, — стоит лишь захотеть!

Карл. Незачем, однако ж, мой Бабкий, ломать себе голову над этимологией слова! Ведь то, что нынешние греки зовут αστραγαλον, древние, в их числе Каллимах, называли αστριον. Из Каллимаха приводят такое полустишье: δέκα δ' άστρια αινυτο λυτρον[562].

Отсюда следует, что αστριζειν употреблялось в том же значении, что αστραγαλιξειν: «играть в кости».

Квирин. Что же такое «бабка» в собственном смысле слова?

Карл. То, чем нынче играют девушки; а прежде была мальчишечья забава, так же, как орехи. Об этом у греков и пословица сложена: αμφ'αστράγαλοισι χολ-ωθεις[563] — для обозначения гнева, вызванного ничтожною причиной. И Гораций в «Одах»[564] замечает:

И еще, в «Сатирах»[565]:

и так далее. Наконец, есть спартанское, если не ошибаюсь, изречение: «Детям отводи глаза бабками, а взрослым — клятвами». Такой кости нет ни у одного живого существа, которое принадлежит к числу μωνυχα, то есть «с цельным копытом» (кроме носорога), или πολυσχιδείς, то есть «с лапою, расчлененной на несколько пальцев или когтей»; среди последних — лев, пантера, собака, обезьяна, человек, птица и очень многие другие. Те же, что относятся к числу διχηλα, то есть «с раздвоенным копытом», большею частью имеют бабки, и, как ты правильно напомнил, — в задних конечностях. У человека нет бабок по двум причинам: во-первых, он двуногий, во-вторых, стопа у него расчленена на пять пальцев.

Квирин. Это я слыхал не однажды. Ты мне, пожалуйста, опиши расположение бабки и ее внешний вид. Этой игрою теперь даже девушки пренебрегают; они тянутся к костям, к картам и прочим мужским забавам.

Карл. Не удивительно: они тянутся и к богословию. Впрочем, будь я математиком, или живописцем, или даже ваятелем, я бы не смог показать тебе внешний вид бабки лучше, чем с помощью самой бабки. Разве что ты настаиваешь, чтобы я описал ее тебе словесно — по общему обыкновению.

Квирин. А есть у тебя бабка?

Карл. Вот, гляди — овечья, из правой голени. Ты видишь только четыре грани, тогда как у куба или тессеры[566] их шесть: четыре по окружности, одна сверху и одна снизу.

Квирин. Верно.

Карл. У бабки верхний и нижний края закруглены, и потому граней всего четыре. Одна из них, как видишь, вздута горбом.

Квирин. Вижу.

Карл. На противоположной грани углубление, и Аристотель зовет ее πρανές, то есть «ничком», а эту — υπτιον, то есть «навзничь». Так, когда сочетаются муж с женою, чтобы зачать ребенка, жена лежит навзничь, а муж ничком. Ораторы и поэты часто употребляют эти два слова в переносном смысле, что, впрочем, к нашему разговору отношения не имеет.

Квирин. Это ты очень искусно мне представил. А какое различие между двумя остальными гранями?

Карл. Одна чуть впалая — в соответствии с очертанием кости, к которой она прилегает, другая почти совсем ровная и хрящом не одета, но прикрыта лишь сухожилием и кожей.

Квирин. Вижу.

Карл. Обращенная вверх жил лишена вовсе, а в обращенную вниз, в самую впадину, входит сухожилие, так же точно, как с правою гранью сухожилие скреплено в верхней ее части, а с левою — в нижней.

Квирин. Хорошо рассказываешь. Но как мне узнать, которая левая, а которая правая.

Карл. Верно напоминаешь. Все мои объяснения впустую, если ты не взял в толк, что речь идет о правой бабке. Объясню, стало быть, понятнее и одновременно укажу расположение кости, как ты и просил. Бабка расположена в сгибе голени, прямо под бедром.

Квирин. А очень многие думают, что подле стопы.

Карл. Они заблуждаются. То, что именуется «бабкою» в собственном смысле слова, лежит в сгибе, который греки зовут καμπή[567], но только, как я уже говорил, в задних конечностях. У тебя между стопою и коленом — голень. Квирин. Да.

Карл. А позади колена — καμπή.

Квирин. Не спорю.

Карл. У четвероногих в задних конечностях сгиб такой же, как у людей между плечом и предплечьем; исключение составляет обезьяна — она получеловек. Итак, локтю руки в ноге животного соответствует колено.

Квирин. Понял. Карл. И сгиб отвечает сгибу.

Квирин. Ты хочешь сказать — в передних и задних голенях?

Карл. Да. Итак, в сгибе насупротив колена стоит бабка — разумеется, лишь когда и само животное стоит; и верх ее, и низ слегка закруглены, но не одинаковым образом. Верх раздваивается в некое подобие рогов, которые Аристотель называет κεραίας[568], а Феодор[569] переводит: «реи». Низ бабки подобных рогов не имеет. Квирин. Вижу.

Карл. Ту грань, что повернута к передним ногам, Аристотель называет «ничком», противоположную «навзничь». И еще две грани, из которых одна смотрит внутрь, на вторую заднюю ногу (левую или правую, соответственно), а другая — наружу. Ту, что смотрит внутрь, Аристотель называет κωλον[570], ту, что наружу — ισχιον.

Квирин. Ну, прямо вижу собственными глазами! Теперь тебе остается рассказать, как прежде играли в бабки. Ведь та игра, что, говорят, была в ходу еще сравнительно недавно, со сведениями, которые мы находим у древних писателей, ни в чем не совпадает.

Карл. Но очень может быть, что, как сегодня мы по-иному играем в карты и кости, так у древних существовал иной способ игры в бабки. Квирин. Вполне вероятно.

Карл. Феодор Газа, или, как предпочитают говорить некоторые, Феодор Фессалоникский, в переводе Аристотелевой «Истории животных», в книге второй, сообщает, что грань бабки, обращенная вбок наружу, называется «псом», обращенная внутрь, ко второй ноге, — «вене-рою». Впрочем, это он прибавляет от себя. У Аристотеля сказано только следующее: То μεν πρανές εξω, το δε υπτιον εισω και τα μεν κωλα εντός εστραμμενα προς άλληλα, τα δε ισχία καλούμενα εξω και τας κεραίας ανω.[571] Но от других авторов известно, что «венера» — это такой бросок, когда все четыре бабки ложатся разными гранями вверх, и мне непонятно, чему следовал Феодор, называя «венерой» одну из граней. Наш общий приятель Эразм, который вообще-то к подобным наблюдениям довольно равнодушен, в примечаниях к нескольким пословицам сообщает, следуя древним, кое-что и об игре в бабки. Например, к пословице «Не Хиос, но Кос»[572] он делает, между прочим, такое примечание: «Кос» и «шестерка» — то же самое, что греки звали εξιττην». По поводу пословицы «Хиос» против «коса» он указывает, что «хиос» и «пес» — одно и то же и что «кос» был счастливый бросок, а «пес» — несчастливый, и ссылается на Персия[573]:

То же и у Проперция:

И Овидий во второй книге «Скорбных песен» «псов» называет «опасными». Еще Эразм прибавляет из Марциала — что «шестерка» сама по себе представляется счастливой, но приносит несчастье, если выпадет «пес». Марциал говорит так[574]:

Что «венера» — бросок и редкостный, и самый счастливый, отмечено у Марциала в «Гостинцах»[575]:

В игре участвовали столько игроков, сколько у бабки граней. (В кости обычно играли втроем, не более.) Но подробнее раскрывает смысл игры Светоний[576] в «Октавии Августе», приводя такие слова из письма Августа к Тиберию:

«За обедом и вчера и сегодня играли γεροντικός[577]. Бросали бабки, и кому выпадал «пес» или «шестерка», ставил на кон за каждую бабку по денарию. Все забирал тот, кто выбрасывал «венеру».

Квирин. Ты объяснил мне, что самым счастливым был бросок, когда все четыре бабки ложились разными гранями; так, при игре в кости самый удачный бросок тот, что зовется «мидасом». Но ты еще не доказал, что этот бросок действительно называли «венерой».

Карл. Эту задачу разрешит Лукиан, который пишет в «Любовях»[578]: Και βαλων μεν επι σκοπού, μάλιστα δε ειποτε την θεον αυτήν ευβουλεσειε, μεδενος αστρτγαλου πεσόντος ισω σχηματι, προσεκυνει της επιθυμίας τευξε-αθαι νομιζων[579]. Богиня, которая здесь упомянута, — Венера.

Квирин. Если Феодор ошибся, только две грани имеют свое имя.

Карл. Быть может, он следовал какому-то свидетельству, от нас ускользнувшему. Мы же готовы представить на твое рассмотрение все, что только обнаружено нами у древних авторов. Некоторые упоминают еще о Стесихоровом числе[580] в бабках, — это, по их словам, была «восьмерка», — некоторые об Еврипидовом, которое равнялось сорока.

Квирин. Теперь опиши правила игры.

Карл. Я не думаю, чтобы мальчишки играли по тем же правилам, которыми пользовался Октавий, судя по его письму. Едва ли этот способ игры был общепринятым. Иначе достаточно было бы сказать: «За обедом мы играли в бабки». Мне кажется, он намекает на особые условия игры, которые были приняты только между ними, — подходящие для стариков, не обременяющие душу тревожными размышлениями. Ведь и ныне многие игры утомляют сильнее, чем серьезные занятия, — и все из-за этих самых размышлений!

Квирин. Достань, прошу тебя, и остальные бабки — попробуем сыграть.

Карл. Но у нас нет ни стаканчика, чтобы встряхивать бабки, ни игральной доски.

Квирин. Чтобы сыграть для примера, и стол годится. А стаканчиком нам послужит винная чаша или шапка.

Карл. Можно и ладони сложить ковшом. «Навзничь» выпадает чаще, чем «ничком», а «ничком» чаще «шестерки» или «пса».

Квирин. Очевидно.

Карл. Если из четырех бабок «псом» ляжет одна — выкладывай одну монету, если две — две, если три — три, если четыре — четыре. И наоборот: всякий раз, как выбросишь «шестерку», берешь с кона одну монету.

Квирин. А если «шестерку» и «пса» одновременно?

Карл. Тогда, если не возражаешь, будем оба платить, а с кона ни тот, ни другой ничего не возьмет. Кому первому выпадет «венера», забирает всё.

Квирин. Что, если кость ляжет «ничком» или «навзничь»?

Карл. Это холостой бросок, и либо ты бросаешь снова, либо теряешь ход.

Квирин. Будем играть с потерею хода.

Карл. Теперь делай ставку.

Квирин. Попробуем так, без денег.

Карл. Такое искусство хочешь выучить задаром?

Квирин. Но борьба-то неравная между мастером и новичком!

Карл. Но надежда выиграть и страх проиграть удвоят твою внимательность.

Квирин. Какая же будет ставка?

Карл. Если хочешь быстро разбогатеть — сто дукатов.

Квирин. Если б они у меня были! Надежней богатеть понемногу. Вот тебе медяк.

Карл. Что же, прибавим к малому малое, как советует Гесиод[581], — так тоже соберется изрядная груда. Встряхни и бросай. Доброе начало — у тебя «пес»! Ставь монету и наперед запомни опасную грань. Давай сюда бабки.

Квирин. Начало еще добрее — у тебя три «пса»! Деньги на стол!

Карл. Это судьба заманивает тебя в ловушку, мой милый. Бросай, только сперва встряхни получше. Напрасный труд: «ничком» и «навзничь». Мой ход. Передай бабки.

Квирин. Прекрасно! Снова мы видим трех «псов». Карл. Μη προς της νίκης εγκωμιον[582]. Судьба, говорю, тебя приманивает. Послушай, однако, я выучен играть именно так, что Октавий, мне кажется, играл по-другому.

Квирин. Как же?

Карл. Кто выбрасывал «пса», давал денарий (это я тебе уже говорил), а кто «шестерку» — ничего не забирал, зато противник ставил на кон еще монету.

Квирин. А если выпадало несколько «шестерок»?

Карл. Столько ж и монет добавлял к ставке противник. А потом всю груду разом уносила «венера». А можно ввести еще условие: если не выпадет ни «шестерки», ни «пса», теряешь только ход.

Квирин. Не возражаю.

Карл. И самое лучшее, по-моему, если каждый мечет три раза кряду, а после передает ход противнику.

Квирин. Хорошо. А которая по счету «венера» завершит игру?

Карл. Третья, если ты не против. А потом мы будем вольны начать сначала на других условиях. Впрочем, «венера» благосклонна нечасто и к немногим. Итак, начнем, в добрый час!

Квирин. Начнем. Но надо закрыть двери, чтобы владычица нашей кухни не подсмотрела, как мы занимаемся пустяками, будто малые дети.

Карл. Скорее уж будто старики. А что, у тебя такая болтливая служанка?

Квирин. До того страдает недержанием, что, если некому пересказать все домашние события до последнего, расскажет хоть курам и кошкам!

Карл. Эй, слуга, затвори дверь да заложи засов, чтобы не появился внезапно какой-нибудь зритель и не посмеялся бы над нами всласть.